Текст книги "Ice Flower (СИ)"
Автор книги: Kisel_link
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)
– А теперь она поманила и ты сразу побежал, виляя хвостом и высунув язык, как верный пес, – зло ехидничал комсорг, вглядываясь в лицо Модестаса, – А что ты будешь делать, когда она дошьет свое подвенечное платье? Пойдешь помогать ей выбирать обручальные кольца?
Капитан опустил глаза и молча смотрел в пол, не находя ответа.
– Я не стану за ней бегать, – сквозь зубы процедил комсорг, – Не буду унижаться перед ней, чтобы стать ее предсвадебным развлечением.
Модестас тяжело вздохнул и покачал головой.
– Дурак ты, Белов. И принципы у тебя дурацкие, – с сожалением сказал он, дотрагиваясь до плеча друга, и вышел из комнаты.
====== Глава 25 ======
Всем термометрам назло
Я к тебе на ледоколах!
У снегов свои приколы,
Но у рук мое тепло.
Ах, как ночь луну разбудит,
Снова мне бежать изгоем.
Слишком этот мир запутан,
Чтобы просто быть с тобою.
Теперь у Аси не осталось никаких сомнений – он ненавидел ее. Она своими глазами видела, как его больной затравленный взгляд стремительно наливался яростью, заставляя ее задыхаться и терять над собой контроль. И это был справедливый гнев. Она заслужила. За все жестокие поступки и решения, когда она с легкостью переступала через чувства других людей, не задумываясь и не сожалея ни о чем, продолжая идти вперед, она сейчас получала ответный удар.
Впервые за всю свою жизнь, наполненную мимолетными увлечениями, невинными с ее точки зрения шалостями, игрой с собственными и чужими эмоциями, Асю по-настоящему настигло чувство вины. Ясно как день она теперь видела последствия своих необдуманных действий, жертвой которых на этот раз стала она сама.
Этот светлый, правильный, искренний человек споткнулся о ее беспощадный холодный эгоизм, о ее волчью манеру брать, ничего не отдавая взамен. Сергей открыл ей свое сердце, не подозревая в маленькой смешной девочке и малой доли этой ледяной жестокости. Он доверчиво отдал ей его прямо в руки, обманутый их теплом и близостью. А она разорвала его в клочья и выбросила, как поступала с каждым, кто мог нарушить ее четко прочерченный жизненный курс.
Асе всю жизнь удавалось избегать ответственности за свои поступки, за них всегда расплачивались другие. Она не знала и даже не хотела знать и толики тех последствий, которые имели ее действия для людей, с которыми она играла в свою любимую игру. Эта безнаказанность делала ее еще более дерзкой и отчаянной, стирая границы дозволенного и разрушая, и без того хрупкую, мораль. Ася расслабилась, пропустила удар, позволила другому человеку проникнуть слишком глубоко в душу, и теперь жестоко расплачивалась за это.
Он был слишком прав в своей ненависти, чтобы просить прощения, но желание покаяться, попытаться объяснить, исправить хоть что-то поселилось в Асиной душе после этой случайной встречи и росло с каждым днем. Она должна была сделать это сразу, но в свойственной себе манере просто сбежала от трудного разговора. Теперь же это становилось навязчивой идеей.
Терзаясь страхами и сомнениями, девушка днями и ночами прокручивала в голове их возможный разговор. Что она ему скажет? Чем сможет оправдать себя? Он видел ее в свадебном платье. Что может быть ужаснее для мужчины, чем увидеть свою возлюбленную невестой другого? Не просто знать, а видеть собственными глазами! Он знал, точно знал, как далеко зашли ее отношения с Модестасом. В этом Ася была уверена. Капитан не умел скрывать свои эмоции, ему даже не нужно было рассказывать об этом, чтобы Сергей все понял по его лицу. Что может быть ужаснее, чем знать, что твоя возлюбленная, отдалась твоему другу? Не просто предпочла его тебе, а бездумно отдала то, что годами так бережно хранила, то, что по закону самой природы, по праву любви должно было стать твоим?
