сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
Закрываю глаза, делая глубокие вдохи и считая до пяти, стараясь забыть все это, как страшный сон. Медленно открываю крышку пианино, осторожно кладя пальцы на клавиши. Невольно пробегаю взглядом по предплечьям, продолжая чувствовать легкие прикосновения.
И, словно ничего не было, продолжаю играть, ощущая, что с каждым новым аккордом душа разрывается на все более мелкие части.
Комментарий к Глава 7. Унесенные ветром
Глава появилась слишком быстро, сама немного в шоке от нахлынувшего вдохновения) Искренне верю, что вам понравилось :3
Буду рада услышать ваше мнение и видеть вас там https://vk.com/night_gusts ^^
========== Глава 8. Чайные посиделки ==========
Экзамены нависали над учениками, как громадный колпак, вроде купола у Кинга, заставляя с каждым днем все больше паниковать и нервно готовиться к тому или иному предмету.
- Где же ваша ответственность? – недовольно произносит Елена Викторовна, когда мы с Настей, опоздав, входим в зал, а репетиция последнего звонка уже началась.
Виновато опустив взгляд, тут же бегу в «гримерную», находящуюся сбоку от сцены, и, как и обычно случалось со мной, врезаюсь в выходящего из комнаты человека.
- Неудивительно, - тихо произношу, не извиняясь и обходя Дубровского стороной, но тот небрежно и несильно хватает меня за запястье, заставляя задержаться на месте несколько секунд.
- С тобой все в порядке? – он, хмурясь, изучает мое лицо, отпуская руку.
- Лучше не бывает, - наигранно счастливо улыбаюсь, глядя немного в сторону, и устремляюсь в сторону платьев конца 18 века.
Директрисе было мало того, что мы ставили большой по размерам роман, урезая его по времени где-то до двух с половиной часов, с антрактом, так еще, чтобы полностью погрузиться в ту эпоху, нам необходима была еще и соответствующая одежда. И, пожалуй, одним из немногих плюсов такой «элитной» школы был необходимый для данных затрат бюджет.
- Ты снова похудела, Женя, - возмущается Мира, которая помогала портным и нам с тканью, выкройками, и подшивала те или иные платья и костюмы.
У девушки действительно золотые руки.
- Я все ем, никаких диет, - отрицая этот факт, качаю головой, тут же поправляя платье в спешке.
- Танец! – кричит Елена Викторовна, и, чертыхнувшись, я, надевая туфли, выбегаю на сцену, вставая среди других девушек и занимая свою позицию.
Господи, помоги мне прожить еще один день.
- Мистер Дарси, - осторожно прикоснувшись ладонью к пальцам Дубровского, делая очередное па, - я отозвалась о танце, теперь ваша очередь поддержать разговор.
Стараюсь держаться ровно, делая легкий круг около другой девушки и вновь сближаясь с Павлом Георгиевичем.
- Вы привыкли разговаривать, когда танцуете? – спрашивает он с легкой улыбкой, продолжая вести в нашем танце.
- Нужно ведь иногда нарушать молчание, не так ли? Это выглядит крайне нелепым, когда два человека проводят вместе полчаса, не сказав друг другу ни слова. Впрочем, будет лучше, если наш разговор построится таким образом, что мы скажем друг другу как можно меньше слов.
Я боюсь ошибиться в музыке, сделать шаг не в такт ей, но чувствую, что Дубровский помогает мне, вовремя касаясь моей руки или еще каким-нибудь едва заметным жестом.
- Вы говорите это из-за собственных желаний?
- Возможно, - я поворачиваю взгляд в сторону, - мы оба малообщительны и не особо склонны к разговору, если нам нечем удивить присутствующих.
Павел Георгиевич замолкает, и, когда к нам подходит еще одно действующее лицо, то вежливо разговаривает с ним, и я замечаю, как Дубровский вживается в роль, и вся эта монотонная речь, к которой я привыкла на уроках, пропадает бесследно.
- Прошу прощения, но из-за вмешательства сэра Уильяма я потерял нить нашего разговора, - уже повернувшись ко мне, произносит парень.
- По-моему, мы вовсе не разговаривали, а лишь безуспешно пытались коснуться нескольких тем. Я даже не могу предположить, о чем мы бы могли поговорить теперь, - вернувшись к танцующим.
- Что вы думаете о книгах? – спрашивает он, вновь приблизившись ко мне, и я опускаю взгляд, благодаря Нину за терпение в обучении меня самоконтролю в присутствии Дубровского.
