Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

– Ты в порядке? – тихо спрашивает он, думая о том, как глупо звучит его вопрос, когда он произносит его вслух.

Она кивает и еще крепче хватается за стенку гроба. Но секунду спустя она останавливается и качает головой. Только один раз. И это говорит все, что ему нужно знать.

– Пойдем, присядем, – говорит он ей и протягивает руку, чтобы мягко отцепить ее руку. Она не борется с ним, но он не может не заметить, что она словно повисает мертвым грузом в его руках, когда он поворачивает ее. Она кажется бессознательной, и он неуверен, понимает ли она, где находится.

Он ведет ее к свободным стульям, но их останавливают новые посетители. Он удивлен, что Гермиона действительно понимает, что происходит, и она может достаточно держать себя в руках, чтобы ровно говорить с людьми, которые подходят к ней и выражают свои соболезнования. Она вежливо улыбается и обнимает каждого, благодаря за визит и поддержку. Это поражает его.

Он понимает, что она замечательно со всем справляется, когда отвлечена. Она не переставала двигаться с той минуты, как он сообщил ей новости, и у него чувство, что она знает, что, если остановится, она сорвется. Он не может не восхищаться ее силой, потому что она в этом куда лучше него. Он был полной развалиной и не хотел ничего больше, чем сесть и поплакать подольше.

Он видит, как входят Драко и Астория, но ничего не говорит. Два министерских сотрудника что-то громко говорят ему в ухо, и он пытается сосредоточиться на том, что они говорят, пока Гермиона кивает и произносит какие-то общие слова. Малфои идут к Роуз и Скорпиусу, и Гарри смотрит, как Роуз начинает рыдать, когда Астория обнимает ее. У Роуз весь день были перепады настроения, и он внимательно следил за ней, чтобы убедиться, что она в порядке. Она быстро переходит от смеха к слезам, но пока с ней было все настолько в порядке, насколько можно было.

Наконец они подходят туда, где все еще стоят Гарри и Гермиона. Перед ними несколько человек, и Гарри замечает ту секунду, когда Гермиона их видит. Она тут же немного напрягается, но продолжает вежливо говорить с парой, которая в данный момент выражает ей соболезнования. И, когда настает очередь Малфоев, Гарри удивлен, когда видит, как она надевает фальшивую улыбку.

Астория говорит за всех, конечно, и она сообщает, как сочувствует в их потере.

– Роуз очень для нас важна, – даже говорит она в какой-то момент, так сильно преувеличивая, что даже Гарри этому удивляется. Гермиона продолжает улыбаться и кивать, пока Астория говорит. Малфой стоит рядом и молчит, выглядя совершенно не в своей тарелке, как будто ему хотелось бы быть сейчас где угодно, только не здесь. Гарри не может его за это винить, что о многом говорит, потому что обычно он всегда его за все винил.

Наконец Астория затыкается и заканчивает свое высказывание, обнимая их обоих по очереди. Гарри как раз обнимал ее в ответ, когда наконец заговаривает Малфой. Его голос звучит напряженно и скованно, а лицо совершенно мрачно, когда он просто говорит Гермионе:

– Мне… жаль.

И Гермиона просто пусто смотрит на него с секунду, а потом качает головой.

– Я не могу, – объявляет она внезапно, а потом поворачивается и идет вон из комнаты, игнорируя людей, которые пытаются с ней заговорить.

Гарри смотрит, как она уходит, и в нем медленно нарастает паника. Он оборачивается к Малфою и полусердечно бормочет:

– Спасибо, – и идет за ней из комнаты. Она далеко впереди, поэтому он идет быстро, чтобы догнать ее. Он нагоняет ее как раз у поворота к лифтам. Министерство закрыто на время похорон, и коридор совершенно пуст. Она начинает вызывать лифт, и он хватает ее за руку как раз в этот момент.

– Я не могу, – снова объявляет она, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него. Ее глаза широко раскрыты, и она почти в истерике.

– Я закончила. Я закончила, Гарри, – ровно говорит она. – Просто скажи им, я не знаю, что мне нехорошо или что-то вроде… Я больше не могу.

– Гермиона, просто успокойся, хорошо, – мягко говорит он, но она закатывает глаза и смеется громким невеселым смехом.

