Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

– Я могу потом все нагнать, – спокойно отвечаю я, и это, наверное, не ложь. Мне плевать.

– Тебе не кажется, что прохладно для такого платья?

О, великолепно. Я пытаюсь не краснеть, но это просто стыдно, когда тебя поучают в присутствии незнакомцев. В конце концов я не ребенок.

– Я в порядке, – бормочу я, немного ненавидя его за то, как он меня позорит. – Пожалуйста, могу я, наконец, идти? Я опаздываю…

– Роуз, я не думаю, что ты должна пропускать занятия.

– Пожалуйста? – снова прошу я, на этот раз скорее поднывая. – Дядя Гарри, пожалуйста, – я заметно понижаю голос и оглядываюсь на мужчин, которые меня разглядывают. – Это важно…

Его тяжелее уговорить, чем моих родителей, но даже он не может полностью сопротивляться, когда я давлю на жалость. Я стараюсь сделать глаза как можно печальнее и умоляющее, и уверена, что смогу выдавить парочку слезинок, если станет хуже. Я никогда этого не понимала – он мой крестный, он должен меня баловать, а не обращаться со мной строже, чем мои собственные родители. Думаю, он неправильно понимает свои обязанности, потому что у него самого был крестный только где-то год.

– Хорошо, – наконец решает он. – Но поговори с профессорами и обсуди, как ты сможешь возместить пропущенное.

– Сделаю, – опустошенно обещаю я.

– И надень пальто, на улице холодно.

Я снова киваю и посылаю ему воздушный поцелуй, который, я уверена, он успел заметить. Он по крайней мере не вызывает меня снова, и двадцать минут спустя мои бумаги уже заполнены, и я аппарирую как раз в безопасное место метрах в пятидесяти от стадиона. И тут же меня словно бьет – у меня нет билета на этот матч… Как я могла быть такой дурой? Вокруг уйма народу, сотни и сотни фанатов, журналистов и все остальные. Наверное, потому, что Торнадо обещают в этом году стать потрясающей командой или что-то вроде того.

Я всегда могу пойти к воротам и попроситься, ссылаясь на то, что я девушка ловца и дочь министра магии, но стараюсь не привыкать так играть. Это против всего, во что я верю, и подчеркивает все то, что я ненавижу. Так что я делаю что-то ненамного лучшее и нахожу спекулянта, который пытается продать билет прохожим.

Я не уверена, узнал ли он меня сразу, но на его лице появляется легкая злобная усмешка, когда я подхожу. Я не обращаю внимания.

– Сколько?

Он на секунду поджимает губы и притворяется, что думает.

– Шестьсот.

– Чего шестьсот? – неверующе переспрашиваю я.

– Шестьсот галеонов, – укрепляет он мой шок.

– За билет? – моя челюсть снова падает.

– На матче аншлаг, милая, бери или уходи.

Я расстреливаю его взглядом и обдумываю, не сказать ли ему, что я имею очень близкие связи в аврорском отделе, но не делаю этого. Вместо того лишь сужаю глаза и достаю деньги из сумки. Это, конечно, означает, что я остаюсь совершенно без средств до конца недели, если только не съезжу в банк. Полагаю, у меня нет выбора, особенно учитывая, от скольких бесплатных билетов на VIP-трибуну, которые предлагал мне Скорпиус последние два месяца, я отказалась, потому что была слишком уверена, что не могу прогулять занятия.

Я практически швыряю ему деньги и злобно выхватываю билет из его рук. Я уверена, что слышала, как он хихикнул за моей спиной, когда я отвернулась – наверное, поздравил себя с тем, какой он великолепный продавец и тому подобная хрень. Как бы то ни было. Я должна была попасть на этот матч любым путем – или нарушив закон, или воспользовавшись своим именем. Я нарушаю закон.

