Текст книги "Ученик афериста (СИ)"

Автор книги: Lexie Greenstwater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц)

– Потому что тебя хотят посадить.

– Это потому что я оборотень? – ледяным тоном произнес Луи.

Ну не говорить же ему о том, что на самом деле три афериста, сидя в грязном доме в Паучьем Тупике, просто хотели получить подачку от министра магии, а показания озлобленного призрака просто чудом подгадали момент и ситуацию?

– Понятия не имею, – уклончиво ответил я. – Это все, что я хотел тебе сказать. Требуй Сыворотку правды.

– А если мне откажут? – Луи бледнел на глазах.

– Права не имеют, – заверил я.

– А если показания свидетелей суд признает более важными?

– Какие показания каких свидетелей, Луи? Тебя не было в Малфой-мэноре первого августа.

Луи, кажется, сам запутался. А тем временем за толстыми стенами послышались шаркающие шаги.

– Нам надо срочно уходить, – сказал я, накинув мантию на Джейден. – Луи, помни про право на Веритасерум.

Успели как раз вовремя, и то, у меня не было гарантии, что мракоборец, фамильярно зашедший в помещение с чашкой кофе, не заметил, как мелькнула моя рука.

Чуть ли не бегом устремившись обратно, мы преодолели коридор и лестницу за считанные минуты и когда мантия-невидимка наконец была упрятана в рюкзак, а мы с Джейден уже сидели на той же скамье, что и прежде, сердце мое колотилось, как после километрового забега.

Я сделал то, что планировал, пусть и обошлось это в разы сложнее, но теперь я был более чем уверен – Луи в Азкабан не сядет, по крайней мере не сейчас и не за убийство Скорпиуса Малфоя. Вопрос, почему я тогда все еще в министерстве магии, показался мне весьма резонным и я всерьез собрался трансгрессировать, а после списать это отцу на то, что «не дождался, устал», как услышал из-за двери смутно знакомый женский голос.

– Это не сейчас нужно решать! Давайте разбирать или дело Малфоя, или резню в Билбери. Ну и что, что этот Уизли фигурировал в обоих делах, Поттер ясно дал понять, что дело Карла Морана и якобы совершенной им резни закрыто. Имейте совесть, завтра слушанье века, а вы мне тут со своим Мораном! Я судья, а не мракоборец, не лезьте со своими нераскрытыми ко мне!

Высокая белокурая ведьма, похожая на лисицу, хлопнула дверью и, повернувшись на высоких каблуках своих ярко-алых туфель, зашагала прочь.

– Леди Тервиллигер! – крикнул я так радостно, что невольно вскочил на ноги и переполошил Джейден. – Мое почтение!

Леди Эмилия Тервиллигер, или «чистокровная нимфоманка», как величал ее покойный Скорпиус, обернулась и, завидев меня, то ли растерялась, то ли испугалась. Но, тем не менее, эта важная особа, подошла ко мне и, сдержанно улыбнувшись, поприветствовала.

– Не знал, что вы работаете в министерстве, – улыбнулся я. – Прошу простить за наглость, но в первую нашу встречу я и подумать не мог о том, что вы судья Визенгамота.

Глазки дамочки нервно забегали: ведь мы были далеко не одни, вдобавок репортеры сновали туда-сюда, если им удавалось проникнуть в отдел.

Но мне бояться было нечего. Ситуация крепко сидела в захвате моих рук, не имея возможности ускользнуть.

Сегодня мне везло.

И почему бы не побыть наглым?

– В мой кабинет. Немедленно, Поттер, – прошипела леди Тервиллигер и, не дожидаясь моей реакции, чуть ли не бегом помчался в конец этажа.

– Почту за честь, – обрадовался я.

– Ты куда? – подскочила Джейден. – Уходишь? Я с тобой.

– Сидеть, – бросил я. – Жди мамку, почитай сборник законов.

И, стараясь не привлекать внимания, прошел по следу самой похотливой женщины магического сообщества, проверяя на ходу наличие презерватива в заднем кармане джинсов.

***

– Еще раз можно? – хмыкнула леди Эмилия, расстегивая пуговицы на шелковой рубашке. – Что за наглость, Поттер?

