Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

Скорпиус сразу идет в туалет – еще один признак того, что он, скорее всего, слишком много выпил. Я оглядываю гостиную и снова изумляюсь тому, насколько она кажется нетронутой за долгое время. Он столько для меня сделал. Интересно, понимает ли он, как много это значит, но не думаю, что это так. Нет ничего такого, что я могла бы ему сказать и что объяснило бы ему, что он для меня значит и что значит для меня то, что он делает. Я его люблю.

Когда он выходит, он возвращается к этой своей флиртующей манере и определенно думает, что натиск и соблазнение – то, что нужно. Мне это не мешает, конечно, и я не жалуюсь, когда он, стараясь быть нежным, обнимает меня за талию и зарывается лицом мне в шею. Я даже не призываю его к порядку, когда он медленно ведет меня назад, пока я не упираюсь в стену. Я люблю быть так близко к нему. И мне нравится его запах, и как меня касаются его губы, и практически все в нем. Он идеального для меня роста: всего лишь на пару сантиметров выше, так что неудобно не бывает. И иногда, когда я смотрю на него, я не могу поверить, насколько же он красив. Просто совершенен.

Мы еще некоторое время целуемся у стены, и это просто фантастика. Это один из тех идеальных моментов, когда вы не хотите, чтобы они заканчивались. Наконец он отстраняется и улыбается:

– Я так рад, что ты здесь.

И я не могу остановиться и глупо улыбаюсь ему в ответ. Он слишком мил, чтобы вызвать какую-нибудь другую реакцию.

– Ты действительно здорово играл.

И это правда. Он действительно потрясающий, и газеты уже называют его лучшим ловцом лиги, и что у Англии на кубке Мира был бы результат получше, если бы он был в сборной. Неплохо для второго года…

– Я несколько минут говорил с менеджером в раздевалке, – его глаза светятся, и у него немного полупьяный взгляд. – Кажется, я буду зарабатывать больше со следующего сезона.

– Правда?

Я не думала об этом на самом деле, но, полагаю, в этом есть смысл. Он зарабатывает, наверное, в шесть раз меньше, чем Джеймс, и это совершенно нечестно, потому что он ведь в чаще побеждающей команде. И он точно лучше, чем Джеймс… Я скажу, что Джеймс несколько переоценен, если вы меня спросите (знаю, что никто не спросит), но ему платят за его имя и имидж, а не за настоящий талант. Я имею в виду, он не ужасен, но он совершенно точно не лучший. И все равно он самый высокооплачиваемый игрок лиги, если верить последним цифрам из Квиддичного Еженедельника. (Я начала читать его, когда помешалась на Скорпиусе во время нашего разрыва – ну, засудите меня теперь. Или не стоит, потому что у меня важная мама, так что суд вам не выиграть).

Скорпиус кивает, и он действительно выглядит довольно восторженным, что странно, потому что он никогда даже и не задумывался о деньгах. Уверена, это связано с тем, что его семья просто утопает в древнем богатстве, и он жил в более привилегированной обстановке, чем я, что бы там люди ни думали. Он совсем не думает о деньгах, потому что они, серьезно, никогда не были для него проблемой. Но теперь он радуется из-за повышения зарплаты.

– Ага, – говорит он и улыбается почти стеснительно. – Так что я подумал… Может, если хочешь, конечно… – он очарователен, когда заикается. – Мы могли бы начать искать общую квартиру. Я имею в виду, купить… Если хочешь. В смысле, если ты хочешь переехать поближе к Лондону и все такое.

Я просто смотрю на него.

Я так люблю каждую его частичку. И все, что он делает, и все, что говорит, только снова и снова подтверждает, что он самый совершенный человек на планете.

– Я возвращаюсь в академию.

Я просто говорю это. Не знаю, почему я вообще нервничала. Скорпиус уже давно уговаривал меня вернуться, так что не то чтобы он стал бы расстраиваться. Думаю, я волновалась, что скажу это вслух и тем самым сделаю это настоящим. Потому что, сказав один раз, вернуть слова назад очень трудно.

