Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

Большинство кажется действительно радостным и в хорошем настроении. С несколькими исключениями, конечно. Вик выглядит полностью несчастной и пьет больше всех остальных. Фред и Джордж выглядят так, будто им больше нужно кофе, чем еда. Тетя Гермиона выглядит расстроенной, уверена, она грустит из-за своего отца. А Роуз почему-то выглядит так, будто расплачется в любую секунду. Не знаю почему, не знаю, какая у нее вообще есть причина быть такой несчастной. Она живет сама по себе, достаточно далеко от своих родителей, которые бы ее контролировали, и у нее есть парень с потрясающей карьерой, который с ума по ней сходит. Если вы спросите меня, я скажу, что ей очень повезло. Но конечно, меня никто не спросит, так что даже не знаю, зачем мне и изображать какой-то интерес.

Я уже готова уходить, когда заканчивается ужин, но нет никакой надежды, что мне это удастся. Так что я решаю полюбопытствовать и пристать к Роуз. Это нетрудно, учитывая, что она сидит в одиночестве на лестнице, уставившись в никуда перед собой.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, садясь на ступеньку рядом с ней. Она смотрит на меня и словно выпадает из своего забытья.

– Да, все хорошо, – отвечает она, пожав плечами. Я точно вижу, что ничего не хорошо.

– Хьюго сказал, твоя бабушка себя плохо чувствует, – говорю я, стараясь хоть немного выглядеть сочувствующей, чтобы она мне доверилась и рассказала, из-за чего она так несчастна. Играть на чьих-то эмоциях не так уж и плохо, особенно, если так легче раздобыть повод для сплетен.

Она снова пожимает плечами:

– Она в норме. А вот мама в раздрае..

Я заметила. Сейчас она свернулась на диване между папой и дядей Роном. Они оба тихо с ней разговаривают, а она только кивает, чтобы дать им понять, что слушает. Дядя Рон играет с ее волосами, и они с папой переглядываются за ее головой. Иногда мне интересно, будет ли кто-нибудь из моих нынешних друзей со мной, когда я состарюсь. Эти трое – самые близкие друг другу, что я в жизни видела, и иногда я задаюсь вопросом, как вообще возможно быть такими друзьями.

– Ты никогда не чувствовала, что мы все просто неблагодарные сволочи?

Вопрос звучит ни с того ни с сего, и я оглядываюсь и вижу, что Роуз разглядывает ту же сцену, что и я – ее мама сидит между нашими отцами, которые ее тихо утешают.

– Хм? – спрашиваю я, потому что понятия не имею, о чем она…

Она хмурится и с секунду ничего не говорит. Потом вздыхает и оборачивается ко мне.

– Подумай о том, что сделали наши родители. А что сделали мы?

Я приподнимаю брови, но она продолжает, едва делая паузы.

– Когда они были в нашем возрасте, они не сидели на задницах, ведя себя как дети. Они сражались на войне и начинали великие карьеры. А что делаем мы?

Я разглядываю лак на своих ногтях, а потом оглядываюсь на нее, понимая, что это был не риторический вопрос.

– Какая разница? – спрашиваю я, стараясь не ворчать так, как мне хочется. – Нам нечего делать. Не наша вина, что все это дерьмо случилось, пока они были детьми.

Она смотрит на меня так, словно я спятила, что не так уж необычно.

– Люди умирают, Лили, – веско говорит она. – У людей из твоей школы погибли семьи. Ты вообще не обращаешь внимания на новости?

Я пожимаю плечами. Конечно я знаю про убийства магглов, но какое это имеет отношение ко мне? Я не магглорожденная. Никто не будет убивать мою семью из-за крови. Так что, честно, какая мне разница? Я имею в виду, да, для тех людей это хреново, но ко мне это не имеет отношения. И не имеет отношения к Роуз. И я ей это говорю.

– Да, это ужасно, – говорю я, отбрасывая волосы с лица. – Но мы ничего не можем с этим сделать, и это вообще не имеет к нам никакого отношения, разве нет?

Как оказалось, это плохой ответ, потому что Роуз закатывает глаза и теперь выглядит разозленной.

– Именно об этом я и говорю, – мрачно говорит она.

