Текст книги "Скитальцы Северных Пределов. Летопись 1 из эпопеи "Последние герои Средиземья" (СИ)"

Автор книги: george_george

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Пытался хоббит (осторожно, этак) выяснить у матушки, что за «странные тени» видела она в ночь «смерти» Старика. Но та лишь отмахивалась:

– Ох, не помню уже, сынок… Может, просто привиделось. Помню лишь, что ночь была лунная… А может статься, дым низко клубился или туман набежал…

Фридерик, естественно, этому не поверил, но настаивать не стал.

Так и жил наш молодой человек, всё реже задумываясь о странной Книге, и всё реже вспоминая данное Старику обещание, пока не настала весна 3911 года по Л.Х. или 2492 год по Н.Л…

Год 2492 вошел в Историю Средиземья как «год черной чумы». Говаривали, что беда пришла откуда-то с Востока. Что занесли ее на благодатные земли Великого княжества орды степовиков, не прекращавшие свои опустошительные набеги на приграничные уделы Восточного Гондора. Именно в Руне, в конце зимы, вспыхнула убийственная эпидемия, унесшая тысячи жизней. А вскоре напасть перекинулась и на соседние княжества…

Не миновала она и Залучья. Вначале, как всегда, поползли слухи, что в Южном уделе объявилась неведомая хвороба. Затем стали перешептываться, что, мол, целые хутора сгноила чужеземная зараза. Но вскоре хворь перекинулась на прочие Уделы, и тут стало не до разговорчиков. Невиданный доселе мор косил всех подряд, но особенно стариков и тех, кто поближе к преклонному возрасту.

Более прочих пострадал Бринбурн и его окрестности – там хоббиты жили, как нигде, кучно. Менее других досталось Выселкам. Но всё равно, счет почившим от проклятущей хворобы шел на сотни. Бруски (от Нижних до Верхних) также схоронили немало соплеменников… Много, ох, много слез пролилось весной того, памятного года…

Не минула беда и подворья Фридерика. В самом начале апреля захворала, а спустя несколько дней померла матушка, Эмилия Брускинс. Не прошло и недели, как не стало тетки Азалии (говаривали, правда, что старуха Жебреница померла не от иноземной заразы, а от своего, преклонного возраста, но – какая разница!). Молодого же хоббита болезнь, странным образом, не тронула.

Так – неожиданно! – Фридерик остался один.

Похороны матушки прошли тихо… Мало кто пришел проводить Эмилию Брускинс в ее последний путь – у всех своих неприятностей хватало.

Некоторое время после матушкиной кончины Фридерик почти не покидал своего дома, тыняясь из угла в угол, предаваясь унылым воспоминаниям и проклиная этот несправедливый мир последними словами. На вторую неделю (уж после похорон тетки Азалии) он как-то взял себя в руки. Не потому, что от природы был крепким малым (скорее, наоборот), а потому что домашняя животина блеяла, кудахтала, хрюкала, крякала, то есть требовала внимания и хотя бы элементарной заботы. Весенняя травка вовсю уж зеленела на окрестных лужках, а значит, следовало распахивать огород и готовить молодую поросль к посадкам.

Ранее всем этим занималась матушка. Теперь же все заботы о собственном хозяйстве свалились на плечи молодого человека. Фридерик растерялся. Тем более, что возиться в земле он, ох, как не любил. Но что поделаешь? А вот как совместить домашнее хозяйство с единственным заработком – пасти отару соседских овец, Фридерик просто и представить себе не мог!

Впрочем, вопрос сей разрешился как нельзя более банально.

В один пригожий день на подворье заявились Хуко Брускинс со своим сыночком. Пэтти был трезв, но постоянно косил глазами куда-то в сторону. Папаша, наоборот, был необыкновенно любезен и разговорчив. Разглагольствовал о погоде, о ценах на молоко, жир и прошлогоднюю пшеницу (короче говоря, ни о чем). А также о том, что с приходом теплых деньков хворь постепенно утихает (оно и понятно – ведь схоронили чуть не каждого третьего в Уделе!).

