Текст книги "Ice Flower (СИ)"
Автор книги: Kisel_link
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)
Ася делала то, что должна, говорила то, что от нее хотели слышать, но ни к чему не чувствовала больше того живого интереса, который и составляет суть жизни. Словно кукла, искусно выполненная из тонкого полупрозрачного фарфора, но пустая и безжизненная внутри, она продолжала играть свою роль, опираясь на реплики партнеров и заданные обстоятельства. У нее больше не осталось своего мнения, своих желаний и стремлений, все погибло в этом бушующем пожаре, оставившем после себя только холод и пустоту.
Единственной ее отдушиной стал Модестас. С ним она снова чувствовала себя живой, постепенно открывая для себя новую сторону взрослой жизни, исследуя свою женскую сущность и неизведанные ранее возможности своего тела. Пусть совсем на короткое время, но в его руках лед таял, треща и ломаясь под напором бушующей в нем огненной страсти.
Когда Ася с капитаном впервые пришли в квартиру, в которой он снял комнату для их тайных встреч, девушка была абсолютно спокойна. Она прекрасно осознавала, что совершает сейчас преступление – против общества, против морали, против своих собственных принципов и обязательств перед Кириллом, даже против своего обескровленного сердца. Но это ее больше не тревожило, скорее наоборот – доставляло какое-то подспудное запретное удовольствие саморазрушения. Ася не боялась ни стыда, ни порицания, ни физической боли, которая, скорее всего, ждала ее от этой предстоящей близости. Она хотела одного – не быть сегодня Асей Гречко, быть просто женщиной, телом, самой природой наделенным способностью чувствовать, получать и отдавать наслаждение, ради которого оно было создано.
Взявшись за руки, они зашли в прохладную, пропахшую сыростью и табачным дымом, парадную старого дома в двух кварталах от Дворца Спорта. Поднявшись на третий этаж по широкой лестнице, ребята остановились у обшарпанной деревянной двери без номера. Модестас позвонил в звонок. Через минуту им открыла ветхая старуха в накрахмаленной белой блузке с кружевным воротником, прикрывающим дряблую шею, и с папиросой в мундштуке, зажатым между тонкими узловатыми пальцами с длинными ярко алыми ногтями. Ее седые волосы были аккуратно забраны в тугой пучок, а тонкие мочки ушей некрасиво оттягивали крупные рубиновые серьги старинной работы.
Старуха скривила неровно накрашенные алой помадой сморщенные губы и, не говоря ни слова, пропустила их внутрь. Они оказались в темной прихожей, где было также холодно и сыро, как в парадной. Асе в нос ударила резкая смесь запахов масляного лака для дерева, лекарств и духов «Красная Москва». Даже сквозь полумрак прихожей, она почувствовала на себе ядовитый осуждающий взгляд выцветших глаз хозяйки. Девушка крепче сжала руку капитана, и они последовали за старухой вглубь квартиры, пробираясь по заставленному с двух сторон мебелью длинному узкому коридору.
Возле дальней от входа двери хозяйка остановилась и протянула Модестасу связку из двух ключей, снова окидывая Асю презрительным взглядом.
– Маленькая шилев, – еле слышно прошипела старуха себе под нос и исчезла в темноте коридора.
Ребята вошли в комнату. Она могла бы показаться достаточно светлой и просторной, если бы не нагромождение мебели, в хаотичном порядке расставленной вдоль стен. В комнате было два больших окна, но одно из них было полностью загорожено огромным платяным шкафом красного дерева с резными дверцами и кое-где облупившимся лаком. Рядом стояли два комода, несколько стульев, старинный буфет, еще какая-то мебель. Некоторые предметы были покрыты грязно-белыми чехлами, и лишь по слабым очертаниям можно было догадаться, что под ними скрывается. Из общей картины выбивалась два современных предмета интерьера – дешевая тахта, заправленная постельным бельем и покрытая шерстяным пледом, стоящая почти сразу у двери, и маленький раздвижной столик рядом с окном.
– Вот, это все, что удалось найти, – озираясь по сторонам, смущенно проговорил Модестас, – Если тебе не нравится, можно еще поискать…
– Мне нравится, – быстро ответила Ася, выходя на середину комнаты и разглядывая обстановку.
