Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Мне определенно хотелось закончить все это. Это неизвестность, непонятное отношение Дубровского ко мне, лишь отвлекало от учебы, являясь своеобразной местью горе-юриста за работу с конференции. Но как ты хочешь закончить это, Женя, и на какие потери ты рассчитываешь? Поворачиваю голову к Насте, разглядывая ее. Не глупая, умеющая постоять за себя и за друзей, но в то же время что-то непонятным образом отталкивало меня от нее, скрывая правду. Привычка все держать в себе имела последствие в виде недоверия к людям. Невольно вспоминаются слова Светы, прокручиваясь в моей голове. - Я обещала Андрею вечером с ним погулять, - произносит внезапно, разрезая тишину, Настя. Ну, хотя бы у кого-то ситуация налаживается. - Иди, - произношу, прощаясь и продолжая бродить по парку в гордом одиночестве среди многочисленной толпы людей. Комментарий к Глава 11. Depression time Совсеееем небольшая глава :( Но, думаю, насыщенная) ========== Глава 12. Спасибо в карман не положишь ========== Ты хочешь меня. Ты чувствуешь, как тебя тянет ко мне. Ты думаешь обо мне, даже когда не хочешь думать обо мне. Спорим, я тебе даже снился. И прямо сейчас ты хочешь меня поцеловать. Честно говоря, ходить одной вдоль всяких вкусностей не очень приятно, особенно на голодный желудок. Все, что приятно пахнет и выглядит аппетитно, мгновенно притягивает, и заставляет, словно ведомую, с жалостью наблюдать, как то или иное блюдо забирает кто-то другой. - Привет! – не заметив, я натыкаюсь на Ваньку, увлеченная процессом изучения тех или иных однодневных ресторанчиков, - Нашла что-нибудь интересное? Я смеюсь, лишь слегка качнув головой, прекрасно зная, что мои вкусы и предпочтения Ладина частенько не совпадали. - Здесь в основном кофе и капкейки, - произношу задумчиво, шагая рядом с одноклассником, - но в конце есть неплохая лапшичная, - пожав плечами. - Хочешь чего-нибудь? – спрашивает парень, заставляя меня чувствовать себя неловко из-за отсутствия карманных денег. - Нет, спасибо, - отвечаю, смутившись. - Тогда погнали за лапшой, - усмехнувшись, парень ведет меня сквозь толпу, и, еле успевая лавировать между людьми, образующими столпотворение, я врезаюсь в крайне негативный субъект, не успев увернуться. - Внимательней, Суровцева, - произносит Дубровский, хмурясь, а я на пару мгновений теряю Ваньку из виду. - Уже покурили, Павел Георгиевич? Без повода? – все, что я успеваю сказать вместо извинения, направляясь к своему однокласснику. Оказывается, Ладин знал ребят из лапшичной и, сделав такую блатную акцию, те дали нам по порции совершенно бесплатно, предоставив один из столиков на небольшой веранде. - Итак, почему на школу забиваешь? – спрашивает Ваня, глядя на меня, - На физике тоскливо, а на химии вообще большой косяк. - Прости, - опускаю взгляд, чувствуя легкую вину из-за того, что, прогуливая, подвела своего друга, - тебе влетело? - По самое не хочу, - смеется тот, - не переживай, аттестат будет без троек, - произносит он довольно, - все благодаря тебе, - улыбнувшись шире. Я чувствую, что слегка краснею, и, стараясь согнать набирающую обороты краску с лица, переключаюсь на еду. С некоторыми людьми, такими, как Дубровский или Настя, тишина начинает напрягать, появляется необходимость сказать что-либо или вообще закончить разговор. С Ванькой же такого не было. Молчание порой говорило больше, чем слова, и, разглядывая новые объекты архитектуры малых форм, возведенные в парке, я чувствовала лишь спокойствие, излучаемое парнем, и от него, честно говоря, становилось немного теплее. - Меня доконал горе-юрист, - произношу, вздохнув и откинувшись на вязаную спинку стула. - Ты теперь так его называешь? – усмехается Ванька, и уголки губ невольно поднимаются вверх. - Еще и позер, - смеясь, - просто мне надоело видеть его каждый день. - И меня тоже? – произносит Ладин с наигранной обидой, пародируя типичных девушек и заставляя меня смеяться еще громче. - 11 лет и месяц, чуешь разницу? – улыбаясь. - Так забей на эти дополнительные, и все, - пожимает парень плечами, и я вновь вздыхаю, возвращая себе грустное лицо. - Отец, - отвечаю