Фридерик лишь молча слушал, глядя исподлобья на непрошенных гостей. В дом зайти не пригласил, потому как о цели визита догадался сразу: уж несколько дней по Люберии и Срединкам бродили упорные слухи, что виной нынешним невзгодам есть не кто иной, как именно Фридерик. Это он приютил (вопреки Закону!) незнакомца, да еще и «громадину»! Оттого и хвороба нынче свирепствует по всему Уделу! Все напасти – от чужаков, кому ж это неведомо!

Подобные обвинения были абсурдны донельзя! И молодой хоббит не удивился бы, когда б выяснилось, что эту глупость в полупьяном бреду высосал из пальца сам Пэтти, что понуро стоял нынче посреди двора, отвернувшись в сторону. Но хоббиты, как известно всем, очень уж охочи до всяких слухов да сплетен, воспринимая их куда более серьезно, чем прочие народы и народцы.

– Короче! – не очень-то любезно прервал излияния своего дальнего родственничка Фридерик. – Говорите, зачем приперлись и выметайтесь со двора!

– Ты того-этого… Не груби! – взвизгнул Хуко. – Мы к нему с миром, можно сказать, пришли, с самыми лучшими намерениями… А он – на тебе – вон со двора!

– Ладно, – согласился Фридерик. – Неправ… Извините…

– Так-то лучше… – Хуко искоса глянул на сутулую спину своего отпрыска. – Короче говоря, ты на нас, сынок, не серчай!..

– Какой я вам сынок?

– Не важно… Мы тут ни при чем!..

– А яснее можно? – поинтересовался Фридерик.

– Можна… В общем, пасти отару в ентом году будем мы с Пэтти. Так округа решила! Но ты на нас зла не держи, мы тут ни при чем! Может, на следующий год…

– Ясно, – процедил сквозь зубы Фридерик, резко развернулся и скрылся в доме, грохнув дверью так, что остатки штукатурки посыпались со стен.

– Ты на нас-та зла не держи! – донеслось со двора.

– Да пошли вы!.. – в сердцах воскликнул хоббит и рухнул ничком на незастеленную кровать. «Вот и славненько, – подумал он, – по крайней мере, одной проблемой стало меньше. Буду заниматься своим хозяйством! Вот только жить на что? Денег, что остались в матушкиной схованке, хватит ненадолго… Если быть бережливым (очень бережливым!), то до ближайшей зимы, пожалуй, хватит. А там что-нибудь придумаю… Чертовы родственнички! Нашли же времечко урвать малость со своего же, с близкого! Чтоб вам…»

Поостыв немного, Фридерик вышел во двор и присел на крылечке. Лежавшая до того в тени сарая Альфа подошла к хоббиту и вопросительно глянула ему в глаза, беззвучно открыв и закрыв зубастую пасть. Тот рассеяно протянул руку и потрепал псину по лобастой голове.

– Вот видишь, – промолвил задумчиво Фридерик, – остались мы одни-одинешеньки… Никому-то мы не нужны… Глядишь, скоро от нас самих сторониться начнут, как от чумы! Так-то!

Хоббит вздохнул. Унывать, впрочем, он не собирался. Еще такого не бывало, чтобы хоббит помер с голоду!

Прошел месяц, и в гости пожаловал Ози Брускинс, дальний родственник Фридерика, считавший себя дядей молодого хоббита. Был он тяжеловат, громогласен, ругался вовсю (особенно клял главного бездельника, Верховного Старосту). Выпустив таким образом пар, он обнял племянничка за плечи и спросил:

– Ты ведь меня, поди, и не помнишь?

– Ну, почему же, помню… – соврал Фридерик.

– Врешь! – тут же заявил дядя. – Ты еще совсем мальцом был, когда я последний раз у вас гостевал. Впрочем, не важно… Извини, так уж получилось, что после нелепой смерти твоего папаши я ни разу вас не проведал…

– Это из-за матушки? – догадался Фридерик.

– Верно, племянник… – Ози сокрушенно развел руками. – Эмилия, хоть и была доброй женщиной, но при этом стерва была редкая!.. Ох, прости! Знаю, что не следует дурно отзываться о покойниках… Короче говоря, не сложились у нас с ней отношения, совсем не сложились…

Некоторое время оба неловко молчали. Наконец, Фридерик спросил:

– А каким был отец?