– Никакой наглости, леди Эмилия, – заверил я и, дернул вниз молнию на ее высокой юбке. – Шестое предписание пятого раздела о Веритасеруме. Все законно. Я лишь прошу вас, как судью, начать заседание суда именно с Сыворотки правды.

Женщина круто повернулась и длинные и весьма массивные бриллиантовые серьги опасливо колыхнулись в ее ушах.

– Это сэкономит время заседания до пяти минут, – добавил я. – Подумайте.

– Или что? – стянув с меня футболку, спросила леди Эмилия. – Попытаетесь шантажировать меня адюльтером?

– Вполне возможно.

– Адюльтер с вами? Едва закончившим Хогвартс? – произнесла леди. – Никто не поверит вам.

– А я и не стану афишировать себя, – сказал я, расстегивая ремень. – А вот Рите Скитер будет очень интересно узнать, что делали вы в часовне с Драко Малфоем в день похорон его сына.

И вновь спасибо Скорпиусу за краткий экскурс по темным пятнам в биографии аристократов.

– Ну вы и гаденыш, – процедила леди Эмилия, сняв тяжелые серьги, чтоб не мешали. – Неужто подглядывали?

– Конечно, я весьма ревнивый любовник, знаете ли, – усмехнулся я, когда нимфоманка уже уложила меня на письменный стол. – Захожу я в часовню, поставить свечу за упокой Скорпиуса Малфоя, а там такое…

***

– … Оправдан по всем пунктам! – объявила судья и стукнула молоточком.

– Это что сейчас было? – шокировано прошептал как громом пораженный Драко Малфой из ложи обвинителей.

И не только он не смог развидеть того, что произошло в зале заседания. Процедура продлилась минут восемь, не больше, не успели присяжные усесться поудобнее.

Заседание было закрытым, к вящему неудовольствию прессы, единственные знакомые лица, которые видел в зале Луи – Доминик, седовласая ведьма-оборотень, Малфои конечно (куда же без них) и я, и то, меня пустили в зал суда только по «особому разрешению судьи», что немало удивило отца, когда тот, опоздав немного, незаметно вошел и уселся на свободное место.

Далее обстоятельства развивались явно не в пользу подсудимого: белобрысая аристократия в лице Малфоев принялась сыпать обвинениями и такими за уши притянутыми фактами, что сомнений не оставалось, Наземникус, рассказывая министру о страшном преступлении, не жалел метафор и эпитетов. Я сидел в самом последнем ряду и не отрывал взгляда от леди Тервиллигер, гадая, подействует ли мой легкий шантаж, приправленный ролью молодого любовника.

Потом я заметил в зале и самого покойного, видимого лишь для троих присутствующих. Скорпиус стоял у самого входа (собственно через него и прошел мой отец) и, облокотившись на дубовые двери, ожидал своего триумфа с абсолютно непроницаемым лицом.

Наконец, когда разбушевавшуюся Асторию Гринграсс усадили на место и ее словесный поток был прерван, судья, то ли демонстративно, то ли случайно, закатила глаза и приказала внести Веритасерум, на что Луи отреагировал настолько широко распахнутыми глазами, что со стороны могло действительно показаться, что убийца испугался.

– Оправдан по всем пунктам, – отчетливо повторила леди Тервиллигер, завидев, что Астория Гринграсс снова раскрыла рот.

Зал быстро опустел. Первым его покинул министр магии, не сказав ни слова. Затем мой отец, что-то сбивчиво сказав Луи, которого уже высвободили из кресла с цепями. Но на остальных я не смотрел, куда интереснее было наблюдать за Скорпиусом в момент, когда Луи, обняв сестру, из-за ее спины продемонстрировал ему средний палец и лукаво усмехнулся.

Но, признаю, Скорпиус до последнего держал лицо: одарив оборотня ледяным взглядом он, даже не посмотрев на меня, исчез, словно туманная дымка, рассеянная ветром.

Зато леди Тервиллигер не сводила с меня своих хищных глаз и я не сдержал улыбку.

– Мои поздравления, – шепнул я, когда Доминик вышла из зала, оставив нас с Луи вдвоем.

– Это ты сделал? – спросил оборотень, и на лице его я впервые увидел тень искренней улыбки.

– Что я сделал?

– Брось. Ты сказал мне про Сыворотку правды, а судья сама решила вдруг использовать это мое право.