Совокупность ее грехов перед Сергеем была слишком велика. Он никогда не сможет ее простить, никогда не захочет понять. Да и никто бы не смог.
Вечерами, подолгу сидя в одной позе на подоконнике у открытого окна в своей комнате, Ася тщетно пыталась придумать хоть одно оправдание своему поступку, которое Сергей мог бы принять, хоть одну фразу, которая стерла бы это выражение злости и обиды из его светлых глаз, так остро врезавшееся в ее память.
Мама заставала ее в этом положении каждый день, но ничего не говорила и только отводила глаза. После примерки между матерью и дочерью повисло напряжение, которое Ася чувствовал всем телом. Клавдия Владимировна почти престала с ней разговаривать, усугубляя и без того переполнявшее ее чувство вины. Ася знала, что подвела и ее, когда в ателье не смогла сдержать эмоций, публично нарушила законы общества, в котором ее семья была под пристальным наблюдением, вынесла на всеобщее обозрение свои переживания, давая повод для разговоров и сплетен.
Это мамино состояние Ася хорошо знала с детства. Клавдия Владимировна окружала дочерей теплотой и нежностью, и даже ее укоры всегда были мягкими и заботливыми. Она никогда не повышала голос, не в ее манере было устраивать скандалы или слишком сурово отчитывать их. Ее методы были намного страшнее, ее тайного оружия девочки боялись посильнее отцовских отповедей и наказаний. Мама просто переставала с ними разговаривать. Ее взгляд становился холодным и равнодушным, ответы на их обращения сухими и краткими. Всем своим видом, походкой, жестами и мимикой она демонстрировала, что ее эмоциональный предел достигнут, и она больше не желает их знать.
Самое неприятное, что чаша ее терпения могла наполняться бесконечно долго, и девочки никогда не могли предвидеть, какая капля станет последней. А потом день за днем корили себя за, казалось бы, пустяковую провинность – неловко оброненное слово, забытое обязательство, которую так легко можно было не допустить, но именно она привела к этому внешне незаметному, но меняющему весь мир вокруг, подземному взрыву.
Ася неделями изводила маму своими слезами, равнодушием, отстраненностью, пользуясь ее любовью, и не задумываясь о том, каково ей видеть свою дочь в таком состоянии. И вот, наконец, ее терпение лопнуло. Именно тогда, когда Асе больше, чем когда-либо, нужны были ее поддержка и понимание.
Это мамино состояние Ася могла определить по первым же признакам – по скривившемуся уголку губ, по легкой тени, пробежавшей по лицу. И в эту же секунду возникало острое желание остановить время, открутить его назад, хотя бы на несколько минут вернуться в прошлое, чтобы исправить, не допустить, изменить, чтобы не застилала мамины глаза эта холодная отстраненность, уничтожающая вокруг себя все живое.
Ася заметила эту перемену еще в ателье, сразу, как вышла из примерочной, уже одетая в свою обычную одежду. Она видела, как мама тепло попрощалась с Элеонорой Аркадьевной, пообещав обязательно заглянуть на рюмку хереса на будущей неделе, как быстрой заботливой рукой расправила сестре загнувшийся лацкан жакета, и как скользнула по ней отрешенным разочарованным взглядом. Все, момент был упущен. Замок щелкнул, отгораживая ее от источника жизненной силы высокой непреодолимой стеной.
Привыкнув всю жизнь опираться на мамины всепрощающие и все понимающие руки, Ася, даже будучи уже взрослой, сохранила на удивление острую зависимость от маминого настроения. Все эмоции и переживания усиливались стократно, потому что рушилась основа. Самый родной, самый важный человек на земле смотрел на нее холодным и пустым взглядом, и некого было в этом винить, кроме себя самой.
Клавдия Владимировна зашла в комнату и, скользнув взглядом по сгорбившейся на подоконнике дочери, быстрыми ловкими движениями стала собирать разбросанные по комнате вещи. Аккуратно сложив одежду и убрав ее в шкаф, расставив книги по полкам, она подошла к Асиному столу, заваленному учебниками, тетрадками и исписанными листами конспектов.
