Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Я киваю и наклоняюсь, чтобы немного его потрясти. Он поворачивается и едва не падает со скамьи. Я успеваю схватить его за рукав, и это его будит. Он смотрит на меня сонными голубыми глазами и кажется именно таким семилеткой, как и полагается.

– Ты закончил? – спрашивает он тяжелым от усталости голосом.

– Ага, давай, – я поднимаю его на ноги. – Пошли домой.

Лэндон буркает что-то, но все же встает. Он трет глаза и зевает. Хейли смеется за его спиной.

– Пока, Лэндон, – говорит она, и он оглядывается на нее и поднимает руку в полумахе.

Он окончательно просыпается к моменту, когда мы подходим к главным воротам. Нам приходится использовать каминную сеть, потому что ему становится ужасно плохо после совместной аппарации. Мы попытались однажды, потому что он заверил меня, что будет в порядке (мне определенно следовало послушать Роуз), и в итоге его вырвало на мое крыльцо. С тех пор я выучился не доверять всему, что он говорит, потому что он куда больше уверен в своем желудке, чем тот того заслуживает.

Камин же быстрый, безопасный и практически безболезненный.

– Я голоден.

Лэндон делает это заявление в ту же секунду, как мы возвращаемся домой, и он идет прямиком на кухню и забирается на столик, чтобы начать рыться в шкафчике. Он все еще довольно мал для своего возраста, так что забавно, что, даже стоя на столе, он не может добраться до верхних полок. Не то чтобы мне об этом говорить. Я все свое детство был на пару дюймов ниже нормального и точно не вырос в самого высокого мужчину на планете. Так что я жалею его и помогаю достать хлеб. Еще я велю ему быть осторожным, потому что мне в голову приходит жуткое видение его падения со столика и приземления на пол. Уверен, так я бы очков в глазах Роуз не приобрел.

– Что ты хочешь поесть? – спрашиваю я, протягивая ему батон, хватаю его за талию, поднимаю со столика и ставлю на пол.

– Что-нибудь хорошее, – говорит он, глядя на хлеб у себя в руках. – Не сэндвич.

Я закатываю глаза и забираю батон, чтобы положить его назад в шкаф. Лэндон идет и садится за обеденный стол, а я собираю и разогреваю остатки ужина на вынос из итальянского ресторана двухдневной давности. Его не волнует, что это остатки, и он тут же принимается их уплетать. Тем временем я убираю бардак после завтрака, который все еще на разделочном столе. Иногда в такие времена я скучаю по своему эльфу… Не то чтобы я стал говорить это вслух, потому что уверен, это мне тоже очков не прибавит.

– Могу я здесь переночевать?

Лэндон задает вопрос с набитым ртом, и кажется, его вовсе не волнует, что у него, наверное, худшие манеры в истории человечества. Определенно он все еще не достиг того возраста, чтобы полностью осознать, что он часть очень важной семьи, и как следствие, должен соблюдать этикет. Определенно он все еще в том возрасте, когда не волнует ничего, кроме того, чтобы набить желудок и сказать все, что в голову взбредет.

– Не знаю, – говорю я, помахивая палочкой над посудой в мойке и отправляя ее мыться. – Ты спрашивал маму?

Мне даже не надо оборачиваться, чтобы знать, как он выглядит. Он уныло смотрит на стол и закатывает глаза:

– Уверен, я ее всю неделю не видел.

– Ты видел ее этим утром, – говорю я, сам закатывая глаза и останавливая его мелодраматичность. – Она была дома, когда я тебя забирал.

Но Лэндона не смущает факт, что его только что подловили. Он просто незаинтересованно пожимает плечами.

– Ну, может на минутку я ее видел.

Он пережимает. Клянусь, он просто перевоплощение Роуз. Я не знал ее в этом возрасте, но могу представить, что она вела себя точно так же. Может быть, даже хуже, потому что она точно любила создавать проблемы. У Лэндона не так много детей его возраста рядом, так что он не слишком много бед затевает. Он просто играет на публику. Я начинаю бояться своих будущих детей…

– Ты видишь маму каждый день, – многозначительно говорю я, не покупаясь на все это.