Я даже не спрашиваю. Не хочу знать. Если это из-за убийства магглов она так переживает, то я очень разочарована, потому что никаких сплетен тут не вынесешь. Я меняю тему.

– Ну, и что Скорпиус подарил тебе на Рождество?

Ее лицо меняет выражение с сердитого на грустное. Ага!

– Я его сегодня не видела, – тихо говорит она. – Он со своей семьей.

Так она в печали из-за того, что не видела его? Или потому что они расстались? Хммм…

– Ты пойдешь к нему сегодня ночью?

Пожимает плечами:

– Не знаю, мне, наверное, надо остаться с мамой.

Роуз такая теперь странная. Серьезно. Не знаю, что с ней сделала Ирландия, но она точно изменилась. Она была настоящей стервой, а теперь она вся такая почти милая и тому подобное дерьмо, и я не уверена, что мне это нравится. Конечно, мне и раньше до нее было мало дела, но, по крайней мере, когда она была злобной сукой, мне было хоть о чем с ней поспорить. Теперь она просто скучная.

Я вздыхаю и встаю.

– Ладно. Увидимся. Пойду, поищу Хьюго и Луи.

Ну ладно. Здесь сплетен нет.

По крайней мере, есть хорошая травка…

========== Глава 19. Джеймс. 25 декабря ==========

Мама пыталась уговорить меня пойти с ними домой, после того как мы покинули Нору, потому что, как она сказала, нам нужно провести «семейный вечер». Ей это плохо удалось, потому что домой она пошла только с отцом и Лили. Ей еще повезло с Лили… Единственная причина, по которой она ей досталась, в том, что Лили больше некуда пойти.

Лично я едва дождался шанса уйти, как только мы закончили с рождественским ужином. Моя квартира намного приятнее и шикарнее деревенского домика детства моей матери. Не говоря уже о том, что там намного тише, нет пятидесяти миллионов болтающих людей и орущих и бегающих вокруг детей. Серьезно, я ненавижу детей. С чего кто-то вообще считает хорошей идеей рожать этих сопливых ублюдков – выше моего понимания.

Так что, в любом случае, сбежать в свою тихую уединенную квартирку? Определенно отличная идея.

И здесь тепло, тихо и просто роскошно, когда я наконец сюда аппарирую. Мегги со своей семьей на праздниках, а Шарлотт, уверен, все еще бесится на меня. Так что никого нет. Только я. И это здорово. На кухне я беру бутылку огденского и несу ее в гостиную. Уверен, по телевизору ничего нет этой рождественской ночью, но все равно я его включаю и осторожно падаю на диван. Идет какая-то передача о голодающих детях в Африке, о несчастном положении которых мы должны помнить в эти праздники. Мне уже хватило детей на один день, так что я переключаю канал и вижу какой-то рождественский фильм, снятый, наверное, в девятнадцатом веке: он черно-белый и на людях кошмарная одежда. Но мне слишком лень продолжать переключать, так что я оставляю это и начинаю пить виски прямо из горла.

Я все еще немного не в себе, с прошлой ночи, если честно, но лучший способ избавиться от похмелья – это снова напиться, верно? И это точно работает. Прошлой ночью я, наверное, действительно выпил слишком много, но что я еще мог сделать? Мне нужно было что-то сделать, чтобы отключиться от постоянного ворчания и бурчания женщины, которая зовет себя моей девушкой. Клянусь, иногда мне по-настоящему хочется, чтобы она свалилась с моста или что-то вроде того. Не знаю, как я вообще влез во все это дерьмо, когда решил вставить в свои планы такой пункт, как «завести себе девушку». Какая разница, что она красотка? На свете полно красоток, которые не надеются проводить с тобой каждую секунду твоей жизни, ведь так?

Она взбесилась потому что… Ну, честно, я не знаю, почему. Не могу вообразить, зачем ей вообще захотелось пойти в дом моих родителей рождественским вечером. Не то чтобы мои родители хорошо готовили или что-то. Я бы понял, если бы она захотела пойти на рождественский ужин (хотя и с большим трудом…), но единственное, что произошло в доме родителей, это раздача подарков. И ей не было смысла там появляться.

Так что она взбесилась.

