Текст книги "Ученик афериста (СИ)"

Автор книги: Lexie Greenstwater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц)

– Ты украл у Риты шубу? – поинтересовался я.

Флэтчер, не поняв, что не так в его внешнем виде, прислонил трость с серебряной рукоятью (ну что за идиотская тяга к предметам роскоши) к прилавку, нагнулся ко мне, не замечая того, как на него пялятся маглы.

– Ты что делаешь, Поттер?

– Работаю. Хоть кто-то из нас должен иногда делать деньги.

– Я что тебе вчера сказал? – проскрипел Наземникус. – Нас пасут.

– Поэтому ты оделся как можно неприметнее? – не сдержался я.

Хотя Наземникус, кажется, не шутил.

– Поттер, за тобой следят, – прошептал он, окинув таким подозрительным взглядом немногочисленных посетителей магазина, словно каждый из них, включая младенца в голубой коляске, может оказаться потенциальным надзирателем наркокартеля.

– И что?

– Что? Сворачивай лавочку и сиди тихо!

При этом Флэтчер так гаркнул, что я вздрогнул от его резкого голоса.

– Все? – мирно спросил я. – Я польщен, что из своего гадюшника ты вылез, чтоб предупредить меня о мифической опасности.

– Идиот, – буркнул Наземникус, важно запахнув ворот шубы. – Чтоб я еще хоть когда-нибудь позаботился о тебе.

– Ты заботишься не обо мне, а о деньгах, которые я приношу.

Наземникус даже спорить не стал. И, подхватив тростью, направился к выходу, с поразительнейшей прытью для прихрамывающего старика.

– Кто это был? – поинтересовалась раскладывающая журналы девушка, второй продавец, не имеющий никакого отношения к незаконной торговле, которой занимался я.

– Местный сумасшедший, – пояснил я, ничуть не соврав в какой-то степени.

***

– Господи-Боже, когда же это закончится, ёб твою мать, нахуй я вообще поступил, у кого можно купить диплом…

– Луи, ты совсем меня не слушаешь?

Луи, лихорадочно листая толстый конспект, изредка стряхивая с него пепел, сыпавшийся с тлеющей у него во рту сигареты, встрепенулся и перевел на меня полный неземных мучений взгляд.

Глядя на эту жертву грядущих экзаменов, я в очередной раз понял, что слава Богу, что не довелось мне учиться у маглов.

– Не слушаю, – подтвердил Луи, едва ли не слезу из глаза пустив, при виде схемы строения человеческой кости. – Мог бы и посочувствовать мне. Я же твой брат.

– Похуй, ты двоюродный, – напомнил я. – Отвлекись, иначе я расскажу Доминик, чем ты зарабатываешь на жизнь.

– И чем же я зарабатываю на жизнь?

– Проституцией.

Луи захлопнул конспект и нехотя на меня уставился.

– Когда у тебя заканчивается смена? – поинтересовался я.

– Через два часа почти. Даже меньше, – произнес Луи нехотя. – А что ты хотел?

Я прислонился к кирпичной стене и, проклиная громкую музыку, сотрясающую ночной клуб и территорию в радиусе километра, вздохнул.

– Хотел выпить, – признался я, тоже закурив. Почему все жители квартиры на Шафтсбери-авеню курят?

Кузен меня чуть конспектом не треснул. Я посмел его отвлекать по такой идиотской прихоти!

– С каких пор тебе нужен собутыльник? – усмехнулся Луи, застегнув куртку на голой груди.

– С недавних.

Луи внимательно на меня посмотрел.

– Тоска по Малфою?

– Вроде того.

Немного помолчали, словно заранее договорившись.

– Скажи мне, мечта незамужних сорокалетних кошатниц, – протянул я. – Есть у вас там кто-то пьяный?

– Пьяный? В клубе на задворках Лондона? Нет, Ал, откуда? – издевательски протянул Луи. – Насколько пьяный?

– Настолько, что не заметит, если я вдруг солью с него или нее литра полтора крови.

Луи неопределенно пожал плечами.

– В подворотне у заднего входа десяток найдешь, – бросил он. – Только не до летального исхода, Ал.

Я затушил сигарету и кивнул.

Луи скептично смотрел мне в след, пока я не завернул в подворотню, где, как оказалось, людей не было. Пришлось ждать, пока кто-нибудь не выйдет из черного хода подышать морозным воздухом.