– Отец? Ах… Он был мечтателем! Выдумщиком! Мог целый день просидеть в своем доме, рисуя какие-то карты-схемы, вместо того, чтобы копаться в огороде. Даже пробовал писать! Знаешь, у него неплохо получались стихи, баллады! А сколько песен и сказаний он знал!.. Но после его смерти твоя матушка сгребла все бумаги отца в кучу посреди двора и сожгла! Так вот…

Фридерик глубоко вздохнул. «Странно, – подумал он, – что эта участь не постигла Алую Книгу. Похоже, рука не поднялась у матушки».

– Вот, что я тебе скажу, племянник, – продолжил после небольшой паузы Ози, – жизни у тебя здесь не будет! Поверь мне! Продавай-ка ты свое поместье! А не продашь – бросай всё к чертям собачим да перебирайся к нам на Выселки! Чтоб там не говорили, но мы одна кровь… Приезжай, когда надумаешь! Найти меня легко – на Выселках всяк собака знает! Поживешь год-другой… Работы на всех хватит! Увидишь – люди там другие, не то что твои местные р-родственнички, которые спят да видят, как ближнего объегорить, да на чужом горе нагреться… Построим тебе подворье – сам место выберешь! Обзаведешься семьей – девки у нас славные, работящие, не то, что здесь! – и заживешь правильно, достойно, как и положено хоббиту!

– Ох, спасибо, дядя, – со слезами на глазах произнес Фридерик. – Я подумаю…

– Подумай, да не медли! – напутствовал племянника «дядя», дружески похлопав молодого хоббита по плечу.

Недели через две после того наведались в гости Мерик с Томми. Звали с собой в Редколесье – там о хворобе и не слыхивали! – но Фридерик только руками развел:

– На кого ж я хозяйство-то оставлю?

Дядина идея с переездом на Выселки была подвергнута тщательному анализу и признана достойной внимания. Более того: договорились, что друзья помогут Фридерику перевезти нехитрый скарб к новому месту жительства. Но этим решили заняться ближе к осени…

Незаметно – скучно! – прошла большая часть лета…

Проклятущая хвороба вроде как отступила, прихватив с собой на тот свет, видать, всех кого намеревалась. С соседями Фридерик практически не общался. Впрочем, нельзя сказать, чтобы те сторонились именно молодого хоббита. Напуганные свалившимися неизвестно откуда на их головы бедами, хоббиты сторонились друг друга, отчего торговля и трактиры пришли в заметный упадок. Надо надеяться, ненадолго…

К концу лета Фридерик уж совсем свыкся с мыслью о неизбежности своего переезда на север, в Выселки. Денег, что остались после матушки, хоббит старался не тратить. Держал, что говорится, на последний день. Но жить ведь на что-то было нужно! Пришлось понемногу распродавать свое хозяйство…

Коз никто в округе брать не захотел. Пришлось мотаться аж в Златополье и там продать их Брюховичам почти за бесценок. Овец же «со скрипом» забрал Отто Булкинс, дела которого последнее время шли из рук вон плохо. Его же Фридерик попросил подыскать (не задаром, естественно) покупателей на свое подворье. Небольшое стадо уток Фридерик отогнал в Срединки и просто отдал первым попавшимся селянам. Поголовье кур медленно редело – хоббит был непрочь время от времени побаловать себя сытным, хоть и не очень жирным бульоном.

Первыми «на смотрины усадьбы» пожаловали Хуко Брускинс со своей пышной и сварливой женушкой Порфенией – скупердяйкой редкой. Всё придирчиво обсмотрели (будто ни разу не видели!), поковыряли гвоздем старую штукатурку, постучали по деревянным балкам. Залезли даже на сеновал, перевернув всё прошлогоднее сено вверх дном, и особенно тщательно замерили огород. С тем и удалились – «надо бы подумать!»

Приехала на двуколке вдова Памела Барсукс. Мужа ее – «старожилу» трактира «У Люберии» – схоронили еще ранней весной. Ничего не ковыряла, никуда не залазила. У Фридерика сложилось такое впечатление, что прибыла почтенная вдова с единственной целью – малость посплетничать. Но молодой хоббит был хмур и немногословен. Потому, вскоре гостья отбыла восвояси, заметно обиженная холодным приемом.

