Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Я чуть ли не давлюсь чаем, глядя на девушку и видя, как она старается не расплакаться передо мной. - Свет, я… - я понимаю, что ничего не могу сказать вразумительного, того, что могло ее успокоить, - мне жаль. Знаете, это крайне негативное и противное ощущение, когда ты видишь, что человек, находящийся рядом с тобой, страдает, но ты ничего не можешь сделать. И тут тебе не помогут ни твои знания, ни твои умения. Погрязши в книжках, настоящие, нормальные отношения между людьми по статистике не изучишь. Да, в учебниках много правды, она написана в них жирными буквами, на каждой странице, но эти книги жизни не научат. Они лишь подскажут, что можно сделать, но принимать решение приходится лишь тебе. Вот и все, на что ты способна, Суровцева. У Насти проблемы с Андреем – «мне жаль». Никита чуть ли не умер перед твоей беспомощностью – «мне жаль». А теперь Света раскрывает перед тобой свою душу, пытаясь найти поддержку, и что ты отвечаешь? Правильно. «Мне жаль». - Ты до сих пор, - она слабо выдыхает и тянется едва дрожащими пальцами к стакану с чаем, - ведешь себя, как ребенок, ведомый отцом. Ты… ничего не видишь вокруг себя, Жень, а привила себе мнение Вячеслава Сергеевича, которого и придерживаешься. И, знаешь, - добавляет она без издевок, - мне тебя жаль. Я слышу, как открывается входная дверь, и, быстро утерев слезы, Света встает, и в коридоре я слышу теплое приветствие дочери с родителями. А слова девушки по-прежнему жалят, медленно проникая вместе со своим ядом к сердцу. Собираясь встать, встречаюсь взглядом с матерью Светы, в котором на мгновение появляется враждебность, но, тут же исчезнув, сменяется широкой улыбкой на лице. - Женечка, давно я тебя не видела, - произносит она, здороваясь, - кушать будешь? Чего не отнять у Натальи Степановны, так это ее желания накормить каждого гостя, причем накормить так, чтобы тот не хотел есть, по крайней мере, еще один день. Отказывать в просьбе ей было невежливо и грубо, так как после этого прессинг с использованием картошки и курицы лишь усиливался. - Если только совсем чуть-чуть, - улыбаюсь я, не думая до этого, что смогу остаться надолго. К вечеру с работы приходит старший брат Светы, Кирилл, и, поздоровавшись, тоже садится за стол, в котором я чувствую себя крайне неловко, сидя рядом с одноклассницей и стараясь не вслушиваться в семейные разговоры. Впрочем, через некоторое время это становится бессмысленным, и я была подключена к беседе. Семья Клиповых коренным образом отличалась от нашей: если в семействе Суровцевых царили тишина и патриархат, то здесь учитывалось мнение каждого, а споры, разгораясь, становились лишь веселее и живее. К позднему вечеру, уверив хозяев, что я смогу добраться до дома сама, выхожу из подъезда, начиная шагать вдоль улицы. Каждый шаг отдается громким стуком в моей голове, а царящая вокруг тишина позволяет сосредоточиться на словах, сказанных Светой. В кругу семьи девушка совершенно другая, искренняя и настоящая, а та одноклассница, которую я привыкла видеть на уроках, гордо и высоко задирающую нос, была лишь жалкой пародией на настоящего человека, которого я, не успев уберечь, потеряла. Вновь вспоминаю обездвиженного, едва живого и бледного Никиту, под ярким солнцем лишь сильнее походившего на мертвеца, и Ваню, который вовремя спас его. Возвращаюсь к разговору с Дубровским, признавая, что произошедшее на пороге моего дома вовсе ничего не значит для него. И для меня. Шагая по плотине вдоль городского пруда, а это был кратчайший путь до моей улицы, стараюсь дойти до дома как можно быстрее, догадываясь, что после праздников большинство пьяных парней все еще шатаются по городу. Фонари светят отрывисто: то включаясь, то выключаясь, и от этого становится не по себе. Ускоряю шаг, стараясь пройти под фонарем, пока он горит, и слыша позади чей-то бег. Адреналин вновь закипает в крови, и, разогнавшись, почти как пуля влетаю в дом, переводя дух. Закрываю за собой дверь и иду в свою комнату, слыша телевизор в гостиной и не желая подключаться к семейному просмотру новостей. Страх мгновенно исчезает, когда я окончательно чувствую себя в безопасности, и, списав