Текст книги "Скитальцы Северных Пределов. Летопись 1 из эпопеи "Последние герои Средиземья" (СИ)"

Автор книги: george_george

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

На табурке рядом с кроватью лежала стопкой чистая одежда. Хоббит не без усилий (тело по-прежнему молило о пощаде) привстал, свесил ноги с постели и стал медленно одеваться. Первые шаги получились неуверенными, он даже был вынужден опереться о стол, но дальше дело пошло лучше.

Выйдя во двор, Фридерик плеснул несколько раз себе в лицо прозрачной родниковой водой из ведерка, предусмотрительно оставленного у входа, и огляделся.

Погода, и впрямь, была не ахти. Плотные серые облака, одолев западные отроги, медленно двигались над самой землей. Налетал порывами зябкий ветерок, земля на подворье казалась сырой и холодной. Куры, сгрудившись недалеко от сарая, занимались своими неспешными делами, где-то блеяла коза…

Неверными шажками Фридерик пересек двор и поднялся на крыльцо отцовского дома. Хотел постучать, как должен сделать всякий благовоспитанный хоббит, но сообразил, что это будет излишне и, толкнув дверь, заглянул вовнутрь.

В доме стоял полумрак, и вначале Фридерик разглядел лишь неясное светлое пятно, что вытянулось на кровати, на которой уж много лет никто не спал. Подойдя ближе и присев на скамью у подножья, он стал разглядывать незнакомца.

Старец лежал на спине, накрытый теплым лёжником по грудь. Кажущиеся неестественно длинными руки покоились поверх покрывала. Седые волосы были разбросаны по подушке, но хоббит отметил, что их все же пытались расчесать. Лицо было в ушибах и порезах, но запекшуюся кровь заботливо смыли. Глаза незнакомца были закрыты, побелевшие губы плотно сжаты, а кожа была желтоватой, сухой и морщинистой, как лист пергамента. Наверняка, его можно было принять за покойника, если бы не едва заметные колебания груди.

Ранее Фридерику никогда не приходилось видеть «людей» сблизи. Возможно, поэтому некоторое время он сидел неподвижно, не в силах оторвать взгляд от чужака и думая о том, что даже в немощи от него исходит свет какого-то внутреннего величия. Казалось, от него веет непоколебимым спокойствием и силой… Так, по крайней мере, казалось молодому хоббиту. «Таких людей должно уважать, – подумал он, – идти за ними; возможно, даже любить или поклоняться…»

Тихо вошла матушка, поставила на пол кувшин с водой, смочила платок и протерла лицо старика, уронив насколько капель на его плотно сжатые губы. Ничего не изменилось в неподвижности безвольного тела… Эмилия вздохнула, погладила сына по голове и ничего не сказав, вышла. Фридерик прекрасно ее понял: что же тут скажешь…

Прошла неделя, вторая…

Старик, вопреки заверениям старой ведьмы, не умер, но продолжал оставаться недвижим. По несколько раз в день Фридерик наведывался в «домик отца», присаживался на скамью рядом с кроватью и пытался заметить хоть какие-то изменения в состоянии незнакомца, но ничего не происходило. Разве что ссадины на лице и руках посветлели.

Каждый раз брал он лежащее рядом с кроватью старое полотенце, смачивал его водой из кувшина и протирал лицо и руки старца, удивляясь, про себя, что хоть кожа незнакомца казалась очень старой и дряблой, но не было на ней ни единого «старческого пятна», что, как правило, и свидетельствует о почтенном возрасте…

Наведалась в гости и старая ведьма, Жебреница. Недолго посидела у постели, пощупала руки старца и слегка приподняла веки, что-то бормоча себе под нос. Потом встала, произнеся рассеянно «оно и не так бывает…» и, уже сидя в доме матушки, стала рассказывать, как покойный ныне Дарик Шерстолап («а может, Шерстопал – вечно я их путаю…»), редкий пройдоха и дебошир, упившись пивом вусмерть в трактире, что у восточных ворот Бринбурна, поутру взлез на городьбу, вообразив себя петухом. Было это лет тридцать, а может тридцать пять назад, сейчас уж мало кто помнит… Короче говоря, не успел он и пару раз прокукарекать, как сверзился с городьбы, малость приятелей помял, но и сам сломал себе спину! Так и пролежал он лежнем до самой своей смерти, ни на что не годный, разве что постель марать, да зеньками крутить во все стороны, что телок безмозглый…

