Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

Я несколько секунд пытаюсь выдавить слова, и когда наконец получается, я выгляжу тупым идиотом.

– Думаю, нам нельзя этого делать.

Я вижу, что Аманда думает, что я спятил. Ну, черт, насколько я понимаю, я, скорее всего, действительно спятил. Я имею в виду, какого хрена тут вообще происходит? Но я знаю, что происходит. Может, я не признаюсь, но я знаю, что происходит, и знаю, почему это не должно случиться.

– Ты серьезно? – спрашивает она, и ее голос тих и почти шокирован. Она выглядит так, будто хочет швырнуть в меня проклятьем, и не думаю, что стоит ее за это винить. Я с секунду ничего не говорю, и она в неверии качает головой. – Ты нахер серьезно?

– Я просто… – я пару раз сглатываю, изо всех стараясь, чтобы кровь вернулась назад к моему мозгу, чтобы я наконец смог выдать связную мысль. – Мы пьяны…

Аманда смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я почти знаю, о чем она думает. Но все же она и сама не может выдать связного предложения, потому что она повторяет свою предыдущую фразу:

– Ты нахер серьезно?

– Но ты сказала… – мне хочется вернуть все назад и снова продолжить раздеваться. Какого хрена со мной не так? Но нет. Нет, я знаю, что она сказала. – Не думаю, что ты захотела бы этого, если бы была трезва, – говорю я быстро, стараясь сразу донести мысль.

Я почти жду, что она ударит меня, или проклянет, или, по крайней мере, начнет на меня орать. Но она ничего этого не делает. Я бы действительно хотел, чтобы сделала, потому что это было бы лучше этого ее взгляда. Она выглядит… опечаленной. И растерянной. И мне хочется, чтобы я ничего этого не говорил.

– Аманда… – я приподнимаюсь чуть-чуть и опираюсь на локти. Она тоже привстает и заправляет прядь волос за уши, прежде чем осознать, что она полураздета, и скрестить руки на груди. – Слушай, – заикаюсь я, – если ты хочешь…

– Я не знаю, чего хочу, – бормочет она и смотрит вниз, чтобы избежать моего взгляда.

– Прости, – быстро говорю я, хотя сам не знаю, за что извиняюсь. – Я… Я имею в виду, тебе решать. Я просто… Я просто не хочу, чтобы ты думала, что я… – я не могу подобрать слов. – Что я пользуюсь тобой и все такое.

Я знаю, это звучит глупо, и она знает. Мы оба знаем, что так бы не было. Но думаю, она понимает, о чем я говорю. Она долго смотрит вниз, на кровать, а потом встает. Она поднимает рубашку и натягивает ее через голову, еще больше взлохмачивая волосы. Все мое тело сейчас будто взорвется, и оно чувствует себя преданным моими же головой и языком. Наверное, это так и есть.

– Давай просто… – она качает головой и приглаживает волосы. – Давай просто забудем это, хорошо?

– Аманда…

Но она обрывает меня.

– Нет, мы просто… Мы просто разберемся с этим, хорошо? – она говорит скоро и нервозно, и у меня появляется ощущение, что мы не будем ни в чем разбираться. Но я ничего не говорю. Я просто сглатываю и киваю, изо всех сил стараясь не замечать острую боль во всем теле.

И тогда Аманда уходит. Она уходит вниз по лестнице и назад в сад, где, думаю, сможет дизаппарировать. Мне хочется умереть. В прямом смысле. Я не знаю, почему я такой ненормальный, что даже не могу трахнуть девчонку, когда появляется такая возможность. Я всегда все расхреначиваю. Блять, блять, блять.

И теперь я не только ни с кем не переспал, а еще и сделал все совершенно неловким, и Аманда никогда со мной больше не заговорит. Она теперь будет избегать меня любой ценой, потому что ей стыдно. А я только ее вернул.

Блять, блять, блять.

A/N Блин, Аманда – настоящая святая. Я бы просто убила на фиг :))))

========== Глава 52. Кейт. 29 апреля ==========

Кажется, будто я каждый день узнаю что-то новое о Джеймсе.

