Текст книги "Безмолвный (СИ)"

Автор книги: ivyblossom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

– Я – не чья-то собственность, Джон.

– Да, разумеется.

– И не подъемный кран, – ты теплый, я это чувствую.

– Конечно, нет.

Это похоже на приглашение. Раньше такого в моем воображении не случалось. Меня к этому влечет. Потому ли, что это запретно? Или потому, что ты ушел, и вся моя жизнь перевернулась с ног на голову? Я пытаюсь хоть так выхватить тебя оттуда? Или все дело в том, что я всегда этого желал? Не знаю. Провожу пальцами вдоль твоего позвоночника, ты придвигаешься ближе. В то утро в моей кровати ты тоже так сделал – придвинулся ближе. В поисках тепла. Так рептилия переползает на нагретое солнцем место. Я тогда не придал этому значения. Но, может, это было приглашением?

Я для тебя был солнечным теплом? И все толковал не так? Что, по-твоему, я должен был предпринять? Заполучить тебя я не могу. А даже если бы и мог, не знаю, как бы поступил. Это – не часть моей жизни. Это бессмысленно.

Из лучшего друга ты превратился в самое сильное мое искушение. Как и когда это случилось? Может, это нормально для того, кто переживает потерю? Или это кризис самоидентификации? Или ты стал моим единственным исключением из правил? Твои разум и душа заворожили меня столь сильно, ты сам заворожил меня столь сильно, что меня стало тянуть к тебе во всех смыслах. Отрицать это сейчас невозможно. Доказательства налицо.

Выключаю телевизор. Все равно я его не смотрел.

На самом деле я не стягивал с тебя простыню. Я это просто вообразил. Фантазии и реальные воспоминания нужно разграничивать.

– Я тебе чаю заварю, – так я сказал тогда. И так я буду говорить в дальнейшем. Я тогда вылез из кровати, оставив тебя одного. И это же делаю сейчас. Пол под ногами холодный. А ты такой теплый. Еще ничто в жизни не давалось мне с таким трудом.

– Несправедливо, – ты сказал это тогда и повторяешь сейчас.

Да. Несправедливо. Ни капли.

========== Глава 14: О славном ==========

– С меня билеты, – говорит она.

Очень мило с ее стороны, но я только что получил гонорар и настроен его тратить. Кроме того, пригласил ее на свидание я. Она знает меня всего ничего. Я просто случайный прохожий, просто помог ей поднять упавшую одежду, которую она забрала из химчистки. Попавшийся на пути добрый Самаритянин. Случайный знакомый, которому надо на что-то отвлечься, – вот кто я. Но она приняла приглашение. Если постараться, то я вполне могу быть обаятельным. Вполне.

Я не ходил на свидания уже целую вечность. Без преувеличений. Даже, когда ты был еще жив, все мои подружки не выдерживали этого соревнования: они – против жизни с тобой. Все кончалось одинаково: на меня вопили, а потом указывали на дверь. Так что я просто сдался. Жить с тобой, в любом случае, оказалось интереснее любых отношений. Теперь я понимаю, что это был первый звоночек. Я предпочел тебя, и это должно было меня насторожить.

– А ваш храпит? – ты этого не слышал, ты уже начал охоту за хаундом. Ты не храпишь, но я этого не озвучил. Сам факт того, что я об этом знаю, уже делает мне мало чести. Я слишком хорошо тебя изучил, уделяю тебе чересчур много времени, мы с тобой слишком сблизились. Настолько, что я, сам того не заметив, похоже, самую малость в тебя влюбился. Сам не понимаю, как это вышло. Я просто не позаботился о том, чтобы выстроить против этого защиту, и оно проникло в сердце.

Она ни разу не читала мой блог. Не открывала «Стрэнд». Ничего не слышала о тебе – новости и газеты ей неинтересны. Странное, должно быть, существование. И чем-то это меня привлекает. Никаких предубеждений, никаких щекотливых вопросов. Она не будет спрашивать, как я справляюсь, не упомянет о том, как пресса истрепала тему твоего самоубийства. У нее даже телевизора нет. Я сказал, что я писатель, ведь так и есть. Я больше не твой коллега, мертвецам они ни к чему. Как и друзья. Или кем мы там друг другу приходились. Я писатель, и это внушает ей уважение. Книги она читает и любит.