Когда я прохожу через ворота, все становится намного легче. Я уже была на нескольких матчах, так что, когда я иду к раздевалкам, мне везет, и я вижу знакомое лицо прямо перед собой. Это один из охранников по имени Дэвис, и пока фанаты толпятся у лестницы, ведущей вниз, он удерживает их как можно дальше. Он проводит меня вперед и позволяет пройти в закрытую зону. Он всегда был ко мне очень мил, и я так рада, что обычно была мила к нему, потому что иначе не знаю, как бы я вообще попала под трибуны. Не попала бы, уверена.

Я игнорирую сердитые выкрики людей, уже давно стоявших тут в надежде глянуть на игроков или может (если им невероятно повезет) получить автограф. Дэвис проводит меня по коридору, прежде чем вернуться ко все увеличивающейся толпе у входа. Я не знаю, куда конкретно иду, и просто продвигаюсь по коридору, пока не слышу голоса. Как оказалось, команда работает с прессой, потому что тут стоят несколько журналистов, разговаривая с игроками и записывая что-то, но Скорпиус не занят ни с кем из них. Вместо этого он стоит в другом конце комнаты, склонив голову к партнеру по команде, с которым говорит. Он стоит ко мне практически спиной, но я, конечно, легко его узнаю, потому что ни у кого во всем мире нет таких светлых волос натурального цвета, ни у кого ростом выше метра, во всяком случае.

Я легко пробираюсь к нему, и он не видит, что я иду, поэтому, когда я хлопаю его по плечу и говорю: «Эй!», он немного подпрыгивает и в шоке оборачивается.

И я просто обожаю то, как он на меня смотрит. Обожаю. Я не знаю, как это объяснить, но он выглядит таким неподдельно счастливым от того, что видит меня, что мне хочется громко визжать. Но я этого не делаю – вокруг люди.

– Роуз! Что ты тут делаешь?

Я пожимаю плечами:

– Ну, я слышала, эта команда должна быть довольно хорошей, так что решила заявиться…

Он смеется, и я уже больше не могу. Я обвиваю руки вокруг его шеи и, наверное, прыгнула бы ему на руки, если бы из-за своих каблуков не была почти с него ростом. Лола – дура.

Он обнимает меня так же крепко и, не тратя времени, сразу начинает меня целовать. И я уже упоминала, что люблю его целовать? Ну так вот, люблю. Очень. Я научила его всему, что он умеет, и, наверное, мне стоило остаться в Хогвартсе, потому что я просто великолепный учитель. И не буду врать, будто не без ума от того, что я не только единственная в его жизни девушка, которую он любит, но и единственная, кого он когда-либо целовал. Обычно я не из сентиментальных, но что-то в этом делает меня по-настоящему счастливой.

– Я думал, ты не придешь, – сказал он, когда мы наконец прервались, чтобы вздохнуть.

– Я прогуливаю, – пожала я плечами, и он улыбается и берет меня за руку.

– Что на тебя нашло? – спрашивает он, пока мы идем подальше от толпы в менее занятый угол комнаты. – Прогуливаем уроки… тц-тц.

– И не только уроки, – поправляю я его. – Еще экзамен и сдачу эссе.

– Тебе действительно не стоило, – говорит он более серьезно, но я качаю головой.

– Я так хотела.

И тогда он еще сильнее улыбается, и мне хочется растечься лужицей по полу. Смешно, что я все еще так на него реагирую, но я не могу этого не делать.

– Я рад, что ты это сделала.

Он снова целует меня, и я думаю, что, наверное, действительно сейчас растаю. Может это потому, что прошло два месяца и четыре дня, но каждое нервное окончание в моем теле словно загорелось, и все, чего я хочу – затащить его в одну из раздевалок и проделать с ним ужасные, грязные вещи. Но не могу, вокруг люди, а во мне воспитали хоть какое-то достоинство (иными словами, мать меня за такое убьет). Не говоря уже о том, что ему платят за то, чтобы он в скором времени взлетел в воздух. Так что я ограничиваюсь поцелуем, по крайней мере, пока.

Я обвиваю руками его шею и в этот раз, когда поцелуй заканчивается, его лоб касается моего. У него потрясающего цвета глаза – по-настоящему серые, какие редко обычно встретишь, и его ресницы красивы, как у девочки.