Например, вчера я узнала, что он ненавидит привкус карамели. Он не против настоящей карамели, но он абсолютно против продуктов с привкусом карамели. Я этого не знала. Это одна из тех вещей, что жена должна знать о муже, и я рада, что могу сохранить это где-то в уголке своего мозга, зарезервированного для такого рода мелких деталей.

Но иногда я узнаю не такие незначительные мелочи, как любимые конфеты. Иногда я узнаю действительно важные вещи, по-настоящему глубокие, то, в чем он обычно не признается. Иногда я узнаю что-то сразу, а иногда бывает такое, что я и раньше подозревала, а теперь это вдруг вываливается, и вовсе не потому, что он этого хочет. И многое из этого все объясняет.

Например, кто знал, что Джеймс испытывает такое отвращение к своей семье? Я имею в виду, ну, да, очевидно, я всегда его знала, так что я всегда знала, что у него была эта идиотская обида на родителей, как обычно это бывает у богатеньких детей, когда их пресыщенность возвращается и ранит их, и они в итоге невероятно злятся и перекладывают вину за свою тупость на других. Но потом я увидела его семью своими глазами и поняла, что он не преувеличивал, когда говорил, что у них там абсолютно все не функционирует. Я уже начинаю думать, что его мать – настоящая сука…

Но это из тех вещей, что нельзя говорить мужчине. Или вообще кому-нибудь. Ты не можешь просто так вылезти: «Ага, ага, твоя мамуля – сука», потому что это определенно из тех ситуаций, когда это нормально, когда говоришь ты, но, если это произносит кто-то другой, это первейший грех. Но не стоит упоминать о том, что мне не показалось, что моя свежеобретенная свекровь встретила меня с распростертыми объятьями. А в отношении своего свекра я, кроме страха, ничего не испытываю.

Но Джеймс: для него это большее.

Он мужчина, понимаете. Из подтипа Мужчина-Заносчивый-Ублюдок. У него нет привычки бегать вокруг, вопя о своих чувствах и всем таком. Но иногда он просто не может сдержаться. И чем больше он говорит о своих родителях, тем больше я начинаю понимать, что весь этот гнев, вся эта обида на самом деле прикрывают настоящую боль. Хочет он это признавать или нет – не суть важно. Важно то, что он действительно чувствует боль, которую причиняют ему его родители, и я думаю, что в тот вечер все стало настолько ясно, что даже он не мог это больше игнорировать. Я говорю о том вечере, потому что я действительно думаю, что это стало моментом, когда у него пелена упала с глаз. Или, по крайней мере, ему пришлось признать очевидное. Но он не хочет это признавать. По крайней мере вслух. Он говорит, что все в порядке, и я не знаю, как заставить его раскрыться. Вот почему я зову на помощь.

И помощь эта приходит в лице Роуз Уизли.

Мы с Роуз в последнее время начали часто общаться, к неудовольствию Джеймса. Я не знаю, что он думает, может случиться, или почему он ведет себя так, будто терпеть это не может. Правда, он даже не ненавидит Роуз, во всяком случае больше не ненавидит. Они нормально ладят, хотя, конечно, не теряют шанса устроить склоку. Они ведут себя, как шестилетки, клянусь. Как будто в ту же секунду, как они видят друг друга, вся их взрослость улетучивается. Они просто обожают издеваться друг над другом, наверное. Не знаю. Я просто не обращаю на них внимания.

Но все же. Даже если Роуз и ведет себя так, будто ненавидит Джеймса, она лучшая, к кому я могу обратиться за советом насчет его мышления. И я оказываюсь права, когда предполагаю, что у нее есть инсайдерская информация.

– Родители Джеймса – психи.

Она говорит это прямо, продолжая при этом намазывать маслом свой тост. Думаю, мое удивление явно написано на моем лице, потому что она откладывает нож и слизывает масло с пальцев.

– Я имею в виду, я их люблю, – пожимает она плечами. – Они мои крестные. Но все равно. Они психи.

