Текст книги "Лёгкое дыхание (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Джейме начинал ненавидеть все, что связано с самообслуживанием в принципе.

По крайней мере, его голова по-прежнему была при нем. Он задавался вопросом, жива ли Серсея, и уговаривал себя верить, что жива. Иначе и быть не могло, говорила она ему. Но многое из того, что она говорила, оказалось из разряда тех убеждений, которые он вынужден был подвергнуть сомнению и отбросить.

В короткие дни после победы над Королем Ночи им казалось – всем им, кто сражался у Стены, за Стеной, на Севере – что теперь ничего плохого с ними просто не случится. Не может случиться. Так же казалось и ему. Он дышал полной грудью, он строил планы, он надеялся. Казалось, прощены все прошлые ошибки в одну минуту.

Таргариены не умели прощать. Может быть, Серсее было суждено стать одной из них? Он не считал себя мягкотелым, но простил многим многое.

Джейме подтянул ноги к себе, уперся в колени подбородком и поежился. Весна весной, но ночами все еще бывало прохладно.

«Не думать о ней. Не думать. У женщины все хорошо». Но, чем больше он старался не думать о ней – тем чаще ее имя приходило на ум, и тем чаще он вспоминал Тартскую Деву.

Ему было что вспомнить. Их моменты-на-двоих. Конечно, обычно в них еще бывали задействованы Подрик, Бронн, некоторое количество Старков (больше упоминаний, чем живьем), плюс-минус несколько тысяч одичалых (некоторые особенно навязчивые и бесцеремонные). В плохие дни присутствовали враги всех сортов. И всегда Честь и Долг. Они ложились с ними в постель, они сидели с ними за едой, они, кажется, только и выжидали момента, чтобы вылезти из какой-нибудь долбанной дыры и все испортить.

Джейме поймал себя на мысли, что на этот раз испортил все сам. Предпочел жизнь, когда мог предстать перед судом и закончить на плахе. Может быть, Бриенна разочарована. Человек чести предпочел бегство. Серсея так точно в отчаянии и ярости. Что ж, после всего, он был один. Все еще живой.

Хотя и не чувствовал себя им.

По дороге в Винтерфелл Бронн заволок его в какое-то ужасное место, где огромное количество голых нетрезвых женщин зарабатывали своими потасканными телами на жизнь. «Выбирай любую, сказал Бронн, – присунь, наконец, какой-нибудь бабенке и прекращай вести себя, как прыщавый сопляк». Если бы он не был пьян, он бы врезал приятелю. Если бы он был трезв, то точно не зашел бы вслед за одной из этих «бабенок» в комнату.

Смутно осознавая, что происходит что-то, что требует его участия, он тупо смотрел на обнажавшуюся шлюху, на ее костлявую спину, покрытую бесчисленным количеством родинок и прыщиков, и не мог понять, что следует ему делать. Ему надо ей что-то сказать? Ему надо просто снять штаны и предоставить ей самой делать то, что она привыкла?

«Подойди ко мне, – она сказала, глядя на него через плечо, и с жестикуляцией Серсеи медленно повернулась, опираясь о стену, – возьми меня сейчас и здесь». Джейме задался в ту секунду вопросом, имеет ли право отказаться.

У него не было никакого желания тратить себя на какую-то придорожную шваль. Его охватывало омерзение при мысли, что придется разделить ее с бесчисленным количеством мужчин до и после него. Он с трудом переносил присутствие Роберта в жизни Серсеи, и окончательно перестал ее хотеть, когда мужчины в ее постели принялись сменяться чаще, чем наряды.

Он хотел быть верным для верной.

Поэтому бабенка, увлекшая его за собой, получила заслуженную монету и провела следующий час, разминая ему шею и оттирая мочалкой грязь с ног. По крайней мере, это было полезно.

Познавательно, помимо прочего. Светловолосые, темненькие, пухлые, откровенно ожиревшие, тощие, низкие, высокие – ни одна не заставила его захотеть себя. Тогда как одно воспоминание о мускулистой обнаженной спине Бриенны Тартской, которую он углядел, пока она отмывалась в палатке-купальне у одичалых женщин, вынуждало содрогаться от желания.