Ася обернулась на маму, наблюдая, как та, тяжело вздохнув, собирает разбросанные по столу листы в аккуратные стопки.
– Мамочка, давай я помогу, – в бесполезной, но отчаянно необходимой попытке к сближению, тихо проговорила девушка.
– Я устала, Ася, – вдруг горько сказала мама, молчавшая несколько дней, – А ты не устала? Сама от себя не устала?
Ася опустила голову, ничего не ответив. Конечно, она устала. От собственных терзаний, бессонных ночей, изматывающих тело и душу бесконечных слез, от неотступного сожаления и чувства вины. Смертельно устала.
– Иди, что ли, к нему, раз уж ты прямо умираешь без него, – не глядя на дочь, сказала Клавдия Владимировна, нервной рукой бессмысленно перекладывая с места на место аккуратные стопки конспектов на столе.
– Мама, но как… Я же не могу… – поднимая на мать испуганный взгляд, пробормотала Ася.
– Почему? Иди, никто тебя не держит, – раздраженно ответила мама и, посмотрев на нее, наконец, строго добавила, – И хватит страдать. Что у тебя за горе такое? Война? Голод? Болезнь? Ты горя не видела!
– Мамочка, прости меня, – прошептала Ася, ловя ее взгляд и глотая подступающие слезы.
– Не у меня надо прощения просить, – холодно глядя на нее, ответила Клавдия Владимировна, – У себя проси, за то, что лучшее свое время пропускаешь, от жизни отгораживаешься. У семьи Кирилла, за то, что им приходится выслушивать от людей сплетни, которые ты порождаешь своими выходками. Ты знаешь, что вся Москва уже судачит, будто Гречко насильно дочь замуж выдают? Ты хоть о ком-то подумала, когда устраивала представление в ателье Езерской?
Ася опустила голову, придавленная стыдом. Мамины слова больно ранили, проникая в самое сердце.
– Никто тебя не неволит. Если хочешь свадьбу отменить, сейчас самое время, – снова опуская глаза к столу и бумагам на нем, тихо проговорила мама.
Мысль отменить свадьбу никогда не приходила Асе в голову. Этот брак был неотъемлемой частью тщательно спланированного и детально продуманного будущего, которое нарисовал для нее отец, а они с Кириллом вместе раскрасили его яркими красками. Они так много говорили и думали о нем, что иногда ей казалось, будто она уже прожила его. Отступить сейчас означало полностью перечеркнуть все свои стремления и мечты, которые она годами лелеяла в себе, начать все заново, сделать шаг в пустоту и неизвестность. Нет, она была слишком истерзана и истощена, чтобы даже думать о таких значительных переменах в своей жизни. Все чего Асе сейчас хотелось, это снова стать маленькой девочкой, прижаться к маминой груди и ничего не решать, ни за что не отвечать, ни о чем не сожалеть.
Она осторожно слезла с подоконника и, подойдя к маме, порывисто обняла ее.
– Мамочка, я никуда не хочу идти! Я хочу остаться с тобой! – пряча слезы в маминых волосах, прошептала девушка.
– Полно плакать-то, – проговорила женщина, мягко, но уверенно отстраняя от себя дочь, – Все глаза уже выплакала.
Клавдия Владимировна внимательно посмотрела на Асю, в очередной раз пытаясь разглядеть в ее влажных глазах истинное намерение и желание.
– Знаешь, Асенька, – смягчая тон, проговорила она, остановившись у двери, – Любовь может быть очень большой, но жизнь, жизнь она намного больше. Не забывай об этом.
На следующий день после бессонной ночи и бесконечного рабочего дня Ася впервые за многие дни и недели вышла из Министерства вовремя. Она отпустила машину, и пошла по улице, сливаясь с толпой прохожих. У нее не было точного плана, не было готового решения, она знала только одно – ей необходимо хотя бы еще один раз увидеть его. Она не рассчитывала на его прощение, даже не уверена была, что он захочет с ней разговаривать. Но не могла не попытаться, не могла прожить свою жизнь, зная, что этот чистый и светлый человек отравляет свою ненавистью. Ася понимала, что ничего уже нельзя исправить, можно лишь попросить прощения и тем самым снять хотя бы часть груза со своей души. Того груза вины, который больно давил на плечи и не давал ей двигаться вперед к своему будущему.