– Успокоиться? Ты серьезно? Меня так тошнит от этого! Меня тошнит говорить с людьми и делать вид, что мне не насрать! – из ее пучка выбилось несколько прядей волос, и она резко убирает их со своего лица. – Им наплевать! Драко Малфою к черту наплевать, Гарри!

– Знаю, знаю, – быстро говорит он, стараясь ее успокоить, хотя на самом деле он думает, что Драко Малфою не наплевать. За все те годы, что он его знает, он никогда не видел его настолько серьезным.

– И я просто устала, – продолжает она, едва останавливаясь, чтобы вздохнуть. – Я не хочу быть здесь!

– Гермиона… – он останавливается, потому что не знает, что сказать. Она близка к истерике, и он знает, что она сейчас сделает что-то радикальное.

– И какой смысл? – спрашивает она, снова закатывая глаза и всплескивая руками. – Это все, ведь так?

– Гермиона… – снова пытается он, но она не позволяет ему продолжить.

– Нет! Разве ты не видишь, что происходит? – сердито спрашивает она. Ее глаза теперь сверкают, и она дрожит. – Все кончено! Это все! – она по-настоящему рычит от бессилия и тяжело опирается о стену. Она несколько раз сжимает и разжимает кулаки, а потом бьет ими о камни позади себя. – Этот гребаный мерзавец меня бросил!

Он смотрит в обалделой тишине, как она зажмуривается и снова открывает глаза. Она поднимает руки и хватается за голову, разъяренно глядя вниз, на пол, ее дыхание громко и тяжело. Он спрашивает себя, с собой ли у нее палочка, и думает, насколько опасно для них обоих, если она у нее все же с собой. Она, кажется, не в себе, и он видит, насколько тяжело ей держать себя под контролем, по тому, как она громко дышит и подрагивает от сдерживаемых эмоций.

Когда проходит, как кажется, миллион лет, он еще раз пытается с ней заговорить.

– Гермиона, все нормально, – говорит он так тихо, что сам себя едва слышит.

Она смотрит на него, и он ждет, что сейчас она разозлится на него. Но она этого не делает. Злость в ее глазах сменяется отчаянием, и он обалдело смотрит, как она наконец плачет. Как он знал, она за все время и слезинки не выронила, но теперь ее глаза наполняются слезами. Ее лицо несчастно подрагивает, и он знает, что она ничего не хочет меньше, чем расплакаться. Но точка невозврата прошла, и, когда она заговаривает, ее голос напряжен и ломается.

– Почему он это сделал…

Слезы наконец начинают течь, и она тяжело плачет. Она все еще дрожит и прячет лицо в ладонях. Он смотрит, как она бессознательно начинает скользить вниз по стене, и он подхватывает ее как раз до того, как она падает на пол. Он поднимает ее и тянет к себе. Она свободно падает к нему на руки и продолжает плакать в ладони, когда ее голова ложится ему на плечо. Она уже рыдает. Громко. Все ее тело уже не дрожит, а сотрясается, и он хватает ее за талию, просто чтобы убедиться, что она удержится на ногах. Он держит ее так неизвестно как долго, но наконец она убирает руки от своего лица и оборачивает руки вокруг его шеи так крепко, что ему кажется, что он не сможет вздохнуть. Она прячет лицо в его шее и долго продолжает истерически рыдать.

– Почему? – отчаянно спрашивает она, и ее голос так ломается, что он едва понимает. – Почему он это сделал?

– Это не его вина… – Гарри чувствует, как слова застревают в его горле, и он едва сдерживается от собственных слез, понимая, что он тоже сейчас может сломаться.

Она просто качает головой и продолжает рыдать в его плечо:

– Я не понимаю…

Он тоже не понимает. Он не находит в этом смысла, и не пытается искать. Это самое нечестное, что когда-либо случалось, и он не хочет верить, что это случилось. Но у него нет выбора, потому что, как сказала Гермиона, это все.

Все кончено.

– Пожалуйста, не заставляй меня снова туда идти, – отчаянно просит она, и он чувствует, как рыдания сотрясают все ее тело. – Я не хочу!

