Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

- Ты скучаешь? – спрашиваю, но сейчас мне не до язв и шуток. Горе-юрист, изогнув бровь, игнорирует мой вопрос, паркуясь на школьной стоянке, сохраняя остаток прав бывшего учителя. - Я серьезно, - продолжаю упорствовать, загораясь нешуточным интересом, хотя ощущение того, что я собираюсь игрушечной дрелью сверлить дыры в металле, лишь усилилось. Хватаю парня, заглушившего мотор, за руку, призывая к разговору, а пальцы не хотят отпускать его, вцепляются намертво. - Немного, - уклончиво отвечая, Павел Георгиевич осторожно накрывает мою ладонь своей, - я думаю, ты не захочешь этим летом сюда вернуться. - Почему? – хмурясь. - Сначала ты будешь радоваться своей свободе, а потом станет все равно, - скептически. - С чего такая уверенность? – прищуривая глаза, я пересекаюсь взглядом с Дубровским, нутром чуя неладное. - Потому что я проходил через это, - криво улыбнувшись, - и советую перестать медленно перекрывать подачу крови в мою руку. - Какой же ты, - тяжело вздыхаю, - ладно, пойдем. Кажется, что в школе я была пару дней назад. Все те же классы, цвета, цветы, непонятно каким образом выживающие около раздевалки, портреты медалистов, таблички и объявления. И кажется, что скоро прозвенит звонок, из аудиторий выбегут недовольные пятиклашки, спеша в буфет, а старшеклассники выйдут на улицу, за пару гаражей, чтобы покурить. И так странно замечать, что тишина не изменяется этим звонком, что шум исчез, а кроме охранника и нас в школе пара-тройка учителей, разбирающих свои бумаги. Раньше я зачастую оставалась в этом месте до вечера, помогая учителям, но была уверена, что на следующее утро молчание комнат наполнится звонкими голосами детей. Но теперь я признавала то, что мне, действительно, больше этого не услышать, а посещение школы во время уроков не вернет то утраченное ощущение. - Я… я чувствую себя иначе, - сдавленно произношу, продолжая переминаться с ноги на ногу. - Песочек начинает сыпаться? – в голосе Дубровского я слышу усмешку и недовольно скрещиваю руки, хотя появившаяся улыбка не собирается сходить с моего лица. - Именно, Павел Георгиевич. Знаешь, у меня есть такое странное желание… - начинаю, оглядывая шорты и рубашку. - Внимательно слушаю, - горе-юрист криво улыбается, когда я подхожу к нему, почти на цыпочках, медленно и осторожно, чтобы наши лица разделяло не более пары сантиметров. Чувствую его дыхание, обжигающее в и так жаркий день, рассматриваю глаза, невольно немного заглядываясь и думая о цвете. Чуть приоткрыв рот, тянусь к его губам, но, вместо поцелуя лишь улыбаюсь. - Догони, - выдыхая, - меня. Тяжело, читая книги, представлять «стремглав бросился бежать», но на мгновение я ощутила эту бешеную скорость, не понимая, как умудряюсь играть в догонялки в школьном коридоре. К черту эти правила, к черту. Дверь, соединяющая коридор и лестницу, оказалась заперта, заставив меня торчать в тупике, внимательно следя за парнем, что остановился в паре метров, ожидая от меня действий и, словно хищник, изучая свою добычу. - Бежать некуда, - в голове Дубровского появляется ликование, а его самодовольная улыбка обескураживает. - Ты… ты знал? - Дверь закрыли пару дней назад, - парень пожимает плечами, будто это явление вполне нормально. - Но ты играешь не по правилам! – возмущаюсь, продолжая топтаться почти на месте, но зная, что в любой момент нужно рвануть из тупика. - Разве? – парень делает шаг вперед, и я теряю драгоценную спасительную секунду. Его губы настолько горячие, чувственные, что холодная стена на контрасте становится твердой глыбой из льда. Пальцы, сильные крепкие, властно сжимают талию, доказывая, что я оказалась в ловушке, а напор, исходящий от Павла Георгиевича, ощущается в воздухе. Осторожно прислоняю ладони к его груди, медленно, но уверенно отталкивая от себя, боясь раствориться от жара, пламени, невольно поселившегося внутри. Дыхание спертое, шумное, словно не могу впустить в легкие воздух, а жажда, внезапно окатившая с головы до ног, прочно засела внутри. И, увы, эта жажда, искушение совсем иного рода. - Пошли в кабинет астрономии, - шепчу, со всех сил пытаясь дать