Текст книги "Ученик афериста (СИ)"

Автор книги: Lexie Greenstwater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 46 страниц)

А еще вопрос, который не выходил у меня из головы: когда я начну пить кровь? Не сказать, что меня это так уж пугало, просто было интересно, чем же закончится мое знакомство с «вампиром легкого поведения».

Зато дома все было спокойно. Скорпиус прекратил листать мои темномагические книги, видимо, разочаровавшись в рецепте очередной отравы, поэтому на Шафтсбери-авеню ничего не взрывалось, не испускало ядовитые пары и не разливалось, прожигая дыры в ковре.

Более того, Скорпиус, поддавшись какому-то резкому наплыву неожиданной коммуникабельности, попытался найти общий язык с братом Доминик, видимо, под влиянием самой Доминик, но, как и следовало ожидать, ничем хорошим это не закончилось.

– Просто чудо, а не зять, – холодно проскрежетал Луи, бросив пьяное, до потери признаков жизни, тело Малфоя на диван.

– Луи, не комментируй, – закрыла лицо рукой Доминик.

– Молчу-молчу, – хмыкнул Луи. – Нет, я не хочу сказать, что он мне не нравится, просто если вы вдруг разведетесь, я буду самым счастливым человеком.

И это было самое громкое происшествие за всю весну. Но когда в моей жизни начиналось подозрительно длительное затишье, значить это могло лишь какой-нибудь грядущий ужас.

И ужас наступил, по крайней мере мне было не до смеха.

Укус на шее воспалился и, если ранее я воспринимал болезненность и покраснение за должное (нарушение целостности кожного покрова как-никак), то сейчас что-то заставило меня волноваться. Может то, что это значило, что укус вампира мне не приснился, а может то, что бордовые покраснения, которые сначала были лишь у краев раны, сейчас потихоньку расползались по всему телу. Вот эта вереница непонятных мне отметин тянулась уже от запястья и до щеки, а укус набухал, кровоточил и адски болел, словно об него прижигали горящие спички.

Сначала я прятал рану за воротом водолазки, шарфами и верхней одеждой. Но май уже подбегал к концу, в городе потеплело, и я понятия не имел, как скрывать то, что распространялось по телу все быстрее и быстрее, бывало, что до двенадцати сантиметров в день. Когда эти бордовые пятна уже проступили и на лице, я готов был просто выть.

Первый к кому я обратился за помощью, понимая, что надо что-то делать, прежде чем моя кожа превратится в сплошной багряный нарыв, был Луи. Он же оборотень, тема болючих укусов ему знакома. Но Луи немало удивился, даже перепугался, увидев мой «боевую окраску», потыкал пальцем и, открыв медицинскую энциклопедию, принялся вслух гадать, что же это со мной такое.

Гангрена, волчанка, аллергия, синдром Кушинга, герпес – этот список болезней продолжался бы еще очень долго, если бы я не забрал у Луи энциклопедию. Мне хватило менее получаса для того, чтоб понять: кузен мне не помощник.

Кто еще знал об укусе вампира?

Ну конечно же мой учитель.

***

– Ну что я могу тебе сказать? – покусывая сигару, протянул Наземникус, осматривая мои багровые отметины. – Надеюсь, этот твой лишай не заразен.

– Это не лишай, – буркнул я, глядя, как унизанные перстнями пальцы жулика вертят мою ладонь, которая выглядела, словно обтянутая перчаткой винного цвета.

– А что тогда? – блеснул воспаленными глазами Наземникус.

Наши взгляды на секунду встретились.

– Ты знаешь, что.

– Серьезно? – хмыкнул аферист. – И что?

– Старый, не беси меня, – прошипел я. – Как это ты Морану еще не рассказал?

– Жду подходящего момента, уж поверь, я не стану прятать вампира в своем доме.

Я выдернул руку из его пальцев и натянул рубашку.

– Ты скажешь мне, что это?

Наземникус выдохнул густой вонючий дым и неопределенно пожал плечами.

– Откуда же я знаю? Но, ты на всякий случай с родней попрощайся, во все чистое оденься, помолись обязательно и…

– И ты меня уже похоронил? – вскинул брови я, хоть и понимал, что в чем-то он прав. – Старый, тебе надо, чтоб я пережил это.