Я едва ли ей что-то говорила. Все, что я рассказала, так это то, что Джеймс прикидывается, будто то, что его родители с ним не говорят, его не волнует. Но Роуз, кажется, точно знает, что происходит, еще до того, как я ей говорю. Она не выглядит удивленной, или шокированной, или что-то такое. Она просто продолжает готовить себе завтрак.

– Он даже не отвечает на их письма и все такое, – серьезно говорю я. – И его отец заглядывал пару дней назад, и Джеймс сбежал на несуществующую тренировку…

– Ну, а что точно случилось? – Роуз заканчивает готовку своего тоста и откусывает от него. – Почему он вдруг перестал разговаривать с ними.

И я ей рассказываю. Я рассказываю ей о том вечере. Я рассказываю ей все, что сказала его мать, и все, что его отец не сказал, а она просто продолжает есть тост, пить сок и молчать, пока я говорю. Когда я заканчиваю, она перекидывает волосы за плечи и хмурится.

– Его родители… – она так останавливается, что кажется, будто она серьезно обдумывает свои слова. – Его родители не слишком друг друга любят.

– Да что ты, – не понимаю, с чего она указывает на очевидное: до меня лично это дошло, когда его мать открытым текстом заявила, что вся ее жизнь – катастрофа, потому что она вышла замуж и родила детей такой молодой.

– Ну, может, это не совсем честно, – отступает Роуз. – Они любят друг друга, наверное, но у них столько проблем.

– Проблем в том смысле, что они ненавидят друг друга за то, что поженились, и ненавидят своих детей за то, что те родились? – я даже не осознавала, насколько я зла, пока это не вырвалось. Я даже не настолько их знаю, чтобы так на них злится, но, думаю, теперь я и сама начала держать на них обиду, видя последний месяц, как несчастен Джеймс. Думаю, это одна из тех бессознательных защитных реакций, когда обижают или расстраивают тех, кого ты любишь.

– Они не ненавидят своих детей, – не колеблясь, говорит Роуз. – Они, наверное, игнорировали их больше, чем надо было… Но они их не ненавидят.

– Ну, тогда им надо научиться общаться с детьми, не отталкивая их от себя и не заставляя их чувствовать корнем всех проблем на свете! – ого. Кажется, я действительно зла. Я не могу остановиться от того, чтобы сказать то, что я так давно хотела сказать Джеймсу. – Его мать – сука.

– Она не сука, – Роуз кажется оскорбленной этим заявлением, и я задумываюсь, не из той ли она категории, что и Джеймс, из людей, которым не стоит говорить такое. Ну и ладно, мне плевать. – Она действительно мне много помогала, когда я не могла идти с этим к родителям.

Я с трудом подавляю желание закатить глаза. Полагаю, что Роуз, мастерица закатывания глаз, оскорбляется, когда кто-то проделывает такое с ней. Но все же я не подслащиваю пилюлю.

– Ну, тогда тебе повезло, потому что Джеймсу она точно не помогает.

Роуз некоторое время ничего не говорит. Она несколько секунд пьет сок и наконец вздыхает.

– Я ее люблю. Но я думаю, что она из тех женщин, которым лучше быть тетками, чем матерями, – она заправляет выбившийся локон. – Она классная тетя, но не знаю, насколько она это распространяет на собственных детей, – наконец признает она.

Не распространяет. Могу заверить. Джеймс не испытывает ничего, кроме горечи, из-за того, что его мать перекладывает свою неудовлетворенность на него. И неважно, с какой стороны вы на это посмотрите, столько горечи – это опасно. И это нервирует меня, потому что Джеймс не заслуживает всего этого. Это не его вина, и он заслуживает лучшего со стороны людей, которым полагается вроде бы слепо любить его, несмотря ни на что.

– Она думает, что я охотница за деньгами.

Это я тоже произношу ни с того, ни с сего, но, похоже, сегодня мне трудно держать язык за зубами. Все, что приходит мне в голову, тут же слетает с моего языка почти одновременно. Не могу остановиться. И, наверное, мне плевать.

Но Роуз смеется над последней фразой.