– Я заплатила шестьсот галеонов, чтобы сюда попасть, – сказала я секунду спустя. Эти красивые глаза расширяются, и на секунду он не находит слов, но потом заходится смехом:

– Ты спятила?

Я пожала плечами:

– Думаю, ответ зависит от того, у кого ты спросишь…

– Я так рад, что ты здесь, – искренне шепчет он, и его глаза смотрят в мои как раз так, чтобы я ненадолго потеряла способность дышать. И это заставляет меня забыть, что я, наверное, должна была бы на него злиться за то, что он так долго отвечает на мои письма. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что я просто ужасно влюблена и что я, наверное, передала кому-то другому права на свою душу, потому что непохоже на то, что я могу контролировать свои мысли и эмоции.

И мне на это плевать.

– И ты выглядишь, – он опускает глаза и быстро оглядывает меня с головы до ног, – восхитительно, – снова встречается со мной взглядом, и нервные окончания опять загораются и сходят с ума.

Лола – умница.

– Ты останешься на ночь, ведь так? – спрашивает он, и я киваю:

– На весь уикенд.

– Фантастика, – он улыбается, а потом немного отодвигается. – Мои родители тут.

Ну вот и способ все испортить. Я корчу гримасу и невнятно бормочу:

– Ну, замечательно… – уверена, они будут просто в восторге меня встретить.

Скорпиус лишь смеется и пожимает плечами:

– Мы от них отделаемся.

– Фантастика, – я прикусываю нижнюю губу и улыбаюсь в ответ.

Но затем откуда-то позади нас раздается свисток, и Скорпиус немного отклоняется, чтобы посмотреть мне через плечо.

– Мне нужно идти, – говорит он, и его голос звучит по-настоящему виновато.

Не хочу, чтобы он так себя чувствовал, я его поддерживаю, так что натягиваю улыбку Хорошей Подружки и говорю:

– Удачи!

Но он лишь качает головой и немного теребит локон, прежде чем завести его за мое плечо (Лола права насчет волос, но я никогда, никогда, никогда не скажу ей этого в лицо):

– Мне она сегодня не понадобится.

А потом он еще раз быстро меня целует и идет к своей команде. Я смотрю, как он уходит, а потом иду на трибуны. И все просто восхитительно. Как бы ужасно я не чувствовала себя в последнее время, внезапно все это больше не имеет значения. Все, что имеет значение – это то, что я здесь, и у нас есть целые выходные. Я не могу сдержать улыбку, которая, словно навечно, приклеилась к моим губам. Все хорошо.

И это определенно стоило шестисот галеонов.

========== Глава 6. Скорпиус. 18 октября ==========

Ну, возможно, отделаться от моих родителей было не так просто, как я думал.

Честно, я воображал, что в ту же секунду, как они увидят Роуз, тут же отменят наш обед и вернутся домой. В конце концов, не то чтобы она их самый любимый человек на планете. Мы с Роуз, оба, любой ценой стараемся избегать своих семей просто потому, что они друг друга ценят невысоко, что как бы делает обстановку за обедом несколько неловкой. Но я был неправ, потому что они настояли на сохранении всех планов полностью и пригласили Роуз присоединиться к нам.

Конечно, я тут же начал что-то подозревать (как и Роуз), потому что это не то, что обычно происходит. Отец сказал, что это обед в честь победы, и мы можем заказать все, что захотим, потому что очень важно начать сезон на высокой ноте. И это была высокая нота. Окончательный счет был 320-90, и я поймал снитч меньше чем за час. Отцу нравится, что я играю в квиддич – единственное, что ему во мне нравится, но хоть что-то – и они с матерью ждали нас внизу, возле комнаты для прессы, когда я наконец освободился. Роуз тоже была здесь конечно же – она появилась там сразу после матча и провела всю пресс-конференцию, спрятавшись в углу. Серьезно, я даже не знаю, как описать то, что я чувствую, когда она рядом – это будто внезапное спокойствие, и ничто иное больше не имеет значения. И все, что я хотел бы сделать – забрать ее домой только для себя, но родители твердо держались за обещание обеда, и мы встретились с ними сразу, как вышли из комнаты.