– В следующий раз – твоя очередь, – говорю я и улыбаюсь. – Я пригласил, с меня и билеты. Пожалуйста.

Я могу быть обаятельным. Со мной приятно провести время. И я могу быть тебе хорошим парнем, вот увидишь. Это то, что я есть, то, к чему я привык. Это нормально. Сегодня ночью я вполне могу оказаться с ней в постели, а утром приготовить завтрак. Мы можем прожить бок о бок до конца жизни. Это поможет мне помнить о том, что такое “нормально”. Было бы славно.

Она улыбается и на секунду опускает взгляд, смотрит на мои ступни. Застенчивость, наверное. Она слегка смущается, и я нахожу это милым. Ты бы так себя не вел. Смутить тебя вообще ничем невозможно.

Ее зовут Эмбер. Ты бы забыл это тут же. Понятия не имею, почему ты спокойно помнишь все мудреные различия между типами сигаретного пепла, помнишь, что может означать конкретная марка нижнего белья, – и при этом совершенно не способен запомнить имя моей очередной девушки. Хотя, если начистоту, то она пока еще не моя девушка. Это всего лишь одно свидание. Первое свидание. Немного трудновато, но я должен сделать этот шаг. Ты так не думаешь? Это то, что я обычно и делаю. Встречаюсь с хорошенькими женщинами. Сплю с ними. Пишу для них дурные стишки. Смешу их. Мне это хорошо удается. Это – прогресс. Элла так бы и записала: «Сходил на свидание. Прогресс. Справляется». Да. Вот именно этим я и занят.

Я мужчина нормальной ориентации. Я встречаюсь с женщинами, я люблю женщин. Мне нравится к ним прикасаться, нравится их аромат. Я люблю целовать их, быть в них, прижиматься лицом к их груди, скользить губами по их горячей коже, чувствовать, как в мою спину впиваются их пальцы. Женщины превосходны. Но все, о чем я способен думать, – ты.

Что бы ты сказал, попробуй я поцеловать тебя? Я могу думать только о том, каково было бы прикоснуться к тебе. К крепким мышцами груди, узким бедрам и острым коленкам, к длинным кистям рук. В тебе бы не было и намека на нежность, никакой терпимости – только резкость. Все равно, что оказаться в постели с подъемным краном, с чем-то, с чем приходится считаться и действовать прямо, без колебаний. Готов поспорить, ты бы точно попробовал кусаться. Я бы на это рассмеялся, ты бы рассмеялся в ответ. Ты бы действовал все с той же настойчивой целеустремленностью, любопытством и той присущей тебе неловкостью, которой ты позволяешь проявиться только тогда, когда считаешь, что я этого не вижу. Может, ты бы снял защиту, расслабился, а может, я ошибаюсь. В тебе есть и мягкость тоже. Она есть в тебе, я видел. Не знаю, как бы все было.

Но это бы ничего не изменило, так? Даже если бы я попросил позволения. Если бы целовал тебя, пока у меня была такая возможность. Я все так же просыпался бы в два ночи от звуков скрипки, ты бы продолжал бороться со своими пагубными привычками. Все осталось бы, как раньше. В холодильнике по-прежнему хранились бы человеческие органы – с чего изменять этой привычке? Ты бы так же спокойно мог позабыть про меня и умчаться из Брикстона в такси один, чтобы тебя не отвлекали разговорами. Все было бы так же, ведь это – те твои черты, которые не имели отношения ко мне лично. Думаю, ты, возможно, тоже меня любил. Возможно. Я не уверен. И никогда не буду.

Тебя нет, и все это больше не имеет значения. Нет больше ответов. Даже будь это правдой, ты бы не открылся никому, и мне, скорее всего, тоже. Это то, чего не следует знать никому. Свои тайны ты хранил ревностно.

Быть может, это не любовь, а увлечение. Я увлекся тобой из воспоминаний. Это так легко, ведь все лучшие моменты, так или иначе, были связаны с тобой. Увлечение – это нормально.

Мне нужно найти себе девушку. Нужно вычеркнуть тебя. Прости, но это правда. Ужасно, верно? Это значит – прогресс, это значит – справляться. Элла бы одобрила. Я знаю, как быть с девушками. Ты же помнишь. Мне это всегда хорошо удавалось.