– Она всегда занята, – он закидывает еще несколько вилок еды в рот и делает большой глоток из стакана сока, который я ставлю перед ним. – Она, наверное, и не заметит, что меня нет дома.

Так вот оно что.

Я немного вздыхаю и падаю на стул с другой стороны стола. Я даже не понимал, как вымотан, пока не сел. Тренировка была очень тяжелая, тем более, что температура с каждым днем становится все выше. На улице чертовски жарко, а в квиддиче на ярком солнце нет ничего приятного.

– Лэндон, ты знаешь, твоя мама занята. Она не может это изменить.

Он пожимает плечами и не смотрит мне в глаза. Вместо этого он продолжает поглощать пищу и хмуриться, будто кто-то раздавил его котенка или что-то вроде.

Я не знаю, кого жалеть больше – Лэндона или его мать. Слышать эти жалобы от Лэндона для меня зловеще знакомо. Когда я начал узнавать Роуз, она обычно говорила о том, что ее родители вечно заняты, что их никогда нет рядом и они все время работают. Теперь она этого не говорит. Она выросла и поняла, что ее родители всегда были рядом, просто у них было больше обязанностей, чем у нормальных родителей. Из-за работы они всегда были заняты, но они никогда не игнорировали своих детей или их проблемы. Просто Роуз из тех детей, которым всегда нужно перекладывать вину на других людей, а Лэндон – поразительно такой же, как она. Не то чтобы он мог это контролировать. Он просто не достиг того возраста, когда начинают понимать.

Но все равно, уверен, это заставляет его мать чувствовать себя дерьмом.

Я не знаю, как она это делает. Я не знаю, как она управляется со всем этим вместе каждый день, потому что знаю, она чувствует себя так, будто вся ее жизнь разваливается. Не могу представить, каково это, но уверен, совсем не приятно. Но она потрясающе отлично справляется и сохраняет равновесие. Уверен, многих бы это так придавило, что они немедленно уволились бы, но она понимает, что нужна в министерстве. Она успевает работать и следить за всем дома. Я знаю, это сложно, потому что она все чаще отправляет Лэндона к нянькам, и уверен, она этого не хочет.

И конечно, это единственное, что видит Лэндон. Он не понимает, что его мать занимает самый высокий пост в стране. Не понимает, что у нее сотни и сотни обязанностей, которые нельзя передать кому-либо еще. Он просто видит, что ее нет, чтобы укрыть его одеялом или приготовить обед. И это тоже должно быть тяжело.

– Послушай, дружище, – говорю я, серьезно глядя на него, и у него наконец нет выбора, кроме как поднять глаза и встретить мой взгляд. – Она очень старается, чтобы все получилось, хорошо? Просто дай ей время.

Он вроде как расстреливает взглядом пространство перед собой, и его губы поджимаются.

– Я ее даже не вижу.

– Ты ее видишь…

– Я вижу бабушек с дедушкой чаще, чем ее, – дерзко говорит он и смотрит на меня так, словно вызывает меня с ним поспорить. Я не делаю этого, потому что он говорит правду. Я знаю, что его бабушки и дед занимают большую часть его дня.

– Моя мама работает все время, – тихо говорит он. – А мой папа не возвращается.

Я не знаю, что на это сказать. Тишина кухни словно громко кричит, и мы просто долго смотрим друг на друга. Что-то в его глазах словно просит меня сказать ему, что он ошибается. Это несколько отчаянный взгляд, но я не знаю, что с этим делать. Я не могу ему соврать, и поэтому я качаю головой.

И его сердитый взгляд переходит в полную хмурость.

Он отводит глаза и, кажется, совсем забросил еду. Его глаза бегают по стене за моей спиной с несколько секунд, а потом он наконец говорит:

– Не думаю, что это честно.

– Это нечестно, – соглашаюсь я. – Это дерьмо.

Я понимаю, конечно, что мне не следовало выражаться в присутствии семилетки, но Лэндон вроде не замечает. Он просто продолжает бесцельно скользить взглядом туда-сюда и с каждой секундой выглядит все печальнее. Это действительно ужасно вообще-то.