И их чувства при виде нас было не трудно распознать.

Честно, мать не ненавидит Роуз. Она, конечно, не перебарщивает с этими материнскими штучками и придерживается существующего порядка взаимной ненависти Малфоев-Поттеров-Уизли, потому что так воспринимает свой супружеский долг, полагаю. Но она ценит то, что Роуз умна (хотя уверен, она считает, что следует скрывать свой ум, потому что предполагается, что мужчин отталкивает, когда женщина дает понять о своих знаниях), и честно считает, что Роуз «довольно красива, в несколько своеобразной манере» (думаю, это, наверное, переводится как «она высокая, худая, и у нее есть деньги на дизайнерские вещи»).

А отец… Ну, я не совру, если скажу, что, если бы ее фамилия не была Уизли, отец сам бы в нее влюбился. Я думаю, его втайне развлекает ее явная стервозность, и, полагаю, он специально раздражает ее и втягивает в споры, чтобы посмотреть, как она бесится. Конечно, он совершенно ненавидит ее родителей, но думаю, ему трудно ненавидеть ее, пусть даже он и прикидывается, что терпеть ее не может. Роуз не верит мне, когда я говорю, что она втайне нравится ему, и не может не попасться, когда он начинает ее злить.

Ее собственная мать, совсем как моя, и она не ненавидит меня явно. На самом деле она обычно очень вежлива и всегда старается втянуть меня в какую-нибудь беседу и все такое. Конечно, я знаю, что, когда она смотрит на меня, то видит моего отца, а сказать, что она не самый большой его фанат, было бы жутко мягко сказано. По крайней мере, она пытается, и она никогда не делала ничего жестокого, вроде запрещения Роуз видеть меня или чего-то типа этого. Она невероятно умна, конечно, и это хотя бы помогает ей притвориться, что она не умирает про себя при мысли, что ее дочь встречается с единственным сыном ее давнейшего врага. По крайней мере, я предпочитаю притворство.

Ее отец – ну, он точно втайне не развлекается моим видом, и близко такого нет. Он все еще не смирился с тем, что Роуз теперь со мной, и я думаю, он до сих пор пытается себя убедить, что это у Роуз всего лишь фаза бунта и что она в итоге это перерастет. К его чести, он лишь один раз опустился до прямого физического насилия, и, к его защите, мне, наверное, не стоило держать свою руку конкретно там, когда ее родители поблизости, а особенно, когда они внизу… Это было пару лет назад, кажется, нам было по шестнадцать, и не нужно и говорить, ее отец был не в восторге, когда поднялся по лестнице, чтобы позвать нас на обед (хотя я думаю, он специально ввалился без предупреждения, надеясь, что найдет причину надрать мне зад). После этого мой нос заживал еще неделю, Роуз не разговаривала с отцом еще месяц, и меня не приглашали в их дом еще год. В конце концов, могло быть и хуже.

Так что, когда мои родители увидели нас после матча, ни один из них не делал попыток скрыть свои истинные чувства, и было очевидно, что они не ждали и не жаждали того, чтобы Роуз к нам присоединилась. Но, в конце концов, следовало сохранять какую-то видимость доброжелательства, и так и случилось после матча. Мать кивнула ей, а отец изо всех сил постарался проигнорировать (что он всегда делает, прежде чем наконец приходит в подходящее настроение и начинает злить и раздражать ее). Они поздравили меня с победой, и я поблагодарил их. Затем я попытался схитрить и сказал, насколько устал и как хочу пойти домой.

Не повезло.

– Чепуха! – сказала мать, схватив меня за локоть, пока мы шли под трибунами. – Тебе нужно поесть, разве нет?

Все, что я мог – надеяться, что Роуз поймала мой извиняющийся взгляд.