Может быть, это с ним что-то не то. Для рыцарских романов дело было обычное, но Джейме Ланнистер слишком хорошо знал настоящую жизнь рыцарства. Бывает так, что можно хотеть только одного человека?

Джейме вытянулся вдоль очага, натянул второе одеяло на голову и свернулся в клубок. Бриенны отчаянно не хватало рядом.

Она дождется меня, повторял он, как молитву. По крайней мере в Королевской Гавани точно не было ни одного из тех бородатых сволочей, что норовили украсть ее. И одному почти удалось. Тормунд его звали. Джейме стиснул зубы.

Он услышал ее рычание и визг в сумерках, когда солнце уже почти переставало всходить над ними. Вид рыжего верзилы, волочащего женщину со спущенными штанами по снегу за волосы, заставил Джейме действовать без раздумий. Еще двое дикарей стояли у шатра, судя по виду – ближайшие родственники рыжего.

Если он что-нибудь ей сделал, я его распотрошу живьем.

– Убери руки от нее!

Тормунд оглянулся с видом человека, предвкушающего добрую забаву.

– А то что? – хрюкнул он смешливо через просвет в передних зубах.

– Убери. Руки. От моей женщины, – слава Семерым, вслед за ним все-таки догадался выползти сонный, и тем озлобленный Бронн. Кое-кто из его ребят начинал просыпаться, и можно было ожидать поддержки.

Тормунд задумчиво созерцал собрание. Хватку, однако, не ослаблял. Бриенна шипела, схватившись за запястья одичалого, но в ее положении сопротивляться было затруднительно.

– Она твоя? Я нашел ее одной, писающей во-он там, – рыжий смачно харкнул в сторону, – выходит по всему, что она ничья.

– Отъебись, – услышал Джейме сдавленный голос женщины и очень удивился. Бриенна никогда не ругалась. Он взмолился всем богам, чтобы женщина не упрямилась и подыграла ему.

– Она моя. Если мне приспичит отлить, я должен собирать отряд обороны? Или просить твоего разрешения?

Послышались смешки, и Тормунд, вздохнув, приподнял Бриенну над снегом, истоптанным тысячью пар ног.

– Говори, женщина! Знаешь этого однорукого? Или он тебе надоел, может быть, и ты предпочтешь кого-нибудь покрепче и поцелее?

Взгляд Бриенны был более чем красноречив. Джейме покусал губы, давя неуместный нервный смешок. Надоел ли он ей? Можно было не сомневаться!

– Я его женщина, – сквозь зубы сообщила Бриенна, наконец.

– Не слышу, – пробасил Тормунд, беззастенчиво лапая свою добычу за белеющее в сумерках бедро.

– Я его женщина!

Джейме едва успел поймать ее, когда одичалый с немалым сожалением, читаемым на лице, толкнул Бриенну в его сторону.

– Следи за своим добром, ворона. Или кто ты там есть из вас, зверюшек с юга.

Бриенне всегда приходилось туго среди мужчин. Это Джейме понял в первый день их знакомства, и напоминал себе почти каждый за все их время вместе. Это он осознал снова, когда она сидела в палатке, так не застегнув штаны, трясясь как лист и шипя сквозь зубы. Джейме опустился напротив.

– Ты как, нормально? – спросил он, стараясь не глазеть на нее. Она отрицательно помотала головой, мрачно зыркая исподлобья.

– Нет. Он урод.

– Он что-нибудь сделал тебе?

– Он меня лапал. Он зашел со спины. Я даже не услышала. Один из них наступил мне на руку, другой держал ноги.

Джейме на мгновение прикрыл глаза. «Разобраться с рыжим», отметил он в списке дел на обозримое будущее.

– Ладно. Хорошо. Хреново, то есть.

– Я не буду больше отходить так далеко, – пробормотала Бриенна. Джейме пожал плечами:

– Я бы предложил постоять рядом, но пристойно ли это, а, миледи?

– Джейме, тебя когда-нибудь волокли голым задом по льду трое здоровых дикарей, твердя о том, каких отличных «медвежат» тебе сейчас заделают? – зубы ее стучали, – пожалуйста, если ты только можешь, сир Джейме. Постой рядом.