Девушка не без удовольствия подумала о том, что этот хаос, нагромождение, резкие запахи чужой жизни, так же как и надменная старуха-хозяйка, были лучшим аккомпанементом к ее падению на дно, идеальным фоном для преступления против себя.
– Она назвала меня проституткой, – с полуулыбкой глядя в окно, произнесла девушка, – На идише. Думала, я не пойму.
– Что? – тут же вскипел капитан и рванул к двери.
– Тише, тише, Модя, – преграждая ему путь и мягко дотрагиваясь рукой до его груди, ласково проговорила Ася, – Подумаешь! Мне все равно.
– А мне нет! – пылая праведным гневом, воскликнул литовец.
– Думаешь, она не понимает, зачем мы сюда пришли, – задумчиво произнесла девушка и, покопавшись в сумочке, добавила, – Смотри лучше, что я принесла.
Она подошла к столу и положила на него большую красочную упаковку импортных презервативов.
– Аська, вот это да… – протянул Модестас, с улыбкой вертя в руках упаковку, словно новую игрушку, – Откуда?
– Ты забыл, что моя лучшая подруга – дочь директора ГУМа, – с улыбкой ответила девушка, – Я могу достать все, что угодно.
– Нелли? – разглядывая дефицит светящимися глазами, спросил капитан, – Ты ей рассказала?
– Не пришлось. Система уже давно работает самостоятельно, – ответила девушка и, подойдя ближе, обняла мужчину за талию, – Как думаешь, надолго хватит?
– Будет зависеть от твоего поведения, – с лукавой улыбкой глядя ей в глаза, проговорил Модестас и поцеловал.
– А если я буду плохо себя вести? – разрывая поцелуй и делая шаг назад, промурлыкала Ася, дразня и заманивая его в бездну.
Модестас кинулся за ней не думая. На ходу срывая одежду, он повалил девушку на кровать, покрывая горячими поцелуями и сминая в руках ее хрупкое, беззащитное перед его силой, тело. Эта старая скрипучая тахта, с впивающимися в спину сломанными пружинами, стала их тайным убежищем от всего мира, их полем боя, их райским садом. Именно здесь Ася впервые узнала, что на самом деле означает быть женщиной, когда на третью их встречу вдруг почувствовала, что к ставшей привычной и даже уже желанной боли вдруг присоединилось новое незнакомое ощущение. Где-то очень глубоко внутри, разбуженная сильными резкими точками его члена, внезапно зародилась жгучая мучительно-сладкая дрожь, несравнимая ни с чем, что она испытывала раньше. Сначала робкое, едва отличимое от боли, но потом все сильнее разрастающееся наслаждение, полностью перекрыло все остальные чувства, отключило все мысли и затуманило взгляд, разливаясь по телу горячими трепетными волнами. Ася застонала, подаваясь навстречу капитану и одновременно с силой прижимая к себе его бедра в инстинктивном порыве усилить удовольствие. Модестас моментально почувствовал эту перемену, без слов понял ее желание, еще глубже врываясь в нее, заставляя дрожать и все громче стонать от наслаждения.
Ее тело будто проснулось, наполняясь новым смыслом, с каждым разом все охотнее погружаясь в бескрайний океан собственной чувственности. И чем ярче Ася реагировала на его ласки, тем сильнее разрасталась страсть Модестаса. Уже не сдерживая своих желаний, он грубо хватал ее за волосы, кусал нежную грудь, сжимал руками тонкую шею. Она была послушна его рукам, с удовольствием принимая всю мощь мужской силы, которую он на нее обрушивал, и просила еще. Асю возбуждал этот волнующий контраст между ее ласковым нежным Модей, который был словно мягкий воск в ее руках, и этим диким неконтролируемым животным, в которого он превращался в постели. И чем более властным и резким он с ней был, тем сильнее она его желала.