Ах, что ни говори, тетушка Азалия умела вселить оптимизм в душу! Впрочем, старик постель не марал…

Осторожно Фридерик выяснил, где спрятала матушка вещицы, что обнаружились при странных обстоятельствах на склоне Заячьих оврагов и несколько раз (в отсутствие Эмилии) забирался на чердак старого сарая, разгребал подплесневевшее сено в дальнем углу и разворачивал старую тряпицу, в которую матушка завернула серебряного горного ястреба и древнюю Книгу. Полюбовавшись недолго «сокровищами», он так же бережно возвращал их в матушкину «схованку» до следующего раза…

Приходил престарелый Хуко Брускинс из Срединных Брусков, с которым несколько последних лет Фридерик попеременно (по десять дней и ночей каждый) стерегли отару овец на верхнем пасовище. О чем-то яростно спорил с матушкой, укрывшись за сараем, и ушел очень злым и обиженным…

И конечно же, по дороге из Бринбурна в Заречье заскочили в гости приятели Мерик и Томми. Получился не очень шумный, но приятный вечерок. Матушка, впрочем, вела себя очень настороженно, то и дело прикладывая указательный палец к своим губам (когда приятели этого не видели). Потому, наверное, и Фридерик вел себя несколько напряженно, так и не рассказав о своих приключениях, хоть за язык тянуло. Договорились в следующем месяце рвануть в Редколесье «попугать сонную дичь». Спать улеглись приятели на сеновале, но Фридерик так и не сомкнул глаз до рассвета. Лишь когда поутру гости отправились своей дорогой, мать и сын перевели дух…

Настало очередное весеннее утро…

Фридерик окончательно окреп и уже просыпался, как раньше, «с первыми петухами». Впрочем, чаще всего пробуждение провоцировали неугомонный щебет вернувшихся с юга птиц и жужжание немногочисленных еще мух, что пробудились в нагретом лучами весеннего солнца доме. Двор покрылся островками зеленой, неокрепшей травы и первыми, несмелыми цветочками – объектами особого внимания домашней живности. Псина куда-то подевалась еще дня два тому, но никто по этому поводу особенно не переживал – вернется…

С удовольствием обливаясь холодной, душистой в это время года водой и отфыркиваясь, Фридерик думал о том, что следует не тянуть – закончить ремонт нижнего загона за день-два (давно бы закончил, кабы не этот лентяй Хуко), поскольку соседи ждут не дождутся, когда уж можно будет согнать своих овец в одно стадо, прибавив, при случае, пару десятков коз. А там – пару дней, и можно двигаться на пастбище.

Из трубы дома лениво валил сизый дымок и матушка возилась с завтраком, привычно гремя посудой. Фридерик вытерся мягким полотенцем, запахнул куртенку и, прежде чем поспешить на матушкин призыв к утренней трапезе, решил заскочить на минутку в «отцовский домик».

Привычно распахнув дверь и переступив порог, Фридерик остановился. В комнате что-то переменилось – он это сразу почувствовал! Причем, вначале именно почувствовал, а лишь спустя мгновение понял, что именно…

В доме царил привычный полумрак. Старец – белое пятно на белом – так же неподвижно лежал на постели, руки безвольно покоились на покрывале; волосы, как и ранее, разметались по подушке… Ничего в положении незнакомца не изменилось, кроме одного. Его глаза были открыты – именно блеск глаз привлек внимание Фридерика. Они не блуждали бесцельным взглядом, как и должно было быть, а внимательно смотрели на молодого хоббита. И хотя во взгляде человека читалось необычное спокойствие, ноги Фридерика поневоле подкосились, и он опустился на ближайшую табуретку.