тихо, а Ваня понимающе смотрит на меня, с сочувствием. - Родителей не выбирают, - отвечает он задумчиво, - но свою судьбу ты определяешь сам. Я поднимаю брови, а на лице Ладина играет кривая ухмылка. - Давно ты стал мудрить? – усмехнувшись, на что парень отвечает лишь улыбкой. - Пойдем к «витаминкам», - произносит Ванька, вставая, когда с едой было покончено. На улице становится темнее, и я лишь улыбаюсь, довольная тем, что освобождена от репетиторов сегодня и могу провести время так, как мне хочется. Но, с наступлением вечера, в парке людей, наоборот, появляется все больше и больше, и очередь к небольшой арке с названием «Электрические витамины» становится все больше и больше. По сути, эта арка являлась огромным амперметром, который измерял давление человека и его эмоциональное волнение. Чем шире улыбка, чем ты веселее, тем большее количество амперов показывала эта арка. - Поцелуемся? – спрашивает Ванька, заметив, что парочки стоят, прислонив пальцы к колоннам и целуясь, чтобы показать наилучший результат. Я прищуриваюсь, на что Ладин в качестве перемирия поднимает ладони. - Шутка, - улыбается он, и, когда наступает наша очередь, то мы, как и большинство людей, измеряем свою внутреннюю энергию поодиночке. После подходим к медному велосипеду, который, если станешь вращать педали, начнет светиться, таким образом показывая, что энергия не исчезает, а переходит из одной формы в другую. Продолжая гулять с Ваней, чувствую, как в кармане вибрирует телефон, и, недовольно доставая его, вижу новое сообщения. «Где ты?» - от мамы. Посмотрев на время, невольно охаю, волнуясь. Сегодня отец должен был прийти с работы пораньше. «Скоро буду», - отвечаю, глядя на Ваньку и объясняя ему свою проблему. «Здесь твой учитель». Стоп… что Павел Георгиевич забыл в моем доме? Ладин, понимая, что дело приняло нестандартный и негативный поворот, провожает меня до дома, а я чувствую, что почти «все причастные лица в сборе». - Я могу остаться, чтобы все прошло спокойно, - добавляет парень, стоя на пороге. - Ваня! Проходи, - мама, радуясь тому, что, вероятно, конфликтную ситуацию сумеет кто-то разбавить, с улыбкой встречает Ладина, провожая нас обоих на кухню. Увидев за столом Павла Георгиевича, спокойно беседующего с отцом, на мгновение вздрагиваю, останавливаясь. Но, почувствовав прикосновения пальцев Вани к моим, как своеобразную поддержку, сажусь за стол, поздоровавшись с присутствующими лицами и ожидая начала своеобразного драматического спектакля. Пересекаясь взглядом с Дубровским, вижу, как тот хмурится, изучая Ваню, сидящего рядом со мной. - Не голодны? – вежливо спрашивает мама, на что мы оба отвечаем отрицательно, что лишь сильнее отражается на лице горе-юриста. - Женя, - отец, оторвавшись от газеты, начинает свою речь, - мы с Павлом Георгиевичем обсуждали твою успеваемость по праву. Дыхание перехватывает, все тело замирает, и лишь пальцы Ладина, по-прежнему сжимающие мою ладонь, помогают контролировать себя, сохранять спокойствие. - И ты, по словам вашего учителя, - я сглатываю, готовясь к худшему, - уже готова сдать экзамен. Твоя постоянная посещаемость и отличные оценки говорят сами за себя. Рот приоткрывается в удивлении, словно меня окатили ледяной водой, и, как рыба, оказавшаяся на суше, из последних сил пытаясь вдохнуть новую порцию кислорода, я гляжу на Дубровского, чье лицо сохраняет прежнюю невозмутимость и строгость. - Спасибо, что вы такого высокого обо мне мнения, Павел Георгиевич, - собравшись с силами, отвечаю, увидев на его лице едва заметную улыбку. - Где вы были? – спрашивает мама, почувствовав, что опасность миновала, и повернувшись к Ваньке. Парень, смутившись, начинает рассказывать о фестивале, пока я фактически играю в гляделки с Дубровским, а родители слушают моего одноклассника. Горе-юрист едва заметно шевелит губами, и, хмурясь, я пытаюсь понять, что он хочет сказать. Кажется, похоже на «Позже». Позже спасибо скажешь, Суровцева. Поняв это, отворачиваюсь от Дубровского, переключив взгляд на Ваню, и чувствуя, что лишь одна я в этой атмосферой, словно сидя на бочке с порохом, жду взрыва, который так и не происходит. *** Ваня