Текст книги "Безмолвный (СИ)"

Автор книги: ivyblossom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Ты уже переоделся в пижаму. Прошлую ночь ты не спал. Бродил по Дартмуру, наблюдал, анализировал до тех пор, пока ужас не улегся в крови. Ты, должно быть, страшно вымотан.

Но ты все равно аккуратен, твои движения четко выверены. Вешаешь рубашку и брюки. Смахиваешь с туфель пыль, как обычно. Потом подходишь и садишься на мою постель. Ты так близко, что на какую-то долю секунды кажется, что ты собрался меня поцеловать. Выброс адреналина в кровь, сердце колотится где-то в горле. Что? Что ты делаешь, Шерлок? Я не спрашиваю. Ты сидишь на моей кровати. Я смотрю на тебя. Я жду. Чувствую, что вспотели ладони.

Что делать, если ты меня поцелуешь?

Словно вся жизнь вдруг проносится перед глазами. Что мне делать? Смотрю на тебя, в твои глаза. Ты глядишь на меня, как будто я – самое ценное для тебя, как будто сейчас откроешь мне свое сердце. Я знаю, что ты не собирался этого делать, Шерлок. Знаю, что нет. Конечно, мы друзья. Ты был парализован ужасом, знаю. Я тоже это пережил. Хочешь сказать, что любишь меня, по-своему? Я знаю. Я тоже тебя люблю. Мы друзья, мы лучшие друзья. Ты – самый главный человек в моей жизни. Шерлок. Так неужели нам нужно говорить об этом именно сейчас? В голове звучит голос Ирен. Понял я, понял, умолкни уже.

– Нет никакой собаки, – говоришь ты.

Смотришь так серьезно, как будто тебе необходимо меня убедить, как будто это отчаянно важно. Как будто я могу тебе не поверить.

– Знаю, – отвечаю я. Я ее застрелил. Нет больше никакой собаки, ни чудовищной, ни обычной.

– Наркотик все еще у тебя в крови. Если тебя что-то напугает, ты снова можешь потерять голову от ужаса. Тебе нужно твердо в это поверить, Джон. Собаки нет.

– Я верю.

– И никаких других чудовищ на болотах тоже нет, – ты смотришь вниз, на секунду приклеиваешься взглядом к пуговицам моей пижамы. Тебе неловко. Ты чувствуешь вину за эксперименты, за свои слова о том, что я тебе не друг. За то, что причинил мне боль. За что-то еще? Может быть, ты знал, уже тогда знал, что уйдешь из моей жизни вот так. Может быть, ты знал, чем все это должно было закончиться.

Я знаю, что на болотах нет никаких чудовищ. В этом номере только ты и я. Ты и я. Это само по себе достаточно опасно.

– Уверен, что где-то по соседству есть убийцы. С точки зрения статистики, это вполне вероятно, – признаешь ты и снова смотришь мне в лицо. Ты так серьезен. И печален? Похоже. Почему ты печален, Шерлок? Или я всего лишь воображаю это, оглядываясь назад?

– Но я не допущу, чтобы с тобой хоть что-то случилось, – ты произносишь это с такой горячностью. Как будто действительно можешь меня уберечь, как будто в твоих силах предотвратить самое худшее. Что ж, почем мне знать. Возможно, это и правда тебе под силу. И в ту ночь, в ту ночь в Дартмуре, я понимал, это твой способ меня защитить.

– Ты должен знать, Джон, должен мне верить. Я скорее умру, чем допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Я могу обойтись без сна. Я буду рядом.

Он сидит на моей кровати. Так близко, что мне кажется, Он может меня поцеловать.

Именно тогда слившиеся воедино запах хлеба и чувство того, что сердце ноет, начинают меняться. Запах остается прежним, меняется второе – теперь ноет совсем по-другому.

Ты готов не спать ради того, чтобы мне не стало страшно. Ты не будешь спать, чтобы, если вдруг ветви деревьев застучат по окну от порыва ветра, или запоздавший постоялец прошаркает тапочками по коридору, я помнил и знал в глубине сердца, что ты – рядом, что ты защитишь меня от любых привидевшихся мне чудовищ. Ты сожмешь мое плечо, успокоишь, и я снова смогу уснуть. А если вдруг накатят видения, если вдруг мне померещится за окном что-то ужасное, ты просто скажешь: «Я здесь, Джон, я смогу тебя защитить». Потому что мы друзья, и потому что ты чувствуешь себя виноватым. Теперь ты – мой ангел-хранитель, так? Мне не нужен ангел, Шерлок. Я прекрасно обходился без него. У меня был ты.