Честно говоря, одним из первых порывов его было бежать и позвать матушку. Но хоббит быстро совладал с собой, подумав, что этим лишь напугает незнакомца. Поэтому, переждав, пока ноги вновь станут в меру послушными, он привстал и пересел на скамью поближе к постели старца. «Удивительно, – подумал он, – я так долго ждал этого момента, столько надеялся, что оказывается, уже и надеяться перестал…»

Глаза незнакомца, меж тем, продолжали изучать лицо молодого хоббита. И тот, невольно, отметил про себя, что ни разу в жизни не видел таких глаз. Они были неестественно светло-светло серыми, почти белыми, с крохотными черными провалами-зрачками. Белки же глаз казались ослепительно белыми, без малейших признаков мельчайших кровеносных сосудов. На Фридерика смотрели глаза очень молодого человека! И это столь не вязалось со старым, дряблым телом, лежащим в постели отца, что он, невольно, отпрянул.

Тем временем, губы незнакомца слегка дрогнули, и Фридерик скорее понял, чем расслышал, как тот произнес:

– Как… тебя… зовут?..

– Фриде… – хоббит откашлялся. – Фридерик…

– Фридо… – устало повторил старик. – Хорошее имя… – и закрыл глаза.

И тут молодой человек вскочил, и с криком «матушка!» бросился вон из дома…

========== Глава 3. Старик. ==========

Прошло несколько дней.

Большую часть свободного времени Фридерик проводил у постели старца, который, казалось, медленно возвращался к жизни. Молодой хоббит с удовольствием пересказывал незнакомцу известные истории о своем народце, местах, где ему удалось побывать, делился последними, дошедшими до их закоулка новостями. Старик же всё больше молчал, лежал неподвижно, закрыв глаза; но стоило лишь Фридерику замолчать, движением пальцев давал знать, что готов слушать дальше.

Матушка, как могла, ухаживала за больным, кормила его овсяной похлебкой и свежим хлебом, поила отварами из трав. При этом странно поглядывала на сына и нередко укоризненно качала головой. Из чего Фридерик заключил, что, хоть матушка по-прежнему не одобряла его поступка, но всё же готова была ухаживать за чужаком, в основном именно ради сына.

Погода, меж тем, порядком испортилась, что нередко случалось ранней весной. Невольно задерживался и перегон уже собранного стада на верхние пасовища. Делать, как говорится, было нечего, и Фридерик всё больше времени проводил у постели незнакомца. Серебряная статуэтка ястреба и завернутая в тряпицу Книга уж несколько дней лежали на каминной полке в домике отца рядом с подсвечником, в котором матушка постоянно зажигала новую свечу с приходом сумерек. Пересказав, в очередной раз, последние деревенские сплетни, что принес днем лентяй Хуко, Фридерик, наконец, отважился задать вопрос, который, естественно, тревожил его ни один день:

– Скажите, сударь, как мне вас величать? Как ваше имя?..

Старик ненадолго остановил взгляд своих странных глаз на хоббите и негромко произнес:

– Зови меня Стариком…

– Но это же не имя! – возразил Фридерик.

– Имя свое я утратил на равнинах Горгорота… – тихо промолвил тот. Название, которое произнес Старик ни о чем конкретном молодому хоббиту не говорило, хоть и показалось странно знакомым.

– Но как вы попали сюда, откуда вы?

– Это очень длинная история… – Старик закрыл глаза, и Фридерик сразу догадался, что сегодня истории этой он не услышит…

– А статуэтка горного ястреба?

Тот вновь открыл глаза и с интересом глянул на Фридерика.

– Ты знаешь эту птицу? Мне казалось, в ваших краях эти создания не водятся…

– Водятся, вернее – залетают… Хотя, конечно, птица эта редкая, – согласился хоббит.

– Эта статуэтка, как ты сам выразился – память о моем старом друге… – пояснил Старик, устало махнув рукой.

– С ним что-то случилось? – не унимался хоббит.

– Думаю, он умер…

– Ох, простите, сударь…

– Не надо извиняться, Фридо. – Старик вздохнул и хмуро глянул на хоббита. – По правде говоря, я и не знаю толком, жив он сейчас, или нет…

– А Книга?.. Она ваша? – осторожно поинтересовался Фридерик. Старик слегка прищурил глаза, отчего сеть неглубоких морщин разбежалась по его бледному лицу.