Следующим заявился уездный шарриф Мэтью Дудстон. Впрочем, покупать подворье он не собирался. Цель визита была куда как банальна – оброк, что следовало собрать к очередному путешествию Верховного ко двору князя (Фридерик уж и не помнил, когда последний раз посещал их с матушкой престарелый шарриф). Оглядев сиротливое подворье, старик присел на крылечке, раскурил трубку и долго сетовал на неблагодарную судьбу: «Вот, велели собрать столько-то да столько-то, а где ж его взять? Кто повымер, кто подался в соседние Уделы». После лишь сплюнул и медленно поковылял восвояси…

Последним желающим прицениться оказался Розик Брендизайк, приехавший с двоюродным братом Франко из дальнего Пересечья. Причина была простой: замучила братца последнее время жизнь в Южном Уделе. Уж многовато разной мерзости развелось в тех местах. В Диких оврагах, что совсем поблизости, расплодились волки – житья нет от ненасытных хищников. Но очистить от них местные угодья нелегко: овраги глухие, сплошь заваленные буреломом, народ ходить туда побаивается. В Муторном озере, опять-таки, завелся не то змей, не то дракон водяной какой-то. Рвет сети, лодки переворачивает… Вот и решил Франко перебраться в более спокойные места.

На осмотр подворья братья много времени не потратили.

– Вот что я тебе скажу, Фридерик, по старой дружбе, как говорится… – похлопав хоббита по плечу, заявил Розик. – Никто твое подворье не купит! Уж если браться за дело по-хозяйски, всё это надо снести до основания и отстроить заново. Был бы твой дом в городе, аль где-то поближе к тракту, может, ты его и продал бы. А так… Земли свободной нынче – после проклятой хворобы – ох, как много гуляет. Стройся где хочешь! Хошь – в долине Мутной, хошь – в низовьях Игристой. Там земли плодородные, леса, озера опять-таки…

– Сам понимаю, – вздохнул Фридерик. – Кому захочется жить на краю света?

– Ты не обиделся на мои слова?

– Чего уж там… – хоббит пожал плечами и начал свыкаться с мыслью, что родное подворье так и останется заброшенным и позабытым после его ухода.

Кончилось лето, миновала уж средина сентября (точной даты хоббит не запомнил – а жаль!), когда Фридерик решился, наконец-то, отправиться в недальний поход. Тянуть далее было некуда. Всё, что можно продать – было продано. Бедолаги-куры были съедены, огород убран, матушкин дом давно заколочен (последнее время он жил в домике отца), походный мешок наполовину собран. Кроме многих нужных и полезных вещей на самом дне его покоились две рукописи: любимая с раннего детства «Алая Книга Западных Пределов» и загадочная Книга Старика.

День близился к концу, и солнце уже готовилось скрыться за снежными вершинами гор…

Фридерик угрюмо оглядел свое опустевшее подворье. В свете уходящего дня оно казалось разоренным. Но прежде чем навсегда покинуть родные места, следовало – как положено добропорядочному хоббиту! – кое-что сделать.

Фридерик достал заблаговременно припасенную бутылку «собрицы» и, потрепав по голове возлежащую на крыльце Альфу, направился вначале к могилке матушки, а затем к каменному холмику, что приютился неподалеку от Магнитного камня. Альфа уныло плелась следом за хозяином…

Торопиться было не к чему, да и незачем – каждый хоббит знает, что отправляться в путь-дорогу лучше всего на ночь глядя. Идти легче, да и соседи меньше будут судачить… И потому Фридерик поудобнее устроился на небольшом округлом валунчике, пару раз приложился к горлышку и раскурил отцовскую трубку. Махра, конечно же, не лучшее из того, что приходилось курить хоббиту – но в нынешние, худые годы он и этому был рад.

– Вот как странно-то жизнь складывается… – рассеяно произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, и разглядывая первые звезды, что начали проступать на еще светлом небосводе. – Кто ж мог такое подумать? Если бы кто-нибудь сказал мне пару лет назад, что останусь я совсем один, даже словом не с кем перемолвиться – не поверил бы! Эх… Да ладно! Может и не так уж всё плохо! Устроюсь на новом месте, а там гляди – уже и жениться пора!

