Текст книги "Ice Flower (СИ)"
Автор книги: Kisel_link
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)
Ася и Модестас тоже поднялись на ноги и обернулись.
Через зал к ним приближалась крупная нарядная женщина, в ярком развевающемся платье, уложенными в высокую витиеватую прическу светлыми волосами и внушительными формами. На вид даме было около сорока лет, но искусно наложенный макияж и живой взгляд вполне могли ввести в заблуждение насчет ее возраста. Когда она подошла к ожидающим ее ребятам, Ася с удивлением заметила, что она почти одного с Модестасом роста, который и для мужчины считался довольно высоким.
– Господа, представляю вам хозяйку журнала «Бригитта», дорогую Элену фон Штойнберг, – пропел Эрик, порывисто припадая к руке начальницы.
– Добрый вечер, – по-русски поздоровалась с ними Элена, протянув крупную руку сначала, удивленно вскинувшему на нее взгляд, капитану, а затем Асе, которых Эрик по очереди представил ей.
– Вы говорите по-русски? – улыбнулась девушка, пожимая ей руку.
– Да, моя мама из Украины, – с обворожительной улыбкой, обращенной больше на Паулаускаса, чем на Асю, с сильным акцентом ответила хозяйка журнала, – Она приехала в Германию сразу после революции, и вышла замуж за немца. Я родилась здесь, но русский знаю неплохо, как мне кажется.
Расправив полы платья, она плавно опустилась на стул рядом с Модестасом, почти прижимаясь к нему плечом, как будто за столом было тесно, и окинула взглядом сервировку.
– Эрик, дорогой, – жеманно обратилась она к Клаусу по-немецки, – А почему пиво? Ты хочешь, чтобы наши гости подумали, что мы какие-то крестьяне?
Клаус засуетился, и через минуту на столе появилась большая бутылка с вишенкой на этикетке и четыре рюмки. Разлив прозрачное содержимое бутылки по рюмкам, Эрик протянул их гостям.
– Это Киршвассер, старинный немецкий напиток, – поднимая рюмку и поднося ее Модестасу, томным голосом проговорила Элена, – Попробуйте, у него потрясающий миндальный аромат, благодаря тому, что он выдерживается на черешневых косточках.
– За долгожданную встречу! – лучезарно улыбаясь, поднял свою рюмку Клаус.
Ребята осушили свои рюмки. Ася зажмурилась, хватаясь за горло, под всеобщий одобрительный смех, а Модестасу, казалось, понравилось. Он выпил свою порцию, не поморщившись, и одобрительно улыбнулся Элене.
Разговор за столом пошел живее и в основном на русском языке, несмотря на яростные протесты Эрика, который не мог вставить ни слова в беседу.
– Модестас же не понимает по-немецки, – безапелляционно отрезала все его попытки начальница.
По старой дружбе Ася согласилась переводить для Клауса основную суть разговора, который впрочем, больше походил на монолог фон Штойнберг, обращенный к продолжавшему смущенно молчать Модестасу.
– Когда-то я тоже играла в баскетбол, – мечтательно проговорила женщина, обхватывая руку остолбеневшего капитана унизанными крупными перстнями пальцами, – Но пришлось оставить это прекрасное занятие. Кто знает, может я сейчас тоже участвовала бы в Олимпийских играх.
– Хо-хо! – разразился смехом Эрик, выслушав от Аси синхронный перевод, – Дорогая, мне кажется, на эту Олимпиаду ты уже не прошла бы по возрасту!
– Эрик, женщине столько лет, насколько она выглядит, – скривив ярко накрашенные губы, произнесла Элена, и добавила, мелодично растягивая слова, – Модестас, вот как вы думаете, сколько мне лет?
Капитан растерянно уставился на Асю, ища в ней поддержку в этом тонком вопросе. Девушка сложила ему на пальцах правильный ответ, пользуясь тем, что хозяйка журнала не сводила очарованного взгляда с литовца.
– Тридцать? – с надеждой в голосе проговорил Модестас.
– Вот видите, – удовлетворенно улыбнулась Элена, смиряя Эрика самодовольным взглядом, и придвинулась ближе к капитану, не выпуская его руку, – Мы с вами почти ровесники, Модестас.
