Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Но, к сожалению, до мая еще было далеко, а сам праздничный месяц омрачался последним звонком и первыми, самыми ранними экзаменами, чтобы ученики могли прочувствовать всю тяжесть этого времени на своих плечах и несколько раз пожалели о том, что больше не остаются в школе. Свобода от оков формы, уроков и надоевших учителей, на самом деле, не ощущалась. Либо со мной было что-то не так, но, проходя по коридорам, в те же старые и родные кабинеты, невольно хотелось задержаться в них подольше, словно запечатлеть все это в памяти. Каких русских писателей висят портреты в кабинете литературы, каков рост скелета на уроках биологии, сколько моделей тетраэдров и конусов на геометрии. Все стало слишком родным, что расставаться с этим становилось слишком больно, и школа, вслед за танцами и художкой, была тем самым местом, которое я покину и куда больше никогда не вернусь учеником. Все в этой школе грело мою душу, даже Светка, с которой сильно ругались, даже противная физика, на которую я всеми силами желала не ходить. Все, кроме права. Все, кроме наглого Дубровского. - Кушать будешь? – мама, стучась, входит в мою комнату, и я поднимаю на нее заплаканные глаза. Я не знаю, что на меня нашло, но душа требовала этого гораздо сильнее, чем обычно, а слова Нины о том, что когда-нибудь мой пукан взорвется, подтвердились. Но это не стало какой-то банальной и простой истерикой девочки-подростка, вызванной отсутствием желанного платья, денег, парня или же совокупности этих факторов. Это были те слезы, которые копились, возможно, уже несколько лет, не желая появиться на свет вплоть до этого момента. - Милая, - я чувствую мамины объятия, которые пытаются помочь, тем самым делая все еще хуже, тем самым заставляя ледник внутри таять, а слезы литься почти рекой, непрерывно, с тяжелыми всхлипами и гортанными стонами. Должна быть лучшей во всем, должна быть примером для подражания. Но лишь один человек смог сломать эту годами составленную и отработанную систему, ранее не терпевшую сбоев. - Я так больше не могу, - еле слышно шепчу, утопая в своих же слишком жалких слезах и бесформенных муках. Комментарий к Глава 6. Дьявол берет выходной Вот такая получилась, можно сказать, "кусочная" новая глава :3 Буду рада услышать ваше мнение, так как мне оно крайне важно * в частности, о Жене и Паше* буду рада вас видеть там https://vk.com/night_gusts ^^ ========== Глава 7. Унесенные ветром ========== После ночи в слезах идти в школу тяжело, и, даже если пользоваться косметикой, которая, как грим, накладывается на кожу, преображая человека, эти мешки под глазами и красные глаза не смог спасти и даже искусный визажист. Тяжело вздохнув, сажусь за парту, и, положив голову на предплечье, прикрываю глаза, а разговор с матерью так и звенит в моей голове, проигрывается снова и снова, словно заезженная и единственная пластинка на патефоне. - Женечка, до экзаменов остался месяц, и я уже не в силах что-либо изменить, - голос матери, робкий и шаткий, словно, наконец встав на ее сторону, пытаясь защитить и отстоять свои права независимого человека, я терпела крах вместе с ней, подчиняясь неконтролируемым нами обстоятельствам. Я продолжаю реветь, крепко обнимая ее, чувствуя тесную связь матери-дочери и нуждаясь в ней, как никогда раньше. Да, мама была мне не просто человеком, подарившим жизнь, но и подругой, имеющей понятие о личном пространстве ребенка. Но сейчас, чувствуя эту недоговоренность между нами, разлад, который учинил Дубровский, я просто не могла сказать ни слова, и лишь гортанные стоны заменяли любые звуки. Все казалось бесполезным, бессмысленным и настолько глупым, что хотелось прекратить это, отключить эмоции, забрать непонятную боль в груди и заставить ее исчезнуть. Но боль не исчезает, и эта старая рана ныла, будто медленно разъедала кожу, попадала в кровь и добиралась до сердца, заражая его. Поднимая голову, вижу предмет тех самых мук и страданий, который спокойным и уверенным шагом заходит в класс, раскрывает свою чертову тетрадь, отмечая присутствующих. Начинает очередную глупую тему, и все, что мне остается, так это наблюдать за тем, как Настя с