свою, возможно, глупость на больное воображение, вскоре ложусь спать, желая, чтобы сегодняшний день, как простой кошмар, остался позади. Комментарий к Глава 10. Чувствуя беспомощность Вот такая небольшая глава :3 https://vk.com/night_gusts ^^ ========== Глава 11. Depression time ========== Я глупо вожу тупым концом ручки по столу, делая бесконечность из невидимых линий. Мысли, тщетно попытавшись остаться на задании по праву, улетают прочь отсюда, устремляясь далеко от реальности. - Суровцева, хватит чаи гонять, - произносит Дубровский, и ручка выпадает у меня из пальцев, со стуком приземлившись на стол. Вздохнув, поднимаю на него глаза, слабо и устало, подпираю ладонью щеку, молча пытаясь давить на Павла Георгиевича. Бесполезно, и тот, словно непробиваемый, продолжает смотреть на меня со взглядом «Язык проглотила?». - Я не буду это делать, - произношу внезапно для нас обоих, положив ручку параллельно листку с заданиями и вставая со своего школьного места. Дубровский недоуменно встает, и я вижу в его взгляде непонимание и раздражение. - Что-то хочешь добавить? – спрашивает он, и я чувствую молнии в его глазах, невольно поеживаясь от страха. - Нет, - убираю ручку и тетрадь в портфель, собирая вещи. Между нами ничего нет. И ничего не было. - Ты хочешь проблем с Людмилой Владимировной, Женя? – спрашивает он, и я останавливаюсь в дверях кабинета, повернувшись к горе-юристу и криво улыбаясь. - Вы так низко пали, - произношу, скорее, с легкой жалостью и презрением, - что спустились до шантажа, Павел Георгиевич. До завтра, - вольно помахав ему рукой, закрываю за собой дверь, спокойно шагая вдоль коридора. Прохожу мимо музыкального класса, невольно остановившись на пару секунд около него. В женской раздевалке снимаю школьную юбку, надевая шорты, и, со спокойной совестью выйдя из школы в свободной форме, подхожу к велосипеду, открывая ключом замок и с довольным лицом начиная крутить педали. Моей частичной вольностью было имущество в виде двухколесного транспорта, и, наслаждаясь своей свободой, я еду по улицам города вдоль деревьев, вдыхая майский воздух, предвкушающий лето, полной грудью. Заехав в парк, останавливаюсь и, приставив велосипед у одной из больших сосен, сама ложусь на прохладную траву в теньке около небольшого озера, доставая из сумки книжку и начиная читать. Телефон вибрирует в кармане, и, тяжело вздохнув, не успев получить удовольствие от полноценной тишины, поднимаю глаза на номер абонента, не узнавая его. - Вы ошиблись номером, - отвечаю, собираясь бросить трубку, но голос, прозвучавший на той стороне связи, заставил меня сглотнуть. - Я жду тебя около твоего дома, немедленно, - произносит строго Дубровский. - А вы что там забыли, Павел Георгиевич? – спрашиваю, напрягая каждый нерв, но не приводя в движение. - Тебя, - отвечает он спокойно, заставляя меня нахмуриться. - И зачем я вам? – отвечаю, недовольно вставая и убирая книгу в портфель. - Я жду, - говорит горе-юрист, сбрасывая, а я, тяжело вздохнув, направляюсь к своему дому, ускоряясь на велосипеде. - Итак, - приставив велосипед и сбросив портфель к двери, подхожу к Дубровскому, опершемуся о дверь машины, - если вы вновь насчет заданий по праву или… - но я не успеваю договорить. Его руки властно опускаются на мою талию, мгновенно притягивая к горе-юристу, а губы не менее требовательно находят мои, жадно целуя и выдыхая воздух. - Какого, - я отталкиваю Павла Георгиевича рукой, пытаясь освободиться от этих объятий-оков, испуганно глядя на него. Он молчит, по-прежнему касаясь моей талии, и пальцы Дубровского едва заметно скользят по телу, заставляя меня покрыться мурашками снова. - Уходите немедленно, - произношу, вернув самообладание и взяв велосипед, стараясь избегать взгляда Павла Георгиевича, - немедленно! Голос срывается в этом непонятном крике, и, лишь слабо покачав головой, но не пряча своей улыбки, горе-юрист садится в машину, оставляя меня одну. Провожаю его машину взглядом, желая прожечь огромную дыру в металле, а сердце бешено стучит в висках. *** Войдя, нет, почти вбегая домой, тут же проверяю, есть ли внутри кто-либо, и, не услышав ответа, немного облегченно выдыхаю, зная, что