Текст книги "Безмолвный (СИ)"

Автор книги: ivyblossom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Сглатываю с трудом. Не хочу говорить о тебе.

– Ему бы понравилось, – она снова ласково похлопывает меня по руке.

Сажаю ее в такси, отдаю пакет. Она смотрит мне в глаза. Ее взгляд я могу описать только как умоляющий, никак иначе.

– Ты можешь вернуться в любой момент, как только пожелаешь. Просто знай это.

Выдавливаю улыбку. Что тут скажешь? Гудит мотор, а у меня вдруг волоски на шее встают дыбом.

Когда на тебя смотрят, это сразу ясно. Чужие взгляды можно почувствовать. Как будто «прикасаться взглядом» – не метафора. Ты в это никогда не верил, тебя забавляло, что верю я. Взгляд эфемерен, его невозможно почувствовать. Вот что ты бы сказал. Но я чувствую. Оборачиваюсь и смотрю.

Там, на дороге, мужчина в длинном пальто. Такси срывается с места. В небе грохочет. Человек в длинном пальто смотрит прямо на меня. Руки в карманах, воротник поднят, вьющиеся темные волосы. Худая фигура на том конце улицы. Он разворачивается, взмахнув полами пальто.

Шерлок.

Это ты?

Меня пронзает насквозь и сразу. Так звук пронзает колокол при ударе. Всего один взгляд, и все тело как будто звенит от одной мысли. Шерлок. Боже. Это ты.

Разве это возможно?

Плевать.

Я бегу. Бегу изо всех сил. Я видел тебя, Шерлок. Подожди. Подожди меня.

По нервам бежит чистая радость и чистейший ужас. Эти чувства так похожи сейчас.

Темное пальто, вьющиеся волосы. Я писал о тебе, и ты вернулся. Ты же видел, я посвятил рассказ тебе. «Посвящается Ш.» В тот момент казалось, это единственный способ сказать тебе хоть что-то. Посвящение, крохотная строка под заголовком. Ты это видел? Ты поэтому вернулся?

Я крепко обниму тебя. А потом как следует врежу.

Беги. Улица вдруг стала невообразимо длинной. Я слышу собственное шумное дыхание, слышу шум машин, я слышу все вокруг. Мое дыхание. Мой голос. Шерлок. Шерлок. Вдох. Ты вернулся.

Окровавленное лицо, лужа крови на асфальте. На глаза наворачиваются слезы. Разве это возможно? Плевать, плевать. Шерлок, подожди.

На улице людно, просто толпа народу. Уйма темных пальто. Мужчины, женщины. Коляски. Борзая на поводке. Курьер с посылками. Темное пальто, вьющиеся волосы. Где? Там. Вниз по улице. Беги.

– Шерлок!

Ты не оглядываешься на меня. Идешь вперед, как будто меня нет. Как будто это я упал. Как будто это я разбился об асфальт и умер. Как будто это я твоя галлюцинация, запертая в жутком параллельном мире, где тебя больше нет.

– Шерлок! Сукин ты сын!

Ты оборачиваешься. Я уже готов врезать тебе, сбить тебя с ног. Нет. Борода, очки. Круглое лицо.

Нет.

Это не ты.

Просто кто-то, издалека похожий на тебя. Похожий на тебя со спины. Он смотрит на меня как на опасного психа.

Замираю как вкопанный. Из меня как будто разом выбили весь воздух.

– Простите, – выдавливаю я. – Перепутал вас с другим человеком.

Он окидывает меня взглядом, кивает и уходит прочь.

________________________________

От переводчика

Дамы и господа! Глава содержит «пасхальные яйца».

========== Глава 5: Застыть в одной точке ==========

Уже глубокая ночь, я не должен тратить на это время. Почти наверняка проснусь совершенно разбитым. Сколько сейчас? Два часа? Три? Не думай. Просто засыпай.

Закрываю глаза и сразу переношусь в свою спальню в квартире «221б». Как всегда. Я специально переставил мебель по-другому, окно теперь на противоположном конце комнаты. Я сменил белье, пижамы и подушки. Не помогает. Спальня превращается в ту самую, на «221б», стоит мне только закрыть глаза. Я почти слышу шаги соседей, лай собаки миссис Тернер, почти слышу, как ты шаркаешь ногами этажом ниже. Превращение свершилось.