Они встречались в этой квартире несколько раз в неделю, заранее договариваясь о следующей встрече и со временем установив своеобразное расписание. Они не гуляли, не ходили в кино и в кафе, как другие пары, и даже почти не разговаривали. Вместо этого они запирались в заваленной старой мебелью комнате и набрасывались друг на друга с первобытной животной страстью. Ася стонала в руках литовца, теряя рассудок и чувствуя, что никогда не была настолько жива как сейчас. Но стоило ему ослабить хватку, выпустить из рук ее обессиленное оргазмом тело, как она вновь оказывалась наедине со своей душевной пустотой, словно он мог наполнить ее жизнью лишь физическим присутствием в ее теле.
Ася сидела на тахте, поджав колени к груди, и глядя перед собой невидящим взглядом. Модестас наблюдал за ней от окна, задумчиво застегивая пуговицы на рубашке. Он знал, что ей было с ним хорошо, чувствовал собственным телом. Эту неподдельную женскую реакцию, которая доставляла больше наслаждения, чем его собственное физическое удовольствие, мужчина ни с чем не мог перепутать. В эти минуты она принадлежала ему, отдавалась вся без остатка, делая его самым счастливым человеком на земле. Но этот отсутствующий взгляд, эта пустота, которую он видел в ней все остальное время, не давала капитану покоя.
– Тебе хоть немного легче от этого? – опустив голову, тихо спросил он.
– Модя, ты же и так знаешь, – поворачивая к нему голову, ласково проговорила Ася, – Если бы не ты, я не знаю, что бы со мной было...
– Может, – осторожно начал говорить он, будто ступая по тонкому льду, – Может, если ты поделишься, тебе станет лучше?
– Чем поделишься? – моментально напрягаясь, проговорила девушка и, зло сверкнув глазами, резко добавила, – О нем хочешь поговорить?
– О чем захочешь, – еще тише сказал Модестас, уже жалея, что начал этот разговор, но отступать уже смысла не было,– Ты не рассказываешь ничего, молчишь. Я могу только догадываться, что с тобой происходит.
– Что ты хочешь узнать? – ядовито произнесла Ася, вставая на ноги и постепенно переходя на крик, – Что я почти не сплю по ночам? Что я вижу его на улице в каждом прохожем? Что его имя звучит у меня в голове без остановки? Каждый день, каждый час, каждую чертову минуту! Хочешь, чтобы я об этом тебе рассказывала, да?
Из ее глаз брызнули слезы, она больше не могла себя сдерживать. Все что копилось бесконечными бессонными ночами, все что она перемалывала в себе, не имея возможности ни с кем поделиться, все выплеснулось сейчас наружу, выворачивая душу наизнанку.
Капитан кинулся к ней, чтобы обнять, но она грубо оттолкнула его, отворачиваясь и закрывая мокрое от слез лицо руками.
– Ну, хочешь, я приведу его к тебе! – в отчаянии воскликнул Модестас, – Хочешь?
– Он не придет, – сквозь слезы тихо произнесла Ася, – Он больше никогда не придет…
– Придет, я сделаю так, что придет, – закричал капитан, хватая ее за плечи, – Я скажу, что ты любишь его, что ждешь!
– А я не жду! – поворачивая к нему заплаканное лицо, выкрикнула она в ответ, – Не хочу ждать! Я жду только одного, чтобы заткнулся этот голос в моей голове!
Литовец схватил ее и, ломая сопротивление, с силой прижал к себе.
– Прости меня, – прошептал он, целуя ее в голову, – Прости меня, девочка моя родная, прости!
– Я тебя не заслуживаю, Модя, – прижимаясь щекой к его плечу, тихо проговорила Ася, глотая слезы.
– Ты заслуживаешь лучшего, – улыбаясь ее макушке, проговорила Модестас, – А это, без сомнения, я.