Я тронут твоим предложением. А еще у меня явно нелады с головой. Как и у тебя.

Это именно то, на что друзья готовы пойти ради друг друга: они готовы умереть, но не позволить причинить другому вред. Жизнь за жизнь. Я бы сделал для тебя то же самое. Без колебаний. Ты же знаешь. Но я не смог, и что-то случилось. Ты случился. Ты приложил все усилия, чтобы я не смог тебя остановить. Я готов был умереть, но вот он я, здесь.

Но я всегда могу вернуться, назад в Дартмур, в «тогда», где мои трагедии еще не начинали разворачиваться. Я могу вспомнить, каково это – быть в блаженном неведении, не знать о них. Вспомнить, каково это – слышать твое дыхание, когда ты лежишь рядом и, может, спишь, а может, нет. Это Дартмур, и самое худшее, что со мной пока случилось – ты заставил подумать, что я только вообразил себе нашу дружбу. А ты сидишь на моей кровати и пытаешься меня успокоить, дать мне чувство защищенности.

Знаешь, то, что ты собрался всю ночь не спать, меня едва ли успокоит. На тебя накатит скука, и ты подожжешь свое покрывало. Я же знаю тебя, Шерлок. Я тебя знаю.

– Тебе не нужно этого делать. Ты не спал прошлой ночью, – тебе все понятно по моему тону. Ты знаешь, что я простил тебя. Знаешь, что я тебе верю. Ты скорее умрешь, чем допустишь, чтобы со мной что-то случилось. Я этому верю. Ты прежде умрешь.

Ты и умер прежде.

– Со мной все будет в норме.

Не спать пару ночей подряд? Для тебя это мелочи. Максимум, что я видел, ты не спал пять, но даже тогда был лишь самую малость неадекватным.

– С нами обоими все будет в норме, – на самом деле, этим я хочу сказать другое. В твоей крови тоже все еще циркулирует наркотик. Думаешь, тебе не грозит испугаться и снова получить галлюцинации? Что тебя посреди ночи не нужно будет защищать? Я тоже скорее умру, чем допущу, чтобы с тобой что-то случилось, так что мы квиты. Но я не говорю этого вслух. Не знаю, почему. – Ложись спать, Шерлок.

– Спокойной ночи, Джон, – ты дотрагиваешься до моего плеча. Поддержка. Привязанность. Потом встаешь и зарываешься под свое одеяло. Я засыпаю, слушая твое дыхание. И еще долго чувствую на своем плече тепло твоей руки.

– Мне, наверное, уже пора в лабораторию, – наконец говорит Майк.

– Хорошо, – отвечаю я. – Спасибо за компанию. Извини, я… ну, сам понимаешь.

– Все в порядке, – Майк улыбается мне.

Он хороший друг. Очень хороший друг.

========== Глава 8: Исполнение желаний ==========

Джон, ты это серьезно? У меня от известия о том, что мы опоздали, «подкосились» ноги? По-моему, я стоял абсолютно спокойно и ровно.

Знаешь, Шерлок, вообще-то людям по душе, когда писатель пользуется художественными приемами. Метафорами. Добавляет в текст немного красок. Это дает понять, что он владеет словом, а такое всегда хорошо принимают. Рассказы пишутся для того, чтобы развлечь читателя, а не для того, чтобы перечислить факты. Я не сводку составляю. Это – творчество.

Это сантименты, романтическая чушь.

А всем нравится. Миссис Хадсон – нравится, ее друзьям – нравится. Комментаторам на сайте, похоже, тоже, и даже очень. Издатели просто в восторге. Думаешь, тебе виднее, чем всем им вместе взятым?

Да какая разница, нравится или нет? Факты, Джон! Факты. Вот что важно!

Ну, факты ведь там тоже есть, так?

О да. Похоронены под слоем бесполезного эмоционального хлама.

Вот спасибо.

У меня сроки, Шерлок. Я хочу отправить рассказ на этой неделе.

Между прочим, мне этот эмоциональный хлам нравится. Думаю, я не буду его удалять. И ты никак не сможешь меня заставить.