Ты входишь в комнату, ты завернут в простыню. День, когда мы окажемся в Букингемском дворце. Он пока еще не начался. Сейчас все застыло в одной точке. Во тьме перед большим взрывом. Задолго до того, как время неумолимо понесется вперед к своему неизбежному и неотвратимому концу: ты на тротуаре, окровавленное лицо, застывшие открытые глаза. Тогда все будет кончено. Но сейчас еще не «тогда». До него еще предстоит дожить.

Сейчас очень рано, еще темно. Через несколько секунд ты зайдешь в комнату и заберешься в мою кровать. Я мог бы лежать так вечность. Знать, что сейчас будет, и ждать этого. Ждать тебя и знать, что ты придешь.

В этом моменте я и застываю почти каждую ночь. Это легко и приятно. Ты все еще здесь, просто до тебя не дотянуться. Ты не умер, не ушел навсегда. Ты просто стоишь по ту сторону двери. По-забавному завернутый в простыню. В большинство ночей я могу заставить себя обмануться и поверить в это. Так легче заснуть.

Я все еще в полудреме, но все равно слышу, как ты поднимаешься по лестнице, еще до того, как ты откроешь дверь, откинешь одеяло и уляжешься рядом, замерзший, с костлявыми коленками. Я слышу шаги босых ног по деревянному полу. Ты кашляешь. Не для того, чтобы предупредить меня. Вовсе нет. Ты просто немного простыл. Это всего лишь кашель. Простой кашель, а не намек. Но я этого пока не знаю. Я в полудреме, мне тепло и уютно. Я слышу твои шаги и улыбаюсь.

Сам не знаю, почему. Просто улыбаюсь и все.

Ты толкаешь дверь, петли слегка скрипят. Ты шмыгаешь носом и плотнее запахиваешься в простыню. Тебе холодно. Это видно. Плечи ссутулены. Тебе неуютно. Волосы с одной стороны примяты, с другой – торчат в разные стороны. Глаза прикрыты.

Я мог бы подвинуться, но это не нужно. Места хватит. Я знаю, что ты сейчас сделаешь.

Ты ничего не говоришь. Откидываешь одеяло, и на долю секунды мне тоже становится холодно. Мое гнездо разворошили. Ты забираешься в мою кровать, она прогибается под твоим весом. Твоя нога упирается мне в колено. Ты и правда замерз.

Кое-как натягиваешь одеяло до груди, словно не знаешь, как устроиться в чужой кровати. Поворачиваешь голову и смотришь на меня. Вздыхаешь, я чувствую дуновение воздуха на лице.

– Джон, – снова то самое выражение лица. То самое, по которому ясно: тебе от меня что-то надо.

– Что, Шерлок?

Ты нечасто так поступаешь. Лишь время от времени. Например, когда понимаешь, что я вернулся после долгого отсутствия. Или еще по каким-то своим причинам, которых мне не понять. На выходные я уезжал в Дублин, навестить старого друга. Понятия не имею, во что ты ввязался, пока меня не было. Ты прислал несколько СМС, не очень понятных. Было холодно и дождливо. Ты где-то носился. Лазал по сточным канавам или рылся в мусорных баках, кто тебя разберет. Носился, чтобы схватить преступника, а подхватил простуду.

В том, что ты забрался ко мне в кровать, я не вижу ничего удивительного. Удивительно другое. Похоже, что под простыней у тебя ничего нет. Полагаю, ты хотя бы трусы надел. Не знаю, что заставляет меня так думать. В списке того, чему тебе следует уделять внимание, приличия точно не значатся. Позже, уже сидя на диване в Букингемском дворце, я узнаю, что мои предположения по поводу нижнего белья ошибочны, но и тогда это меня не возмущает. А пока – раннее утро, я в приятной полудреме, рядом со мной укутался ты. Мне уютно.

– Я заболел.

– Да?

– Да, и ты это знаешь. Я уже говорил. У меня жар.

Ты жаловался на недомогание вчера вечером. Тогда казалось, ты в порядке, только глаза немного блестят. Ты устал и ничего не ел. Разумеется, тебе было нехорошо. Вытягиваю руку, касаюсь лба тыльной стороной ладони. Он теплый, волосы слегка влажные. Сейчас как раз сезон простуд.

– Я уже измерил температуру, – говоришь ты немного жалобно и устало. – Как я и сказал, у меня жар. Сосредоточься, Джон.

– Хм-м, – мысленно прикидываю, что сделать.

У нас есть парацетамол. Я могу приготовить тебе чаю. Принести апельсиновый сок и суп. Может, у миссис Хадсон что-то найдется.