Она начала ворчать и даже орать, говоря, какой я ужасный бойфренд, как мало внимания я ей уделяю и что все, что я делаю, или связано с квиддичем, или с попойками с приятелями; у меня нет на нее времени, она мне неважна, она вкладывает намного больше усилий в наши «отношения» (да, она изобразила кавычки жестом), и мне повезло, что она со мной, потому что она могла бы быть с любым мужчиной, с каким бы захотела, и я, наверное, этого не понимаю, а она пойдет и найдет кого-нибудь еще, и я увижу, что потерял.

И тогда я перестал ее слушать.

Да, знаю, это самое большее преступление, которое может совершить мужчина. Пока Шарлотта едва не синела, визжа на меня, я вышел из комнаты, пошел на кухню и налил себе выпить. Ну а что мне нахер было делать? Я ведь не говорил ей заткнуться или спорил с ней. Меня просто достало ее слушать, и я решил, что немного выпивки не помешает.

Поверьте, это был неправильный ход.

Если я думал, что до этого она кричала, то я ужасно ошибался. Да она просто шептала по сравнению с тем ревом, что она издала, когда последовала за мной на кухню. Она заявила мне, что я «напыщенный, испорченный, ленивый, тупой, невнимательный, идиотский, самовлюбленный, недоразвитый, мерзкий ублюдок», а потом устроила сцену с уходом. Она не дезаппарировала, как нормальные люди, потому что это было бы слишком тихо, спокойно и, я не знаю, нормально. Нет, ей нужно было уйти именно с той целью, чтобы хлопнуть моей дверью так громко, что одна из картин упала на пол и разбилась. Так и лежит до сих пор, конечно, потому что я слишком ленив, чтобы с этим разбираться, а Мегги не вернется до понедельника.

Так что я пошел к родителям, открыл там подарки, потом нашел Фреда, чтобы мы могли нажраться и, возможно, кого-нибудь подцепить. Конечно, это сработало, потому что это всегда работает. Нетрудно найти женщину, которая захочет с тобой переспать, когда ты мировая звезда квиддича, а особенно если твоя фамилия Поттер. Это довольно легко, вообще-то, и я этим наслаждаюсь. Я понимаю, что изменять нехорошо и все такое, но мне плевать на плохое и хорошее, правильное и неправильное. Живешь только раз, верно? Так что стоит жить на полную катушку.

Так было прошлой ночью, и вот, я снова пью на этот раз один в одиночестве своей гостиной. Это действительно мило. Может Шарлотт так меня возненавидит, что решит со мной порвать? Это было бы здорово. Это избавило бы меня от забот, потому что я не очень хорош в разрывах, ведь у меня не так уж много опыта в так называемых настоящих отношениях. Было бы намного лучше, если бы ее это просто достало, и она сделала это за меня.

Я выпиваю почти половину бутылки огневиски, когда понимаю, насколько же я пьян. Я довольно хорошо умею пить, но всегда есть точка, за которой я уже надираюсь и становлюсь пьяным просто в лоскуты. Сегодня это случилось довольно быстро, и теперь я чувствую, что у меня кружится голова, когда я смотрю в потолок. Фильм по ТВ уже закончился, а я даже не заметил, и начались вечерние новости.

Боже.

Как моя жизнь стала такой? Почему у меня вообще была девушка? Особенно такая ворчливая и стервозная, как эта? Мне давным-давно стоило выучить урок, что истории с подружками всегда кончаются плохо. Господи боже, я должен был понять это после чертовой Кейт. Если и был какой-нибудь предупреждающий знак, что от отношений одни беды, то именно тогда. Мне было гребаных восемнадцать лет, но я был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что женщины способны на две вещи: или могут вам отсосать и сделать вас счастливыми, или могут высосать из вас душу и сделать вас несчастными.

И те, которых вы называете подружками, всегда делают последнее.

Хорошо, Кейт не высасывала из меня душу так, как это делали Шарлотт и другие девчонки, с которыми я встречался. Те девчонки были ворчливыми и раздражающими и вечно действовали на мои чертовы нервы. Кейт же никогда не действовала мне на нервы. Она редко ворчала и никогда не раздражала… Но она ранила мою душу намного сильнее, чем любая другая девушка когда-либо. Она причинила мне боль.