– Не совсем… – наконец произнес он, и хоббит подумал, что и по поводу этой загадочной книги ничего не услышит. Тем не менее, минуту спустя Старик продолжил:

– Эта Книга ранее принадлежала моему другу… Я знаю, ты интересовался, что там внутри, но… – он слегка приподнял руку, прерывая объяснения, что были готовы сорваться с уст Фридерика. – Но у тебя ничего не вышло, ты даже не смог ее открыть…

– Э-э… Не совсем так… – возразил тот.

Брови старца дрогнули и удивленно приподнялись.

– Конечно же я ее раскрывал, мне было просто интересно, – пытаясь оправдаться, затараторил Фридерик. – Но я ничего не понял! Там лишь какие-то странные письмена…

Брови Старика приподнялись еще выше. Некоторое время он разглядывал хоббита с ног до головы, словно увидел в первый раз (Фридерику даже стало как-то не по себе), и наконец произнес:

– Странно… Впрочем, ты и не должен понимать… Книга написана на очень древнем языке… Откровенно говоря, другу моему она конечно же не принадлежала. Он лишь случайно обнаружил ее в подвалах Минас-Тирита… Ты знаешь, Фридо, что это за город?

Фридерик кивнул, чувствуя себя почему-то виноватым.

– Хорошо… – произнес Старик, откинувшись на подушку и вновь закрыв глаза. – Как я сказал, это очень древняя Книга, даже название ее утеряно в глубинах времени… В Книге этой содержатся очень старые эльфийские пророчества и предсказания. Прочесть их могут немногие, понять же их смысл?.. – Старик слегка пожал плечами. – Впрочем, не переживай! В Книге ты не нашел бы для себя ничего интересного… Мне же будет приятно, если эти два предмета – Книга и серебреная статуэтка – единственное, что осталось у меня в память о друге, будут лежать, где лежат – у меня на виду.

«Он что-то не договаривает, – подумал Фридерик. – А может быть, просто не хочет говорить мне правды. Что ж, это его воля и его право. Возможно, у Старика на это есть причины…»

– Но вы-то читали Книгу? – всё же спросил он.

– Просматривал, – устало произнес Старик. – Но меня мало интересуют дела давно минувших дней…

– Не пора ли нам ужинать? – услышал Фридерик за своей спиной голос матушки. Та, как всегда, неслышно вошла в полутемную комнату и зажгла свечу.

– И вот о чем я тебя попрошу, Фридо… – продолжил старец. – Найди для меня где-нибудь длинную палку. Посох… Может статься, я смогу ближайшие дни хоть ненадолго встать с постели, выйти да подышать свежим воздушком, поглядеть на солнышко…

– Я сделаю! – пообещал молодой человек, вставая.

– Хорошо, – промолвил Старик. – И еще… Табачку бы…

Прошло еще пару дней. Свое обещание – соорудить Старику посох – Фридерик сдержал, даже приладил на его конец серебряного горного ястреба.

С высочайшего соизволения матушки и после долгих споров хоббит смотался в Люберию и выменял одну из домашних коз (ту, которая потощее, естественно) на кисет настоящего табаку.

Тем временем погода улучшилась. Солнце всё чаще проглядывало меж тучами, что лениво ползли по небу со стороны объятых туманной свежестью гор Северного Тайшаля. Молодая трава уж вовсю пробивалась меж голыми каменьями, всё громче звучали голоса вернувшихся на север птиц, склоны близлежащих оврагов покрылись ковром весенних цветов – сплошь белыми и желтыми.

Откладывать было более некуда, и Фридерик погнал отару овец к ближайшему пастбищу, до которого дня два пути, имея в виду, что овцы двигаются медленно, не в пример хоббиту или человеку. К счастью, от коз на этот раз удалось отбиться (хоббит терпеть не мог пасти этих непослушных животных).

Первая ночевка выдалась под открытым небом (так получилось), но далее дело пошло легче. Стадо, знать, само по себе уразумело, что гонят его на Лисью гору с лучшими намерениями, потому стало двигаться быстрее и вскоре благополучно достигло ближайшего загона. В загоне не хватало нескольких жердей, что недавно позаимствовал сам Фридерик; некоторые жерди за зиму просто сгнили, но в целом работы хоббиту было немного.