Флетчер испустил хриплый смешок.

– Малыш, если ты думаешь, что ты незаменим, то я огорчу тебя до невозможности.

Застегнув последнюю пуговицу, я сел на жалобно скрипнувший диван и внимательно уставился на Наземникуса. Тот решил развить тему дальше.

– Я держу тебя в деле из чистого любопытства. И если тебе суждено отдать концы из-за этой срани на теле, ну, что ж, земля тебе пухом, буду неимоверно скучать, но помочь ничем не могу, я ж не Всевышний, чтоб вершить судьбы.

– Я сын Гарри Поттера, – напомнил я, улыбнувшись. – И если мне суждено умереть загадочной смертью, мой отец поставит на уши все министерство, всю Британию, начнет откапывать истинную причину моей безвременной кончины, и, я тебя уверяю, меньше, чем через неделю в расследовании всплывет твое имя.

Багровое лицо Наземникуса чуть побледнело.

– … и будь уверен, когда Гарри Поттер узнает, чем занимался его сын в книжном магазине и темных переулках, ты подохнешь в Азкабане, если очень повезет, – спокойно продолжил я, примерно представляя, как это все будет проходить. – И ты, старый хрен, знаешь, что я прав. Тебе было любопытно, как будет вести себя сын Главного Мракоборца в условиях криминальной среды магловского мира? Ну, как-то так.

– Ах ты гнида, – прошипел Наземникус, сжав зубами сигару настолько сильно, что откусил от нее половину. Другая, тлеющая половина, упала на пыльный ковер.

– Сделай так, чтоб я выжил, Наземникус. Мы нужны друг другу: я гарантирую тебе прикрытие, ты платишь мне за это.

Аферист гневно сплюнул все на тот же многострадальный ковер.

Я не отрывал выжидающего взгляда с каменного лица Флэтчера, скривившегося то ли в презрении, то ли в грядущем праведном страхе. Аргументы, конечно, я привел железные, но кто знает, что на уме у жулика, который мне в деды годится, который избегал заключения в Азкабане больше раз, чем мне лет, который, как таракан, может выжить где угодно.

– Если Моран узнает, я молчать не буду, – сварливо буркнул Наземникус.

– Спасибо, – усмехнулся я.

– И руками меня не трогай, вдруг твой лишай все же заразен.

– Договорились.

– И носи марлевую повязку. А лучше пакет на голове, не пугай людей.

– Понял.

– И называть меня будешь исключительно на «вы» и «мистер Флэтчер».

– Мистер Флэтчер, а вы не охренели? – вскинул брови я.

Наземникус снова что-то прошипел и, пихнув меня в бок, затопал к книжному шкафу, который, судя по пыли на старых томах, редко когда испытывал на себе человеческое внимание.

– Ну, садись, ищи, – сказал аферист, безо всякого уважения к книгам, швырнув мне изодранный фолиант без названия, судя по всему, какой-то очередной древний учебник.

И, не успел я прокашляться от пыли, скопившейся на ломких страницах, Флэтчер трансгрессировал, не сказав больше ни слова.

***

Сказать, что книжный шкаф мне чем-то помог, значит безбожно соврать. Ничего нового я для себя не обнаружил, тем более что лишь в трех книгах нашел упоминание (даже не главы, лишь упоминания!) о вампирах, уже не говоря о том, конкретного заголовка вроде «Как убрать багряные следы с кожи покусанного вампиром человека» я не обнаружил нигде.

Так я просидел до глубокой ночи, обложившись пыльными книгами. Наземникус не появлялся, кажется, он просто-напросто сбежал, что было вполне ему свойственно, и я остался совсем один в его затхлом домишке.

Захлопнув очередную книгу, которая вообще оказалась какой-то биографией какого-то колдуна, я подвел итоги: у меня по всему телу какая-то чертовщина, я, кажется, умираю, единственный кто, мог мне хоть как-то помочь, слинял. Нерадостно? Еще бы. Я отчаялся настолько, что думал даже о том, чтоб поискать совет в интернете, но вовремя передумал, я же не совсем чокнутый.

О Флэтчере не было ничего слышно до следующего дня. В письме, которое принесла мне изрядно помятая сова, с трудом пролезшая в форточку книжного магазина, я сразу же узнал корявый почерк жулика, с едва читаемыми каракулями:

“Дорогой мистер Поттер!