На самом деле – ужасно. Та, скучная, так тебе и сказала. Помнишь?

Ты забывал, как их зовут, нарочно? Как и все, что тебе не было нужно: то, что Земля вращается вокруг Cолнца, имена моих подружек. Почему? Ты считал, что они не имеют никакого отношения к твоей жизни, или же пытался четко обозначить какую-то позицию? Ехидство или ревность? Или же ты просто твердо знал, что девушки преходящи, а с тобой я останусь навсегда, так зачем тогда давать себе труд запоминать их имена? Что ж, в итоге так и вышло.

Эту нить рассуждений нужно прервать. Это больше не имеет смысла. Тебя нет, и неважно, что чувствовал я и что чувствовал ты. Мы были друзьями. Коллегами. Ты был моим лучшим другом. И этого довольно. Должно быть довольно. Горечь потери затуманивает рассудок. Никакого кризиса самоидентификации. Это просто горе.

Она хорошенькая.

Хорошенькая, но не яркая. В ней нет той роковой красоты, что заставила бы всех сворачивать шеи ей вслед, пока мы идем по кинотеатру. Это та тихая красота, которой будешь восхищен до конца жизни. Форма носа, изгиб губ, прекрасная кожа. Пройдут годы, но она по-прежнему будет бесспорно хороша. Наверное, чем больше я буду с ней сближаться, тем красивей она будет становиться в моих глазах. Пока однажды я вдруг не пойму, что с ней никто не сравнится. Я уже знаю, что так будет.

Такого не говорят на первом свидании. Это значит – слишком торопить события. Мы только познакомились. Я пока еще не знаю, что делать. Не знаю и играю роль. Может быть, в итоге мне удастся в нее вжиться.

Она прелестна, Шерлок, а ты – нет. Каждому полу соответствует свое определение, и по отношению к тебе «прелестный» уж точно не годится. Ты мужчина и смотришься слишком чужеродно для такой характеристики. Слишком длинные конечности, чересчур выпирающие кости. Волосы красивые и густые, вот только украшают они самое холодное лицо из всех мною виденных. На нем улыбка появляется лишь изредка, да и то, в большинстве случаев, за ее появлением стоит какая-то цель. И даже если бы твои черты соответствовали слову «прелестный», одно только то, как ты насквозь пронзаешь взглядом, сразу же убирает это определение из списка. Прелестный, значит – контактный, мягкий, милый. Все это не про тебя. Ты весь – требование ответа, а Эмбер не тянет даже на вопрос. Она – полная твоя противоположность.

Думаю, я выбрал ее не случайно. Как минимум, подсознание сыграло свою роль.

Она рассказывает о работе. Забавный случай, похоже. На прощальную вечеринку по ошибке привезли чужой торт. Она много смеется, но, возможно, это флирт. Или нервы. Это мило. Понимаешь? Небольшая уязвимость привлекает, разоружает. Ты ненавидел быть уязвимым, притворялся, что у тебя вовсе нет слабых мест, но это не так. Я знаю, что не так. Продемонстрировать небольшую слабость теперь все равно, что слегка оголить лодыжку в викторианскую эпоху: это сигнал. Это славно. И она – славная.

Вот в этом все и дело. К тебе это слово неприменимо. Совсем.

Что вообще значит «славный»? Это слово можно прилепить к чему угодно: славный человек, славная собака, славный обед, славное место, славная цена, чашка славного чаю. Самое общее слово в языке. Это значит – приемлемый, безобидный. Быть славным, значит – играть по правилам, не создавать неприятных ситуаций. Это значит – не протестовать, быть незаметным, не выделяться. Быть славным – это защита, быть славным – значит, уважать статус кво. Славный в итоге значит – незапоминающийся, пресный, никакой. Ты – точно не славный.

Да и я тоже, ведь так?

Эмбер, определенно, славная. Но в ее случае это значит – приятная. А это хоть чего-то да стоит.

Свет гаснет, скоро начнется фильм. Ты бы точно высмеял поход в кино и ужин. Это же так банально. Ни капли фантазии, сказал бы ты. Но она в восторге. Она взбудоражена. Я ей нравлюсь.

