Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Совесть, выбравшись из своей берлоги, со злостью стучит по грудной клетке изнутри, призывая к разговору и окончательному прояснению отношений мирным путем. Но, чувствуя трусость, я нервно сажусь к Свете, искоса наблюдая за своим другом. - Не с кем больше сесть? – спрашивает Клипова, не церемонясь, и я киваю, устремив взгляд на чистую доску. Конец мая. Июнь словно стучится в двери, проникает в аудитории через распахнутые окна, наполняя комнаты теплом и солнцем, и тем странным, едва ощутимым запахом лета. Но нам первую половину июня предстояло горбатиться, неся на своих плечах тяжесть итоговых экзаменов. - Подруга кинула, - произношу, словно констатируя, - а лучший друг… с ним говорить я не готова. - Хочешь покурить? – спрашивает Светка, без сарказма и самодовольной улыбки. - Нет, спасибо, - качаю головой, - не хочу играть со своим здоровьем. Та криво улыбается, будто бы я прошла ее проверку, а моей спины неожиданно касается Никита. - Можем поговорить после консультации? – нахмурившись, - Насчет Вани. Мрачно киваю, и в кабинет заходит учитель, начиная повторять те же самые вещи насчет правил, поведения и прочих ошибок, что смогли допустить другие ученики. После «воодушевляющей» консультации медалистов позвали к директору, чтобы мы расписались за получение небольшой по размеру премии. Несмотря на то, что в школе было больше двух параллелей, количество медалистов составляло не более десяти человек. Никита ждал меня около выхода. - Ваня стал пить, - произнес он сухо, - я не знаю, как ему помочь. Он даже подрался с отцом вчера вечером. Я распахиваю глаза, немного испуганно изучая серьезное лицо Куманеева. Мы продолжаем молча идти, пока я думаю о Ладине, мысленно представляя его злость и гнев, выплескивающийся на собственном отце. От этой картины становится страшно. Едва замечаю, как мы подходим к дому Никиты. - Ты должна с ним поговорить, - добавляет парень, и я нервно опускаю взгляд. - Я не могу, - неосознанно ускоряю шаг, а одноклассник хватает меня за руку. - Я ему жизнью обязан, - строго, - и, Жень, я уверен, никому он не доверяет больше, чем тебе. Мне плевать, что между вами происходит сейчас, но, если тебе не все равно, что случится с твоим другом, то ты поможешь ему. И, отпустив мою руку, парень направился к своему дому. *** Да здравствует госпожа Совесть, успешно и окончательно проснувшаяся и требующая справедливости. Вздохнув, нерешительно подхожу к остановке, постоянно глядя на телефон, и, набрав номер Позера, слышу несколько гудков, перед тем, как слегка хриплый голос появляется на другой стороне невидимого провода. - Что случилось? - Я еду к Ване, - произношу медленно и осторожно, чувствуя, как напряжение повисает на линии. - Я еду с тобой, - отвечает парень через несколько секунд. - Нет. - Жень, не спорь... - он хочет договорить, но я перебиваю. - Думаешь, если Ваня увидит нас вместе, ему сразу полегчает? - с ноткой сарказма. - Я не пущу тебя к Ладину одну. Повернувшись к дороге, замечаю нужный номер, а внутри что-то со странной и едва знакомой болью нервно сжимается, боясь. - Это не тебе решать, - вздыхаю, - я не буду одна. Пока, Паш. Сбросив, сажусь в автобус, нетерпеливо набирая сообщение для Светы. Сев в самом конце, разглядываю пассажиров снова, чувствуя их занятость и враждебность. Встретившись с одноклассницей около подъезда, издалека вижу машину Дубровского, и, сглотнув, толкаю Клипову внутрь, как-то помахав парню, мол, справлюсь сама, радуясь, что дверь оказалась открыта. С каждой ступенькой наверх становилось все напряженней и тяжелее на сердце, а вид уже совсем непривычного Вани, слишком наигранно беззаботного и спокойного заставлял почувствовать дрожь в пальцах. - Кто тебя надоумил хоть? – спрашивает Светка, отвлекая от эмоций. - Никита. - Сама бы так и не пошла? – хмурится она. - Не смогла бы, - тише, - я, - останавливаясь около двери, замолкаю, - боюсь звонить. Девушка качает головой, нажимая на дверной звонок и что-то бормоча. Я слышу, как кто-то ставит что-то тяжелое, а затем маленький ребенок что-то кричит. - Аня, это я, - отвечаю, неуверенно улыбнувшись и слыша, как поворачивается