Собака, о которой мы упоминали, тоже сопровождала Фридерика и стадо в этом, не очень долгом путешествии, однако за овцами особо не следила. Так – забежит немного вперед, уляжется на еще холодную землю, вывалит язык и озирает окрестности, пока отара не уйдет на добрую сотню ярдов вверх по склону. К такому поведению псины Фридерик давно привык!

Привык он и к долгим отлучкам псины. Потому, когда вечером того же дня та не откликнулась на его свист, беспокоиться не стал – если тварь куда-то и подалась, то уж точно волков и прочего лиха рядом нет. А потому, подперев кое-как ворота загона, Фридерик растопил докрасна печурку в грубо сколоченном домишке, что служил ему и прочим хранителям бесценного стада временным прибежищем, растянулся на набитом прошлогодним сеном тюфяке рядом с печкой, и глядя в потолок землянки (сквозь который просвечивали редкие звезды), отдался на волю своих неспешных мыслей, за которыми, как правило, следовал глубокий и сладкий сон.

Если бы во снах своих Фридерик мог стать горной совой, чье зрение позволяет видеть далеко даже в самую темную ночь, то, возможно, он немало заинтересовался бы загадочным поведением своей любимой собачки, которая во весь опор неслась этой непроглядной ночью вниз по скользким и неприветливым склонам оврагов.

Лишь достигнув одинокого подворья на самом краю небольшого поселка, что приютился у отрогов величественных гор, псина остановились, долго сопела и отфыркивалась, обильно поливая пробившуюся молодую траву слюной, стекавшей по обвисшим губам. Затем, переведя дух, она медленно приблизилась к небольшому домику, что стоял в стороне от прочих строений подворья, засунула мокрую морду в щель и открыла единственную дверь.

Дверь протяжно заскрипела и, видимо, это разбудило дремавшего Старика. Глаза его открылись, и в неясном свете догорающей свечи он увидел застывшую на пороге псину (шерсть дыбом, глазища полыхают алым пламенем, лапы широко расставлены – готова к смертельному броску).

– А-а… – не то произнес, не то простонал старец. – Явилась таки… Какова ирония судьбы! Кто мог бы предположить, что мы встретимся? И где!?.. Кстати, ТЫ МОЖЕШЬ ГОВОРИТЬ, АЛЬФРЕДА!

– Я… упью тебя, – отчетливо произнесла псина; при этом ни единый мускул на собачьей морде не дрогнул. Казалось, что собака и не произносила этих слов. Тем не менее, никто, кроме сжатой в черный комок верной смерти, произнести этих слов не мог.

– Убьешь?.. – спокойно переспросил Старик. – Почему бы и нет? Почему бы тебе ни убить больного и немощного старика?

– Ты не стаик! – промолвила псина.

– Нынче я тот, кем есть! – ответил Старик, отвернувшись и закрыв глаза. – Если хочешь, перегрызи мне горло и покончим с этим. Я безмерно устал…

– Сними саклятье!

– Я не могу… Заклятье, что держит тебя, Альфреда, в теле собаки, сотворено не мной. И ты это знаешь! Оно послушно лишь воле Алатара.

– Где он?

– Алатар? Не знаю… Возможно, его нет среди живых.

Со стороны двери донеслись звуки, что отдаленно напоминали хихиканье.

– Возможно, ты права… – устало промолвил Старик. – Если бы Алатар действительно погиб, заклятье рухнуло само собой. Но, возможно, этого бы и не произошло! Кто знает?.. В любом случае даже под страхом смерти я ничем не могу помочь тебе! Заклятья, что сотворены волей таких, как Алатар, никому не подвластны… Потому, на мучай меня!

– Што мне делать?..

– Я вообще не знаю и не понимаю, зачем Алатар сотворил это с тобой – могу лишь догадываться, – промолвил Старик. – И я не хочу тебя обманывать: шансы твои невелики. Могу лишь подсказать… Ходит поверье, что любое, даже самое мощное заклятие можно снять, если с последними лучами солнца войти в Черные врата Северной Твердыни и выйти через Белые врата с первыми лучами…

– Гте… находится… Севенная тветыня?

