Текст книги "В поисках будущего (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

– Извини, – бормочет Роуз.

Лола странно смотрит на нее несколько секунд, прежде чем кивнуть и скользнуть назад в свою комнату. Роуз смотрит на меня, а затем идет в ту часть квартиры, где находится ее спальня. Я иду за ней, и она захлопывает за мной дверь.

– Что ты делаешь? – снова спрашивает она, и на этот раз ее голос немного резче.

– Мне нужно с тобой поговорить, – говорю я и осознаю, сколько отчаяния в моем голосе. Это жалко, но мне на самом деле плевать. – Я должен тебе что-то сказать.

– Что? – спрашивает она, и я вижу, что она начинает раздражаться. Думаю, что не могу ее за это винить. В конце концов, когда мы виделись в последний раз, мы орали друг на друга, и она дизаппарировала, даже не попрощавшись.

Что… Что мне ей сказать? Я знаю, что я должен сказать, но я не уверен, что настолько храбр.

– Я люблю тебя.

Она смотрит на меня, потом собирает руки на груди и выжидательно приподнимает бровь. Определенно, я должен разъяснить свое объяснение в любви. Неважно. В эту секунду я могу потерять все, что у меня есть на свете, и я не позволю этому случиться.

– Я люблю тебя, – повторяю я и снова протягиваю руки к ее лицу, приподнимая его так, чтобы она смотрела на меня. – Я ненавижу быть без тебя.

Она смаргивает что-то, похожее на наворачивающиеся слезы, и твердо смотрит на меня.

– Что случилось? – спрашивает она тихим и, кажется, испуганным голосом.

Я не собираюсь ей лгать, я должен сказать ей правду… Просто это трудно. Мне понадобилась целая минута, чтобы набраться смелости сказать ей это, и все это время я провел, просто глядя на нее и осознавая, не в первый раз, как же она совершенно красива.

– Я поцеловал другую.

Я просто говорю, покончив с этим. Это звучит даже хуже, чем я ожидал, и Роуз смотрит на меня, кажется, вечность. А потом она отходит и поворачивается ко мне спиной. Она ничего не говорит, и это ужасно, и я действительно хочу, чтобы она взорвалась и начала кричать или повернулась и швырнула в меня проклятьем. Тишина оглушает, и я ненавижу себя все больше с каждой секундой.

Когда я наконец больше не могу выдерживать эту тишину, я делаю единственное, что могу, – я прошу прощения.

– Прости меня…

– Когда это случилось? – спрашивает она и снова поворачивается ко мне. Она не плачет, но в ее глазах печаль, и она выглядит усталой и взволнованной.

– Только что. Перед тем, как я пришел…

– Почему ты это сделал?

– Я не знаю… – и я не знаю, это правда. – Я пьян, – добавляю я, как будто это какое-то оправдание.

– Вижу.

– Роуз… – я тихо произношу ее имя, и она с выжиданием смотрит на меня. – Мне так жаль, – она ничего не говорит, но не отодвигается, когда я подхожу к ней и тянусь за ее рукой. – Это просто… Я просто ненавижу это. Быть далеко от тебя все время, я не хочу этого больше.

Ее глаза снова увлажняются, хотя она старается, чтобы слезы не начали капать. Она смотрит на меня, и она все еще не отдернула руку.

– Ты бросаешь меня? – тихо спрашивает она, и в ее голосе столько же испуга, сколько чувствую я.

Я лишь качаю головой и притягиваю ее ближе.

– Я не хочу быть далеко от тебя, – тихо говорю я. – Ты значишь для меня больше всего в мире, – и это правда. Так было всегда.

И я снова целую ее, вкладывая в поцелуй все, что могу, чтобы показать ей, что я полностью честен. Она действительно целует меня в ответ, что меня несколько удивляет. Я почти ожидал, что она ударит меня, но она целует меня, и это значит больше, чем что-либо когда-либо.

И когда я отстраняюсь от нее на пару сантиметров, я слышу, как с моего языка срываются слова, которые я даже не знал, что хотел сказать.

– Выходи за меня.

И тут все остановилось. Я в таком же шоке, как она, но я понимаю, что действительно серьезно имею это в виду. Я думал об этом и раньше, конечно, но как о чем-то далеком. Но какой смысл ждать? Я хочу быть с ней всегда. И это всегда может начаться сейчас.