Я лишь легонько пожал плечами.

– Я не герой, я – идейный вдохновитель. Не меня благодарить надо.

Луи вскинул бровь.

– Пойдем. – Я кивком головы указал на дверь. – Судья с тобой хотела поговорить.

Стоило нам выйти из зала, свечи на люстре словно кто-то задул кто-то очень сильный. День выдался премерзким, как и все предыдущие с начала августа. Захлопнув дверь, я пообещал себе, что в этот зал больше не вернусь, уж очень там сидеть тяжело.

Но, так вышло, что и я, и Луи, еще вернемся сюда через несколько лет. Но разве это сейчас важно?

***

За окнами лил дождь, барабаня по крыше и окнам. Приоткрытое окно впускало в темную комнату свежий воздух, пахнущий озоном, и легкая штора из нежного лилового шифона развевалась от сквозняка. Подушка, которую я подложил под спину, чтоб не так неприятно было облокачиваться на кованое изголовье кровати, была холодной, и пахла лавандой почему-то, хотя, кто знает, может мое обостренное обоняние уже что-то путало.

Эмилия Тервиллигер крепко спала: ее светлые локоны, пахнущие каким-то приторным средством для укладки, разметались по подушке, а сама похотливая мадам даже не морщила во сне нос от запаха дыма, исходившего от тлеющей в моих пальцах сигареты.

Пепельницы я не нашел, поэтому стряхивал пепел в миниатюрный вазон с орхидеями на прикроватной тумбочке, терпеливо выжидая время. Наконец, когда особо холодное дуновение ветра заставило меня поежится от холода, я протянул руку в сторону леди Тервиллигер, но в плечо ткнул совсем не ее.

– Луи, хорош уже спать, – прошипел я.

– Я несколько дней не спал, – сонно проворчал Луи, лежа на животе слева от спящей леди Эмилии. – Еще полчаса.

Эту фразу про полчаса я слышал уже раза три, поэтому настойчиво перекинув ногу через судью, с силой пихнул Луи с кровати.

Конечно, сил моих не хватило, чтоб столкнуть с кровати могучую фигуру оборотня, но Луи все же нехотя оторвал голову от подушки.

– Ладно-ладно, – протянул он шепотом и опустил руку вниз, дабы нашарить одежду на ковре.

Затушив сигарету и опустив окурок в вазон, потянулся за джинсами.

– И тебя не смущает, что она замужем? – усмехнулся Луи, застегнув ремень.

– А тебя?

– Нет, меня ничего не смущало.

– Да, я видел, – саркастично протянул я и не сдержал улыбку.

– Ой, а сам-то, – фыркнул Луи.

Мы одевались, стараясь друг на друга не смотреть: я был немного смущен, а Луи просто давился смехом.

– Ну что ты ржешь? – не выдержал я. – Это было для дела.

– Просто ты бы свое лицо видел, – признался Луи. – Даже не описать. Найди зеркало.

– Ну уж прости, я немного не ожидал такого развития, – огрызнулся я. – То есть для тебя подобные трогательные отношения со взрослой женщиной, еще и втроем – нормально и привычно?

Луи снова фыркнул.

– Скажем так, – шепнул он, натягивая джемпер. – Это не первая моя женщина, которая старше.

– Даже так?

– Ну надо же мне как-то платить за учебу.

– Срань Господня, ты альфонс! – Мой возглас едва не разбудил леди Эмилию, но она, благо, лишь повернулась на другой бок.

Луи посмотрел на меня, как на идиота.

– Нет, конечно, башкой думай, – прошипел он. – Я в эскорте работаю. Так, это твое.

И кинул мне смятую футболку.

Я осторожно встал с кровати, чтоб она не дай Бог не скрипнула и, натягивая на ходу футболку, наступил на что весьма острое, отчего чуть не вскрикнул (а это уж точно бы разбудило сладко спящую леди Эмилию). Опустив взгляд я присмотрелся, впрочем, в этом не было необходимости. На ковре, несмотря на темноту, отчетливо виднелась длинная массивная серьга, все же спавшая с мочки Эмилии Тервиллигер.