– Я не знаю… Никто не знает! Может быть, это лишь легенда, пришедшая из Предначальных времен… Но могу сказать определенно: в Хоббитании ты ее не отыщешь! Оставь меня теперь, я, действительно, устал и не в состоянии тебе помочь…

Возможно, именно в это самое время Фридерику приснилось …что парит он над заснеженными вершинами гор. Ярко светит невидимое солнце, вековечные хребты простираются во все стороны и не видно им конца. Теряясь в легком тумане, вырастают из морозного воздуха могучие скалы, глубокими тенями прорезают гранитную твердь бездонные ущелья. Ни единой живой души не видно в округе… Лишь сияющие под лучами солнца снега, серые утесы, синее небо и одинокая башня на самом краю зияющей бездны… Медленно, очень медленно загадочное сооружение, созданному нечеловеческими руками, само приближается к нему. И вот уже в застывшем воздухе проступают пустые глазницы бойниц, грубая растрескавшаяся кладка стен, черный провал вместо ворот и легкий, ажурный мост, что переброшен через бездонную пропасть, а рядом с пропастью виднеется неясный силуэт человека. Он очень хочет рассмотреть этого человека… И тут, вдруг, он понимает, что видит самого себя, одиноко бредущего к башне по колени в снегу. Он хочет кричать, предупредить самого себя, что нельзя приближаться к башне! За ее безмолвными стенами скрывается Зло! Назад! Назад! Но не может вымолвить и единого слова…

Фридерик резко проснулся. Одежда его, и даже лёжник взмокли. Огонь в очаге давно погас. «Это надо же, – подумал он, – чего только не привидится…»

Две недели спустя (пройдоха Хуко припозднился, красноречиво расписывая все злоключения и неприятности, что пали на его голову последнее время) Фридерик с собакой возвратились на родное подворье. Матушка, как всегда, встретила его радостной улыбкой. Старик же с отцовской трубкой в руке восседал на крыльце, и прищурив глаза, радовался весеннему, яркому солнцу.

– Славная у тебя собака! – заметил Старик. – Как ты ее величаешь?

Фридерик лишь рассмеялся, усевшись у ног старика.

– Собаки – они и есть собаки… – любуясь зеленеющими окрестностями, рассеяно ответил он. – Кто ж их «величает»? Так себе – фью-ить, – хоббит свистнул.

– Это неправильно, – возразил Старик. – Собака, как и любое создание Единого, должна иметь имя… Но коль ты до сих пор не удосужился дать ей имя, позволь я тебе помогу. Давай назовем ее Альфой!

– Альфой? – удивился Фридерик.

– Почему бы и нет? Ты ведь знаешь, что означает имя – Альфа? Первая! Или Лучшая…

– Хорошее имя, – согласился хоббит. – Она действительно лучшая, и я ее очень люблю. Но станет ли она откликаться на свое имя?

– А ты попробуй! – произнес заговорчески Старик.

– Альфа! – не долго думая, воскликнул хоббит. Псина, что лежала у его ног, подняла голову и навострила уши.

– И верно, она откликается!.. – воскликнул Фридерик. С тех пор он стал звать псину только по имени.

Меж тем настало лето (начался месяц июнь, Предхмелье, как в былые времена называли его хоббиты; но старые названия в Залучье как-то уж подзабылись), наполненное не в меру жужжащими насекомыми. Вначале насела мошкара, а после пошло комарье, от которого не было житья. Вернувшиеся с юга большекрылые белые птицы, что звались асты, успели обзавестись потомством, и первые ягоды в восточных лесах уже были съедены (и первое винцо – уж верно! – отстаивалось в подвалах семейства Бобберов). Солнце всё дольше задерживалось на ясном небосклоне, за последний месяц – ни капли дождя. Лишь матушка Эмилия была темнее тучи.

– Ох, не нравится мне это… – в очередной раз прошептала она вроде как про себя, но так, чтобы сынок услышал.

– Матушка, что тебя так беспокоит?

– Уж верно – беспокоит!.. Беспокоит, что всё свободное время ты проводишь со Стариком! Уж пора бы ему и честь знать!