И, знаешь, как оказалось, этот эмоциональный хлам реален. Реален, как и твои любимые факты. Но тебя, идеальную машину, эмоции просто стопорят, так? Они – отвлечение, бесполезное и бессмысленное отвлечение от так называемых фактов.

Вот только ты – не машина.

Я сказал так однажды, один единственный раз, но на самом деле я так не думал. Ты же знаешь, так? Я был в ярости. Ты вел себя жестоко и холодно. Ненавижу, когда ты так себя ведешь. Как будто тебе наплевать на всех. Но это была лишь игра, ты просто изображал жестокость, намеренно. Ты мне лгал. Ты прогонял меня прочь.

Мысли об этом все еще причиняют мне боль.

Только одиночество тебя и бережет. Так ты сказал. Скажи, ты в это и правда верил, под конец? Нет, это невозможно. Ты не обязан был ждать моего возвращения. Ты мог прыгнуть в любой момент, но ты ждал. Ты хотел поговорить со мной еще раз, лицом к лицу. Хотел попрощаться. Ты ждал ради меня или ради себя? Хочется верить, что ради нас обоих.

Ты был человеком. Ты свернул с обычного пути – игнорировать любые возникающие чувства, так? Если бы ты смог, ты бы вырезал ту часть тебя, что за них отвечает. Это же бесполезный комок плоти. Досадная помеха. Никаких друзей, кроме меня. Ни любовников, ни любовниц, ни девушек, ни парней. Один только я. Представить не могу, как у тебя получалось почти все время подавлять любые эмоции. Не могу, и все. Но я знаю, они у тебя есть. Были. Знаю, что были. Ты, должно быть, слишком долго был слишком одиноким. Меня ты не смог провести.

Может, именно это я и хотел тебе сказать? Меня не проведешь, Шерлок Холмс. Я знаю, что ты – человек. Я знаю, что тебе не плевать на меня. Это станет подведением черты? Понять тебя? Я должен тебя простить? Не уверен, что смогу. Не знаю, как. Пока не знаю. Не хочу низводить тебя до уровня человека, чьим поступкам нужны оправдания. Я смогу это сделать лишь в одном случае – забыв почти все, что знаю о тебе.

Мориарти разрушил твою репутацию. Но мы могли бы дать ему отпор. Я даю отпор прямо сейчас, и у меня получается. Возникают вопросы, Шерлок. Мориарти подделал свидетельства, однако не все они окупаются. Он хорош, но не настолько. Мы могли бы все восстановить. Я бы помог. Почему ты сдался? Тебе же нет дела до того, что о тебе думают. Так ты говоришь. Мы могли бы уехать, начать все заново. Твой брат бы все организовал, наверняка. Это все его вина. Именно он скормил Мориарти достаточно подробностей, чтобы тот смог все провернуть. Он мой должник. Он мог бы за тебя вступиться. Невозможно вечно выдавать ложь за правду. Так почему ты так поступил, Шерлок? Почему ты меня оставил? В одиночестве.

Одиночество не на пользу никому из нас.

Я не понимаю. Не пойму никогда. Так? А Элла будет твердить, что мне нужно подвести черту. Вот только подвести ее невозможно. Я просто недостаточно умен. Верно, Шерлок? И никогда не буду умен настолько, чтобы понять тебя.

Думал, ты сейчас не удержишься от высказывания.

Разумеется, я никогда не буду настолько умен. Я же идиот.

Практически все – идиоты. По сравнению с тобой.

Когда ты говоришь со мной, мне кажется, я схожу с ума. Но когда ты умолкаешь, мне тебя не хватает.

Ладно. Надо бы поставить чайник.

Думаю, рассказ готов. Я еще раз прогляжу его вечером, а потом отошлю в издательство. Мне думается, это лучшее, из того, что я написал. Мы много раз оказывались в тупике, все прояснялось постепенно, по кусочкам. Ты бы сказал, что он ужасен, я знаю. Так бы и сказал. Рассказ с открытым концом. Никто не пойман. Мы опоздали. Улики исчезают как дым. Ты тогда впал в ужасное состояние. Три дня не говорил. Помнишь?

Шерлок?

Снова благословенная тишина, да? Превосходно. Ты говоришь со мной, когда тебе лучше бы молчать, ты перебиваешь меня и доводишь до белого каления, но стоит задать тебе вопрос – тишина. В этом, похоже, все осталось почти как прежде.