Имею честь пригласить Вас на поминальный ужин, который будет для вас, я так понимаю, последним, потому как, надеюсь, Вы уже успели осознать всю безысходность ситуации.

Форма одежды – парадная, помнится, у Вас имеется чудный костюм, в котором вы щеголяли по особняку лорда Тервиллигера, после того, как отымели его супругу в разгар светского приема.

Жду Вас в восемь часов вечера в своей скромной хибаре.

P.S. Надеюсь, Вы составили завещание. Ну, если, конечно, Вам есть что завещать.

В надежде вскоре увидеть Вас,

Флэтчер.”

Судя по тому, что в письме все было написано без ошибок, без жаргона и пятен от жирных пальцев, Наземникус явно несколько раз переписывал его начисто, причем, старался с завидным упорством.

Зачем эта театральщина, какой к черту поминальный ужин и почему сегодня, я понятия не имел, но, посчитав это саркастичной местью жулика за то, что я пытался давить на него, как-то даже смирился.

Покупатели в книжном не задерживались, еще бы, их пугала вереница багряных пятен на моем лице, кто-то, кажется, что-то шепнул про «карантин». И я, поняв, что для полного счастья мне не хватает только «карантинной зоны», закрыл магазин на несколько часов раньше.

Разве хотел я провести свой возможно последний день за прилавком, сбагривая наркотики?

Хотя, почему бы и нет?

Вестись на спектакль Наземникуса с поминками при полном параде я не стал – костюм так и остался висеть в шкафу, в жилище моего учителя эта одежда смотрелась бы нелепо. И, толкнув вечно незапертую обшарпанную дверь, я тут же вдохнул знакомый затхлый запах, перегар и пыль и понял, что не прогадал с выбором наряда, составляющим обычные джинсы и водолазку.

– Какого Мерлина? – возмутился Наземникус, критически оглядев меня в прихожей. – А где смокинг?

– Старый, не беси.

В доме было темно, лишь из гостиной виднелись огоньки свечей в старых канделябрах и пыльных стаканах. Наземникус, плохо скрывая торжество, за локоть потащил меня именно в гостиную и, игнорируя все мои вопросы, указал короткопалой рукой на стол.

Да, меня явно ждали.

Массивный стол, прежде заваленный бутылками, ворованным хламом и книгами (сейчас все это грудилось на полу, кажется, Наземникус пытался прибраться, но не вышло) сейчас выглядел еще страннее: на нем явно что-то было, что-то большое, плотное, что поместилось на него целиком, но было накрыто плотной скатертью из темного бархата, изъеденного молью. На небольшом островке, свободном от предмета под скатертью, ютилось два больших бокала и бутылка вина.

– Заинтригован? – сверкнул глазами Наземникус. В плохо освещенной комнате его лицо было похоже на ничего не выражающую маску, но голос выдавал торжество.

– Допустим, – признался я. – Но я ничего не понимаю.

– А ты ближе подойди.

Я послушно приблизился к столу. В нос ударил малоприятный тошнотворный запах невесть от чего.

Наземникус бесшумно откупорил бутылку и неспешно принялся разливать вино. На удивление неплохое.

– Я жду объяснений, – произнес я.

– О, это элементарно, студент, – кивнул Флэтчер, протянув мне бокал. – Я, по доброте душевной, обшарил все свои связи, чтоб узнать, как помочь некоторым покусанным личностям…

– Да, как же, по доброте душевной.

– Я нашел кое-кого из коллег Морана и за умеренную плату, кстати, с тебя двадцать галеонов, выудил для тебя спасение, – торжественно сообщил Наземникус. – Готов?

– Ну да, – не понимая ничего, пожал плечами я.

И Наземниус, одним лихим движением сдернул скатерть, покрывающую нечто на столе.

Увидев, что именно скрывалось под пыльным бархатом, я выронил бокал и попятился назад, с трудом сдерживая тошноту.

Передо мной, на столе, лежала коровья туша, вернее, просто забитая корова: не освежеванная, лишь кое-где часть плотной шкуры была надорвана, а в брюхе зияла дыра, из который вываливались внутренности. Вот что так премерзко пахло в этой комнате, смешавшись с извечными ароматами холостяцкого дома Флэтчера.