В те дни, когда Ася не встречалась с Модестасом, она засиживалась допоздна на работе. Любое дело было хорошо, только бы не оставаться одной в своей комнате, не встречать, ставшего привычным, вопроса о ее самочувствии в глазах родных, не думать, не чувствовать, не вспоминать. Ее нехитрая работа как нельзя лучше подходила для этих целей, полностью отключая сознание от внешнего мира и не требуя при этом больших усилий. Костя уже давно перебрался в отдел экономических связей и, вполне успешно продвигая там свои новаторские теории, лишь изредка забегал в «инкубатор» посоветоваться с Анастасией Игоревной или забрать какие-то документы. Он неоднократно предлагал ей протекцию, но Асю более чем устраивало ее положение, да и экономика никогда не была ее сильной стороной. Она была даже рада, что ни один отдел Департамента не заинтересовался ею и не предложил продолжить стажировку на более серьезной и ответственной работе. Тогда ей пришлось бы вникать в новую тему, знакомиться с новыми людьми, высказывать мнение… Здесь, среди бессловесных писем, распоряжений и проектов приказов она чувствовала себя комфортно и безопасно, с каждым днем выполняя свою работу все быстрее и точнее.
Нелли с Рудиком, работавшие в одном из Европейских департаментов двумя этажами выше, довольно быстро освоились на новом месте и всячески старались вовлечь Асю в любое, казавшееся им интересным или важным мероприятие – от совместного обеда в шикарной министерской столовой до пресс-конференции Министра. Они таскали ее за собой везде, и девушка, нехотя отрываясь от своих бумажек, следовала за инициативными друзьями, не находя сил на споры.
– Неужели тебе не хочется в отдел внешних связей? – недоумевала Нелли, когда они стояли у входа в столовую в ожидании Рудольфа, – Это же так интересно!
– Мне и на своем месте интересно, не обязательно куда-то переходить, – вяло отозвалась Ася, разглядывая носки своих туфель.
– Айс, смотри! – Нелли вдруг резко дернула подругу за плечо так, что Ася чуть не потеряла равновесие, – Смотри, он идет!
Девушка посмотрела в направлении взгляда Нелли и увидела, что через просторный холл, отделяющий зал столовой от лестницы, идет Анатолий Громыко. Он шел сквозь толпу сотрудников, как обычно наполняющих зал в обеденное время, размеренным ровным шагом, никого не обходя и не маневрируя, будто все эти люди сами расступались перед ним.
– Добрый день! – ледяным тоном поздоровался он с девушками, проходя мимо, и скрылся за большими резными дверями столовой.
– Он с нами поздоровался! Поздоровался! – воскликнула Нелли и захлопала в ладоши, – Говорят, он ни с кем не разговаривает, а с нами поздоровался!
– Не вижу повода для такой бурной радости, – с недоумением глядя на подругу, проговорила Ася.
– Как же он хорош, – протянула Нелли, мечтательно глядя на закрывшуюся за ним дверь и не слушая Асиных комментариев, – Просто принц датский. Талантливый, умный, элегантный, невозможно красивый! Мечта!
– Нелька, ты в своем уме? – скривилась Ася, картинно дотрагиваясь до ее головы, – По-моему, у тебя жар.
– Это у тебя жар, если ты не видишь, насколько он великолепен, – отмахнулась от нее Нелли, – Совсем на своем Зайцеве помешалась. Так тоже нельзя! Вон, отощала вся от тоски! Если они враждуют, это не значит, что ты тоже должна его ненавидеть.
– А мне кажется, он на ящерицу похож, – возвращая подругу к более безопасной для себя теме, проговорила девушка, – Такой же холодный и вытянутый.
– Что б ты понимала! – язвительно ответила Нелли, – Просто он сдержанный. Сдержанность украшает мужчину.
– Ага, по Рудику это особенно заметно, – вяло улыбнулась Ася.
– Рудик – это другое, – насупилась Нелли.
– Нелька, а вот если бы Громыко тебе встречаться предложил, ты бы оставила Рудика ради него? – пристально глядя в глаза подруге, спросила Ася.
– Не знаю… Наверное нет… Рудик все-таки мое, родное, – задумчиво протянула Нелли, а потом со смехом добавила, – А вот если бы Пол Маккартни предложил, то точно бы оставила!
– Нелька, ты неисправима! – сказала Ася, покачав головой, и обняла подругу.
В воскресенье в одиннадцать часов утра Ася все еще была в постели. Вставать и начинать этот бессмысленный день совсем не хотелось, и она лежала, глядя в потолок невидящим взглядом и стараясь ни о чем не думать.