– Ну, разве их можно за это винить? – спрашивает она, и я в неверии смотрю на нее. Когда она перестает хихикать, она отвечает на свой вопрос. – Она, наверное, не может представить ни единой другой причины, чтобы кто-нибудь в своем уме захотел выйти за Джеймса!

Я знаю, что я, наверное, должна оскорбиться, но я не могу сдержать смех. Она говорит это так прямо и серьезно, что ее ненависть к Джеймсу почти забавна.

– Слушай, – говорит Роуз, когда окончательно прекращает смеяться. – У Джеймса была слишком высокая планка, которую следовало достичь, и его никогда не учили, как ее правильно достигать.

Это простая фраза, и звучит она глубоко. Я не удивлена, потому что Роуз невероятно умна, и, даже несмотря на ее сарказм и вредность, обычно то, что она говорит, очень умно и глубоко. Это странно, и мне определенно понадобится время, чтобы к этому привыкнуть.

– Но что за планка? – спрашиваю я, несколько растерянная. – Он не хочет быть ни в чем похожим на отца.

Роуз лишь качает головой.

– Он не может быть, как отец, так что, конечно, он не хочет, – я просто смотрю на нее. Теперь я вообще ее не понимаю. – Джеймс и его папа – почти полные противоположности. Они не понимают друг друга, и потому оба притворяются, что им плевать.

Я не знаю, о чем она говорит. Все, что я знаю, что это звучит так, будто она пытается оправдать людей, которых минутами раньше назвала «психами». Но все же, звучит это странно знающе. Я просто не понимаю, наверное, потому что Джеймс никогда не намекал, что хочет достичь планки, заданной отцом. На самом деле, если он когда об этом и говорил, так это когда ныл, как это нечестно, что его видят только как Поттера. Он часто разыгрывал эту карту с бедным маленьким богатеньким мальчиком, но это никогда не было в том смысле, что он хочет идти по стопам отца и все такое.

– Я знаю, ты, наверное, не понимаешь, – Роуз будто читает мои мысли. – Я думаю, это одна из тех вещей, которую надо пережить, чтобы понять.

– О чем ты говоришь? Что пережить? Пережить жизнь ребенка, у которого есть все на свете, но при этом мириться с фактом, что родители не хотели бы, чтобы он рождался?

– У Джеймса не было всего на свете, – спорит Роуз. – Ни у кого из нас не было. Я знаю, все так думают, но это неправда.

Я понимаю, что Роуз, скорее всего, несколько заблуждается касательно этой темы, учитывая, что и она тоже избалованная богатенькая девочка, у которой в жизни никогда не случалось так, чтобы она не получала то, что только захочет. Я думаю, этим ребятам трудно увидеть правду, потому что Джеймс тоже этого не признает. Но это явно правда.

Но Роуз тут же продолжает, не давая мне и слова вставить.

– Мы же не выросли во дворце со слугами. У нас были довольно нормальные жизни, – она останавливается на секунду, прежде чем добавить. – Во всяком случае до Хогвартса.

– А это какое ко всему имеет отношение? – чувствую, что мы уходим от темы, но мне хочется знать, о чем она.

Роуз уже закончила есть свой завтрак к этой минуте, и она просто пьет сок в своем стакане. Кажется, она обдумывает свои следующие слова.

– Мы не знали о наших родителях до того, как пошли в школу, – я просто смотрю на нее, потому что да что за нафиг она вообще говорит? – Я имею в виду, мы кое-что знали, но нас не растили на публике. Джеймс, Ал и Лили выросли за городом… Мы с Хьюго в маггловском районе… Единственные, кого мы знали, были члены нашей семьи, а они никогда об этом не говорили. Мы понятия не имели о том, что наши родители знамениты. И что мы сами будем знамениты, когда пойдем в школу.

Я думаю о том времени, когда я впервые встретила Джеймса, и не помню никаких признаков того, что он не знал, кто и что его отец. Он всегда был наглым и заносчивым, даже когда ему было одиннадцать. Может, у Роуз несколько перекошенный взгляд на эти вещи, потому что она была точно такой же. Я почти что-то говорю, но решаю, что Роуз точно оскорбится и или врежет мне, или перестанет давать советы.