Сводить ее поужинать – нормально. Ужин – это классическое свидание. Мы с тобой выбирались поужинать несчетное количество раз, нас принимали за пару. Как думаешь, почему? Может, из-за того, как я смотрел на тебя. Я, верно, ловил каждое твое слово. Что ж, не моя вина, что ты интересен. Каждое твое слово интересно. Я слушал тебя, ведь, когда тебе нужно мое внимание, по-другому невозможно. В этом смысле ты привлекателен. Ты притягательный и привлекательный, признаю.

Эмбер неинтересна. Она работает воспитателем в детском саду. Она любит детей. У нее есть собака и кот. Она волонтер в приюте для бездомных. Она любит читать. Она милая. Она – не ты. Но с тобой никто не может сравниться, так что это нечестный аргумент. Она – твоя противоположность. Она – реальность, а ты – фантазия. Ты был фантазией в жизни, и ты остался ею теперь.

Интересно, смог бы я привести тебя сюда? Сводить на ужин, а потом в кино. Устроить нам с тобой традиционное свидание. Сама мысль об этом меня смешит. За ужином ты бы выводил из себя окружающих, а в кино в голос возмущался происходящему на экране или уделил куда больше внимания подлокотнику кресла, чем фильму. Ты бы заявил соседке, что муж ей изменяет, ты бы захотел домой через десять минут после начала. Думаю, традиционные свидания – это не для тебя.

Вот носиться по Сохо после полуночи, чтобы схватить серийного убийцу, – да. А смотреть историческую драму в кино – скорее нет.

Она берет меня за руку, ее пальцы легко касаются запястья.

Ты бы тоже так, наверное, поступил. Хотя и с другой целью. В этом не приходится сомневаться. Для Эмбер – это крохотный знак внимания, просто нечто личное. Сигнал: ты мне нравишься. Мы просидим в темном помещении полтора часа. Свидание в кино избавляет от необходимости подбирать какие-то интересные темы для разговора, но оно же несколько отчуждает друг от друга. Так что приходится что-то делать, чтобы напомнить друг другу: мы вместе. Пару раз я наклонюсь и прошепчу ей на ухо какую-нибудь забавную глупость про сюжет, что-то, родившееся спонтанно. А она будет держать меня за руку, касаясь пальцами запястья, чтобы продемонстрировать, что я ей нравлюсь. Возможно, позже она положит мне руку на колено, вызвав мысли о том, как я ее раздену и проведу руками по обнаженной спине.

Ты бы на ее месте считал мой пульс, чтобы точно определить, как я реагирую на происходящее на экране. А после выложил бы мне, какие точно сцены секса и жестокости понравились мне больше всего. Возможно, стал бы задавать вопросы – дикие и до ужаса личные. Я ответил бы на все, абсолютно все, потому что спрашивал ты. Думаю, это тоже можно отнести к знаку внимания, просто он пропущен через таинственные процессы в твоем мозгу. Оказывать внимание для тебя значит – получать информацию и экспериментировать. Наверное, это твой способ проявить неравнодушие.

Эмбер нет дела до моего пульса. Она просто ведет себя мило. Славно.

Фильм ужасен. Но Эмбер, похоже, это не беспокоит. Тебе бы он точно не понравился, Шерлок. Ты бы высмеял все ошибки, которые заметил.

– Надеюсь, это гульфик, а не… – шепчу я ей на ухо. Она смеется, вкладывает свою ладонь в мою. Позже она меня поцелует, это точно. Я ей нравлюсь. Она пригласит меня зайти, предложит выпить. Славно будет вновь ощутить теплое тело рядом с собой.

Может быть, я и смог бы вытащить тебя на свидание. Возможно. Ты же смотрел со мной всякую чушь по телевизору. Смотрел кино, грыз попкорн. Может, ты бы согласился. Мы с тобой как-то просидели рядом в темноте больше часа подряд, и ты не сорвался с места. Мы тогда проникли в квартиру Китти Райли. Ты настоял на том, чтобы не включать свет. Правда, тогда мы были скованы наручниками, так что это, наверное, не в счет.

Мы сидели в темноте, а ты рассказывал, что делать дальше. Как нам избежать повторного ареста. Мы доберемся до Бартса, ускользнем от полиции, например, укрывшись от них в подсобке. Мне придется спать в лаборатории, уронив голову на руки, а ты не будешь спать вовсе. У тебя был план. Ты вскроешь наручники, Китти опубликует статью, Лестрейд притормозит поиски. У тебя есть должники, к которым можно обратиться за помощью. Ты никогда не теряешься, ты действуешь, у тебя всегда есть план. Всегда.