родители не могли видеть этого. Интересно, мое крыльцо действует на Дубровского, как приворотное зелье? Шагаю на кухню, поставив чайник, и, сев за стол, зарываю пальцы в волосах, уставившись на светлую скатерть и изучая узоры на ней, уже видя их несколько десятков раз до этого. Какую игру ведет Павел Георгиевич? «Поматросил и бросил»? Для чего он издевается надо мной, словно кукловод, склонившийся над своим очередным творением? Еще и номер мой откуда-то достал. Дождавшись свиста, наливаю чай, чувствуя, что начинаю скучать по Нине, которая могла для каждой ситуации дать дельный и правильный совет. А что она могла бы сказать на это? Закрыв глаза, стараюсь переключиться с этой темы на другую, пальцами слегка постукивая по столу. Тишина в доме никогда не напрягала, наоборот, радовала отсутствием родителей и их опеки, но сейчас, молча сидя рядом с чашкой, я ощущала необходимость выговориться. Все внутри кипело, и этот вулкан, медленно поднимающий лаву наверх, собирался устроить извержение. Уроки. Встав, направляюсь в свою комнату, искренне надеясь, что учебники помогут отвлечься от всего этого, но, когда очередная тетрадь отправляется на подушку, я, тихо простонав, опускаю голову на стол. Ну почему я думаю о вас, Павел Георгиевич? Ранее молчавший телефон вибрирует, и, потянувшись к нему, вижу сообщение от Насти, состоящее всего из четырех слов «Скоро буду у тебя». Оглядываю комнату, сложив учебники в небольшой столб. Подойдя к зеркалу, смотрю на свое отражение, пытаясь выдавить из себя улыбку, натянуть ее, словно маску, на кожу, и избавить зеленоватые глаза от этой грусти. Получается весьма неважно. Говорить Насте о внезапно появившихся отношениях с Дубровским я не собиралась. Друзья друзьями, но необдуманное решение всегда может привести к непредсказуемым последствиям. И, проголосовав за молчание, я на время избавила себя от необходимости говорить правду. - Как себя чувствует Никита? – спрашиваю с волнением, а парень, чуть не утонувший в реке, вновь появляется перед глазами в немом упреке. Ты ничего не сделала, Суровцева. Абсолютно ничего. И, признайся, это касается не только Куманеева, а твое бездействие распространяется еще на пару важных проблем. - Уже гораздо лучше, завтра в школу пойдет, - отвечает Настя, будучи соседкой Никиты по дому, взяв конфету и медленно разворачивая ее, - у тебя что-то случилось? - Нет, - хмурясь. - У тебя все на лице написано, - произносит Платунова, едва заметно прищурившись, а я думаю, в какую тему переключить разговор. - Тогда ты должна понимать, - улыбнувшись,- что проблем нет. Что с платьем-то? Уловка срабатывает, и девушка, отвлекшись от моей проблемы, погружается в свою, начиная свой рассказ с выбора ткани и заканчивая тем, что портной вынужден перешить его еще раз. Показываю заинтересованность, глядя то на подругу, то на фантик от конфеты. Что же вы скрываете за своей оберткой, Павел Георгиевич? Сомневаюсь, что чистую душу. - Женя? – Платунова щелкает перед моими глазами пальцами, и, признав свое поражение в умении слушать другого человека, пересекаюсь взглядом с Настей. - Я поняла, что у тебя с платьем проблемы, - отвечаю, немного замявшись. - Ты пойдешь на фестиваль или нет? – спрашивает Платунова, и, будучи в растерянности, я отвожу взгляд, думая, как много из монолога девушки смогла пропустить. - Ну, ресторанный день, - поправляет она себя, и маячок в голове немедленно выдает информацию. - Да, конечно, - киваю, - встретимся завтра после уроков на Горького? Та подозрительно щурится. - Ты вновь забиваешь на школу? – спрашивает, внимательно изучая меня, словно прогулы в середине мая обратят внимание кого-то из учителей, уверенных в моих ответственности и совести. Вспоминаю расписание занятий, понимая, что увижу Дубровского, и едва заметно морщась. - Прикроешь? – криво улыбнувшись, на что Платунова слегка качает головой. - Разумеется. Но, - вставая, - что-то с тобой не так, Жень, - она хмурится. - Я просто сильно устала, - пытаясь оправдаться. - Надеюсь, что это действительно так, - добавляя в разговор мрачности завершает Настя. *** Вообще, я себя человеком ленивым и безответственным не считала, но вылезать из кровати не