Петляя переулками и дворами, Ася вышла к его дому и остановилась на детской площадке, осматривая серое пятиэтажное здание. Сколько счастливых часов она провела за его стенами! Девушка вспоминала, как вечерами они валялись на разложенном диване, болтали ни о чем и читали друг другу любимые книги, как он готовил для нее еду, стараясь каждый раз придумать что-то новое, чтобы удивить и порадовать ее, как смотрел на нее светящимися радостью глазами, думая, что она не видит его. Ася мысленно возвращалась в те вечера, когда они целовались до изнеможения часами напролет, а потом он провожал ее до двери и снова целовал, целовал, целовал...
– Сережа, пусти, мне домой надо, – с улыбкой уговаривала его Ася, – Папа будет ругать.
– Еще пять минут, всего пять минут, – шептал он ей, впиваясь в опухшие раскрасневшиеся губы новым поцелуем и прижимая ее к себе всем телом.
Они будто были единым целым, растворяясь друг в друге и забывая обо всем. Жили от встречи до встречи, от поцелуя до поцелуя. Они были слишком счастливы, чтобы это продлилось долго.
Ася с сожалением вздохнула, с новой силой осознавая степень своей вины перед его разбитым сердцем. Она не видела от Сергея ничего, кроме заботы, внимания и бескрайней любви. И чем она ему ответила? Чем вознаградила его за преданность?
Девушка присела на край железной детской качели с облупившейся краской, жалобно скрипнувшей под ее весом. Неизвестно, сколько ей придется ждать. У него могла быть вечерняя тренировка, другие дела, он мог вообще не прийти сегодня домой.
Постепенно день начинал клониться к закату, окрашивая площадку теплыми багряными тонами. Низкое солнце отражалось в окнах пятиэтажки напротив, расцвечивая ее фасад яркими бликами. Ася невольно залюбовалась игрой света и тени, а когда опустила глаза, в них продолжали сверкать солнечные зайчики. Она моргнула несколько раз, чтобы прогнать их и перевела взгляд на дорогу.
Сердце ухнуло куда-то вниз, а потом резко наверх, прямо в голову, гулко отдаваясь пульсом в висках. Сергей не спеша шел по дороге, засунув руки в карманы, а рядом с ним шла девушка. Ася никак не ожидала такого, не могла представить, не была готова. Она, не отрываясь, смотрела, на приближающуюся к парадной пару. Девушка была красивой – высокая, с длинными темными волосами, тонкими правильными чертами лица. Она была не из тех, на кого мужчины оборачиваются на улице, но, несомненно, такой, которую запомнят на всю жизнь, если им повезет узнать ее. Ася подалась вперед, приподнимаясь в инстинктивной попытке разглядеть ее получше. Качель скрипнула, выдавая ее присутствие, и Сергей повернул к ней голову.
Девушка застыла на месте, не в силах пошевелиться. Ее поймали с поличным, прятаться было бессмысленно, да и некуда. Сергей остановился, не сводя с нее пристального взгляда. Она заметила, как его губы неслышно произнесли ее имя, как он, будто против своей воли, сделал нерешительный шаг к ней навстречу. Ася вздрогнула и отступила назад. Споткнувшись о качели, она с трудом устояла на ногах, неловко хватаясь за крашенные железные перила. От стыда и обиды глаза заволокли слезы, и она уже с трудом различала расплывающиеся фигуры, которые стояли возле парадной и смотрели, как она выставляет себя на посмешище.
Ася резко развернулась и со всех ног помчалась вон из двора.
– Ася! – услышала она за спиной его крик, – Ася, постой!
Она не оборачивалась, но знала, что он побежал за ней. Страх и стыд сковали ее тело, ноги стали ватными и плохо слушались. Ася бежала, что было сил, прекрасно понимая, что Белову ничего не стоит догнать ее, но продолжала бежать в отчаянной попытке скрыть свой позор.