Запах стоял ужасный – рядом мусорные баки и невесть как и зачем лежавший на асфальте дряхлый матрас. Нетерпеливо пристукивая пальцами по изрисованной граффити стене, я принялся ждать.

Удача улыбнулась спустя минут двадцать. Крепкий вышибала почти что вышвырнул на улицу то ли пьяную, то ли находящуюся под чем-то девушку, едва переставляющей ноги.

Такое неожиданное везение, что мне на секунду даже показалось, что это Луи, сжалившись, запустил в нее Оглушающее заклятие, или подлил чего-то в коктейль.

Упав прямо в мои объятия, девушка слабо приоткрыла глаза.

Почувствовав, что она стоять не может, я прижал ее спиной к стене и крепко сжал за плечи.

Но не успел я почувствовать на губах солоноватую кровь, как меня ослепил яркий свет фар и в ту же секунду полицейская машина громко притормозила в метре от меня, причем настолько резко, что на мгновение показалось, что сейчас меня просто-напросто собьют.

Только я хотел было трансгрессировать и нарушить в очередной раз законы магического мира, как могучая фигура знакомого мне полицейского вылезла из машины и я, нехотя, поднял руки вверх.

Моя пьяная жертва рухнула на землю.

– Попался, маньяк! – прогудел полицейский, настолько толстый, что заслонил собою половину машины. – Руки вверх!

– Да уже, – закатил глаза я. – Привет, дядя Дадли.

О, святой отец, сейчас я расскажу вам о своем очередном странном родственнике – троюродном дяде Дадли.

В последний раз я видел его будучи еще десятилетним, но уже тогда зарекся не появляться в доме дядюшки, на его улице и вообще не вспоминать о нем и его невротичной тощей супруге, которая постоянно что-то готовила, что стало основной причиной веса под девяносто килограмм его младшей двенадцатилетней дочери.

Работал дядя Дадли доблестным полицейским, занимаясь бумажной работой (что это заставило его добровольно патрулировать улицы?) по той простой причине, что не существовало на случай опасной операции бронежилета дядиного размера. Хоть папа и клялся, что в моем возрасте дядя Дадли был ходячей грудой стальных мышц, усердно занимаясь боксом, верилось в это с трудом.

Почему же дядя Дадли не был моим любимым дядюшкой?

Так сходу даже не объяснить, это надо прочувствовать.

– Что-о-о? – вскинулся я, сидя уже на заднем сидении полицейской машины. – Я – сексуальный маньяк? Дядя Дадли, вы серьезно?

Дядя Дадли, пыхтя, рявкнул что-то своему напарнику и сел на водительское сидение. Машина жалобно скрипнула и, кажется, словно прижалась к асфальту.

– А как тебя еще назвать, паршивец? – прогудел дядя, с остервенением заводя машину. – Приличные молодые люди не шляются по таким гадюшникам. Помяни мое слово, Джеймс…

– Я Альбус.

Дядя выехал на шоссе и взглянул на меня в зеркало дальнего вида.

– Имя сменил что ли? Черт-те что!

– Я средний сын. Джеймс – старший.

Дядя Дадли, гаркнув на какую-то дамочку за рулем «Седана», фыркнул. Его одутловатое лицо раскраснелось от мороза и раздраженности.

– Плодитесь как кролики. Разбаловал тебя отец, это я тебе точно скажу. Учишься хоть?

– Да, – соврал я.

– Небось через пень-колоду! – негодовал дядя Дадли. – А как иначе, когда все время свободное девок в подворотнях щупаешь!

Нет, ну он серьезно?

– Да не щупал я никого!

– А то я не видел! – рявкнул дядя. – Лжешь полиции Лондона и не краснеешь.

– Кстати, полиция Лондона, а чего это вы лично улицы патрулируете? Джека Потрошителя лично ловите?

Дядя Дадли остановился на светофоре и явно обрадовался вопросу.

– Потому что ни черта наша правоохранительная система не работает! Жулики и наркоторговцы оцепили город, а у нас в участке, видите ли, работать без премий никто не хочет, позорные… так, ты мне зубы не заговаривай, паразит! Знаешь, куда я тебя везу?

– Судя по вашей решительности, не иначе как в Алькатрас, – закатил глаза я.