Да, я гребаный хлюпик. Я уже мог бы отрастить себе вагину, но я не могу остановиться. Она действительно задела меня и причинила охрененную боль, когда бросила меня. Я все еще не знаю, почему она это сделала. Я пытался быть с ней другим, не таким, как всегда был, но ей было этого недостаточно. Она хотела, чтобы я был каким-то, нахрен, святым или что-то вроде этого, а я таким не был. Я не святой и никогда не буду. Нечестно было ждать, что я таким стану. И этого недостаточно, чтобы просто взять и поступить так со мной. Я любил ее, а она решила, что этого недостаточно.

Я должен знать почему.

Я должен ее спросить.

Да, я должен пойти в ее квартиру и спросить, какого хрена она думает, что можно со мной так поступать. В конце концов, она набралась наглости вернуться в Лондон и без предупреждения войти назад в мою жизнь. Она должна дать мне хоть какое-то объяснение. Я имею в виду, у меня все было отлично, пока она снова не заявилась. Я не любил Шарлотт, но ее мне было достаточно – ее и других девочек на стороне… Я не ходил вокруг, все больше делаясь несчастным и напиваясь до потери сознания, пытаясь понять, почему кто-то мог причинить мне боль, ведь так? Нет. Я этого не делал. Я веселился и жил той жизнью, как она есть.

И я был в порядке.

А теперь я снова несчастен, и это ее вина. Все это вина Кейт. Так что да. Я должен пойти прямо туда и потребовать объяснений. Если бы тут были Фред или кто из моих друзей, они бы меня отговорили. Они сказали бы, что это того не стоит и что я должен забыть это и жить дальше. Я не должен так много, на хрен, волноваться из-за гребаной девчонки. Но никого из них здесь нет. Так что никто не говорит мне, что это плохая идея. У меня есть только полностью опьяневший мозг, который твердит, что она должна мне ответить.

И я иду.

Я точно знаю, где она живет, потому что она мне сказала. В последнее время я довольно часто ее вижу, потому что она ведет все мои финансы и тому подобное. Она такая же жестокая как всегда, все время вертит передо мной своей совершенной маленькой задницей и пахнет свежими яблоками. Она своими глазами почти умоляет меня ее трахнуть. Это просто очевидно, что она так же хочет меня, как я ее, но она никогда этого не признает. Она не любит говорить правду.

Но сегодня она скажет мне правду, уж будьте, нафиг, уверены.

Я аппарирую прямо к ее квартире, не озабочиваясь тем, чтобы задержаться у подъезда и все остальное. Мне правда плевать, если меня увидят. Я слишком пьян, чтобы прикидываться, что мне есть до этого дело. Я слишком пьян для всего на свете, но какая разница? Я знаю, что это правильное здание, нетрудно найти дверь в ее квартиру, учитывая, что никто во всей вселенной ни за что бы не прицепил ярко-голубую ручку ручной работы к своей двери.

Я громко стучу в дверь, потом еще раз, и мне плевать, если я побеспокою ее соседей. На самом деле я надеюсь, что меня услышат. Тогда они узнают, какая она жестокая, разбивающая людям сердца женщина. Она не отвечает сразу, так что я снова колочу в дверь, на этот раз еще громче. И тогда я слышу, как поворачивается замок. Она приоткрывает глазок, видит меня и снимает цепочку.

– Какого черта ты делаешь? – шипит она в приоткрытую ровно настолько, чтобы протиснуться туда и расстрелять меня взглядом, дверь. Она выглядит великолепно в шортиках, футболке и разных носках, которые она надела перед сном. Мне хочется схватить ее и зацеловать нафиг, но я этого не делаю. Я пришел сюда с определенной целью, и я должен ее достичь.

– Почему ты это сделала? – требовательно спрашиваю я ровным и твердым голосом. – Почему ты так просто взяла и ранила меня?

Она смотрит на меня, ее яркие голубые глаза не отрываются от моих. После тридцати секунд тишины она наконец говорит:

– Ты, нахер, спятил.

И пытается закрыть дверь. Я останавливаю ее, поместив ногу в щель и остановив все ее попытки. Она тяжело смотрит на меня, и я решаю, что это знак продолжать.