уходит вскоре после своего рассказа, а Павел Георгиевич, найдя общие темы с отцом, явно не собирается уходить из дома рано. Сижу за столом, едва заметно стуча пальцами и дожидаясь, когда горе-юрист соизволит отправиться в свою холостяцкую квартиру. - Вы играете вместе в постановке? – спрашивает мама внезапно для меня, и, растерявшись, я переглядываюсь с новоиспеченным учителем. - Да, - кивает он, - в школе я участвовал в спектаклях, захотелось вспомнить юность, - усмехаясь. Я припоминаю, что Нина говорила совсем немного об этом, но мое удивленное лицо заставляет Дубровского улыбнуться шире. - Что, Жень? – усмехается он, привлекая внимание семьи ко мне. - Я… ничего, - отвечаю, опуская взгляд на стол и стараясь вернуться к роли незаметной мыши. Встаю следом за Павлом Георгиевичем, когда он, закончив свою увлекательную историю и расположив к себе моих родителей, попрощавшись с ними, идет в прихожую. - Что ты делал здесь? – вырывается у меня, когда мы находимся на безопасном расстоянии от родителей. - Мы снова перешли на «ты», - слегка язвит Дубровский, широко улыбаясь. Тихо прорычав, открываю дверь. - Как грубо, - усмехается он, остановив взгляд на моем лице. Я замираю, предчувствуя действительно магическую силу своего крыльца, но парень, предсказав это, наклоняется к моему уху, почти щекоча дыханием. - Позже отблагодаришь, - шепчет он, едва коснувшись губами мочки и уходя из дома. Качаю головой, провожая его фигуру взглядом и ощущая приятные мурашки, которые будто распространяют по телу тепло. Ох, уж этот Дубровский. *** Пальцы осторожно касаются клавиш, словно боясь надавить на них слишком сильно. После благородного хорошего поступка Дубровского я боялась, что парень каким-либо образом отыграется на мне, и чем ближе наступал конец недели, тем тревожней становилось это самое ощущение. Ванины билеты на «Бориса Годунова» дожидались своего звездного часа, но Настя собиралась в субботу остаться с Андреем, «наверстывая упущенное», родители отправлялись на дачу, а Ваня встречался со старыми друзьями. Идти одной, без кого-либо, не хотелось, а совесть корила за это. Отношения со Светой постепенно налаживались, но ни ее, ни кого-то другого из оставшихся одноклассников я брать со собой не хотела, проявляя эгоизм. Оставался лишь один, одновременно самый худший и лучший вариант. Играя незатейливую мелодию и совершенно не вдумываясь в нее, устремляю взгляд в сторону двери, невольно думая о Павле Георгиевиче. Мысли крутились вокруг него против моего желания, и этот безумный спектакль, наконец, должен был приблизиться к развязке. Но она была настолько непредсказуемой, что я старалась не торопить события. Дубровский. Произношу его имя вслух, пытаясь почувствовать что-либо внутри, продолжая играть. Сердце, кажется, бьется немного быстрее. Пальцы начинают перебирать клавиши, а в голове крутятся события, которые, так же, как аккорды, появляются резкими скачками на фоне мести Павла Георгиевича. Но, если горе-юрист не врал, то что именно сейчас происходит? Наивная и типичная девичья влюбленность в школьного учителя, имеющая свои негативные последствия? Или… нечто большее? Вздохнув, закрываю глаза, не сбиваясь с ритма музыки, а механическая память рук все делает на автоматизме. Он играет с тобой, как с куклой, вертит, как ему вздумается, Суровцева. Музыка пытается построить свою собственную логичную цепочку, но лишь вторит непонятному и необъяснимому зову сердца, которое, повиновавшись, почти с абсолютным поражением устремляется к Дубровскому, не слушая разумных доводов. Нравится, и все. И, прости, Женя, но, сколько ты с ним не спорь, сколько ты не пытайся победить Павла Георгиевича, сердце все равно будет по-прежнему ныть от боли во время сопротивления. Что же ты выберешь в итоге? Распахиваю глаза, услышав чьи-то шаги, и даже не удивляюсь, когда вижу объект своих внутренних споров в дверном проеме. Повернувшись к нотам, продолжаю играть, показывая увлечение музыкой и стараясь не сводить глаз с аккордов, которые уже выучены наизусть. - Вы что-то хотели, Павел Георгиевич? – спрашиваю, не отрываясь от нот, хотя каждым шагом к пианино заставляет сердце