Постепенно ресторан стал заполняться гостями, состоявшими в основном из болельщиков из разных стран в сопровождении своих новых немецких друзей. Воздух вокруг наполнился шумным весельем и гомоном десятков голосов, говорящих на разных языках. Заиграла музыка, приглашая разгоряченных напитками посетителей немного подвигаться.
– Вы умеете танцевать этот немецкий танец, Модестас? – ласково проговорила Элена, с особым удовольствием смакуя на языке его имя и наклоняясь к нему совсем близко.
Модестас отрицательно покачал головой, глядя прямо перед собой.
– Ну что же вы! Это прекрасный танец! Я вас научу, – вставая и отодвигая от себя стол, произнесла женщина, почти силой вытягивая капитана в центр зала, и скомандовала остальным, – Все идут танцевать!
Асю и Эрика не пришлось долго уговаривать. Осушив более половины бутылки Киршвассера, они уже порядком захмелели и с удовольствием пустились в пляс. Ася старательно повторяла движения за Эленой и Клаусом, и довольно быстро освоила незамысловатый, но очень задорный немецкий танец. Модестас тоже, казалось, перестал смущаться, поддаваясь общему веселью и крепкому алкоголю в своей крови. Музыканты старались на славу, играя одну бойкую мелодию за другой. Ресторан гудел и ходил ходуном от топота ног, отбивающих национальный ритм, напитки лились рекой, все гости уже перезнакомились и переобнимались друг с другом, желая удачи и побед всем без исключения командам.
Киршвассер уже не казался Асе таким обжигающим. К концу второй бутылки она даже смогла почувствовать его тонкий черешневый вкус, а такой чудесной веселой музыки она и вовсе не слышала в своей жизни. Окончательно войдя в раж и отплясывая вместе со своими новыми мексиканскими друзьями какую-то ядерную смесь фламенко и польки, девушка вдруг обратила внимание, что давно не видела капитана. Его мощная фигура хорошо выделялась на фоне всех гостей и постоянно маячила где-то неподалеку, но сейчас она не могла найти его взглядом.
Нетвердо ступая по кающемуся полу, Ася обошла зал ресторана и вышла на улицу. Девушка уже собиралась вернуться обратно, когда ее внимание привлек приглушенный шепот за телефонной будкой. Заглянув за угол, она не без удивления обнаружила своего литовца, вжатого в стену массивной фигурой дородной русской немки, несмело отбивающегося от ее настойчивых ласк.
– Фрау фон Штойнберг, – громко позвала ее Ася, и с усмешкой добавила, – Вы мне капитана не помнете?
От неожиданности Элена отпрянула от мужчины и тот, воспользовавшись ее секундным замешательством, вырвался на свободу и прошмыгнул Асе за спину, хватаясь за нее руками, как за спасательный круг. На щеке и шее литовца пылали ярко-алые следы губной помады, волосы были взлохмачены, а взгляд горел неподдельным ужасом.
– Асенька, оставьте его мне, – ласково проговорила Элена, быстро возвращая привычное самообладание, – Я буду с ним аккуратна.
– Боюсь это невозможно, дорогая, – с улыбкой проговорила девушка, стоя между двух гигантов, – Мы и так уже порядком нарушили спортивный режим. А ваши планы и вовсе могут лишить нашего главного форварда последних сил.
Выдерживая сердитый взгляд хозяйки, Ася вежливо попрощалась, попросив передать от нее благодарность за вечер Эрику, и подхватив Модестаса под руку, повела его к корпусу сборной СССР.
По дороге оказалось, что капитан тоже изрядно набрался. Страх и смущение отступили, уступая место хмелю и сентиментальности. Наваливаясь на нее всем телом, и прижимая к себе так, что у Аси хрустели кости, он, чуть не плача, бубнил ей на ухо заплетающимся языком:
– Аська, спасибо тебе! Ты такая хорошая! Ты меня спасла! Я не знаю, что со мной было бы, если бы не ты…. Она меня проглотила бы там целиком!