На многострадальный ковер, повидавший все ужасы этой жизни, стекали тягучие струйки крови, где-то рядом жужжали мухи, явно собираясь облюбовать тушу, Наземникус прихлебывал вино с самым непринужденным видом, из патефона приглушенно звучали ритмы джаза, тени от свечей плясали на стенах, а я, побледнев до всех возможных оттенков белого, навсегда запомнил эту картину, как самое мерзкое, что было в моей жизни.

– Тазик принести? – участливо спросил Наземникус.

Я, прижав руку ко рту, покачал головой. Ни слова сказать не мог, язык словно окаменел во рту.

– Ну и славно, – продолжил Флэтчер, и, переступив через осколки бокала, подошел ко мне, и бережно нацепил на меня салфетку, заправив ее края за ворот водолазки. – Коровка свежая, час назад еще жрала травку в деревеньке за городом…

Я до последнего не понимал, что происходит, пока Наземникус не вручил мне нож и вилку.

– Нет, – в ужасе прошептал я.

– Приятного аппетита.

– Ты серьезно?

– Острая нехватка сырого мясца в молодом растущем организме вампира сказывается именно этим твоим лишаем, – фыркнул Флэтчер. – Имей совесть, я эту корову через весь Косой переулок в тележке из магловского магазина тащил.

Все казалось мне то ли страшным сном, то ли идиотской мрачной шуточкой.

– Ты хочешь, чтоб я это съел? – Голос звучал, как шелест пергамента.

– Под красное вино – самое то к говядине.

Я с остервенением стянул с себя салфетку и, мужественно сдерживая тошноту, зашагал прочь.

– Давай, уходи, изнеженный сыночка мракоборца, – закатил глаза Наземникус. – Я потратил день своей жизни на то, что искал тебе спасение, а он тут, понимаешь ли, нос воротит. Уходи, Поттер, но учти, когда будешь помирать в бреду, судорогах и воплях, я не буду сидеть рядом и держать тебя за руку.

– Пускай, – гаркнул я из прихожей. – Все лучше, чем то, что ты предлагаешь.

– Да ты же, уродец, меня подставляешь! – рычал Наземникус, кинувшись за мной. – Сам сказал, папаша твой меня в Азкабане сгноит. А ну иди сюда!

И, несмотря на то, что был ниже, схватил меня за шкирку и потащил к зловонной туше.

– Жри корову, Поттер! – И едва ли не ткнул меня носом в красное мясо, сочившееся малоприятными соками.

Дрожащими руками отпилив ножом крохотный кусок мяса я, едва ли не плача, отправил его в рот, и, осознав, что сейчас ем сырую плоть забитой коровы, чуть не взвыл.

– Вином запей, ты ж гурман! – влив мне в рот еще и вина, заверил Наземникус. – Давай-давай, видишь, есть можно.

– Может, хоть пожарим? – взмолился я, проглотив с трудом кусок.

– И майонезом сверху зальем. Жри, давай. Потом спасибо скажешь и отработаешь. Ну, кусочек за папу-мракоборца, кусочек за белобрысого дружка-лошка, кусочек за сучку-кузину и за братца-оборотня… А если всю твою родню перечислять будем, в аккурат доешь все.

Дальше я не помню ничего конкретного. Может, потому что каждый кусок мяса запивал вином, может, потому что Наземникус отвлекал меня своей бессмысленной болтовней (к концу трапезы он вслух рассуждал над тем, что «при Фадже было лучше»), а может, потому что я просто потерял голову. Страх, отвращение и неимоверное желание побыстрее закончить самый жуткий в моей жизни ужин слились в единое чувство, которое руководило мною, придало сил и воли жевать жесткое мясо, сдирать коровью шкуру и продолжать есть, набивать рот, давиться, глотать и снова отрезать куски.

Вот уже стрелка часов приближалась к одиннадцати вечера, а я, закатив рукава водолазки, умудрился отломать коровье ребро и грызть скользкое мясо прямо с него, отложив нож. Руки, перемазанные кровью, дрожали, во рту стоял неописуемый вкус крови и вина, челюсти болели, но какая разница, если половина дела сделана?

Но разве половина?