– Сделай так, чтобы все прошло.

– Тебе надо отлежаться, – говорю я. Но это не то, что ты хотел бы услышать. – На сегодня ведь у тебя никаких планов?

– Может быть, – отвечаешь ты. – Я покину квартиру, если подвернется что-то на “восьмерку”.

– На восьмерку?

– Разумеется. Уж точно ничего ниже “семерки”.

Понятия не имею, о чем ты. Провожу ладонью по твоей щеке. Она, как обычно, теплая, но слегка шершавая. Непривычно. Обычно ты бреешься более чем тщательно. Провожу рукой под подбородком, ты откидываешь голову. Проверяю лимфатические узлы – они слегка увеличены.

– Нос заложен? Горло болит?

– Конечно, – твой голос чуть более хриплый, чем обычно. Ты слегка дрожишь, так что я укрываю тебя одеялом плотней, как следует подтыкаю его со всех сторон. Забочусь о тебе, как обычно. Ты возишься, поворачиваешься на бок и засовываешь руку под подушку.

– Вылечи меня, Джон, – ты закрываешь глаза.

Твои ноги касаются моих. Я чувствую твое дыхание на своей коже и в легком подрагивании матраса. У тебя, несомненно, жар. Глажу тебя по голове.

– Я тебе чаю заварю.

– Несправедливо, – ты трешь глаза. – В твоей спальне гораздо теплей, чем у меня.

Верно. Моя комната самая теплая в квартире. Летом, когда здесь становится слишком душно, я укладываюсь в гостиной. Окно маленькое, соседний дом стоит почти вплотную, тут толком и не проветрить. Но утро сегодня выдалось холодное, а ты любишь спать с открытым окном. В твоей комнате сейчас, наверное, настоящая морозилка.

– Ну, тогда просто оставайся тут.

Тот день начинается именно в это мгновение. Его запускаю я. Я решаю оставить эту тихую гавань. Можно было остаться, гладить твои влажные волосы, чувствовать твое дыхание на шее. Вот только иногда, в моем воображении, капли пота на твоем лбу превращаются в кровь, а я сам оказываюсь на том тротуаре, ты лежишь у меня на руках, и я чувствую, как тебя покидает последняя капля жизни. Я не могу оставаться здесь. Это произойдет слишком скоро.

И я встаю. Одеваюсь, а ты рассказываешь мне что-то о химических свойствах полиэстера, что-то об отпечатках пальцев. Ты устроился в моей кровати, как в своей собственной. Ты странным образом зачаровываешь, даже сейчас. А может, сейчас даже больше, чем обычно. Ты как кот, который восхитительно, по-хозяйски растягивается на любой поверхности. Любое место, где бы ты ни расположился, тут же становится твоим. Не могу за это на тебя злиться.

Спускаюсь на кухню. Чем-то пахнет, но мне сейчас не до выяснений. Может, этот запах как-то связан с пальцами.

Первым делом ставлю чайник, потом иду в твою спальню и закрываю окно. Твоя кровать перевернута вверх дном. Одеяла и одна подушка валяются на полу. Нелегкая ночь, понимаю. Тебе бы разбудить меня раньше.

Приношу на подносе чай, тосты и яйца для нас обоих. Подаю тебе завтрак в свою собственную постель, и это не кажется мне ненормальным.

Сижу рядом, завтракаю, болтаю ни о чем. Еще одна точка, в которую можно при желании вернуться. Ты и я. Завтракаем в моей кровати. Только точка резко превращается в прямую, стоит лишь миссис Хадсон крикнуть снизу:

– Мальчики! У вас еще один!

Но я же всегда могу перемотать все назад. Вернуться, застыть в одной точке, в этом моменте. Быть там столько, сколько пожелаю. Завтракать с тобой. Столько, сколько пожелаю.

_________________________

От переводчиков

Семерка и восьмерка в переводе были даны как время.

Изначально для близости к серии я их так и дала.

На деле же тут речь о шкале сложности преступлений. Исправлено.

========== Глава 6: На грани ==========

Вторая чашка кофе была явно лишней. Я барабаню пальцами одной руки по костяшкам другой. Элла может решить, что я нервничаю или лгу. Не хочу ни того, ни другого. Так. Вдохни и успокойся. Господи.