– Ну, не, целиком бы не проглотила, только твою самую сладкую часть, – потешалась девушка над его неудавшимся романтическим приключением.
Дойдя до корпуса, Ася остановилась у входа и поправила на капитане помятый пиджак.
– Так, Модя, сейчас заходишь в комнату и тихо ложишься в кровать, – инструктировала она его, стараясь сфокусировать на литовце хмельной взгляд, – Молча, слышишь? Если комсорга разбудишь, нам обоим конец.
– Все ясно! – ответствовал Модестас, – Конец!
Приосанившись, они с максимально возможной в данной ситуации, твердостью и решительностью вошли в освещенный дежурным ночным светом холл корпуса и замерли у двери.
С широкого дивана им навстречу поднялся комсорг. Он был бледный, как полотно, на щеках лихорадочно ходили желваки, а в глазах метались бешеные молнии. Даже в таком состоянии, Ася моментально поняла, что Белов в ярости.
– Молчи, я сама буду говорить, – тихо шепнула она капитану, но тот и так язык проглотил.
Сергей подошел к робко прижавшимся друг к другу ребятам и смерил их холодным презрительным взглядом.
– Сейчас четыре часа утра, – тихо и оттого еще более пугающе произнес он, – Вы забыли, зачем мы сюда приехали?
Ася уже собралась было выдать какое-то логическое объяснение задержке, оправдание или просто смягчающее обстоятельство, но вместо этого предательски икнула. Закрыв рот рукой, она испуганно посмотрела на комсорга.
– Вы еще и пили? – взревел он.
Это был полный провал. Схватив девушку за руку выше локтя, он с силой протолкнул ее в лифт, запихивая следом капитана. Сергей был так зол, что даже не хотел смотреть на них.
Добравшись до последнего этажа, он почти пинком отправил Модестаса в комнату, задержав взгляд на красных пятнах помады на его шее и лице, и потащил Асю к ее комнате.
– Я могу сама идти, – сопротивлялась девушка.
– Я вижу, куда ты сама дошла, – резко ответил он, останавливаясь у двери, – Давай ключ.
– Сережа, посмотри на меня, – ласково проговорила Ася, протягивая ему ключ от комнаты.
– Иди спать, – сухо сказал Белов, открывая перед ней дверь.
– Сереж… – проводя рукой по его вздымающейся от злости груди, промурлыкала девушка.
– Ты хоть понимаешь, что творишь? – наклоняясь к ней ниже и резко скидывая ее руку, громко прошептал комсорг, – Завтра открытие Олимпиады, послезавтра первый матч. Ты хочешь, чтобы его с соревнований сняли? Это все игра для тебя, развлечение?
– Я больше так не буду, – опуская глаза, привычно проговорила Ася.
– И почему я тебе не верю… – грустно сказал Сергей и мягко подтолкнул ее к двери, – Иди. Завтра поговорим.
День открытия Олимпиады, который должен был стать для Аси грандиозным историческим событием, который она могла вспоминать потом всю оставшуюся жизнь, прошел, словно в тумане. Голова звенела и трещала, не давая сосредоточиться на том, что ей говорили, смысл слов терялся в пути от мозга к языку. Ася путалась, неточно переводила и в целом дурно исполняла свои обязанности переводчика и секретаря. Весь день она думала только о том, когда все это, наконец, закончится, и главное – когда перестанет болеть голова.
Только к вечеру ей стало немного легче. Отказавшись от пива в компании немецких коллег из Дома журналистов, она вернулась в корпус сборной вместе с Беловым и Паулаускасом, который выглядел чуть лучше, но все же был не в идеальной форме.
Они зашли в комнату парней и разбрелись по углам, каждый погружаясь в свои мысли.
Ася сидела на подоконнике, поджав под себя одну ногу и упираясь ссутулившейся спиной в оконный откос. Вторую ногу, обнаженную почти до самого бедра благодаря высокому разрезу черного платья, она безвольно свесила вниз. Грустно глядя в окно, девушка неслышно постукивала по прохладному стеклу кончиками пальцев, отбивая ритм барабанящих на улице дождевых капель. Погода испортилась, так же как и ее настроение. Упавшая прядь волос закрывала ей почти половину лица, но ей было лень поправлять ее, и она смотрела на дождь сквозь пелену густых локонов.