Роуз ничего не говорит. Она смотрит вниз, на пол, и я жду, что она что-нибудь скажет. Эта тишина оглушает еще сильнее, чем та, что раньше, и я начинаю задаваться вопросом, что за чертовщина происходит. Почему она ничего не говорит?

Наконец я добавляю слабо и жалко:

– Пожалуйста?

– Скорпиус… – она наконец поднимает глаза, и я вижу, что она не особенно довольна моим внезапным предложением. Мои мысли начинают бежать, и я внезапно чувствую себя совершенно больным.

– Пожалуйста, Роуз, – отчаянно говорю я, и я не могу даже думать нормально. – Я люблю тебя. Я просто… У меня нет кольца, но я принесу тебе его. Просто… Просто скажи да. Пожалуйста?

Но она делает шаг назад, и ее рука выпадает из моей.

– Почему ты просишь меня об этом сейчас?

Что это за вопрос? Я просто смотрю на нее, и из всех реакций, что я ожидал в ответ на свое предложение, слезы никогда не были вариантом. По крайней мере, не настоящие слезы. Но теперь так, и ее глаза не просто влажные, они наливаются слезами.

– Потому что, – говорю я и останавливаюсь, чтобы вдохнуть, потому что я задерживал дыхание, даже не замечая этого. – Потому что я хочу быть с тобой. Всегда. Я не хочу, чтобы с нами снова было так.

– Нам по девятнадцать.

– И что? – я качаю головой, но это не помогает мне ее прояснить. – Я люблю тебя с тех пор, как… всегда. Роуз, просто, пожалуйста…

Но она качает головой.

И я смотрю на нее.

Я больше ничего не могу сделать. Она покачала головой. Она сказала нет. Я просил ее выйти за меня, и она сказала нет…

– Мне жаль, – шепчет она и поднимает руку, чтобы стереть слезы со своих глаз. – Я просто… – ее голос затихает, и она беспомощно смотрит на меня.

И впервые за всю свою жизнь я ее ненавижу.

Она делает ко мне шаг, но на этот раз я отступаю. Она выглядит несчастной, и я спрашиваю себя, как долго я смогу удерживаться от того, чтобы меня стошнило.

– Скорпиус, мне жаль, – тихо говорит она. – Пожалуйста, не злись…

Не злись? Она серьезно? Я тяжело смотрю на нее:

– Пошла ты на хер.

Она в шоке, это видно. Ее рот немного приоткрывается, и она смотрит на меня, совершенно пораженная.

И тогда я закрываю глаза и держу их закрытыми еще несколько секунд, прежде чем открыть их, в надежде, что я очнусь от этого кошмара. Но нет. Я все еще здесь, в ее спальне, и она смотрит на меня так, будто это я сейчас вырвал ее сердце и плюнул на него.

– Твою мать! – я поднимаю руки и хватаюсь за голову, снова стараясь, чтобы все это исчезло.

И тут Роуз, наконец, решает что-то сказать. Я не удивлен, потому что ей всегда есть, что сказать.

– Ты заявился в мой дом посреди ночи и сказал, что ты поцеловал другую, и теперь ты в шоке, что я не хочу за тебя замуж?

И это действительно срабатывает. Это по-настоящему меня злит.

– Ты не говорила со мной больше месяца! – я почти кричу. – Каждый раз, когда я тебе писал, ты меня игнорировала! Ты сама не гребаная святая, Роуз, ты сама натворила много дерьма, которое не должна была! Я пришел сюда сегодня, чтобы все исправить и сказать, как ненавижу все, что произошло между нами, но ты просто… – я снова качаю головой, мне не хватает слов. Впервые в жизни она не находит ответа, так что я продолжаю. – Я бы от всего отказался ради тебя, Роуз, – многозначительно говорю я. – От всего… Но ты бы этого не стоила.

И она смотрит так, будто я действительно сделал ей больно. И я рад. Я хочу, чтобы ей было больно. Хочу, чтобы она чувствовала то же, что я.

Хочу, чтобы она была так же несчастна, как я.

И на этот раз я ухожу от нее, не попрощавшись.

========== Глава 24. Роуз. 28 января ==========

Этого не может быть.