И они жили; они убивали и убивали их, они мерзли, голодали, сражались, им было страшно, но они жили. Каждый день был прожит не зря, он длился, как год, он был полон событий, эмоций, он приносил боль и счастье, радость, горе, тоску, надежду. Она разделила это с ним. Они были вместе.

Она была с ним вместе, когда они оба провалились под лед на какой-то речке, и мокрые, замерзающие убегали от врагов, и отсиживались в каких-то обгорелых развалинах. Она была, когда ледяной клинок Иного по касательной задел его бедро, и только ее мгновенная реакция и ловкие руки спасли его от смерти. Он мог прикоснуться к шраму и вспомнить, как женщина накладывала жгут, он держался за ее шею, и она повторяла своим неестественно спокойным глубоким голосом:

– Не закрывай глаза. Не теряй сознания. Оставайся со мной.

«Оставайся со мной». Как будто это было так просто. Но Джейме повиновался.

– Спой мне что-нибудь, женщина, – попросил он после, лежа в их палатке и отогреваясь, пока она в темноте разоблачалась из своих доспехов.

– Я не пою.

– С таким голосом ты просто обязана петь.

– А что не так с моим голосом? – она спросила устало, уверенная, что он шутит. Но Джейме был предельно искренен, когда ответил:

– У тебя роскошный голос. Чувственный и завораживающий. После твоих глаз это твое главное очарование.

«Серьезно, я применил к Бриенне слово „очарование“? Должно быть, сказывается кровопотеря». Даже в темноте он слышал ее натужное сопение и пыхтение, и едва не расхохотался, представляя ее красное лицо. И, что еще удивительнее, она ему спела. Усевшись на колени, сложив руки на них и откашлявшись, открыла рот и проникновенно, вкладывая всю себя в каждый звук, исполнила незнакомую ему песню, мелодия которой до сих пор отдавалась морозом по коже.

Джейме даже подпел ей в конце. Такие минуты запоминаются. Как и тишина вокруг, говорящая о том, что Джейме не один затаил дыхание, слушая трогательную песню о потерянной безответной любви.

Этого не испортил даже сир Черноводный, без чьих комментариев не могло обойтись:

– Подрик – дело дошло до менестрелей. Смотри, мальчик, я говорил тебе, что случается, когда думаешь не той головой. Дальше хуже. Леди пора учиться вышивать львят на носовых платках. Если я не погуляю на свадьбе, мой призрак никогда не прекратит преследовать маленьких Ланнистеров…

– Пошел ты, Бронн! – выкрикнул Джейме с Бриенной одновременно; но Бриенна, поющая над ним в кромешном мраке, вплавилась в каждый волосок, в каждый дюйм кожи, этого нельзя было забыть.

Никогда.

Джейме припомнил последний раз, когда держал Бриенну в объятиях накануне их расставания. Это была широкая лавка, между досками которой западал старый, в пыль рассыпающийся матрас, из щелей дуло, изморось оседала на всех металлических предметах. Бриенна дрожала всем телом, пока он не пробрался к ней под меха и не прижался к ней, тело к телу, вдыхая ее запах – конюшня, кожа, металл, зерно, сосновая смола, теплое молоко и листья малины, которыми пропахли все костры и те, кто у них сидели. Ее собственный запах был выраженный, острый, с легкой горчинкой.

Джейме провел рукой по ее боку, как будто бы растирая ее, чтобы согреть. Было так трудно не запустить руку ниже, в ее штаны, не попробовать узнать, какова она там, как пахнет, как звучит, если дотронуться между бедер. Было трудно не прикасаться к ней так, как, он знал, не прикасался никто и никогда.

Я потерял себя и нашел заново, чтобы прикасаться к ней так, вспоминал Джейме. Начиная с потери руки и прыжка в медвежью яму, расставания с Серсеей, и до отправления на Север – все это было из-за нее. Тем утром он мог это признать. И не собирался поворачивать назад. Не оставил себе путей отступления.

Сердце стучало в горле, кровь билась ритмами весны, Джейме хотел ее – и знал, что стоит так близко, как никогда прежде, и что он на этой тропе первый. Ночью, ворочаясь, она давала его телу свое тепло, свой жар, и бывали ночи – и эта стала счастливейшей из таких – когда он вжимал бедро между ее ног, и так они лицом к лицу спали до утра, задыхаясь в снах друг о друге.