– Это многое изменило, – продолжает она. – И, думаю, многие проблемы Джеймса от этого.

– Его проблемы из-за того, что его никогда не заставляли быть ответственным, и в том, что никогда в жизни никто важный не замечал, что именно он делает или не делает, – ну простите, но не думаю, что мы должны тут сидеть и оправдывать его, пусть даже теперь я и понимаю, что во многом вина на этом лежит на окружении, в котором он вырос. Я люблю его, но даже я не буду пытаться оправдать или придать смысл его поведению.

Роуз просто пожимает плечами и откидывается назад на стуле.

– Если бы ты слышала, что его мать ему сказала… – я все еще шокирована этим. – Его родителям плевать, что он делает, им важно только то, что он предположительно разрушил все, чего они хотели. Как будто у него был выбор.

– Его родители не любят друг друга, – повторяет Роуз, и на этот раз она говорит это более вымученно. – И уже давно. Им следовало разойтись много лет назад, когда у них в первый раз был шанс. Но это не значит, что им плевать на своих детей.

– Роу…

Но она прерывает меня.

– Их легко винить, – говорит она, и я удивлена, когда слышу, как начинает дрожать ее голос. – Я знаю, потому что я долгое время винила своих родителей за все. Я все время думала, что они всегда слишком заняты и слишком озабочены собой, и я всегда обижалась, что люди ждут, что я буду такой же, как они, – она ждет насколько секунд, прежде чем продолжить, и кажется, что она немного впадает в истерику. – Я не такая, как они. Я не могу достичь и половины того, что они сделали… У меня нет судьбы изменить мир.

Я не знаю, что сказать. Я не могу ничего посоветовать, потому что у меня нет пары знаменитых родителей, которые помогли спасти мир. Я не видела своего папу с тех пор, как мне исполнилось два, а моя мама – невероятно обычная женщина, которая прожила жизнь, меняя мужей для высшего общественного статуса. Не поймите меня неверно, я люблю свою мать. Но мне от нее не перешло великое наследие, которое мне следует повторить. Для моей мамы самое величайшее мое достижение – я вышла за Поттера, не то, что я рвала задницу за учебой ради хороших отметок, не то, что гробилась на работе, зарабатывая себе на жизнь, не то, что в итоге получила достаточно приличный пост. Нет, я действительно ничего не могу посоветовать людям, о чьих родителях пишут в учебниках истории, о том, как им можно хоть в чем-то с ними сравниться.

Роуз снова теребит волосы и смотрит вниз на свои колени. Она расстроена, я вижу это. Я уверена, что, говоря о родителях, она вспоминает отца, и я не хочу, чтобы она расстраивалась. На самом деле я вовсе не хотела, чтобы разговор пошел таким путем.

– Но мои родители всегда меня любили, – ни с того ни с сего говорит она, и это меня действительно удивляет. – И это было неправильно и незрело с моей стороны обвинять их во всем, потому что они поступали, как они думали, правильно. Я была просто эгоистичной и испорченной, – она поднимает глаза и смаргивает набежавшие слезы. – Вот почему я была так зла на Лили, когда она устроила всю эту тупую хрень. Потому что у них с Хьюго было полно времени посмотреть на всех нас и понять, какие мы тупые. Но она хуже нас всех, и это меня просто бесит!

– Джеймс сказал мне, что случилось у Ала, – осторожно говорю я, потому что не уверена, насколько прямой в этом смысле хочет быть Роуз. Уверена, она была в ярости, и, думаю, трудно ее за это винить. Но все же, думаю, мне хочется знать ее мнение. Джеймс был очень расстроен, когда услышал об этом, но он был больше обеспокоен, чем зол. Лили уже вернулась в школу, так что у него не было возможности поймать ее и вбить в нее немного благоразумия. Я не очень хорошо знаю Лили, но подозреваю, что большей частью Джеймс так расстраивается из-за нее потому, что видит в ней себя и тайно винит себя в том, что не был для нее хорошим примером для подражания.

– Она меня так бесит! – взрывается Роуз, и ее лицо заливается таким же красным цветом, как бывает у Джеймса. Ого, вот это странно… – Она должна была учиться на наших ошибках, но вместо этого она только еще больше проблем создает! Она просто сука!