отбор безумию, охватившему тело, чувствуя импульсы от прикосновений. Дубровский кивает, тоже, кажется, страдая от вспышки страсти и стараясь совладать с нею, осторожно переплетая наши пальцы. И пусть этот жест кажется детским, на моих губах играет нелепая и глупая улыбка. *** В каждой школе бывает лишний кабинет, тот, в котором обычно организуют всякие кружки или же устраивают собрания старшеклассники, место, где хранятся старые снимки, декорации и воспоминания. Кабинет астрономии был той самой Тайной комнатой, затерявшейся между коридоров школы, ведь больше изучением звезд в школьной программе не занимались, а портить атмосферу кабинета, убирая модели Солнечной системы и снимая с потолка планеты, казалось чудовищным варварством, по мнению администрации школы. Здесь даже пахнет немного иначе, как в старой городской библиотеке, где половина развалившихся книг готовы умереть прямо на полках, но от их пожелтевших страниц исходит запах старины и… чего-то необъяснимо утраченного, потерянного, того, что больше не вернется. - Я не знал, что ты клеила эти модели, - произносит бывший преподаватель, обходя меня, впавшую в глубинные размышления, и подходя к окну, на котором стояла одна из моделей Солнечной системы. - Это… - я слабо улыбаюсь, - мне Ваня помогал, года три, наверное, назад. Дубровский замолчал, и я почувствовала неловкость, которая в виде холодного ветерка касалась кожи, колола ее, заставляя кусать губы. Кажется, атмосфера в комнате упала на несколько градусов, ведь Павел Георгиевич не только не одобрял мою дружбу с Ладиным, но практически не подпускал к нему. Я наломала много дров, слишком много. - Как он? – в голосе горе-юриста послышалась сталь, а сам он осторожно крутанул маленькую планету, заставляя ее медленно вращаться. - Не знаю, - пожимаю плечами, - я… ты ревнуешь меня к нему, поэтому я избегаю с ним контакта. - Конечно, ревную, Жень, - Дубровский вздохнул, - временами кулаки чешутся. - Перестань, - качая головой, продолжая вперяться взглядом в спину бывшего учителя, - Паш, он сейчас со Светой, и, - замявшись, - думаю, он счастлив. - А ты счастлива? – парень повернулся ко мне, и от пересечения взглядов все нутро мгновенно вспыхнуло, словно получив заряд, и тут же померкло. Странно, когда всеми силами хочешь сказать «да», заставляешь себя сделать это, но язык не поворачивается соврать в очередной раз, усугубить отношения, которые совсем недавно вновь стали доверительными. Голова немного опустилась вниз, будто бы я боялась парня, опасалась его злости или же правды, что неприятно скреблась о грудь. Паршиво. Слишком паршиво. - Паш, я… - рассматриваю свои пальцы, которые нервно касаются ткани юбки, сжимая ее и разжимая, захватывая новый клочок одежды, - я не знаю. - Вот как, - немного протянув, Дубровский снял маленькую планету с модели, вращая игрушку пальцами. И, наблюдая за этим, я невольно думаю о том, что сама, как тряпичная кукла, то и дело оказываюсь в его умелых руках, и Павел Георгиевич вертит мною, как хочет, даже не задумываясь об этом. Или жизнь, госпожа Судьба такое творит со мной, заставляя быть марионеткой. - Паш, - неуверенно делаю шаг навстречу, продолжая рассматривать маленький синий шар, - с тобой мне хорошо, правда. Глаза боязливо поднимаются выше, останавливаясь в районе лопаток и шеи. - Но? – парень, будто бы пытая, вращает шарик, невольно оказавшийся жертвой его злости. - Но я не знаю, что будет дальше. И предположить не могу. И, - взглянув на лицо, - ты тоже не можешь. Тебя пугает эта неизвестность, не так ли? И вместо ожидаемой злости, раздражения я вижу грусть, такую глубокую, старую, словно Дубровский носил ее в себе не первый день и не первый год, будто бы она стала его тенью, приросла к нему, поселилась в его душе. Павел Георгиевич сжал губы, тщательно обдумывая ответ, но не сводя с меня этого болезненного взгляда. Словно наше «мы» давно умерло, либо приближалось к этому моменту настолько давно, что это перестало казаться неожиданностью. Оно было очевидным с самого начала отношений, скованных ярлыками и статусами, выплывшими наружу из-за гордости и наглости обоих. Вот только я совсем не Элизабет, а