Наклонившись, я подобрал серьгу и, ухмыльнувшись, сунул ее в карман, да простит меня Господь еще и за воровство. Более того, сегодня мои внутренние демоны просто требовали грехопадения и я, невзирая на любопытствующий взгляд Луи, осторожно, чуть дыша, наклонился над спящей женщиной и, недрогнувшей рукой снял с нее и вторую бриллиантовую серьгу.

– Ал, – укоризненно прошептал Луи.

– Она нас изнасиловала. Это плата за моральный ущерб.

Луи едва сдержал смешок.

– Пошли уже, – шепнул он, дернув меня за рукав. – Или ты еще сейф поищешь?

– Ни в коем случае, я честный человек, – произнес я и, достав волшебную палочку, трансгрессировал первым.

***

Бесшумно открыв дверь со стороны кухни, я прошел в дом Флэтчера, надеясь, что он спит, а Морана поблизости и вовсе нет. Планируя задержаться в Паучьем Тупике минут на пять, чтоб лишь слить немного крови из банки в термос, я тихонечко прокрался к кладовой, стараясь ничего не задеть, как, по классике жанра, мой план был провален.

Свет зажегся и я вздрогнул, замерев с протянутой к дверной ручке рукой.

– Наземникус, – расплылся в придурковатой улыбке я.

Флэтчер, одетый в чудовищную серовато-синюю пижаму стоял в дверном проеме и скрестив руки на груди, свирепо дышал, как разъяренный бык.

Почему-то в тот момент мне вспомнилась мама, которая с точно таким же выражением лица и в такой же позе встречала меня под утро после того, как курсе на пятом мы со Скорпиусом впервые напились, и я не сдержал глупый смешок.

– Он еще и ржет, – взвизгнул Наземникус. – Скажи, Поттер, вот что я тебе плохого в этой жизни сделал?

– Ты чего, старый?

Наземникус чуть ли не с кулаками на меня бросился.

– Ты что за показания записал? Какого призрака, ты, засранец опрашивал?! – бушевал аферист. – Прихожу я к министру за маленьким вознаграждением, и как ты думаешь, с какого расстояния я увидел адресованный мне неприличный жест?

Я силился сохранить серьезное выражение лица.

– И что, все прям так уж плохо? – поинтересовался я, все же открыв дверь кладовой.

– Еще спрашиваешь, поганец, – гаркнул Флэтчер. – Меня едва не задержали мракоборцы, потому что я, видите ли, попал министру под горячую руку.

– Прости, – только и ответил я, откупорив банку с кровью.

Наземникус задохнулся в своем гневе.

– Ты лишил меня галлеонов, Поттер. И Морана, кстати, тоже.

– О да, Морана жаль, – протянул я. – Прям сердце в груди защемило…

– Не юмори мне здесь! Вот подожди, он вернется с охоты, будешь бедным…

Устав от этого злобного клекота я опустив банку на ветхий табурет, сунул руку в карман и выудил из него бриллиантовую серьгу.

– На, – бросив ее в цепкие руки учителя, сказал я. – Считай это компенсацией за разрушенные надежды.

Наземникус фыркнул, повертев серьгу в руке.

– И что мне с ней делать, студент?

– Хочешь – в пупок вставь, – кивнул я. – Между прочим, снял не с базарной тетки, а с Эмилии Тервиллигер, так что посчитай, сколько стоит хоть один камушек из этой сережки. Нет, ну если не хочешь, прошу вернуть.

– Вот еще, – буркнул Флэтчер, сжав серьгу в кулаке. – А Моран?

– А ему вторую.

– Давай, передам.

– Сам передам, лично в руки, – сказал я. – Без обид, но я тебе не доверяю бриллианты.

Наземникус насупился, впрочем, его воспаленные глаза заметно подобрели, стоило ему взять подарок.

– Жри уже, Поттер, – не зная, к чему и придраться, пробасил он. – И учти это первый и последний твой прокол, в следующий раз сдам тебя Морану.

– Да я же не против.

Флэтчер явно хотел еще поорать, но причины на то не было: я был расслабленным, даже счастливым, впервые за долгое время. Этот день был позади, как дурной сон и я не собирался вмешивать в него еще и недовольство моего учителя.