Так не должно было случиться. Скорпиус не должен говорить: «Пошла ты», – и уходить от меня. Он должен быть со мной всегда. Он не должен меня ненавидеть, говорить ужасные вещи и причинять такую боль. Он должен меня любить.

Блядь.

После того как меня в прямом смысле затошнило от слез, я решила ехать домой. Лола стоит за мной в ванной, обняв меня за талию, пока я отмываю рвоту со своих волос, и говорит, что я не должна ехать в таком состоянии. Говорит мне, что я просто должна немного подождать. Но я хочу ехать. Я хочу к маме. Я хочу, чтобы она сказала мне, что все будет хорошо, чтобы сказала, как все это поправить. Я хочу, чтобы она сказала, как прекратить всю эту боль.

И поэтому я еду.

Я приезжаю к границе, и впервые в жизни они не устраивают мне испытания. Думаю, они видят, как я расстроена, и потому пропускают меня без всего этого дерьма со связями с британским министерством и предупреждением их о моем прибытии. Слава Богу, потому что я уверена, что ударила бы заклятьем, если бы они попытались меня задержать.

Уже девять, когда я пребываю в Лондон, поэтому я знаю, что дома никого. Я иду прямиком в министерство, даже не озабочиваясь заглянуть домой. И конечно, в ту же секунду, как я вхожу в дверь, я сразу встречаю своего дядю. Понятия не имею, что он делает в фойе, но мне все равно. Я не плачу в эту секунду, но, наверное, выгляжу ужасно, потому что человек пятнадцать останавливаются поглазеть, а дядя Гарри бежит прямиком ко мне.

– Роуз! – говорит он и хватает меня за плечи. Уверена, он думает, что кто-то умер, потому что я так себя веду. – Что случилось?

– Где моя мама? – спрашиваю я и слышу, как мой голос ломается и звучит совершенно жалко.

– Она на выезде в город. Что случилось? – снова спрашивает он.

– Мне нужно с ней поговорить.

– Твой папа внизу.

– Мне нужна мама, – требовательно говорю я, и тут слезы снова начинают литься. Дядя Гарри в совершенном ужасе, но он кивает и протягивает руку, чтобы обнять меня, наверное. Я не могу остановиться и внезапно начинаю рыдать и придвигаюсь к нему, так что теперь у него нет выбора, кроме как обнять меня, чтобы я могла спрятать лицо в его плече. Мне должно быть стыдно, потому что вокруг уйма людей, которые смотрят, но я не могу остановиться.

– Хорошо, идем, – шепчет он мне на ухо, неловко гладя меня по голове, и осторожно уводит от толпы к лифту. Всю дорогу я не поднимаю головы, и поэтому довольно тяжело продвигаться среди людей, когда мы втискиваемся в лифт с несколькими другими и едем вниз. Остальные все еще смотрят, но мне плевать.

Когда мы выходим на нужном этаже, дядя Гарри ведет меня по коридору к кабинетам, где работают они с папой. Он криком зовет его, пока мы идем, и получает в ответ ленивое:

– Что?

И тут мы подходим к его двери, моя голова все еще опущена, но я вижу, как он поднимает взгляд, как на его лице появляется замешательство, когда он переводит взгляд с меня на дядю, который пожимает одним плечом в знак того, что он тоже в тупике.

– Что случилось? – спрашивает папа, поднимаясь и идя к нам через комнату.

– Мне нужно поговорить с мамой, – бормочу я и правда пытаюсь остановить слезы, которые все еще текут.

– Ее здесь нет, – говорит папа, и его голос тверд, но явно немного взволнован.

– Тогда найдите ее! – говорю я громким и не самым приятным голосом. Если бы это была нормальная ситуация, мне бы сейчас влетело за злобность.

Но мне не влетает. Папа лишь сохраняет совой зловещий тон, когда говорит:

– Скажи, что случилось, – таким тоном, что смысла спорить не остается.

Поэтому я делаю, как он сказал.

– Скорпиус меня бросил.

И да, я слышу, как совершенно глупо и банально это звучит, когда срывается с моего языка, но это все равно не заставляет меня лучше реагировать, когда эти двое смотрят друг на друга и почти улыбаются. Скорее, это что-то вроде усмешки, веселой усмешки.