Я знаю всю историю о том, что Лили сделала с младшим братом Роуз, так что я не удивляюсь, что она так к ней груба. Она определено очень старается защищать своих младших братьев, что неудивительно, ведь это нормальное поведение для старшего ребенка в семье. Хотя Джеймс никогда не стремился защищать своих младших. И опять же, думаю, это потому, что хоть Роуз и полагает, что их семьи совершенно одинаковые, на самом деле это не так. Роуз и ее брат кажутся куда более зрелыми и благодарными детьми, чем Поттеры, и это означает только то, что они выросли в разных условиях, и ее родители действительно сумели привить своим детям истинные ценности. И, очевидно, они не сомневаются в любви родителей к ним. Может, Роуз в прошлом и сомневалась, но теперь она увидела правду и повзрослела. Не думаю, что у Джеймса или Ала с Лили вдруг случится подобное прозрение. Наверное, поэтому у них такая враждебность по отношению друг к другу и к родителям.

– Но Джеймс, Лили, даже Ал… – Роуз на секунду хмурится. – Они как будто даже не хотят учиться. Насоздавали себе проблем, а теперь винят в этом родителей. Я с этим не согласна.

– Но разве ты не думаешь, что тут во многом их родители виноваты?

– Думаю, иногда настает момент, когда пора вырасти и начать брать ответственность на себя, – теперь она звучит невероятно здраво, и я молча смотрю на нее, когда она продолжает свое объяснение. – Да, их родители натворили много, чего не стоило. Они много нахерачили. Мои родители много нахерачили. Совершенства не бывает. Но мы больше не малые дети, так что это наш выбор, как себя вести в разных ситуациях и обстоятельствах. И не думаю, что Джеймс или другие это понимают. Думаю, им легче винить других.

– А разве их родители не должны тоже брать на себя ответственность?

Она кивает:

– Да. Должны. Но если они этого не делают, это больше не должно влиять на их детей так, потому что они больше не дети. Они теперь могут принимать свои решения, и делать свой выбор, и понимать, что то, что они не могут изменить обстоятельства, не значит, что они не могут контролировать свою реакцию на эти обстоятельства.

Я безмолвно на нее смотрю, пытаясь осознать, что она сказала.

– Ты заставляешь все это казаться таким простым.

Роуз просто пожимает плечами, и по ее губам пробегает тень усмешки.

– Ну, я долго ходила на терапию, – твердо говорит она.

Она шутит, но я не могу не спросить:

– А ты никогда не думала этим заниматься?

Она вопросительно смотрит на меня:

– Хм?

– Ну, ты уже половину курса академии целительства прошла. Не думала идти в психологи?

Она тут же напрягается и резко убирает волосы с лица.

– Я не собираюсь возвращаться, – вяло говорит она.

– Почему нет? – я знаю, что она не возвращалась после смерти отца, но не знаю, какие на это причины.

– Потому что это сейчас не важно. Мне нужно убедиться, что моя семья в порядке.

– Думаю, с твоей семьей все будет хорошо, – уверенно говорю я ей. – Твоя мама кажется потрясающе сильной.

– Она такая.

– А твои братья оба умные и образованные, – она кивает, и я чувствую в этом ее жесте гордость. – Думаю, они справятся.

Но Роуз не сдается.

– И кроме того, академия далеко от Скорпиуса.

– Это всего еще год, – говорю я ей. – А после можешь делать все, что хочешь.

– Год это долго, – пусть и довольно здравая в деле управления своим счастьем, она к тому же ужасно упряма.

Я думаю о том, что в тот вечер сказала ее тетка, и решаю об этом упомянуть:

– Ты же не хочешь в итоге обижаться.

– Обижаться на кого? – быстро спрашивает она. – На Скорпиуса? Я его люблю.

– Единственная причина, почему мать Джеймса так несчастна, в том, что у нее никогда не было карьеры, о которой она мечтала. Ты же не захочешь закончить, как она?