- Я уверена, что мы с вами не читали одних и тех же книг, тем более, во время бала на ум приходят другие мысли. Помнится, мистер Дарси, - я неуверенно сталкиваюсь с его взглядом, - вы признались, что едва простили кого-нибудь в своей жизни, а получить снисхождение человеку, вызвавшему ваше неудовольствие, невозможно. Должно быть, вы внимательно следите за тем, чтобы не рассердиться без всякого повода?
- Да, разумеется, - холодно отвечает Павел Георгиевич, чувствуя, что я добавила в слова больше чувств, чем нужно.
- И никогда не становитесь жертвой предубеждения? – прищуриваясь, вновь касаюсь ладони Дубровского.
- Надеюсь, что нет. Могу я узнать истинный смысл ваших вопросов?
- О, я просто пытаюсь разобраться в вашей натуре, - стараясь говорить это непринужденно, - но, увы, я слышала о вас столько различных мнений, что теряюсь в догадках.
- Я бы предпочел, мисс Беннет, чтобы повременили с моим образом. В противном случае полученная вами картина не сделает чести ни вам, ни мне, - отвечает «мистер Дарси» спокойно, но серьезно и, скорее, строго.
- Другого случая для этого может и не быть, - тихо произношу, и, когда музыка заканчивается, встав на изначальную позицию и поклонившись, ухожу за сцену, готовясь к новому фрагменту театральной постановки.
***
Я закрываю глаза, делая глубокий вдох, а затем с чувством успокоившейся совести разворачиваюсь перед кабинетом права, мысленно попрощавшись с Настей и Ваней. Прохожу по лестнице на второй этаж, входя в школьную библиотеку, а затем, взяв какую-то энциклопедию, начинаю ее читать за одним из столов. В музыкальный зал возвращаться больше не хотелось, а Дубровский, уже однажды омрачивший это святое место своим присутствием, мог сделать это еще раз.
- Ты меня избегаешь, - я поднимаю глаза на выше упомянутого, чувствуя, как сердце уходит в пятки.
- Возможно, - отвечаю, вновь утыкаясь в учебник, - разве у вас не урок, Павел Георгиевич?
- Урок, - соглашается он, - но право нужно только тебе. Поэтому, - я чувствую его ухмылку, - можем назвать это приватным занятием.
- Мне не нужны ваши занятия, Павел Георгиевич, - отвечаю спокойно, хотя чувствую, что нервы почти на пределе, - вы можете уйти и дать мне отдохнуть от вашей персоны?
Если бы все было так просто, Суровцева.
- Снова прогоняешь меня? – усмехается он, садясь напротив и глядя на книгу. - Думаю, тебе необходима помощь.
Я вижу его улыбку, но не понимаю ее. Затем опускаю взгляд на книгу, не заметив, что страницы, как назло, переместились на тему размножения и половых органов.
- Как я умудрилась остаться в вашей постели без приватного урока? – резко захлопываю книгу, чувствуя, что щеки становятся краснее помидора, а библиотекарь недовольно поворачивается в нашу сторону, почти испепеляя взглядом за столь громкий звук.
Парень лишь молча улыбается.
- Или вам нравятся активные женщины в постели? – наклоняю голову набок, щуря взгляд и стараясь держать на лице улыбку.
- Я помню о том, что ты бревно, Суровцева, можешь и не напоминать, - он почти что смеется надо мной, все сильнее провоцируя на выплеск эмоций, но я знаю, что именно этого Дубровский добивается.
Иногда я ненавижу себя за слишком яркую наглость, за эту чертову традицию держаться первого места везде, и теперь, глядя на Павла Георгиевича, я вновь хотела доказать ему, что меня не стоит недооценивать. И я более чем уверена, что этот свой поступок я запомню надолго.
- А разве, - я тянусь вперед, почти вставая и опираясь ладонями о стол, и хитро улыбаюсь, - вы не хотите проверить, - чувствуя, что наши лица находятся в паре сантиметров друг от друга, - это, Павел Георгиевич? – почти выдыхая слова в его губы.
Я внимательно слежу за реакцией Дубровского, не сводя с него глаз и продолжая так же криво улыбаться, думая, чем он ответит на это. Переключаюсь на приоткрытые губы, заметив, что его дыхание участилось, и, победно встав, переворачиваю книгу к горе-учителю, который молча смотрит на меня с полуулыбкой.
- Неплохо, Суровцева, - доносится до моих ушей спустя несколько секунд его голос.
***
Впрочем, дома утешения найти почти невозможно. Из-за того, что отец взял небольшой отпуск, вездесущий контроль всевидящего ока был не просто надоедлив, но раздражал почти до такой степени, как и Павел Георгиевич, причем делал это словно нарочно, почти каждые полчаса заходя в комнату и проверяя, на месте ли я, мои уроки, и нет ли в моем шкафу какого-нибудь отвлекающего от учебы субъекта.