Уставляюсь наверх, на влажное пятно на потолке. Так еще хуже. Как будто я ее опасаюсь, как будто в чем-то провинился. Откидываюсь на спинку кресла, распрямляю скрещенные ноги. Смотрю в окно. Еще один тусклый день. Наверное, скоро хлынет дождь. Потираю виски. Боже. Это невыносимо. Перевожу взгляд на ее руки. Пальцы на чистом листе. Она ничего не пишет. Просто смотрит на меня. Изучает. А то и оценивает. Ждет, когда же я взорвусь.

Ты бы уже все вычислил. Если не по ерзанью, так по застегнутому вороту, или по пятнышку на брюках, которое я не заметил, или по шнуровке ботинок. Ты бы уже знал. Бросил бы на меня ровно один беглый взгляд и сказал: Что, все-таки, наконец, оказался на грани? Еще немного и ты сломаешься. Это давно уже назревало. Удивительно, что ты до сих пор не замечал очевидных сигналов.

Знаешь, а я просто ей все расскажу. Она же для этого и нужна, так? Чтобы помочь. Скажу ей, и, может, она выпишет мне рецепт.

– Я вчера остановил прохожего, – начинаю я. – Нет. Не остановил. Помчался за ним. Как за преступником. Просто потому, что поверил…

Замолкаю, сглатываю. Дыши. Господи.

Это тяжело. Вдох, выдох. Я же ненавижу эти сеансы, так почему я здесь? Почему не могу заставить себя забыть? Все же смогли. Никто не доходит до грани только от того, что лучший друг…

Прекрати. Дыши. Так. Сосредоточься. Сосредоточься. Как же объяснить?

– Я увидел, что он на меня смотрит. Почувствовал его взгляд, ну, вы же знаете, это как…

Это абсолютно неважно. Скука. Не тяни, Джон. Ближе к делу. Хорошо. Попытаюсь снова.

– Он был в пальто, длинном. Высокий. Худой. Вьющиеся волосы. Воротник поднят. Я увидел все это издалека. Вы ведь понимаете, что случилось.

– Скажите это вслух, – отвечает она. Помощи от нее ждать нечего. Хочет, чтобы я это сказал сам. Сам вырыл себе могилу.

Сжимаю переносицу, закрываю глаза.

– Я решил, что это он.

Снова сглатываю. Еще немного, и я самым позорным образом разрыдаюсь. Не хочу я быть таким. Не хочу видеть призраков. Хочу быть нормальным. Но я от этого далек. Очень, очень далек. Как будто все случилось только вчера. Или вовсе сегодня утром. Кровь. Слишком много крови. Конец падения я так и не увидел, но он все равно стоит перед глазами, ярко и отчетливо. Ты ударился головой о тротуар, проломил череп. И какую-то долю секунды ты еще все осознавал, все чувствовал. Успел ли ты увидеть меня перед тем, как уйти навсегда? Вряд ли. Ты же и сам знаешь: когда это случилось, я был на другой стороне улицы. Там, где ты сказал мне. И не сводил с тебя глаз.

Шерлок, если ты действительно должен был умереть, а я уверен, что это не так, лучше бы мне быть рядом с тобой. Но я был немыслимо, невозможно далеко. Чудовищная несправедливость.

Ты хотел, чтобы я все увидел. Зачем? Ты же мог позвонить откуда угодно. Так почему ты заставил меня пройти через это? Зачем заставил смотреть?

Хороший вопрос.

Еще бы. Хочешь, задам его Элле? Эй, Элла, как думаешь, почему Шерлок заставил меня смотреть на то, как он прыгнет с крыши и расшибет башку? Думаешь, это потому, что он был психопатом и понятия не имел о том, что чувствуют окружающие? Или потому, что ему просто было насрать на то, что это разорвет меня на части? Хотел произвести на меня впечатление? Шерлок, я в курсе, конечно, что ты не в ладах с невербальным общением, но… Черт подери! Это было жестоко. Это, твою мать, было слишком жестоко. Ты умер, и ты заставил меня смотреть на это. Чертов кретин. О чем ты вообще думал?

Хороший вопрос, Джон. Воспользуйся моим методом, ты же его знаешь. Почему я это сделал?

Нет. Не надо. Не заставляй снова проходить через это.

– И вы подумали, что это он? – Элла требует от меня продолжения, ей нужно больше подробностей. Нужно дать честный ответ. Может, тогда она пропишет что-то посильнее.

– Не подумал. Знал точно, – вот что самое страшное. Уверенность. Я знал, что это ты. Не сомневался ни секунды. Ни капли. Как будто ждал твоего возвращения. Понимаешь, Шерлок? Как будто где-то в глубине души не верил в твою смерть. Я видел тебя. Слышал, как ты разбился о тротуар. Кровь, разбитый череп. Я видел. Пульса не было. Я видел твои глаза, Шерлок. Господи. Я видел их.