– Поостри мне там, – буркнул дядя Дадли. – Разбаловал тебя отец, ой разбаловал. Для таких паршивцев как ты один путь. Знаешь, какой?

– Военная школа. – Этот пунктик дядюшки я помнил.

– Военная школа! – кивнул дядя. – Там даже из таких как ты делают достойных граждан страны. Я говорил Гарри об этом, не раз говорил.

– Не сомневаюсь. Так куда везете? Мне уже звонить адвокату и паковать в дальнюю дорогу вазелин и сигареты? – хмыкнул я.

Дядя Дадли запыхтел от злости.

– Засранец избалованный. Никакого уважения. Домой тебя везу, лично в руки родителям. Учти, я молчать не буду, все им расскажу.

Я прислонился лбом к стеклу и, вполуха слушая недовольное бурчание дядюшки, думал о чем-то своем.

– Дядя Дадли, вы представляете, сколько от Лондона до Годриковой Впадины? – поинтересовался наконец я. – Я могу трансгре… перенестись, клянусь, сразу домой.

– Ага, щас, – выкрикнул дядя. – Черта с два я тебе поверю.

– Ну ладно. Ваш же бензин.

И снова прислонился к стеклу.

Ехали медленно. Блюститель правил, он же мой дядюшка, ездил по всем канонам дорожного движения, поэтому скорость была невысокой, останавливались на каждом светофоре, пару раз даже дядя тормозил у тротуара и выходил из машины, чтоб высказать воспитательный момент нарушителям порядка, которых замечал.

Таким образом, за последние десять минут нас в машине на заднем сидении было трое: я, девчонка с перегаром и чернокожий мужчина с разбитым носом.

– Их тоже в Годрикову впадину? Лично отцу в руки? – пересев на переднее сидение, спросил я.

– Поговори у меня там, засранец!

Вот мы почти доехали до Шафтсбери-авеню, так хотелось трасгресировать в квартиру, в тепло, подальше от дядюшки! Я еле поборол соблазн.

Мы снова подъехали к светофору и попали в небольшую пробку (самый центр, не удивительно). Дядя Дадли принялся читать мораль сидящей сзади девчонке.

Я, не в силах слушать это, уставился в окно.

Снег сыпал крупными хлопьями. В доме номер 17 по Шафтсбери-авеню, в нашей квартире свет не горел. Наверное, Доминик еще не вернулась.

Только подумал о ней, как мысль материализовалась.

Вон она, стоит, готовясь перейти дорогу. Красивая, румяная от мороза, одетая в темно-зеленое пальто. Сразу узнал ее.

Может махнуть рукой? Ну нет, если увидит меня в полицейской машине, следующие лет семьдесят будет топить меня в насмешках.

Поймал взгляд водителя, старого «Форда», стоявшего рядом с нами.

Он явно насмехался надо мною, еще бы, сижу в полицейской машине. Но только я продемонстрировал средний палец, пользуясь тем, что дядя Дадли повернулся назад, отчитывать чернокожего, как водитель «Форда» продемонстрировал мне крохотный пакетик белого порошка, прижав его ладонью к боковому стеклу своего автомобиля.

Каждая мышца моего тела напряглась, чуя беду.

Я не очень помню, что случилось потом, в ту же минуту, настолько это было быстро и неожиданно.

Зеленый человечек светофора блеснул в мокром от снега стекле, разрешая пешеходам движение. И автомобиль, этот старый серый «Форд» стоявший справа от нас, чуть газанул вперед, словно на гонках.

Дядя Дадли, почувствовав себя в своей стихии, включил проблесковый маячок и загорланил что-то водителю, крича прямо мне в ухо.

В лобовом стекле мелькнула ярко-рыжее пятно, и я, поправив очки, увидел Доминик, так меня и не заметившую, слава Богу.

В следующую секунду «Форд» сорвался с места, явно не побоявшись полицейской машины рядом. Все, что я помню далее – глухой стук и капли крови моей кузины, попавшие на лобовое стекло автомобиля, на переднем сидении которого сидел я.

***

Он что-то налил мне в чашку, но я даже вкус не запомнил.

– Я убил ее, старый. – Зубы стучали, меня била крупная дрожь, но губы расплывались в нездоровой улыбке. – Первый человек, которого я убил – моя кузина. Представляешь, я убил ее.