– Допьешь и бегом спать, животное, – рыкнул Наземникус, потушив свет. – Чтоб до утра я тебя, уродца, не видел. Подумать только, я к нему с распахнутой душою, а он такое творит… Убил бы. Что ты ржешь там, Поттер?! Уйди уже с глаз моих. Совести у тебя нет. Чтоб ты там подавился, в этой кладовке!

========== Глава 16. ==========

Наверное, немного отойду от темы и заменю рассказ более общими фразами, которые, кто знает, может и не имеют особого отношения к тому, что случилось со мной далее. Всему виной лишь то, что ни одно повествование волшебного мира не обходится без участия в нем Гарри Поттера, уж такой канон сложился со времен рождения моего отца. Поэтому, святой отец, можете задремать, можете выйти и попить чаю, но, с вашего позволения, я хочу по всем правилам «изумительного душевного рассказа» вспомнить свое детство.

Знаете, святой отец, кто такой Гарри Поттер? Не знаете? Ха, а у нас, в мире волшебных палочек, все знают. И это мое проклятье, быть сыном Мальчика-Который-Выжил.

Нет, ни в коем случае я не жалуюсь. У меня мировой отец, да всем бы таких отцов: в меру строгий, серьезный, добродушный, правильный и бесконечно заботливый. Дело скорее во мне.

Взгляните на молодых людей: есть те, кто хорошо рисуют, есть те, кто великолепные спортсмены, есть умники, каких поискать, есть красавцы, есть те самые «душа компании». А есть я.

Да, я – это отдельная категория. Это даже не неудачник, потому что неудачников помнят за их провалы, я же просто некое существо, которое настолько незаметно, неважно и невзрачно, что не будь моя фамилия Поттер, клянусь, обо мне и не вспоминали бы. Но Бог дал мне именитого родителя, который стал причиной того, что окружение ждало от меня определенных высот.

Помню, как родители горели желанием усадить меня на метлу, а декан факультета насильно (клянусь Мерлином, насильно!) записала меня в сборную по квиддичу, явно ожидая, что я повторю, если не превзойду, успехи моего папы – великого ловца. Но закончилось это тем, что я, пролетев от силы метров двадцать, сверзился с метлы и сломал руку в двух местах. Итак, квиддич вычеркнули из списка моих достижений.

По школе бушевал стереотип о том, что Альбус Северус Поттер унаследовал от отца не только внешность, но и страстную тягу к приключениям и нарушениям школьных правил, однако и здесь я сломал систему: возможно, преподаватели и рады были подкараулить меня в коридоре ночью, но я в это время тихо-мирно спал в кровати и видел десятый сон.

Затем в моей жизни на третьем курсе появился Скорпиус. Ну тут уж все, наш тандем имел склонность к поиску приключений, инициатором которых всегда был Малфой, а я лишь следовал за ним, всякий раз переубеждая, вроде: «Скорпиус, не надо поить кальмара в озере огненным виски!», «Скорпиус, не надо создавать секту, тебя могут исключить!», «Скорпиус, нет, мы не полезем в темный заброшенный подвал, где сгорела ведьма, в полночь, при полной луне, в Вальпургиеву ночь, только потому что ты забыл там чернильницу!». В тот период, вплоть до окончания школы, меня знали не только как «тот сын Гарри Поттера», но и как «тот парень, который повсюду ходит за Скорпиусом Малфоем и что-то нудно зудит».

Более того, я был единственным учеником своего курса, кто не бросил имя в Кубок огня для участия в Турнире Трех Волшебников, аргументируя это тем, что «нахрен оно мне сдалось».

Поняли, да, кто я такой? Я – амеба в гриффиндорском шарфике, зануда и нытик. Похож ли я на того самого Гарри Поттера? Похож ли я на того Альбуса, которого ждал увидеть магический мир?

И даже когда мое общество сузилось до обитателей квартиры на Шафтсбери-авеню, я все равно был никем.

Луи – он потрясающе красив. Красив настолько, что когда мы вместе «благодарили» леди Эмилию Тервиллигер, я все ждал, когда она скажет: «Поттер, выйди отсюда и принеси кофе».

Скорпиус – ходячая харизма, помноженная на наглость и неадекватность.

Доминик – умница, выигравшая Турнир Трех Волшебников.

И я. Ну, давайте, не задумываясь, назовите хотя бы один мой козырь.