Воспоминание: ты стоишь в центре гостиной, сосредоточенно смотришь в никуда. Ты просматриваешь воображаемые папки, тянешься к невидимым полкам. Привстаешь на цыпочки, чтобы заглянуть за воображаемое препятствие. Твои чертоги разума. Я знаю, чем ты сейчас занят, и знаю, что тебя не следует отвлекать. Так что я просто сижу, пью чай, проверяю почту, кошусь одним глазом в газету. Но по большей части я наблюдаю за тобой.

До Дартмура я и подумать не мог, что это может быть проблемой. То, что кто-то на тебя смотрит в такие моменты. Ты не позволяешь никому наблюдать, как ты это делаешь, но меня ты никогда не просил уйти. Ты просто вдруг начинаешь водить руками в воздухе, смотришь на что-то несуществующее. Ты можешь предупредить, а можешь и не предупреждать. Тебя не напрягает, что я смотрю на тебя. Это же признак доверия, верно? Вот как я это объясняю. Мне приятно считать, что так и есть.

Ты можешь копаться там часами. Взгляд обводит невидимые контуры, руки хватаются за пустоту. Однажды ты начал напевать. Отрывок из популярной песенки шестидесятых. Вот это было неожиданно. Я чувствую это всем телом, с головы до ног.* Я ее еле узнал. Кажется, расхохотался в голос, но ты не обратил на это внимания. Идеальная сосредоточенность. Ты просто меня отсек. Или же тебя это не напрягало. Не знаю.

У тебя хороший голос. При желании ты мог бы стать певцом. Ты очень музыкальный.

Однажды я убрал с твоей дороги стул. Ты увлеченно расшагивал по комнате туда-сюда, и я испугался, что ты можешь о него запнуться. Ты этого даже не заметил. Когда ты в чертогах разума, обыденные вещи для тебя не существуют.

Знаешь, это завораживающее зрелище. Оно напоминает, насколько ты цельный и самодостаточный человек. Стоит тебе только пожелать, и окружающий мир просто исчезает из виду. Здесь и сейчас мир – лишь хранилище информации у тебя в голове, не более. Помещение, где находится только то, что действительно важно, то, что действительно нужно. Интересно, я тоже там есть? Держу в руках какую-нибудь маловажную улику – мешок с грунтом для цветов и окровавленный молоток, например. Что-то нужное только изредка.

А может, я – что-то вроде стеллажа, где ты хранишь навыки общения. Как принимать сделанный от души подарок – в одной руке, как извиняться, если задел чьи-то чувства, – в другой. На плече, наверное, – как улыбаться, когда на тебя направляют камеры. Как реагировать на аплодисменты – в сгибе локтя. На мне, как на напольной вешалке, верно, висят все подобающие ответные реакции. Место этой вешалки – у дверей твоих чертогов разума. Или где-то в пыльном углу. В коридоре. Поспорить готов, что так оно и есть.

Если для меня там вообще нашлось место. Может быть, я слишком самонадеян.

– Я не превратил тебя в стеллаж, Джон, – ты останавливаешься, руки твои замирают на полувзмахе. Ты стоишь на одной ноге, как будто собрался влезть на стул. – Хотя, может, и стоило бы. Неплохая мысль. Можно было бы хранить самые важные детали расследования у тебя в ухе или в пупке. Тело как хранилище информации. Было бы удобно.

– Да уж, точно.

Если Он станет пялиться на меня, чтобы распутать дело, могут пойти слухи. А если Ему для этого еще и раздеть меня надо будет, слухи уж точно пойдут.

– Я этого не сделал, Джон. Однако я завел комнату, где храню сведения о тебе.

На самом деле, ты этого никогда не говорил. Этого не было. Воспоминания – забавная вещь. Искажаются, изменяются. Но твой голос я слышу очень четко. Иногда я боюсь, что когда-нибудь забуду его, но, похоже, это мне не грозит. Когда ты говоришь со мной, ты – здесь, рядом.

– Комнату?

– Именно, – ты снова двигаешься – то ли пантомима, то ли прием из единоборств. Берешь какой-то воображаемый предмет, кладешь его на пол и разворачиваешься на пятках. – Сначала я поставил в гостиной коробку, но она переполнилась.

– Да ну?