– Я не знаю, почему он умер, – бормочет он.

– Я тоже.

– Это нечестно, – снова говорит он и наконец смотрит мне в глаза. – И Роуз теперь уехала. И Хьюго уехал. И я даже не вижу маму, – он говорит это очень быстро, а потом прерывается на секунду. – И я очень скучаю по папе.

Я не знаю, что на это сказать. Наверное, это самое грустное, что я слышал в жизни, и я бы очень хотел, чтобы все это было неправдой. Я не думаю, что это честно, и мне ужасно его жаль, когда он снова отводит взгляд и смотрит на стол перед собой.

Но все же я могу сделать одну вещь и могу убедить его дать матери передышку.

– Твоя мама тоже очень по нему скучает…

Лэндон ничего не говорит сразу. Он продолжает смотреть на стол, и у меня ощущение, что он многое прятал в себе с тех пор, как умер его папа. Я не знаю, тот ли я человек, что должен с этим разбираться, но я здесь. А он, насколько я знаю, ничего такого никому другому не говорил. Может, он просто начинает мне доверять.

Кажется, будто проходит лет десять, пока он наконец поднимает глаза.

– Ей действительно грустно, – тихо говорит он. – И она много плачет.

Я не отвечаю на это сразу. Я не знаю, что сказать, на самом деле, потому что я никогда не видел ее плачущей, кроме тех дней сразу после похорон. Если она плачет, то у нее хорошо получается это скрывать.

И оказывается, так это и есть.

– Она прячется, когда плачет, – продолжает Лэндон, отвечая на незаданный вопрос. – Она думает, что я не слышу, но я слышу иногда.

Он выглядит печальным, стесненным и напуганным одновременно. Я знаю, что должен что-то сказать, потому что очевидно, что он в первый раз об этом заговаривает. Но что мне делать?

– Ей трудно, – говорю я, пытаясь что-нибудь сообразить. Это не то, что хочет слышать Лэндон, потому что он просто выжидающе смотрит на меня большими глазами, и я колеблюсь, пытаясь найти какой-нибудь смысл. – Она действительно старается, – честно говорю я, зная, что это правда. – Она не хочет быть такой занятой.

– Как ты думаешь, – медленно говорит Лэндон, – если бы мой папа вернулся… Мама была бы снова счастлива? И перестала бы плакать?

Я понятия не имею, что на это сказать. Лэндон говорит медленно и вымученно, и я вижу, что он, наверное, боится озвучить этот вопрос. Это действительно самое грустное, что я когда-либо слышал за всю жизнь.

– Лэндон, – говорю я ему, сделав глубокий вдох и пытаясь быть таким мягким, как смогу, – твой папа не вернется.

– Но если бы он мог, – говорит он, и его голос на этот раз тверже. Он напряженно смотрит на меня и кажется решительным, задавая вопрос, и у меня появляется ощущение, что он спланировал это и думал об этом долгие недели. – Как в сказке, которую я читал, когда был маленьким… Там был камень, и он мог возвращать людей назад. Людей, которые умерли.

Я просто смотрю на него. Он говорит о старой детской сказке о трех братьях. Это ужасно.

– Лэндон, это сказка, – я стараюсь не звучать сурово, но почти пугает, каким серьезным он выглядит. – Это просто выдумка. Нет камня, который мог бы вернуть людей после смерти.

– Но ты не можешь этого знать. Он может быть.

– Ничто не возвращает назад мертвых, – ровно говорю я. – И даже если бы это было возможно, люди в той сказке ведь не были счастливы, так?

Он хмурится и отворачивается. Знаю, что тут я его поймал. Вижу, он уже замечает огрехи в своем плане. Весь смысл той сказки был в том, что побег от смерти приносит лишь несчастье. И все равно от этого менее грустно это не становится.

– Я просто хочу, чтобы все снова стало нормальным, – тихо говорит он.

– В конце концов так и будет, – обещаю я. – Но прямо сейчас все странно. Так что дай маме передышку, хорошо? Потому что она действительно старается.