Я ел безостановочно, часто борясь с комом в горле, но понятия не имел, как это все в меня влезет.

Помню, ближе к концу ужина я уже не запивал.

– Ну ты зверь, – то ли одобряюще, то ли напугано констатировал Наземникус, когда я, не сказать, что обглодал тушу до костей, но основательно погрыз, скажем так, опустился на пол и облокотился о ножку стола.

– Если это была шутка, – прохрипел я. – Если это была шутка…

– Да куда уж там.

Даже дышать было тяжело. И не от тошноты, скорее от того, что я переел… сразу вспомнились каникулы у бабушки, как она закармливала меня пирожками, пудингами, жареной картошкой и прочими изысками своей кухни. А на кухне жареным и печеным пахло всегда, даже когда с обеда проходило много часов, а ужин еще не готовился.

Вспомнив бабушкины лакомства: те румяные пироги с ягодами и яблоками, шоколадные пудинги, печенье и торты, а так же что-то жареное и жирное, я почувствовал самый сильный приступ тошноты.

– Уборная наверху, – ткнул пальцем на лестницу Флэтчер, завидев, что я прижал руки ко рту и вытаращил глаза.

И, поняв, что доедать я не буду, вытащил из кармана своего старомодного пиджака волшебную палочку. В мгновение ока остатки туши исчезли, словно здесь и не были. Впрочем, запах никуда не делся.

Плеснув в лицо ледяной воды, чтоб смыть кровь со щек и подбородка, я поймал себя на том, что позабыл значение слова брезгливость. Уперев руки в грязную раковину, которую, судя по всему, не мыли со времен Первой Магической Войны, я отдышался, как после долгого бега.

Подняв голову, я взглянул в мутное зеркало, чтоб оценить масштабы своего ужасного вида, но невольно улыбнулся.

Тот самый «лишай», как его назвал Флэтчер, исчез, будто и не было его никогда, – кожа светлая, гладкая, как прежде, если не сказать лучше. На руках багровых следов тоже не было, на животе тоже не нашлось. Оттянув воротник, я оценивающе взглянул на шею в зеркало. И не обнаружил на ней воспаленной раны от укуса.

«Кажется, я буду жить» – вымученно улыбнулся я, чуть задев губы острыми клыками.

И это была лучшая новость за многое время.

========== Глава 11. ==========

Кровать была очень пружинистой, скрипучей, со старой, изъеденной молью периной, колючим одеялом и пыльной подушкой, из которой лезли перья, то и дело тыкаясь в щеку, но спать было настолько удобно, что казалось, ни единая сила не сможет заставить меня проснуться. Конечно, я ошибался, разбудила меня сова Флэтчера: лохматая птица с чуть косыми глазами (сова с косыми глазами, можете себе представить?), вдобавок не отличающаяся особыми манерами.

– Иди ты, – сонно буркнул я, когда птица взгромоздилась на одеяло и принялась бесцеремонно клевать меня в лицо.

Попытка согнать сову ленивым взмахом руки увенчалась тем, что птица испустила душераздирающий вопль и захлопала крыльями. Все же привстав, я смахнул сову с кровати и, не дав ей взлететь, цепко схватил рукой ее мягкое тельце. Сова, видимо почуяла, что если я сейчас хоть чуть-чуть сожму пальцы, она окажется продырявленной в пяти местах, и замерла, тихонечко ухая.

С остервенением отцепив от ее лапы письмо, я выпустил сову, которая, взлетев на шкаф, подальше от меня, обижено нахохлила перья.

Разорвав конверт и развернув пергамент, я тут же узнал почерк Наземникуса.

„Если ты читаешь это письмо, значит сова сумела тебя разбудить, в отличие от меня. Пока ты спал, прошло три месяца“.

– Я проспал три месяца? – ужаснулся я и снова взглянул на письмо.

«Сейчас ты спросишь себя, проспал ли ты три месяца. В принципе, да, но, к чести, надо сказать, что иногда ты просыпался, чтоб выпить. Меня, конечно, неимоверно радует, что ты приобщился к корпоративным нормам, освоив великое искусство запоя, но некоторые люди очень хотят видеть тебя на рабочем месте. Поэтому, как сказала мне моя матушка в семьдесят четвертом году: „Кончай бухать и пиздуй работать, тупой мудак“.