Сергей остановился у выхода из двора, глубоко дыша и наблюдая, как мелькают впереди ее тонкие ножки. Он смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из вида. Низко опустив голову, он прошел через двор обратно к парадной.
– Это она? – спросила ждавшая его девушка.
Белов молча кивнул, не поднимая головы.
– Чертенок какой-то, а не девочка, – с улыбкой заметила брюнетка, – А ты ведь мог ее догнать…
– Она этого не хотела, – сказал Белов, долгим взглядом глядя в проход между домами, в котором она скрылась.
Ася бежала, не разбирая дороги. Ей казалось, что сквозь звук бьющегося в ушах собственного пульса, она слышит его дыхание за своей спиной.
«Дура! Наивная дура!» – отчаянно корила она себя.
Злость и обида захватили ее целиком, давая силы и заставляя бежать быстрее. На что она рассчитывала? Что он будет ждать ее вечно? Пока она планомерно разрушала свою жизнь, в тщетных попытках забыть его, он продолжал идти вперед. Она все придумала сама, захлебнулась в собственных фантазиях и эмоциях, которые не имели ничего общего с реальностью.
Конечно, он злился на нее. Но не потому, что она разбила его сердце и уничтожила их великую любовь! Она уязвила его мужское самолюбие, его гордость, и только это причиняло ему боль и приводило в ярость, которую она заметила в его глазах. Как можно было быть настолько слепой, не заметить очевидного?
Ася остановилась только когда осознала, что не понимает, где находится. Она заставила себя обернуться. Никто не гнался за ней, Сергей остался со своей новой девушкой, ему не было нужды преследовать ее. Ее преследовали только собственные фантазии, и больше никто.
Ася огляделась по сторонам. Вокруг были незнакомые дома, она никогда раньше не была в этом районе и не знала в какую сторону идти, чтобы попасть домой. Облокотившись руками о стену дома, она несколько раз глубоко вздохнула, восстанавливая сбитое бегом дыхание и пытаясь привести мысли в порядок.
«Ну что ж, Белов! Теперь мы квиты!» – промелькнуло в ее постепенно остывающей голове.
Ася почувствовала, как гнетущая вина перед ним, которая мучила ее все последнее время, стремительно отступает, уступая место новой – перед самой собой и своей жизнью. Как она могла настолько погрузиться в него и в свои переживания, чтобы совершенно забыть о себе?
Ася уже видела себя монстром, уничтожающим на своем пути все живое, но остальные люди делали то же самое. Они перешагивали через нее и шли дальше, к своей цели, к своему счастью. А она чуть не растеряла свое по дороге к нему. Какая глупость!
Поплутав по переулкам и узким улицам девушка, наконец, вышла к большому проспекту и остановила такси. Доехав до дома, она быстро прошмыгнула в свою комнату и, склонившись над письменным столом, уперлась в него руками, блуждающим взглядом рассматривая разложенные на нем мамиными руками аккуратные стопки конспектов. Как она была права, когда говорила, что жизнь больше любви! И как Ася была неправа по отношению к ней. Своей выходкой в ателье она дала повод для разговоров, которые могут сказаться на ее отношениях с Кириллом, с его семьей, на ее репутации в обществе. Теперь все светские матроны столицы, клиентки Езерской, обсуждают ее личную жизнь и ее семью. И все это из-за него, из-за Белова.
Из-за него она поставила на карту все, но ставка не была принята, и только это ее спасло.
Ася услышала, как в прихожей хлопнула дверь. Отец пришел. Она старательно избегала встречи с ним все последние дни, внимательно следя за временем, но сегодня, погрузившись в свои эмоции, упустила момент. У нее горел свет, а это означало, что он точно зайдет.
Дверь тихо отворилась, и Андрей Антонович зашел в комнату. Он был в форме, как обычно, с уставшим, осунувшимся лицом. Ася давно не видела отца. В его жизни тоже не все было гладко.