В Татсхилле (и на самом деле во всем Тиденхэме) можно пообедать только в нескольких частных ресторанчиках. Я предложил отправиться в Бристоль, но мать посмотрела на меня так, словно одно только такое предложение вызвало в ней желание пойти и немедленно вымыться. Отец предложил аппарировать прямо в Лондон, но я смог отклонить это, провозгласив, что «совершенно вымотан». Наконец, мы разместились в небольшом ресторанчике на набережной в деревушке подальше от Татсхилла (не хотели, чтобы нас беспокоили фанаты квиддича), и Роуз не смогла удержаться от ядовитого замечания, говоря, как это забавно, что у них не вызывает отвращения сама мысль о том, чтобы находиться среди маглов, ведь маглы будут им сейчас готовить и прислуживать за столом.

Мы сели у окна во всю стену, которое выходило на набережную, и, что неудивительно, все заказали себе напитки покрепче (нам ведь нужно было пережить этот вечер, конечно). И я почти поперхнулся, когда Роуз, даже не озаботившись открыть меню, просто сказала официанту, что закажет самое дорогое, что у них есть. Она сказала это с таким невинным взглядом широко распахнутых глаз, что я едва удержался от того, чтобы не схватить ее и зацеловать насмерть за то, что она такая потрясающая.

И последовавшая за этим беседа, пока мы ждали наш заказ, была такой же очаровательной, как и все наши беседы…

Отец не смог сдержаться и решил вывести Роуз из себя нарочитой и фальшивой вежливостью:

– Как поживают твои родители, дорогая? – он добавил «дорогая», чтобы лишь подчеркнуть свой сарказм.

Роуз, великолепная как всегда, лишь широко улыбнулась и ответила:

– О, у них все великолепно! Я скажу им, что вы о них справлялись, уверена, они просто придут в восторг.

Мама отправила свое филе назад на кухню всего лишь один раз, что, наверное, вроде рекорда. Роуз едва прикоснулась к своему лобстеру за пятьдесят четыре фунта, неудивительно, учитывая, что она не любит лобстеров и заказала его только из-за цены. Мы с отцом остались довольны своим заказом, хотя я и лишился половины своего, потому что Роуз явно предпочитала ростбиф морепродуктам. К тому времени, как мы оплатили счет, мы выпили еще по несколько стаканчиков, что очень помогло как следует разогреть ссору, в которую отец втянул Роуз – ссору о последних политических ходах ее матери, о запрете организаций с исключительно чистокровным управлением. Отцу захотелось узнать, не лицемерно ли это, запрещать людям вступать в организации, основанные на чистоте крови, и почему это получается, что запрещать людям с недостаточной чистотой крови вступать в организации, требующие определенной чистокровности – намного хуже, чем запрещать вступать в эти организации достаточно чистокровным? Я вроде бы понял, что он хотел спросить, но Роуз слишком горячая, чтобы уловить в этом юмор, тем более она была полупьяна. Она обозвала отца злобным фанатиком, что, конечно же, его развеселило без меры.

На самом деле отцу наплевать на политику, и он даже не состоит ни в одной из этих организаций. Ну, с другой стороны, да, мой дед – уставной член многих таких групп, но сам отец не проявляет к ним никакого интереса. Что еще ироничнее, так это то, что и Роуз на самом деле насрать на все это. Обычно она начинает скучать, когда заходит разговор о политике и законах, и даже не так упорна в борьбе за равноправие, как ее мать. На самом деле она меня как-то спросила, узнает ли ее мать, если она вдруг решит нанять домового эльфа в Ирландии. Я ответил, что, скорее всего, да, с чем она мрачно согласилась. Но вот видите, и Роуз, и мой отец влезли в жаркий спор о том, на что обоим даже наплевать.

И когда мы позже той же ночью вернулись в мой коттедж, Роуз была в плохом настроении. Конечно, мне не понадобилось много времени, чтобы успокоить ее и улучшить настрой. И мне даже хватило здравомыслия убедиться, что никто нас не побеспокоит, отключив камин от сети и наложив на дом временные антиаппарационные чары. В конце концов, где-то поблизости проходила обязательная командная вечеринка, и наверняка меня попытались бы пригласить, хоть я и предупредил, что не приду. Если честно, часть меня хотела пойти на вечеринку, потому что я знал, насколько они великолепны и что там соберется вся команда, и кто знает, кто еще… Но на самом деле, это было легкое решение – я бросил все это ради нее.