– Я хочу, чтобы вы с Роуз вернулись домой, – он громко вздыхает и кладет подбородок на стол, безразлично прикусывая губу.

– Хьюго вернется через несколько недель.

Он кивает, но ничего не говорит.

Я не знаю, что еще сказать или сделать, поэтому собираю его посуду и отправляю в мойку, где уже вымылось остальное. Лэндон просто сидит и ничего не говорит. Его ноги бесцельно болтаются туда-сюда под стулом.

– Хочешь здесь остаться? – наконец спрашиваю я, и он тут же выпрямляется и кивает. – Ладно. Я свяжусь с твоей мамой.

– Не говори ей, что я сказал, – тут же говорит он, и я вижу, что он боится от того, что выдал все свои секреты.

– Не скажу, – обещаю я. – Просто постарайся на нее не обижаться, ладно?

Лэндон кивает, поколебавшись, и я вижу, что это легче сказать, чем сделать. И все же, я уверен, теперь ему будет полегче, когда он сумел с этим с кем-то поделиться. Если это ему поможет, то это того стоит. Я просто не хочу, чтобы он в итоге ощущал ту же обиду, с которой так долго боролась Роуз. Ей было тяжело с этим покончить, и, судя по Лэндону, нетрудно представить, как легко он может пойти по такому же пути.

И я уверен, что у него закончилось бы куда хуже, чем у Роуз.

И они сейчас нужны друг другу больше, чем когда-либо.

========== Глава 59. Ал. 20 июня ==========

Это довольно странно, правда, – думать, что твои родители разводятся.

Я думал об этом раньше, полагаю, тогда, в Хогвартсе, когда они в первый раз чуть не сделали это. Кажется, я много тогда об этом думал. Но все стало лучше – или, по крайней мере, я думал, что стало. Так что услышать это было как снег на голову.

У меня было несколько недель, чтобы смириться со всем и осознать, но это все равно странно. Это ненормально, правда, и прежде всего потому, что мне даже не так уж и ужасно. Я имею в виду, мне не плевать: они мои родители. Но не то чтобы я был раздавлен. В общем-то, это какое-то облегчение. Не знаю, сколько бы я еще выдержал, что у них то все восхитительно, то они снова разбегаются. Не думаю, что они счастливы. Не знаю, были ли вообще. Полагаю, что были, наверное, когда мы были маленькими. Но последние несколько лет им просто было удобно, и они были любезны друг с другом, но я не назвал бы это любовью.

Не то чтобы я что-то знал о любви, конечно.

Как оказалось, я дерьмо во всем, что связано с отношениями и любовью. Полагаю, это еще одно, в чем я могу винить родителей, потому что они явно не особенно хорошо подавали нам пример. По крайней мере явно не тот, которому бы я последовал.

Элизабет меня бросила.

Формально я даже не знаю, можно ли бросить, если вы официально и не называли это отношениями. Но все же я считал ее своей девушкой, и, думаю, она считала меня своим парнем. Мы уже давно только друг с другом, пусть даже это и предполагалось большим секретом. Но три недели назад она пришла однажды утром после дежурства и сказала, что все кончено.

Я был удивлен увидеть ее в тот день, вообще-то. Я не ждал ее, и хотя обычно она заканчивает в одно и то же время каждое утро, мы обычно не видимся до обеда. Я только вставал и готовился ко дню, когда она неожиданно заявилась.

На самом деле я был рад ее видеть. Думаю, потому что я обычно всегда рад ее видеть. Она выглядела вымотанной, но все же улыбалась, когда пришла. И мы сели вместе за завтрак с тостами и яичницей. Все началось довольно нормально. Мы просто говорили об обычных вещах. Она рассказала мне историю о других аврорах с нашего курса и о том, как она заснула на дежурстве и ее чуть не уволили.

Все было нормально.

А потом она замолчала и положила вилку. Ей было неудобно, и я помню, как удивлялся, что происходит. Я видел, что что-то не так, но я не ожидал того, что она потом сказала.

– Я больше не хочу этим заниматься.

Вот так она и сказала. Так прямо, как смогла. Ни с того ни с сего.

И я просто смотрел на нее.