Знал ли ты тогда, что именно собираешься сделать? Было темно, а ты все говорил и говорил. Совершенно нехарактерное для тебя поведение. Раскрывал план действий шаг за шагом, чтобы мне стало легче. Все закончится, мы вернемся на Бейкер-стрит «221б», будем пить чай, жевать китайский фаст-фуд и смотреть очередную чушь по телевизору, сложив ноги на журнальный столик. Все, счастливый конец. Ты успокаивал меня, так? Отвлекал от того, что должно было произойти. Ты лгал мне. Ты уже знал, что собираешься сделать. Ты уже знал.

– Разумеется, знал, Джон, – ты все барабанишь и барабанишь пальцами по колену.

В квартире Китти Райли темно, ты сидишь совсем близко, единственная преграда – твое пальто. Ты говоришь тихо, ведь нам не нужно, чтобы нас услышали соседи. Проявляешь редкую для тебя мягкость. Мы на диване, в темноте тикают часы. Мы дождемся ее возвращения. Она поможет, считаешь ты. Она же журналист. Она может помочь. Но она не станет этого делать, она не стала этого делать. Ты это знал? Знал, что так и будет?

– Я не знал наверняка. Подозревал. Догадывался.

– Что заставило тебя подняться на ту крышу, Шерлок?

– Меня было уже не спасти, Джон. Я не хотел вмешивать в это тебя. Не хотел, чтобы ты встал у меня на пути.

Так вот чем я был? Помехой на пути?

– Ты не виноват.

Я ждал от тебя именно этих слов? Виню ли я себя в случившемся? Да. Виню. Себя. Я виню твоего брата. Виню Мориарти. Я виню Салли и Китти. И тебя я тоже виню. Тебя тоже. Ведь именно ты сделал последний шаг. Все остальные тебя просто к этому подтолкнули. Может, чем-то подтолкнул и я. Если бы ты только мне все сказал. Я бы тебя не оставил. И, если нужно, прыгнул бы вместе с тобой.

– Если бы ты меня остановил, то сидел бы сейчас в кино со мной, а не с мисс «Я-Славная».

– То есть, все-таки я виноват.

– Да. Нет. Конечно, нет.

Снова загадки. Ты не в силах сообщить мне что-то новое.

– Мы укроемся в Бартсе. Молли поможет. Я смогу убедить Лестрейда отстать от нас. Китти опубликует статью. К утру все будет кончено.

Ты уже знал, сколько часов тебе осталось жить? Сколько раз ты мне солгал?

– Я не лгу тебе, Джон.

– Нет, лжешь.

– Я мошенник, я всегда лгу.

– Не говори так.

Слава богу, фильм почти закончился. Эмбер приклеилась взглядом к экрану, на лице – дорожки слез. Похоже, любовная линия ее впечатлила. Надо бы предложить ей бумажную салфетку, но их у меня с собой нет. Герой открывается героине под напряженные, торжественные аккорды. Дурацкий поворот сюжета. Тебе бы не понравилось категорически. Эмбер промакивает слезы рукавом.

– Ты бы пошел со мной в кино?

– Хм-м?

– На свидание. Ты бы сходил со мной на нормальное свидание с ужином и кино? Ну, так, если иронизировать. Ты бы согласился?

– Да, – отвечаешь ты в темноте. – Нет, Джон. Конечно, нет.

Отказ, даже от воображаемого тебя, причиняет боль. Как я мог этого не заметить? Ты наверняка все понял уже давно. Наверняка. Я знаю, что так и было.

Фильм закончился. Эмбер в восторге. Я провожаю ее домой, а она говорит о нем всю дорогу. Холодает, вот-вот снова ливанёт. Поднимаю воротник, совсем как ты. Господи, Шерлок. Я не могу так. Мне слишком тебя не хватает. Что, если пустоту после твоего ухода никто так и не сможет заполнить? Тогда мне конец, никак не вырваться.

Она ждет, что я поцелую ее у дверей. Так я и делаю. Поцелуи – это нормально. Целоваться – славно. Наклоняюсь и целую ее. Это приятно. На губах у нее помада. На твоих бы ее не было.