– Не закончу, – твердо говорит она. – Если я брошу академию, это будет мой выбор. Это не имеет отношения к другим.

– Но разве ты не хочешь помогать людям?

– Конечно, хочу, – говорит она и закатывает глаза. – Но полно и других способов им помогать.

Я же лишь качаю головой.

– Я просто думаю, что у тебя это очень хорошо получится, – честно говорю я ей. – Ты хорошо разбираешься в людях.

– Я же говорила, долго ходила на терапию.

– И разве она тебе не помогала?

Она кивает.

– Тогда почему бы тебе не помогать другим, как когда-то помогли тебе?

Она ничего не говорит. Она выглядит почти сердитой на меня, но не выплескивает этого. Полагаю, она больше зла на себя за то, что втянула себя в ситуацию, когда другим приходится ее урезонивать. У меня ощущение, что она избегала этого разговора любой ценой. Но ведь это правда. Из нее получился бы отличный психологический целитель.

На самом деле я уверена: это ее судьба.

========== Глава 53. Роуз. 3 мая ==========

Скорпиус играет в профессиональный квиддич уже целых два года, и это в первый раз, когда я прихожу на настоящую официальную вечеринку.

Я была несколько раз на послематчевых сборищах в чьем-нибудь доме, но что касается настоящих официальных вечеринок, то это первая. И, должна признать, она именно такая, как я и представляла. Для начала, здесь просто полчища потаскух. Они везде. На большинстве из них меньше одежды, чем, я уверена, дозволяется законом, а некоторые настолько пьяны, что не имело бы и смысла, будь они прикрыты поприличнее. Они могли бы быть и голыми, раз уж и так прыгают на все, что имеет член.

И мне хочется их всех поколотить.

Скорпиус хорошо справляется, отделываясь от них, несмотря на то, что вокруг него постоянно вьется несколько. Думаю, он больше раздражен ими, но еще больше его пугает моя реакция, поэтому он старается их вообще игнорировать. Эта вечеринка очень похожа на все те фотографии в газетах, и это напоминает мне, как я была все время подавлена, когда мы со Скорпиусом были не вместе. И в то же время это усмиряет все те сомнения, которые я все-таки тайно в себе хранила. Те рассказы и фотографии казались убедительными, когда я читала их, но сейчас я вижу, как легко попасть в ловушку ко все увеличивающемуся кругу шлюх, стремящихся вовлечь его в грязную, скандальную любовную связь.

Но есть и хорошие новости: эта командная вечеринка посвящена тому, что они выиграли заключительный матч и официально завершили сезон без поражений. Они единственные во всей лиге, кто смог это, так что они выиграли чемпионский титул. Это замечательно, правда, и я не могу быть более горда. Матч был потрясающий, и они выиграли в течение часа. Стадион был битком набит, и я никогда не видела раньше, чтобы так поддерживали команду или Скорпиуса.

Скорпиус в восторге, само собой, и когда он не отгоняет от себя потаскух, он наслаждается моментом вместе с товарищами по команде. Они куда лучше принимают его сейчас, чем это было год назад, когда он был новичком с застенчивым нервным характером и зловещей фамилией. Я рада за него, потому что думаю, что многие из них стали ему настоящими друзьями, и чувствую, что он им искренне нравится. У него никогда не было друзей, поэтому я действительно рада, что он наконец нашел людей, которым нравится и которые его не судят. Он заслуживает, чтобы в его жизни были люди, которые знают его настоящего и не думают сразу «зло, зло, зло», как только слышат имя Малфой. У него наконец-то появился шанс перерасти свою фамилию и доказать, что не все вертится вокруг идиотской войны, которая случилась миллион лет назад. Я могу понять, потому что мне тоже хочется это доказать.

Конечно, мне бы хотелось, чтобы он меньше отбивался и наслаждался, а больше времени проводил со мной. Вечеринки невероятно скучны, когда вы одни, а учитывая, что я на самом деле никого тут не знаю, я просто стою в углу и смотрю на людей вокруг меня. Но мне действительно нужно поговорить со Скорпиусом. Я едва видела его последние пару дней, потому что он допоздна был на тренировках, а уходил туда еще до того, как я проснусь. Но все же я не хочу быть грымзой и портить его веселье, потому что это по-настоящему важный для него вечер.