манеры Дубровского не соизмеримы с поведением мистера Дарси. И на дворе не семнадцатый век, где столь открытые разговоры и отношения были бы позорной смелостью. Но я чувствую себя потерянной, забытой где-то в другом времени, в другой реальности, где нет ни школы, ни Насти с Ваней, ни строго отца, построившего мое будущее. Сон, где только я и Дубровский. Лишь сон. - Ты понимаешь, к чему клонишь? – отвечая вопросом на вопрос, парень скрещивает руки, опершись о подоконник. - Понимаю, - тихо и жалко, а сердце так быстро бьется, что становится даже немного жутко. - Суровцева, - Павел Георгиевич качает головой, - ты настолько неправильная, что у меня руки опускаются, - отстраненно отшвырнув назад маленький шарик, врезавшийся в стекло и отскочивший от него на подоконник, где, потерявшись в складках «Млечного пути», планета исчезла из виду. Я не успеваю возразить, приоткрывая рот, как пальцы Дубровского сжимают мои плечи, сильно встряхивая. - Я люблю тебя, Жень, - после небольшого «аттракциона», - и ты думаешь, что меня остановят замашки твоего отца? Или, скажем, твои тараканы? Женя, мне плевать на них. Я сглатываю, до сих пор ошарашенная признанием горе-юриста, а его слова вращаются в моей голове, повторяясь. - Мне важно лишь то, что ты чувствуешь ко мне. И я готов бороться за наше будущее, если ты сама хочешь этого. А ты хочешь? Лицо онемело, мысли замерли, прячась в своих норках, а губы, как у рыбы, приоткрывались и закрывались, силясь выговорить хоть что-то, хотя бы один звук. - Позвони мне, как будешь готова ответить честно, - парень, отпустив меня, быстрым шагом направился к двери. - Стой, прошу, - шепчу, чувствуя, как скрипнула поворачиваемая ручка. - Чего ты хочешь, Жень? – голос Дубровского, тихий и серьезный, больше похожий на рычание, заставил сглотнуть и поежиться от страха. - Тебя, - поворачиваюсь к парню. Павел Георгиевич сощурился, но его губы расплылись в кривой ухмылке. - Пытаешься заманить меня в постель? – почти вторя моим словам, произнесенным мною еще во время наших перепалок и разногласий. - Пытаюсь ответить честно, - шепчу, выпрямившись и не сводя с горе-юриста обеспокоенного взгляда, - знаешь, я неправильная. Моя романтика уже давно смешалась со скептицизмом, неплохо ударив по мозгам и вернув к суровой реальности. А сейчас, - я замялась, - я боюсь. Сделать ошибку, промахнуться и… я боюсь потерять тебя, Паш. Правда боюсь. И я действительно хожу на лезвии ножа, стараясь балансировать между собственным выбором и выбором отца. Но нельзя играть в двух командах, нельзя быть перебежчиком, предавая то одно, то другое. И когда-нибудь мне придется выбрать. И чем ближе этот момент, тем болезненнее становится в груди, и так рвущейся пополам. Парень закрыл на пару мгновений глаза, глубоко вдыхая и шумно выдыхая воздух. И мы оба понимаем, что сейчас он скажет то, что давно должен был произнести. Что мне будет больно, невыносимо, по щекам станут течь слезы, обжигая опухшие от постоянных укусов губы. Что нам обоим будет тяжело. Ну же, Дубровский, чего ты ждешь. Но вместо слов комнату наполняет тишина, в которой едва различается наше дыхание, а мои медленные, опасливые шаги навстречу сопровождаются гулким эхом. Пальцы осторожно поднимаются вверх, скользя мимо груди, ключиц и шеи и останавливаясь около скулы, а Павел Георгиевич наклоняет голову, прислоняясь к моим прохладным пальцам, будто бы ласкаясь, вновь закрывая глаза и хмуря брови. Словно укрощенный, поверженный зверь. - Что мне делать с тобой, Суровцева? – шепчет так тихо, что я едва различаю его слова. - Делай то, что считаешь правильным, - отвечаю, неуверенно пытаясь улыбнуться. Его ладонь осторожно накрывает мою, заставляя убрать ее от щеки, но это компенсируется очередным переплетением пальцев. Он находит мои губы, так же пылко целуя их, как и в коридоре, и я не могу сдержаться, не менее страстно целуя в ответ. Мгновение, и его пальцы подхватывают под бедра, вынуждая обхватить тело Дубровского ногами. Мысли перепутываются, смешиваются, и, не находя в них ни одной связной идеи, я временно забываюсь в поцелуе, столь жадном и необходимом. И невозможно понять, кому из нас больше