Мы похоронили тебя. Я знаю, что ты мертв. Но какая-то крохотная упорная часть меня отказывается в это поверить. Ты ведь умен, Шерлок. Очень умен. Ирен уже так делала. Тело в морге. Тесты ДНК. Все доказывало, что она мертва. Но это было не так, она всех провела. Может, и ты тоже?

Но я же видел тебя. Твою кровь. Видел.

Ты заставил меня смотреть, чтобы дать неопровержимые доказательства? Чтобы я даже не воображал, не смел даже надеяться, что ты каким-то непостижимым образом вернешься?

– Я был уверен, что это он, – говорю я. – Уверен. Но я же знаю, что он мертв. Я…

Да. Я видел твою смерть. Но не хочу говорить об этом. Не хочу плакать здесь. Я сжимаю губы в попытке сдержаться. Слишком очевидно. Элла точно все видит. Даже я смог бы без труда прочесть горе на своем лице.

– Джон. Это совершенно нормально.

Нормально?

– Вы пережили травму. То, что вам требуется время, чтобы адаптироваться и принять новую реальность, – нормально.

Мне так не кажется.

– Вы ищете его. Почему? Вы хотите ему что-то сказать. Что-то, чего вы сказать не успели. Вы ищете его, чтобы подвести черту. Это вполне ожидаемо.

Она так уверена. Почему? Что я так и не смог сказать?

– Попробуйте поговорить с ним, Джон.

– Но он, – умер, хочу сказать я, но не могу. Не могу. Только не опять. Изо всех сил сжимаю переносицу. – Не могу.

Наглая ложь. Ты говоришь со мной постоянно.

Этого ей лучше не знать. Иначе она точно упрячет меня в психушку.

– Попытайтесь, Джон, – она откидывается на спинку кресла. – Просто попытайтесь.

Что, прямо сейчас? Здесь? Вслух?

– Что вы хотите ему сказать?

Что я хочу тебе сказать? Не знаю.

– Почему ты это сделал? – смотрю ей в лицо в поисках одобрения. Как в школе, у доски: учитель знает ответ, а ты – нет. – Почему ты так со мной поступил?

Она приподнимает бровь. Ответ неверный. Ладно.

Закрываю глаза, пытаюсь представить тебя. Это легко. Ты всегда здесь, просто стоишь за дверью или за шторой. Ты так близко. Всегда.

Мы в такси. Лестрейд стоит снаружи, вокруг шатаются полицейские. Смеются, достают телефоны. Делают фотографии, кто-то, кажется, снимает видео. Тебя погрузили на заднее сиденье волоком, подхватив под мышки. Таксист, похоже, напуган.

– Все в порядке, – уверяю его я. – Все в порядке, он в норме. Просто… нет, ничего. Он в норме. Легкий наркотик. Его не вырвет, – надеюсь, насчет этого я не соврал.

В такси тебя запихивают без особого почтения, но я поддерживаю твою голову. Ты почти в отключке и все равно пытаешься сжать пальцы. Как будто хочешь ухватиться за остатки сознания и удержать их. Я понятия не имею, что эта женщина тебе вколола. Могу только надеяться, что это не вызывает привыкания. Лестрейд заталкивает в такси твои ноги, я укладываю тебя головой к себе на колени. Слышу щелчки телефонных камер, обвожу всех недовольным взглядом. Теперь точно пойдут разговоры. Ты свернулся у меня на коленях, моя рука на твоем плече. Прошу Лестрейда получше устроить твои ноги, убедиться, что ступни не соскользнут, и их не прищемит дверью. Второй рукой поддерживаю тебе голову, пальцы зарылись в волосы. Чувствую, как бешено стучит твой пульс. Что же за дрянь она тебе вколола?

– Шерлок, все хорошо, – говорю я, хотя ты почти наверняка меня не слышишь. – Мы едем домой. Все в порядке. Я приведу тебя в норму.

Лестрейд захлопывает дверь. Снаружи смеются. Неважно. Тебе все равно, что они подумают. Одергиваю твой пиджак, похлопываю тебя по ноге.

– Обнаженная женщина со шприцем, – говорю я. – Такое сложно предвидеть. Она умная, как и ты. И стащила твое пальто. Тебе она нравится? Ты ей, похоже, да.