У меня нет ни талантов, ни целей, ни мечты. Все, что я умею делать – снисходительно приподнимать бровь и втаптывать словами людей, которые делают хоть что-то, в дерьмо. И, знаете, непросто быть таким одноклеточным, когда сын Гарри Поттера должен быть полной противоположностью.

Это была первая сложность рубрики «Быть Поттером». Вторая же будет куда проще, заметная не только мне, но и моему брату и сестре. Заключалась она в том, что у моего идеального отца совсем неидеальная работа.

Наверное, больше моего отца не работал никто во всем министерстве. Когда я был дома на каникулах, отцовский распорядок дня представлял собой незамысловатую систему: уходить на работу, когда все еще спят, приходить с работы, когда все уже спят.

Он безумно любил свою работу, несмотря на то, что в те редкие моменты, когда мы проводили время всей семьей, постоянно говорил, что в Отделе мракоборцев его доконают. Он не знал о том, что существует пятидневный рабочий день. Он был не из тех, кто по приходу домой снимают форменную мантию и оставляют «работу на работе». Иногда мне даже казалось, что в отделе ему комфортнее, особенно после того, как подружился со Скорпиусом: Малфой часто деланно беспечным тоном говорил, что с отцом у него отношения не клеятся настолько, что Драко часто просто прячется от него на работе.

Но когда я прекращал думать как придурок и вспоминал, что мой отец – полная противоположность деспотичного, холодного и озлобленного на жизнь мистера Малфоя, я был спокоен: Гарри Поттер много работает, потому что без него отдел просто-напросто рухнет.

В те редкие моменты, когда отец все же вспоминал о выходных, праздниках и, реже, об отпусках, работа не отпускала не давала ему покоя. Дом в Годриковой впадине в такие моменты был заполонен ухающими совами, на столах теснились горы писем, орали Громовещатели, постоянно чья-то голова появлялась в камине благодаря сети летучего пороха и требовала Гарри Поттера, причем немедленно. И в доме царил бедлам.

Отец бегал из комнаты в комнату, чувствуя себя бесконечно виноватым, но, что делать отвечал на письма, подписывал документы и сжигал Громовещатели. Мама, нарочно бережно обходя кипы бумаг, которые вагонами приходили из отдела, ходила с таким лицом, словно сейчас сожжет дом дотла. Джеймс обычно трезво оценивал обстановку и уходил куда-то на весь день, а то и на ночь. Лили делала громкость своего очередного сериала предельно громкой, чтоб персонажи перекричали сов, ухающих в гостиной. Я же недовольства не высказывал, лишь терпеливо отсиживался в комнате, заткнув уши наушниками.

Да, это тяжело, но я не буду эгоистичным ребенком и не стану ныть, что «отец променял семью на работу», потому что это бред. Он просто был трудоголиком, но я всегда знал и верил, что если что-нибудь нерадостное случится, вся работа, весь этот Отдел мракоборцев, все эти письма и документы полетят к чертям, и отец всегда поможет, из кожи вон будет лезть, но сделает то, что должен.

Мне пришлось поверить в это и тогда, когда мой образ жизни и способ заработка вразрез пошли с законом и моралью.

***

– Старый, а почему наркотики? – поинтересовался я.

Наземникус, бережно отмерив ложечкой горсть белого порошка, одарил меня таким проникновенным взглядом, словно вечность ждал этого вопроса.

Мы сидели в довольно большом подвале, который, как я понял, мой учитель использовал как своеобразный склад. Мешки, клянусь, мешки веселящих веществ, довольно странного вида колбы, пробирки и горелки, замусоленная клеенка с прожженными дырами, яркая лампочка без абажура на потолке и все тот же старенький патефон Наземникуса с заезженными пластинками джаза.

Именно в этом помещении мы с аферистом приводили в исполнение мою давнюю стратегию по получению дополнительной прибыли, а именно мешали кокаин с толченым мелом.

План был прост, как все гениальное: смешав половину дозы с толченым мелом, мы продавали сэкономленный (и тоже разбавленный) кокаин в другом месте, а картель, на который мы работали, не получал ни копейки от нашего заработка на стороне.

Правда, к самому процессу смешивания двух белых порошков меня Флэтчер не подпустил. Мне доверили протирать тряпочкой листики конопли, горшками с которой были заставлены практически все горизонтальные поверхности.