– Наконец-то я тебя застал, ребенок! Все нам никак не встретиться в собственном доме! – с улыбкой сказал маршал, подходя к ней и целуя в голову, – Взрослая стала совсем, деловая. Только исхудала что-то совсем. Андрей Андреич работой завалил?
– Здравствуй, папа, – ответила Ася, прижимаясь щекой к его кителю, – Да я его и не видела толком. Он в стажерском отделе не бывает.
– Успеется еще, – присаживаясь на край кровати, сказал Андрей Антонович, – Ну, докладывай. Как дела обстоят, какие новости, интересные проекты?
– Все хорошо, папа, – через силу улыбнулась девушка, все также стоя у стола вполоборота к отцу, – Работа мне нравится, очень интересная.
– Что тебе поручили? Ты поподробнее расскажи, мне же интересно! – разглядывая ее изменившуюся фигуру, сказал маршал, – Я вчера на учениях разговорился с Геннадием Феклистовым, так он хвастал, что Костя в отделе экономических связей уже чуть ли ни собственную инициативную группу создал! А мне и ответить было нечего. Даже и признаться-то было стыдно, что я не в курсе успехов собственной дочери!
– Я работаю пока в стажерском отделе, редактирую внутренние документы департамента, – вяло отрапортовала Ася.
– И что же, так и будешь всю практику в чужих бумажках ковыряться? Пора бы уже чем-то посерьезней заняться, – недовольно скривив губы, проговорил Андрей Антонович.
– Извини, что я не такая, как Костя, – сквозь зубы процедила девушка.
– Смени тон! Забыла с кем разговариваешь? – моментально отреагировал на ее интонацию маршал, а потом добавил, сурово сдвинув брови, – Ты лучше Кости! Лучше всех! Ты – Гречко!
Ася вжала голову в плечи, испугавшись собственной смелости. В семье не принято было говорить так с отцом, она перешла границу, повинуясь собственному настроению.
– Ася, я тебя не узнаю, – скорее растерянно, чем сердито, сказал Андрей Антонович, – Ты же так мечтала об этой стажировке, так ждала ее. А что теперь? Уже не интересно?
– Интересно, – промямлила девушка, глядя в пол.
– Незаметно. Ты чего хочешь ребенок? – вглядываясь в ее исхудавшее лицо, спросил отец, – Судьбу мира решать или при муже домашней хозяйкой быть, да котлеты ему жарить?
Ася молча смотрела в пол, чувствуя, как нарастает гнев отца, готовый уже вырваться на свободу и обрушиться на нее в полную силу. Она разочаровала его, задела его за живое, поставила под сомнение его святую уверенность в исключительности и наивысшем предназначении его дочерей.
– А то скажи, может тебе и не нужен этот дипломатический паспорт, – зло ехидничал маршал, все сильнее заводясь с каждым собственным словом, – Закончишь ВУЗ, получишь диплом и поставишь его на каминную полку на даче у нас! А сама будешь чай со льдом пить и мужа обслуживать. Тоже жизнь! А скучно станет, так буфетчицей в посольство пойдешь! Хорошая профессия, сытная!
– Папа, я хочу! Но у меня не получается! – надрывно выкрикнула в ответ Ася.
– Значит, плохо стараешься! – железным тоном отрезал Андрей Антонович, сверля ее холодным взглядом.
Ася отвернулась к окну, пытаясь скрыть от отца предательски наворачивающиеся на глаза слезы. Всю жизнь она старалась оправдать его ожидания, а теперь, когда ей выпал шанс сделать что-то по-настоящему стоящее, она позорно упускала его. Папины слова острыми иголками втыкались в самолюбие, ни одно не прошло мимо. Он всегда бил точно в цель.
– Ладно, потом поговорим об этом. Ночь уже, тебе спасть пора, – вставая, с тяжелым вздохом проговорил маршал, и пробормотал, будто сам себе, отходя к двери, – У меня тоже завтра трудный день. Опять выслушивать эти многочасовые споры Кисунько с Челомеем. Ох, и надоели они мне, дармоеды…
Ася встрепенулась и, резко обернувшись, уставилась на спину отца, уже взявшегося за ручку двери.