(Как всем известно, женятся хоббиты поздно по человеческим меркам. Испокон веков считалось, что «правильный хоббит» должен всласть «нагуляться», чтоб остаток своих дней посвятить семье…)

– И свое обещание, будь уверен, я выполню! – покосившись на каменный холмик, покрытый разноцветным лишайником, продолжил Фридерик. – Следующей весной… Ну, может быть, через годок отнесу я твою Книгу на север! Возьму с собой Альфу… Может быть, Мерика с Томми…

Фридерик хлебнул еще пару глотков из полупорожней бутылки. Затем поставил ее меж камней и стал раскуривать потухшую трубку. Собака, лежавшая неподвижно до сих пор у его ног, беспокойно пошевелилась, поднялась и, беззвучно открыв и закрыв слюнявую пасть, положила голову на колено хоббиту. Красные глаза смотрели на Фридерика внимательно и укоризненно. Тот лениво потрепал псину по голове.

– Жалко, конечно же, что ты не… – Фридерик неспешно затянулся, шмыгнул носом и закончил фразу: – …можешь говорить, Альфа!

– Ево савут Сааи! – раздалось рядом…

Фридерик, естественно, вздрогнул, резко вскочил на ноги и, уже понимая всю глупость своего поступка, огляделся по сторонам. Рядом никого не было! Лишь здоровенная, черная псина сидела у его ног, и всё так же, не мигая, глядела ему в глаза.

– Ты?.. – ошарашено промолвил хоббит, уставившись на собаку широко открытыми глазами.

– Да… – псина лениво зевнула.

– Ты можешь говорить? – изумленно воскликнул Фридерик. – О, нет! Этого еще не хватало! Я, наверно, медленно схожу с ума от одиночества…

Он неуверенно вновь уселся на валун и, обхватив голову руками, некоторое время бесцельно раскачивался из стороны в сторону, повторяя:

– Я схожу с ума, я схожу с ума…

– Не скуи… – произнесла псина.

– Что? Я не скулю… Чёрт возьми! Да я не знаю, радоваться мне или нет! Погоди! А почему же ты раньше не разговаривала?

– Ты… не асешал!

– Я не разрешал… – повторил Фридерик. – Понятно… Вернее, ничего не понятно! Ведь собаки не разговаривают! Значит, ты не обычная собака… Может быть, ты волшебная собака? Значит, волшебство всё-таки сохранилось в нашем мире! А может быть, ты, вообще, не собака?

– Мошет… – согласилась Альфа, и глаза ее на мгновение озарились красноватым светом.

– Кто же ты? – воскликнул хоббит.

– Патом… Не сее…шас…

К этому моменту Фридерик уже сообразил, как общается с ним странная псина. Клыки собаки были плотно сжаты, но отвисающие губы забавно шевелились. Альфа произносила человеческие слова, втягивая в себя воздух!

– Так кого же зовут Са-аи?.. – спросил ошеломленный хоббит.

– Саа… и! – поправила псина.

– Ах, Саари… – догадался Фридерик. – Так кого так зовут?

– Стаика…

– Старика? Ага… Но почему ты решила, что именно так его и зовут? Ты его знала раньше?

– Похо…

– Плохо, но знала… Вот как! – Фридерик вновь обхватил руками голову и задумался. – Что же получается? Ты не совсем собака, а может быть, и не собака вообще… Ты можешь говорить, если я разрешу… Ты знала волшебника раньше, но плохо… Ну, и что из этого следует? Конечно, мне будет веселей в дороге, если мы сможем хоть как-то общаться, но что мне с тобой делать?

– Нисехо… Ухоти!

– Уходить? Я и так ухожу! Сегодня же уйду. Ты ведь пойдешь со мной?

– Нет… Ухоти сосем!

– Что значит «совсем»? Ты имеешь в виду, уходить из Залучья? – предположил Фридерик. Альфа несколько раз закрыла и открыла пасть, что, вероятно, соответствовало человеческому кивку головой.

– Но зачем?

– Книха… – произнесла она.

– Книга? Да, я всё помню! Я обещал Старику, что отнесу его Книгу в загадочную башню, что зовется Тархан-Соэль. Я успею…

– Нет вемени! Они сдесь!

– Кто? Кто – здесь?

– Аг… янись!