Из оцепенения ее вывела мама, которая деловым шагом зашла в комнату и, решительно раздвинув шторы, впустила в комнату солнечный свет. Ася зажмурила глаза и, накрывшись одеялом с головой, отвернулась к стене.
– Пора вставать, милая моя! Сегодня примерка! Нас ждут у Элеоноры Аркадиевны! – бодрым голосом проговорила Клавдия Владимировна.
Последнее время она выбрала новую тактику общения с дочерью, подчеркнуто весело и радостно разговаривая с ней, будто не замечая ее пустых глаз и заторможенного состояния. Асе ее поведение казалось странным, но это было лучше, чем видеть постоянно обеспокоенное выражение на мамином лице и отвечать на бесконечные вопросы. Она продолжала вести себя, как и раньше, не откликаясь на мамину напускную веселость, но и не комментируя ее.
– А это обязательно? – вяло отозвалась девушка из своего укрытия.
– Обязательно! – ответила Клавдия Владимировна, стаскивая с нее одеяло, – Мы уже два раза отменяли, неудобно уже.
Примерка свадебного платья была последним, чем Асе хотелось сегодня заниматься, но сопротивляться этому показательно радостному напору мамы она не могла.
Через час Ася, облаченная в почти готовое свадебное платье, уже смиренно стояла на подиуме для примерок возле большого витринного окна в просторном зале ателье. Платье было великолепно – классического кроя женственный фасон со струящимся, дополненным элегантным шлейфом, подолом из белоснежного шелка, покрытого тончайшим венецианским кружевом ручной работы, и расшитыми жемчугом и бисером закрытым лифом и рукавами. Это было произведение искусства, для которого из заграницы были привезены лучшие материалы, и которое не один месяц создавалось терпеливыми руками талантливых мастериц. И оно сейчас было Асе безбожно велико. Вся эта красота висела на ней, словно на вешалке, топорщась там, где должно было плавно облегать фигуру, подчеркивая изгибы тела, и собираясь в глубокие складки там, где должно было свободно струиться. Она выглядела так, будто без спроса надела мамино платье, и теперь утопала и полностью терялась в нем.
Элеонора Езерская, самый дорогой модельер столицы и любимица партийной элиты, сверлила Асю бешеным взглядом, оглядывая свое творение на ней. Даже сквозь плотный, искусно наложенный, макияж было видно, как пылают от гнева ее щеки. Рядом стояли две ее помощницы, в страхе опустившие головы, и Асины сопровождающие – Клавдия Владимировна и Таня, которые тоже не знали, куда деть глаза.
– Вы издеваетесь надо мной? – воскликнула модельер, впиваясь взглядом в Татьяну, и указав рукой на Асю, прошипела, – Таня, я спрашиваю, что это такое?
– Эля, ну не шуми, – тихо ответила Татьяна, подходя ближе к Асе и приглаживая топорщащееся платье рукой, – Немножко похудела, что такого.
– Немножко? – взорвалась Элеонора Аркадьевна, с каждой фразой повышая голос, – На два размера! На два! Если она хорошенько выдохнет, то вообще из него выпадет!
Все молчали, потупив взоры и не решаясь вступить в спор с разъяренным модельером. Ее взрывной характер, также как и незаурядный талант в купе с потрясающей энергией, были известны на всю Москву. Только Ася продолжала прямо смотреть на Элеонору Аркадьевну, с интересом наблюдая за тем, какие страсти разгорались там внизу по пустяковому с ее точки зрения поводу, который ее совсем не волновал. Она прекрасно видела в бесчисленных зеркалах, украшавших стены зала ателье, насколько нелепо она сейчас выглядит, но это вызывало у девушки скорее улыбку, нежели досаду.
– Нет, это невозможно. Это уже не исправить, – бормотала модельер себе под нос, вертя Асю на подиуме из стороны в сторону, словно куклу, осматривая на ней результат своих трудов и недовольно цокая языком, – Все нужно делать заново.
