Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Невольно вспоминаю, как проходили праздники в моей семье: мать, стараясь сделать все гораздо ярче и красочней, в итоге сдавалась перед консервативностью отца, который, кстати говоря, проверял даже список гостей. Когда я ходила в художественную школу, до ее окончания, на этом «празднике» было восемь-девять человек, еще раньше, пока я успевала на танцы, количество гостей достигало двенадцати. Но люди со временем меняются. Одни расходятся, другие, наоборот, сближаются, и этот естественный процесс назывался жизнью. В прошлом году, кроме родителей и Нины, на празднике были Алиса, девочка из соседнего дома, Настя с ее бывшим парнем и Ваня, а также две девочки из кружка по фотографии. Но Алиса уехала учиться в другой город, у Насти появился Андрей (отношения с которым находятся почти на грани), а те девочки постепенно превратились из ярлыка «друзей» в «знакомых». Думаю, и так уже ясно, что атмосфера намечалась мрачноватая. - И что? – я стараюсь изобразить равнодушие, - Посижу с мамой, Ниной, может, отцом, с тортиком и… - я не успеваю договорить, как подруга, насупившись, приближается ко мне, а я чувствую, что через пару секунд ее рука с ножом замахнется на меня. - Ты идешь, и точка, - слова произнесены тверже и строже некуда, - тебе давно следует расслабиться. Замечаю, что при этих словах Дубровский выходит из примерочной с легкой улыбкой, и, догадываясь, какие колесики начали вертеться в его голове при последних словах Насти, невольно сжимаю челюсти. - К черту право, - шепчу, скорее, себе, нежели подруге, и, сделав последний вдох умирающего, прячусь в примерочной. *** Неделя началась воодушевленно. То ли все медленно сходили с ума, то ли ученики старших классов уже заранее предвкушали вечер пятницы. Конечно, алкоголь администрацией школы не предусматривался, но запреты существуют лишь для того, чтобы их нарушать. Ну, или чтобы радовать Дубровского. Впрочем, никто не удивился, когда он вызвался быть надзирающим: Людмила Владимировна собиралась уехать на дачу в преддверии майских праздников, половина пожилых учителей не воспринимала современную музыку, а другая часть преподавателей попросту не собиралась тратить на нас время, закрывая глаза на мероприятие. - Так, - Настя, не упустив момент и появившись в классе раньше Вани, занимая его «законное место» рядом со мной, - ты ведь в курсе, что твоя театралка в субботу? - Как в субботу? – я распахиваю глаза, недоуменно уставившись на подругу, - Во сколько? - Репетицию перенесли на полторы недели, - Платунова, видя мой озабоченный взгляд, говорит спокойно и уверенно, - В двенадцать. Единственной отдушиной во всем этом депрессивном и негативном мире школы являлась аудитория 306, актовый зал, в котором часто ставились различные спектакли. В конце мая мы, одиннадцатиклассники, должны были вместо банального последнего звонка выступить в новой постановке «Гордости и предубеждения». Невозможно? Что ж, для нашей креативной директрисы ничего не казалось невозможным. Меня по-прежнему мучает совесть за роль Элизабет, которая должна была достаться Ане. Из-за того, что девушка слегла с гриппом, получила сценарий я. И, честно говоря, я никогда не играла в театре главных героинь. - Ты не выучила свои слова? – спрашивает Настя, которая любила театр по-своему: рисовала декорации, помогала в пошивке костюмов и приобретении реквизита. - Выучила, - я хмурюсь, - а почему перенесли? - Елена Викторовна не сказала, - подруга пожимает плечами и, заметив Ваньку, встает, - удачи на физике. Кивнув, достаю из сумки ежедневник, записывая это дело на субботу и чувствуя, что неделя будет немного труднее, чем мне казалось. Уроки, впрочем, проходят незаметно. На домашнем фронте все по-прежнему: Нина, собираясь гостить до конца следующей недели, развлекает маму, а отец, чьим вторым домом (если уже не первым) стала работа, почти не интересуется о моих успехах, будучи уверенным в 5 из 5. Будучи маленькой, я старалась разглядеть нить, связывающую родителей, их особые взгляды или жесты. Со временем пустые попытки найти что-то прекратились, а частые ссоры между мамой и папой лишь печалили меня, убегавшую в эти моменты в свою комнату и