легким, не верю своим глазам, вожделением смотрит на Дубровского. Он дал трещину в моей системе. Ворвался в мою жизнь, как ураган, постепенно пожиная плоды мести и довольствуясь ими. А теперь лишал меня и подруги, медленно, но верно встававшей на защиту горе-юриста. - Павел Георгиевич, - я поднимаю руку, - можно выйти? Пересекаюсь с его строгим взглядом, скользящим по мне, словно змея, осторожно ползущая по коже. В голове невольно возникает утро в постели Дубровского, и его более добрые, веселые глаза, которые сейчас не имели ничего общего с человеком, сидящим за учительским столом. - Иди, - отвечает он, и, схватив сумку, перед тем, как услышать возмущение или возражение, я закрываю за собой дверь, покидая кабинет и спасаясь почти бегством, на ходу утирая эти чертовы предательские слезы. - Женя? – голос Вани отвлекает меня, сидящей на скамейке около кабинета географии, где должен был состояться следующий урок. Парень вынимает наушники из ушей, недоуменно глядя на меня, а я, читая, стараюсь не поднимать своих глаз, все еще наполненных слезами. Никто не должен видеть мою слабость. Никто не должен знать, что я уязвима. - Почему ты не на праве? – спрашиваю я, видя, что парень сел рядом со мной, глядя в учебник и доставая атлас. - Скорее, вопрос тебе адресован, - отвечает Ладин, и я бросаю на него взгляд искоса. - Мне стало плохо, - пожимаю плечами, вновь читая параграф и пытаясь запомнить все крупные центры пищевой промышленности. И каким боком это тебе понадобится, Суровцева? Я чувствую прикосновения Вани на своем плече и слегка вздрагиваю, когда парень прижимает меня к себе на несколько секунд. - Прорвемся, Суровцева, - он усмехается, - уж кто-то, а ты точно надерешь зад Дубровскому. Я улыбаюсь, чувствуя, что на моей стороне остался как минимум один человек, готовый поддержать меня и в эту тяжелую минуту. *** - У меня к тебе есть две новости, - Настя заходит в мою комнату, спокойно и уже по-хозяйски открывая шкаф с одеждой, выбирая то, что, по ее мнению, еще относилось к категории «можно носить». - Одна хорошая, а другая – не совсем? – спрашиваю, повернувшись к девушке и разглядывая процесс «Снимите это немедленно!» в малобюджетной версии. - Да, но за обе ты должна заплатить, - та, вытащив почти все вещи из шкафа, начинает раскладывать их по своему усмотрению. - Чем же? – признав это занятие не особо интересным для своих глаз, вновь поворачиваюсь к ноутбуку, допечатывая отчет по лабораторной работе. - Колись, - она плюхается на кровать, заставляя меня снова обернуться, - было у вас с Ванькой или нет? Опешив от вопроса, я растерянно смотрю на стену, впрочем, именно такое мое поведение говорит само за себя. - Эх, - вздыхает подруга, - я надеялась, что Ладин наконец-то взял контроль в свои руки. - То есть? – пытаюсь разорваться между лабой и подругой, в итоге выбирая второе, как приоритетное. - Ну почему ты такая слепая, Суровцева? – девушка окончательно чувствует себя хозяйкой, доставая подушку и кладя ее под голову, - Нравишься ты парню уже не знай, сколько лет. И ни он не решается, ни ты в упор этого не видишь. Я вздыхаю, а привычка Насти крутить одну и ту же шарманку начинает потихоньку раздражать. - Лучше новости говори, - буркнув, поворачиваюсь обратно к ноутбуку, принимая его, как родного, и продолжая строить графики и диаграммы. - С какой начать? - С той, что похуже. - Дубровский будет играть Дарси. Я замираю, а пальцы немного нервно опускаются на мышь. С неуверенностью поворачиваюсь к Насте, думая, что та меня разыгрывает. - Он монотонно говорит, - произношу, чувствуя смятение, - не справится же. - А теперь новость получше, - Платунова усмехается, - не поверишь, но он шикарно играет. Я недоверчиво смотрю на нее, изогнув бровь, а внутри что-то настойчиво стучит, вызываемое лишь именем Дубровского. Чтобы он сквозь землю провалился. - А что с Артемом? – спрашиваю, хмурясь и искренне надеясь, что моим «напарником», ну, а если быть точнее, любовью Элизабет, окажется не горе-юрист. Мне Павла Георгиевича уже по горло хватало, и, сбегая с его уроков, не приходя на его факультативы, дополнительные занятия, я все равно чувствовала этот холодный взгляд, преследовавший