Модестас сидел на своей кровати, понуро глядя перед собой, а Сергей читал книгу на своей, или делал вид, что читает. Всем было не по себе из-за вчерашней ситуации, в воздухе висело напряжение.
Ася чувствовала себя безумно усталой. Похмелье уже почти сошло на нет, оставляя после себя только едва уловимую боль в мышцах и горький привкус сожаления. Больше всего ее огорчало, что Белов на нее сердиться. Она сама себе, не то, что ему, не могла объяснить с чего это ее так понесло, в какой момент она забылась и потеряла счет времени, почему не ушла из ресторана раньше, почему позволила Модестасу пить… Почему, почему, почему… У нее не было ответов на эти вопросы, только огромная усталость. Ей надоело оправдываться, надоело стараться выглядеть лучше, чем она есть, все стало как-то безразлично. Она очень хотела, чтобы Сергей перестал быть таким суровым и холодным, чтобы снова улыбался ей, но у нее не было сил хоть что-то сделать ради этого. Поэтому она просто сидела в его комнате и смотрела в окно пустым безразличным взглядом.
– Ну, что, так и будете молчать, как провинившиеся дети? – нарушил, наконец, тишину комсорг.
Ася не спеша повернула к нему голову, пронизывая холодным взглядом единственного, виднеющегося из-под копны волос, глаза.
– А что говорить, ты же все уже решил для себя, – равнодушно произнесла она, снова отворачиваясь к окну.
– Серый, ну, понесло нас, черт его знает, так вышло, – не поднимая головы, тихо сказал Модестас.
– Завтра на игре с Сенегалом ты тоже скажешь, что так вышло? – ехидно спросил Белов.
– Ну, уж с Сенегалом-то как-нибудь разберемся, – криво улыбнувшись, проговорил капитан.
– Ах, да, они же тебе не соперники, конечно, – закивал головой Сергей, – Можно и напиться перед матчем.
Литовец снова опустил голову и замолчал.
– Модя, это же Олимпиада, забыл? – снова заговорил Белов, – Ты вспомни, сколько мы ради этого работали, сколько пота пролили, сколько сил положили. Чтобы теперь вот так все спустить? Ради чего? Ради новых одноразовых друзей? Выпивки? Поклонниц?
– Модестас не виноват, – не поворачивая головы, металлическим голосом проговорила Ася, – Это я его затащила на эту встречу, а потом потеряла контроль над ситуацией. На мне вся вина.
– И пить тоже ты его заставляла? – поднимая бровь, проговорил комсорг.
Девушка ничего не ответила, продолжая смотреть в окно.
– Значит так, Модя, – строго сказал Белов, – Я тебе не нянька и ходить за тобой попятам не собираюсь. Ты капитан команды, на тебя все ребята смотрят, пример берут. Возьми себя в руки и сосредоточься на деле. Игры кончились!
Литовец поджал губу и понимающе кивнул.
– А ты, – обратился Сергей к сидящей на подоконнике девушке, – Без моего ведома больше из корпуса не выйдешь. Если сама не в состоянии себя контролировать, значит, придется мне.
– Но я же здесь, с тобой, – ответила она.
– Это сегодня, – заметил комсорг, – А что будет завтра?
Ася повернула к нему голову и едва заметно усмехнулась. Так и не убрав мешающую прядь с лица, и продолжая смотреть на комсорга одним черным глазом, она медленно нараспев прочитала:
– Ты всегда таинственный и новый,
Я тебе послушней с каждым днем.
Но любовь твоя, о друг суровый,
Испытание железом и огнем.
Опираясь рукой о подоконник, она подалась к Сергею вперед, и тихим, чуть хриплым голосом продолжила:
– Запрещаешь петь и улыбаться,
А молиться запретил давно.
Только б мне с тобою не расстаться,
Остальное все равно!
Под взглядами хранивших молчание и не сводивших с нее глаз парней, Ася неспешно спустила ноги с подоконника, всколыхнув тонкую ткань платья, и шагнула к Белову, продолжая читать стихотворение:
– Так, земле и небесам чужая, я живу…
Девушка сделала паузу, застыв между кроватями и, кинув на литовца быстрый взгляд, добавила:
– И больше не пою.