– Ты должна мне ответить, – ровно говорю я.

– Я ничего тебе не должна, – выкрикивает она в ответ, снова пытаясь закрыть дверь, но ничто на свете ей в этом не поможет. – Уходи.

– Впусти меня, – говорю я, не отрывая от нее глаз.

– Ни за что. Уходи, а то я вызову полицию.

Я смеюсь:

– Ага, точно. А я дезаппарирую, прежде чем они придут, и ты выставишь себя сумасшедшей.

– Тогда я… Я вызову авроров, – дерзко говорит она. – И они тебя выследят.

– О, конечно, – закатываю я глаза. – Ты хоть знаешь, кто мой отец?

Она выглядит так, будто хочет меня убить, и она, нафиг, сексуальна. Так, сосредоточься.

– Уходи, Джеймс, – предупреждающе говорит она. – Я не шучу.

– Впусти меня.

– Нет.

– Впусти.

– Оставь меня в покое.

– Впусти меня. После того как мы поговорим, я уйду, – я ни разу не оторвал своего взгляда от нее, и мой голос оставался ровным и спокойным.

Наконец она закатывает глаза и сдается.

– Хорошо! У тебя пять минут.

Она открывает дверь, и я вхожу в ее квартиру. Она в точности такая, как я себе и представлял. Достаточно современная, со смесью разных стилей и цветов. Совершенно беспорядочная и сумасшедшая. Как она.

– Почему ты это сделала? – снова спрашиваю я, оборачиваясь, чтобы посмотреть на нее, пока она закрывает замок.

Она, по меньшей мере, не рада; на самом деле она очень раздражена, это просто очевидно. Она снова простреливает меня взглядом и проходит мимо меня на кухню. Совершенно меня игнорируя.

– Почему ты меня так бросила? – спрашиваю я, следуя за ней, и да, я знаю, что веду себя, как пугающий маньяк. Мне плевать. Прошло четыре года, и мне нужно долбаное объяснение.

– Почему я тебя бросила? – она смеется злобным, саркастическим смехом. – Ты серьезно, Джеймс?

– Да.

– Это было четыре года назад, – говорит она таким тоном, будто явно подразумевает, что я псих. Плевать.

– Значит, у тебя было полно времени найти ответ, – отрезаю я, и мне плевать, как грубо это звучит.

Она не обращает на меня внимания и начинает возиться с чайником.

– Я задал тебе вопрос и жду ответа, – продолжаю я. – Я заслуживаю объяснения.

По ее губам пробегает ехидная ухмылка, и она в неверии качает головой:

– О, ты многого заслуживаешь, но уж точно не объяснения.

Она возвращается к плите, но я хватаю ее за руку и останавливаю приготовление чая:

– Скажи мне.

– Отпусти меня, – серьезно говорит она, и в ее сузившихся глазах почти ненависть. На короткую секунду мне интересно, боится ли она меня. Она очень маленькая и хрупкая. Мне почти хочется, чтобы она боялась, но я уверен, она знает, что я никогда ее не трону.

Я отпускаю ее руку, но не отодвигаюсь. И ей некуда идти отсюда, где мы стоим вдвоем. Я наклоняюсь к ней и говорю то, что хотел сказать четыре года:

– Ты причинила мне боль.

– Ты пьян, – такое простое объявление, и она вызывающе смотрит на меня. Она не может от меня отойти, и у нее нет выбора, кроме как ответить мне. Так что неудивительно, что она решает сказать мне это.

– Я всегда, нахер, пьян, – отвечаю я ей, и мой голос понижается от нашей близости. – Ты знаешь меня уже… – я пытаюсь посчитать в уме, но со счетом у меня всегда было плохо, – … уже, нахер, давно, – заканчиваю я. – Что же так удивляешься?

– Не удивляюсь. Наверное, в этом и проблема, – ее глаза суживаются еще сильнее. – Может быть, в этом всегда была проблема.

– Ты бросила меня, потому что я пил?

– Нет. Я бросила тебя, потому что ты зацикленный на себе идиот, который ни к чему не относится серьезно! Ты никогда ни к чему не мог относиться серьезно. Ты ко мне не относился серьезно!