И я их обоих ненавижу.

– Это не смешно!

Они перестают ухмыляться, и папа выглядит так, будто он с радостью оказался бы где-нибудь в другом месте. Я не могу перестать плакать, и я не знаю, какого черта мне теперь делать.

– Хорошо, – наконец говорит папа. Он смотрит на дядю Гарри и говорит:

– Посмотри, сможешь ли найти Гермиону?

Дядя Гарри приподнимает брови, но лишь кивает и уходит. Он закрывает за собой дверь, и все очень неловко, потому что я не могу перестать всхлипывать, а папа никогда не был экспертом в слезах. Совершенно потерянный, он смотрит на меня несколько секунд. И наконец, когда я все-таки не перестаю плакать, он подходит и обнимает меня.

И тут я окончательно срываюсь.

Я не знаю, почему ты начинаешь плакать еще больше, когда кто-то тебя утешает, но, по моему опыту, даже легкого прикосновения достаточно, чтобы совершенно разразиться рыданиями. И теперь это случается. Конечно, папа в ужасе, и я чувствую это по тому, как неловко он гладит меня по голове. Я чувствую себя снова пятилетней, но я не могу перестать.

– Все хорошо, – говорит он, и я знаю, что он пытается меня успокоить. Он осторожно ведет меня к маленькому дивану в углу его кабинета. Мы садимся, и я правда удивлена, что он просто сидит и разрешает на нем плакать, очень долго.

Наконец, спустя, наверное, годы, он успокаивающе проводит рукой по моим волосам и спрашивает:

– Ну, и что случилось на этот раз? – очень нежным тоном совсем непохожим на него.

– Это не этот раз, – печально говорю я. – Это по-настоящему.

Он спрашивает, потому что это не в первый раз, когда мы со Скорпиусом ссоримся и расходимся. Но это точно в первый раз, когда я зареванная прихожу в министерство. Потому что это в первый раз по-настоящему.

– Ну, что случилось? – снова спрашивает он.

Я закрываю глаза, вспоминая, и пытаюсь заставить воспоминание исчезнуть, но это не работает. Когда я снова открываю глаза, я вижу, что он выжидающе на меня смотрит.

– Он попросил меня выйти за него… – мямлю я, и даже из-за этих слов мое сердце начинает болеть.

Папа сильно краснеет и выглядит так, будто хочет что-то сломать, скорее всего, белокурого игрока в квиддич с серыми глазами.

– Тебе девятнадцать, – говорит он сквозь тесно сжатые зубы.

– Так я ему и сказала, – выдыхаю я, резко вытирая глаза. – Но…

– Но что?

– Но теперь он меня ненавидит…

И тут все начинается снова. Мой перерыв в плаче прекращается, почти не начавшись, и я снова начинаю рыдать. Я не могу остановиться. И я понятия не имею, как остановиться.

Папа обнимает меня за плечи и притягивает поближе к себе, позволяя еще поплакать.

– Он тебя не ненавидит, – тихо говорит мне он, и слышно, что он испытывает противоречивые чувства.

– Он сказал: «Пошла на хер», – и убежал! – истерично говорю я.

– Он, наверное, просто расстроился, – разумно говорит он. Но он не знает. Его не было там, когда Скорпиус на меня так посмотрел, как будто действительно хочет, чтобы мне было больно. Как будто я действительно сделала больно ему.

– Я не знаю, что делать.

– Он успокоится и вернется. Ты слишком молода, чтобы выходить замуж, – он говорит это как раз тем голосом, какой и полагается отцу. Но я качаю головой, потому что он не понимает.

– Я его люблю, – бормочу я.

Папа совершенно ошеломлен этим. Сказать, что он не самый большой фанат Скорпиуса, будет огромным преуменьшением. Он ему не нравится и никогда не нравился. Он, правда, никогда не давал Скорпиусу и шанса, но это не удивительно. Он выглядит так, будто одновременно хочет подпрыгнуть от радости, что я отвергла предложение, и сказать мне, что все будет хорошо и что Скорпиус меня не ненавидит. Для него это ужасно тяжело, по крайней мере, мне так кажется.

– Тогда почему ты сказала: «нет»? – наконец спрашивает он, решив попробовать себя в роли Адвоката Дьявола. Ему даже задать этот вопрос больно, но он все равно это делает. Ради меня.