Скорпиус с секунду смотрит на меня, словно проверяя, не шучу ли я. Когда он убеждается, что нет, не шучу, он улыбается широко и искренне:

– Правда?

Я киваю:

– Ага… Думаю, я хочу заняться психологическим целительством… – а вот от этого я нервничаю. Я никогда даже не намекала, что могу захотеть этого, так что не уверена, как отреагируют другие. Но Скорпиус не смотрит на меня так, будто я сумасшедшая (ну, разве это было бы не иронично?). Вместо этого он медленно кивает.

– Когда ты решила?

И я рассказываю ему о разговоре с Кейт и как она это предложила. Я никогда не думала об этом раньше, но с тех пор, как она сказала, это не выходит у меня из головы. Я все думаю о том, почему это действительно будет замечательно, и как мне это понравится, и как у меня все получится. В конце концов, у меня есть кое-какой опыт на этом поприще, пусть и с другой стороны.

– И ты думаешь, что действительно этого хочешь?

Я киваю.

– Думаешь, у меня получится?

– Ты будешь великолепна, – говорит он и крепко меня обнимает. – Я действительно рад, что ты решила снова попробовать, – говорит он, пряча лицо в моих волосах. – Думаю, это правильно.

– Я говорила с главным профессором. Она сказала, если я сдам экзамены, смогу остаться на своем курсе.

– Ты отлично справишься, – искренне говорит он и отстраняется. Я рада, что он так уверен, потому что у меня в животе все крутится. Я пропустила уже два месяца занятий, а мысленно была не там еще месяц до того. Мне столько надо будет нагнать. – Если понадобится, я тебе помогу. Конечно, не думаю, что особо помогу, но я постараюсь…

Я смеюсь и качаю головой.

– Я просто запрусь в библиотеке, когда вернусь.

– Я подумал, может, тебе надо будет на ком-то попрактиковаться.

Я притворяюсь, будто обдумываю это, а потом говорю:

– Ага, но я пока не слишком квалифицирована, а у тебя есть кое-что, что я предпочла бы не повредить, если напортачу.

– Ну, я бы тоже предпочел это.

Мы смеемся, и на несколько минут он снова притягивает меня к себе и целует, пока я снова не становлюсь серьезной. Он замечает это, потому что отпускает меня и берет мои руки в свои.

– Все будет хорошо, – говорит он, будто читает мои мысли. – Это правильно.

– Я просто боюсь, что я не нагоню.

– Слушай, – серьезно говорит он. – Ты самый умный человек, которого я знаю. Ты потрясающая.

– Но я столько пропустила…

– Ты все нагонишь, – заверяет он меня. – И твой профессор определенно думает так же, иначе она даже не стала бы говорить тебе попытаться.

– Думаю, ты веришь в меня больше, чем я.

Скорпиус легко вздыхает и тянет меня к креслу. Он неуклюже падает на него и притягивает меня к себе.

– Я знаю, что ты сможешь, потому что я знаю о тебе все, – я смотрю на него, и он убирает волосы с моего лица. – Я знаю, что ты можешь все.

– У меня даже нет запасного плана на случай, если я облажаюсь.

– Тебе не нужен запасной план. Ты отлично справишься.

Я хмурюсь, и нервное чувство у меня в животе возвращается. Я немного поворачиваюсь и кладу голову ему на плечо. Он позволяет мне так посидеть еще секунду, а потом гладит меня по спине.

– Хватит искать причины, чтобы не пытаться, – тихо говорит он. – Все в порядке.

– Но Лэндон, – быстро говорю я, не поднимая головы. – Я за него волнуюсь.

– Лэндон в порядке, – говорит он. – Этот парень, как ты: он все выдержит.

Я ничего на это не говорю, но узел у меня в животе сжимается крепче. Это больно, и мне страшно. Скорпиус заговаривает секунду спустя и напоминает мне, что он совершенный.

– И я присмотрю за твоей мамой.

Это такая простая фраза, но это словно самый прекрасный любовный роман на свете. Во мне поднимается почти невыносимая волна любви, и я поднимаю голову и смотрю ему прямо в лицо. Он действительно знает обо мне все.