Даже не знаю, почему продолжаю говорить.

– Да, думаю, тебе она понравилась. Точно. Уверен, она еще вернется, – стоит это сказать, как внутри что-то обрывается. Как будто я вдруг стал чужим. Как будто появление Ирен все изменит. Сам не знаю, почему. Я же просто твой друг. Не более. Ирен, да. Глажу тебя по волосам, слушаю твое дыхание.

– С тобой все будет хорошо, – говорю я. Читать: «со мной».

Что же я хочу тебе сказать? Твоя голова у меня на коленях, смотрю на твое лицо. Веки подрагивают – ты все еще борешься. Что я хочу сказать?

Перевожу взгляд на Эллу.

– Не знаю.

– Вам нужно это понять, Джон.

Киваю. Похоже, так и есть.

========== Глава 7: Хороший друг ==========

Хорошая черта Майка Стэмфорда, ну, одна из них, – его не напрягает, что мы сидим и поедаем ланч молча. Это все, на что я сейчас способен: сидеть в парке, на скамье, с кофе и сандвичем в руках. А он просто будет находиться рядом, как и сейчас, и не произнесет за весь час ни единого слова.

Он знает, что я потерял. Он хороший друг. Я это ценю. Он не задает вопросов, и он знает, что Шерлок не прохвост.

Где-то неподалеку пекут хлеб. Чувствую его запах и вспоминаю. Как будто мы все еще там, Шерлок и я, в руках у нас по чашке кофе. Дартмур. Я знаю, что Майк не будет возражать, так что даже не пытаюсь остановить поток воспоминаний.

В глубине дома остывает вытащенный из печи горячий, свежий хлеб. Его ароматом пропиталась вся гостиница, даже в нашем номере витает слабый, едва уловимый запах. Он чувствуется, едва только стоит войти, этот аромат. Сладостно-горькое воспоминание. Ноющее сердце. Гнев. Обида. Привязанность. Покой. Даже любовь. Все в одночасье. Так я это помню.

Любовь? Да. Любовь. О, прекрати. Это другое.

Что ж…

Номер с двумя кроватями. Два прозрачных витражных окна. На полу – плетеный ковер. Пурпурные тюльпаны в вазе на комоде. Полосатые плотные шторы. Помню, что в тот момент, когда ты ставишь чемодан поверх покрывала, я не могу поверить в собственное везение. Ты никого к себе не подпускаешь, но ты готов спать со мной в одной комнате. Даже в одной постели. Иногда.

Ты ставишь чемодан на кровать, отпускаешь язвительное замечание по поводу вида из окна, мы уходим. Забираю ключ. Владелец гостиницы считает нас парой, я с ним не спорю.

Он не до конца неправ, вот в чем дело. Он просто не до конца прав.

Я провожу в этой кровати, в этой комнате долгие часы. В одиночестве. Я зол. Точнее, обижен. Из-за этого мои воспоминания об этой кровати, об этой комнате слегка отравлены. Запах свежего хлеба и ноющее сердце навеки сплелись воедино. Я не сплю, я пялюсь на трещину в потолке. Жду, что ты откроешь дверь и сонно на меня взглянешь. Сначала откроешь рот, а потом попытаешься найти правильные слова. Я уже видел это выражение лица. Простить тебя, когда ты пытаешься найти, что сказать, так легко. Так просто. Ведь слова для меня не важны, да ты и сам это знаешь.

Я лежу в той кровати, жду твоего возвращения, жду, когда ты откроешь рот и попытаешься сказать, что ты неправ. Потому что ты и был неправ.

Мы же были друзьями, так? Разумеется, были. И не говори, что не были. Я уже однажды совершил эту ошибку, и не собираюсь ее повторять. Ты не лгал мне, Шерлок, а я не лгал тебе.

Но в ту ночь ты так и не возвращаешься. Почему? Мы бы быстро покончили с этим вопросом. Ты бы сказал «извини», я бы ответил «проехали», и на этом все. Чем дольше я лежу здесь, тем больнее мне становится. Возникает чувство, что ты меня избегаешь. Из-за этого твои слова начинают казаться правдой.

Кажется, верно, что пробыв столько времени Его соседом, регулярно выслушивая в свой адрес «идиот», на Него уже попросту невозможно обидеться, что бы Он ни сделал, что бы ни сказал. Кажется, что уж к этому-то времени я должен был обзавестись непробиваемой шкурой, и это так. Я обзавелся. Но, желая причинить боль, Он точно знает, куда бить.