Так что я ничего не делаю.

Просто стою тут в углу с выпивкой и смотрю, как все вокруг отлично проводят время. Это довольно скучно, и, честно, удивительно, что я до сих пор не заснула прямо как есть, стоя. Мне так скучно, что меня даже не раздражает, когда ко мне поболтать подходит Максвелл Крамер. Максвелл играет на позиции охотника в Торнадо, и я несколько раз его раньше встречала. Он кажется одним из более нормальных, наверное, потому, что он старше (ему немного за тридцать), и потому он более зрелый.

– Ты, кажется, скучаешь, – замечает он, протягивая мне свежую выпивку, которую я с благодарностью принимаю.

Я просто пожимаю плечами в ответ на его вопрос.

– Просто устала, – вру.

– Ну, тогда скажи своему парню, чтобы он отвел тебя домой.

– Он веселится, – я пожимаю плечами и отпиваю глоток. Он крепче, чем предыдущий, но не крепче, чем я раньше пила.

Максвелл просто кивает и сам отпивает глоток, прежде чем наконец сказать:

– Мне действительно очень жаль, насчет твоего отца. Знаю, это должно быть трудно.

Он говорит это ни с того, ни с сего, но мне уже лучше, и я больше не заливаюсь слезами при каждом упоминании папы. Кроме того, думаю, это мило, что он принес соболезнования, особенно учитывая, что он не так уж хорошо меня и знал.

– Спасибо, – говорю я, киваю и не углубляюсь дальше.

– Малфой очень переживал за тебя, – продолжает он. – Я думаю, ты действительно его волнуешь.

Я не знаю, зачем он мне это говорит, но кто я такая, чтобы понять ход мыслей тридцатидвухлетнего мужчины? Но это мило, то, что он говорит. Я знаю, как на самом деле Скорпиус волнуется, и это мило, что другие люди тоже это замечают.

Кстати о нем, Скорпиус появляется как раз в этот самый момент. Определенно, лучший способ заставить своего парня тебя заметить – поболтать с другим парнем, потому что Скорпиус тут же приходит, обхватывает меня за талию и притягивает к себе для поцелуя. Он уже полупьян, это видно, но все равно так мило.

– Я не мог тебя найти! – говорит он, когда немного отступает. Потом он склоняется ко мне и шепчет. – Я скучал.

– Максвелл составил мне компанию, – говорю я, махнув в сторону его сокомандника, который смотрит на нас с выражением, близким к веселью. Скорпиус кивает ему, и они делают этот дурацкий мужской жест, полухлопок, полурукопожатие. И, несмотря на то, что Скорпиус намного моложе, меньше и явно куда менее устрашающий, он все равно взглядом велит тому держаться подальше. Это забавно, конечно, потому что Максвелл со мной вовсе не флиртовал, но я все равно не могу не радоваться этому.

– Твоя дама устала, – говорит Максвелл, выделяя слово «дама».

Скорпиус быстро оглядывается на меня и говорит:

– Ну, тогда пошли домой.

Но я качаю головой.

– Нет, ты иди, развлекайся. Я в порядке.

Но Скорпиус не покупается на мой фальшивый энтузиазм.

– Пойдем, развлечемся наедине, – тихо и многозначительно говорит он, и я тут же понимаю, что он уже не просто навеселе. Он начинает вести себя так, когда по-настоящему пьян – прямолинейно и флиртующе. Мне это вроде как нравится.

Ну ладно, мне это действительно нравится. И вот почему ему не приходится долго меня уговаривать аппарировать с ним в его коттедж, оставив эту громкую тесную вечеринку. В коттедже, конечно же, намного тише и намного уединеннее. Тут почти зловещая чистота и порядок. Это, естественно, потому, что Скорпиус очень мало времени проводил здесь последние пару месяцев. Он был со мной, и я так благодарна, что вряд ли когда-нибудь смогу ему это сказать. Я люблю то, что он все время рядом. И от этого еще сложнее принять решение.