хотелось ни под каким предлогом. Отец, рано уехав на работу, не беспокоил, мама же понимающе отнеслась к моему желанию и сама была не прочь дня отдыха посреди недели. Хандра Онегина, пережив несколько поколений, уверенно и твердо вселилась в меня, заставляя чувствовать странную усталость, невозможно взять себя в руки, словно истощение нервных клеток оказалось настолько масштабным, что организму срочно требовался отдых. Экзамены, перед которым сердце в начале года уходило в пятки, становились все более похожи на простой переходный порог, и равнодушие к ним росло в геометрической прогрессии. Потягиваясь в кровати, снова и снова, наблюдаю за траекторией солнца, понимая, что в скором времени придется шагать на фестиваль, и не желая этого делать, но обещание, данное подруге, имеет свою власть надо мной. Бездействие продолжало доминировать во внутренней борьбе, постепенно сменяясь отрицанием происходящего, апатией, и, наконец-таки, депрессией, которая мгновенно отразилась кислой миной при взгляде на Дубровского. - Тебя не было в школе, - произносит Павел Георгиевич, поравнявшись со мной. И какого черта он забыл на фестивале, этот горе-юрист? Желая найти Платунову, невольно наткнулась на новоиспеченного учителя, и, чувствуя лишь тяжесть на сердце, собиралась как можно быстрее избавиться от Дубровского. - Я в курсе, - отвечаю, желая отстать от него и пойти к Насте, но в толпе народа отыскать ее не так уж и просто, - приболела. Он бросает недоверчивый взгляд на рожок мороженого, а я лишь пожимаю плечами. На улице настолько жарко, что без прохлаждающей жидкости не обойтись, а вокруг нескольких палаток в парке стоят большие очереди людей, желающих получить то охлаждающий коктейль, то мороженое, то все сразу. - Если это все, - произношу я, искоса посмотрев на Павла Георгиевича, который, продолжая идти рядом со мной в костюме, не отставал ни на шаг, - то вы можете оставить меня в покое? - Вежливость всегда была твоей главной чертой, - язвит Дубровский. - А доброжелательность вашей, - отвечаю я, «сладко» улыбнувшись. Я вижу его улыбку и теряюсь от этого, словно свое же оружие подействовало против меня. - Неправильная ты, Суровцева, - произносит он, когда, миновав толпу людей, мы подходим к выставке архитектуры малых форм. - А по-вашему, - я поворачиваюсь к нему, - после ваших «поцелуйчиков», - произнося последнее слово интонацией Светки, - я уже в кровати должна вас ожидать? Уголки его губ ползут наверх, лишь распаляя меня, уже уставшую от бесконечной и бессмысленной игры Дубровского на моих эмоциях и чувствах. - Может, - произносит он осторожно, - я и мстительный человек в твоих глазах, Женя, но мне больше нет смысла мстить тебе. И, шагая дальше, он останавливается около одной из композиций, доставая из кармана зажигалку. И плевать, что общественное место, что вокруг гуляют дети и взрослые. - Позер, - произношу едва слышно, и, развернувшись, устремляюсь прочь, как можно дальше от Павла Георгиевича и его несносной фигуры. *** Я нахожу Настю немного позже, и, только встретившись с ней, тут же получаю массу школьных сплетен касательно личности Дубровского, которые мне, к ее большому сожалению, не интересны. - Как думаешь, у него кто-то есть? – внезапно спрашивает девушка, и я немного заторможенно поднимаю на нее глаза. - Нет у этой сволочи никого, - произношу медленно и спокойно, а все вокруг словно замирает на несколько мгновений. - С чего такая негативная самоуверенность? – спрашивает та, и, собираясь выплеснуть правду, окатить ею, как холодной водой, Настю, я резко останавливаю свое желание, и слова почти срываются с губ. - Чуйка, - отвечаю, успокаиваясь и пожимая плечами. Врать другим людям не хорошо, так как правда, будь она крайне неприятна, так или иначе, со временем выплывет наружу. Но я либо оттягивала этот момент, либо отчаянно верила в то, что все, происходившее между мной и Дубровским, останется незаметным. Я позиционировала его своим врагом, Платунова видела это и никаких левых мыслей по поводу меня и Павла Георгиевича у нее не возникало. А теперь? От ненависти до любви один шаг, не так ли, Суровцева? Сделала ли ты этот шаг, потерпев крупнейшее поражение, или нет?