– Я тебя люблю.

Это самое честное и искреннее, что я когда-либо говорила, думаю. Я говорила это и говорила честно миллион раз, но именно в этот момент мне кажется, что ничего честнее никогда за всю мою жизнь не было.

Скорпиус смотрит на меня, и несколько секунд он ничего не говорит. Потом он целует меня нежно и мягко. Это один из тех невыносимо ласковых поцелуев, от которых у меня слабеет все тело. У него есть привычка часто так мягко со мной обращаться, но именно сейчас я чувствую себя, как в тот момент, когда он появился в моей спальне в то утро, когда я узнала, что умер мой отец. Как будто ничего в мире больше не важно.

– Больше всего я буду скучать по тебе, – тихо говорю я, когда мы отстраняемся друг от друга. Я кладу голову ему на плечо, и он теребит мой выбившийся локон.

– Я всегда буду здесь.

И я знала это даже до того, как он сказал. И все равно, услышать это было большим облегчением, чем все те сотни самозаверений, которые я повторяла себе последние пару дней. И я знаю, что он говорит правду.

– Это просто еще один год, – говорю я, скорее себе, чем ему. Это то, что я продолжаю себе говорить, – еще один год. Только год. Это не так плохо. Я справлюсь.

– А потом ты закончишь, – заканчивает он, – и мы найдем себе дом и справимся со всем остальным.

Я не вижу его лица, и он не продолжает дальше. Но это обещание будущего и обещание нашего навсегда. Это значит все. Он значит все.

Я не поднимаю голову. Я просто сижу так дальше и думаю о том, что он сказал и что это значит. Все мое будущее – с ним. Не имеет значения, кем я буду работать, где буду жить и все остальное. Для меня важно только то, что он здесь, и я не могу даже подумать, что может быть по-другому. Я хочу, чтобы он был со мной навсегда, и я хочу, чтобы он был моим всегда. И я знаю, что так и будет. Я в жизни ни в чем не была более уверена.

И тогда я понимаю, что все будет хорошо. Я могу ехать в школу. Я могу закончить учебу, найти хорошую работу и смогу помогать людям. Мне не нужно идти по стопам родителей и становиться героем мира. Я могу быть собой и могу пройти свой путь. И с моей семьей все будет в порядке. И Скорпиус всегда будет со мной и будет меня ждать.

Поэтому у меня больше нет оправданий.

Пришло время двигаться и возвращаться к действительности.

========== Глава 54. Лили. 15 мая ==========

Ну, когда родители узнали о моей предполагаемой «передозировке», у них практически случился удар.

Они сказали, что это моя тетя им сообщила, то есть, подозреваю, это значит, что Роуз ей все выболтала. Тупо, конечно, если учесть, что именно она и сказала, что моим родителям не нужно знать о моих «выдуманных гребаных проблемах». Вообще-то, она должна была понимать, что ее мать расскажет моим родителям. Наверное, она просто хотела втравить меня в неприятности и при этом сделать вид, что ей плевать. Она такая сука. Хотелось бы, чтобы Ал дал мне там лечь и умереть: так бы я не задолжала Роуз-гребаной-Уизли за то, что та спасла мне жизнь.

В любом случае, к тому моменту, как они узнали, я уже уехала, но это не остановило маму от того, чтобы явиться в гриффиндорскую гостиную и вытащить меня в кабинет Невилла, чтобы там наброситься. Она была в ярости, хуже, чем я когда-либо видела в жизни. Обычно, когда она злится, она немного повопит, а потом уходит. Но определенно не в этом случае. Она орала минут двадцать, не меньше, и едва дала мне минутки две на то, чтобы объясниться. А потом она разрыдалась. Сильно. Она перестала орать, упала на стул у стола, спрятала лицо в ладонях и начала плакать.

Я просто сидела там и ничего не говорила, потому что она явно не собиралась мне верить. Я пыталась пару раз вмешаться и сказать, что это была случайность и что это слишком бурно воспринимают, но она словно и не слышала. Она просто качала головой и спрашивала:

– Почему?

Почему мне так нужно было привлечь внимание, что я попыталась покончить с собой? Почему я так несчастна? Как я до этого дошла?