Пытаясь проследить за направлением взгляда собаки, Фридерик медленно повернул голову в ту сторону, где находилось его осиротевшее подворье, и обомлел…

Ночь уж давно опустилась на окружавшие небольшую долинку холмы. Звезды горели вовсю, но луна только-только взошла на востоке и казалось, ее красноватый диск еще не оторвался от земли. И на фоне этого неясного, кровавого полумесяца хоббит вдруг отчетливо увидел призрачные тени, что стремительно неслись в его сторону.

– Что это? – невольно воскликнул донельзя перепуганный Фридерик, узнав видение.

– Сме…ить! – прошипела за его спиной Альфа.

…Девять призрачных всадников на вороных скакунах! Звездный свет играет в черных доспехах, мерцают в кровавом свете обнаженные клинки… «Ты – наш! – услышал Фридерик. – Мы нашли тебя!»

Страх мертвой хваткой вцепился в хоббита и он, не помня себя, вскочил на ноги. Но тут до его слуха донесся многоголосый, нечеловеческий вой, от которого по спине его побежали мурашки, лоб покрылся капельками холодного пота, а конечности одеревенели. Он только дико вытаращил глаза и раскрыл рот в безмолвной надежде позвать на помощь… Да так и остался стоять с разинутым ртом. Призраки же неумолимо приближались, и мерцающие мечи были нацелены прямо в грудь хоббита, а руки в металлических, шипастых перчатках тянулись к его горлу…

И тут Альфа с грозным рыком бросилась под копыта вороных коней; ноги же молодого человека подкосились, и он, рухнув на острые каменья, потерял сознание…

========== Глава 5. Бегство втроем. ==========

Фридерик медленно приходил в себя…

Вначале он почувствовал шершавый язык собаки. Затем вернулись звуки – он услышал свист растревоженных посреди ночи пичуг. Голова звенела, но по сравнению с недавним нечеловеческим воем это воспринималось, как музыка. Всё тело ныло. Хоббит пошевелился и сразу ощутил что-то теплое и липкое на лбу. Вытершись рукавом, он сообразил, что это его собственная кровь.

С трудом усевшись (собака крутилась рядом, но только мешала), он поневоле застонал – болели ребра. Он не сразу припомнил, что же произошло, и еле слышно произнес:

– Проклятье… Что это было? Дурной сон?

– Охотники… – тут же отозвалась Альфа.

– Какие еще охотники?

– Наскулы!

Последнее слово, произнесенное псиной, показалось хоббиту странно знакомым, но в данный момент он не мог припомнить, где его слышал…

– И где они, куда подевались?

– Усли… Но скоо венутса!

– Вернутся… – эхом откликнулся хоббит и, невольно, вздрогнул. – Когда?

– Скоо…

– Скоро… – повторил Фридерик, растирая виски и пытаясь таким нехитрым способом унять головную боль. – Проклятье, что им от меня нужно?

– Книха… – напомнила собака. – Они искали… Они насли…

– Ты думаешь, им нужна именно Книга, и они скоро вернутся? Чёрт! Что же мне делать?

– Беги! Ухоти даеко!

– Бежать? – почесав ушибленный затылок, повторил хоббит. – Наверно, ты права… Мне вовсе не хочется опять встретиться с этой мерзостью! Как ты думаешь, на Выселках будет спокойнее? – Он поймал недоуменный взгляд псины, и понял, что сморозил редкую глупость.

– Понимаю… – Фридерик вздохнул. – Какие уж тут Выселки!?

Хоббит встал и неуверенными шажками, покачиваясь, направился к дому. Но, не успев даже спуститься вниз по склону оврага, он резко остановился и застыл на месте. В доме горел неяркий свет! Со стороны казалось, что кто-то разжег огонь в камине.

– О… нет! – устало произнес Фридерик, и ноги его, в который раз, предательски подкосились, а по спине пробежали мурашки. Между тем Альфа с глухим рычанием бросилась было к дому, но, не добежав до крыльца, успокоилась. Сунув нос в узкую щель под дверью, она громко засопела и завиляла обрубком хвоста. Поняв, что опасности нет, хоббит всё же осторожно приблизился к отцовскому домику и заглянул в распахнутое окно.

– Хвала Единому! – с облегчением произнес он, и на полусогнутых ногах, кое-как, добрался до двери своего жилища. – Как же вы меня напугали, негодники!

Напротив камина, весело потрескивающего поленьями, в отцовском кресле восседал Мерик, закинув ногу на ногу. Томми завалился на постель, попыхивая трубкой. На табурке стояла початая бутылка вина.