Не могу.

– Извини, – говорю я.

Я внезапно отшатнулся. Я не хотел, это произошло само собой. Не могу ее целовать. Не могу, и все тут. Она славная, она милая. Она хорошая. Но она – не ты, а я, кажется, влюблен в тебя.

Я поторопился. Четыре месяца на то, чтобы оплакать, смириться с гибелью того, в кого безнадежно влюбился. Это слишком малый срок. Я утратил бдительность и выстроил себе новый мир, вокруг тебя, но так и не осознал этого. Так и не смог понять. А признаваться теперь больше некому. Все-таки ты был прав: я идиот.

– Извини.

Начинается дождь. На этом все.

========== Глава 15: Оторвать пластырь ==========

– Джон, я бы не рекомендовала вам это делать.

Ну, конечно, она не рекомендует. Психотерапевты верят в психотерапию. Считают, что надо пройти полный курс, как с антибиотиками. Никаких увиливаний, никаких пропусков сеансов, никаких сокращений. Никакого перерыва или уж тем более полного прекращения. Никаких звонков с отменой всех встреч на ближайшее будущее. Нет уж. Будьте добры приходить раз в неделю, пока не научитесь подбирать правильные слова и говорить о своих чувствах так же легко, как о погоде, а потом продолжайте визиты, чтобы закрепить успех. Не могу больше. С меня хватит.

– Я понимаю, как вам трудно, но сейчас совершенно не подходящее время, чтобы делать перерыв.

– Понимаю, – я не собираюсь делать перерыв в сеансах. Я хочу вообще их прекратить. Не желаю больше сидеть в той комнате. – Элла, простите, но мне это необходимо. Ничего личного, – говорю я ей.

Это все равно как расстаться с девушкой. Дело не в тебе, дело во мне. Ну, на самом деле, так оно и есть. Дело не в ней. Я знаю, что должен сделать. Для этого она не нужна.

– Разумеется, выбирать вам, – отвечает Элла, но я знаю, что говорит она скрепя сердце. Она бы предпочла, чтобы у меня не было иного выбора, кроме как делать то, что укажет она. – Но, Джон, мы едва успели начать. Вы все еще с трудом вписываетесь в повседневную жизнь. Я беспокоюсь о вас.

– Со мной все в порядке, – и всегда было. И в Афганистане, и когда я вернулся домой, со мной все было в порядке, несмотря на хромоту и пулевое ранение. Со мной все было в порядке. В порядке значит – выжить. Быть в порядке – это быть все еще способным дышать: вдох и выдох. Быть в порядке – значит уйти от тротуара, залитого чужой, не твоей, кровью. Мне нет нужды платить кому-то, чтобы обо мне беспокоились. Я в порядке. А даже если и нет, то буду в порядке. Я знаю, что делать дальше. Знаю прекрасно. И Элла точно не сможет ничего подсказать, только не теперь. Она не знает, как далеко я зашел, и я не хочу, чтобы знала. Это стыдно. – Со мной все будет в порядке.

– Джон, прошу вас, пересмотрите свое решение, – ее голос в трубке серьезен. Я могу представить себе ее лицо сейчас: большие карие глаза смотрят на меня, но ничего не видят. – Мы можем назначить новый сеанс, через месяц. Это будет длинный перерыв, чтобы прийти в себя.

Нет. Через месяц она мне будет уже не нужна. Неважно, скажу я ей о своем открытии сам, или это за меня сделает она, все равно не поможет. Я знаю, что мне надо сделать. Я знаю верный ответ. Раньше он был мне неясен, ведь все кругом было двусмысленно, а я этого не замечал. Мне казалось, что там я чувствую себя как дома, но дома больше нет, и теперь мне ясно, что делать дальше.

– Мне так не кажется, – отвечаю я. – Не сейчас. Я в норме, Элла. Спасибо, – я специально говорю тем тоном, который ясно дает понять, что разговор окончен. Я все сказал. Она должна меня отпустить.

– Хорошо, – она соглашается неохотно, но заставить меня ходить на сеансы она не может. Не может заставить меня говорить, если я не хочу. Мне нечего больше сказать. – Что ж, желаю вам всего наилучшего, Джон. От всей души.