– Окей, – простонал я, на негнущихся ногах поднявшись с кровати.

„Сейчас на календаре август (календарь – такая хреновина с циферками и днями).

Приведи себя в порядок, ибо выглядишь так, словно не просыхал три года, и позавтракай перед выходом – в кладовой (ну, там где мы прятали заспиртованную голову гиппогрифа) найдешь трехлитровую банку со свиной кровью. Выпьешь два стакана и постараешься не заблевать весь дом“.

– Понял, – повторил я.

«Если надумаешь сачковать, свалив все на то, что „я же вампир, я же горю на солнце, я не могу работать“, то огорчу тебя до невозможности. Пока ты спал, я открыл в комнате все окна и наблюдал за тем, как солнце на тебя не действует, так что попробуй только не явится в книжный магазин, студент, иначе, клянусь Богом, приставлю к тебе Морана. У него, сам видел, с такими, как ты, разговор короткий».

Не сказать, что я собирался перечитывать письмо еще раз, поэтому безжалостно скомкал его и точным броском отправил в открытое окно, не думаю, что от этого и без того ни разу не видавшая сапки и грабель лужайка жулика станет еще грязнее.

В комнате было омерзительно светло, мерзко пахло чем-то затхлым, ощутимее, чем обычно, и вдобавок где-то жужжала назойливая муха. Ругаясь себе под нос, я задернул шторы, подняв при этом целую волну пыли, и, перестав щурится, потопал в ту самую кладовую, где хранился мой завтрак.

Перецепившись через какой-то сверток у порога, я, сохранив равновесие, вцепился в хлипкие на вид полки, в три ряда нагруженные невообразимым мусором, который, по-хорошему, надо сгрузить в пакеты и отправить на помойку, и, посветив палочкой себе под ноги, нашел заветную банку, накрытую грязным лоскутным одеялом.

– Срань Господня, – констатировал я, но, послушно подняв банку, отправился на кухню.

Увидь эту кухню моя мама – упала бы в обморок, притом что педантичной чистюлей она не была. Таракан, гордо восседающий на чистых (относительно) стаканах, под моим презрительным взглядом мигом юркнул в щель между полкой и стеной, и я, почувствовав себя в этой кухне главным, откупорил банку и, стараясь не принюхиваться, осторожно начал наливать себе густой тягучий напиток животного происхождения.

Хуже коровьей туши быть ничего не могло, это и успокаивало, и я бесстрашно поднес стакан к губам, как вдруг мой слух поразил ужасно резкий звук, напоминающий что-то среднее между сверлением толстой стены и грюканьем чего-то тяжелого по полу.

Чуть не вылив на себя содержимое стакана, я, быстро опустив его на стол, инстинктивно прижал ладони к ушам. Звук снова повторился, теперь он напоминал грохот штанги, которую со всей силы атлет бросил на бетонный пол.

Открыв окно, я прищурено взглянул на пустую улицу, выискивая источник шума, ожидая увидеть все что угодно: от нашествия драконов до ремонта ухабистой дороги, но не ни того, ни другого не обнаружив, крайне удивился.

А звук в очередной раз нещадно ударил по барабанным перепонкам.

Я чуть не взвыл и, опустив голову вниз, тут же наткнулся на неожиданный источник шума.

Курносый паренек лет шести, одетый в старый джинсовый комбинезон и кепку, стоял прямо на заросшей бурьяном лужайке в метре от окна, из которого я оглядывал окрестности в поисках источника шума, и бросал в стену дома баскетбольный мяч.

Нет, я что-то краем глаза читал в книгах об обострении зрения, слуха и обоняния у вампиров, но принять безобидное набивание мяча за грохот, равный рокоту дракона и дорожным работам!

– Мальчик, – прошипел я, чувствуя, как дергается глаз. – Что ты делаешь в этом дворе?

Мальчик моргнул, но, не ответив, снова бросил мяч в стену.

Я, снова содрогнувшись от грохота, вцепился в подоконник так, что оставил на нем вмятину, как заметил позже.

– Мальчик, – уже прорычал я. – Уходи.

– Мне мамка разрешает здесь играть, – отозвался мальчик.