прятавшуюся под одеялом. И все шло бы по прежнему сценарию, если не мое позднее возвращение прошлым летом после еще одного бесполезно проведенного дня с Настей. Пробравшись незаметно в дом, я, шагая мимо спальни родителей, невольно остановилась около их приоткрытой двери, видя свет ночника. Папа укрывал маму одеялом, нежно целуя ее шею и прижимая к себе, словно пытаясь согреть. Лишь утром я узнала о том, что она заболела, и, пролежав с температурой всю ночь, не могла уснуть. И отец не смыкал глаз во время той ночи, выполняя просьбы и всячески заботясь о ней. До этого момента я думала, что любовь является чем-то необычным, когда «бабочки в животе» не дают мыслить рационально и правильно, отдавшись чувствам. Но это не так. Забота и доверие, вот что является основой и своеобразным нектаром для этих бабочек. - Жень, - голос матери, увидевшей, как я замерла, задумчиво уставившись в одну точку, вернул меня в реальность, - ты в порядке? - Да, - кивнув, встаю, поблагодарив за ужин и возвращаясь к себе. Комната выглядит так, словно ее хозяин метался в агонии, несколько книг скинуто на кровать, карандаши разбросаны по полу, и дротики от дартса, случайно найденные мною во время этого сумасшествия, воткнуты в только нарисованный портрет. - Дубровский, - шипя, достаю одну из игл с хвостом и, отойдя на пару шагов, прицелившись, бросаю ее снова, попадая в губы. Странно, но это занятие меня расслабляет, и часть раздражения исчезает вместе с дротиком, пронзающим цель. *** - Ну что, когда пойдем в стрип-клуб? Восемнадцатый год уже пошел… – Настя, подсаживаясь ко мне, смотрит на мое лицо невинным любопытством ребенка, хотя, если открывать все карты, то я была самой младшей в нашем классе, слишком рано отданной родителями в учебное заведение. - Началось, - закатывая глаза, собираюсь отвернуться к учебнику, - ничего лучше не смогла придумать, Настенька? Вот он, день, когда, теоретически, тебе доступны все взрослые развлечения ровно через год. Осталось лишь начать отмерять дни, не так ли, Суровцева? - Девушки, - Ваня отвлекает меня от вычисления какой-то бессмысленной формулы, - прежде, чем посмотреть на голых парней, я предлагаю сходить в театр, - он усмехается, - на следующей неделе будет «Борис Годунов», ну и… - не договаривая, Ладин протягивает мне два билета на оперу в торжественном молчании, - с днем рождения, Жень. Я смотрю на него, не веря своим глазам и зная, что достать билеты в наш театр, да еще в премьерный день сезона не так просто. Если это вообще возможно. - Ваня… - я теряюсь, неуверенно взяв билеты, - спасибо большое, - также осторожно вставая, обнимаю друга, чувствуя его прикосновения в области талии. - Телячьи нежности, - фыркает Настя, и я мгновенно отстраняюсь, улыбаясь, - ты расскажешь, как достал их? Парень усмехается, садясь за свою парту, а я замечаю тем временем взгляд, который упирается в мою спину, прожигая ее. - Государственная тайна, - отвечает девушке Ваня, но я не слышу его, осторожно оборачиваясь и видя Дубровского, застывшего в дверях и с холодным беспристрастием глядящего на нас троих. Что это такое, черт побери, было? Заходя в класс, он ведет себя спокойно, не замечая моего недоуменного взгляда, но я нутром чую, что здесь что-то не так, но не могу понять причину своего беспокойства. - Тебе своего Андрея не хватает, Платунова? – отвечаю я шепотом на уроке, когда Настя вновь говорит о попытке приручения меня ко взрослым развлечениям. Девушка, пихнув меня в бок, поворачивается к Дубровскому, внимая его монотонным речам, медленно погружающим меня в сон. Глаза невольно слипаются, когда мы вновь повторяем проезженную уже на всех дорогах города тему, и одни и те же слова, равно как и спокойствие и размеренность голоса Павла Георгиевича прочно заседают в моей голове, медленно погружая в сон. Мне нельзя засыпать на уроке Дубровского, иначе это может обернуться чем угодно, и, в большей вероятности, не в мою сторону. Лишь бы не заснуть. Лишь бы… - Суровцева, - я мгновенно распахиваю глаза, невольно дернувшись и поднимая голову с парты, - выметайся уже, через пару минут начнется урок. В классе пусто и, кроме меня, сидящей почти на Камчатке, и Павла Георгиевича, никого нет. Я встаю, намереваясь