– Тогда я переместил тебя на полку в библиотеке, но она тоже переполнилась, слишком быстро. Если сваливать все в одно, то, чем больше объем информации, тем легче проглядеть детали. Это главный принцип работы с чертогами разума, Джон: все должно быть строго на своем месте. Я не желаю пропускать ни одной мелочи. Поэтому я выделил тебе отдельную комнату. Поселил тебя в своей спальне.

– Спальне?

– Да. Там все знакомо, там спокойно. Много свободного места, и ничто от тебя не отвлекает.

– Обо мне ведь можно сказать не так уж и много, – неожиданно мы переносимся из гостиной в твою спальню. И вот это уже несколько чудно́. Почему мы здесь, почему мой разум подкидывает мне именно такую проекцию?** Шерлок не стал бы ассоциировать меня со своей спальней. Такого не было, никогда. Ты никогда не рассматривал меня в этом плане. Ты вообще никого в этом плане не рассматривал. Разве что Ирен, но и тут я не до конца уверен. Ты и я, мы же просто друзья. Мы просто лучшие друзья, и на этом все.

– О тебе много чего можно сказать, – говоришь ты. Ты лежишь на спине и смотришь на меня. Плохо: в таком положении ты можешь захлебнуться рвотой. Если, конечно, тебя стошнит, но этого не случится. На этот раз Он в сознании.

Я помню тот день. День, когда Ирен Адлер что-то тебе вколола. Ты отключился, почти полностью. Она сказала, с тобой все будет в норме. Ты был без сознания. Лестрейд помог дотащить тебя до спальни. Ты тяжелее, чем кажешься. Я следил, чтобы ты не ударился головой об острые углы. Держал тебя за плечи. Мы уложили тебя в твою кровать. Идеально застеленную. Он небрежно закинул твои ноги на матрас, донельзя довольный тем, что видит тебя в таком состоянии. Она тебя обыграла, и он радовался твоему проигрышу. Но это ничего не значило. Другие полицейские насмехались над тобой. Он, я думаю, в каком-то смысле разыгрывал представление. Крайне эмоциональное и оправданное.

Как-никак, а ты всегда их превосходил. Все время. И вот, кто-то смог тебя обыграть. Это стало и их победой тоже. Красным днем календаря, днем, который навсегда останется в их памяти. Ведь до этого никто не думал, что это возможно – обойти тебя. Но тебе ведь нет дела до того, что они там считают. Тебе все равно, что думает о тебе весь остальной мир.

– Да, все равно, – ты должен быть в отключке, но это не так. Не в этот раз. Ты в сознании и смотришь на меня. Анализируешь.

– Ты так только говоришь, но на самом деле это неправда, – я делаю то же, что и тогда, в первый раз. По очереди поднимаю твои лодыжки и снимаю ботинки. Обе ноги укладываю обратно на постель. – Иначе ты бы не спрыгнул с той крыши. Ты хотел, чтобы я считал тебя прохвостом. Чтобы все считали тебя прохвостом. Выходит, вдруг тебе резко стало не все равно. Почему, Шерлок? Почему ты так поступил?

Ставлю твои ботинки у двери.

Оборачиваюсь. Ты спишь, как и в тот раз. Спишь и не отвечаешь на мои вопросы. Сажусь рядом, кладу руку тебе на плечо. И тогда, и теперь я делаю это, чтобы убедиться – твое сердце бьется. Чтобы быть уверенным в этом. Я ведь не имею представления, чем она тебя вырубила, и я ей не доверяю. Твое поражение всем по душе, но только не мне. Я волнуюсь. Сжимаю плечо, кладу ладонь на грудь. Ты очень худой – сплошь мышцы и кости. Наверное, ты просто не можешь дать мне ответ. Это воспоминание о тебе его еще не знает, пока не знает. Все случится слишком скоро. Но пока ты не думаешь о смерти.

– С тобой все будет хорошо, – ты без сознания, но я все равно говорю. Хочется верить, что Ирен не причинила бы тебе вреда, но не получается. Звоню Жаннетт и отменяю свидание. Я нужен здесь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Тебя же может стошнить, я должен проследить, чтобы все обошлось. Ей это не по душе. Если честно, она в ярости. Злится на меня. Думаю, это несколько несправедливо. Тебе же плохо. Я что, обязан бросить тебя и умчаться? Наверное, это и есть начало конца отношений с Жаннетт. Я не могу тебя бросить в таком состоянии. Ты бледен. В конце, на фоне яркой крови, ты тоже был бледен. Но до этого еще целые века. Мне еще предстоит так много узнать о тебе между «сейчас» и «тогда».