Покончить с собой.

Пожалуйста. Любой, кто меня по-настоящему знает, поймет, что я такого никогда не сделаю. Я слишком себя люблю. По крайней мере, любила. И надеюсь, когда я выберусь из Хогвартса и начну все заново, я снова себя полюблю. Я продолжаю себе это говорить: что все будет лучше, когда я уберусь отсюда. Все будет новым, и мне больше не придется иметь дело с этим дерьмом.

Все будет лучше, если я буду в это верить.

Но я ничего не сказала. Знала, что нет смысла. Мама мне не поверила, и я могла повторить правду еще пятьдесят раз, и она все равно бы не верила. Так что я просто сидела и смотрела, как она ревет, и даже не могла заставить себя ее пожалеть. Я имею в виду, ну, да, она моя мать, и мне не должно нравиться видеть ее печальной. Но я ее дочь, она уже два месяца видит, как я несчастна, и ничего в этой связи не предприняла.

Единственная причина, по которой я приняла те идиотские таблетки, это чтобы сбежать на несколько часов от той реальности, что творится в моем доме. Пасха была кошмарна. И большая часть этого в связи с моими родителями и тем, что они не замечали мое присутствие. Они ненавидят друг друга. Ну, или они любят друг друга, но не могут терпеть. Не знаю, что хуже. Все время, что я была дома, они ни слова друг другу не сказали. Я бы предпочла, чтобы они ссорились, но, похоже, они уже прошли ту точку, когда спорят. Как будто они решили, что теперь будут существовать параллельно.

И это угнетает.

Так что, когда мама села там и начала плакать, я не смогла заставить себя что-то сказать. Она несчастна. Хочет винить в этом меня или моих братьев – ну, так на то ее воля, думаю. Но это не значит, что я теперь должна ее жалеть. Она сама приняла решение, и раз она несчастна по жизни, это не моя вина. Я не должна чувствовать себя за это виноватой и не буду.

Ну а папа, конечно же, даже и не попытался явиться сюда и взгреть меня за «попытку самоубийства». Рада знать, что он так, нахер, обо мне заботится. Ну, или он просто не так мелодраматичен, как мама. Он написал мне письмо, где разругал за то, что я дура, но, наверное, решил, что дело не стоит усилий, чтобы переться в Шотландию и орать на меня в кабинете декана. Ну, или ему просто не хочется быть рядом с мамой. Серьезно, мне плевать, чем у них там, нахер, закончится, но пора бы им уже наконец решить. Может, когда мне было тринадцать и я была наивна, мне и не было насрать на то, вместе они или разведены, но теперь это не так. И я не собираюсь прикидываться.

И когда мама закончила рыдать, она посмотрела на меня и сказала, что мне «нужна помощь». Не знаю, что она имела в виду. Помощь в виде мозгоправа, который будет тянуть из нас по триста галлеонов в час, рассказывая мне, что я страдаю тяжелой формой нарциссизма? Вряд ли. Нет, маме пришла в голову великолепная идея, чтобы я обратилась в реабилитирующую клинику, чтобы вылечиться от нездоровых пристрастий.

Ага, щас.

Я, конечно, проинформировала ее, что мне восемнадцать, и она не может никуда меня запереть силой. Я имею в виду, я даже не знаю, серьезно она говорила про это дерьмо, но она точно обманывает себя, если думает, что я попрусь в психушку лечиться от наркозависимости! Я не делаю ничего такого, чего не делали бы другие моего возраста (во всяком случае, нормальные, а не придурки), так что она совсем к хуям спятила, если решила силой втянуть меня в какое-то гребаное лечение.

После этого она ушла, сказав мне, что я разрушаю свою жизнь и пожалею об этом. Она сказала, что не предложит мне помощи снова и что если я хочу быть взрослой, то мне следует самой о себе позаботиться и понять, что у меня проблема. И потом она сказала, что мне должно быть стыдно за себя, потому что я создаю столько проблем и сердечной боли людям, которые меня любят и пытаются дать мне лучшее.

Так что нахер ее.