Я уже говорил, что люблю ее?

Правда, правда люблю. Иногда я думаю, что не говорю ей это достаточно часто, потому что иногда спрашиваю себя, знает ли она. Я имею в виду, конечно, знает, но подозревает ли, что я думаю о ней каждый день и каждый день по ней скучаю. Мне не нравится вся эта ситуация, в которой мы находимся – когда она так далеко – и, хотя у меня не такая уж и хреновая жизнь, я уверен, что отдал бы все это за то, чтобы вот так просыпаться каждое утро.

Роуз спит очень крепко. Она в прямом смысле засыпает в одной позе и в ней же в точности просыпается. Я даже не подозревал об этом, пока не начал с ней спать – формально, конечно, потому что хоть в школе и довольно легко трахнуться в библиотечных кабинетах и чуланах для метел, нужно куда больше смелости на то, чтобы по-настоящему вместе спать, и, хотя Роуз никогда не волновалась, нарушая правила, я не был настолько смел. Так что прошло довольно много времени, пока мы стали делать это. Но это было первое, что я заметил, когда начал с ней спать. Она вообще не издает никаких звуков, когда спит, и никогда не поворачивается; я этого пугался и несколько раз перепроверял по ночам, дышит ли она вообще.

Когда я просыпаюсь, она еще спит, и я жалею, что у меня нет камеры, чтобы можно было сфотографировать то, как чудесно она выглядит. Ее щеки горят легким розовым румянцем, чуть светлее, чем обычно, и волосы растрепались на подушке в таком совершенно безумном беспорядке, что это ужасно действует на мой самоконтроль. Она свернулась калачиком, одетая только в форменный свитер Торнадо, который надела, перед тем как заснуть, потому что сказала, что ей холодно. Если ей все еще холодно, у меня есть несколько идей, как ее согреть, но непохоже, чтобы ей было неуютно, не с такими розовыми щечками. И так как я обожаю себя мучить, я решаю проверить свою теорию и протягиваю руку, чтобы провести кончиками пальцев по ее щеке. Как я и подозревал, она довольно теплая и становится еще краснее под моим прикосновением.

Я понимаю, что так будет не всегда. То есть, конечно, я знаю почему, но я действительно не хотел бы этого. Мне бы хотелось, чтобы Ирландии не существовало. Мне бы хотелось, чтобы у нас была такая школа здесь. Я бы хотел, чтобы она жила тут, и чтобы я спал с ней каждую ночь и просыпался вот так каждое утро. Но в любом случае много лет назад мой дед сказал мне (еще до того, как полностью перестал со мной разговаривать), что желания бессмысленны. «В один горшок – желания, в другой – дерьмо, угадай, который быстрее наполнится?» Это была одна из самых грубых и вульгарных вещей, что я когда-либо от него слышал, но по какой-то причине, и одна из самых здравомыслящих.

На самом деле это неважно, потому что это временно. Она проведет там только остаток этого года и весь следующий, а потом сможет вернуться назад в Англию. И когда она вернется, мы сможем видеться все время. Больницы есть повсюду, поэтому ей даже не нужно будет возвращаться в Лондон, если она не захочет (хотя она привязана к Лондону – она там выросла, поэтому он для нее привлекательнее, чем для меня). Но даже если она и захочет, аппарировать внутри страны намного легче, потому что не надо воевать с защитниками границ, особенно ей. Так что, если мы переживем следующие два года, то все будет отлично.