Нина оказалась в ссылке на огороде, помогая маме, так что теперь, оставшись один на один с отцом, я чувствовала крайний дискомфорт.
- Женя, - голос папы немного уставший, - мне звонили из школы.
Я напрягаюсь, нервно сглотнув и едва заметно выключая телефон, на котором мигали световым индикатором оповещения об очередных сообщениях от Насти.
- Что-то случилось? – я поднимаю на него взгляд, улыбнувшись.
Еще несколько месяцев назад, сходив в театр на спектакль, я запомнила фразу о том, что улыбка является самым лучшим средством защиты и нападения. И с улыбкой любая речь приобретет нужную весомость.
- Ты не ходишь на уроки права уже две недели, - он входит в комнату, садясь на кровать позади меня и словно прожигая дыру на моей спине взглядом.
- Я хожу к двум репетиторам с седьмого класса, - отвечаю едва слышно, отложив ручку в сторону и повернувшись к отцу, - мне не нравится наш преподаватель.
- Дубровский был лучшим в своей группе, - говорит папа, и я удивленно поднимаю бровь.
Как можно быть лучшим, чтобы ошибиться в своей работе и отправиться в качестве собственного «наказания» в школу?
- У меня не сложились с ним отношения, - тихо произношу, взяв пальцами учебник, чтобы унять дрожащие руки.
- А должны сложиться, Женя, - он качает головой, - я стараюсь ради твоего же блага.
В одном популярном экшн-фильме после таких слов отец замахивался на сына, ударяя ремнем, и не только, но я не хочу думать об этом.
- Я знаю, па, - говорю слегка боязливо, - прости.
Он слабо улыбается.
- Внешностью ты пошла в маму, - отец смотрит на меня, внимательно изучая лицо, и я вновь стараюсь улыбнуться в ответ, - но характер у тебя не мой, и не ее. Я слишком строг, а она слишком мягка.
- Я стараюсь держать все в мере, - усмехнувшись.
Я слышу смех отца, редкий, спокойный, негромкий, но он заставляет меня почувствовать тепло, понять, что человек, желающий сделать из меня свое понятие совершенства, все еще обладает человечностью.
- Тогда ты не будешь против дополнительных занятий с ним у нас дома? – он спрашивает меня так, словно я действительно имею право голоса, и эта мнимая иллюзия вновь возвращает все на свои места.
- Конечно не буду, - тихо отвечая, вновь отворачиваюсь от отца.
- В университете для парня написаны хорошие рекомендации, - он встает, и, подходя ко мне, едва касается плеча, - не суди о нем слишком строго, Жень. У каждого бывают ошибки, - и, закрыв за собой дверь, папа оставляет меня в гордом, но недоуменном одиночестве.
***
- Суровцева, собственной персоной, - произносит Дубровский, когда я с опозданием, но все же захожу в класс, оглядывая его.
Расписание изменили, и теперь право было первым уроком, на который, к сожалению, не пойти нельзя. И с которого, увы, сбежать было тоже невозможно.
- Мне можно войти? – стою на пороге, желая смотреть не на Павла Георгиевича, а на Настю или Ваню.
- Фактически, ты уже вошла, - он, оглянув меня, устремляющуюся к своей парте, в последний раз, поворачивается к доске, словно забывая о моем существовании.
Плюхнувшись за парту к Насте, замечаю, что та сегодня выглядит более спокойно и умиротворенно.
- Спасибо, - шепчет она, - что поговорила с Андреем.
Я хмурюсь, ведь разговор с парнем Платуновой пошел совсем не так, как хотелось, и закончился самым негативным образом.
- Что случилось? – я поворачиваюсь к ней, решив перестать слушать Дубровского.
Невольно бросаю взгляд в его сторону, замечая, что тот поглядывает на меня во время объяснения, и мысленно закатывая глаза, словно мое появление на его уроке ознаменовалось восьмым чудом света.
- Андрей пришел вечером поговорить. Он сказал о том, что ты его убеждала, и после предложил поехать с нашим классом в поход, что будет в воскресенье-понедельник. Ну а дальше, - Настя смущенно краснеет, - извинился, пошли поцелуи в спальне и… ты сама понимаешь.
Я, улыбнувшись, все-таки стараюсь скрыть обеспокоенность, вызванную словами подруги. Андрей не глуп. И, если он решил пойти в поход, значит, на то была веская причина.