Нахер ее. Нахер папу. Нахер Джеймса, Ала, Роуз и всех тех ублюдков, которые думают, что они так хорошо меня знают и что я действительно собираюсь даром тратить свою жизнь на то, чтобы жить по их идиотским, тупым стандартам. Они могут пойти и сдохнуть на хрен, мне плевать. Я покончила с ними всеми. Когда я окончу школу, я уеду и забуду о них всех. Я не собираюсь прожить свою жизнь, пытаясь втиснуться в рамки идеала только потому, что моя фамилия оказалась Поттер. Я отлично умею справляться с ситуациями, и, когда я начну все с нуля, мне больше не придется беспокоиться обо всей этой чепухе.

Единственное, что меня волнует сейчас, это мои ПАУК. Если я действительно хочу преуспеть в побеге от всей этой фигни с имиджем Поттеров, то я должна убедиться, что у меня будет приличный аттестат. У моей тетки Флер есть сестра в Париже, которой принадлежит линия модных бутиков, и я уверена, что смогу убедить ее взять меня интерном в один из них. И если у меня будет достаточно опыта и достаточно ПАУК, то, возможно, однажды я смогу открыть свой магазин. Это звучит чертовски интереснее, чем сидение за столом в Министерстве. На самом деле это звучит интереснее всего. Интереснее всех тех популярных профессий, которые наши профессора пытаются пропихнуть в наши глотки при каждой возможности.

К сожалению, никто из моих друзей особо из-за ПАУК не заморачивается, но тем лучше, потому что у меня есть персональный учитель. Эрик меня убивает, но это начинает приносить плоды, потому что я действительно начала понимать некоторые вещи, которые я должна была выучить много лет назад, наверное. Он перестал по-идиотски бояться меня и действительно начинает иногда круто со мной обходиться. И это работает. Уверена, мои профессора в полнейшем шоке, но, может, им стоило побольше в меня верить. Может, им всем стоило больше в меня верить.

В любом случае, это неважно. В настоящий момент у меня только одна цель, кроме ПАУК. Это заставить Хьюго меня простить. Он не показывает никаких признаков того, что хочет когда-нибудь со мной по-доброму поговорить. Я не знаю на самом деле, почему мне так трудно просто полностью списать его со счетов, как всю остальную семью, но думаю это потому, что я чувствую свою вину в несчастье Хьюго. Я не думаю, что он сам себе все это выдумал, как в случае моих родителей, или напреувеличивал, как мои братья. В его беде на самом деле отчасти моя вина, так что я чувствую, что задолжала ему. Понятно, что просьба о прощении – это не то, что ему нужно, ведь я несколько раз пыталась сказать ему, как мне жаль, но не добилась никакой реакции. Он не хочет это слышать, что ж, ладно. Поберегу дыхание.

Меньшее, что я могу сделать – это наладить его личную жизнь.

Не то чтобы я знаю что-то на самом деле, но я бы поставила круглую сумму на то, что Хьюго и Аманда или сделали что-то, или были близки к чему-то в эти пасхальные каникулы. У них этакая неловкая стадия «после было», и это очевидно. Им тяжело нормально друг с другом говорить. Они слишком, слишком вежливы. И им невероятно тяжело смеяться или шутить между собой. Не говоря уже о том, что им становится неловко каждый раз при виде друг друга, что просто смешно, учитывая, что они знакомы с рождения.

Где-то миллион лет назад я их поженила. Не в законном смысле, конечно, потому что, во-первых, не в моей это власти, а во-вторых, нам было по шесть. И все равно это было забавно, и я спланировала для них маленькую свадьбу. Думаю, на самом деле свадьбы хотелось мне, но я тогда не знала никаких мальчиков, которые не были бы моими родственниками. Так что я сделала то, что могла, и заставила свою лучшую подругу выйти за моего кузена.

Что забавно, конечно, так это то, что Аманда и Хьюго тогда терпеть друг друга не могли. Ну, то есть Аманде было на Хьюго плевать, но вот он постоянно ныл из-за нее. Думаю, единственная причина, по которой он согласился «жениться» на Аманде, это потому, что я позвала на помощь Роуз, и та пригрозила поколотить его, если он не согласится. Видите, когда-то у Роуз были какие-то цели в жизни, а теперь она просто сука с манией величия. Ну и ладно.