Просто у Него редко возникает такое желание. На самом деле, почти никогда. Но тогда, в Дартмуре, с бокалом скотча в руке, Он точно этого желает. И действует.

Майк кашляет, прикрыв рот рукой. Улыбается мне и снова утыкается в газету. Абсолютно и полностью принимает мое молчание.

Проще будет начать все сначала.

Ставлю сумку на покрывало. Нас только что проводил до номера владелец гостиницы. Точнее, его «друг», как выяснилось. Я бросаю сумку на первую кровать, как заявляющий на нее свои права школьник – моя у двери. Ты кладешь чемодан на другую, у окна. Судя по взгляду, твои мысли сейчас блуждают где-то далеко. Ты думаешь, анализируешь. Тебе не терпится отсюда уйти, мне не терпится последовать за тобой. Говорят, где-то здесь есть хаунд. Хаунд? Почему нет? Ты загорелся энтузиазмом. Уцепился за необычное слово. Я бы на него и внимания не обратил. Мне бы и в голову не пришло, что это может быть подсказкой. Я тоже загорелся.

Хорошо иногда ненадолго выбраться из Лондона. Славное местечко, кстати. Приятная деревушка. Свежий воздух. Славно. Я забронировал номер. Один на двоих. И что с того?

– Мы не пара, – сказал я ей.

– Нет, пара.

Господи, Ирен, уймись уже. Серьезно.

Мы иногда останавливаемся в одном номере, в этом нет ничего необычного. Несколько раз даже спали в одной кровати, не на Бейкер-стрит. Если не было иного выхода. Я почти всегда говорю, что посплю на полу, но Он просто смотрит на меня своим фирменным взглядом. Полное недоумение. С чего бы мне такое предлагать? Чего ради? Это никоим образом не проявление заботы. Я могу спать рядом с Ним в постели, могу – на полу, могу – в жутко неудобном продавленном кресле, какие обычно стоят в номерах, – Ему все равно. Я – как еще одна подушка, или не в меру дружелюбный хозяйский кот, или брошенное поперек кровати пальто. Я просто дополнительный груз. Не больше. Просто тело в постели рядом, даже ни капли не интересное.

Так что, когда я слышу – а слышу я это часто – «Принесу свечу, чтобы было романтичней» или «Извините, но у нас нет свободных двуспальных номеров», или «А ваш храпит?» и прочее в том же духе, мне тут же нестерпимо хочется указать, что все не так, как подумали. Потому что это правда не так. Да, я мужчина нормальной ориентации (как будто еще остался хоть кто-то, верящий в это), но причина желания внести ясность кроется вовсе не в этом. А в том, что с равным успехом на моем месте в Его кровати может оказаться набивная кукла или набор молотков для крикета. Нет там и проблеска интереса. Ни искорки. Мой труп и то вызвал бы больше любопытства.

Так что на этот счет во мне сильно заблуждаются в лучшую сторону.

Это успокаивает. Я знаю, какое место занимаю рядом с Ним. Так что мне не нужно об этом задумываться. Поэтому мы спокойно можем спать в одном номере, понимаете? Или в одной кровати. Потому что это ничего не значит. Проще простого карандаша.

Я Его друг. Он мне доверяет. Я о Нем забочусь. У нас уговор. Иногда мы спим в одном номере. Иногда и в одной кровати. Но наутро я не просыпаюсь разбитым, вот и все, что из этого вытекает. Неужели настолько непонятно? Ведь нет, в самом деле. Наша помешанная на сексе культура диктует жесткие правила: два человека, испытывающие друг к другу хоть малейшую привязанность, попросту обязаны стать любовниками. Стоит только захлопнуть дверь, как одежда тут же летит прочь, – вот обычный воображаемый сценарий. Но это не так.

Да, признаю, одетым Он не остается. И в Дартмуре Он тоже снял все лишнее, по крайней мере, во вторую ночь. Не в первую. Он все аккуратно развешивает, тщательно складывает брюки, начищает туфли. Он крайне щепетилен в этом плане. Это очевидно. И выглядит Он всегда на отлично. Даже в той дурацкой шляпе. Он надевает самую щегольски выглядящую пижаму, какую только можно представить. Он невинен, Ему и в голову не приходит, что в том, что мы спим в одном номере, а то и кровати, может быть какой-то подтекст. Частная школа, детская привычка – я не знаю. И кстати, возвращаясь к тому вопросу: Он не храпит. Иногда я не уверен, что Он вообще спит. Он просто лежит, дышит и почти не шевелится. Вот и все.