Утро бросило рассеянный солнечный луч через затянутое окошко в их тихий приют, и Джейме, не в силах оторваться от спящей женщины, боролся с тремя потребностями: опорожнить мочевой пузырь, попить воды и – немедленно, немедленно что-то сделать со стояком, который лишал всякой возможности здраво мыслить и требовал взять ее.

Сейчас. Сонную. Мягкую после сна. Еще не надевшую всей своей брони и не закрывшейся за стенами неприступности своего прославленного воинственного девичества.

– Женщина, – прошептал он, невесомо касаясь губами ее плеча, на котором проснулся, – я хочу тебя. Я так блядски невозможно хочу тебя.

Она вздохнула, сопя носом. Ритм ее дыхания под его рукой – где размеренно вздымался ее плоский, мускулистый живот – подсказал, что скоро она проснется. Это было лучшее время, чтобы признаться ей и надеяться на взаимность желания.

Это было худшее время для того, чтобы дверь в их каморку распахнулась, и на пороге появился сияющий, хоть и очевидно слегка похмельный Бронн Черноводный. Бриенна подскочила на месте, столкнувшись с Джейме и опрокинув его всей силой своего неотвратимого рывка к стене.

– Ауч. Это было… неожиданно, – потирая висок, проворчал он, поднимаясь из-под одеяла. Бронн с намеком облизал губу, цокнул языком.

– Сладкая парочка собралась дрыхнуть до полудня?

Слепо щурясь и моргая, женщина одной рукой держалась за руку Джейме, другую протянула к Верному Клятве, что стоял в изголовье.

– Бронн, свали. Только рассвело. Дверь, кстати, была заперта.

Бронн хмыкнул, оглядывая жалкую щеколду, сорванную одним его пинком.

– Ты бы подпирал чем-то покрепче ворота своего любовного гнездышка, Ланнистер. Или поставь стражу. Подрик ваш, кстати, терся всю ночь с одичалыми тётками у костров. Не удивлюсь, если его уже украли и вернут только за выкуп.

– Мы еще приплатим, чтоб не вернули, – зевнул Джейме.

– Мы? – свирепо уставилась Бриенна на него, и зевок застрял смешком у него в горле. Бронн закатил глаза, прижал руки к груди:

– Голубки! Мое сердце тает, сейчас здесь будет лужа. Дам вам еще пять минут на подъём.

– Что так рано-то?

– Если не хотите топнуть в трясине после трех тысяч дикарей и их кибиток, советую поторопиться. И это, Джейме… кхм… держи себя в руках. В руке. Ну ты понял.

Дверь так и осталась болтаться, когда Бронн поспешно убрался из-под летящего по немного кривой траектории сапога.

Бронн с успехом приударил за какой-то одичалой девахой с гигантской грудью и трубил налево и направо, что готов сношаться с ней сутками. Наличие выводка в пять или шесть дикарят межевого рыцаря не сильно смущало. По крайней мере, хоть кто-то из их компании успешно решил проблему утренней эрекции.

Бриенна, уже было принявшись одеваться, вдруг застыла, не вытаскивая ноги из-под одеяла, потом упала назад и сладко потянулась. Уронила руки поверх мехов. Она всегда спала с края. Если Джейме поворачивался к ней спиной, она устраивала свою голову ему в ямке между плечом и шеей, обхватывая его своими длинными руками и закидывая ноги, словно защищая.

Пять минут ничего не решат, подумал Джейме, и воспользовался ее ненавязчивым приглашением поваляться еще под мехами. Не сговариваясь, они повернулись лицами друг к другу. Дистанция была меньше, чем накануне.

Осталось совсем немного, знал Джейме. Неделя. Может, полторы. Полторы недели, и граница сотрется, стены падут.

– Весна, – сказала женщина.

– Весна, – согласился Джейме.

– Хорошо.

– Очень.

– Но я буду… немного скучать по этой Зиме.

Ее глаза, огромные, голубые, сияющие, полные утреннего солнца и тепла, говорили с ним. Сказали, что она будет скучать по их меховым одеялам, пахнущим мокрой псиной. По своей собольей шапке. По его неухоженной бороде, щекочущей шею. По тому, как они были открыты друг перед другом на Стене, когда смерть шла на них – и отступила, обошла их стороной, оставив их жить.