В любом случае, расскажем в двух словах, я приложила руку к их первому поцелую.

Не думаю, что им тогда особенно хотелось друг друга целовать, но выбора у них не было. В конце концов, если сказал «я согласен», тебе больше ничего не остается, как поцеловать невесту. Так что они поцеловались. И, как оказалось, им понравилось, потому что спустя десять лет они определенно начали это делать. Ну, или почти это сделали.

И вот так, жаждя прощения, я решила снова сыграть роль сводни. Признаю, теперь это труднее: я больше не подруга Аманды и не разговариваю с Хьюго. И со мной нет Роуз, чтобы пригрозить им физическим насилием, так что я одна и мне одной с этим разбираться. Но первый шаг, полагаю, это наладить отношения с Амандой.

Если честно, я не знаю, когда именно мы с Амандой разошлись. Уверена, это произошло где-то в районе четвертого курса. Она завидовала из-за моего бойфренда, и, наверное, я была не слишком с ней добра. В следующие годы стало только хуже, потому что я становилась все популярнее и популярнее, а она все больше и больше становилась нонконформистом. Мы теперь совсем не похожи и, скорее всего, никогда уже похожими не станем. Не скажу, что меня это особенно угнетает, в основном потому, что считаю, что она странная и большей частью отталкивает от себя людей. Уверена, она тоже не мой фанат, так что сомневаюсь, что она умрет от горя из-за того, что у нас с ней больше не будет общих интересов. Но все равно я не буду лгать и говорить, что она какая-то ужасная – я уже покончила с этой стадией. Она не ужасная, она просто не такая, как я.

И плюс ко всему, я ей должна. Так что не помешает наладить и ее личную жизнь тоже.

Легче всего сделать это, полагаю, если просто с ними поговорить. По крайней мере, поговорить с Амандой: она хоть станет со мной разговаривать, Хьюго же… Вряд ли. Это странно, конечно, пытаться уловить момент, когда она одна, учитывая, что прошлые три года я изо всех сил ее избегала. И пусть даже она немного испытывала ко мне сочувствие, она точно не стоит в очереди, чтобы стать моей новой лучшей подругой. И не могу ведь я схватить ее после зелий и предложить пройтись вокруг озера или что-то вроде.

Так что вот почему мне надо аккуратно спланировать момент. У Аманды в последнее время появилась привычка пропускать завтрак, предполагаю потому, чтобы как можно меньше времени проводить наедине с Хьюго. Обычно она сидит на своей кровати до половины девятого, когда начинаются уроки. Иногда она что-то перечитывает перед уроками, но обычно она просто тупо смотрит в пустоту. В это утро я прячусь в ванной, пока остальные мои соседки по комнате не уходят вниз, а потом крадусь в комнату. Аманда оглядывается, конечно, но она удостаивает меня только этим взглядом, прежде чем вернуться к учебнику по трансфигурации. У нее в руках палочка, и она пытается превратить старую варежку в котенка. И хреновенько ей это удается…

– Если резко махнешь наружу, потом внутрь, получится лучше, – говорю я, не очень уверенная в том, будет ли она благодарна мне за помощь или оскорбится. Вначале она ничего не говорит, но секунду спустя следует моему совету, и вместо носка появляется маленький мяукающий серый котенок. – Меня учит Эрик Вудлен, – говорю я, отвечая на ее вопрос еще до того, как она успевает его задать.

Она смотрит на меня, потом на котенка, который теперь бездумно топает по ее одеялу.

– Спасибо, – бормочет она.

– Я не пыталась покончить с собой.