Закончив разглядывать платье и ощупывать девушку, она подняла глаза на Асино лицо и, скривив губы, проговорила с еще большим недовольством:
– И белая как смерть. С тканью сливается. Когда мы ткань выбирали, она была нормального цвета, – и добавила, оборачиваясь к сопровождающим, – Что вы с ней сделали?
– И правда, бледненькая совсем, – ласково проговорила Таня, подходя ближе и легонько пощипывая Асю за щеки, чтобы вызвать румянец.
– Ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной, не привлекла б она очей, – нараспев произнесла Ася, слабо улыбаясь сестре.
Таня только покачала головой и улыбнулась в ответ.
– Эля, смотри, – не теряя надежды на успех, проговорила Татьяна, прихватывая часть юбки у талии, – Вот здесь если забрать немного, то уйдет эта складка. А отсюда если забрать…
– Много ты понимаешь, забрать, – проворчала Элеонора Аркадьевна, подходя ближе и резким движением перехватывая у Тани из рук зажатую ткань, – Тоська, дай булавки!
Дрожащая помощница подскочила к подиуму и, чуть не рассыпав все по дороге, протянула модельеру коробку с булавками, так и не решившись поднять на нее глаза. Ася наблюдала сверху, как Элеонора Аркадьевна ловкими быстрыми движениями зажимает пальцами отрезки ткани и каким-то неуловимым молниеносным зигзагом закалывает их булавками.
– Вот видишь, Элеонора, – вступила в беседу Клавдия Владимировна, с улыбкой наблюдая, как платье преображается, меняя очертания и облегая фигуру дочери, – Все не так уж плохо.
– Да уж, неплохо, – продолжала ворчать модельер и, захватывая ладонью большую фалду на подоле и потрясая ею в воздухе, яростно проговорила, – А с этим что прикажите делать? Это же сколько ткани, сколько дорогущего венецианского кружева, великолепного китайского шелка, мой работы… Все на выброс?
– Можно бутоньерку для жениха сделать, – робко предложила Татьяна.
– Да из такого количества ему можно целый погребальный венок сделать, – вздыхая и устало опуская руки, тихо произнесла Элеонора Аркадьевна.
Все опустили глаза, не зная, чем еще сгладить ситуацию, а Ася рассмеялась. Девушка буквально зашлась в хохоте, нервно вздрагивая плечами и наклоняясь вперед. Она ловила на себе укоризненные взгляды родных, но никак не могла перестать смеяться.
– Жених с венком и невеста с косой, – держась за живот и задыхаясь от смеха, с трудом выговорила Ася.
Элеонора Аркадьевна подняла на девушку строгий взгляд, оценивая слишком бурную реакцию на свою грубоватую шутку.
– Что-то с вашей девочкой твориться. Вы сами не замечаете что ли? – задумчиво всматриваясь в Асино смеющееся лицо, проговорила модельер.
– Нервничает перед свадьбой, – кратко ответила Клавдия Владимировна.
Женщины вновь обступили Асю, активно обсуждая судьбу подола и усыпанного жемчугом пояса. Девушка глубоко вздохнула, восстанавливая сбитое смехом дыхание. Происходящее постепенно переставало ее занимать. Все эти обсуждения нюансов кроя и тонкостей пошива ей были не слишком интересны.
Все еще сохраняя следы улыбки, будто застывшей на лице после приступа смеха, Ася устало повернула голову к окну и замерла, перестав дышать. За огромным витринным окном ателье стоял он. Тот, кого она видела во снах, кого узнавала в прохожих на улице, встречи с которым желала и боялась больше всего на свете. Белов стоял, опустив руки и не шевелясь, и смотрел на нее сквозь стекло. В его прозрачных серых глазах она с ужасом увидела то самое выражение страха и горечи, которое стояло перед ней немым укором с того дня, как она оставила его. Исходящий от них свет проникал сквозь стекло, забирался ей под кожу и наполнял изнутри, заставляя снова переживать все, что она так старательно в себе хоронила. Будто не было этих дней и недель, отделяющих ее от разрыва, будто все это произошло вчера. Сегодня. Сейчас.