Уже почти девять, и ей надо скоро подниматься, если она хочет успеть на вечернее практическое занятие, которое, как она сказала, совершенно точно нельзя пропустить. Понедельник пришел слишком быстро, если вы меня спросите. Мы не выходили из коттеджа вчера весь день и провели его вместе, наплевав на весь остальной мир. Я спросил ее, может она хочет навестить своих родителей, пока она здесь, но Роуз не захотела. Я не стал настаивать, потому что, как бы я не любил с ней спорить, я не хочу этого делать, пока мы вместе всего пару дней. Я знаю, что ее родители хотят, чтобы она почаще их навещала, и у меня ощущение, что она игнорирует многие их письма, но я не могу ей ничего об этом говорить, учитывая насколько я сам дерьмов в ответах на письма в последнее время. Но ее мать особенно волнуется; на самом деле она даже не хотела пускать ее в Ирландию, хотя ни разу этого не сказала. Она не пыталась отговаривать Роуз от того, что та хочет, но это было очевидно из всего того, что она говорила Роуз, когда та готовилась уезжать. Когда Роуз приезжает в Англию, она обычно идет сразу ко мне. И я не жалуюсь, конечно, я обожаю, когда она одаривает меня всем своим вниманием. Но я не хочу, чтобы она игнорировала свою семью, потому что они по-настоящему о ней заботятся (пусть даже она не всегда сама это видит).

Решая, будить ее или нет, я осторожно выскальзываю из постели и иду на кухню, готовить завтрак. Конечно, я сначала одеваюсь, потому что иначе это было бы несколько негигиенично, верно? В других комнатах намного холоднее, чем в спальне, потому что там в камине горит огонь. На кухне камина нет, так что я открываю занавески, надеясь, что солнечный свет немного согреет комнату. Но, когда я делаю это, я встречаюсь с раздраженной совой, которая практически расстреливает меня взглядом из-за стекла.

Я открываю окно ровно настолько, чтобы впустить сову, и вздрагиваю от внезапного порыва холодного воздуха, что влетает в щель. Когда стало так чертовски холодно? Сова подлетает к стулу и садится на его спинку; она нетерпеливо протягивает лапку, и я осторожно отвязываю письмо, прежде чем дотянуться до кувшина на столе, из которого достаю для нее корм.

Долбоголовый! Где тебя нахер носит? Мы пытались дозвониться до тебя весь день, но твой камин отключен! Я не могу поверить, что ты пропустил вечеринку прошлой ночью – там были все девочки, и мисс Апрель так нажралась, что стащила Линдли на пол и дала ему прямо у всех на глазах! Не могу поверить, что ты это пропустил! Я знаю, твоя баба в городе, но, бля, у тебя же должны быть приоритеты, мужик? Ты не можешь пропускать такую хрень, она слишком хороша! По любому, звякни мне, когда вернешь себе свои яйца, и я расскажу тебе все остальное.

Келвин.

Ну, значит, я пропустил порнушку вживую. Шикарно. Жаль, что мне наплевать, учитывая, что у меня было кое-что получше. Но все же мне самую малость жалко, что я пропустил свою первую в сезоне вечеринку в честь победы, но лишь малость. Роуз определенно лучше, но возможно однажды мне удастся уговорить ее пойти на вечеринку вместе. Тогда она сможет узнать, насколько они веселые, и как следует узнает моих друзей. В самом деле она их едва знает, и, думаю, они бы ей больше понравились, если бы она пообщалась с ними подольше. Когда она закончит с учебой, то будет проводить здесь больше времени, и я смогу ее ими заинтересовать. Тогда они смогут быть и ее друзьями. У нас никогда раньше не было общих друзей. Ну, на самом деле у меня вообще не было друзей, пока я не приехал сюда, но даже в школе друзья Роуз обращали на меня мало внимания, и они точно никогда не пытались дать мне почувствовать себя частью их группы.