Он не заставляет, но знает, что у них нет выбора. Они должны вернуться. Они должны это закончить. Он несколько раз глубоко вздыхает, чтобы успокоиться, а потом отодвигается ровно настолько, чтобы она могла поднять голову. Она выглядит так беспомощно, что он едва может это вытерпеть.

– Ты должна, Гермиона, – тихо говорит он.

Но она качает головой, и ее губы дрожат, а слезы продолжают течь по ее лицу так быстро, как только возможно.

– Я не могу, – беспомощно говорит она, ее голос дрожит, как и все тело. – Не могу.

– Ты можешь, – он передвигает руки к ее шее и приподнимает ее голову. Он твердо смотрит ей в глаза и с каждой секундой все больше понимает, что теперь он должен быть сильным. – Ты можешь это сделать, – твердо говорит он ей. – Ты можешь все, ты всегда могла сделать все.

– Я не могу сделать это, – бормочет она, и ее взгляд тут же падает вниз.

– Ты можешь, – снова говорит он.

– Я недостаточно сильна…

– Ты самый сильный человек, которого я знаю, – и он говорит это серьезно. Она смотрит на него, и ее взгляд настолько жалок, напуган и юн, как будто она одиннадцатилетняя девочка, которая прячется от тролля в туалете.

– Я недостаточно сильна, Гарри, – говорит она так печально и отчаянно, что он чувствует, как его сердце еще больше разрывается. Он поднимает руку, чтобы вытереть ее слезы, а потом снова притягивает к себе, обнимая ее, когда она опускает голову и снова плачет.

– Я тебе помогу, – обещает он, и она беспомощно кивает. Он держит ее и позволяет выплакаться, и наконец он сдается и своим слезам. И долго они плачут вместе. И он не знает, сколько проходит времени и что творится вокруг.

Все остальное может подождать.

Он не знает, что делать, и не знает, будет ли все когда-нибудь в порядке. Он хочет пообещать ей, что угодно, но не может, потому что не знает. Поэтому он просто держит ее и позволяет ей выплакать все слезы, что ей нужно выплакать. И, может, он и не знает, что случится, но он знает одно.

Что бы ни случилось, он будет заботиться о ней. Всегда.

Он должен Рону это.

========== Глава 36. Джеймс. 6 марта ==========

Выпивка никогда особо не была лучшим для меня выходом.

Я ею наслаждался (естественно), но она никогда все эти годы не помогала мне принимать лучшие решения. Я вообще не так хорош в лучших решениях, с алкоголем или без: я до сих пор вытворяю всякое наитупейшее дерьмо. Ну и люди не врут, когда говорят, что алкоголь – это жидкая храбрость. Она точно заставляет вас делать вещи, на которые у вас обычно яиц не хватает, верно?

Например, ввалиться в квартиру своей бывшей и заявить ей, что вы ее еще любите.

Ага. Это я, кстати, идиот, что стоит у двери бывшей и громко в нее колотит, вдребезги пьяный.

Не знаю, почему я это делаю. Такое ощущение, будто я провел времени больше, напиваясь и колотя в эту дверь, чем все остальное в своей жизни. Как будто все время что-то случается и она все время на меня бесится. Поэтому я все время здесь, злой, как черт, и бью в ее дверь, требуя, чтобы она вышла и поговорила со мной. Но сейчас я не зол. Сейчас я пуст и совершенно безэмоционален.

Так почему я здесь?

Понятия не имею, честно. Но мало что имеет смысл, когда дело касается Кейт, поэтому, думаю, никто не удивлен. И она не самый справедливый человек, когда дело касается меня, но почему-то я все время возвращаюсь. Я даже не знаю, почему. Но это не имеет значения. Я здесь, и она открывает дверь и не кажется шокированной моим появлением.

И она не захлопывает дверь передо мной, по крайней мере это хорошо.

– Привет, – тихо говорю я и смотрю вниз. Не знаю, почему.

Кейт облокачивается о косяк и скрещивает руки на груди:

– Привет.

Она знает, что я пьян. Если честно, я всегда пьян, так что это не сюрприз, уверен. И все равно, она знает меня достаточно хорошо, чтобы просто глядя на меня понять, когда я выпил слишком много. Но она не начинает снова заводить песню о том, какая я гребаная сволочь, что заявился к ней снова в стельку. И она не спускает меня вниз по лестнице. Так что хоть какой-то прогресс.