– Вы не представляете, как я рад вас видеть! – воскликнул Фридерик. – Как вы здесь оказались?

– Ты посмотри на этого недотепу! – провозгласил Мерик, подымаясь и обнимая друга. – Он ничего не помнит, оказывается! Мы ж договорились, что проводим тебя к дяде… э-э… как там его?

– Ози, – подсказал Томми, вставая и протягивая приятелю руки.

– Точно!.. Договорились, между прочим, что присмотрим, хорошо ли ты устроился. Так вот – мы здесь!

– А это что еще такое, приятель? – вдруг воскликнул Томми и, схватив Фридерика за плечи, резко повернул к свету. – У тебя лицо в крови! Да и бледен ты что-то… Что произошло?

– Поскользнулся… – отмахнулся Фридерик. – Ударился головой о камни…

– Не ври! – заявил Мерик. – Давай, выкладывай! Если на тебя кто-то напал… Сам знаешь, мы им руки-ноги переломаем!

– Никто на меня не нападал, – устало промолвил Фридерик и присел на край кровати.

– Не валяй дурака! – фыркнул Томми. – В жизни не поверю, что ты мог – даже ночью! – поскользнуться и свалиться на какие-то камни! Мерик, подбрось-ка дровишек в огонь, а то прохладно становится! Сейчас мы зажжем свечи, малость нашего бедолагу отмоем да накроем стол. Выпьем-закусим, и он нам всё расскажет!

Но тут Альфа, которая предусмотрительно устроилась поближе к двери, вскочила и, повернувшись к окну, грозно зарычала.

– Нет! – воскликнул Фридерик. Внезапно он почувствовал, как недавний страх вновь волной подступает к горлу. – Надо уходить и поскорее!

– Чего это ради? – Приятели переглянулись и подозрительно уставились на Фридерика.

– Разве вы ничего не видели и не слышали? – неуверенно спросил тот.

– Нет, – пожал плечами Мерик. – Слышали, правда, как твоя собака лаяла… Больше ничего! Может быть, объяснишь, что произошло?

– Не сейчас! – решительно отрезал Фридерик. – Собирайтесь!

И он схватил свой наполовину уложенный мешок, и дрожащими руками стал спешно засовывать в него всё, что попадалось под руки и могло пригодиться в дальнейшем. Друзья же недоуменно наблюдали за ним, не двигаясь с места.

– Может быть, расскажешь всё-таки?.. – неуверенно промолвил Мерик.

– Не сейчас! Не сейчас! – повторял Фридерик, пытаясь потуже завязать разбухший походный мешок.

– Ты что-то понимаешь, Томми? – спросил Мерик, покосившись на приятеля.

– Похоже, кто-то сегодня со-овсем не дружит с мозгами. Так мне кажется…

– И я того же мнения! Что же нам делать с подобными личностями, как ты думаешь?

– Мм… Рекомендуется подобных личностей связывать, чтоб не брыкались, а вслед за тем – принудительно! – вливать в них всем известное и проверенное лекарство… Лекарство, кстати говоря, у нас всегда с собой!

– Вот-вот! – покивал головой Мерик, с хищной ухмылкой приближаясь к Фридерику. Томми заходил с другой стороны. – Вяжем?..

– Прекратите! – отчаянно закричал хоббит. – Вы ничего не понимаете!

– Так расскажи! – в один голос потребовали приятели.

– Не сейчас! – в очередной раз повторил Фридерик и выскочил во двор, на ходу забрасывая за плечо походный мешок и затравленно озираясь по сторонам. Альфа уже крутилась рядом, повиливая обрубком хвоста.

– А камин погасить! – раздался из дома голос Мерика. – А кушанье собрать?..

– А дом заколотить досками, чтоб никто не влез?.. – удивленно воскликнул Томми.

– Плевать! – воскликнул Фридерик и, не оглядываясь, чуть ли не бегом, бросился в сторону Лисьей горы.

– Куда ты? – воскликнул с крыльца Мерик. – Люберия в другой стороне! А как же трактир?..