Протянув руку, я схватил противного ребенка за лямку комбинезона и, подтянув к окну, высунулся на половину туловища и прижал лоб ко лбу гостя.

– А твоя мамка разрешает тебе действовать на нервы тем, кто здесь живет? Если да, то скажи ей, чтоб не удивлялась, если однажды ты заболеешь, пропадешь или умрешь в страшных муках. Хочешь, мы пришлем твоей мамке в коробочке твой глазик? Или язык? Или палец?

– Нет, – пропищал мальчик.

– Тогда иди отсюда со своим мячом, пока я не засунул этот мяч тебе в прямую кишку.

Отпихнув мальчика, я напоследок зыркнул на него ненавидящим взглядом и закрыл окно.

– Мерзкие дети, – шипел я, взяв в руки тяжелую банку с кровью. – Мерзкие люди. Чтоб вы все сдохли.

И, всерьез задумавшись над тем, что у меня явно проблемы с нервной системой на фоне постепенного перехода к вампирскому образу жизни, поймал себя на том, что безо всякого отвращения пью свиную кровь прямо из банки, поднимаясь при этом на второй этаж по скрипучей лестнице.

Стоило об этом задуматься, как мне сразу поплохело.

Но жрать-то хочется поэтому, зажмурившись, я сделал еще один глоток, стараясь не особо смаковать свое малоприятное пойло.

Как вдруг уже знакомый грохот разразил округу.

От неожиданности я выплюнул кровь прямо на стену.

– Ах ты мелкая сука, – прошептал я, утерев подбородок. Опустив банку на подоконник, я открыл окно, уже на втором этаже и, высунувшись, зарычал, к своему удивлению, вполне себе диким рыком.

Мальчик, снова бросив мяч в стену, поймал его и приготовился к новому броску.

– Да пиздуй ты уже домой, жертва неудачного аборта! – проорал я на весь Паучий Тупик.

Но мальчик, задрав голову, продемонстрировал мне средний палец и снова швырнул мяч в стену.

Новая волна громких звуков ударила по моему слуху и я, взбесившись так, что невольно задумался о том, где можно спрятать детский трупик, машинально схватил банку с кровью и вылил ее содержимое вниз.

„Захлебнись моим питательным завтраком, ебучая теплокровная мразь“ – с наслаждением подумал я. Но здравый смысл победил и я, тут же перепугавшись, высунулся из окна и взглянул вниз.

Бедный ребенок, облитый свиной кровью, хлопал глазами и ловил ртом воздух, не в силах пошевелиться. Струйки густой крови стекали с козырька его кепки и капали прямо на нос.

– Молись, чтоб в следующий раз это была не серная кислота, – проскрежетал я, чувствуя себя на удивление счастливо. – А теперь пошел отсюда, уродец.

Дважды повторять не пришлось. Но вскоре, когда мелкий паршивец уже унесся прочь, я поймал себя на мысли, что совершенно потерял счет времени: уже двадцать минут как я должен был быть в книжном магазине.

Наскоро переодевшись и плеснув в лицо ледяной воды, я взглянул на свое отражение в зеркале (не пойми, на кого я был похож: то ли на запойного Эдварда Каллена, то ли на зубастого алкоголика со стажем) и пулей вылетел из дома.

Не знаю, август это был или нет, но погода стояла ноябрьская. Чугунно-серое небо было устлано тяжелыми грозовыми облаками, непрекращающийся дождь лупил по асфальту, который напоминал островки среди огромных луж, а от завываний ветра и низкой температуры люди спасались отнюдь не августовскими ветровками и пуловерами. И это почему-то раздражало.

Меня раздражало все.

Даже в книжном магазине, разрываясь между ролями угодливого продавца-консультанта и безликим барыгой для „особых клиентов“, я не чувствовал себя занятым настолько, чтоб не думать о том, что я сейчас просто сорвусь и поубиваю половину из тех, кто сейчас топчется в магазине возле стеллажей с открытками и детскими книгами.

Слишком громко ходят, цокая каблуками, слышу даже, как трутся друг о дружку чьи-то джинсовые штанины, слышу приглушенные разговоры клиентов, которые звучат в голове как через рупор.