– Что ты тут делаешь? – наконец спрашивает она, когда становится ясно, что я больше ничего не скажу.

– Можно войти? – я поднимаю глаза и спрашиваю ее, игнорируя ее вопрос. Она смотрит на меня и немного сужает глаза, но все же отодвигается в сторону. Я иду за ней на кухню, где она тут же занимает себя приготовлением чая, как она обычно и делает.

Я тут же вспоминаю, что это было местом нашего последнего разговора, того, который закончился метанием металлических предметов в мою голову. Наверное, я должен был попросить ее кинуть в меня еще чем-нибудь и на этот раз не пригибаться. По крайней мере, я бы узнал, могу ли все еще хоть что-то чувствовать.

– Мой дядя умер, – выдаю я прозаично, и она не поворачивается ко мне от чайника, с которым возится.

– Знаю, – тихо говорит она. И добавляет. – Мне жаль.

Я один раз киваю, хотя она и не видит меня, и мямлю:

– Спасибо.

Не знаю, зачем я ей сказал. Как будто весь мир не знает, что он умер. Эта новость была заголовком в каждой газете каждый день с тех пор, как это случилось, и, уверен, на его похоронах была вся Англия. Ну, кроме нее. Ее там не было.

– Он был моим крестным, – продолжаю я, облокотившись о стол и глядя на нее. – Ты это знала?

Она кивает, но не поворачивается и не смотрит мне в глаза. Она напряженно глядит на чайник, который наполняет водой, а потом отходит, опираясь о другой стол и собирая руки на груди. Ей неуютно, и она не хочет, чтобы я здесь был. Не знаю, зачем я вообще пришел: такое никогда для нас хорошо не кончается. Наверное, я просто придурок.

Я хотел, чтобы она была там. Все это время, пока люди продолжали наплывать, я продолжал разглядывать их как можно более бесстрастно, надеясь увидеть ее среди них. Конечно, я не признавался в том, что делаю, и старался сконцентрироваться сначала на Фреде, потом на некоторых моих приятелях, чтобы отвлечься с помощью их разговоров. Было трудно слишком уж отвлечься, потому что, куда бы я ни смотрел, люди вокруг или плакали, или выглядели совершенно несчастными.

На Роуз особенно тяжело было смотреть, потому что хоть и казалось, что она легко отвлекалась, но стоило ей глянуть на открытый гроб с телом ее отца, она снова начинала рыдать. Мне было ужасно жаль ее, и пусть мы с ней не особенно близки (и даже не дружелюбны), мне все равно не нравится видеть ее такой. Но она обрела хоть какой-то счастливый конец. Скорпиус вернулся. И говоря «вернулся», я имею в виду, что он не отходил от нее все это время дольше, чем на десять минут. Но я не очень удивлен. У них со Скорпиусом всегда все было серьезно, насколько я понимаю. Я имею в виду, так и должно быть, верно? Если вы ради кого-то рискуете быть навсегда изгнанным из своей семьи, то лучше уж пусть это будет что-то большее, чем просто секс, ведь так? Так что хорошо, что он вернулся. Он ей действительно нужен. Я знаю это, потому что, когда тело ее отца опускали в могилу, она смогла на это смотреть. Стояла там и так крепко держала Скорпиуса за руку, что та начала белеть, но она смогла смотреть. Если бы его там не было, она не смогла бы.

Но Роуз, Роуз точно не единственная, кто тяжело это воспринял. Лэндон, каким бы он ни был раздражающим и избалованным, казался совершенно запутавшимся. Может им не стоило его туда брать, потому что, каким бы умным он ни был, он не понимал на самом деле, что происходит. И он все продолжал подходить к гробу и смотреть. Снова и снова, весь день. Все крутились вокруг него, стараясь держать подальше от его мамы, но, думаю, им следовало просто оставить его где-нибудь в другом месте, потому что кончилось все тем, что он сел на пол и начал плакать. Его мамы не было рядом в этот момент, думаю, это случилось, когда они с моим отцом куда-то внезапно пропали, а Роуз сама едва не сорвалась и в конце концов вытащила его на улицу. Роуз не самый приятный человек обычно, но об этом малыше она ужасно заботится, и так было всю его жизнь.