– Наша Зима всегда с нами, женщина.

Найти пальцами ее щеку, уголок ее глаза, висок – «она позволяет, идиот, действуй, Бриенна позволяет так прикасаться к себе, смерть не стоит над нами, смерти нет, она позволяет», – пело все тело, и Джейме потянулся к ней, желая поцеловать ее немедленно, забывая про все…

…и самое главное, про Бронна.

– Нет, ну вы посмотрите на них. Где трубадуры? Это надо воспеть в гребанных балладах. Вы намерены оставаться там до следующей Зимы?

Сапог Бриенны в цель все-таки попал.

– Я его ненавижу, – сообщил Джейме, все-таки выпутываясь из затягивающего тепла постели.

Ее голубые глаза, ее дыхание, пар, вырывавшийся у нее изо рта маленькими клочковатыми облачками, короткое прикосновение к его правой руке ниже локтя – лишь легкий призрачный намек, ласка, на которую она отважилась, мольба о большем…

Он запомнил это утро.

Это был последний раз, когда он видел Тартскую Деву.

Джейме запрокинул голову. В звездном небе плясали точки ночных мотыльков, изредка слышался крик совы. Журчал родник. Он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете.

========== Тихий Приют ==========

Бриенна открыла глаза. Казалось, прошло всего полчаса, но она опять отключилась на три или больше. Солнце уже было очень высоко. Стоило ей сесть, и голова закружилась. Быстрее, чем вчера. Со стоном она медленно поднялась на ноги, опираясь о дерево, у которого спала.

Она не снимала доспехи больше, зная, что просто не сможет их надеть, почувствовав легкость без них. Прошли дни с тех пор, как она ела в последний раз, и это были долгие дни, в каждый из которых она брела вперед до тех пор, пока могла вообще переставлять ноги.

Она лишилась лошади, вещей и денег. Письма, которые она старательно завернула в промасленную бумагу и спрятала на своем теле, были единственным ее богатством, если не считать Верного Клятве и доспехов, что были на ней. Лучше, чем ничего.

Проклиная все на свете, а особенно себя, она глазами поискала какой-нибудь признак тропинки. Никакого. Она окончательно заблудилась. И худшим, что можно было сделать, так это идти вперед в надежде наткнуться на кого-нибудь, потому что на Севере это никогда не срабатывало.

Но она пошла.

Может быть, рассуждала она, ожесточенно продираясь через какие-то колючие заросли, я тут и умру. Все лучше, чем пережить позор возвращения в Королевскую Гавань или на Тарт. При мысли о том, что теперь знает или думает о ней отец, Бриенне захотелось выть. Слезы редко теперь покидали ее грудь, но никогда не проливались из глаз.

Бронн проводил ее достаточно далеко, чтобы осточертеть до крайности со своими подначками и пошлостями, но он все же был хорошим спутником. Если не считать его болтовни, песен и анекдотов, и того, что он распекал ее и Джейме – говоря о них, как о состоявшейся паре – всю дорогу, прерываясь лишь на сон, еду и справление нужды. Впрочем, иногда он продолжал болтать даже и в последнем случае.

– Если найдешь этого мудака живым, миледи, передай ему, что за ним знатный должок, и он растет! – сообщил он ей напоследок, – я свое возьму, пусть знает!

Бронн, в противовес поговорке о Ланнистерах, всегда платящих долги, придумал собственную версию: Черноводные всегда забирают своё. Звучало это не столь эффектно, но он гордился.

Вспомнилось, как они продирались через похожий лес – только там был снег, много снега, везде снег – и Джейме, конечно, куда без него. У него было особенно хорошее настроение. Он хохмил без остановок. Основным поводом было внимание к Бриенне со стороны некоторых одичалых, один из которых даже попытался ее украсть, когда она на минуту выбежала облегчиться.

– Тебе нужен подобающий девиз теперь, женщина. Что-то, что еще больше подчеркивает твою недоступность. «Тартская Дева: мочусь на ваши надежды!».

– Заткнись.

– Или так: «Не подходи сзади!».