– Ты никого не убил, – терпеливо сказал Наземникус, накинув мне на плечи одеяло. – Выпей.

Интересно, дядя Дадли уже поднял шумиху? Громкое будет дело: преднамеренная авария на глазах полицейского.

– Это хорошо, что ты догадался трансгрессировать, – протянул Флэтчер. – С маглами как-то разберутся, ну видели и видели, чего уж там.

– А с Доминик?

Наземникус промолчал.

– Я не здесь должен быть, – прошептал я. – Почему я пришел к тебе?

– Потому что больше не к кому. Выпей.

Дрожащими руками я поднес к губам чашку.

– Знаю, не время, но… я говорил тебе, Поттер, – сокрушенно сказал Наземникус. – Нельзя обманывать картель.

Я поднял на него взгляд, и аферист умолк.

– Поклянись мне старый. Поклянись, что не ты сдал меня. И ее.

– Поттер, ты чего?

– Поклянись.

Наземникус обеспокоено взглянул на меня.

– Я клянусь тебе, – почти по слогам ответил он. – Пей.

Я снова сделал глоток. Кажется, это было горячее вино с какими-то травами.

Старые волшебные часы с матерящейся кукушкой, слишком изысканные на вид, чтоб принадлежать аферисту по праву, показали восемь вечера и запоздалая кукушка хрипло, словно заядлый курильщик, объявила:

– Восемь, блядь, вечера.

Я перевел взгляд на циферблат и неожиданно для самого себя расхохотался.

Наземникус, не зная, как реагировать, подлил мне еще.

– Поттер, ты чего?

– Двадцать семь часов, – сбивчиво рассмеялся я, настолько истерично, что из глаз слезы хлынули. – Она прожила без Скорпиуса двадцать семь часов. Тристан и Изольда сраные.

– Значит, ему ее не хватало там, на Небесах, – возвел глаза к потолку, словно разглядывая в люстре ангела, Наземникус. – Любил ее, видимо.

– А знаешь, кто ее еще любил? – все еще смеясь, спросил я. – Брат.

И, осмыслив сказанное, выронил чашку из рук.

Не в силах представить, что будет с Луи, который любил сестру больше всего на свете, включая себя самого, я спрятал лицо в ладонях.

Так, заигравшись в гангстера, я убил обоих близнецов.

========== Глава 24. ==========

– Остановитесь, – прошептал преподобный Стокс. Голос его скрипел, словно несмазанные петли исповедальни, в которой мы находились.

Я послушно умолк.

– Вы что-то хотите сказать мне, святой отец?

Святой отец тяжело дышал по ту сторону кабинки. Я слышал его дыхание так четко, словно оно звучало у меня над ухом.

– Если половина из вашего сумбурного рассказа правда, то вы – человек без чести.

– Разве я пришел сюда за осуждением?

– А зачем вы сюда пришли?

Я усмехнулся.

– Скажите мне, в чем вы меня осуждаете, и я отвечу на ваш вопрос.

Преподобный Стокс подвинулся на лавке.

– Вы нарушили все существующие заповеди. Вы ступили на путь скверны. Из-за вас умерла молодая девушка, а вы сбежали, как последний… Сбежали под крыло обманщика, вместо того, чтоб поступить по совести и признаться. Вы – человек без чести.

– Человек без чести, – повторил я, улыбнувшись. – Знаете, я часто слышу эту фразу. Дословно. От учителя, коллег, друга, отца. От вас, опять же.

– И вас это не гнетет, сэр? Я не вправе вас воспитывать, но вправе напомнить, ради кого вы пришли в дом Господа. Ради вашего сына, не так ли?

– Не утрируйте, мне совершенно все равно, в какого Бога будет верить мой трехлетний сын. Я здесь из-за просьбы брата той самой «убитой мною девушки», который, после ее смерти немного… уверовал.

Преподобный явно был намерен спорить.

– Ваш сын видит вас таким, каким вы предстаете пред глазами Господа. И видит, что в вас нет ни капли раскаяния. Не боитесь, что он повторит вашу судьбу?

Я хмыкнул.

– Как вы сказали, я – человек без чести. Пусть так. Но, напомню вам, что в той самой квартире на Шафтсбери-авеню нас было четверо. И из нас четверых только надо мной не закрывалась крышка гроба. Только я не побывал на том свете и не поцеловал руку Сатане.