Он был так близко. Казалось, стоит лишь протянуть руку, и прозрачное стекло витрины растворится в воздухе, уступая безмерной силе ее тяги к нему. Она видела в его глазах отражение своих собственных страданий, которые не прошли, а лишь отступили на время, ослабили хватку, притупляя ее бдительность. Ася смотрела на него, не отрываясь, чувствуя, как разрывающая душу боль, словно акула, почувствовавшая кровь, возвращается вновь к своей жертве, сдавливая грудь и подкатывая ком к горлу.
Девушка нервной дрожащей рукой провела по расшитому жемчугом верху платья, прижимая ладонь к груди и пытаясь унять бешеный стук сердца, отдававшийся эхом во всем теле. Внезапно это дорогое, богато украшенное платье из легчайшего шелка, стало тесно и тяжело ей. Лиф больно сдавливал грудь, мешая дышать, кружево раздирало кожу острыми краями, а тонкий бисер на рукавах впивался в плечи, будто горячий свинец. Ася схватилась за край выреза и потянула вниз, пытаюсь вдохнуть воздух. Глухой воротник закрытого платья, застегнутого сзади на сотни маленьких пуговиц, не поддавался. Девушка потянула сильнее, слыша, как трещат нитки на свежих швах.
– Я не могу дышать, – прошептала она, продолжая тянуть за ворот, – Снимите его с меня.
Женщины, дружно склонившиеся над ее подолом, подняли головы на Асю.
– Ты устала? – ласково проговорила Таня, – Мы уже скоро закончим.
– Снимите его с меня! – закричала Ася, и с силой дернула за воротник, так что несколько пуговиц с треском отскочили.
– Она же порвет его! – завопила Элеонора Аркадьевна и, бросаясь на защиту платья, словно мать спасающая свое дитя, кинулась расстегивать пуговицы, – Тоська, Лида, чего застыли?
Через несколько секунд пуговицы были расстегнуты уже до середины спины, и Ася с облегчение сдернула с себя верхнюю часть платья, оголяя плечи. Тяжело дыша, девушка снова обернулась к окну, но там уже никого не было. Только редкие автомобили мелькали по проезжей части и одинокие прохожие торопливо проходили мимо, спеша по своим делам и не обращая внимания на полураздетую девушку в витрине.
– В раздевалку ее отведите, – скомандовала модельер помощницам, и девушки, подобрав подол в четыре руки, вывели, все еще оборачивающуюся на витрину, Асю из зала.
– Я бы на вашем месте к ней присмотрелась повнимательнее, – сказала модельер Клавдии Владимировне и добавила почти шепотом, близко наклоняясь к Тане, – Как бы она на свадьбе чего такого не выкинула.
Сергей бежал по улице, не замечая прохожих и сигналящих ему автомобилей. Его сердце бешено билось в скованной болью грудной клетке, а в голове лихорадочно стучали мысли, вспыхивая и угасая яркими отблесками одна за другой. Когда он, проходя мимо ателье, скользнул взглядом по девушке за витринным стеклом, то даже не сразу узнал ее. Его Асенька, его маленькая девочка, которая умела улыбаться так, что от вида ее ямочек на щеках радостно сжималось сердце, превратилась в свою собственную тень. Перед глазами стояли ее заострившиеся скулы, впалые бледные щеки, потухшие глаза. Те самые глаза-угольки, пылавшие особым внутренним огнем, которые год назад одним неловким и мимолетным движением насквозь прожгли броню, которую он много лет выстраивал вокруг себя.
Из нее будто выкачали всю жизнь, оставив ровно столько, чтобы дышать, ходить, разговаривать. А это слишком большое и слишком взрослое для нее платье, в которое ее нарядили, только подчеркивало эти перемены. Он видел, как она смеялась, но это был не ее звонкий полудетский смех, это была его жалкая нервная копия.
Сергей сотни, тысячи раз представлял себе их встречу, прокручивая в голове фразы, которые скажет ей. Он лелеял в себе злость и обиду, представляя ее счастливой и сияющей. Продумывал слова, которые смогут задеть ее за живое, оскорбить, расстроить, хоть на секунду омрачить ее счастливое настоящее и будущее раскаянием в своем выборе. Он давил в глубине души робкую надежду, когда она рисовалась ему разочарованной и сожалеющей о своей потере. Он вспоминал медовый запах ее непослушных волос, представляя как касается ее плеча, в эту минуту почти осязая по памяти бархат ее светлой полупрозрачной кожи. Он думал о ней каждую минуту, носил эти мучительные и сладостные воспоминания за собой повсюду, представляя ее себе разной, но только не такой.