На самом деле единственный человек из всех ее близких, который был со мной мил – ее младший брат, но Роуз и Хьюго никогда не были лучшими друзьями, так что он на самом деле не считается. Я думаю, он из них единственный по-настоящему приятный человек во всей семье, может, они его втайне усыновили или что-то вроде… Ее братишка-малыш (которому уже шесть, и он на самом деле уже не малыш) – просто чистое зло, и я говорю это со всей честностью и искренностью. Он действительно кошмарный, и это ужасно, потому что выглядит он таким милыми невинным – он все еще крошечный, слишком мал для своего возраста, и у него огромные карие глаза, которые смотрят на вас из-под свисающих рыжих локонов. Жаль, что он родился Сатаной. Роуз с ума по нему сходит, и он тоже ужасно к ней привязан, что странно, учитывая факт, что она уже была в школе, когда он родился, и они никогда не жили вместе дольше пары месяцев. Ну и Поттеры, которые, думаю, для нее вроде как родные, так никто из них по-настоящему не приятный. Алу нравится прикидываться, что он добрый, и, думаю, он многих этим одурачил, но на самом деле он такой же заносчивый и испорченный, как и они все – просто лучше это скрывает. У него развилась мания величия из-за того, что он вечно убеждал себя, что он не такой, как остальные, что сделало все только хуже. И он никогда не был мил по отношению ко мне – в конечном итоге он перестал быть настоящей задницей, но никогда не пытался быть ко мне дружелюбным. Джеймс, ну, немного можно сказать о Джеймсе, кроме того, что он есть тот, кто он есть. По крайней мере, он хоть не думает, что он кто-то другой, как Ал, который пытается прикидываться, что он вовсе не такой выпендрежный, до самых костей испорченный, как на самом деле. Все парни в моей команде ненавидят Джеймса Поттера, наверное, потому, что он получает больше, чем все мы вместе взятые, а он ведь в команде хуже нашей. Но говорите о нем что угодно, он очень умен по-своему. Он превратил свое имя в бренд, и каждый год команды борются за него, потому что хоть он и есть талантливый охотник, но главным образом он приносит с собой столько зрительского внимания, что стоит тех миллионов галеонов, что платят за него. И младшая Поттер, Лили, которая могла бы носить тиару, учитывая, что она точно считает себя принцессой. Не то чтобы я там в последнее время бывал, но она, наверное, самая красивая девочка в школе, и это точно знает. Она из тех девчонок, с которыми хочет быть каждый парень и какими каждая девчонка хочет быть. Красивая, популярная и по учебнику Гадкая Девчонка – именно такая она и есть. Ей не нужны люди, которые не поступают именно так, как она сказала, и она одна из тех, что, не моргнув глазом, бросают друзей, потому что к ним тянется очередь из тех, кто может занять их места.

А Роуз… Ну, она и сама немного испорченная и точно может быть злой и гадкой, когда захочет. Но она лучше все это контролирует, и я немного пристрастен в ее случае, так что привык не видеть все то, что вижу в остальных.

Завтрак легко приготовить, потому что на самом деле ничего и не нужно делать, кроме как разбить несколько яиц, бросить пару сосисок в сковороду и помахать над ними палочкой. Ей понравится завтрак в постели, и, если она захочет меня отблагодарить, ну, что ж, будет дополнительный плюс. Мне на самом деле хочется ее порадовать – и разбудить, потому что, если я дам ей проспать, из-за чего она пропустит свое занятие, она меня убьет.

Когда завтрак готов и уложен на поднос, я левитирую его в спальню. Здесь намного теплее, и я закрываю дверь, чтобы сохранить тепло.

Я ставлю поднос на столик у кровати и сажусь рядом с Роуз, которая, что неудивительно, даже не шевельнулась с тех пор, как я ушел. Я осторожно ее бужу, отлично зная, что, если разбужу ее слишком резко, она будет больше сердита, чем впечатлена. Я хорошо с этим справляюсь, потому что, когда она наконец просыпается, ее глаза не сверкают; вместо этого они очень нежные и благодарные.

– Доброе утро, – тихо говорю я, и она ласково улыбается. Она выглядит такой милой, немного юнее, чем обычно.

– От тебя вкусно пахнет, – бормочет она.

– Это сосиски, – говорю я, наклоняясь через нее к столику, чтобы взять поднос. Ее глаза загораются, когда она садится. Я устанавливаю поднос перед ней, и она немедленно хватает вилку и приступает к еде.