– Это очень правильный вопрос, Поттер, – кивнул Наземникус. – Помнится, был на дворе год две тысячи восьмой, когда наша хваленая капиталистическо-хуестическая система дала очередную трещину…

Я не сдержал смешок. Понимая, что сейчас старый жулик начнет ностальгировать по былым временам, я уже не удивлялся.

– Кому нужны те котлы с гниющим днищем, когда денег нет даже на портвейн? Вот и нужно было вертеться, а у маглов на стороне безопаснее было, как раз тогда твой папаша меня чуть не посадил в очередной раз, – отрывисто вещал Флэтчер. – А тут еще Морана из тюрьмы выпустили…

Далее рассказ чудеснейшим образом перетек в заверения о том, что капитализм нас всех погубит, при Фадже было лучше, молодые волшебники совсем стыд потеряли, жизненных ориентиров у них нет. Как это все было связано с заданным мною вопросом я мало понял, потому как очень увлеченно полировал нежно-зеленые листья конопли в кадке.

– … и вот сейчас, Поттер, в твою необремененную интеллектом и шрамом, как у твоего папаши, голову влетел немыслимым дивом путь обогащения с помощью старого доброго мела, – тянул Наземникус, отпив что-то из грязной кружки. – А значит это, Поттер, что ты, не смотря ни на что, развиваешься и за год наших совместных стараний эволюционировал от розовощекого очкастого школьника до кровопьющего барыги.

Посчитав это не иначе как комплиментом, я усмехнулся и намочил тряпку.

Надо сказать, что заткнулся Наземникус очень вовремя, потому как спустя чуть более минуты после нашего диалога (а вернее его монолога), железная подвальная дверь душераздирающе заскрипела, а Моран, толкнув ее плечом, вошел внутрь, сжимая под мышкой довольно большую коробку.

– Что, за два дня почту никто забрать не может? – буркнул он, поудобнее перехватив коробку. – Почтальон маглов уже четыре совы увидел, пока пытался найти адрес для посылки. Поттер, подорвись и помоги пожилому человеку.

– Нет, у меня слабая поясница, – хмыкнул я.

Моран, прищурившись, выпустил из рук коробку, которая тут же глухо ударилась об пол и, ногой пнув ее с лестницы, выложил на шкафчик конверты из кармана.

– А если там фарфор? – поинтересовался Наземникус, указав на коробку. – А ты ее пинаешь.

– Тогда Поттер возьмет в руки клей и вернет все к первозданному виду, – сказал Моран, стянув одной рукой с себя плащ. – Кстати, Поттер, что это за происшествие с оборотнем?

– Какое происшествие?

– Ну как, – протянул Моран, усевшись на продавленный диван. – Мол оборотень твой – совсем Малфоя не убивал, денег нам не видать и вообще обманул ты нас бессердечно.

Наземникус взглянул на меня таким оскорбленным взглядом, словно я в голодный год лишил его последнего куска хлеба.

Выудив из кармана длинную серьгу леди Тервиллигер, я швырнул ее браконьеру и тот, завидев блеснувшую на свете штуковину, ловко поймал ее.

– В расчете, – кивнул я.

– Выучил на свою голову, – буркнул Наземникус. – Решил откупиться этой дрянью.

– Глупый ты старый хрыч, это же чистейшая гоблинская работа, – покачал головой Моран, безошибочно оценив серьгу по достоинству. – Если считаешь это хламом, отдай мне.

Эта фраза подействовала на Флэтчера лучше любых фактов и уговоров.

– Убери свою загребущую руку, – буркнул он и рука его, унизанная перстнями, скользнула во внутренний карман пиджака, проверить, на всякий случай, цела ли его серьга гоблинской работы.

– Поттер, – позвал Моран. – Уважаю. Выкрутился божественно.

– У меня были хорошие учителя, – кивнул я.

Наземникус ухмыльнулся и снова вернулся к фасовке кокаина. Я же присел на корточки перед коробкой, которую принес Моран, и, сорвав с нее упаковочную ленту, открыл.

И тут же отшвырнул со всей силы и зажал рот и нос рукой.

В коробке, на куске плотного полиэтилена покоилась самая, что ни на есть, настоящая человеческая голова.