Белов мог вынести все, что угодно. Он привык терпеть боль, каждый день преодолевать себя, делать свое дело несмотря не на что и при этом показывать лучший результат. Единственное, что он не мог вынести, это ее боль. Кто угодно, только не она. Сергей не видел ее больше месяца и знал, кто был рядом с Асей все это время.
Модестас не хвастался своими любовными победами, но по сияющему лицу литовца и так было понятно, что их отношения давно вышли за рамки поцелуев на скамейке. Белов слишком давно и слишком хорошо знал капитана. Даже по манере его игры, по тому, как он забрасывает мяч в кольцо и отдает пас, он мог определить, что происходит сейчас в жизни бывшего друга. И у него не было сомнений в том, кто виноват, что она стала такой.
Не помня, как добежал до мужского общежития, Белов за считанные секунды преодолел лестницу на третий этаж и, резким движением распахивая дверь, вломился в комнату капитана. Модестас был один и лежал на своей кровати, лениво просматривая передовицу газеты «Советский спорт». Он вздрогнул, услышав хруст хрупкой фанерной двери, ударившейся о стоявшую рядом тумбочку Жара, и поднял на Белова глаза.
Тяжело дыша и прожигая капитана обезумевшим от ярости взглядом, комсорг схватил Модестаса за грудки и, резким движением поднимая его с кровати, прижал к стене.
– Что ты с ней сделал? – прошипел он ему в лицо.
– О чем ты? – испуганно проговорил литовец, безуспешно пытаясь освободиться.
– Я ее видел! – уже почти кричал комсорг, – Она полумертвая, на себя не похожа! Ты хоть иногда с нее слезаешь?
– А ты сразу решил, что я во всем виноват? – понимая, наконец, о чем речь, выпалил Модестас, – Конечно, ты же у нас святой, ты не причем!
– Что ты хочешь этим сказать? – сильнее прижимая его к стене, выкрикнул Белов.
– А то, что ты зря думаешь, что ваша история для нее так легко закончилась! – тоже уже кричал в ответ капитан.
Комсорг, в недоумении переваривая новую информацию, слегка ослабил хватку, и Модестас воспользовался этим замешательством, резко оттолкнув его от себя.
– Ты даже ни разу не поинтересовался, как она, – потирая грудь и расправляя смятую футболку, зло проговорил литовец, сверля друга взглядом, – Даже не попытался ее увидеть!
– У меня, в отличие от тебя, гордость есть. И принципы! Я не буду там, где меня не хотят, – хмуро проговорил Белов, отступая от него на шаг и продолжая пристально смотреть в глаза капитану.
Модестас опустил голову и отошел к окну, повернувшись спиной к комсоргу.
– Вот поэтому ты и спишь со своими принципами, а я – с ней, – глядя на кроны деревьев во дворе, сдержанно сказал он. Литовец смотрел в окно и лихорадочно соображал, стоит ли рассказывать Белову, что на самом деле происходит с Асей, будет ли это предательством по отношению к ней или, наоборот, спасением для нее.
– Я видел, как она платье свадебное примеряла. Смеялась, – вдруг услышал капитан за спиной тихий голос Сергея и обернулся на него.
Комсорг сидел на кровати Жара, опираясь локтями о колени и опустив голову на руки.
– Ни одному из нас она не достанется, все бессмысленно, – также тихо проговорил Модестас, – Осталось совсем немного времени... А вы оба.. Да! И ты, и она! Вы его так глупо тратите.
– Она сказала мне «нет», – вставая и подходя к другу, сурово сказал Белов.
– И что? – поворачиваясь к нему лицом, с грустной усмешкой произнес капитан, – Она мне сотню раз говорила «нет». Разве меня это когда-нибудь останавливало?