Я ожидал реплики священника, но тот молчал.

– Из нас четверых только я способен выжить везде, что и делаю до сих пор. Из нас четверых только я ни разу не нарушал заповедь «чти отца своего». Вы судите меня, хотя не должны, но знаете ли вы, что сейчас, восемь лет спустя, делают при встрече со мной люди, которые были причастны к смерти Доминик? Не знаете? Падают на колени, и умоляют не трогать их семьи. Мое имя стало легендой, я уже не тот очкастый сын Гарри Поттера, я – Альбус Северус Поттер, тот, кто может купить вашу церковь и сделать из нее шлюшатню. Я – тот, кто вернулся к своему другу, когда был нужен ему. Я – тот, кто переживет вас всех и сделает это с удовольствием. Хочу ли я, чтоб мой сын вырос таким же, как я? Да, я хочу.

– Господь вам судья, – прошептал преподобный. – Продолжай, сын мой.

***

Печальная тенденция хоронить друзей стала очередной причиной того, что на похоронах Доминик я был немного выпивший. Не так, как у могилы Скорпиуса (когда еле стоял, опираясь то на отца, то на Флэтчера), в то утро я был адекватен, разве что воспринимал происходящее как-то отстраненно. Словно не знаю никакой Доминик Марион Уизли, никаких многочисленных родственников, и вообще я забрел сюда случайно.

Страшное зрелище, когда родители хоронят детей, поэтому рядом с тетей и дядей я не стоял. Рядом с Луи стоять было просто невыносимо, но я не мог отойти в силу того, что чувствовал необходимость быть рядом.

Нервная система Луи представляла собой по прочности что-то среднее между чугунным котлом и титановым сплавом: он не рыдал, не причитал, не говорил ни с кем, не истерил, не винил всех и все. Он молчал и невидящим взглядом смотрел на могильную плиту.

Сейчас я понимаю, что это был тревожный симптом, особенно зная, в какие крайности впадал Луи, два года пытаясь пережить смерть сестры. Но тогда, на кладбище, его состояние было мне удобным.

Родственники, многочисленные родственники, пришли проститься с девушкой, которая умерла настолько несвоевременно, что в голове не укладывалось, бесконечным потоком двигались по направлению к воротам, и, что интересно, среди рыжеволосой по большей части родни, я заметил, как вдали мелькнули чьи-то блестящие черные локоны.

И мне очень сложно передать то удивление, которое я ощутил, когда Астория Гринграсс, присев у могилы, опустила на нее охапку ярко-белых лилий.

Поймав мой заинтересованный взгляд, она выпрямилась (оказавшись на удивление выше меня) и запахнула рукой, обтянутой длинной перчаткой, подбитую мехом мантию.

– Мне жаль, – бесцветно произнесла она, взглянув карим взглядом на Луи.

– Правда? – так же бесцветно спросил Луи.

– Я не любила ее, – произнесла ведьма, никогда не скупившаяся на колкую правду. – Но она была частью не только твоей семьи. Ее выбрал мой сын, она такая же Малфой, как и он.

Даже при моем, чего уж там, богатом словарном запасе, слов не нашлось. На секунду присмотревшись к красивому лицу Астории, я заметил, что отнюдь не на отца был похож Скорпиус: тонкие черты и теплые глаза он унаследовал от матери. Более того, та чуть надменная манера речи и сам факт того, что ведьма, пересилив неприязнь к невестке, пришла проститься, заставили вспомнить о Скорпиусе.

Она не задерживалась, не разговаривала больше ни с кем, трансгрессировала практически сразу, как пропала из виду.

Не знаю, сколько Луи собирался стоять у могилы, вероятно, невзирая на лютый холод, простоял бы сутки, если бы высокая фигура Билла Уизли не застыла рядом.

Отец и сын переглянулись, чуть повернув головы друг к другу.

Я никогда не интересовался тем, что происходит в семьях моих многочисленных кузенов и кузин, поэтому точно не могу сказать, когда именно между Луи и Биллом пробежала черная кошка. Но, став оборотню другом, мог прослеживать, что их отношения с каждым годом становились все более приближенными к вражде, в которой ни одна сторона в силу упрямства уступать не собиралась. С чего все началось? Почему Луи действительно покинул дом в четырнадцать лет? Почему его перестали искать?