нужны эти прикосновения, а мы оба, став утопающими, хватались за единственную соломинку, боясь, что приведем друг друга к гибели. - А разве, - тихо выдыхаю, опираясь пятой точкой о парту, - так можно? И я загораюсь, как спичка, одержимая желанием, влечением, которые вызвано в острой необходимости почувствовать свою значимость для него, понять ее, убедиться в его словах. И это вовсе не физическая близость, а что-то другое, непрерывно стучащее внутри, соперничая с биением сердца. - Суровцева, - низкий голос Дубровского больше похож на рычание, - несвоевременный вопрос. Его слова вызывают слабую, обнадеживающую улыбку, и, поднимая голову наверх, я вижу висящую надо нами модель Венеры из папье-маше. Не омела, но, думаю, сейчас это не имеет никакого значения. Поцелуи горе-юриста стремительно спускаются к шее, заставляя меня почти буквально трепетать от волнения и восторга. - А если нас увидят? - шепчу, а пальцы, будто на автомате, торопливо расстегивают рубашку. Мне так необходимо это, до невыносимой боли в грудной клетке. Так хочется почувствовать себя… Я вижу усмешку Павла Георгиевича, и резко останавливаюсь, пытаясь перевести дыхание, а то самое ощущение с огромной скоростью спрыгнуло с обрыва, погружаясь в бездну. - Раз ты все еще думаешь о риске, значит, желание вовсе и не такое сильное, - отвечает, продолжая ухмыляться и пальцами ласкать мою талию. Я не могу поверить своим глазам. Это что, шантаж? Серьезно? После всех сказанных мною слов и этой жалкой исповеди? Взяв себя в руки, презрительно сощуриваю глаза, стараясь поправить волосы, в которых пару секунд назад зарывались пальцы горе-юриста. - Ты права, - шепчет парень, кусая мое ушко, - нам не стоит рисковать. Охранник любит ходить по коридорам. Что-то тихо и подавленно промычав, неуверенно отталкиваю от себя Дубровского и встаю на пол. Тут же слегка отряхиваюсь, пытаясь привести в порядок свой внешний вид, испорченный резким и стремительным порывом. А на душе становится гадко, неприятно, и невольно чувствуется своя вина в этой выходке. Во всей этой чертовой каше. - Но, признаюсь, - Павел Георгиевич подходит ко мне, целуя висок, - мне понравилось целовать тебя под Венерой. Даже слишком. Комментарий к Глава 26. Играя не по правилам Знаю, давно этой работы не появлялось, но у меня было множество дел( Скажите честно, вы ее ждали? (с каждой главой задаю этот вопрос и вижу все меньше отзывов, которые мне безумно важны и греют мою душу) Надеюсь, глава вам понравилась. Что вы думаете насчет отношений Жени и Паши? ========== Глава 27. Закрытый океан ========== - Я хочу пить. - Терпи, Суровцева, ты сама напросилась на мороженое. - Я умру от обезвоживания, и в этом будешь виноват ты. - Я говорил, что ты захочешь пить. - Ты не говорил, что на улице будет около тридцати градусов. И ни намека на ветерок. Весь год со стороны реки дует чертов ветер, порой сшибая людей, зато летом, в самый необходимый сезон года, когда все почти растворяются в жаре и плавящемся асфальте, ветер предпочитает обходить стороной всю набережную и Покровку. - Я таю, - продолжая ныть, шагаю рядом с Дубровским. - Мне ведерко или тазик принести? – парень усмехается, на что я реагирую с еще большим энтузиазмом. - Может, примем холодный душ? Ванну? Или просто в кровати в прохладе полежим? – спрашиваю, наклонив голову набок. - Суровцева, у тебя явный избыток андрогенов. Ох, высшие божества, дайте мне сил не закатывать глаза. С каждым днем я все больше убеждаюсь, что с горе-юристом сложно. В прямом смысле слова. Он не любит спонтанностей, впрочем, как и я, ему не интересны развлечения уровня старшеклассников, и данный якобы более зрелый мужчина предпочитает проводить время на улице в такую жару, дышать свежим воздухом и наслаждаться палящим солнцем, когда вместо прогулок не меньшее количество пота выделилось бы, проведи мы это время в постели. А меня действительно заело, завело, и не унять то самое чувство с раннего утра, как бывший учитель потащил любоваться школой. Сбежали мы оттуда быстро, но уже более трех часов блуждали по городу в поисках оазиса, и из нас двоих я была гораздо меньше довольна этим мелким путешествием.