ключ. Маленькая девочка осторожно открывает дверь, выглядывая, но, узнав меня, пропускает нас внутрь. - Как твои дела? – спрашиваю, улыбаясь ей и изучая лицо девочки, замечая царапину на ее руке. «Неужели Ваня?» - невольно появляется в голове. - Хорошо, - улыбается Аня, увидев направление моего взгляда, - бабушкин Барсик поцарапал. Облегченно тихо выдыхаю, осторожно разуваясь. - Ваня дома? - На кухне, готовит. Медленно делаю шаги в сторону кухни, следя за припрыгивающей малышкой, и останавливаюсь в дверном проеме, наблюдая, как Ладин готовит. Повернувшись в мою сторону, на пару секунд задерживается на лице, а затем отводит взгляд, продолжая заниматься кулинарией. - Не низко ребенка использовать? – тихо спрашивает, и я хмурюсь, глядя на Аню. - Аня, а не покажешь мне своих куколок? – произносит Света, кивнув Ване и забирая девочку в комнату, и от этого мне становится лишь страшнее. - Сядешь или продолжишь стоять? Я не кусаюсь, - вздыхая. - Я в этом не уверена, - осторожно присаживаясь на дальний от Ладина стул и оглядывая кухню. - Так за чем именно ты все-таки пришла? – продолжая готовить. - За прощением. Он вновь останавливается, словно вздрогнув, и, вымыв руки и оставив суп вариться, закинув туда овощи, поворачивается ко мне, садясь напротив. - И какого именно эффекта ты ожидаешь? – спрашивает парень снова. Затем, словно забыв что-то, встает, направляясь в сторону шкафа и доставая «Столичную». Берет рюмку, наливая до краев, хлеб, и вновь возвращается обратно, сев поудобней и уверенней. - Что ты перестанешь пить, - тихо отвечаю, не спуская с него глаз. - За твое здоровье, - произносит Ладин, залпом опустошая рюмку и наливая следующю. - Ваня! – я сжимаю губы в тонкую линию, но парень лишь улыбается. - Между первой и второй, - словно припевая, поднимает стакан снова, и, не выдержав, я выдергиваю рюмку из его рук, проливая водку на стол и отнимая бутылку. - Перестань, - тихо, но неуверенно. Я боюсь, что парень разозлится, но стараюсь держаться под его хмурым взглядом. Все же, именно я стала причиной появления "другого Вани". - Верни, - произносит он строго и спокойно, и мурашки скользят по моему телу, словно приступ страха. - Нет, - сглотнув. - Черт, Женя, не заставляй меня применять силу, - серьезно. - Я не хочу, чтобы ты пришел завтра на экзамен после запоя, - осторожно шепчу, - прошу, перестань это делать. - Любопытно, - он сощуривает взгляд, - это лицемерная забота, мисс Беннет, или настоящая любовь к ближнему своему? Я теряюсь, и, воспользовавшись замешательством, парень возвращает свое пойло на место. - Шла бы ты отсюда, пока я добр и почти трезв, - добавляет он тихо, - знаешь, что могу не удержаться. Вздрогнув, невольно вспоминаю кошмар и агрессию Ладина, а все внутри нервно сжимается до маленького клубка. - Я должна извиниться, - кусая губу, - я вела себя неправильно. - Понятие «правильно» весьма относительно, - произносит парень, и, к моей тихой радости, не продолжает выпивку, - и я понимаю, почему ты так сделала. Но проблема в том, - Ваня хмурится, - что ты не забыла своего Дубровского. И я остался в дураках, так как, очистив свою репутацию от грязи, он вновь завладел твоим сердцем. А кем был я, Жень? Кем был я в твоей жизни? Тяжело быть плохим вестником, и эта мрачность усиливается тем, что слова, которые я давно собиралась сказать Ладину, никогда не были новостью для него. То, что случилось по моей вине, было успешно использованным шансом вкусить желаемое. Но и ему пришлось за это заплатить. Я вновь разглядываю светлые волосы Ваньки, своего лучшего друга, который, к нашей общей боли, но по разным обстоятельствам, оказался лишь другом. Снова скольжу по мужскому подбородку, тонким губам, скулам, осторожно пересекаясь со светлыми глазами. Все выражают свою любовь по-разному. - Ты мой самый лучший друг, - шепчу тихо, - ты… - я хочу договорить, но парень перебивает меня, прижав палец к губам. - В вечной френдзоне, - с грустной улыбкой. - Я не могу дать тебе большее. И ты это знаешь. - Уходи, Жень, - говорит Ладин, вставая, - считай, что ничего не было. Просто… забудь, если сможешь, окей? Пальцы нервно теребят край скатерти, то сжимая его, то разжимая, но от