– Я не относился серьезно к тебе? – спрашиваю я, и я по-настоящему в полном шоке. – Ты спятила? Я любил тебя! – это слетает само собой, прежде чем я успеваю себя остановить, но мне плевать. Как будто она не слышала этого раньше. Ей просто нет до этого дела.

Теперь она злится, ну и что?

– Когда ты наконец, нахер, поймешь, что только потому, что ты что-то говоришь, это правдой не становится? – выплевывает она. – Ты слишком обожаешь себя, чтобы любить кого-нибудь еще!

– Я любил тебя, – злобно повторяю я.

– Нет, не любил.

– Нет, любил.

– Нет, не любил.

– Нет, любил.

И так это случилось.

Она ни с того ни с сего вдруг притягивается ко мне и целует. Я не могу вздохнуть, потому что она схватила меня за лицо и прижимает свой рот к моему так тесно, что у меня нет шанса даже подумать, не то, что сделать что-то. Так что я просто стою в обалдении, пока она наконец не отталкивает меня почти с той же силой, с какой прижимала.

И мы просто смотрим друг на друга. Ее щеки сверкают ярко-розовым, а глаза стали еще синее. Она выглядит испугавшейся саму себя, и я не удивлен. Я представляю, как этот внезапный поцелуй шокировал ее так же, как и меня. Я не знаю, что произошло, и я знаю, что это написано у меня на лице.

– Тебе надо уйти, – наконец говорит она и стесненно отводит глаза. – Пять минут прошло, – она говорит это так тихо, что я едва ее слышу. Не имеет значения, потому что теперь я ни за что не уйду.

Я больше ни о чем не думаю.

Я просто хватаю ее и целую, и нужен всего один шаг, чтобы полностью прижать ее к стене. И она реагирует куда лучше, чем я раньше, потому что она на самом деле целует меня в ответ. Мои руки на ее щеках, а ее – на моем затылке. И серьезно, кажется, будто она хочет притянуть меня еще сильнее, чем это физически возможно, но мне плевать. Этот поцелуй точно отличается от предыдущего. Мы оба в нем, и мое сознание становится блаженно пустым, как будто нет больше ничего, кроме нее и меня.

И это потрясающе. Целовать ее всегда было потрясающе. Я не могу представить, чтобы целовать кого-либо еще было бы так потрясающе. И поверьте мне, я перецеловал многих… Но Кейт всегда была лучшей, и это невероятно, что спустя все эти годы она все еще лучшая. Все так же, как раньше, даже лучше, потому что я знаю, что она на меня зла, да и я ей недоволен. Но от этого только жарче, и я уже с трудом нормально думаю. Но это не имеет значения, потому что это для меня как вторая натура.

Наконец нам обоим нужно вздохнуть, и мы стоим, не глядя друг на друга и тяжело дыша. Мы ничего не говорим, но я достаточно близко, чтобы чувствовать ее запах. Она, наверное, недавно приняла ванну, потому что от нее пахнет свежим мылом, и мне просто хочется опустить голову к ее шее и вдыхать ее запах всю жизнь.

– Ты все еще хочешь, чтобы я ушел? – наконец спрашиваю я, приближая губы к ее уху и почти шепча эти слова, потому что мне не хватает дыхания произнести их громче.

Она качает головой. Я рад, что не вижу ее глаза, потому что я чувствую, как она напряжена просто потому, что стою так близко – я не хочу видеть это на ее лице. Она в ужасе, и я ее за это не виню. Наверное, и я в ужасе, хотя я и не признаюсь, но на свете есть человек, что может заставить меня так себя чувствовать. И кем бы ты ни был, эта мысль приводит в ужас.

– Тогда скажи мне, – шепчу я и слышу ее прерывистое, нервное дыхание. – Скажи мне, чтобы я остался…

Ей для этого нужна секунда, но наконец она произносит это:

– Я хочу… Я хочу, чтобы ты остался…

И тогда она поворачивает голову, и я наконец смотрю ей в лицо. Она действительно напугана и выглядит так, будто сейчас заплачет или что-то вроде того. Она выглядит печальной, растерянной и немного отчаявшейся. И тогда я вспоминаю.

У нее есть жених.