Я говорю это прямо, решив сразу обрубить этот вопрос, повисший в воздухе. Я знаю, что она слышала об этом, и знаю, что ей любопытно, что на самом деле случилось. Не могу ее винить, конечно. Почти все знают (спасибо, полагаю, Роксане – не знаю, почему ей вообще кто-либо что-либо говорит), и я слышу за спиной шепотки людей, которым интересно, действительно ли я в жуткой депрессии и думаю о самоубийстве. Мне плевать, что думает девяносто девять процентов этих идиотов, так что не могу об этом сильно уж заботиться. Думаю, я уже прошла ту стадию, когда меня это заботило. Но я удовлетворяю Аманду этим ответом до того, как она попытается прикинуться, будто ничего не знает.

Она сначала ничего не говорит, просто смотрит на меня и наконец поджимает губы.

– Я не спрашивала.

– И не спросила бы, – говорю я и осмеливаюсь сесть на край ее кровати. – Но я знаю, что ты хочешь знать, вот и сказала.

Аманда так не считает, по крайней мере пытается притвориться.

– Не всем на свете хочется знать, что творится в твоей драматичной жизни, Лили.

В обычном случае я бы ответила чем-нибудь таким же вредным, но я здесь не для того, чтобы затевать ссору. На самом деле я пришла для прямо противоположного и хочу заключить перемирие, так что пропускаю это.

– Знаю, что Роуз сказала Хьюго, что я сделала, – продолжаю я, делая вид, будто не слышала ее. – Но Роуз меня ненавидит.

– Вы только представьте.

На этот раз мне не так хорошо удается прикинуться, что я не обращаю внимания, и уверена, на долю секунды моя реакция отразилась на моем лице. Но я быстро прикрываюсь и наклоняюсь вперед поправить носки.

– Роуз меня ненавидит, потому что думает, что у Хьюго не хватит на это яиц.

– О, он тоже тебя не обожает…

– Но ты сама это сказала, – спорю я. – Хьюго не может долго злиться.

Она говорила это несколько недель назад, когда я рыдала, потому что Хьюго сказал, что моим родителям на меня плевать. Аманда была добра ко мне в тот вечер, но в этот раз она снова решила возвести между нами стену.

– Может быть, он слишком хорош, чтобы злиться, но это не значит, что он не сердится. Ему не нужно, чтобы его сестра за него заступалась.

Я лишь пожимаю плечами и убираю волосы с лица.

– Тогда скажи это Роуз, – вяло говорю я. – Это она ведет себя так, будто ему пять.

– Она заботится о нем, – защищается Аманда, как будто это не она только что сказала, что Роуз нужно от этого на хрен отвалить. – Она пытается быть хорошей сестрой.

Я подавляю желание закатить глаза. Знаю, полагается, что я должна жалеть Роуз: у нее папа умер и все такое, но я не могу – я просто не могу ее выносить. Я думаю, что она заносчивая, высокомерная, мерзкая девка, и я была бы счастлива больше не говорить с ней до конца наших жизней. Не говоря уже о том, что каждый раз, когда я вижу их со Скорпиусом вместе, мне хочется выцарапать себе глаза и блевануть. Они просто тошнотворны. Ни один мужчина не имеет права быть настолько идеальным, а если кто и должен, то он, на фиг, не должен быть с Роуз. Роуз совершенно его не заслужила, и я не понимаю, что такого он видит, когда смотрит на нее, потому что я вижу только кучу волос да сучье поведение.

– И я не понимаю, что у тебя вообще за проблемы с Роуз, – продолжает Аманда, превращая котенка назад в носок, и сползает с кровати, чтобы надеть туфли. – Тебе повезло, что она не прокляла тебя так, чтобы нельзя было вылечить. Мне бы не хотелось узнать ее по-плохому.

– Я не боюсь Роуз, – раздражаюсь я. Меня всегда бесит, когда люди предполагают, что я должна. Может быть, Роуз в некотором роде и образована, но она не такая уж гениальная волшебница, чтобы причинить мне серьезный ущерб. Не настолько она уж умная.

Аманда на это не отвечает, просто закатывает глаза, пожимает плечами, натягивает туфли и приглаживает юбку. Осталось минут двадцать.

– И в любом случае, – продолжаю я, хватая свою сумку, валяющуюся у кровати. – Мне плевать, что говорит Роуз. Но мне не плевать на Хьюго.