биться чаще. - Спасибо в карман не положишь, Суровцева, - произносит он, вставая рядом и наблюдая за тем, как мои пальцы хаотично перескакивают с клавиши на клавишу. - Даже не имею представления, - отвечая, на мгновение улыбнувшись, - что могу положить вам в карман. Если только… - я сжимаю губы в тонкую линию, - билет на оперу. Пойдете? Думаю, Дубровский оказался озадачен моим ответом, так как после слов последовало недолгое молчание. - С тобой? – произносит он, и, на мгновение сбившись, теряясь от вопроса, я останавливаюсь, решив закончить мелодию на этом моменте. - Можно со мной, можно по отдельности, - встаю, поворачиваясь к Дубровскому и почти сталкиваясь с ним. Наши лица находятся в паре сантиметров друг от друга, и, глядя в темные глаза Павла Георгиевича, я сглатываю, слегка шумно выдохнув. - Я не хочу по отдельности, - произносит он немного хрипло, а я понимаю, что, как и прежде, оказалась в его ловушке, - а ты, Женя? - Я надеюсь, вы не будете повторять старых приемов, Павел Георгиевич? – шепчу, учащенно дыша. Я вижу на его лице кривую ухмылку, и, попытавшись сделать шаг назад, оказалась лишь сильнее прижата к пианино. А парень, словно дожидаясь чего-то, не сводит с меня глаз. - Ты не ответила на вопрос, - слегка прищурившись, медленно и строго говорит Дубровский, и я вновь стараюсь увиливать от ответа. - Зачем вы решили помочь мне? – хмурясь. - Твои поступки тоже не всегда объяснимы, Суровцева, - парируя, пожимает плечами. Я слегка наклоняю голову набок, продолжая чувствовать это необъяснимое, непонятное желание вновь почувствовать губы Дубровского, его пальцы, и едва одергиваю себя, стараясь перебороть искушение. - Завтра, - шепчу, пытаясь контролировать дыхание, - в шесть вечера, постановка… Я заминаюсь, когда Павел Георгиевич подходит еще ближе, буквально зажимая меня между пианино и его торсом. - Продолжай, - немного хрипло. - Поста, - я заминаюсь, сглатывая, - постановка оперы «Борис Годунов» Мусоргского… Замолкаю, и ни одно слово не может, сколько себя не заставляй, быть произнесено. Я продолжаю молчать, чувствуя дыхание Дубровского, чувствуя свое сбивчивое дыхание, ощущая это напряжение и ожидание между нами. - Мне можно идти? – все-таки, еле-еле, я выдавливаю из себя этот вопрос, а щеки горят, краснея. Парень медленно качает головой, отрицая и ставя меня в тупик, и его пальцы осторожно касаются талии. Я шумно выдыхаю, опуская взгляд и накрывая пальцы Павла Георгиевича своими, думая остановить это. Но через пару секунд чувства полностью овладевают телом, и контроль, который раньше был прочнее стали, заглушается в новом поцелуе. Его сухие от горячего дыхания губы обжигают, а тело невольно подается вперед, упираясь в Дубровского. Пытаясь остановить это безумие, вновь стараюсь сдержать руки Дубровского, хватая запястья. Отрываюсь от его губ, снова глядя в глаза горе-юриста и стараясь успокоиться. - До завтра, Павел Георгиевич, - произношу немного холодно, и парень дает мне пройти. - Какая же ты все-таки неправильная, Женя, - бросает Дубровский вслед, когда я, сбегая с поля битвы, выхожу из кабинета. Сражение проиграно, Суровцева. Комментарий к Глава 12. Спасибо в карман не положишь Вот такая получилась глава :3 И, хотелось бы предупредить о том, что те, кто рассчитывает, что сейчас все и пойдет по маслу, сильно ошибаются С: *улыбка черта* ========== Глава 13. Скажи мое имя ========== То самое чувство, когда, не поддаваясь уловкам разума, на сердце становится теплее не только от майского солнца, но и от воспоминаний, завладевает мной, и улыбка, играя, появляется на губах, постепенно становясь все шире и шире. Это странное ощущение необъяснимой эйфории, от которого все вокруг становится краше, словно мир показался в розовых очках, наполняло легкие свежим воздухом, а жизнь смыслом. Суровцева, да ты действительно больна на всю голову. Больна «синдромом Дубровского». Шагая по мостовой, почти припрыгивая, чувствуя головокружение, подставляю лицо солнечным лучам, ощущая это мимолетное счастье и боясь его потерять, словно примирение с собой и поражение в этой неравной битве наконец-то освободило душу от тяжелого гнета.