И Хьюго, который все продолжал и продолжал влипать из одной говенной ситуации в другую. Хьюго – тот самый человек, из-за которого я не верю в карму. Этот парень, наверное, самый хороший человек во всей нашей семье, и он никогда не делал ничего, чтобы заслужить все то плохое, что продолжает на него валиться. Если бы карма существовала, все это случилось бы с тем, кто это заслуживает, а не с тем, кто, может, единственный, кто не заслуживает такого вообще. И все становится только хуже. И за многое надо поблагодарить мою сестру, которая оказалась самой мерзкой сукой, что когда-либо ходила по земле. Все еще не могу поверить, что она сделала это с ним. Я не понимаю, почему из всех людей на свете именно Хьюго она выбрала, чтобы сломать. Он никогда никому ничего не делал, и Лили – просто ужасный человек.

И их мама… Она наконец сорвалась и сорвалась по-крупному. Я не был уверен, что она справится, и выглядела она хуже, чем я когда-либо кого-либо видел. Это нечестно, правда? Я про то, через что ей пришлось пройти. Она тоже никому ничего не делала. И теперь ей приходится переживать все это из-за какого-то дерьма. И это нечестно. И мой отец… Он просто развалился. Он даже не мог пожать руку распорядителя на похоронах, потому что не мог поднять голову с собственных колен. Серьезно. Никогда не видел его таким расстроенным, и это печально. Думаю, я не обращаю на него достаточно внимания, но это его лучший друг. И это нелегко.

– Хочешь чаю? – спрашивает Кейт, выпрямляясь, когда чайник начинает свистеть. Она все еще не смотрит мне в глаза, когда тянется за чашками.

– Есть что покрепче?

Она немного закатывает глаза и начинает разливать чай.

– Ты не думал, что у тебя уже проблемы с этим? – спрашивает она, игнорируя мою просьбу о чем-то покрепче и протягивая мне чашку чая.

– У меня полно проблем.

– Ты слишком много пьешь, – ровно говорит она и скучно на меня смотрит. Я просто пожимаю плечами, и она качает головой и идет в гостиную. Она садится за стол, и я смотрю на нее с секунду, прежде чем к ней присоединиться. Мы молча пьем чай несколько минут, прежде чем она наконец спрашивает:

– Зачем ты здесь, Джеймс?

– Я пришел попросить прощения, – сразу же, не колеблясь, отвечаю я и смотрю на нее прямо, так что у нее нет другого выбора, как посмотреть на меня и увидеть, что я не вру.

Не то что бы ей было не плевать.

– Ты пришел сюда пьяным, чтобы попросить прощения.

– И?

Она снова закатывает глаза и качает головой, откидываясь на спинку стула, и немного оседает.

– Почему ты ничего не делаешь, когда трезв?

Наверное, потому, что я никогда не был достаточно трезвым, чтобы попробовать. Не знаю, с чего она взялась меня пилить. Она сама пьет. Все пьют. И я ненавижу, когда она начинает это. Но я ей этого не говорю. Вместо этого я пытаюсь найти светлые стороны.

– Люди не лгут, когда пьяны.

– Ты бы солгал, даже напившись веритасерума, – тут же спорит она, с вызовом приподнимая брови.

Серьезно? Не понимаю, зачем я стараюсь.

– Почему ты все время мне грубишь?

И Кейт смеется невеселым смехом и качает головой.

– Зачем ты пришел?

– Я уже сказал, чтобы извиниться.

Она с громким треском ставит чашку на стол и выпрямляется.

– Тогда извиняйся.

– Прости.

– За что?

И теперь моя очередь закатывать глаза.

– Не знаю. Думаю за то, что я всегда все нахер разхреначиваю и никогда не бываю достаточно для тебя хорош.

– Точно, – она неверяще качает головой. – Это всегда я и моя вина, верно?

– Ну, что бы я ни делал, это всегда не то, что ты хочешь, так? – не могу поверить, как легко с ней поругаться. Я здесь только пять минут, и мы уже пререкаемся. Она не выглядит слишком изумленной.

– Джеймс, ничто из того, что ты делал, и близко не касается меня, – она снова скрещивает руки на груди и откидывает голову назад, чтобы недолго посмотреть на потолок. – Это всегда связано с тобой. Так было, и так всегда будет.