слов Вани в груди словно что-то защемило, зажало в адских муках. Забыть боль и страх? - Я не хочу терять тебя, - осторожно встаю вслед за ним, хотя создается чувство, что я уже давно, только влюбившись в Павла Георгиевича, потеряла Ладина. Он вновь поворачивается ко мне, и теперь я боюсь пересекаться с его взглядом, опасаясь, что вина за все произошедшее сломает меня окончательно. - Готовься к русскому, Жень. Не напишешь на сто, получишь моих персональных люлей, слышишь? Я подхожу ближе, сглатывая и обнимая своего друга, узнавая в его голосе едва спрятанную и замаскированную горечь. - Слышу, - шепчу, чувствуя тепло. Отстранившись, ухожу, ощущая, что та крохотная частичка души, которая держалась за Ваню, горит, обжигая. Зайдя к Ане, утираю слезы, посмотрев на Свету. - Иди, я ненадолго останусь здесь, прослежу за ним, - произносит удивительно спокойно Клипова, и я киваю, напоследок улыбнувшись сестре друга, играющей в куклы. *** Забыв о надвигающейся угрозе с улицы, я выхожу из подъезда, и, как бы банально это не звучало, дорогу мне преграждает парень в костюме. - В машину, - сухо произносит Дубровский, оглядев меня с ног до головы и убедившись в зрительной целостности юного организма. Я не сопротивляюсь, спокойно шагая к парковке и садясь на переднее сидение пассажира. - Тебя долго не было, - начинает разговор Павел Георгиевич, заводя машину. - Ревнуешь? – спрашиваю так же сухо, а на душе снова скребут кошки. - Есть повод? – выезжая на трассу. Я молчу, глядя на красный цвет светофора и думая о последствиях разговора с Ладиным. - Нет, - тихо. - Вот и славно, - произнеся, горе-юрист на большой скорости передвигается по городу. В этом напрягающем молчании мы продолжаем сидеть, не говоря друг другу ни слова. Он следит за дорогой, а я за своим языком, так и рвущемся ляпнуть что-то не то. Я знаю, что Павлу Георгиевичу неприятно и обидно, но поделать с этим ничего не могу. Мы поворачиваем на мою улицу, продолжая слушать тишину, а выключенное радио так и требует внимания, но я боюсь что-либо трогать в машине Дубровского. Он останавливается, паркуясь, и заглушает двигатель, смотря прямо холодным, спокойным и отстраненным взглядом, вселяющим странное равнодушие. Сжав губы в тонкую линию, осторожно изучаю его профиль, и вина вновь ложится на мои плечи, теперь с удвоенной силой. Павел Георгиевич еще не простил меня за измену, если, конечно, он может простить. А теперь я доставила новоиспеченному учителю еще больше проблем, появившись в квартире Ладина и застряв там на полчаса, не меньше. Опуская взгляд, замечаю, что пальцы сильно сжимают подол юбки, и боюсь того момента, когда Дубровский заставит покинуть это ограниченное пространство. Но он молчит. И молчу я. Оторвав пальцы от юбки, осторожно и медленно тяну их к ладони горе-юриста, проходя кончиками по выпирающим венам и слыша тихий вздох. Скольжу выше по предплечью, нежно касаясь сквозь тонкую ткань кожи, миную локоть, затем, оказавшись на плече, дотрагиваюсь до конца ключицы. - Что ты делаешь? – шепчет он тихо своим немного хриплым голосом. - Пытаюсь загладить вину, - отвечаю, вновь спускаясь к запястью и начиная все с начала. - Суровцева, ты, - но я прикладываю палец к его губам. - Знаю, что неправильная, - пожимаю плечами, - но какая есть. Если ты скажешь быть другой, правильной, - слегка покраснев, - я попробую это сделать, но сомневаюсь, что выйдет что-то путное. Я вижу, как Дубровский улыбается, взяв мою ладонь и сжимая ее. - Ты нравишься мне такой, - ухмыляясь. Он тянется ко мне, и я прикрываю глаза, ощущая, как в груди становится немного теплее и приятней, в ожидании поцелуя. - Готовься к экзамену, - шепчет Павел Георгиевич с победной улыбкой, разрушая всю романтику и испортив образ в моем больном воображении. - Но… - я пытаюсь возразить, получая лишь детский, заботливый поцелуй в лоб. - Не заслужила еще, Суровцева, - смеясь. Сощурив взгляд, открываю дверь машины, выходя из нее и шагая домой. Поздоровавшись с мамой, иду в свое «гнездо», доставая учебники и различные книжки по русскому языку, располагаясь на кровати и начиная читать все это. Через несколько часов повторения все перед глазами начинает плыть, а