собрать свои вещи, но они уложены в сумку, скорее всего, убранные Настей. Ожидая какой-либо нелицеприятной реплики, шагаю в сторону выхода, и, перед тем, как выйти из класса, слышу голос Дубровского, заседающий в моей голове. - Кто же спать тебе не давал, а, Суровцева? Мысленно послав горе-юриста, иду в другую аудиторию, мгновенно «отрезвляясь» и стараясь не думать о последней фразе, скорее всего, сказанной из-за желчи и мести. *** Как только последний урок заканчивается, большинство старшеклассников почти мгновенно выбегает за пределы школы, чтобы, закинув рюкзак и форму как можно дальше, вернуться на дискотеку уже в совершенно другом виде, и, по возможности, слегка в нетрезвом состоянии. В итоге, купив то самое синее платье на выпускной, бросаю на него взгляд, чувствуя мурашки от воспоминаний прикосновений Павла Георгиевича. Но, надев другое платье, подобранное Ниной, чувствую себя маленькой девочкой, наблюдая за тем, как сестра завивает мои темные волосы и старается преобразовать мою внешность. - Спасибо, - улыбнувшись, смотрю на нее через зеркало, чувствуя явную нехватку родной сестры или брата. Нина, приезжая раз в несколько месяцев, казалась мне настолько близким человеком, что каждое расставание с ней оборачивалось морем слез и теплых объятий. И теперь я уже заранее испытывала грусть от осознания того, что девушка скоро уедет. - Если напьешься, - Нина усмехается, - старайся перекантоваться у Насти, если не хочешь получить люлей от отца. Запомнив совет-наставление и встретившись с подругой около школы, вместе с ней отправляемся в зал, слыша громкую музыку и чувствуя, что долгожданная дискотека уже началась. Одиннадцатые классы пользовались некоторыми привилегиями: никаких дежурств во втором полугодии, а большинство праздников, концертов и мероприятий с доверием немногих учителей и камнем на сердце директора ложилось на еще сильные и готовые к работе плечи десятых классов, переживших ГИА ОГЭ и только приближающихся к итоговому экзамену. Дискотека была в числе тех самых событий, ответственность за проведение которых брали на себя десятиклассники. Войдя в зал, я вновь замираю, удивившись креативности и действительной организации вечера: помещение было оформлено в стиле рок-клуба, где-то висели пластины, стояли стеллажи с книгами и прочие инсталляции для погружения в эту атмосферу. Диджеем был Гриша из параллели, который, несмотря на свой возраст, устраивал безумные, по словам Насти, сеты в ночном клубе города. Девушка мгновенно тянет меня к искусственно созданной барной стойке, которой управляет один из десятиклассников, и «заказывает» нам обеим по коктейлю. По приказу директора все ингредиенты должны были быть безалкогольными, но, по негласному кодексу учеников и сбору дани, набралось не менее ящика качественных спиртных напитков. - Понеслась, - вздохнув и опустошив бокал, почти тут же вместе с подругой оказываюсь на танцполе, где уже собралось не менее тридцати человек. Невольно вспоминаю количество параллелей, а также присутствие на дискотеке десятых и частично девятых классов, а после ищу глазами Дубровского, находя его в углу помещения, разговаривающего с кем-то еще из нашей «охраны». Что делает человек, ничего не почувствовав после первого спиртного напитка? Правильно, идет за следующим, постепенно добиваясь этого странного чувства эйфории и кайфа от громкой музыки, раздающейся в ушах, общего, почти стадного, ритма толпы и выкриков с места. - За твой день рождения, - почти кричит, стараясь перебить музыку, Настя, выпивая очередной коктейль вместе со мной и половиной класса, и, сплотившись этой небольшой кучкой, мы продолжаем двигаться по прямой «выпивка-танцы». Едва замечаю взглядом Светку, кружащую вокруг Павла Георгиевича, чувствуя, что добром это не кончится. Вижу Андрея, оберегающего Настю от подобных пьяных выходок, которые могут привести к близости в каком-либо классе школы, на что большинство учащихся и учителей просто закроет глаза, замяв дело до появления в нем директора и сделав лишь выговор «согрешившим». Я пытаюсь рассмотреть и других одноклассников, но чувствую, что взгляд медленно становится слегка расфокусированным, немного расплывчатым, и мысленно приказываю себе