А затем, подойдя к Сергею почти вплотную, она медленно наклонилась к нему, и еле слышно прошептала на ухо:
– Словно ты у ада и у рая
Отнял душу вольную мою...
====== Глава 32 ======
Комментарий к Глава 32 Дорогие читатели! Всем спасибо за терпение!
Приношу извинения за задержку с выходом очередной части, но лето, а вместе с ним дача, рыбалка, шашлыки и ЧМ по футболу временно победили фанфикшн))
В качестве маленького бонуса за ожидание я приготовила вам сюрприз!! Надеюсь, найдутся те, кто разделит мой восторг по этому поводу)) Я уже несколько месяцев мечтаю каким-то образом визуализировать героиню (отдельное спасибо тем, кто делает коллажи, это очень круто!!), ищу хотя бы отдаленно напоминающие ее фото, рисунки, картины... И вот, наконец, моя настойчивость вознаграждена!
Не знаю, совпадет ли ваше мнение с моим, ведь каждый представляет себе героев по своему, но в моей голове она выглядит примерно так:
https://crowdforge.io/uploads/user_photos/15b008cb50af0e_qoehmpfkljign.jpeg
Закрыта глава ненаписанной книжки,
Твоим поцелуем закрыта любовь.
И бросив словами, словно мальчишка,
Точу свою бритву и снова, и вновь.
Ты можешь вернуться? Не сумеешь,
Закружишься в ритмах дня.
Я мог бы признаться, но не посмею
В том, что это сильнее меня.
Думать дважды – прежде, чем сказать.
Думать дважды – чтобы не солгать.
Думать дважды – раньше, чем уйти.
Думать дважды…
Animal ДжаZ «Думать дважды»
Соревновательная программа двадцатых летних Олимпийских игр началась.
Расписание баскетбольного турнира было составлено очень плотно, матчи шли каждый день, один за другим. Несмотря на такой напряженный график, спортсмены, казалось, чувствовали себя вполне комфортно. Никто не жаловался на усталость или высокие нагрузки, скорее наоборот – все вошли в какой-то правильный рабочий ритм и особое сосредоточенное состояние, концентрацию всех эмоциональных и физических сил, направленных на единую цель – победу.
У Аси же от этих ежедневных состязаний голова шла кругом. Если первая игра с Сенегалом прошла для нее легко, на волне энтузиазма и душевного подъема, то уже на втором матче сборной с командой ФРГ ей пришлось туго. Сумасшедшая поддержка хозяйки соревнований с трибун заставляла ее, тренера и всю судейскую бригаду буквально орать всю игру, но все равно так до конца и не понимать друг друга. Дело усугублял явный перекос судейских предпочтений в пользу немцев. Гаранжин возмущался и отправлял девушку донести свою мысль до администрации каждый раз, когда решение арбитра виделось ему несправедливым. Старательно перекрикивая гудящих и звенящих трещотками болельщиков, Ася и судьи все равно почти не слышали друг друга, поэтому, даже говоря на одном языке, мало о чем могли договориться. К концу встречи девушка уже окончательно сорвала голос и на следующий день, на утренней игре с Италией, натужено сипела.
Радовало только то, что такие мелочи, как нечестное судейство, сорванный голос или армия чужих болельщиков никак не влияли на ход «красной машины». Сборная шла по групповому этапу турнира ровно, не останавливаясь и не оборачиваясь, методично сокрушая одного соперника за другим.
Баскетболисты, с которыми Ася была знакома много месяцев и знала уже как облупленных, вдруг изменились до неузнаваемости. Не было ни извечных шуточек Болошева, ни ворчания Паулаускаса, ни нотаций Белова, не слышно было привычных мелких стычек, придирок, бахвальства, смеха и молодецкого озорства. Все погрузились в себя и были предельно сосредоточены на своем деле.