Этим утром ты улегся ко мне в кровать, завернутый в простыню. Мы провели в одной постели столько часов, что мне и задумываться об этом не хочется. И все равно. Это другое.

Я обнимаю и приподнимаю тебя. Усаживаю и поддерживаю. Ладонью обхватываю затылок. Прислоняю тебя к своему плечу, перехватываю поудобнее и пододвигаюсь, чтобы не упасть. Ты сейчас болтаешься в моих руках мертвым грузом. Но ты теплый, моей шеи касается твое дыхание. Ты – не мертвый груз, нет. Пока нет.

– Через несколько часов будешь в полном порядке, – шепчу я. Губы слегка задевают подбородок. Я помню это ощущение – прикосновение моих губ к твоему подбородку. На долю секунды я смешался: получалось, что я тебя поцеловал. Но я ведь не собирался этого делать. А ты был в отключке, так какая разница? – Я просто сниму пиджак. Ведь ты и сам бы этого хотел. Повешу его. Ты не изомнешь его до неузнаваемости, и так тебе будет удобней.

Кажется ты где-то на границе сознания, ты как будто пытаешься что-то мне сказать. Может быть, о том, что я прикоснулся губами к твоему подбородку? Я мертвею. Ты что-то шепчешь. Вроде бы фраза или слово начинается с «я», но на этом все. Наркотик, или что там было в шприце, снова погружает тебя в сон. Ты борешься так же, как ты борешься всегда и со всем. Ну, почти со всем. В конце ты выбрал другой путь. Просто шагнул с крыши безо всякого сопротивления. Но этого пока еще не случилось.

Стаскиваю с тебя пиджак, бросаю его на пол. Ты бы этого не одобрил. Я его повешу через минуту. У меня лишь две руки, и обе сейчас заняты тобой.

Осторожно укладываю тебя головой на подушку. Нужно повернуть тебя набок, в безопасное положение, чтобы ты не захлебнулся рвотой, но сначала я кладу тебя на спину. Так проще.

– С тобой все будет в полном порядке, – говорю я и убираю руку из-под твоей головы.

– Само собой, я буду в полном порядке, – отвечаешь ты. Воспоминания снова смешиваются, трансформируются. Ты не спишь. Одной рукой обнимаю тебя за шею, второй за пояс. Наши лица близко.

– Вот где я тебя поселил, – произносишь ты. Губ касается твое дыхание. – В своей спальне.

Твои губы теплые, мягкие. Запах хлопка, кофе и крови. Вкус сливок. Кожа губ изнутри влажная и скользкая. Я ослеп, я практически оглох, есть только звук соприкосновения наших губ и стук моего сердца.

Стоп. Что? Господи. Вот этого уж точно не было.

– С тобой все будет в полном порядке, – говорю я и убираю руку из-под твоей головы. Волосы на подушке нимбом окружают твою голову. Обхватываю твое запястье, проверяю пульс. Он есть. Быстрый. Но он есть.

– Романтическая чушь, – произносишь ты. – Как я и говорил.

– Извини, – я в замешательстве. Я смущен, хотя ты – всего лишь мои воспоминания. Господи! Да что со мной творится? – Наверное, я просто немного внушаемый.

Это не значит ровным счетом ничего. Просто воспоминания. Все думают, что мы так поступаем. Так что не вообразить подобное хоть раз попросту невозможно. Это ничего не значит.

– Так вот что за правда похоронена под слоем бесполезного эмоционального хлама? – ты смеешься надо мной.

– Смешно до ужаса.

– Я сейчас усну, – говоришь ты почти печально. Похоже, ты-воспоминание всегда жаждет общения. Ну конечно же. Я хочу, чтобы ты со мной говорил. А мои воспоминания о тебе и есть я. Исполнение желаний. Вот и все, что мне осталось. Укладываю тебя на бок. Ты глядишь на меня. Глаза открыты, но тело вялое.

– Я буду рядом.

– Через несколько часов буду в полном порядке.

Сгибаю твое колено, чтобы ты случайно не перевернулся. Твои волосы шуршат по подушке.