– Да, спасибо, Элла. И вам также всего наилучшего, – стандартное проявление вежливости. Как будто мы просто знакомые, а не психотерапевт и пациент, как будто у нас есть общие друзья, или мы пересекались на вечеринках. Всего наилучшего. Интересно, она рассказывает о своих пациентах на вечеринках? В ее устах я, наверное, буду одиноким бывшим военврачом, который так и не смог смириться с самоубийством лучшего друга. Она уже поняла, почему я тону в скорби? Она же сидела напротив меня неделю за неделей. Ждала, чтобы я пришел к тому же выводу сам? Наверняка она догадалась. Все вокруг догадываются, все предполагают. Думаю, и она тоже сделала предположение. Не хочу знать. Может говорить обо мне все, что заблагорассудится. Плевать. Все кончено.

Сейчас. Нужно сделать это прямо сейчас. Нет смысла выжидать. Нужно покончить с этим.

Заварю-ка сперва чаю, что ли. Это поможет.

Ты тянешь время.

Я знаю.

Это все равно, что оторвать пластырь. Быстро и резко.

Да.

Отлично.

Лягу на диван.

Точно по Фрейду.

Да. Думаю, так и есть.

Запах свежеиспеченного хлеба. Стоит только представить его, и вот, я уже там. Бросаю сумку на одну кровать, твой чемодан стоит в ногах другой. Небольшая комната залита солнечным светом. Здесь мило, правда, мило. Было время, когда я думал, что мы могли бы как-нибудь вернуться туда. Просто, чтобы отдохнуть. Провести выходные в Дартмуре. Там готовят отличный завтрак. Там неплохо. Сам не знаю, почему считал, что ты можешь согласиться уехать со мной на выходные. Чего ради тебе отправляться в деревушку вроде этой, если там тебя не ждет жуткий труп и куча подозреваемых (разумеется, включая саму жертву)? Партия «Клюэдо» вживую вполне могла тебя ненадолго развлечь, а выходные на торфяных болотах и долгие бесцельные поездки по проселочным дорогам без малейшего шанса ввязаться в заварушку или расследование убийства – нет. Это не по тебе, и я это знаю.

– Нет никакой собаки, – говоришь ты. Ты сидишь на моей кровати, запястье прижато к моему бедру. Смотришь на меня так серьезно. Наверное, пора. Ты меня подгоняешь. И ты прав. Пора.

– Я знаю, что тебе было бы тут неинтересно. Ты бы не вернулся сюда, – хотя было бы здорово. Выходные вместе.

Интересно, что бы я им сказал, если бы вернулся и попросил номер с одной кроватью? Я никогда не отрицал перед ними, что мы пара. Они бы не удивились. Может, разрешили бы нам остаться просто так. Мы бы накрылись теми старыми покрывалами, и я целовал бы тебя.

Знаешь, я бы мог писать стихи. Писал бы их, прятал в компьютере, а ты бы находил и смеялся. Думаю, тебе бы понравилось.

Нет. Больше никаких «может быть». Никаких вопросов. Что было, то было. И я никак не могу изменить прошлое. Да я и не стал бы его менять. Все и так было прекрасно.

– Тебе нужно твердо в это поверить, Джон.

Я верю. Действительно, верю в это. Будь у меня возможность вернуться и все изменить, я бы просто постарался узнать тебя лучше и относиться к тебе мягче. А если бы я мог изменить лишь что-то одно, я взял бы назад те слова, брошенные мной в Бартсе, слова о том, что ты – машина. Я бы не ушел, сердясь на тебя. Я не ушел бы вообще. Я поднялся бы на крышу вместе с тобой. Я стоял бы рядом и держал тебя за руку, пока ты не решился бы на прыжок. Просто потому, что уже знал бы, – никакие слова тебя не остановят. Остановить тебя невозможно в принципе, и у тебя на все есть причины. Может быть, я действительно идиот, Шерлок, но я знаю, что не могу тебя остановить. Так что я просто остался бы с тобой до конца, как мне и следовало сделать. И не могу обещать, что не решил бы последовать за тобой. Не могу обещать.

– Я не допущу, чтобы с тобой хоть что-то случилось.