Элизабет всегда была одной из самых красивых девушек, что я встречал. Когда мы были детьми, она была самой хорошенькой в классе. По крайней мере одной из самых хорошеньких. Когда мы выросли, она осталась красавицей. И она все еще такая. И я точно помню, как она выглядела, когда сказала это, – такой же красивой, как всегда, но еще с чем-то в ней, чем-то совсем другим.

– Это… – ее голос затих, пока она старалась подобрать в уме верные слова. – Я думаю, нам не стоит видеться.

Я просто продолжал на нее смотреть. Я имею в виду, а что я должен был сказать? Оглядываясь назад, я полагаю, что была куча всего, что я мог сказать, но у меня не было времени осознать что-либо из этого тогда. Или мои мозги просто перестали функционировать. Не знаю. В любом случае, я просто смотрел на нее, не моргая, и, думаю, она решила, что должна что-то объяснить.

– Ты мне действительно нравишься, – тихо сказала она, и я видел по взгляду ее глаз, что она нервничает и ей не уютно. – Но все это… Это просто чересчур.

– Чересчур что? – это было все, что я мог сказать, хотя, полагаю, это был резонный вопрос. В конце концов, ее объяснение было чересчур загадочным.

– У тебя слишком много всего за душой.

Ого.

Даже вспоминая об этом сейчас, это все еще звучит так же грубо, как тогда. Я был потрясен, конечно. Это случилось ни с того ни с сего, и все, что я мог, – в шоке смотреть на нее. Она почувствовала себя виноватой, полагаю, что пришла и сказала это. Так что она постаралась подсластить пилюлю.

– Это не твоя вина, – быстро сказала она. – Просто думаю… Не уверена, что ты готов сейчас к отношениям.

Отношения.

Забавно, что она даже назвала это так, учитывая, что до той минуты я и не был уверен, что у нас все так. Может быть, и она не была. Может быть, это было просто оправдание, чтобы бросить меня и чтобы это показалось менее жестоко, чем было на самом деле.

Так что, потому что я не знал, о чем она на хрен, мне пришлось спросить:

– И что именно за душой?

И тогда она одарила меня жалеющей улыбкой, которая обычно бывает у людей, когда они пытаются не быть снисходительными. Она правда выглядела так, будто ей было меня жаль, и могу сказать вам, это просто выводило из себя.

– Просто со всем, что произошло, – сказала она, и ее голос замолк. – С твоим дядей. И твои родители… Я просто думаю, что у тебя много всего сейчас на руках. Не знаю, нужна ли тебе еще одна помеха…

И вот и все.

Она бросила меня, потому что я был психически ненормален, спасибо родителям за то, что великолепно разъебали мою жизнь. И, ах, да, еще что из-за меня убили моего дядю. Иными словами, я псих, и она не хочет с этим разбираться. Вот что это было на самом деле, и она была просто мила, что не стала это озвучивать. После этого она ушла, и я ее с тех пор не видел.

И, к сожалению, все это лишь маленькая вишенка на торте дерьма, которым сейчас является моя жизнь.

Меня бросила девушка. Родители едва говорят со мной. У меня нет друзей. Я безработный. Я не могу спать дольше одного часа, потому что каждый раз, когда засыпаю, вижу один и тот же кошмар. Зеленый свет и падающее тело. И это все такое реальное, наверное потому, что я по-настоящему это видел, и я не мог думать ни о чем другом с тех пор. Это все, что я вижу. И это снится мне каждый раз, когда я засыпаю.

И я ненавижу это. И это еще хуже, потому что я знаю, что Роуз, и Хьюго, и даже Лэндон… Они все знают, что случилось, и никто из них не будет смотреть на меня как раньше. И это хреново, потому что теперь я скучаю по Роуз даже больше обычного. Думаю, это, наверное, потому, что я полностью понял, что это действительно кончено. Мы уже даже не знаем друг друга по-настоящему, и мне бы хотелось, чтобы так не было. Она всю жизнь была моим лучшим другом, и теперь она нужна мне больше, чем всегда, но… Я не имею права просить ее об этом. Думаю, я ни у кого из них ничего не имею права просить.