Аманда открывает рот, чтобы сказать что-то (неприятное, уверена), но я перебиваю ее, прежде чем она успевает.

– И даже пусть он не знает об этом, – быстро говорю я, – это не значит, что мне плевать. Я знаю, что много дерьма ему причинила, как и тебе, – добавляю я, подумав, – но я не считаю, что то, что сделала я, должно вредить вашей дружбе.

– Этого не было, – горячо говорит она и расстреливает меня взглядом. – Ты не настолько всесильна, Лили.

Вот и оно!

Я хороша в этом: уловками заставить человека что-то признать без того, чтобы спрашивать прямо. Аманда сама не понимает, что только что подтвердила все мои подозрения. Но я ей этого не показываю. Играю в дурочку.

– Ну, не похоже, чтобы вы особо хорошо ладили, – говорю я, выжидая, пока она собирает сумку, а потом иду за ней из спальни и вниз по лестнице. – Кажется, вы даже едва разговариваете.

Аманда хмурится и толкает дверь-портрет, чтобы выйти в коридор. Она быстро уходит, но я легко ее нагоняю.

– Это не твое дело, Лили, – злобно выплевывает она, изо всех сил пытаясь показать, что она не так взволнована, как есть на самом деле.

– Ну да, боже мой, – говорю я, издавая фальшивый вздох, – посмотрите на себя, выглядите, будто у вас был секс или что-то вроде.

И она не может это скрыть, ее лицо моментально каменеет. Она выглядит полупаникующей, и я резко останавливаюсь. Я так и знала!

– Не может быть! – громко вскрикиваю я, совершенно шокированная.

Она тоже останавливается и оборачивается, расстреливая меня взглядом.

– Тс! – сердито шипит она. Она нервно оглядывается по сторонам, и когда убеждается, что гостей у нас не предвидится, понижает голос и говорит:

– Не было у нас секса!

– Но почти случился, – говорю я, снова догоняя ее, когда она опять пытается убежать. Она ничего не говорит, только быстро идет с жуткой гримасой на лице. Я притворяюсь, будто не замечаю. – Ты можешь мне не говорить, – говорю я, быстро сбегая за ней по лестнице. – Это просто, ну, я знаю о таких вещах.

– Да, потому что ты шлюха.

Я почти не верю, что она сказала это, но потом понимаю, что вообще-то легко поверить. Я закатываю глаза и решаю быть выше этого.

– Заниматься сексом не значит быть шлюхой, – поправляю я ее. – А вот относиться к этому безответственно значит, – я почти упоминаю Хьюго и его почти беременность, но решаю, что не стоит. Сомневаюсь, что это бы помогло.

Аманда все еще ничего не говорит. Она смотрит на часы, и я тоже кидаю взгляд. Мы опаздываем. Ну, ладно.

– Слушай, – говорю я, переходя к делу. – Не знаю, что между вами там случилось, но я знаю, что ты нравишься Хьюго. Ты нравишься ему уже вечность, – я замолкаю на секунду, и когда она ничего не отвечает, добавляю. – Даже если ему понадобилась вечность на то, чтобы это понять.

Тут Аманда останавливается, и я едва не врезаюсь в нее.

– Оставь это, Лили, – резко говорит она. – К тебе это отношения не имеет.

– Ладно, – говорю я, беззаботно пожимая плечами. – Я просто хотела все поправить и не хочу, чтобы он все время был так несчастен.

– Умер его отец. Думаешь, он будет ходить на руках в Большом Зале?

– Я знаю, что умер его отец, – говорю я, на этот раз действительно обидевшись. – Он был моим дядей, помнишь.

– И папой Хьюго, – она усмехается мне с долю секунды, а потом качает головой. – Слушай, Хьюго в раздрае из-за… Из-за всего. И это, это неподходящее время.

Ее голос затихает в конце фразы, и она выглядит печальной, но решительной. Мне действительно ее вроде как жаль.

– Я думаю, это самое подходящее время, – тихо и серьезно говорю я. Аманда просто смотрит на меня, наверное, удивляясь, какого хрена я несу и почему вообще нормально с ней разговариваю. – Ему кто-то нужен прямо сейчас…