– Просто заткнись.

– Или даже герб. С какой стороны я от тебя обычно стою? Слева? Значит так, указывает влево: «Я его женщина!».

– Джейме!

Мир вращался вокруг них: взвесь снежинок в воздухе, меховые пушинки на щеках, покрытые инеем, ноги по колено в сугробах, счастливые смеющиеся глаза Джейме напротив, обещающие, что все это – ненадолго, что это все не по-настоящему, и есть только этот миг.

– Я… – начинает он, и дыхание замирает рассеивающимся клубком пара у его усмехающегося рта, – Боги, Бриенна, я…

«Я люблю тебя», опередив, сказала она глазами, неважно, что он имел в виду, что хотел сказать, о чем еще пошутить, как еще посмеяться. Пусть продолжает это делать, только остается живым.

– …я совершенно уверен, что тебя еще попытаются украсть. У одичалых, знаешь ли, странные вкусы.

Ей кажется, почему-то, что он хотел сказать что-то другое. С десяток следующих шагов Джейме молчит. Но не больше.

– Нет, женщина, серьезно, а как насчет: «Охраняется львом»? Это звучит внушительно…

…И почему теперь так трудно идти? Нет снега, нет Ходоков, а единственный враг у нее – она сама. Кто просил ее оставлять лошадь в конюшне постоялого двора? Кто заставлял вообще доставать кошелек, когда вокруг было полно вороватой придорожной голытьбы? Это не считая сжеванных какой-то заблудившейся коровой подштанников, когда она задумала помыться и постирать белье. Пять дней назад умудрилась промахнуться, сесть на какую-то корягу и поранить копчик. Джейме бы не оставил это без комментария, и не одного.

Семь небес, она по нему скучала.

Ориентиры, оставленные сиром Бронном, звучали примерно как «раскидистый дуб» и «три елки». Он что-то говорил о болотных родниках, но местные жители еще больше ее запутали своими противоречивыми советами, и, как итог, она окончательно заблудилась. Пожалуй, третий день подряд мокрые ноги серьезно умаляли жар ее теплых чувств к Джейме Ланнистеру.

Наткнувшись на куст в очередной раз, Бриенна ругнулась, попыталась выпутаться, и в эту минуту услышала сзади ворчание. Кровь заледенела в жилах мгновенно. Она знала этот звук.

Харренхолл. Розовые тряпки. Издевательская песня, мужчины над ней, вокруг нее, ждущие ее смерти. Медведь. Медленно, не делая резких движений, она развернулась, ища вокруг какое-нибудь дерево.

Это был медвежонок. Шагах в тридцати, любопытно взирающий на нее, совсем маленький.

«Медведица где-то близко». Бриенна продолжила скользить взглядом по деревьям вокруг. Достаточно тонкое для того, чтобы медведица не полезла. Достаточно толстое для того, чтобы выдержать ее. Что-нибудь для разгона.

Ворчание приняло жалобные, зовущие нотки. Женщина тревожно оглянулась еще раз, шаг за шагом отступая прочь от медвежонка, то скрывающегося в кустах, то вновь выглядывающего из них. Быстро, стараясь скользить плавно, Бриенна двигалась, пригибаясь как можно ниже, еще ниже, как можно ниже.

А когда между ней и зверем было сто шагов, она побежала.

«Весна, они голодные, и у нее медвежата – я доступное мясо, и от меня пахнет кровью». Эта мысль подстегивала ее бежать дальше, она останавливалась, пыталась отдышаться – и бежала снова. Лес изменился, стволы деревьев стали тоньше, появились папоротники, подушки мха, гигантские валуны, заросшие лишайниками – она, задыхаясь, упала на один из них, стесала кожу на ладонях.

«Бежать дальше. Намного дальше».

В голове шумело, во рту пересохло, но она лишь подождала, пока в глазах перестанет рябить, и побежала опять.

Лес мельчал, появились кусты, наконец, впереди был просвет, Бриенна выпала на опушку, влажную и заросшую высокой травой – часть сохранилась, видимо, еще с предыдущих лет. Ноги по колено увязли в земле, и она упала, пытаясь выбраться назад. Не хватало утопнуть в болоте, это было слишком бесславно после всего пережитого…

Едва выбравшись, она побрела, запинаясь и почти теряя сознание, вдоль опушки. Ноги промокли, все лицо было в грязи, но Бриенна не рискнула пить болотную воду. Но у каждого болота был родник, и, судя по направлению течения, она как раз направлялась к нему.