Все, кроме Вани Едешко. Он единственный продолжал сиять своей немного смущенной, но такой искренней улыбкой, наслаждаясь каждой минутой этого великого спортивного праздника. На первых играх с заведомо слабыми соперниками тренер экономил силы лидеров команды, и Ване доставалось довольно много игрового времени. Он использовал эту возможность по полной. По сути, первые несколько матчей группового этапа стали настоящим бенефисом для Едешко – столько очков за игру он не набирал за всю свою баскетбольную карьеру. Каждый раз, когда диктор на арене называл его фамилию, щеки Ивана заливал радостный румянец, а глаза сияли неподдельным счастьем.
После матча с Польшей, когда победившая с разгромным счетом команда СССР не спеша потянулась в раздевалку, Ваня догнал Асю на середине площадки и робко дотронулся до ее плеча.
– Ась, можешь у того фотографа в серой жилетке пленки попросить? – приобняв девушку за плечи, Ваня развернул ее в сторону дальней корзины, – Он меня много фотографировал, я видел. Я хочу маме послать.
– Вань, да у тебя этих снимков от наших советских фотографов после Олимпиады будет столько, что твоя мама будет ими печку топить, – касаясь его руки на своем плече, с ласковой улыбкой ответила Ася.
– Он просто так близко стоял, – понуро опуская голову, проговорил Ваня, – Все мои броски снимал. Может такого шанса у меня больше не будет…
–Не думаю, что он отдаст пленки, – мягко пыталась переубедить спортсмена девушка, но видя его растущее разочарование, тяжело вздохнула и добавила, ободряюще улыбаясь, – Но я попробую устроить, чтобы он напечатал мне снимки!
– Аська, ты – человек, – заулыбался Едешко, сжимая ее руку, – Только чтобы все, ладно?
– Да чего мелочиться, я сразу фотокамеру заберу, – рассмеялась Ася и, подмигнув Ване, направилась к неторопливо собирающему свое ценное оборудование фотографу.
Сделав несколько шагов, девушка внезапно остановилась, будто забыла, куда и зачем идет. С другого конца зала ан нее внимательно и выжидающе смотрел Белов, задержавшийся у выхода к раздевалкам. Ася столкнулась с ним взглядом и, тяжело вздохнув, поплелась обратно к Едешко.
– Я его лучше в Доме журналистов поймаю, так будет удобнее, – ободряюще ответила она на непонимающий взгляд Ивана и поспешила к выходу.
Белов сдержал свое обещание и действительно не спускал с девушки глаз. Ася с детства привыкла к контролю, привыкла подчиняться мужчине, и совсем не тяготилась этим. Скорее наоборот, она воспринимала эту повышенную опеку, как еще одно доказательство его любви, свидетельство их близости и единения. Сердце замирало от восторга и бескрайней нежности, когда в пылу страсти он прижимал ее к себе всем телом и шептал на ухо: «Моя, моя!». В эти минуты ей хотелось раствориться в нем без остатка, стать единым целом не только телом, но и душой. Ей в радость было проводить с ним каждую его свободную минуту, даже если это означало просто гулять по олимпийской деревне, держась за руки, или валяться рядом с ним на кровати, почесывая ему спинку и слушать, как он мурлычет от удовольствия.
Ася принадлежала себе только во время тренировок баскетбольной сборной. Эти несколько часов она каждый день старалась использовать по максимуму, посещая соревнования олимпийской программы по любезно предоставленной Фридрихом аккредитации. Девушка внимательно следила за временем, чтобы к возвращению Сергея уже быть в корпусе сборной. Ася встречала его у двери и с упоением рассказывала о том, как восхитительны были сегодня советские девушки в соревнованиях по художественной гимнастике, какой грандиозный рекорд был поставлен сегодня на легкоатлетическом стадионе, какими милыми и забавными ребятами оказались пловцы сборной Австралии, с которыми познакомил ее Фридрих.
Белов внимательно слушал, иногда задавал вопросы и одобрительно кивал, когда она говорила о победах наших спортсменов. Но как только речь заходила о Фридрихе или олимпийцах других сборных, едва заметно хмурил брови и тихо, но строго говорил:
– Тебе не стоит проводить с этим немцем так много времени.
– С Фридрихом? Почему? Он очень хороший! – искренне не понимала Ася.