Она выходит замуж. За кого-то, кто не я. И все же мы здесь, на ее кухне, и она меня целовала. И я ее целовал. И она хочет, чтобы я остался. Но это все так… неправильно.

– Мне надо идти, – внезапно сказал я, отступая от нее и стараясь привести в порядок мысли. Я действительно хотел бы быть не настолько пьян… Это действительно убивает всю твою способность здраво мыслить, верно?

Она смотрит на меня, и я вижу в ее глазах удивление.

– Что? – растерянно спрашивает она. – Почему? Я думала… – ее голос затихает, и она проводит руками по своим волосам. Они мне больше нравились короткими.

– Ты помолвлена, – ровно говорю я. – Ты не должна изменять.

Растерянность еще некоторое время остается на ее лице, а потом она качает головой:

– Серьезно? – спрашивает она и издает тот легкий саркастический смех, который, как я знаю, ни разу не веселый. – Ты говоришь мне, что я не должна изменять? У тебя есть девушка!

Я пожимаю плечами:

– И что? Я ей все время изменяю.

Это неправильный ответ, потому что в глазах Кейт появляется тот же злобный огонек, что и несколько минут назад.

– Очаровательно, – с сарказмом протягивает она.

Мне плевать. Я снова пожимаю плечами на этот раз почти с вызовом:

– Я изменял всем своим девушкам.

Ее лицо темнеет:

– Еще лучше.

– Кроме одной, – многозначительно говорю я и смотрю на нее, призывая ее поспорить со мной.

Она не спорит. Она просто закатывает глаза.

– Какая для нее удача, – ухмыляется она. – Уверена, она просто в восторге.

Я ничего не говорю, просто смотрю на нее, а она смотрит на меня. И наконец она скрещивает руки на груди и немного вздыхает.

– Зачем ты сюда пришел?

– Увидеть тебя, – не могу вспомнить настоящей причины. Не имеет значения.

– Убирайся, – ее голос полностью серьезен, а глаза темны и пусты.

Я не знаю, почему я и не думаю спорить с ней, остаться и умолять порвать с ее женихом. Наверное потому, что знаю, что для нее это не будет лучшим выходом. Я не был для нее лучшим, когда мне было восемнадцать, и я точно не лучший сейчас. Если ей нравится кто-то еще, пусть она будет с ним. Если она с ним счастлива. Потому что она достойна быть счастливой.

Поэтому я просто ухожу.

Я ничего не говорю, просто хватаю свою палочку и дезаппарирую. Я больше не могу. Не могу быть здесь, особенно после всего этого. Я так ее, нахер, хочу, что не могу больше этого терпеть.

Господи. Мне нужен холодный душ.

С гребаным Рождеством вас.

========== Глава 20. Скоприус. 25 декабря ==========

Уже почти полночь, когда появляется Роуз.

Я закончил свою обязательную семейно-праздничную экскурсию в семь и не могу представить, почему ее длилась так долго. Полагаю потому, что у нее огромная семья, а в моей только я, мои родители, дед с бабушкой и мамина сестра, поэтому я не могу судить. Но все же я уже думал, что она не придет.

Она выглядит вымотанной, когда аппарирует, и я вижу, что она плакала. Ее щеки припухли, а волосы в полнейшем беспорядке. Я встаю, иду к ней и веду ее к дивану. Мы осторожно садимся, и я обнимаю ее и убираю волосы с ее лица.

– Что случилось? – тихо спрашиваю я, глядя на нее, а она с несчастным видом смотрит перед собой.

– Мама очень расстроена, – всхлипывает она. Она не плачет сейчас, но по ее взгляду я бы не удивился, если бы она расплакалась в любую секунду.

– Из-за чего? – спрашиваю я, не желая ее еще больше расстраивать, но все же надеясь понять, что происходит. – Что-то произошло?

Роуз качает головой:

– Нет, она расстроена из-за ее папы. И моя бабушка тоже. Они обе несчастны.

А. Значит дело в ее деде. Не так страшно, как я боялся. Роуз хорошо справилась со смертью деда, когда это произошло, но я по своему опыту знаю, что труднее смотреть, как твои родители с этим справляются, чем справиться самому. Родители моей матери умерли один за другим с перерывом в шесть месяцев. Она была этим просто раздавлена, и хотя я сам был расстроен этим, видеть, через что приходится пройти ей, было куда тяжелее.