– Точно. Потому что я эгоистичный ублюдок, который не думает ни о ком, кроме себя. Так?

– Так всегда было, – она серьезно смотрит на меня, потом немного наклоняется и кладет локти на стол. – Не знаю, почему я позволила себе думать, что может быть по-другому.

– Ты никогда не давала мне шанса.

И это правда. Не давала. Никогда не верила в то, что я говорю, и не доверяла мне. Отказывалась давать мне шанс доказать, что я честен, когда говорю некоторые вещи, и всегда ненавидела все, что я делаю. Мне не выиграть.

Но она, кажется, с моими доводами не согласна. Она недоверчиво смотрит на меня несколько секунд, а потом расширяет глаза:

– Ты серьезно?

Я киваю.

– Я давала тебе шансы с тех пор, как мне пятнадцать исполнилось! И каждый раз, когда я это делала, все кончалось тем, что я ощущала себя полным дерьмом!

– А ты думаешь, я нет?

Я даже не знаю, что происходит. Мне просто так плохо. Как будто каждая часть меня болит, и мне всего лишь нужно, чтобы хоть что-то одно было нормально. Мне так хреново. Во всех смыслах этого слова. И я просто… Я просто хочу ее.

Но я не знаю, как это исправить.

Я роняю голову на руки и просто закрываю глаза. Не знаю, зачем я сюда пришел и чего я ожидал. Это проигранное дело, и я только делаю все хуже каждый раз, когда пытаюсь это изменить.

– Почему мы делаем это, Джеймс? – ее голос глух и грустен. Она больше не выглядит сердитой, но и не похоже на то, что она хочет поцеловать меня и помириться. Но я не знаю, как ответить на ее вопрос, поэтому я просто качаю головой, не поднимая ее со своих рук.

– Ты с ума меня сводишь.

Я позволяю локтям соскользнуть вниз, и через секунду моя голова и ладони уже на столе. Мне плохо. Мне хочется блевануть, и мне хочется спать. Я чувствую легкую дрожь в груди и сразу же пытаюсь это остановить. Тщетно, конечно, и я чувствую слезы на своих ладонях. Я сильно прикусываю губу, пытаясь остановить все это, но от этого мое дыхание только становится еще менее ровным.

Блядь.

– Я не знаю, почему всегда делаю тебе больно, – бормочу я, пытаясь остановить свой плач. Я понимаю, что, наверное, выгляжу такой бабой, но я не могу остановиться. Кроме того, это не в первый раз, когда я выставляю себя перед ней идиотом. Она всегда могла устроить, чтобы кончалось именно так.

Но, если честно, я даже неуверен, почему плачу. Может быть, из-за всего сразу. Столько всего накопилось, и я должен был знать, что в итоге все это взорвется. Боже, иногда я себя ненавижу.

Лучше всего в Кейт то, что она достаточно хорошо во мне разбирается, чтобы понять, о чем я, даже если я несу какую-то бессмыслицу.

– Мы пытались, Джеймс, – тихо говорит она. – Мы пытались, и это не сработало.

Я чувствую себя еще хуже, когда поворачиваю голову, не поднимая ее, и смотрю на Кейт.

– Мне нужно, чтобы это сработало, – честно говорю я. Не знаю, откуда это взялось, но я знаю, что это правда.

– Я бы хотела, чтобы сработало, – она кажется честной, грустной и убитой. И я снова плачу.

Я сажусь прямо, надеясь, что это поможет мне перестать выглядеть придурком. Не помогает, и я вытираю глаза, чтобы идиотские слезы исчезли.

– Все вокруг такое дерьмо, – говорю я немного отчаяннее, чем хотел.

– Мне жаль твоего дядю, – тихо говорит она, опуская голову и глядя в свою чашку.

– Кейт, пожалуйста, – шепчу я, сглатывая комок в горле. – Просто дай мне еще один шанс…

Я даже не думал, что настолько пьян, отчего все выглядит еще более жалким. Но я не могу заставить себя об этом волноваться. Я буду умолять, если придется. Если до этого дойдет. Я просто… Она мне нужна. Я хотел бы выразить все это словами, но не могу.