– Потому что мне девятнадцать, – слабо отвечаю я.

– И это все? – он приподнимает брови. – Это так много для тебя значит?

Он хочет заставить меня это сказать. Я не хочу этого говорить, потому что это, наверное, самое ужасное, что я могу представить. Я не хочу признаваться в этом вслух, потому что даже думать не могу об этом, не чувствуя вины. Но папа с выжиданием смотрит на меня, и я знаю, что он видит меня насквозь. Иногда я списываю его со счетов, как совершенно ничего не понимающего, но, наверное, он, в конце концов, не такой и тупой.

Я пожимаю плечами. Я все еще не хочу это говорить.

Но папа качает головой:

– Роуз?

– Я не хочу быть Малфой, – наконец признаюсь я, и эти слова звучат даже еще ужасней, чем я себе представляла. Они смехотворны, жестоки и ужасны, но теперь они сказаны, и я не могу взять их назад. Еще тише и нерешительнее я добавляю:

– Я не хочу, чтобы мои дети были Малфоями.

После того, что я сказала, повисает тишина, и я боюсь посмотреть на своего отца, у которого, как я знаю, одна из двух реакций: или он в совершеннейшем восторге, что я не приношу себя в жертву темной стороне… Или он оскорблен тем, что я настолько же предубежденная, как и семья, которую только что осудила.

Но когда он достаточно долго ничего не говорит, я заставляю себя посмотреть на него, стараясь смахнуть слезы, которые еще затуманивают мне взор.

– Я знаю, какие они, – серьезно говорю я. – Я знаю, что они делали, когда вы с мамой были детьми… И его дед меня ненавидит, – звучит так, будто я оправдываюсь, но это правда. Я продолжаю, едва останавливаясь, чтобы вздохнуть, и мои слова бегут все быстрее и быстрее. – И он написал Скорпиусу письмо, чтобы он держался от меня подальше, и он все продолжал говорить об убийствах магглов, что они это заслужили. И он сказал, что это мамина вина. Он даже пожелал, чтобы кто-нибудь убил ее!

На последнем предложении лицо папы меняется, и он выглядит страшно разозленным.

– Когда он это сказал? – требует он, и я чувствую, что он сразу же забыл о том, что меня бросили.

– Давно. Я видела на Рождество.

Папа выглядит так, будто хочет кого-то убить, поэтому я тут же продолжаю:

– Он меня ненавидит. Он почти не говорил со Скорпиусом все то время, что мы вместе, он почти от него отрекся!

Это словно возвращает его назад, и он долго смотрит на меня, прежде чем покачать головой:

– И какое все это имеет отношение к Скорпиусу?

Я едва верю своим ушам, и, судя по выражению лица моего отца, он сам этому с трудом верит. Уверена, он никогда не думал, что произнесет хоть половину того, что сегодня сказал.

– Они не примут меня, – бормочу я. – Никогда.

– Ты это только поняла?

Я хочу как-нибудь сумничать в ответ, но у меня нет сил.

– Я не хочу быть частью всего этого.

– Роуз, – папа снова гладит меня по волосам и прямо смотрит на меня, – делал ли или говорил ли Скорпиус что-нибудь, что хотя бы намекало на то, что он может думать, как его дед?

Как будто мне и так не было плохо. Теперь он еще и нож в ране проворачивает. Мне хочется блевануть, и я уверена, что через несколько секунд это случится. Когда я не отвечаю, папа просто многозначительно смотрит на меня и приподнимает бровь.

– Нет, – бормочу я.

– Значит, ты ведешь себя не слишком честно, верно?

Что это с ним? Я немного выпрямляюсь и смотрю прямо на него.

– Ты ненавидишь Скорпиуса, – ровно говорю я.

– Я не ненавижу его, – он хмурится и качает головой. – Бог знает, не потому, что я не пытался… Но я не могу его ненавидеть. Ты когда-нибудь поймешь, – я смотрю на него и сама приподнимаю брови. И он улыбается мне грустной улыбкой и снова качает головой, на этот раз медленнее. – Трудно ненавидеть того, кто так любит твою маленькую девочку.