меня в стенах школы. - Слег с ангиной, полторы недели точно будет болеть, - Настя удрученно произносит, и все мои надежды рушатся. Прекрасно, Суровцева. Мало того, что этот новоиспеченный учитель забрал твое спокойствие и подругу, так еще он хочет лишить тебя театра. Мстительная сволочь. - А если мне отказаться? – спрашиваю, пересев на кровать и глядя на свою подругу. - Не прокатит, Елене Викторовне тебя не на кого заменить. Кстати говоря, она сама предложила роль Дубровскому, тот и согласился. - Он успеет выучить? – наклоняю голову набок. - Справится Пашенька, не переживай, - подруга усмехается, - и ты все сделаешь правильно, Женя. Я вздыхаю, доставая другую подушку, и кладу на нее голову, устремляя взгляд в потолок и стараясь вернуть комнате умиротворенность после этой новости. Проходит минута, две, три, но молчание меня, рассматривающую светлую люстру. Что-то в воспоминаниях внезапно колыхнулось, и, напрягая память, пытаюсь всеми силами воссоздать тот момент, но в голове появляются лишь светящиеся шары. Продолжая лежать, слышу легкие всхлипы, и, поднявшись, смотрю на Платунову. - Андрей со мной не разговаривает, - произносит тихо Настя, и я сжимаю губы в тонкую линию, - думаю, это разрыв. Ее без того высокий голос стал тоньше, слегка дребезжит, и вся былая уверенность тут же испаряется. Я знаю, что Андрей действительно любит девушку, это можно легко прочесть в его озабоченном взгляде, беспокойном голосе. Но Настя… с ней все было сложнее, а допустить разрушения Дубровским еще одной девичьей жизни я не могла. - Я поговорю с ним, - я ложусь прямо напротив нее, тут же попадая в объятия подруги и слыша ее тяжелые всхлипы и чувствуя слезы на своей футболке. - Он тебя не послушает, - слабо шепчет она, и я грустно улыбаюсь, прижимая Настю к себе и пытаясь успокоить. - Послушает, - слабо улыбаюсь, словно вымучивая эту улыбку, - меня послушает. *** - Я ведь вижу, что она увлечена кем-то другим, - произносит он тихо, когда мы сидим в кафе недалеко от моего дома. - Настя любит тебя, - я хмурю брови, а чай из чашки в слегка дрожащей руке желает принять новую форму в виде лужи на столе. - Но не только меня, - произносит, словно отрезая, Андрей, и что-то внутри нервно, с последним вдохом падает вниз, - просто скажи мне правду, Жень. - Я… - сжимая челюсти, - она так сильно плакала, когда поняла о разрыве, - неуверенно поднимаю взволнованные глаза на Андрея, замечая, как на мгновение они наполнились болью. Но парень взял себя в руки. - Кто он? – более настойчиво и уверенно. - Андрей, Настя сама не понимает этого, ты нужен ей, ты… - но парень перебивает меня, чуть ли не ударяя кулаком по столу и заставляя вздрогнуть. - Кто он?! – в его голосе я слышу злость. Я сдаюсь, поставив чашку на стол и слабо вздохнув, чувствуя, что разговор в итоге перешел не в то русло, в которое я хотела его направить. - Дубровский, - тихо шепчу, и Андрей встает, покидая кафе в эту же секунду. *** Пальцы осторожно опускаются на клавиши, начиная медленную и спокойную мелодию, и это убежище в музыкальном зале, еще не тронутое ни Настей, ни Павлом Георгиевичем, ни остальными людьми, которые вертелись в этом непонятном круговороте. Неуверенно делаю аккорд, и звук, слегка неправильный, тут же говорит об ошибке. Вздохнув, играю «Лунную сонату» с самого начала, искренне веря, что музыка сможет исцелить меня, и что нежные и спокойные мелодии подействуют, как бальзам на душу. Мама отдала меня в музыкальную школу в возрасте 6-ти лет, но отец решил, что это лишнее и, не особо любя музыку в доме, где ему нужно было спокойствие, он решил забрать меня из класса пианино. Но любовь к музыке осталась, и, не смотря на это, тайком я выбирала дни, чтобы посещать учителя в музыкальной школе. Конечно, диплома об окончании мне не дали, но я не считала это особо важным. Главным было то, что я продолжала играть, и делать это не ради отца, а для себя. После, здесь я договорилась с Еленой Викторовной и та разрешила мне приобрести копию ключей от музыкального класса, и я могла приходить сюда каждый раз, когда мне захочется излить душу нотами и аккордами. Заигравшись, внезапно переключаюсь на живое и громкое, резкое произведение