Знаю. Здесь, в Дартмуре ты так и сказал. Темно. Ты сядешь на мою постель, скажешь те самые слова, а договорив до конца, встанешь, повесишь халат в шкаф и ляжешь в свою кровать. И мы заснем. На этом все, конец. Часы уже тикают, времени остается все меньше, и я не могу его остановить.

– Я скорее умру, чем допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Тогда, в Дартмуре, в тебе говорило чувство вины. Ты тогда довел меня до предела ужаса, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ты считал, что подмешал мне сахар с наркотиком. Создал идеальные лабораторные условия и наблюдал за мной, как за крысой в клетке. Это я тебе простил. Твою смерть простить не могу. Но это ничего, теперь уже ничего.

– Шерлок, – ты оборачиваешься, смотришь на меня. Лицо серьезное. Думаю, в этот момент ты был ближе всего к тому, чтобы рассказать, что ты действительно ко мне чувствуешь. А может, это был тот максимум, который ты вообще мог сказать. Я не могу представить, как ты произносишь такие слова. Те, что я готов произнести. Нет. Я даже не могу до конца представить тебя желающим того же, что и я, ты ведь не поддаешься незначительным физическим желаниям. Вообще-то, ты почти никаким не поддаешься.

А может, ты просто знал. Знал, что, попытайся я тебя поцеловать, все было бы уничтожено. Были бы задетые чувства, неприятие, боль. Мы потеряли бы все. Ты больше не смог бы забираться ко мне в кровать без задних мыслей. Может быть, у нас и так был тот самый возможный для нас максимум, и ты покончил с собой до того, как я попытался все разрушить.

Чушь! Как будто ты умер бы, чтобы защитить мои чувства. Нет. У тебя были на то свои причины. Свои, не мои. Ты хотел выиграть, ты хотел покончить со скукой, доказать, что ты – умен. Такие банальные и жалкие причины, как любовь, не заставили бы тебя на это пойти.

Я понимаю прекрасно. Это совершенно неважно. По твоему лицу видно, что я для тебя значил. Ты скорее умрешь, чем допустишь, чтобы со мной что-то случилось.

Возможно, мне что-то и угрожало. У тебя должны были быть крайне веские причины, значимые, пусть и только в твоих глазах. Возможно, в их список входила и моя защита. Почему нет? На кону была моя жизнь? Ты или я? Я не знаю. Но от этого ничуть не легче, Шерлок. Это не значит, что я смогу тебя простить. Тебе следовало бы это знать. Ты знал, что я не смогу. Конечно, знал.

– Я должен сказать это, так что… просто смирись с этим, – я сажусь и прикасаюсь к твоему лицу. Ты прохладный. На улице холодает. Слишком поздно, тепла уже не будет. Ты просто смотришь на меня, на лице – печаль и усталая нежность. Как будто уже тогда ты знал, что однажды я это скажу. Именно так – здесь, в Дартмуре, на чужих кроватях и когда тебя уже не будет рядом. – Я любил тебя. Думаю, любил с самого начала. Просто не понимал этого.

Признаваться труднее, чем я ожидал.

– Думаю, я буду любить тебя всегда. Во всем мире больше нет такого, как ты.

И не будет никогда.

– Но я больше не могу сюда возвращаться. Это слишком заманчиво, это не дает мне жить своей собственной жизнью. Я не могу вечно жить в прошлом.

Ты киваешь.

– Я буду здесь.

– Я знаю. Вот почему мне так трудно. Я должен устоять перед соблазном. Мне нельзя больше попадаться в эту ловушку. Я должен оставить прошлое в прошлом. Но я буду скучать по тебе. Очень скучать.

– Я буду в норме.

– Мы оба будем в норме, – я лгу. Лгу. Тебя больше нет, а я дальше от нормы, чем вообще когда-либо был.

На мгновение утыкаюсь головой тебе в плечо. Один раз. Последний раз. Смотрю в твое лицо, строгое, печальное. Кажется, ты уже начинаешь исчезать, как будто мое признание тебя отдаляет. Я буду помнить тебя. Всегда буду.

– Прощай, Шерлок.

– Спокойной ночи, Джон.

Бежевые стены. Здесь так тихо, так тихо и отвратительно. Диван ужасен. Не могу больше здесь жить. Это – склеп.

========== Глава 16: Вожак ==========

Что за чертовщина? Стоп. Не шевелись. Слушай.