И конечно, я просто великолепен, когда нужно довести ее до слез. Ее глаза увлажняются, и она пытается проделать тот же трюк с кусанием губы, что и я. Ей он тоже не очень помогает, и она прячет лицо в ладони на несколько секунд, прежде чем собраться и выпрямиться.

– Не могу, – серьезно говорит она, явно стараясь контролировать свой голос. – Прости… Я просто, просто не могу больше…

– Но почему? – я отлично понимаю, каким смешным и жалким я выгляжу, но сейчас мне плевать. Я чертовски уверен, что и раньше бывал перед ней смешным и жалким. Мне нечего терять сейчас.

Кейт выглядит печальной и запутавшейся, и я не могу понять, о чем она думает. Я встречаю ее взгляд, и она несколько секунд смотрит на меня, не мигая, прежде чем покачать головой.

– Потому что я обо всем забываю, когда я с тобой!

– О чем?

И она продолжает качать головой:

– Я забываю, как это больно… Как будто, – она издает прерывистый вздох. – Как будто рядом с тобой все так хорошо… И я забываю. Забываю, как это больно, когда все кончается.

Иногда я ее не понимаю. Иногда она говорит загадками, и иногда она говорит вещи выше моего понимания. Сейчас один из этих случаев. Но я знаю, о чем она говорит. Когда нам вместе хорошо, это потрясающе. Она заставляет меня чувствовать такое, чего никто и никогда и близко не мог. Но когда все становится плохо, это больно. И все же я не знаю, как это сказать. Но мне плевать. Все, что я могу сказать, это правду, потому что я слишком устал для чего-либо другого.

– Это не должно заканчиваться…

И тут Кейт отталкивает стул и встает. Она идет в коридор, и я сразу же иду за ней. Мне плевать, если это намек на то, что мне пора. Я не в настроении для этикета.

– Мы можем сделать так, чтобы все удалось, – искренне говорю я, обращаясь теперь к ее затылку. И тогда она останавливается и поворачивается.

– У нас никогда ничего не удавалось, Джеймс!

– Мы можем сделать это, – снова говорю я, и мой голос немного опадает, потому что я отвлекаюсь на ее внезапную близость. Она так близко, что я могу слышать ее дыхание.

– Мы не подходим друг другу, – она говорит это медленно и твердо и старательно избегает моего взгляда, глядя мне за плечо.

– Ты – единственное, что мне когда-либо подходило, – говорю я, не думая, и, когда произношу это, понимаю, насколько по-женски это прозвучало, но я не смог остановиться. И тогда мои глаза снова начинают наливаться слезами, но я заставляю их остановиться. Я не буду этого делать. Я не буду плакать.

Но это тяжело, когда каждая часть твоего тела болит.

И тогда Кейт смотрит на меня. Ее взгляд насторожен и напряжен, и кажется, что она изо всех сил старается сосредоточиться. Но она отвлекается на нашу близость. И я знаю, что она этого хочет. Хочет меня. Этот взгляд я могу узнать.

– Зачем ты это со мной делаешь? – тихо спрашивает она, и ее голос звучит серьезно и болезненно.

Но я просто говорю ей правду:

– Потому что ты мне нужна.

– Нет, неправда. Тебе никто не нужен, – продолжает она все так же тихо, а потом поднимает руку и убирает волосы с моего лба.

– Мне нужна ты, – повторяю я и ловлю ее руку, которую она убирает от моего лица. Я стараюсь не терять ее взгляд, и воздух постепенно становится все гуще, и мне начинает казаться, что я задыхаюсь. Во мне слишком много боли и в то же время какой-то тянущей пустоты. И это самое странное. Я опускаю голову, пока не сравниваюсь с ней, и наши губы всего в сантиметрах друг от друга. – Просто заставь меня что-то почувствовать, – мягко прошу я. – Пожалуйста…

И она качает головой, едва-едва, потому что она напугана. Я вижу это. Ее глаза мокрые и испуганные, и она немного дрожит. Честно, я даже не знаю, о чем я прошу. О сексе, наверное. Не думал, что я пришел сюда именно за этим, но, наверное, частично да. Но на самом деле это не совсем секс, потому что я легко мог бы уйти и найти кого-нибудь еще, чтобы трахнуть. Нет, здесь есть связь. Мне нужна эта связь, потому что это единственное, что удерживает меня сейчас в здравом уме. И у меня никогда не было этого ни с кем, кроме нее. И мне это нужно.