Фридерик вздохнул. Беспокойство матушки он понимал по-своему (ревнует!), но спорить и что-либо пояснять в очередной раз не хотелось…

Старик же, казалось, полностью оправился от своего недуга, был подвижен – зачастую целыми днями шатался по окрестностям – разговорчив, постоянно улыбался. Если раньше всё более был он немногословен – лишь выслушивал рассказы Фридерика про Залучье да местные сплетни – то последнее время с удовольствием рассказывал про Средиземье, его правителей, историю и прочее. Правда, о себе самом помалкивал, и как не пытался Фридерик (аккуратно, этак) перевести разговор в интересующее его русло, Старик ни разу не попался на эту удочку.

Информация же, которую ежедневно получал Фридерик, была для него просто бесценна. Молодой хоббит раньше как-то и не задумывался, какой огромный мир окружает его маленький «закоулок»! Особенно Фридерику нравилось «путешествовать» со Стариком. Как правило, выглядело это следующим образом:

– Куда мы сегодня направимся, Фридо? – спрашивал Старик. Он упорно называл хоббита этим именем. Поначалу тот протестовал, но вскоре попривык. Имя ему даже понравилось, ведь оно было очень похоже на имя его самого любимого героя древних сказаний.

Фридерик прищуривал глаза (это было ритуалом) и, покрутив головой в разные стороны, сообщал, указывая пальцем:

– Туда!

– Так-так… Похоже, сегодня мы отправимся на юго-восток! Что же нас там поджидает? По правде говоря, ничего интересного…

– Что значит «ничего интересного»!? – возмутился хоббит.

– Это значит, что, если следовать строго в этом направлении, то через несколько дней мы окажемся в Южном уделе, на берегу Муторного озера. Не могу сказать, что лично мне это совсем неинтересно, но ты, вероятно, бывал там не однажды…

– Конечно, бывал, – со смехом соглашался Фридерик. – И лично меня окрестности озера совсем не интересуют. А интересует, что дальше?..

– Дальше? Мм… – Старик притворно хмурил брови. – Дальше думаю, тебе, мой юный друг, придется стать горным козлом, чтобы подняться по отвесным склонам гор Северного Тайшаля…

– Я бы предпочел стать ястребом!

– Могу облегчить тебе задачу! Если следовать вдоль русла реки Бурной, что впадает в Муторное озеро, до самих ее верховий, лететь вверх придется вдвое меньше… Так или иначе, но следуя этим путем, ты окажешься на каменистом и безлюдном плоскогорье, именуемым Столовыми горами, или Северным Тайшалем…

– Значит, есть еще и Южный?..

– Конечно! Окружающие твою родную долину горы – самые высокие в Средиземье. Хребты Южного Тайшаля намного ниже, но по своей протяженности они не знают себе равных в нашем мире. Смело можно сказать, что эти горы – самые величественные в Средиземье!

– Значит, самые высокие вершины находятся здесь, поблизости?

– Всё относительно… Я думаю, что самой высокой является гора, которую местные жители прозвали Мунблат. Как ни странно, она расположена в относительно невысоком горном районе на границе Северного и Южного Тайшаля. Может быть, именно поэтому она выглядит особенно величественной!

– Мунблат? Надо же! Странные какие-то названия у местных гор и рек… Некрасивые… – заметил хоббит, сморщив нос. – Вот в древних княжествах, Арноре и Гондоре, все названия так величественно звучали: Лориэн, Андуин, Аннуминас…

– Ясное дело, – Старик лишь хмыкнул. – Ведь названия городам, рекам, горам давались эльфами, а позже – нуменорцами, знавшими и чтившими эльфийский язык. В новых же землях сохранились имена, которыми изначально нарекли их местные племена. Эх, было бы неплохо, если бы я мог нарисовать карту…

– Карту? Мм… – Фридерик задумался. – Карандаш-то сыщется, а вот бумага…

Фридерик решительно поднялся и двинулся к дому. Подойдя к полке, что висела в углу за камином, он протянул руку и достал единственную в доме – лежащую средь всякого ненужного хлама и завернутую в кожаную обертку – старую рукопись. Некоторое время полюбовавшись своим «сокровищем», хоббит вздохнул, и прижав к груди бесценный сверток, двинулся в обратный путь.

– Что это? – поинтересовался Старик, наблюдая за тем, с какой бережностью Фридерик разворачивает кожаный свиток. – Никак, какая-то древняя рукопись? По крайней мере, выглядит она древней…

– Это действительно так!