Начало смеркаться, когда она больше не могла идти. Она слышала журчание воды, звуки, с какими вода падала, разбиваясь о камни, слышала все: собственное слабеющее дыхание, ток крови в своих жилах, стук сердца. Небо было безумно красивым, просвечивая сквозь ветви раскидистой сосны над ней. По крайней мере, это не самое плохое место, чтобы умереть.

Она закрыла глаза. Джейме был рядом. Он шагал, как всегда, уверенно, никогда не останавливаясь, и она, при всей своей резкости и поспешности, никогда за ним не успевала. Наконец, остался только звук его шагов.

И тишина.

…

Это было под Риверраном. Или в Королевской Гавани. Или в Винтерфелле. Где угодно, может быть, за Стеной. Или на Стене. Она не знала, где, но он нес ее на руках. Прекрасный сон. Она прижималась носом к его шее, прячась от себя самой, прекращая бороться и позволяя событиям течь, как они текут.

Позволяя ему уносить себя все дальше и дальше, нежно, раскачивая в воздухе…

Пока не начала ощущать неприятную боль в спине. Ей совершенно не хотелось покидать небеса. Но так или иначе, а жесткость под ней никуда не исчезла, превратившись во вполне знакомое ощущение камушка, впивающегося в кожу. Бриенна не выносила этого. И, так или иначе, ей пришлось пошевелиться.

Одно движение – и болью усталости отозвалось все тело: спина, ребра, колени, лодыжки, голени, ступни. Она застонала, с удивлением обнаруживая, что еще жива.

Но с еще большим удивлением услышала ответ на свой стон:

– Боги, женщина, ты так истощала, что доспехи составляют две трети твоего веса, ты знала об этом? Ты костлява, как сушеная рыба, и пахнешь так же. Не то, чтобы ты раньше была чистюлей, но есть кое-что, что чересчур даже для тебя.

Его голос вызвал, вопреки ожидаемому спазму в горле, тепло. Она снова закрыла глаза, позволяя слезам течь по щекам.

Спасибо. Спасибо, что я снова могу дышать. По крайней мере, пока.

Она нашла в себе силы поднять веки и попытаться найти источник голоса. Он был там. Джейме Ланнистер.

Она видела не очень хорошо – мир все еще не желал прекращать вращение в нескольких направлениях сразу. Но он во всем своем золотом сиянии предстал перед ней ясно. Заросший бородой, но румяный, уверенная грация льва в каждом движении, пружинящая поступь, он, это он, нет никаких сомнений.

– Джейме, – прошептала Бриенна, закрывая глаза и пытаясь дышать.

– Я думал, ты уже никогда не проснешься. Прошли почти сутки. Что с тобой случилось? – уже мягче прозвучал его голос. Она не открыла глаза, даже когда его рука опустилась на ее голову. Это нужно было пережить вначале. Потом, может, станет легче. Не станет. Но это надо пережить.

Внезапно его рука оказалась на ее животе, и она снова сжалась. Все подавляемые реакции, с которыми она боролась уже почти два месяца, явили себя, и Бриенна сжалась в комок, проклиная себя и не в силах подавить напряжение в каждой мышце тела. Джейме тут же убрал руку.

– Понятно.

Его голос прозвучал как-то тускло. Едва слышно.

Дальнейшая тишина снова стала давящей. Бриенна закрыла глаза, понемногу дыша носом и пытаясь пережить очередной приступ скручивающей, парализующей боли. Когда она снова пришла в себя, Джейме сидел к ней спиной, яростно строгая ножом какую-то веточку, зажатую между колен. Она видела очертания его мускулистой спины, видела край бороды, видела движение плеча. Внезапно накатило осознание ситуации, того, как она выглядит и какое зрелище собой представляет.

Засохшая кровь на заднице, царапины, тина, грязь…

– Меня не насиловали, – сказала она, и Джейме мгновенно обернулся, – я ударилась… я упала.