В Дартмуре мы не спали в одной постели. В этом не было нужды. Нам дали номер с двумя отдельными кроватями. Оно и к лучшему.

Снимать отдельный номер только ради того, чтобы защитить свою репутацию натурала, обошлось бы неоправданно дорого, разве нет? Это попросту смешно. Нам не нужны два номера. Так что я решил: а кому какое дело, если мы снимем один? Мне наплевать, что там подумают, честно. Нет, правда. Мне нет дела. Кому-то нравится считать нас парой? Вперед. Думайте, что хотите. Наслаждайтесь. Мне плевать.

Но мы – не пара. Ты лежишь рядом со мной так, как если бы был в кровати один. Невинен, вот именно. Никакого внутреннего конфликта, никаких споров с самим собой, никакого соблазна. В этом плане я тебе не интересен. Был бы – так давно бы уже это понял.

Неужели?

Да, разумеется. Точно бы понял. Я же не идиот.

С чего ты это взял?

Вот интересно, все когда-то сказанные тобой слова так и будут вечно крутиться у меня в голове? Ты что, до конца моей жизни будешь отвечать на всплывающие в моем мозгу вопросы? Ехидная реплика в ответ на любую мимолетную мысль. Так теперь будет всегда?

Я знаю, почему ты сорвался, почему заказал скотч. Знаю. Я почувствовал то же самое – ужас. Видеть то, чего на самом деле нет. Я знаю, каково это. Но чего я так и не могу понять: почему, испугавшись, первым же делом после заказа выпивки ты сообщил мне, что мы не друзья. Это что – приступ честности? Или на долю секунды соскользнула твоя броня, дав крохотный намек на то, что я на самом деле не знаю ничего о том, что творится в твоей голове, не знаю тебя настоящего? Что я не узнаю этого никогда?

Что ж, в итоге оказалось действительно так. Я понятия не имел, что ты это сделаешь. Никакого.

– Я знаю тебя настоящего, – говорю я тебе. Мы уже снова на Бейкер-стрит. Я смотрю в окно, ты сидишь за столом. Слухи все множатся.

– На сто процентов? – спрашиваешь ты, как будто бросая вызов. Как будто это невозможно. Невозможно узнать тебя настолько хорошо. Как будто хочешь внушить мне мысль, что я могу ошибаться, что ты – обманщик, подделка. Ты эту цель преследовал? Поэтому заявил, что мы не друзья? Потому что уверен, мне никогда не светит понять тебя до конца, тебя и твой чертов сложный великолепный разум, твое серое вещество? Тебе было нужно, чтобы я считал тебя прохвостом, чтобы избежать дальнейших трудностей? Господи. Слишком много предположений.

– Я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось, – говоришь ты. Но это уже другое воспоминание. Это что-то вроде извинения, седьмого или восьмого подряд. Не только за те слова у камина, но и за то, что позже ты запрешь меня в проклятой лаборатории и будешь наблюдать, как я от страха теряю рассудок. Когда ты это говоришь, я еще не знаю о предстоящем эксперименте. Я тогда не сложил два и два. Но уже тебя простил. Ты должен был это понять. Я уже прекратил на тебя злиться.

– Я скорее умру, чем допущу, чтобы с тобой что-то случилось, – это ты мне тоже говоришь.

Игра контрастов, радость и боль – этот номер, эти воспоминания. Все связалось в один тугой узел. Чуть потянет свежевыпеченным хлебом, и вот я здесь. Радостное предвкушение утром, мучительная ночь в одиночестве, рана в груди, сначала крохотная, все разрастается и разрастается, а потом – ночь вместе, и ты сидишь на кровати рядом со мной, ты говоришь, и раны мои затягиваются. Затягиваются от твоих слов.

Оказывается, слова все-таки для меня важны. Действительно важны.

Я отправляюсь в кровать полностью измученный. Наркотик и пережитый ужас меня вымотали. Завтра мы едем домой. Все закончено, ты распутал дело. Все, конец. Мы проснемся утром, позавтракаем и уедем. Мне хочется записать все сейчас. Дело выдалось интересным, я уже предвкушаю комментарии в блоге. Но голова гудит, и все, что мне нужно, – спать. Ты весь вечер бросаешь на меня странные взгляды. Сил анализировать их у меня нет. Ты испытываешь сожаление, искреннее сожаление. Не только за брошенные тобой слова, как я теперь понимаю. Но тогда я этого не знал.