– Мне жаль, – честно говорю я, и она ближе прислоняется ко мне, под руку, которой я обнимаю ее за плечи. – Ты в порядке?

Она кивает, но все еще выглядит ужасно.

– Я просто чувствую себя виноватой, что оставила ее.

– Может, тогда тебе лучше вернуться? – говорю я, потому что именно это и нужно сказать. Я не хочу, чтобы она уходила. Я ждал ее весь день.

Но Роуз легко качает головой:

– Нет, она пошла спать. С ней папа. И мои братья.

Я киваю. Не знаю, что еще сказать, да и что тут можно сказать? Ненавижу такие моменты, когда ты знаешь, что что бы ты ни сказал или сделал не имеет значения. Я могу продолжать говорить «мне жаль» или сделать чашку чая. Это не имеет значения.

Так что я просто обнимаю ее, и мы сидим в полной тишине. Это хорошо, вообще-то. Я все еще чувствую себя бесполезным, но я уверен, именно это ей сейчас и нужно.

Наконец она поворачивает голову и спрашивает:

– Как прошло твое Рождество?

Я пожимаю плечами.

– Нормально. Долго.

Вот и все. Больше нечего рассказать, ведь я не мог сказать ей, что мой дед назвал ее мать «отвратительной грязнокровной сукой» или что я должен держаться от ее семьи как можно дальше, потому что, когда придет время, им всем наступит конец, а я не захочу «остаться на руинах». Я не могу сказать ей, что он провел весь день, перечисляя всех подходящих мне женщин, которых он знает. Я не могу сказать ей, что он назвал ее «маленькой корыстной шлюшкой», которая использует меня из-за моего банковского счета. И я не могу сказать ей, что я почти ударил его и остановился только потому, что мать успела схватить меня и увести прогуляться.

– Не обращай внимания, милый, – со вздохом сказала она, пока мы бесцельно ходили по саду. – Он просто старик, привыкший к своим устоям. Пусть тебе в одно ухо влетает, в другое вылетает.

– Это его не оправдывает, – сказал я, настолько злой, что едва четко видел. – Он не может говорить такое!

– Я знаю, – умиротворяюще сказала она, рассеянно поглаживая меня по спине. – Просто не обращай внимания. Хорошо? Давай просто сохраним перемирие.

Моя мать в последнее время многое делает для того, чтобы «сохранить перемирие». Я считаю, что это дерьмо собачье, но не хочу ее расстраивать. Поэтому я прикусил язык и сказал:

– Хорошо. Но если он еще раз назовет ее шлюхой, я уйду и никогда больше не вернусь.

И я не врал.

Моему деду много чего хотелось сказать, но мне неинтересно было это слушать. До сих пор он и десяти слов за последние четыре года мне не сказал. Он меня игнорировал. Даже когда мы сидели за одним обеденным столом, он меня игнорировал. Так что, когда он вдруг внезапно решил снова со мной говорить, я не стал автоматически только из-за этого слушать всю ту хрень, что он несет. И я точно не буду слушать, когда он говорит ужасные вещи о Роуз. Так что, если мне придется развернуться и уйти навсегда, я это сделаю. И я сказал об этом матери.

– Мое было громким, – внезапно говорит Роуз. – И многолюдным.

Она говорит о Рождестве, и я немного улыбаюсь, потому что это именно то, что и могла бы сказать Роуз. У нее есть много эпитетов для описания своей семьи, но «громкий» и «многолюдный» – наиболее часто используемые.

– Было весело?

Она пожимает плечами.

– Нормально, – спустя некоторое время она добавляет. – Лэндона вырвало рождественской ветчиной.

– Фу.

Она некоторое время смеется, и я смотрю на нее и вижу, что она, по крайней мере, развлечена. Хоть какая-то перемена.

– Ага. На колени дяде Гарри.

– Отвратительно.

– Знаю, – усмехается она. – Вот за что я его люблю.

– Тебе достаточно этого, чтобы кого-то полюбить? – приподнимаю я брови. – Просто кого-то облевать?