– Конечно. Проснешься квелым, будешь искать ее.

– Да. Эту женщину.

– Она влезет через окно, – накрываю тебя простыней. Ты сейчас выглядишь хрупким. Уязвимым. – Ума не приложу, как ей это удалось. Да, я оставил окно слегка открытым, когда уложил тебя. Но как она смогла незаметно забраться сюда, на такую высоту? Не знаю. Но она смогла. Вернула тебе пальто. И телефон. Поставила это дурацкое оповещение, сигнал об смс.

– Ревнуешь?

– Все не так, – возражаю я, как будто ты и сам этого не знаешь. Но я ревную. Потому что ты – мой. Не могу объяснить. Это какая-то бессмыслица.

– Нет. Не бессмыслица. Ты хочешь, чтобы я был твоим.

– Но не так.

– Сейчас я целовал тебя, но думал, что целую ее, – говоришь ты.

Это причиняет боль. Почему? Не знаю. Мне просто больно, и все. Я ревную? Может, ты ее и правда поцеловал, когда она сюда пробралась. Она-то тебя точно поцеловала, на щеке остался след. Две отметины: одна – от моего удара, другая – от ее губ. И обе они говорят о привязанности. Вот только знаки моей привязанности – кулаки наготове, готовность выстрелить по первому твоему слову. Всегда. Кулаки и пистолет. Но не губы. Мне не следует путать себя и других. У каждого своя роль. Моя в том, чтобы помогать тебе, защищать тебя, вести о тебе записки. А не в том, чтобы целовать.

И это – нормально. Это то, что нужно нам обоим.

– Конечно, так и было, – отвечаю. – Ты целовал Ирен. Это понятно. Ты в нее влюбился. Уже влюбился, наверное. Она тебя обставила. Наверное, это тебя поразило.

– Нет, – возражаешь ты. – Я знал, что целую тебя. Хотел поцеловать именно тебя. Я твой и верю только тебе.

Такого он не скажет ни за что и никогда. Хоть миллион лет пройди. Наверное, рассказ вогнал меня в романтический настрой. Надо бы его еще раз просмотреть. Не хочу, чтобы у читателей было ложное впечатление.

– Через несколько часов будешь в полном порядке, – я возвращаюсь к сценарию. Я сказал это тогда, хотя ты был без сознания и ничего не слышал. – Я буду рядом, если понадоблюсь.

Ведь так оно и будет. Я всегда рядом, если нужно, Шерлок. Всегда.

Он не отвечает. Лежит неподвижно. Но я слышу Его дыхание. И я нащупал пульс. Это приносит облегчение. Быстрый, ровный пульс. Сейчас еще не «тогда», я не перед больницей святого Варфоломея. Пока еще нет. Он любит спать с открытым окном, и я его слегка приоткрываю. Впускаю ее. Знаю, что впускаю. Но я всегда открываю окно для Него. Всегда.

Я знаю тебя, Шерлок. Но я не могу понять, почему ты ушел.

– Почему ты так поступил, Шерлок? Почему меня оставил?

Слушаю Его дыхание. Он ждет появления Ирен, ждет, когда Его поцелует она. Не я. Не сейчас, не здесь и никогда. Между нами совсем другое, и никогда не было иначе. Ухожу, закрыв дверь не до конца. Воспоминание заканчивается именно здесь и именно так, потому что это – то, что случилось в реальности. А все остальное – лишь изощренная игра моего воображения. Все равно, что заглянуть во все углы, воспользоваться всеми предоставленными шансами. Ничего более. Это и есть подведение черты? Проиграть все со всех сторон, пока не останется единственный итог – то, что случилось на самом деле.

Он не отвечает. Не может ответить. Прийти к осмысленному ответу не в моих силах. Поэтому молчит Он. Он без сознания, спит мертвым сном.

Закипает чайник.

Заварю чай и снова внесу правки. Не хочу, чтобы у читателей возникло ложное впечатление. Это не романтическая история. Это – приключенческий рассказ.

______________________________

От переводчика

* Строчка из песни группы The Troggs – «Love Is All Around»

Прослушать можно тут [http://www.youtube.com/watch?v=m_HnBac5jWs]

Ознакомиться с текстом – тут [http://www.amalgama-lab.com/songs/w/wet_wet_wet/love_is_all_around.html]

Важно! По ссылке текст и перевод этой песни в исполнении групп Wet Wet Wet.Они ее перепели, но текст остался прежним.