Из-за чего моя дорога вниз на лифте в министерство магии становится еще страннее.

Я не был здесь с того дня, как уволился из аврорского отдела. На самом деле я действительно думал тогда, что это был последний раз, когда я туда вступаю. Но за прошедшие с того времени недели у меня было много времени все обдумать. И вот почему я здесь. Потому что я не могу ничего исправить с родителями, не могу исправить с Элизабет, не могу исправить с Роуз… Но я могу по крайней мере поправить что-то с одним человеком.

Кабинет тети Гермионы на самом нижнем этаже в самом конце прилично длинного коридора. Я не часто тут бывал, но достаточно, чтобы легко его найти. Кажется, будто я иду вечность, наверное потому, что я до смерти боюсь увидеть ее, не то что объясниться. Она может быть очень пугающей, и не совру и не стану говорить, что не бывало времен, когда я до смерти боялся ее. Она всегда была самой строгой во всей моей семье, и она никогда не давала спуску никому, кто был в ее доме: правила для ее детей касались и всех остальных так же, как и наказания. Так что я быстро выучился вести себя прилично в ее присутствии. Роуз вот почему-то этот урок пришлось учить долго.

Но теперь, оказывается, Роуз считает, что ее мама – самый великий человек на планете. Забавно, как это случилось… Я вырос, считая, что моя мама – классная, и у нас никогда не было всякой драматичной фигни с кем-либо из родителей. Роуз же росла с убеждением, что ее родители поставили себе целью своего существования испоганить ей жизнь. И посмотрите, как все теперь. Безумие.

Здесь три аврора, два ассистента и один журналист дожидаются за дверью кабинета. Не уверен, что тут делает журналист, но полагаю, что пытается сладкими речами выбить какое-нибудь эксклюзивное интервью. Все остальные его вроде как игнорируют, но смотрят на меня. Авроры старше и выше меня по званию, и если бы не тот, кто мой отец, уверен, они бы и не знали, что я когда-то был членом их отдела. Ну а так, они меня узнают и смотрят с любопытством, и это заставляет меня задуматься, что же проносится у них в головах. Уверен, я был темой самого большого скандала в их отделе за последние несколько лет, что они видели, но я игнорирую их. Ассистенты тоже узнают, кто я, просто раз кинув на меня взгляд. Это одно из раздражающих последствий того, что я похож на отца.

– Я могу войти? – спрашиваю я одного из них, кивая на закрытую дверь. – Она моя тетя, – говорю я без особой нужды, хотя знаю, что все в зоне видимости на хрен отлично знают, что она моя тетя. Ассистенты переглядываются, а потом смотрят на авроров, которые старательно избегают моего взгляда.

Наконец одна из них набирается смелости мне ответить:

– Я узнаю, свободна ли она.

Все это просто смешно. Не знаю, почему я решил прийти к ней на работу вместо того, чтобы просто дождаться, пока она придет домой. Наверное потому, что не чувствую, что мне будут рады в ее доме. Не думаю, что она заставила бы чувствовать себя неуютно, но все равно было бы неудобно. Быть в общественном месте куда легче.

Ассистентка исчезает за дверью кабинета и остается там чересчур надолго для простого вопроса, могу я войти или нет. Но наконец она возвращается и оглядывает меня.

– Она сказала, что вы можете войти, – коротко говорит она и оглядывается на журналиста, который не слишком рад, ведь ему несколько раз отказывали. Но мне плевать на журналиста, и я не благодарю ассистентов или авроров за то, что помогли пройти. Я просто проталкиваюсь мимо них и прохожу сквозь тяжелые двойные дубовые двери кабинета министра магии.

Он большой, правда. Наверное, в три раза больше, чем папин, а у того он точно не маленький. Он даже больше, чем кабинет директора Хогвартса, хоть и не так ярко украшен. Но выглядит он важно. В ту же секунду, как вы входите, вы напуганы всем этим.

Но тетя моя выглядит совсем не устрашающе.

– Привет, – бодро говорит она, нацепив огромную фальшивую улыбку, которую она заставляет себя носить последние несколько месяцев. Все знают, что она фальшивая, но никто ей об этом не говорит. Кто бы рискнул?