Но хуже – запахи. Я остро чувствовал удушливый парфюм дамы у полки с учебной литературой, перегар от кого-то в другом конце магазина, запах сигарет, унюхал даже запах картошки и рыбы с улицы, а так же непонятную тошнотворную палитру другой жирной уличной еды. Даже книжный запах типографской краски, казалось, витал по всему магазину, вытесняя запах мятного освежителя воздуха.

Противно скрипел стул, на котором я сидел, вдобавок кто-то очень громко листал страницы, а это подзадоривало мою нервную систему дать первую трещину. Не знаю, как я выглядел со стороны: бледный, худой юноша со следами недавнего запоя на лице сверлит всех тяжелым взглядом, скрипит зубами и сжимает кулаки. Видимо, довольно интересно.

Наконец, пришел тот звездный час, когда я исполнял именно свою функцию, а не играл роль продавца книжек и открыток. Уже знакомый мне парень, тощий, небритый и глазастый (честно, только таблички „Я – наркоман, подайте на косяк кто чем может“ не хватало), подозрительно оглянулся и, уперев руки в столик, за которым я сидел, навис надо мной, как грозная туча.

– Ну? – буркнул я.

– Унцию, – шепнул наркоман.

– Господи, ну хоть не пались так, – закатил глаза я и поднялся на ноги. – Момент.

И хотел было удалиться в кладовую, в которой обычно отсыпал нужные дозы из запасов, как потенциальный клиент перегородил мне путь.

– Я с тобой пойду.

– Нахер ты мне там нужен? – вскинул брови я, раздражаясь еще быстрее. – Чтоб ты мне всю партию снюхал, пока я отвернусь.

Дождавшись, пока мимо нас пройдет женщина к выходу, наркоман зашептал еще яростнее:

– В последний раз то, что я у тебя брал – дерьмо редкостное. Ты, сдается мне, порошок с чем-то мешаешь.

– Что? – оскорбленно протянул я. – Я честный человек, и честно выполняю свою работу, повышая ВВП страны своим вкладом в экономическую среду, пусть и посредством теневого бизнеса. Не стыдно меня в таком обвинять, а?

– Вот я и гляну, какой ты честный, – кивнул клиент. – Давай-давай.

Нехотя толкнув дверь кладовой, я жестом пригласил его войти и, скользнув следом, закрыл нас в прохладном помещении, освещенном лампочкой без абажура.

– Смотри, – буркнул я, выставив перед парнем контейнер с белым порошком. – Это ж не кокаин, это же белое золото!

Но бдительный наркоман со знанием дела приоткрыл крышку и, макнув палец в порошок, решил распробовать товар на вкус.

Я, с замиранием сердца, запустил руку в карман, где своего часа ждала волшебная палочка.

– Так это же мел, – медленно повернулся ко мне наркоман. – Ах ты…

– Обливиэйт, – перебил я, приставив палочку к переносице дотошного клиента.

Не знаю, что мне будет за использование магии против магла, но тогда мне была дороже моя репутация и безопасность. Тем более что все прошло без сучка и задоринки притом что заклятие забвения я использовал впервые, несмотря на то, что теоретические аспекты вызубрил задолго до сегодняшнего дня.

Наркоман рухнул на пол, скосив глаза, в принципе, у меня все получилось, если эффект был таким.

Оттащив его вглубь кладовой, я спрятал товар и, закрыв кладовую, вернулся за прилавок.

***

– И куда ты его дел потом? – поинтересовался Наземникус, усердно подливая мне портвейн.

– Вытащил на улицу и оставил в переулке. Может, мне повезет, и полиция подумает, что он просто пьян.

– Толково, – кивнул аферист. – Да что ж так холодно?

– Трещину в окне заделай, – посоветовал я, укутавшись в джинсовую куртку.

Несмотря на твердое решение и совет Наземникуса о завязывании с запоями, мы опять пили. Я вообще ловил себя на мысли, что мы постоянно пьем. И говорим о том, что при Фадже было лучше.

Но я не жил при Фадже… откуда я знаю, как было при нем? Но разве это важно, когда со слов моего учителя я уже составил подробное описание жизни в тот период?

Морана не было видно уже месяц, по словам Наземникуса, кажется, он выслеживал грифонов где-то в шотландских лесах. Поэтому ничего не мешало мне беспрепятственно расхаживать по дому, не пряча бледность и клыки.