** Проекция – психологический процесс, относимый к механизмам психологической защиты, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне. Человек приписывает кому-то или чему-то свои собственные мысли, чувства, мотивы, черты характера и пр., полагая, что он воспринял что-то приходящее извне, а не изнутри самого себя.

В качестве защитного механизма проекция позволяет человеку считать собственные неприемлемые чувства, желания, мотивы, идеи и пр. чужими, и, как следствие, не чувствовать за них ответственность. Но этот же механизм лежит в основе эмпатии: человек не может непосредственно ощущать внутреннее состояние другого человека, но может сопереживать, реагируя на различные проявления этого состояния. В результате действия проекции эти реакции воспринимаются как непосредственное ощущение чужого состояния. В большинстве случаев такая эмпатия повышает взаимопонимание людей.

[http://ru.wikipedia.org/wiki/Проекция_(психология)]

========== Глава 9: Романтическое убеждение ==========

Всего один взгляд на пассажиров в вагоне, и ты смог бы рассказать о них не меньше дюжины историй. Даже метро для тебя – страна чудес, полная информации, где на жестких сиденьях расположилось сборище фактов о привычках и ошибках. Все данные наскоро записаны на одежде и телах, ждут, когда их прочтешь ты.

Но остался только я.

Для меня здесь есть только томительное ожидание, стук колес по рельсам и слишком большое скопление тел. Стекающая с зонтов вода. И люди – старые и молодые, стройные и полные. Запахи: духи, шампуни, пот, дезодоранты. Все стараются не смотреть друг на друга. Сельди в бочке. Переступающие ноги. Вот и все, что вижу я.

Ты видишь, но не наблюдаешь. Твое обычное замечание. Что ж, ладно. Попробую.

Мужчина напротив меня носит очки. Ничего особенного. Многим они нужны. У него плохое зрение, может – астигматизм. Коричневая оправа с позолотой по краям. Никакой дедукции, просто констатация фактов. Ему нужны очки.

Да. Превосходный анализ, Джон. Но я надеялся, ты копнешь поглубже.

Обувь мокрая, как и у меня. Тоже ничего особенного. На улице дождь и лужи. Из этого я могу заключить только одно: он, как и я, шел до метро пешком. За этим для меня не стоит никакой истории.

Да не об историях речь, Джон. Факты. Вот что важно.

Он читает что-то вроде календаря. Кто будет изучать календарь? Фермер? Не похож он на фермера.

Хотя, как еще должен выглядеть фермер в центре Лондона? Ведь, в самом деле, не появится же он в метро в перепачканном травой твидовом костюме и с вилами в руках. А, может, и появится. Ты же как-то ездил в метро с гарпуном. Весь перемазанный свиной кровью. Боже, воображаю, как на тебя, должно быть, таращились.

Тем утром ты спустился в метро и тут же принялся слать сообщения. Шесть СМС. Я помню. Я сохранил их.

Почему на платформе так грязно?

Кто бы знал, как утомляет гоняться за свиньей с гарпуном. Ты еще спишь? Просыпайся!

Тут пахнет мочой.

Тут фальшивомонетчик с травмой передней крестообразной связки. Может, позвонить Лестрейду? Слишком скучно.

Просмотри газеты. Мне нужно новое дело. Необходимо, Джон. Найди мне интересное дело.

Люди так грубы. Почему они так себя ведут?

Все эти сообщения я прочел уже после того, как оделся и поставил чайник. Смеялся над ними весь завтрак. Ты унесся посреди ночи один, без меня, после того, как попытался разбудить и получил в ответ: “Отвали, дай выспаться”. Но к утру ты уже на пути домой. Почему-то на метро. Я улыбнулся, как будто ты мог меня видеть, и развернул газету.

Воспоминание об этом завтраке почему-то отдает невыразимой грустью. Я один в гостиной. Чашка кофе, газета. В кармане телефон со свежими СМС от тебя. Ты на пути к дому. Мне грустно, сам не знаю, почему.

Я помню тепло. Оно зарождается где-то глубоко внутри, разливается в груди. Оно, это теплое чувство, казалось мне совершенно естественным, но потом ты ушел, и оно тоже покинуло меня. До тех пор я был счастлив.