– Привет, – говорю я, и мой голос куда менее веселый, чем ее. Но все же я набираюсь сил нацепить собственную фальшивую улыбку, вхожу в кабинет и прикидываюсь, что не замечаю горы документов на ее столе. Я явно отвлекаю ее, но она ничего не говорит.

– Не ждала тебя здесь, – она все так же сохраняет улыбку, и это немного напрягает, то, как ее глаз она ни капли не касается.

– Ага, – говорю я, внезапно ощутив всю свою нервозность. Не знаю, откуда она взялась, но она есть, и ее трудно спрятать. – Я просто… Я просто давно тебя не видел, – по-идиотски заканчиваю я, бесстрастно пожимая плечами.

Звучит глупо, конечно же, потому что у меня нет привычки ходить к дядям и тетям на работу. Она не покупается, но ничего не говорит. Вместо этого лишь призывает напитки и протягивает мне один. Я с благодарностью принимаю, радуясь, что что-то промочит мое горло, которое пересохло от одной только мысли о предстоящем разговоре.

Черт, я даже не знаю, как это начать. Часть меня кричит поговорить о погоде, или предстоящем дне рожденья бабушки, или о чем-нибудь столь же тупом. Другая же часть говорит, что я пришел сюда не без причины, так что я должен делать то, за чем пришел.

От этого не легче.

– Роуз нравится ее школа? – спрашиваю я, труся при мысли о главной теме и решая заговорить о чем-нибудь другом. В крайнем случае, начало разговора. Может быть, в итоге удастся хотя бы вызвать сочувствие.

Тетя Гермиона отпивает из своей чашки, а потом присаживается на край своего стола. Я сажусь на один из стульев, чтобы не стоять неловко.

– Ей там не нравится, – медленно говорит она. – Но она справляется.

– Я с ней не говорил.

Я говорю это и смотрю на нее, чтобы увидеть ее реакцию. Конечно, она не удивлена, что мы мало общаемся. Уверен, она знает, что Роуз не слишком легко приняла новости, что ее отец прыгнул передо мной, спасая от убивающего заклинания. Она умудряется не сказать ничего, что подтвердит, что она поддерживает свою дочь в ненависти ко мне.

– Думаю, она занята, – легко говорит она. – Ей много надо нагнать до последних экзаменов.

Киваю и смотрю вниз на невероятно сверкающий каменный пол. Не знаю, что точно сказать, так что колеблюсь некоторое время, но потом наконец вздыхаю.

– Мне по-настоящему жаль.

Я говорю это быстро, не поднимая глаз. Я чувствую взгляд тети на себе, и уверен, она удивляется, о чем я на хрен. Слишком неприятно даже думать о том, чтобы поднять голову и встретить ее взгляд, так что я продолжаю смотреть на пол и жду, что она что-то скажет.

Она отвечает вопросом вместо ответа.

– О чем тебе жаль? – она кажется искренне удивленной, но я не уверен, насколько это правда, а насколько она притворяется, чтобы мне было легче. Может быть, она думает, что, если она прикинется, будто не понимает, за что прошу прощения, мне будет легче.

– Обо всем, – говорю я, все еще не доверяя себе поднять голову и посмотреть ей в глаза. – Я просто… Это все моя вина, и я не хотел, чтобы так получилось.

Мне не нужно говорить. Она знает, о чем я, и думаю, нам обоим будет легче, если я не стану вслух напоминать о смерти. Это первый раз, когда я прошу у нее прощения, и я действительно слишком нервничал, чтобы быть рядом с ней чаще, чем это совершенно точно полагается. На самом деле меня немного подташнивает, когда я ее вижу.

На некоторое время повисает тишина, и наконец я слышу, как она соскальзывает со своего места со стола.

– Ал, – тихо, медленно говорит она, и я уверен, что ее фальшивая улыбка теперь исчезла. – Это не была твоя вина.

Я не в первый раз это слышу. Каждый раз, когда я признаюсь вслух, кто-нибудь говорит, что это не была моя вина. От этого в это лучше не верилось. Воспоминание о том, как на меня указывает палочка и сверкает зеленый луч в моем направлении, не исчезает. Все это со мной.