Мне нужна она.

– Пожалуйста, Кейти…

Она наклоняется на те пару сантиметров, что разделяют нас, и целует меня первой. Она просто едва касается моих губ своими, и ее глаза тут же закрываются. И я вижу, что она больше ничего не контролирует. Я тоже, так что, наверное, мы равны.

– Мне слишком страшно, – шепчет она, не отодвигаясь. Я чувствую тепло ее дыхания, когда она говорит. От этого я дрожу.

– Только на сегодня, – тихо говорю я ей.

И снова я не знаю, о чем прошу. Сейчас ничего не имеет смысла, так что зачем искать его здесь? Я просто хочу забыть. Хочу забыть все это дерьмо и почувствовать что-то, хоть немного.

– Джеймс, – тихо шепчет она, и я смотрю ей в глаза, пока она колеблется с полминуты, прежде чем наконец закончить. – Я люблю тебя…

И я чувствую, как все вокруг останавливается. Я правда не знаю, как я все еще могу дышать. Она никогда этого раньше не говорила… Ни разу. Никогда. И я не знаю, что думать и что чувствовать, но она обрывает мою растерянность, когда снова целует меня секунду спустя.

– Пожалуйста, не делай мне больно, – шепчет она, и кажется, что она почти умоляет, когда ее губы снова касаются моих.

Я ничего не могу сказать в ответ. Я не могу ничего, кроме как сосредоточиться на поцелуе и на том, как она близко. А потом она поднимается на цыпочки, тянется ко мне и почти прыгает мне на руки, и у меня нет другого выбора, кроме как подхватить ее и поднять. Она такая легкая, что я едва замечаю, и она путает свои пальцы в моих волосах, когда обнимает и целует меня по-настоящему.

И пусть даже все в мире катится к черту – что-то наконец-то кажется правильным. Все, чего я хочу, – целовать ее вечно и не думать ни о чем другом.

– Пожалуйста, – шепчет она, когда останавливается на секунду. – Пообещай…

И что еще я могу сделать, кроме как слепо пообещать ей все, что угодно, в мире? Я так сильно ее хочу, что она заставляет меня забыть обо всем остальном. Я не могу думать рядом с ней, и, наверное, это не самое лучшее… Но я не могу иначе.

– Обещаю…

Это тяжелое обещание, но я надеюсь никогда его не нарушать.

Ради нас обоих…

========== Глава 37. Роуз. 7 марта ==========

Мама не выходила из комнаты со вчерашнего дня.

Она просто по-настоящему раздавлена и потрясена, и я не знаю, ужасаться этому или просто принять тот факт, что это должно было рано или поздно случиться. Вплоть до самых похорон она не плакала, ни с кем не спорила, она даже не спала. Она просто старалась чем-то заняться и все продолжала и продолжала двигаться и работать, как будто ничего не случилось. Она сломалась и начала рыдать во время похорон, и после этого она отказалась идти в Нору или к бабушке, даже к тете Луне. Она отказалась от всех приглашений и пошла домой, прямиком в постель.

И с тех пор оттуда не выходила.

Я немного встревожена, потому что уверена, она доведет себя до того, что уморит голодом. И я встревожена, потому что каждый раз, когда я стучусь к ней и спрашиваю, не нужно ли ей что-нибудь, она просто лежит в постели и плачет. Я все еще не знаю, спала ли она на самом деле. Она все время плачет. И я не знаю, что по правде и делать.

Теперь дом опустел по сравнению с прошлой неделей, хотя я не слишком этим расстроена. На самом деле мне уже обрыдли все эти люди, что крутились по дому и возились с нами. Меня тошнит от того, что люди спрашивают, в порядке ли я, потому что, конечно, мать вашу, не в порядке! Мой отец ведь умер, знаете? Я имею в виду, ну серьезно, неужели люди думают, что только потому, что они спросили, все волшебным образом станет замечательным? Не станет. Все ужасно, и, наверное, еще долго ничего не будет замечательно. Так что я хотела бы, чтобы они прекратили уже задавать этот вопрос.