***

– Ну, узнаешь? – спросил Моран.

Этот человек, напрочь лишенный брезгливости, за липкие волосы вытащил голову из коробки и продемонстрировал мне.

– Моран, убери, – прошипел Наземникус, капая в кружку с водой какую-то настойку. – Глянь, студент сейчас в обморок упадет.

И это мягко сказано. Я ожидал увидеть в коробке что угодно. Я до последнего не могу отделаться от мысли, что посылку доставил самый обычный почтальон, что коробка стояла под дверью не час и не два. А премерзкий запах гниения чувствовался мне куда острее, чем моим учителям, поэтому каждый вдох был пыткой, борьбой с тошнотой и отвращением.

Тот факт, что это голова человека, меня, почему-то не так заботил. Не было ни страха, ни дрожи. Лишь омерзение и желание выйти на свежий воздух.

– Ну, узнаешь или нет? – допытывался Моран, сунув мне голову чуть ли не под нос.

– Да как я ее узнаю?! – рявкнул я. – Почему я должен ее узнать?!

– Потому что этот подарок от вышестоящего руководства. И просто так такое не присылают.

Набравшись смелости и быстро зыркнув на голову, я, к своему удивлению, узнал худое скуластое лицо и небритый подбородок несчастного.

– Он приходил в книжный каждые пару дней, – бросил я опустил взгляд вниз, лишь бы не смотреть на голову. – Я как-то даже стер ему память.

– Почему ты стер ему память? – поинтересовался Моран и, завернув голову в пакет, опустил на дно коробки.

Только я открыл рот, как Флэтчер поспешил заговорить.

– Совсем обнаглели шишки из картеля: головы клиентов присылают. Что за месяц: сначала Скорпиус Малфой откинулся, теперь этот торчок обезглавился… мрут главные потребители, как мухи мрут. Обанкротимся, ей-богу. Если так дальше будет, придется Поттера садить в Лютный переулок, куклами вуду торговать.

– Почему ты стер ему память? – требовательно повторил Моран.

Наземникус закусил губу и, встретившись со мной взглядом, едва заметно покачал головой.

От зорких глаз Морана это не укрылось.

– Так, во что он тебя втянул?

– Это была идея Поттера! – возмутился Наземникус, вдребезги разрушив и без того хлипкую тайну и, мгновенно поняв свой прокол, закрыл лицо руками.

– Мы мешали кокаин с мелом и этот вот, обезглавленный пронюхал, – вздохнул я.

Воцарилась мертвая тишина. Моран обескураженно смотрел на мешки, из которых Флэтчер формировал партию разбавленного кокаина, затем на меня, затем на Флэтчера.

– Вы что, идиоты? – только и произнес он.

Флэтчер оскорбленно скрестил руки на груди.

– Между прочим, прибыль очень даже…

– Зачем нам прислали голову? – прервал его я.

– Ну, видимо, потому что вас скоро убьют, – задумчиво протянул Моран, почесав небритую щеку. – За ваш подпольный конвейер.

Если честно, угроза была на троечку с минусом, поэтому я даже не дрогнул.

Наземникус же думал явно иначе. То ли слишком верил беспечному тону Морана, то ли был хорошо знаком с системой наркоторговли.

– Моран, ну как скажешь, – все же гоготнул он.

– Если меня прижмут, я молчать не буду, – пожал плечами браконьер. – Без обид, но я в этом не участвовал.

– Это не честно, – вскинулся я.

– Зато справедливо.

– Значит, уходи, ты же не участвуешь, – буркнул Наземникус.

Впрочем, Моран и не собирался задерживаться и трансгрессировал быстрее, чем Наземникус швырнул в него грязную кружку.

Коробка с головой так и осталась стоять посреди помещения.

– Ты знал, что так будет, – произнес я, сев на диван. – Почему позволил нам в это влезть?

– Риск – дело благородное, – вздохнул Наземникус. – Идеи?

Минут пятнадцать мы молчали. Разве что Флэтчер вполголоса сказал что-то про «уничтожить улики», но так и продолжил сидеть, пристукивая пальцами по бедру.

– Я расскажу все отцу, – недолго думая, сказал я. – Да, себе дороже, но от картеля защитит.