– Папа, у тебя совещание с конструкторами противоракетной обороны? – легко глотая наживку, напряженно проговорила девушка, – Но ты не можешь… Майский договор запрещает разработку новых систем!
– Он запрещает установку, а не разработку и модернизацию. И ты бы об этом знала, если бы интересовалась делом, а не протирала штаны в стажерском отделе, – ничем не выдавая удовольствия от ее реакции, сурово ответил Андрей Антонович.
– Это не имеет значения! – горячо воскликнула Ася, – В условиях полного раскрытия информации другая сторона быстро узнает о новых разработках! Это может привести к эскалации конфликта, как ты не понимаешь?
– Так останови меня! – с едва заметной улыбкой тихо ответил маршал, а потом, будто призадумавшись на секунду, добавил, – Хотя посольской буфетчице это вряд ли по силам.
Отец вышел из комнаты, неслышно закрыв за собой дверь и оставив Асю наедине со своими мыслями. Девушка склонилась над письменным столом, упираясь в него руками, и, покачав головой, улыбнулась.
Как ловко он обвел ее вокруг пальца. Не было никакого совещания, а если бы и было, отец бы никогда ей об этом не сказал – это секретная информация! Он просто хотел зацепить ее, вывести из этого состояния апатии и погруженности в себя. И у него получилось.
Ася вспомнила, сколько бурных дебатов и многочасовых обсуждений вызывала в ее семье подготовка Договора о сокращении вооружения между США и СССР. Вечерами напролет они вместе с отцом и Кириллом могли сидеть в гостиной и спорить до хрипоты, доказывая и аргументируя каждый свою позицию. Вечный спор военного и дипломата смешивался с классическим конфликтом отцов и детей. Как важно ей тогда было донести до отца, входившего в комиссию Политбюро по контролю над переговорами, свое мнение, как ясно она видела тогда целью своей жизни освобождение мира от ядерного оружия, спасения своей страны благодаря спасению другой. Куда все это делось? Когда она успела забыть их общие с Кириллом цели и мечты?
Весь следующий рабочий день Ася внимательно вчитывалась в документы, которые ей приносили на проверку. Только сейчас она поняла, какой кладезь информации был у нее в руках все это время, а она так безалаберно и бездумно к нему отнеслась. Среди вороха ничего не значащих служебных записок попадались и вполне дельные документы, отражающие истинное положение дел в Департаменте и насущные проблемы отношений с Соединенными Штатами. Ася больше не стремилась с усердием отличницы проверить всю кипу бумаг на своем столе до конца дня. Теперь она без сожаления перекладывала неинтересные ей листы вниз стопки, уделяя больше внимания важным документам. Девушка не только правила ошибки, но и делала пометки в своем блокноте, записывала собственные мысли, пытаясь из отрывочных данных из разных источников составить общую картину происходящего. Ася по-прежнему засиживалась на работе допоздна, но уже совершенно по другой причине.
Был уже десятый час вечера, когда Ася, оставшись одна в пустом и темном зале «инкубатора», освещенная только кругом света настольной лампы, услышала, как за ее спиной с громким щелчком отворилась дверь. Девушка обернулась на звук, но не смогла никого разглядеть в темноте.
– Добрый вечер! – услышала она знакомый металлический голос, – Анастасия Игоревна уже ушла?
– Здравствуйте, Анатолий Андреевич, – сказала девушка в темноту, – Да, она ушла около часа назад.
– А вы почему до сих пор здесь? – подходя ближе и проникая в круг света вокруг ее стола, спросил Анатолий.
– Потеряла счет времени, – медленно ответила Ася, разглядывая собеседника.
Анатолий был, как всегда, безупречен. Темно-серый английский костюм-тройка, явно сшитый на заказ, сидел на нем идеально, несмотря на его высокий рост и излишнюю худобу. Светло голубая рубашка с острый накрахмаленным воротничком выглядела такой свежей, будто он ее только что надел. Итальянские кожаные туфли были начищены до блеска и мягко отражали свет настольной лампы. Он был таким и чистым и опрятным, будто не провел весь день на работе в делах и заботах, а стоял все это время в шкафу в ожидании этого вечернего выхода. Даже его длинные темные волосы были аккуратно зачесаны назад и лежали волосок к волоску, словно он только что их вымыл и причесал. Только покрывающий его щеки темный налет пробивающейся щетины выдавал в нем человека, завершающего продолжительный рабочий день.