современного музыканта. Tom Odell – Another Love. Неуверенно начинаю петь, зная, что вокальные данные у меня находятся, к сожалению, не на уровне идеальной певицы, но и не режут слух. Невольно вспоминаю о Насте, увлекаясь пением и мелодией, зная, что в школе осталось слишком мало учеников, и вряд ли моя игра привлечет чье-то внимание. Но, когда в комнате появляется Дубровский, я перестаю петь, тут же опуская взгляд на клавиши, но, тем не менее, играю, а слова звучат лишь в моей голове. - Уйдите отсюда, Павел Георгиевич, - произношу уверенно, и мой выпад сопровождается резким аккордом. Лишь бы не сбиться при нем. - Мне нужно с тобой поговорить, - он закрывает дверь, а затем подходит ко мне неспешным шагом, но я пытаюсь игнорировать новоиспеченного учителя, продолжая нажимать нужные аккорды. Он молчит, стоя рядом со мной и слушая музыку, и это лишь сильнее раздражает, провоцируя на злость и на чертовы ошибки. - Не стойте над душой, - шиплю, чуть ли не ошибившись аккордом. Но, когда Дубровский не меняет свою локацию, я останавливаюсь. Медленно накрываю клавиши крышкой, и, встав, поворачиваюсь к нему. - Ты не ходишь на мои занятия, - начинает он. - Я не вижу в них необходимости, - отвечаю, не поддаваясь и глядя в глаза Дубровского с вызовом. - И предпочитаешь музыку вместо подготовки к экзамену? Я забыл, - он старается язвить, - ты поступаешь в музыкальную консерваторию или на юридический? Что скажет на это твой отец? – я хочу, чтобы уголки его губ приподнялись в знаменитой довольной мстительной ухмылке Павла Георгиевича. Но этого не происходит, и ситуация больше напоминает мне выговор маленькой девочки ее строгим учителем. - Это не ваше собачье дело, - шиплю, прищурив взгляд. Дубровский резко подается вперед, опираясь о пианино, и таким хитрым способом операции «Кольцо» я окружена и не имею шанса выбраться отсюда. - А что же мое дело, Суровцева? – я чувствую его дыхание и покрываюсь мурашками, видя, что нас разделяет несколько сантиметров, - Просвети меня, будь любезна. Я злюсь. Злость и ненависть мгновенно обретают физическое выражение и, только почувствовав боль в ладони, я понимаю, что оставила ее след на щеке Павла Георгиевича. - Не распускайте руки, - шиплю, - то, что я не сказала никому о ночи у вас, еще не значит, что вы имеете право управлять мной, как вам вздумается. Я вижу его слабую улыбку, но, тем самым, парень лишь встает ко мне вплотную, и кольцо сжимается. - Я не собираюсь управлять тобой, - произносит он, и в его глазах я вижу не только привычное раздражение, но и что-то еще. - Вы играете вместо Артема, - тихо говорю, потупив взгляд. - Тебе это не нравится? – спрашивает Дубровский, наигранно недоуменно поднимая брови, и это действие окончательно выводит меня из себя. - Неужели, - я чувствую легкие слезы, но стараюсь их контролировать, хотя глаза предательски блестят, - ваша месть настолько не знает границ, что вы решили отобрать у меня все? Он останавливается, а его слишком близкое дыхание, кажется, почти ласкает мои губы. Этот момент становится решающим, и, глядя на горе-юриста с легким испугом, я, сглотнув, продолжаю смотреть в глаза Дубровского, чувствуя его тяжелое дыхание. Почти ощущая, как его губы хотят прикоснуться к моим. - Уходите прочь, Павел Георгиевич, - отвечаю резко, стараясь скрыть свое не менее шаткое состояние и это странное чувство внутри, которое, соперничая с раздражением, остается побежденным и запертым внутри клетки. Он медленно отступает, и теперь его взгляду возвращается та самая привычная холодность, то лицемерие и спокойствие, которым я еще могу дать отпор. Убирает свои руки с крышки пианино, не настойчиво, но все же касаясь моих предплечий, и я покрываюсь мурашками от этих прикосновений, а в воздухе в комнате, кажется, слишком много озона, словно скоро грянет очередная молния во время грозы. Мое тело напряжено, челюсти сжаты, а взгляд, полный ярости, сопровождает покидающую эту комнату фигуру взглядом. Как только дверь закрывается с хлопком, облегченно выдохнув, сажусь на стул, зарывая пальцы в волосах и продолжая не верить в происходящее. Что это сейчас было? Минутная слабость Дубровского перед объектом своей мести?