строчки, смещаясь и меняя свои локации, путают, заставляя терять мысль предложений. - Ложись спать, - произносит, постучав, мама, протягивая мне стакан молока, - перед смертью не надышишься. Я слабо улыбаюсь, поблагодарив за вечернее снадобье, но останавливаю мать, окликнув ее у самой двери. - А ты хочешь, чтобы я уехала в Москву? Она оборачивается, недоуменно глядя на меня. - Ты уже давно все решила с папой, не так ли? – произносит, отвечая вопросом на вопрос. Я опускаю взгляд, мысленно объявляя этот день днем совести и вины. - Твое мнение тоже учитывается, - отвечаю. - Не хочу, - говорит мама, подойдя и сев на край кровати, - как без тебя буду готовить, милая? Слабо улыбаясь, пересекаюсь с голубыми глазами матери, видя в них собственное отражение. Но вместо 17-летней девушки там был маленький ребенок, которого мама не желала отпускать. - Ты справишься, - шепчу, получая еще один, благословенный поцелуй в лоб от матери. - Спокойной ночи, - вставая, она убирает все мои книги, выключая люстру и оставляя ночник. - Спокойной, - отвечаю перед тем, как закрывается дверь. После таких трогательных сцен, в которых несказанные слова продолжают висеть в воздухе с характерным запахом озона во время грозы, приходит понимание и тоска. Осознание того, что придется попрощаться с близкими людьми, преждевременная грусть по ним и неуверенность в своих силах. Но, не успев предаться этой меланхолии, я вздрагиваю от вибрации телефона. «Я надеюсь, ты ложишься спать» Беспокойство Павла Георгиевича вызывает слабую и неуверенную улыбку. Если я уеду в Москву, то что станет с ним? Не загадывай наперед, Суровцева. «Я размышляю о вечном перед сном» Улыбнувшись, разглядываю картины на стене, нарисованные пару лет назад. «Не трудись философствовать. Завтра не сдашь экзамен – не жди поддержки перед другими» Невольно наткнувшись на пострадавший портрет Дубровского, улыбаюсь как можно шире, осторожно доставая «Старуху Изергиль» из прикроватной тумбочки. Собственной колыбельной из года в год являлись народные сказки, Максим Горький и Маяковский. «Это несправедливо. Я только начала свои размышления о Данко» «Лучше предоставь свои мысли мне. Завтра, после экзамена, в половине шестого заеду за тобой» «Вы понимаете, Павел Георгиевич, что отвлекаете меня от драгоценного сна?» «Ничто - ни работа, ни женщины не изнуряют тела и души людей так, как изнуряют тоскливые думы. Доброй ночи, Суровцева» И, улыбнувшись, я открыла полюбившийся рассказ, отпив молока. Комментарий к Глава 18. Чувство вины Искренне надеюсь, что вам понравилось) ========== Глава 19. Моя птичка ========== Восемь тридцать. Мама, пожелав на прощание удачи, уезжает домой. Литература уже была сдана, но русский язык, почему-то, пугал более всего. Встретившись перед школой с одноклассниками, изучаю лица, видя сосредоточенность и растерянность, страх и уверенность в себе. Но среди этих лиц я не могу найти Ладина. - Все в порядке? – спрашивает внезапно оказавшийся рядом Павел Георгиевич, и я испуганно вздрагиваю от неожиданности. - Пришли пожелать нам успехов? – спрашивает Мира, и тот усмехается. - Русский не мой предмет, но завалить вы его всяко не должны, - улыбнувшись, Дубровский тоже оглядывает нас, считая, - нет двоих. Кого? - Светы и Вани, - произносит Куманеев, - они придут, не переживайте. Удивленно поднимаю бровь, вновь рассматривая одноклассников. Случайно пересекаюсь с Настей и тут же прячу взгляд, уходя к дверям пока что закрытой для учеников школы, подготавливаемой к экзамену. Вздохнув, оглядываю вывешенный список людей, оказывающихся в одной аудитории со мной. Ни одного знакомого лица. Дело дрянь. Дубровский вскоре исчез, и я не успела перемолвиться с ним ни словечком. От этого на душе становилось тяжелее. Пройдя через многочисленные проверки школ, призванные сохранять честность и справедливость, а так же равноправие сдающих, оказываюсь в своем кабинете. Тяжело вздыхаю, глядя на свою парту с тихим недовольством. №3А. У окна. И, черт побери, на самом пекле прекрасного солнечного дня. Достаю бутылочку воды, небольшую шоколадку, а также канцелярские принадлежности, и, стараясь успокоиться, начинаю разглядывать место, в которое попала.