Уже никто не ответит мне на этот вопрос, да я и не стремился узнавать правду. Зачем лишний раз доказывать себе и кому-то, что лучше моего отца, Гарри Поттера, никто не может быть?

– Ты зря приехал, – тихо сказал Билл.

– Не тебе это решать, – глухо ответил Луи.

– Ты ведь понимаешь, что не сможешь уйти дважды?

– Понимаю.

– Я потерял дочь, – произнес Билл, не в силах оторвать взгляд от жены, рыдающей в объятиях его матери. – Не дай мне окончательно потерять тебя. В больнице помнят о моем запросе…

– Делай что хочешь, – отмахнулся Луи. – Что твоей душе угодно…

– Луи, – вмешался я. – Не надо тебе сейчас принимать решений…

– Пусть делает, что хочет, – громко сказал Луи. – Может меня действительно смогут вылечить, и он сможет смотреть в глаза тем, кто называл его «отцом оборотня».

И зашагал прочь. Сойдя на тропу, Луи обернулся.

– Это все, что ты можешь сказать мне на похоронах Доминик? – спросил он. – Что тебе не нужен сын-оборотень?

Кажется, даже рыдания и скорбь стихли в тот момент.

– Да, это все, что я хочу тебе сказать, – горько сказал Билл.

Луи скованно улыбнулся уголками губ.

– Римус Люпин, – произнес вдруг он. – Просто помни это имя, если считаешь таких, как я, уродами.

Мы трансгрессировали, как мне показалось, раньше, чем нужно было.

***

В Больнице Святого Мунго я бывал лишь раз, много лет назад, когда навещал дедушку в больнице после того, как тот провел свой знаменитый, но печально окончившийся опыт с Веселящими чарами и седьмым айфоном. И этого раза мне с головой хватило для того, чтоб отказаться побывать здесь снова, уж тем более в качестве пациента: прогорклый запах зелий, вечные взрывы, сонные или нервные (в зависимости от загруженности) целители, бесконечные очереди из самых разных больных (у кого, помню, вместо головы – мандрагора, распевающая рождественские гимны, у кого – драконья оспа, которая передается мгновенно прочим людям). И, мое любимое, живые плакаты, изображающие страшную смерть в несметных мучениях от тех или иных недугов, висящие на лимонно-желтых стенах дабы подбодрить пациентов.

– Луи, не надо пороть горячку, – шептал я, едва поспевая за кузеном. – Ты сам говорил, что проект твоего отца – экспериментальный, предыдущие подопытные или померли, или того хуже.

Луи лучезарно улыбнулся ведьме в приемной, которая, разомлев, пропустила нас без очереди.

– Я понимаю, – все еще шептал я. – У тебя стресс, боюсь представить, что ты чувствуешь. Но это… давай лучше забухаем. Нет еще такой душевной раны, которую бы не лечил алко…

– Второй этаж «Ранения от живых существ», – проскороговорила белокурая ведьма, всучив Луи свиток пергамента и перо. – Вам туда.

– Нет, мне не туда, – улыбнулся Луи, продемонстрировав острые волчьи зубы. – Я по проекту лечения от ликантропии, как видите, сегодня мне выть на луну, и у вашей больницы есть ровно десять часов до того, как я перегрызу здесь всех к чертовой матери, съем внутренности и выложу из костей и хрящей слово «миролюбие».

Улыбку ведьмы словно ветром сдуло.

– Заполните формуляр, – ввернула она и громко подозвала следующего. – Мистер Уизли к вам подойдет с минуты…

– Я понял.

Мы сели на длинную лавку, подальше от бедного волшебника, икающего пламенем, и Луи развернул свиток пергамента с вопросами.

– Луи, подумай, – в очередной раз прошептал я. – Тебе действительно это нужно?

– Мне это нахрен не нужно, – ответил Луи, что-то начав писать. – Но это возможность сорвать проект и напомнить шраморожему о том, что он сраный банковский клерк, который в этой жизни может только рассматривать в зеркале творчество Сивого на своем лице и ненавидеть всех, кто хоть отдалено похож на волков.

– Это в тебе говорит твой стресс. Давай забухаем.

– Это во мне говорит здравый смысл. Ал, я знаю, что это за человек. Это для вас он был крутой байкер с женой-вейлой, а я с ним жил.