- Павел Георгиевич тоже идет в поход? – спрашиваю подругу, хмурясь.
- Спроси у него самого, - отвечает та, и я немного успокаиваюсь, заметив, что «синдром Дубровского» немного спал, а сама Настя уже не пылала при виде горе-юриста.
Осталось лишь искоренить те немногие последствия влюбленности в новоиспеченного учителя, которые еще могли остаться.
Ловлю на себе взгляд Дубровского, невольно поеживаясь и мгновенно вспоминая музыкальный класс и библиотеку, когда наши лица разделяли всего лишь незначительные несколько сантиметров.
Мысленно одергиваю себя от этого, чувствуя, как мурашки медленно проходят по спине, снизу вверх, и нервно выдыхая от этого странного чувства. Вижу едва заметную улыбку Павла Георгиевича, снова немного злясь, но ничего не делая, и, вздохнув, принявшись слушать монотонную речь горе-юриста.
Встав, после звонка подхожу к столу учителя, замечая, что Светка уже заняла эту локацию, сделав ее своей территорией и задавая Дубровскому множество вопросов, как ни странно, по пройденной теме. Неужели Павел Георгиевич своим видом прививает любовь учеников к праву, но я, дивергент, не попадаюсь на эти уловки?
- Что-то хотела, Суровцева? – спрашивает тот, когда девушка уже явно перебарщивала с вопросами.
Я киваю, и, освободив место рядом с ним, Света провожает меня подозрительным взглядом, в котором я чувствую недоверие, что, впрочем, неудивительно.
- Я слушаю, - произносит он, и я стараюсь отвести глаза от его пронзительного и изучающего меня взгляда, - совсем язык отсох, Суровцева?
- Мне, - кажется, эти слова даются действительно с большим трудом, - нужны дополнительные занятия с вами, Павел Георгиевич.
Он недоверчиво щурится, а я проклинаю тот день, когда встала и задала свой вопрос на конференции.
- А теперь скажи честно, Женя, - он встает, взяв свои вещи и, будучи выше на полголовы, казалось, стал возвышаться надо мной.
- Отцу надо, - тихо произношу, - он договорился с администрацией школы, более того, ваши рекомендации от университета посмотрел, - добавляю, не задумываясь и понурив голову.
- Видимо, у меня тоже нет права выбора, - со слабой улыбкой, - После 6-ого урока я освобожусь, и поедем к тебе. Устраивает, Суровцева?
Я киваю головой, чувствуя, что эти моменты наедине с Дубровским вызывают во мне странные ощущения, и, черт побери, я, как и Элизабет Беннет, не могу понять этого «мистера Дарси».
***
Появление в машине горе-юриста уже не попахивает новизной, но я старалась сделать это в тот момент, когда никто не увидит меня с Дубровским.
- Боишься, что нас заметят? – произносит он, пристегнувшись и слабо ухмыляясь.
- Никаких «нас» нет, - шепчу едва слышно, словно себе, наблюдая за дорогой.
Молчание в машине снова становится напряженным, и, чтобы как-нибудь разбавить его, я, глядя в окно на мелькающий передо мной пейзаж, пытаюсь поддержать разговор.
- Вы едете с нами в поход, Павел Георгиевич? – спрашиваю, изучая дома, деревья, людей, которые, радуясь солнцу и предвкушая майские праздники, уже довольно подставляют свои лица солнечным лучам.
Ожидая от горе-юриста ответ, полный сарказма, не без приятного удивления выслушиваю вполне адекватные и спокойные слова.
- Да, Светлане Сергеевне захотелось, чтобы с ее учениками был тот, кто еще недавно был в школе, близкий по духу, если можно так сказать. А что-то не так, Жень?
Он поворачивает на мою улицу, и я опускаю взгляд, боясь, как бы столкновение с Андреем не принесло новых бед. Но, как говорила моя мама, нужно решать проблемы по мере их поступления, и сейчас, прямо передо мной возникла другая едва разрешимая задача: не дать Нине пересечься с Дубровским.
Не ответив на вопрос новоиспеченного учителя, выхожу из машины, направляясь к двери-калитке. Открыв ее, поднимаюсь по ступенькам к входной двери, искренне надеясь, что меня встретит не двоюродная сестра. Мама, открыв дверь, оглядывает меня, а затем Дубровского, и на пороге появляется неловкая пауза, вызванная тем, что я совершенно забыла упомянуть о приходе своего учителя.
- Здравствуйте, - я слышу спокойный, но не монотонный голос Дубровского, - меня зовут Павел Георгиевич, и я здесь для того, чтобы позаниматься с вашей дочерью.