Анатолий тоже молча разглядывал девушку. Ася почувствовала себя неуютно. По сравнению с его идеальной аккуратностью она ощущала себя колхозницей со своими растрепанными и вечно падающими на лицо волосами и маминой шалью на плечах, в которую она куталась, когда оставалась в кабинете одна.
– Может я смогу вам чем-то помочь? – спросила Ася, поправляя волосы и пытаясь незаметно стянуть с себя шаль.
– Мне нужен один документ по отделу двухсторонних отношений, который был отдан на проверку. Вы не знаете, где Настасья их хранит? – ровным голосом проговорил Анатолий, деликатно делая вид, что не видит ее манипуляций.
– Я не знаю, но мне сегодня попадались несколько на проверку. Может среди них есть тот, что вам нужен? – сказала Ася и засуетилась, копошась в бумажках на столе, – Поискать?
– Будьте любезны, – холодно ответил Анатолий и присел на стул рядом с ее столом.
Ася схватилась за стопку бумаг и начала листать их в поисках документов с грифом отдела двухсторонних отношений. Как назло, под руку попадались только бланки других отделов. Анатолий, равнодушно наблюдавший за ее возней, вдруг протянул руку к дальнему краю стола и вытащил из ее блокнота лист машинописного текста.
– Передайте, пожалуйста, блокнот, – пронизывая девушку взглядом, произнес он.
Ася похолодела и взяла блокнот в руки, чувствуя, как они начинают дрожать.
– Там ничего такого, просто мои мысли, – промямлила она срывающимся голосом.
– Я жду, – тихо сказал Анатолий и протянул к ней раскрытую руку.
Девушка отдала ему в руки блокнот, обеспокоенно наблюдая, как он открывает его и пробегает взглядом по неровным строчкам ее записей.
– В ваши обязанности входит исправлять опечатки в документах, а не править их содержание. Вам этого не объясняли? – сухо сказал Анатолий, не поднимая глаза от чтения.
– Я… Я не правила, я просто записала свои комментарии, – нервно сглотнув, нервно оправдывалась Ася, – Этого никто не должен был увидеть…
– Однако, увидел я, – поднимая, наконец, на нее глаза, произнес Громыко, – Вы довольно безжалостно расправились с моим проектом Протокола к Договору о сокращении противоракетных установок.
Только сейчас Ася заметила, что его взгляд на самом деле не был холодным и безжизненным, как ей показалось сначала. Он был скорее грустным. Эти слегка опущенные вниз уголки глаз и положение чуть сдвинутых к переносице и приподнятых бровей создавали ощущение взгляда полного тоски и печали.
– Простите, если я обидела вас, – тихо сказала Ася, вглядываясь в документ, который теперь лежал перед ним на крае стола, и черным по белому читая в нижнем левом углу «Составитель – А.А. Громыко». Девушке хотелось провалиться сквозь землю. Чем она раньше думала, почему не обратила внимания на автора документа? Вечно она что-то упускает!
– Мне даже стало интересно, – вдруг приободрился Анатолий, возвращаясь к ее записям, – Вы пишете, что нужно ограничить возможность смены локации систем ПРО одним разом в течение срока действия договора. Почему?
– Это ничего не значит, просто рассуждения, – попыталась уйти от ответа девушка.
– Мне интересно ваше мнение, пожалуйста, – смягчая интонацию, проговорил Громыко.
– Ни одна из сторон договора не прекратит разработки новых вооружений и, тем более, не сможет приостановить научно-технический прогресс. Развитие технологий при отсутствии ограничения на перемещения разрешенных систем ПРО может привести к злоупотреблению этой возможностью, – глядя в стол, отчеканила Ася, будто отвечала профессору на экзамене.