– Не сомневаюсь, но мне это не нравится, – ответил Белов, – Неспроста он с тобой так возится.
– Не придумывай, Сережа, – скривилась девушка, – Мы просто друзья. Даже нет, приятели!
– У тебя довольно своеобразные представления о дружбе, – улыбнулся Сергей, ласково дотрагиваясь пальцем до ее носа, и добавил уже серьезней, – Я прошу тебя с ним больше не встречаться.
– Но без него я не смогу попасть на соревнования… – вяло воспротивилась Ася.
– Ася… – произнес Сергей и поцеловал ее в уголок губ.
– Хорошо, – нехотя согласилась она, глядя куда-то в сторону.
Согласилась, потому что не хотела его расстраивать, потому что не могла себе представить более глупого и пустого повода для ссоры. Согласилась. И перестала рассказывать.
Ася не смогла отказать себе в обществе немца хотя бы из-за того, что советскую делегацию по неведомой ей причине не аккредитовали ни на одни соревнования олимпийской программы. А находиться в эпицентре главных событий мирового спорта и не следить за ними, сидеть в номере в ожидании любимого, пока в ста метрах от тебя ставятся исторические рекорды, казалось ей просто абсурдным. Девушка искренне не видела ничего дурного в том, чтобы немного не договаривать, исключительно ради его спокойствия и соблюдения обоюдных интересов. Это был ее внутренний компромисс, который родился моментально, привычной реакцией на запрет, который она не понимала или не одобряла, а значит почти на любой.
Ася пуще прежнего старалась возвращаться вовремя, чтобы лишний раз не волновать комсорга, не отвлекать его от турнира глупыми беспочвенными переживаниями, и главное – чтобы не вызвать подозрений и не попасться.
На пятый день баскетбольного турнира наступил долгожданный выходной, во время которого команды могли восстановить силы, а тренеры подвести промежуточные итоги и пересмотреть стратегии. Для сборной этот день мало чем отличался от предыдущих, за исключением отсутствия в нем собственно матча. В остальном расписание не менялось – стандартные тренировки, отдых, сон. У Аси же на это время были грандиозные планы. Успев в первой половине дня посетить оказавшиеся на удивление захватывающими соревнования по троеборью, она намеревалась после обеда улизнуть на ипподром, чтобы насладиться одним из своих любимых видов спорта – конкуром. Сама девушка не слишком уверенно держалась в седле, но к лошадям всегда испытывала особую привязанность. Та легкость и грациозность, с которой жокеи преодолевали препятствия, будто сливаясь с животным в одно гибкое целое, искренне восхищали ее.
Сложность заключалась в том, что турнир конкуристов начинался слишком рано, больше чем за час до начала вечерней тренировки сборной. Поэтому, проведя обеденное время с командой и сославшись на усталость, она поспешила в свою комнату, чтобы переодеться во что-то более подходящее случаю и незаметно покинуть корпус.
Ася достала из шкафа почти все свои платья и аккуратно разложила на кровати, внимательно оценивая каждое. У нее было стойкое убеждение, что на ипподром нужно явиться непременно нарядной, чтобы поддержать царящую там атмосферу изысканности и элегантности. Девушка уже минут пятнадцать перебирала туалеты, но так и не могла выбрать подходящий. Одно платье было слишком простым, другое наоборот, слишком строгим. Время поджимало и, отчаявшись, она уже начала склоняться к банальному, но беспроигрышному варианту – своему любимому голубому, когда в дверь номера постучали.
Ася встрепенулась и, быстрым движением накрыв разбросанные платья одеялом, присела на кровать и застыла в странной неестественной позе, сложив руки на коленях.
– Войдите, – срывающимся голосом пропищала она.
Дверь тихонько скрипнула и в проеме показалась крупная фигура капитана.
– Тьфу, Модя! – выдохнула девушка, резко поднимаясь и вытаскивая наряды из-под одеяла, – Ты меня напугал!
– Думала, я твои платья заберу? – с недоумением глядя на кровать, проговорил Модестас.
– На тебя не налезет, – без улыбки отшутилась девушка, внимательно оглядывая помятую одежду и оценивая ущерб, нанесенный одеялом, – Ты чего пришел?