Фридерик лишь махнул рукой…

Страх, ненадолго отпустивший хоббита, когда он увидел своих друзей у мирно потрескивающего камина в домике отца, вновь вцепился в него мертвой хваткой. Поэтому Фридерик быстро шагал по знакомой дорожке, повторяя про себя «надо уйти как можно дальше, как можно дальше…»

Ночь давно окутала землю, но неяркого звездного света (луна на время скрылась в набежавших с юга облаках) было достаточно, чтобы хоббит не сбился с прохоженной тропы. Где-то позади он слышал голоса друзей, во весь голос поносивших своего приятеля последними словами. Слышал он и тяжелое сопение собаки. По всей вероятности, псина то отставала, присоединяясь ненадолго к плетущимся за ним хоббитам, то вновь нагоняла перепуганного путника. Фридерик же не оглядывался. Невольно отшатнувшись пару раз от подозрительных теней, он достаточно скоро достиг знакомого пустующего загона и стал подыматься вверх по осыпающемуся склону Лисьей горы.

Лишь заприметив впереди перевал, что вблизи самой вершины, Фридерик остановился. Согнувшись под тяжесть походного мешка, он уперся руками в колени и, опустив голову, с минуту восстанавливал сбившееся после стремительного подъема дыхание. Подумал, не подождать ли друзей. Но луна – предательница! – вновь показалась из-за редких облаков. В ее свете хоббит почувствовал себя крайне неуютно и, даже не передохнув толком, ринулся вниз, в спасительную тень оврагов.

Лишь много часов спустя, ближе к рассвету, выдохшись окончательно, он рухнул на холодную землю меж спасительных камней. Невдалеке монотонно шумела речка Игристая…

Сбросив мешок, хоббит прижался спиной к округлому валуну и долго переводил дух, хватая воздух открытым ртом. Потом достал лёжник и, укутавшись, стал дожидаться друзей, раздумывая при этом что же делать дальше. Разводить костер не стал – не было ни сил, ни желания. Веки слипались от усталости, но Фридерик всё же стойко выдержал около часа, пока не услышал знакомое сопение Альфы, а вслед за тем – проклятия, что сыпал в его адрес Мерик. Только тогда он, наконец-то, расслабился и позволил сонливой усталости взять верх над не ослабевающим чувством страха.

Утро давно миновало, когда Фридерик, щурясь от света яркого, полуденного солнца, вылез из-под пропахшего потом лёжника. Про себя отметил, что спал на удивление необыкновенно крепко и ничего дурного за ночь не приснилось. Рядом, свернувшись калачиками и прижавшись друг к другу, мирно посапывали его друзья. Рядом же дымились остатки давешнего костра. Альфа возлежала поодаль, но хоть глаза псины были прикрыты, треугольные уши торчали над тяжелой головой – знать, не спит!

Фридерик вздохнул и направился вниз, к Игристой. Умылся в холодной, прозрачной воде, тщательно отмыв бурые подтеки крови на лбу, и старательно почистил грязную одежду. Возвращаться не торопился…

Мягкое, но уже не летнее солнце приятно согревало кожу. Разлапистые ели, что завладели обрывистым склоном на другом берегу реки, протяжно шумели под набегавшим порывистым ветерком. Шумела и река, несущая к дальнему морю свои чистые, бирюзовые, ледниковые воды меж каменных перепадов и липких валунов, покрытых изумрудными, колышущимися водорослями. Картина была столь обыденной и умиротворяющей, что хоббит, поневоле, позабыл все свои вчерашние страхи. Разве в таком тихом и спокойном мире может случиться что-либо ужасное!

Постепенно былое безмятежное состояние духа вновь вернулось к Фридерику. Но вместе с ним пришло и другое чувство… Ему стало стыдно перед друзьями за свое давешнее поведение! Как же объясниться с ними? Рассказать всё – высмеют, не поверят. Сочтут чокнутым. Соврать или что-нибудь придумать? Врать-то он не умел…

Так ничего и не решив – разговора всё равно не избежать, сегодня ли, завтра ли – он, угрюмый и насупившийся, вернулся к месту ночной стоянки. Там уже вовсю кипела жизнь…

Костерок пылал меж валунами. Над огнем, на походной треноге, раскачивался казанок, в котором что-то призывно булькало. Округу наполняли необыкновенно притягательные ароматы. Желудок Фридерика поневоле заурчал – неудивительно, ведь последний раз хоббит трапезничал и не вспомнить, когда.