У меня сердце словно лопается и разбивается. Новые слезы текут из глаз, и я стараюсь их сморгнуть. Проходит час или минута. Не знаю. Я просто смотрю на него и вижу, что он говорит правду.

Не знаю, любила ли я его когда-либо еще больше.

– Папочка? – наконец говорю я, и мой голос слаб и робок. Уже очень давно я не называла его папочкой. Он смотрит на меня, и я изо всех сил стараюсь, чтобы слезы не брызнули из глаз. Но когда я говорю, у меня получается только жалкое:

– Это так больно…

Он грустно кивает и обнимает меня, когда я падаю на него и зарываюсь лицом в его груди. Я в таком раздрае, не знаю, как вообще возможно пролить столько слез за один раз. Это ужасно, но мне почему-то странным образом легче. Напоминает мне о тех временах, когда я была маленькой, падала и ударялась. И папа всегда поднимал меня, качал и целовал царапину или синяк, из-за которого я плакала. Потом он говорил мне, что скоро все перестанет болеть, надо только подождать. Вот только на этот раз нет следа раны, которую можно вылечить поцелуями.

– Ты правда думаешь, что он меня любит? – тихо спрашиваю я, поднимая голову, и папа смеется полувеселым смехом.

– Этот мальчишка по тебе с ума сходит, – неверяще говорит он. – И уже давно.

– Он меня простит? – тихо спрашиваю я и теперь точно чувствую себя пятилетней. Мне певать, потому что это даже хорошо.

– Он хороший парень, Роуз. Понятия не имею, как он таким получился, но он хороший парень. А все всегда бывает так, как оно и должно быть.

А потом мы просто сидим в тишине, пока он гладит мои волосы, позволяя мне барахтаться в своем несчастье. Он не так уж плох во всем этом, должна отдать ему должное. Намного лучше, чем я когда-либо думала. Это правда удивляет.

А потом приходит мама.

Она, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, входит в кабинет наполовину в панике и совершенно вымотанная. Я поднимаюсь, чтобы посмотреть на нее, а она сначала смотрит на меня, потом на папу. А потом она садится с другой от меня стороны и с жалостью проводит рукой по моей голове.

– Ох, милая, – нежно говорит она и грустно смотрит на меня, прежде чем притянуть меня к себе и начать меня укачивать, когда моя голова лежит у нее на плече. Ей намного легче и естественнее с этим, чем папе, так что это тоже хорошо, по-другому.

– Тебе не надо было приходить, – шепчу я, потому что, если я заговорю громче, мой голос сломается, и я снова начну плакать. – Извини…

И я действительно чувствую себя виноватой за то, что устроила скандал и потребовала, чтобы ее нашли и заставили вернуться. Понятия не имею, где она была и что делала, и, судя по всему, это могло быть что-то ужасно важное. Иногда я с трудом вспоминаю, какая важная у мамы работа, и иногда я позволяю своему эгоизму взять верх.

– Все хорошо, – заверяет она меня. – Ты в порядке?

Я киваю, догадываясь, что дядя Гарри, наверное, сказал ей, из-за чего я плачу. Она уже знает, что меня бросили и мое сердце разбито. Наверное, она не знает всего, про предложение и все такое, но уверена, папа потом ей расскажет.

– Ты в порядке, так ведь, милая? – спрашивает папа, и теперь голос у него веселый и жизнеутверждающий, и он протягивает руку, чтобы взъерошить мои волосы, а не пригладить.

– Я в порядке, – повторяю я, но все же не поднимаю голову.

Я не помню, когда я в последний раз сидела так, между своими родителями, когда они оба меня утешают и заботятся обо мне. Это точно было очень давно. Я не помню, когда я вообще в последний раз плакала перед ними не для того, чтобы избежать наказания. И я не уверена, что вообще когда-либо так перед ними открывалась.

И это приятно.

Правда приятно.

========== Глава 25. Лили. 12 февраля ==========

Мои подруги бесполезны.

Нафиг бесполезны.

Им охренительно повезло, что нам осталось всего несколько месяцев до того, как мы закончим школу, так что мне не нужно волноваться о том, чтобы их сменить. Я почти было на это решилась, просто чтобы преподать им урок, но это так утомительно – искать приличных девчонок с пристойной внешностью и хорошей репутацией. Не то чтобы это имело значение, потому что любая, кого я выберу, тут же получит наилучшую репутацию, но вы понимаете, что это значит. Слишком много усилий нужно, чтобы вышколить новых девочек.