Капитан молча отошел к окну и задумчиво оглядел комнату, будто пытался найти у стен поддержку и ответ на ее вопрос.
– Модя? – обеспокоенно глядя на литовца, Ася подошла к нему, – Что-то случилось?
– Аська, сколько у тебя охраны? – глядя куда-то в сторону, спросил Модестас, ковыряя пальцем свежую штукатурку на откосе за ее спиной.
– На мне две «девятки» отца и еще один лейтенант, – спокойно, будто он спросил, сколько пар носков она взяла с собой в поездку, ответила девушка, внимательно вглядываясь в лицо капитана, – А что?
Модестас отвернулся к окну и уперся руками в подоконник.
– За мной следят, – поджимая губу, тихо проговорил он, и повернув к ней голову, добавил, – Почти все время их вижу рядом, даже на матчах.
– И что ты предлагаешь? – понимая, что он не просто так спросил про ее охрану, проговорила Ася.
– Мне нужно отвлечь их внимание, – поднимая, наконец, на нее взгляд, сказал капитан.
Девушка усмехнулась и еще пристальнее посмотрела на литовца.
– Ты умнее, чем кажешься на первый взгляд, капитан, – проговорила она, – Если я исчезну, всю «наружку» отправят на поиски.
Модестас приблизился к ней и коснулся лбом ее макушки.
– Ты мне поможешь? – прошептал он.
– Конечно, – ободряюще похлопала она его по руке чуть выше локтя, и отошла к своей кровати, – Я же обещала.
– Что тебе за это будет? – наблюдая, как она нервным движением собирает разбросанные на кровати вещи, спросил литовец.
– Ты лучше спроси, что им за это будет, – напряженно хихикнула девушка, не оборачиваясь на мужчину, – «Девятки» лишаться должностей, лейтенанта под трибунал. А со мной что случиться? Домой отправят первым же рейсом и все.
Ася обернулась и, посмотрев на него долгим пронзительным взглядом, вдруг улыбнулась.
– Папа накажет, – наклоняя голову набок, проговорила она.
Модестас внимательно смотрел на нее, будто пытаясь угадать, что стоит за этой легкостью и нарочитой веселостью, насколько он вправе просить ее о такой помощи, есть ли на самом деле риск для нее.
Сложив все платья, включая голубое, в аккуратную стопку, Ася остановила на ней невидящий взгляд и произнесла тихим голосом:
– Ты понимаешь, что это навсегда? Ты никогда не сможешь вернуться.
Капитан медленно подошел к ней и, развернув к себе, наклонился и невесомо поцеловал в губы. Она не знала, что это – благодарность, прощание или, может быть, прощение. Но в этом поцелуе не было и тени той бурной страсти, к которой она привыкла и которая всегда сопутствовала их былым отношениям, только бесконечная нежность и томная чувственность. Никогда раньше он не касался ее губ так ласково и бережно, никогда не обнимал с такой теплотой и чуткостью.
Задумчиво проведя рукой по ее волосам, он низко опустил голову и отошел к двери.
– Накануне полуфинала, во время завтрака, – тихо сказал Модедстас и вышел из комнаты.
Как только за литовцем закрылась дверь, Ася прерывисто выдохнула, и устало опустилась на кровать, смяв в руках аккуратно сложенные платья.
Девушка давно вычислила свою свиту, отчасти потому, что они не особо и скрывались. Также она довольно быстро поняла, что их целью является вовсе не слежка и выискивание компрометирующих фактов, а элементарное обеспечение ее безопасности, в том числе и от самой себя. Отец простил, но не забыл ей случай в Эссене, поэтому во всех заграничных поездках ее теперь сопровождали почтительные, но внимательные глаза сотрудников девятого подразделения Комитета Госбезопасности. Ася прекрасно понимала мотивы Андрея Антоновича, не осуждала и чувствовала себя в этих условиях вполне комфортно. То, что ей простили в прошлом году, приняв за подростковую шалость и девичью глупость, в преддверии отъезда в Вашингтон могут и не простить. Маршал страховал ее, и дочь была ему за это благодарна.