– Но оно предназначалось мне, – говорю я, понижая голос и поднимая глаза. – Оно должно было ударить меня.

У нее странное выражение лица. На секунду я даже верю, что вижу, что часть ее говорит, что она хотела бы, чтобы оно и правда тогда меня ударило. Но она этого не говорит, и когда я снова на нее смотрю, этот взгляд исчезает. Вместо этого на лице ее все та же тихая печаль.

– Оно тебя не ударило, – наконец говорит она, и в ее голосе появляется сталь. – Он не позволил бы тебе пострадать.

– Но это ничего не меняет, – сразу же отвечаю я. – Это все еще моя вина, потому что он бы и не вошел в ту комнату, если бы не я!

– И то, что ты винишь себя, тоже ничего не меняет, – говорит она, и ее голос умудряется оставаться спокойным. – Он умер, спасая тебя. Ты в безопасности. Это не твоя вина.

Почти злит слышать такое. Как будто никто не понимает, что я не могу забыть об этом ни на секунду. Я даже не понимаю, что мои глаза на мокром месте, пока не чувствую, что слеза намочила очки. Чувствую себя идиотом, конечно, и полнейшим придурком, что сижу тут и реву, как пятилетка. И даже не уверен, почему плачу – наверное, все вместе. От этого я чувствую себя ребенком.

– Почему ты уволился, Ал?

Она ни с того ни с сего задает этот вопрос, и я смотрю на нее, чувствуя себя еще большим ребенком, чем секундами ранее. Она с любопытством смотрит на меня, хотя в лице ее нет признаков агрессии. Она смотрит на меня совсем не так, как папа, когда задавал тот же вопрос.

Может быть, поэтому отвечать ей намного легче.

– Я недостаточно хорош для этого.

Она ничего не говорит, просто смотрит на меня и часто моргает. Потом она скрещивает ноги, откидывается назад и глубоко вздыхает.

– Хьюго хочет пойти туда.

Это для меня новости. В первый раз об этом слышу. Это вроде как удивительно, потому что не помню, чтобы Хьюго когда-то намекал, что хочет стать аврором. Но, опять же, не думаю, чтобы я когда-либо слышал что-нибудь о планах Хьюго.

– Он уже подал заявление?

Тетя Гермиона кивает. У нее опять какое-то странное выражение лица.

– Я не хочу, чтобы он туда шел.

И меня словно бьет осознание, что это просто беспокойство. Она боится.

– Хьюго будет хорош, – говорю я.

– Правда?

Я киваю, когда обдумываю это.

– Думаю, Хьюго сильнее, чем люди о нем думают…

Она тоже медленно кивает, и грустная улыбка пробегает по ее лицу.

– Я просто волнуюсь за него. Это все. Знаю, что справится.

– Справится куда лучше меня.

Она качает головой.

– Ал, не думаю, что ты должен делать это, если тебе не хочется. Но я и думаю, что ты не должен был увольняться только потому, что чувствовал себя ответственным за что-то, что не в твоей власти.

В точности то же, что сказал мой отец, но в куда более приятной форме. Но я сам качаю головой, потому что уже обдумывал это.

– Я не хочу этим заниматься, – честно говорю я. – Я не знаю, чего я хочу, но это не оно. Но у Хьюго все будет отлично.

– Знаю, что будет, – говорит она, и эта грустная улыбка все еще тут. Но потом она снова цепляет ту, фальшивую, и пытается шутить. – Просто волнуюсь, как обычно делают старухи.

Я закатываю глаза и встаю. Она снова улыбается и тоже встает.

– Спасибо, – говорю я. – За все.

Она обнимает меня, и я спрашиваю себя, понимают ли ее дети, как им повезло. Кстати, о ее детях.

– Вы скажете Роуз, что мне жаль?

Тетя Гермиона отстраняется и держит меня на вытянутых руках.

– Во-первых, перестань просить прощения. Тебе не за что извиняться. А во-вторых, обещаю, Роуз вернется. Просто дай ей время.