– Одумайся, – твердо сказал я. – Ты будешь об этом жалеть.

– Неа, – отмахнулся Луи. – Жена рожает – он думает об оборотнях. Брат и сестра лишают друг друга невинности – он думает об оборотнях. Семнадцатилетняя дочь выходит замуж за наркомана – он думает о том, как ненавидит оборотней. На похоронах Доминик тоже думает об оборотнях.

– Луи, – серьезно повторил я. – Давай забухаем. Тебе сразу легче станет.

А он снова отмахнулся.

Плотину ярости прорвало, что называется. Ведь единственная, кто удерживал отношения отца и сына в холодной гармонии, погибла по моей вине.

Переключив внимание на вопросы в пергаменте, я мигом повеселел.

– «Есть ли в вашем роду китайцы?» Китайцы! – хохотал я. – То есть, китайцы-оборотни неизлечимы?

– Как думаешь, есть во мне китайская кровь? – фыркнул Луи.

– Литра три, не меньше.

– А это, смотри. «Верите ли вы в Бога?». Нет, серьезно?

Луи, рассмеявшись, нацарапал ответ и прочитал следующий «важный» вопрос.

– «Ведете ли вы половую жизнь? Если да, укажите количество партнеров», – сухо прочитал оборотень. – Женщина, а это к чему?

Ведьма у стойки, повернувшись к нему, прищурила подведенные тушью глаза.

– Мистер Уизли, отвечайте честно и не задавайте глупые вопросы.

Луи одарил ее ледяным взглядом и повертел в руке перо.

– Заканчивай быстрее и пойдем, – без приветствий произнес Билл Уизли, сев рядом. – Привет, Ал.

– Здравствуйте, – кивнул я.

На лице Луи мелькнула тень насмешки.

– Насколько честно отвечать? – поинтересовался он у отца.

– Предельно честно, – ответил дядя Билл, прочитав вопрос, вызвавший некоторые затруднения. И немного смутился. – Луи, ты уже взрослый и я допускаю возможность того, что ты уже познал…

– Отлично, – кивнул Луи, в глазах которого так и плясали огоньки насмехательства. – Честно так честно. Давайте считать…

***

– … еще был один раз со студенткой из Эфиопии в общественном туалете при метро. После нее была мексиканка, которая учила меня испанскому и открыла мне мир мазохизма, помню, отличное было шестнадцатилетние…

– Хватит, – закрыв лицо руками, прошипел Билл.

– Но еще три года охватить, ты же сам сказал, отвечать честно, – напомнил Луи. – Ал, пиши дальше.

– Я последние полтора часа просто слушаю, – признался я. – Не заставляй меня завидовать.

– А меня – краснеть за тебя. – Дядя Билл был очень недоволен тем, что о похождениях его сына уже слышали не только мы: пациенты тоже навострили уши.

Луи умолк и коротко улыбнулся.

– Интересно, а если оборотень занимается сексом, это зоофилия? – протянул он. – А те, кто не знали о том, что я оборотень, получается, латентные зоофилы?

Этого вопроса вполне хватило, чтоб Билл потерял всякое терпение, вскочил с лавки и, потянув Луи за предплечье, потащил за собой.

Я хотел было поспешить за ними, но Луи, обернувшись, покачал головой.

В том, что отца он доведет если не до нервного срыва, то до белого каления, я не сомневался, но перспектива того, что в квартире я останусь один, наедине со своими терзаниями, чего уж там, пугала.

Там, в Больнице Святого Мунго, Луи и начал кардинально меняться, потому что, как я и предполагал, смерть сестры, наконец, вписалась в его картину мира, и он понял, что увидит ее в следующий раз разве что на фотографиях.

Не знаю, что произошло с ним за первый месяц, проведенный на экспериментальном лечении, но с тех пор он редко выпускал из рук крохотную карманную Библию.

Думаю, это будет как минимум неуважением к вам, святой отец, описывать, как мой кузен за месяц не просто уверовал, а помешался на листании крохотных страниц, чтении шепотом, полном игнорировании окружающего мира, в том числе и меня, бесконечных молитвах и проповедях пациентам, в те редкие дни, когда его выпускали из отдельной палаты. Скажу лишь, что эта ситуация пугала не только меня, даже дядя Билл был несколько озадачен такими метаморфозами.