прекратить эксперименты с алкоголем. Руки уже произвольно поднимаются вверх во время наиболее мощных моментов треков, а тело двигается уже само по себе, и я не чувствую своего контроля, продолжая танцевать и, не замечая этого, медленно отходить от Насти и Андрея. Я замираю, ощущая прикосновения на своей талии, немного властные и чуть грубые, а обернувшись, вижу слегка помутненный взгляд Вани. - Давай подышим воздухом? – шепчет он мне на ухо, и я чувствую запах алкоголя, но, соглашаясь, иду следом за парнем, сжимающим мою руку, прочь из уже душного из-за жара тел зала. - Ваня… - я пытаюсь сказать что-то связное, наконец-то очутившись на свежем воздухе коридора, поблагодарить за билеты, но парень затыкает меня поцелуем, прижав к прохладной стене. Губы пытаются запомнить это ощущение, расплываясь в слабой улыбке, впервые чувствуя чужие прикосновения. Я не знаю, что со мной происходит, и после изрядной дозы алкоголя мне настолько хорошо, что я не отстраняю парня, продолжающего свои поцелуи и прикасающегося к моему телу слишком вольно и свободно. Если у Насти был Андрей, то меня никто не мог уберечь от этой глупости. О каком побочном эффекте чрезмерного употребления спиртного я забыла узнать? - Вань, я, - слова путаются, а от поцелуев становится лишь жарче и приятней, - не… - пальцы осторожно касаются его груди, неуверенно пытаясь отстранить. «Это Ваня, твой друг», - шепчет мне единственная оставшаяся трезвой часть сознания, продолжая свои бесплодные попытки вразумить меня. - Это неправильно, - слабо шепчу, а язык заплетается. Парень ухмыляется, и его желание лишь разгорается с моими неумелыми попытками сопротивления. - Женя, - его голос слишком пьян, - доверься мне, - шепот, в котором слышится похоть, разносится около уха. - Ваня, - я сглатываю, - не стоит, - пальцы все так же пытаюсь оттолкнуть его, но парень сильнее меня, - Ваня! Из последних сил оставляю пощечину, чувствуя жжение в ладони, но, кажется, это лишь сильнее завело моего друга. И, перед тем, как почувствовать его желание, я слышу толчок. Парень отходит в сторону, а на его месте появляется Дубровский. - Прошу прощения, что помешал, - он усмехается, глядя на меня, слишком пьяную и слабую, с явным превосходством, - но свои животные инстинкты поберегите для другого случая. Ладин, - я замечаю в голосе Павла Георгиевича раздражение, - обезьянник будет ждать тебя, если продолжишь в том же духе. Ваня, сжав ладони в кулаки, но не став спорить с учителем, возвращается обратно в зал, оставляя меня наедине с учителем. - Довольны? – я касаюсь своих губ, словно стирая с них поцелуи своего друга, - А теперь, если вы не против, - отталкиваясь от стены, я делаю пару шагов на пошатывающихся шагах, - прекратите свое преследование, попахивающее синдромом маньяка. Думаю, моя речь содержала еще несколько эпитетов и сравнительных оборотов, но тело, не удерживаясь на ватных ногах, накреняется в сторону, а пальцы Дубровского ловят меня, не давая упасть. - Иди к черту, - я стараюсь оттолкнуться, но бесполезно. Тело становится слишком слабым, и все, что я могу сделать, так это обвиснуть на руках горе-юриста, чувствуя, как перед глазами все медленно темнеет, и последняя правильная мысль оказывается в моей голове, становясь чем-то вроде жизненной позиции и морального наставления. Надо меньше пить, Суровцева. *** - Ну же, Суровцева, - голос новоиспеченного преподавателя выводит меня из этого непонятного состояния слишком медленно, продолжая звучать отдаленно, словно я погружена в воду, - иди осторожней, не все время мне тебя на руках нести. Кажется, я обо что-то спотыкаюсь, и, вероятнее всего, тихо ругнувшись, пытаюсь идти дальше в кромешной темноте. - Впереди дверь, Женя, - предупреждение Дубровского срабатывает не сразу и, врезавшись в преграду, я снова скулю, а чувство эйфории постепенно проясняется вместе с новой порцией боли. Я слышу тяжелый вздох Павла Георгиевича, и толкаю дверь вперед, пытаясь пройти внутрь, а парень, включив свет, ослепивший меня, ходит рядом, что-то куда-то перемещая. Зажмурив глаза, все еще не осознавая, что происходит, я чувствую его прикосновения, благодаря которым падаю на что-то мягкое. Нахожу подушку, а затем утыкаюсь в нее лицом.