– Погоди-ка! – Старик бережно взял в руки один из листков пожелтевшей бумаги и, прищурив глаза, пробежался по тексту. – Но ведь это страницы из «Алой Книги Западных Пределов»! Вот так дела! Откуда у тебя эта книга, если не секрет?

– Не секрет, – Фридерик довольно усмехнулся. Ему невольно стало приятно, что он хоть чем-то смог удивить незнакомца. – Мы, хоббиты, не забываем своих предков. К тому же, знаменитых! Такие книги хранятся почти в каждом доме, в каждом захолустье. Другое дело, – он вздохнул и нахмурился, – что я не знаю, насколько они полные… Ведь здесь только разрозненные страницы, они даже не пронумерованы.

– Всё равно, – возразил Старик. – И тебе не будет жалко, если мы примемся рисовать на них карты?

Фридерик пожал плечами:

– Страницы исписаны лишь с одной стороны. Думаю, что особого вреда мы им не причиним, если будем рисовать осторожно на обратной стороне. К тому же, другой бумаги в доме всё равно нет…

Несколько дней спустя, слушая очередной рассказ Старика, Фридерик удивленно воскликнул:

– Наверное, жизни не хватит, чтобы увидеть всё это своими глазами!

– Ты прав, – рассеяно отозвался тот, глядя в ясное небо. – Одной жизни для этого, верно, не хватит…

Последняя фраза странным образом «застряла» в памяти Фридерика. Что хотел сказать Старик?

Конечно, хоббита всегда интересовало, кем же является его новый знакомый в действительности. Большей частью, он надеялся, что тот сам проговорится. Впрочем, этого не произошло… Однако теперь, после загадочной фразы, Фридерик вдруг почувствовал, что решение этой загадки лежит буквально на поверхности – лишь руку протяни! Тем не менее, еще несколько дней он раздумывал над этим, занимаясь нехитрым домашним хозяйством. И, наконец, понял – разгадка в самой Алой Книге!

Выждав, когда матушка в очередной раз отлучилась из дому, он уселся за столом и разложил на нем старую рукопись; еще немало времени потратил, пока искал то, что было ему нужно, среди одинаково желтых листков, одновременно прислушиваясь к звукам, что доносились снаружи. Старика он не опасался – тот никогда не заходил в их дом. А вот матушка Эмилия почему-то всегда раздражалась, стоило лишь Фридерику взять в руки эту книгу. Она тут же начинала греметь посудой, мести полы, ворчать и, наконец, требовать, чтобы «разлюбезный сынок» вместо того, чтоб дурака валять, занялся хоть каким-то полезным делом. Видать, были у матушки какие-то неприятные воспоминания, связанные с этой рукописью.

– Ну вот, наконец-то… – произнес хоббит. Взяв очередной тонкий лист бумаги, он пододвинулся ближе к окну и стал читать:

– «… старик… На нем была островерхая синяя шляпа, серый плащ почти до пят и серебристый шарф… Его длинная белая борода выглядела ухоженной и величавой, а лохматые брови клоками торчали из-под шляпы…»

Фридерик еще какое-то время перелистывал шуршащие страницы.

– Так, а вот еще: «…совсем бесшумно невесть откуда появился старец… кутаясь в просторный плащ непонятного цвета… Лицо у него было длинное, лоб высокий, темные глаза смотрели равнодушно, проницательно и чуть устало. В белоснежной копне волос и окладистой бороде возле губ и ушей сквозили черные пряди…»

Фридерик закрыл книгу, вздохнул и некоторое время сидел неподвижно, глядя в окно.

«Всё сходится», – решил он… Итак, Старик буквально свалился с небес. С виду – старец, но с глазами молодого человека… «Имя своё я потерял на равнинах Горгорота…» Равнина Горгорота… Но это же местность в Мордоре! «Не жилец на этом свете…» – сказала старая ведьма, а она-то редко ошибается! Попросил вырезать посох… Странная статуэтка горного ястреба, так удачно подошедшая к посоху… «Мне казалось, в ваших краях эти создания не водятся…» Длинная синяя хламида – плащ, что остался на камнях Заячьих оврагов…