– Где рана? Я посмотрю.

О нет, этого она допустить не могла.

– Все уже зажило.

– Женщина, не валяй дурака. Дай посмотреть.

– Это просто ссадина.

– Как ты вообще сюда попала? Сколько дней ты уже не ела? Сколько не мылась? – его голос поменял выражение и приобрел интонацию, с которой он командовал армией, – леди Бриенна, отвечай.

– Я не помню, – пробормотала она, проклиная себя, затем медленно, все еще стараясь контролировать дыхание, села. Джейме подал ей воды, придержал мех, пока она пила.

Оглядевшись, Бриенна поняла, что находится в небольшом каменном гроте. Судя по тому, что здесь был устроен каменный очаг и лежал немаленький запас сухого валежника, а вход был наполовину завален еловым лапником, это было пристанищем беглеца уже немалое время.

– Ты пешком пришла?

– Последние двадцать… или тридцать миль. Бронн передал мне, где ты.

– Кто? – Джейме был удивлен.

– Он сказал, как добраться. Примерно.

– Он не должен был дать знать никому. Вот засранец.

Бриенна опустила на миг глаза. «Конечно, тупая ты корова. Если бы он хотел, ты бы уехала с ним сразу». Потом, вспомнив, она потянулась под перевязь на груди. Ткань, должно быть, уже вросла в кожу под слоем грязи, пыли и застарелого пота. Письмо Тириона Джейме взял осторожно. Первую половину читал, изредка усмехаясь. Развернув второй лист, улыбаться он перестал.

Бриенна не шевелилась. Она впитывала в себя осознание того, что он все-таки жив. Он жив. Это заставляло ноги дрожать. Она взмолилась Матери и Воину, вспомнила было Деву – и тут же перед ней встала Тропа Скорби и последующее унижение перед всей знатью Королевской Гавани. Пережитое не становилось менее значимым. Но может быть, как-то, каким-то чудесным образом, именно это сохранило ему жизнь.

Он уронил лист в огонь. Бриенна увидела, как из сложенного листа туда же падает локон золотистых волос. Сердце мгновенно заледенело. Серсея. Конечно.

– Ты видела, как все закончилось? – бесцветным голосом спросил Джейме. Она отрицательно покачала головой. Она просто не могла говорить. Прошло не больше пары минут прежде, чем он вздохнул и заново принялся перечитывать первую часть письма.

«Это все? Никаких сожалений? Никаких вопросов?». Она смотрела ему в лицо, и видела, как глаза его изумленно расширяются, как ходят желваки на скулах, как раздуваются края ноздрей. Не дочитав, он вскочил со своего места и отошел к краю освещенной костром площадки. Уже начинался рассвет и на траве выпадала роса.

– Значит, вот почему ты здесь, – наконец, подал голос Джейме и оглянулся на нее, без привычной улыбки, без усмешки, чистая ярость в глазах и чертах, – ты такая дура, женщина. Ты просто дура.

Она могла только пялиться на него молча.

– Ты опять позволила себя использовать. Стоило мне исчезнуть ненадолго, – на какое-то мгновение привычное выражение лица вернулось к нему, – ты когда-нибудь перестанешь вляпываться в проблемы? Или стоит их поперчить словами вроде «долг» и «честь», и ты летишь на них, как навозная муха на кучу дерьма? От Тириона надо держаться подальше!

Это письмо он бросил в огонь с силой, скомкав перед этим.

Затем сел к ней ближе.

– Я сомневаюсь, что Тирион желает меня видеть для чего-то, кроме как преподнести мою голову своей драконьей королеве. Головой Серсеи он пожертвовал без колебаний.

– Он просит вас вернуться?

– И куда, а? Если бы я надеялся, что могу остаться в живых, после всего, то не бежал бы, в чем был, в ту ночь, когда узнал о приговоре Серсее. Я должен был исчезнуть. У меня не было времени продумать детали, – отрывисто бросил Джейме, – не говоря о том, чтобы размышлять, как я смогу вернуться, если смогу вообще. Тирион не полоумный кретин, чтобы предполагать, что я могу возглавить бунт против королевы, особенно сейчас. И это письмо должен был доставить Бронн. Но какого хрена ты поперлась вслед за мной?