Последней каплей, заставившей меня поставить душевному состоянию Луи неутешительный диагноз, стало его желание посвятить себя церкви. Услышав это признание, сказанное радостным голосом, я понял, что Луи нужно было просто спасать, пока тот, чего доброго, не стал вашим коллегой.

– Чем плохо раскаяние молодого человека и желание посвятить себя вере? – поинтересовался преподобный.

– Тем, что оно было принято человеком нездоровым, в состоянии предсуицидальной скорби.

Стокс, чувствую, закатил глаза. Либо покачал головой.

– И вы, как истинный друг, решили ему помочь?

– Я? Боже упаси! – ответил я. – С больным человеком, уж простите, я считаю состояние религиозного фанатизма патологией, должен говорить больной человек. Такой же психопат. В такой же ситуации. Тот, кто поймет все, что чувствовал Луи, потеряв самого дорогого человека.

– И что же вы сделали?

Я, не удержавшись, закурил.

– Короче говоря, я воскресил Скорпиуса Малфоя…

========== Глава 25. ==========

– Что, простите?

– Я воскресил Скорпиуса Малфоя.

– И каким же образом?

– Святой отец, а разве ирония – не грех?

– Ничуть.

Я вздохнул.

– Я не расскажу вам, как, – произнес я. – Все равно не поверите. Это в лучшем случае. В худшем случая меня отсюда увезут либо в психбольницу, либо в священный орден какой-нибудь.

Скажу лишь, что сделал это методом «Окей, Гугл, как воскресить мертвеца?».

До конца в это не верил, даже сомневался, действительно ли мне это нужно. Более того, как я страдал по поводу того, что потерял друга, и какое отвращение вдруг почувствовал, когда только представил, что он может снова появиться в этой квартире и моей жизни.

«Окей, Гугл» действительно помог мне составить относительно четкий, хоть и сумбурный план действий. И только я, с завидным рвением решил немедленно приступать, как в моей чокнутой, иначе не скажу, семейке, зрела для меня очередная подляна.

– Что? – поразился я, сидя на кухне. – Кто я?

Дядя Дадли, одетый поверх полицейской формы в пальто, при этом выглядя на килограмм десять больше за счет плотной ткани, закивал.

– Альбус, – тихо спросил меня отец, краснеющий от красочных рассказов дядюшки-полицейского. – Ну зачем ты зажимал девушку за ночным клубом?

Я истерично захохотал, от нелепости ситуации, о которой уже и забыл.

Но чтобы дядя Дадли забыл! Да ни за что!

– Я – сексуальный маньяк? – фыркнул я, утирая выступившие на глазах слезы.

Где-то на втором этаже заливисто ржал Джеймс, подслушивая этот разговор.

– Дядя Дадли не так сказал…

– Все так, – прогудел дядя Дадли. – Избалованный мальчишка, который не знает рамок поведения. Я лично видел, как он там…

– А как я ей куннилингус на морозе делал, вы не видели? – поинтересовался я, одарив дядю уничтожающим взглядом.

Бедный, бедный мой стеснительный отец. Казалось, он мечтал просверлить в полу дыру и провалиться сквозь землю, пока дядя Дадли задыхался возмущенными ахами и охами.

– Люблю я это дело, – холодно сказал я, поднявшись со стула. – Девок на морозе через пуховик щупать. Разрешите откланяться, пойду, изнасилую в подворотне какую-нибудь бухую прихожанку.

Конечно, стоило дяде Дадли покинуть наш дом и взять с отца обещание, что он немедленно пристроит меня в военную школу, отец тут же поспешил меня успокаивать. Но я его не слушал, будучи погруженным в мысли о Скорпиусе: снова взвешивал, нужен ли он мне или нет, если сомнительный обряд обернется успехом.

Он нужен Луи – это факт. Я был уверен, что если кто и сумеет поставить оборотню мозги на место, то это мой безмозглый друг.

Действительно ли он нужен мне?

Несколько лет назад

Знаете, что делают среднестатистические нормальные шестнадцатилетние подростки в начале первого ночи, зная, что завтра им вставать в половине восьмого утра на сложнейшее занятие по трансфигурации?

Очевидно, спят.

Знаете, что делали мы со Скорпиусом Малфоем?