Просто старым надо перестать быть такими бесполезными.

В настоящее время я их полностью игнорирую, чтобы дать им понять, что они наказаны, потому что они такие тупые, что иначе не поймут. Вместо этого я провожу больше времени, укрепляя семейные связи с Рокси, которая, уверена, вы знаете, оказывается, просто настоящий вундеркинд. Уверена, мои родители и все остальные взрослые в моей семье будут донельзя довольны тем, что я провожу с ней время и забочусь о ней.

И конечно, ей это нравится.

Рокси очень, очень долго была малышкой нашей семьи. Пока не появился Лэндон и не испортил ей все: так они оба стали малышами. Она ужасно испорчена и фантастически избалована, но она очень забавная, и всегда меня очень развлекает. Она хорошенькая и популярная, и у нее есть как раз такие черты характера, как я люблю; ну, и у нее полно ненавистников, так что она делает все, что может, чтобы надавать им как следует.

И я считаю это невероятно забавным.

В эту минуту мы пропускаем завтрак; она болтает о какой-то своей тринадцатилетней драматической херне, что-то насчет ее подруги, которая пытается увести мальчика, который ей нравится. Я не ссорюсь с подругами из-за парней. Просто не ссорюсь. Если какая-нибудь из этих сук настолько отчается, что решит подобрать за мной обноски, то я скажу: «Вперед». Это так жалко, как я могу сказать им «нет»?

Ее очень легко отвлечь, потому что она вдруг прерывается на середине фразы, внезапно заинтересовавшись новым выпуском «Ведьминского Еженедельника для Девушек», который листала.

– Ого, – недоверчиво говорит она. – Ты только посмотри на новую подстилку Скорпиуса.

Она протягивает мне журнал, и я смотрю на открытую страницу. Действительно это Скорпиус Малфой с какой-то экзотически выглядящей девицей, которая радостно с ним болтает и пользуется всеми привилегиями, что ей дает его общество.

– У Роуз никаких шансов, правда? – почти зачарованно говорит Рокси.

Я качаю головой, продолжая смотреть в журнал.

– Да ни в жизни…

– Но это ужасно, – говорит она почти с ностальгией. – Я правда думала, что они влюблены.

Я лишь пожимаю плечами.

– Наверное, он наконец понял, что теперь знаменит и может встречаться, с кем хочет.

Прошло почти две недели с тех пор, как разлетелись новости о разрыве Роуз и Скорпиуса, но газеты из-за этого с ума сходят. Это правда смешно, ведь они никогда ничего не публиковали о них в прошлом. Но теперь, когда они разошлись, можно подумать, что они просто Джеймс и Шарлотт.

– А он довольно красивый, а? – замечает Рокси, вытягивая шею, чтобы еще раз посмотреть на фотографию.

– Есть такое… – соглашаюсь я. И, наверное, грязненькие мыслишки в моей голове слишком явственно проявились на моем лице, потому что Рокси серьезно качает головой.

– Даже не думай об этом, Лили. Роуз тебя убьет.

Я поджимаю губы и закатываю глаза.

– Я не боюсь Роуз.

– А стоило бы, – быстро говорит она. – Я уверена, ей ничего не стоит тебя убить.

Наверное, она права, конечно, но я лишь перекидываю волосы и бесстрастно пожимаю плечами.

– Какая разница, давай к делу.

– Точно, – говорит она и решительно кивает. – Так что Дженни пошла прямиком к Майклу и…

– Рокси, – со значением говорю я. Она останавливается посреди предложения и смотрит на меня. – Мы должны поговорить о взрослых проблемах, – медленно говорю я.

Она смотрит на меня так, словно хочет надерзить, но потом передумывает. Она знает, что я заткну ее сразу же, как ей в голову взбредет идея заделаться маленькой сучкой. Так что она просто моргает, а потом кивает.

– Точно.

– Точно, – повторяю я и сладко ей улыбаюсь. – Так вот, проблема, – я выделяю последнее слово, чтобы дать ей понять, что это настоящая проблема, а не детская драма, – в том, что Хьюго носится с этой тупой девкой.

