Текст книги "Лёгкое дыхание (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
«Мое солнце Дорна, Мирцелла. Ты была прекрасна, как ясное утро над морем. Я бы мог целовать тебя так же, как твой несчастный отец эту женщину. Ты не узнала бы смерти, а я – разлуки с тобой, мечта моя. И мы бы жили долго и счастливо, только хрен что вышло. Не стоило и мечтать».
Но, в отличие от большинства рыцарей львов, Бронн Черноводный был преисполнен оптимизма. Он не верил, что леди Бриенна поднимет меч на своего Льва. Он не верил, что Джон присоединится к драконьей королеве против всего остального Вестероса.
Зато он верил, что, даже если мир обрушится на них, в последнюю минуту Джейме Ланнистер выкинет какой-нибудь свой идиотский трюк и спасет положение. Или это будет леди Бриенна. Или они оба.
*
Санса Старк смотрела на южный горизонт со стен Винтерфелла.
С момента получения письма Тириона прошло уже почти две недели, и разведчики не могли сказать, сколько у них есть времени, чтобы успеть действительно запастись для осады. Винтерфелл был богат подземными ходами и проходами, но большая их часть находилась в плачевном состоянии, и вряд ли выдержала бы постоянное использование для снабжения продуктами.
Отовсюду в Винтерфелл стекались недовольные происходящим в королевствах. Хуже всего приходилось беглецам из Риверрана и Речных Земель. Они редко задерживались дольше, чем на ночь, предпочитая двигаться дальше, со всем добром, какое смогли унести с собой, окончательно решившись сняться с насиженного места.
– Может быть, нам стоит построить каменную дорогу к Стене? – вздохнула Санса, глядя искоса на Джона. Он сверкнул беспокойными черными глазами, свел брови.
– Они верят, что мы защитим их. Что война не уйдет севернее Винтерфелла. Смешно, – Джон хмыкнул без улыбки, – сначала все бежали с севера на юг. Теперь двигаются в обратном направлении.
Среди прочих прибывших в Винтерфелл однажды утром Санса встретила леди Бриенну Тарт. Общение их было весьма формальным и кратким. Они не говорили о том, что произошло на юге. Они ни разу не произнесли имя «Ланнистер». Бриенна проводила дни, яростно упражняясь с мечом среди одичалых, