Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Я не знала. Едва его губы накрыли мои, возбуждение резко возросло, заставив что-то сдавленно простонать, заглушая непонятные слова поцелуем. Пальцы Павла Георгиевича нежно, но и в то же время властно касаются бедер, талии, то поднимаясь к груди, то опускаясь вниз. - Что… - я выдыхаю, - ты делаешь со мной? Он криво улыбается. - У меня аналогичный вопрос к тебе, - с новым, не менее страстным поцелуем. Сжав бедра, сажает меня на кухонный стол, продолжая целовать, и от появившегося желания все внутри сжимается в странный узел. Пальцы скользят по шее, зарываются в его волосах, вероятнее всего, неумело и неопытно. Впрочем, мои мысли сейчас далеки от контроля своих порывов. - Не здесь, - слабо шепчу, сглатывая и на мгновения забирая свежий воздух, и, подхватывая меня, Дубровский идет в спальню, пальцами все сильнее и настойчивее сжимая тело. Почувствовав спиной покрывало, отрываюсь от губ горе-юриста, заглядывая в его глаза. Он останавливается, слегка прищуриваясь и с не меньшим любопытством изучая мое лицо, явно покрасневшее от смущения. - Чего-то конкретного хочешь? – спрашивает парень с кривой улыбкой, и я сжимаю губы в тонкую линию, хотя носом дышать почти невозможно от этого жара. Вместо ответа пальцы осторожно поднимаются к его лицу. Касаются скулы, нежно проводя по ней вниз к подбородку, словно слегка покалываясь от едва заметной щетины, ласкают шею и ямку между ключицами. Павел Георгиевич замирает, вынуждая меня смущенно опустить взгляд и пристыдиться. Я не знаю, что он сейчас испытывает, но я ощущаю себя маленьким ребенком рядом с ним. Таким неловким и неопытным, любящим дерзить взрослым. И Дубровский, несколько раз уже покрывая мои проделки, продолжает терпеть это, любить столь глупое существо. Затем пересекаюсь с его немного обеспокоенным взглядом, который, словно не доверяя, пытается прочесть мои мысли. Слабо улыбнувшись, едва заметно киваю, будто бы давая разрешение на дальнейшие действия. Если всего пару минут назад на кухне был порыв всепоглощающей страсти, то теперь Павел Георгиевич целовал меня нежно. Медленно и осторожно, и, отвечая на эти поцелуи, я терпеливо расстегивала рубашку своего бывшего учителя. Мысленно вернувшись на месяц назад, кусаю губу, зардевшись. - Черт, я не хочу быть бревном, - внезапно озвучиваю занявшую на последние секунды больше половины мозга мысль, и, после, осознав, что произнесла это вслух, виновато поднимаю взгляд на Дубровского, увидев его улыбку. - Ты уже не бревно, - шепчет, словно успокаивающе, и только сейчас я вижу, что он сдерживается. Честно говоря, о пристрастиях горе-юриста в сексе мне раньше думать не приходилось. Да и спрашивать, как-то, тоже некогда было. И именно сейчас, в тот самый момент, когда посторонние идеи должны выметаться из головы, они захватили вверх, мешая чувствам. Возможно, это было лишь совпадением, но чайник с кухни начал свистеть. Дубровский оторвался, разочарованно вздохнув. - Наверное, не судьба, - слабо улыбнувшись, произношу, ощущая дрожь в пальцах, и торопливо бегу на кухню, стараясь не забиться комплексами по этому поводу. В первом случае в машине отказался Позер, сейчас же виноватым в столь пикантном инциденте был чайник. Слышу включенную в ванной воду и наливаю чай, по-хозяйски пытаясь найти в квартире холостяка сладости. Еле выяснив локацию печенья, ставлю его на стол рядом с чашками, сев напротив двери. Дожидаясь хозяина квартиры, немного нервно кручу пальцами стакан, поправляю волосы и стараюсь избавиться от красных щек. Павел Георгиевич входит на кухню в одних джинсах, спокойно садясь напротив и почти приковывая все мое внимание на свой торс. - Ты сбежала, - произносит тихо, убрав чайный пакетик на тарелку и осторожно взяв кружку за ручку. Я молчу, стараясь переключить свой взгляд на раковину, шкаф, ножи, - на все, кроме горе-юриста. - Жень? – чуть громче. - Я… - я вновь замолкаю, - я испугалась. Браво, Суровцева. Уже не впервой хочешь оказаться в постели Дубровского, ласкаясь не только прикосновениями пальцев, а теперь явно струсила, почти достигнув желаемой цели. - Меня? – скептически. - Нет, - тут же мотаю головой, даже, кажется, чересчур резко, - я… не знаю твоих, - заминаясь, - предпочтений. Легкая ухмылка Павла Георгиевича ударяет, словно пощечина, заставляя опустить взгляд, чувствуя обиду. - Пару часов назад ты сама советовала мне перестать думать, - говорит он спокойно. - А что, если я тебя не устрою? – спрашиваю, окончательно смутившись и предпочтя пол лицу Позера. - Жень, ты накручиваешь голову ерундой, - уже серьезнее, - давай, в душ, освобождаться от глупых мыслей, и спать. Допиваю чай, встав и вымыв стакан, иду в душевую комнату, слегка понуро опустив голову. Почему его это не волнует? Почему меня не волновало это во время секса с Ладиным? Почему сейчас я чувствую себя невинной и неопытной овечкой, боящейся попасть в лапы волка? Горячая вода, легкий аромат апельсинового дерева, что улавливается в Дубровском, не помогают избавиться от этих навязчивых идей, постепенно опуская настроение ниже плинтуса. Еле выйдя живой из душа, возвращаюсь на кухню, наблюдая за читающим Павлом Георгиевичем. Едва заметив движение, поднимаю взгляд на окно, глядя на стучащуюся в стекло ночную бабочку, стремящуюся к свету. Осторожно минуя горе-юриста, подхожу к ней, разглядывая ее жалкие попытки пробиться сквозь окошко. Окна в квартире холостяка старые, с двойной рамой, поэтому пальцы, прикасаясь к холодному материалу, нисколько не отражаются на поведении бабочки. Серая, непримечательная, слепо идущая на свет. - О чем думаешь? – спрашивает Позер, отрываясь от книги. Я молчу, продолжая разглядывать ее крылья, ее страшненькие глаза и усики. - Она глупая, - шепчу тихо, - бьется, не понимая, что ударяется в непробиваемое ее крохотным тельцем стекло. Ошибается, наступая на те же грабли, потому что отчаянно хочет приблизиться к свету. А разве твое отчаяние не сильнее и не глупее, чем у ночной бабочки? Разве ты, приближаясь к Дубровскому, не боишься обжечься? - Кажется, - Павел Георгиевич встает, подходя ко мне и выключая лампу, погружая кухню в полумрак, - сеанс философии на сегодня закончен. Давай пойдем спать, - шепча. Я киваю, а силуэт бабочки, все еще сталкивающейся со стеклом, не дает покоя. Москва… Мне придется искать новый свет, чтобы жить дальше? - Устраивайся, я скоро приду, - отправившись в душ, сказал бывший учитель, напоследок поцеловав в лоб. Расстелив кровать, снимаю верхнюю одежду, оставляя лишь белье и немного неловко залезая под легкое одеяло. Включаю еле найденный в складах несколькими днями ранее ночник, больше напоминающий свечу, с помощью пульта и откидываю голову на подушку, глядя в потолок. Едва вижу трещинку на нем, представляя, как через несколько лет она разрастется, а через десятки дом и вовсе разрушится. И не будет тогда никакого Дубровского Павла Георгиевича, не будет никакой Суровцевой Евгении Вячеславовны. И люди не узнают ни о жильцах этого дома, ни о ссорах в нем, ни о радостях, ни о чем. Мы исчезнем, и к этому времени все люди, что как-то будут помнить нас, тоже исчезнут. По коже прошла волна из мурашек, которая, достигнув поясницы, отдалась неприятным чувством. Раньше я мыслей о смерти панически боялась, но все то, что произошло со мной за последнее время, успешно ударило по мозгам, изменяя мировоззрение и взгляды. Надо жить мгновением. Ведь, возможно, в следующую секунду нас уже не будет. Видя замершего в дверях Дубровского, сажусь на кровати, наблюдая за ним: за его походкой, едва заметным движением плеч и рук, за осанкой и взглядом. - Знаешь, в чем-то ты права, - произносит он, садясь на край кровати и осторожно протягивая ко мне свою ладонь. - В чем? – прикрывая глаза, когда пальцы парня едва касаются скулы. - Ты не знаешь моих предпочтений, - я чувствую, как кровать немного проседает, и спустя секунду губы Павла Георгиевича касаются шеи, - но я не хочу, чтобы ты зациклилась на этом. Я… - выше, к ушку, - чувствую спокойствие рядом с тобой. - Даже сейчас? – шепчу, и уголки губ расплываются в улыбке. - Увы, в данный момент я в неуравновешенном состоянии, - слегка хрипло, - но, - он останавливается, - я не собираюсь давить на тебя, Жень. То, что было с Ладиным… - парень заминается, и, открыв глаза, я вижу грусть в его глазах, - было неправильно. И… я не хочу, чтобы эмоции у тебя остались такие же, как от него. Я приоткрываю рот, нерешительно глядя на Дубровского, опустившего голову. Ласково касаюсь его лица, дотрагиваясь до подбородка и неуверенно поднимая его наверх, встречаясь с его глазами, которые тут же скользят от моего лица к стене. - Посмотри на меня, - шепчу тихо, стараясь убавить дрожь в голове, а ладони почти зажимают лицо горе-юриста. Он медленно перемещает взгляд на мое лицо, и я пытаюсь прочесть все то, что, возможно, накопилось внутри него: обида, злость, ревность, гнев, месть и боль от моей измены. Странно, как легко раскрываются ночью души. Подобно мотылькам, взмывают вверх, оставляя после себя едва заметную пыльцу. И, глядя на Павла Георгиевича, я вижу его израненную душу. Возможно, все эти царапины внутри оставила не я. Но, уверена, немалая их часть сделана именно моей рукой. - Я… - я сглатываю, пытаясь произнести это, - люблю тебя. Глаза начинают блестеть, и Дубровский замечает это, осторожно утирая появившуюся слезу на щеке большим пальцем. - Я совершила много ошибок, я, - заминаясь, а сердце вот-вот и выскочит из груди, - знаю, что тебе больно. - Моя птичка, - парень слабо улыбается, - я уверен, что Ладин был лишь твоим другом, случаем выскользнувшим из френдзоны. Едва улыбаюсь в ответ, чувствуя, что даже сейчас он поддерживает меня. - Паш, я хочу, - мотнув головой, - прошу прощения за это все. Я прошу о том, чтобы ты любил меня. Если ты сможешь, - неуверенно опуская взгляд. - Какая ты все-таки неправильная, Суровцева, - слабо шепчет Дубровский, осторожно прижимаясь своим лбом к моему, - конечно я люблю тебя, глупенькая. Закусываю нижнюю губу, чтобы сдержать очередной поток слез перед ним. - Не, - сдавленно, - фамильярничайте. - Как скажешь, - отвечая, прижимает меня к себе, позволяя уткнуться в шею и слабо, стараясь успокоиться, вдыхать аромат апельсинового дерева. Комментарий к Глава 20. Вскипевший чайник Вот честно. Хотела действительно нцу, прям морально подготовилась к ней, но... герои сами решили за меня, а прервать столь душевный диалог я не смогла( Прошу прощения за маленькую главу( Искренне надеюсь, что, несмотря на объем, она все-таки затронула вас)) ========== Глава 21. Домик в деревне ========== И всё же, будильник точно входил в первую десятку списка вещей, ненавистных всему человечеству. Просыпаться в если не жарких, то точно теплых объятиях Дубровского не хотелось, и, пытаясь дотянуться до телефона с желанием разбить его об стену, я случайно толкнула парня, заставив проснуться и его. - Выключи, пожалуйста, - тихо прошу слегка охрипшим с утра голосом, и тепло, бывшее при Павле Георгиевиче, уходит вместе с ним, встающим к мобильному устройству. Через минуту возвращается обратно, прижимая меня к себе и нежно целуя шею, а это утро, несмотря на звон будильника, становится одним из самых любимых. После трогательного разговора мы попытались уснуть, и, покоясь на его плече, я половину ночи изучала лицо спящего Дубровского, запоминая его в мельчайшим подробностях, пока меня тоже не захватил Морфей. О бессонной ночи я не жалела, но недостаток активности был явно не хватаем. - После завтрака домой? - спрашивает, выдергивая из полудремы. - Не хочу домой, - тихо отвечаю, стараясь забыться в объятиях сна. - А чего же ты хочешь? - в голосе горе-юриста слышен смех, и, немного недовольно сощурившись, поворачиваюсь к нему, заглядывая в глаза. Затем, видя ухмылку Позера, хочу с дерзостью, как и раньше, сказать что-либо ему в ответ, но это странное полусонное очарование Дубровского действует на меня, как крыльцо моего дома на него. Чертовски соблазняет. - Тебя, - улыбаясь, тянусь к нему, получая спокойный и нежный поцелуй. - Не так быстро, - отвечая, парень резко нависает надо мной, продолжая ухмыляться. - Разве это не быстро, Паш? - смеясь. И бывший учитель совершает запрещенный прием, щекотливо целуя шею и заставляя меня смеяться громче с каждой секундой. Впрочем, от сонливости это избавило мгновенно. - Мне сегодня крайне хорошо спалось, - произносит после сладкой пытки парень слегка двояко, и я стараюсь держать взгляд на его лице, боясь спуститься ниже плеч. - Мне тоже, - и добавляю уже более кисло, - оставшиеся два часа до будильника. Павел Георгиевич хмурится, и я могу наслаждаться тем, как тут же его лицо применяет серьезное выражение, присущее учителю права. - Отчитаешь меня? - стараюсь добавить в голос игривости, но, честно говоря, уроки обольщения мужчин были явно мной пропущены. Для начала необходимо хотя бы пройти экстренный курс, прежде чем решаться на такое. На мое удивление, Дубровский улыбается. - Моя не ранняя пташка, - усмехаясь, легко целует в губы, - собирайся. И, вставая с кровати, парень занимает локацию ванной. Я, оставаясь в белье, решив сегодня воспользоваться всеми женскими приемами ниже пояса, следую на кухню, открывая холостяцкий холодильник в поисках еды. И, как и свойственно хозяину, холодильник одаривает меня приятными неожиданностями. Когда Павел Георгиевич зашел на кухню, я накрывала только что выложенные на сковороду сырники крышкой. - Неплохо выглядишь, - произносит парень, и я улыбаюсь в ответ. - Рассчитывала на твое одобрение, - отвечаю, поцеловав его плечо и устремившись в комнату. *** Сидя на кухне и пробуя сладкие сырники, я постоянно смотрела на Дубровского, ожидая от него каких-либо слов, кроме как похвалы за завтрак. Нормальные отношения мне были в новинку. То, что было в самом начале, Платунова любила называть флиртом, а в отношениях с Ладиным доминировал явно Ванька. Мы же были на равных. - Знаешь, - начинаю я, сглотнув, - давай исключим конфетно-букетный период. Парень поднимает бровь, словно будучи в замешательстве, и, стараясь не закатить глаза, я пытаюсь продолжить свою речь. - Теперь мы... пара? Одобрительный кивок. - Я не хочу добавлять нам новых проблем. И вопросов от родителей, - поспешно добавляя. - Тайные встречи? - Фактически, да. Я вижу, что пару секунд его взгляд теряется, словно парень задается тем же вопросом, что и я. - Ты не знаешь, что из этого выйдет? Разглядываю его лицо, пытаясь прочесть мысли. - Я не хочу этого знать, - отвечает чуть тише и суше. После этого воцарилось молчание. Я разглядывала кухню, парень - свой сырник. Мысли блуждали вокруг Москвы, но для начала нужно было не завалить оставшиеся экзамены. Одевшись в спальне, вернулась к Дубровскому, разглядывая его спину, мышцы на ней и прочие женские слабости. - Я тогда, - заминаюсь, - пойду, - перекидывая сумку через плечо. - Тебя не отвозить? - Как хочешь. - Тогда подожди, - парень встает, на ходу надевая футболку. Едем мы тоже в тишине, а я уже который раз жалею о том, что затронула тему будущего. Ведь, если мои экзамены будут иметь хорошую сумму баллов, родители без капли сомнения отправят в Москву. Ну а Павел Георгиевич... Поедет ли он туда вместе со мной? Невольно вспоминается один из уроков, когда горе-юрист выражал свое недовольство по отношению к столице России. Не надо об этом думать, Суровцева. Не сейчас. Позер останавливается, как и было оговорено, у магазина в начале улицы, приглушая двигатель. - Если ты и дальше будешь думать депрессивно, - начинает тоном учителя, - мне придется хорошенько промыть тебе мозги. - Вы заинтриговали меня, Павел Геор... - осекаюсь на полуслове, замечая недовольство Дубровского, - что, песочек сыпется? - Задействую твой остроумный язычок, Жень, - отвечает, осторожно касаясь лица пальцами и оставляя поцелуй, - иди готовиться. - Всю романтику портишь, - бурча себе под нос, выхожу из машины, начиная топать к дому. *** Мама решила, что выходные нужно провести в кругу семьи именно на даче, чтобы расслабиться и поговорить по душам. Честно говоря, моя душа уже давно не витала вокруг ЕГЭ, но всё же экзамен задействовал достаточную часть моих нервов. Пожалуй, самой даче тоже нужно посвятить пару строчек. В понимании моих родителей домик в деревне, простой и непримечательный, без душа и с уличным туалетом, а также двумя кроватями и настоящей русской печью и банькой, можно смело назвать дачей. Благо, было электричество и стол, чтобы решать многочисленные задания. Интернет в деревне не ловил, что, в целом, неудивительно, связь казалась шаткой, как карточный домик, готовая исчезнуть при первом перемещении телефона больше радиуса в метр.