– Марией?

Я киваю:

– Мария. Да. И как ты знаешь, она явно не то, что нужно для Хьюго, учитывая его социальный статус, – Рокси выглядит немного запутавшейся, но все равно кивает. – И все мои подруги просто, нахрен, бесполезные, так что, похоже, остались только ты и я.

Я дала своим подругам твердый приказ – заставить их расстаться. Мне плевать, как они это сделают, но так должно случиться. Но они слишком тупы, чтобы выполнить даже такое простое задание. Я даже велела Люси соблазнить его, если нужно – раздеться и облапать его, если понадобится. Но или она настолько не умеет быть желанной, или же навыки соблазнения у нее просто хреновы. Или Хьюго – голубой. А так как я уверена, что знала бы, если бы он оказался геем, то, похоже, мне остаются только первые два варианта. И они оба выставляют Люси дурой.

Не то чтобы во всем виновата Люси, учитывая, что и остальные мои подруги – неудачницы, и они точно так же не придумали, как заставить расстаться Хьюго и Марию. Это просто жалко, правда, и я не знаю, чего я вообще от них ждала: они просто кучка бесполезных маленьких идиоток, разве нет? Так что теперь мне придется этим заняться, ну, если хочешь сделать что-то хорошо, сделай сам, так ведь?

– Почему он вообще с ней? – спрашивает Рокси, теребя заусенец на ногте. – Она толстая. И клянусь, она с каждым днем все толще.

Я хихикаю от иронии момента, но ничего не говорю. Достаточно уже того, что я проболталась Луи на Рождество. Не нужно больше никому говорить. Рокси и так сама все скоро узнает.

– Ты права, – говорю я. – Она мерзкая свинья, и мы должны спасти его, прежде чем он сам себе все навсегда испортит.

– Ну, я не знаю, что мы вообще можем сделать. И имею в виду, если она ему действительно нравится. Мы же ничего не сможем, ведь так?

– Всегда есть что-то, что мы можем, – твердо говорю я. – Вопрос в том, что это.

– А у тебя нет идей?

– У меня миллион идей, но все, кого я знаю, слишком идиоты, чтобы хоть какую-то исполнить. Так что придется тебе.

– Мне? – Рокси выгнула бровь. – И что я могу сделать?

Я вздыхаю. Такая юная. Такая наивная.

– Она сегодня следит за вашими самостоятельными занятиями, так? – как префекту, Марии приходится проводить время на самостоятельных, следить, чтобы все студенты приходили и занимались делом. Просто идеально, что один из ее объектов наблюдения – третий курс Гриффиндора. – Ну и, – продолжаю я, – ты должна заявить, что она тебя ударила.

Глаза Рокси увеличиваются почти в два раза, и она смотрит на меня так, будто я совершенно спятила.

– Ты с ума сошла? – серьезно спрашивает она. – Я не буду говорить, что она меня ударила!

Я закатываю глаза и с трудом сдерживаюсь, чтобы самой ее не ударить.

– Слушай, это просто. Ты скажешь Хьюго, что поспорила с ней, что ты ей надерзила или что-то. А потом скажешь, что она разозлилась и шлепнула тебя по губам.

Рокси фыркает от смеха и качает головой.

– Ты ненормальная, Лили.

– Ты это сделаешь, – ровно говорю я. – И он так разозлится, что она ударила его маленькую кузину, что бросит ее и перестанет позориться.

– И как ты надеешься сделать так, чтобы в это поверили? – спрашивает она, сама закатывая глаза. – Ты ведь не думаешь, что остальные в классе не заметят, что она ко мне и не подходила?

– Скажешь, что это случилось в туалете или вроде того, – решительно пожимаю я плечами. – Это мелочи.

– А как насчет других доказательств, чтобы твой план удался? Думаешь, он не заметит, что у меня с губами все в порядке?

– Я тебя ударю, – говорю я, снова пожимая плечами. – Чтобы все выглядело реально.

Рокси недоверчиво смотрит на меня.

– Ты сумасшедшая, Лили. Не будешь ты меня бить.

– Хорошо! – раздраженно говорю я. – Наложу на тебя заклятье, чтобы губа припухла, и подкрасим красной помадой, чтобы она казалась порванной. В любом случае, неважно. Он поверит.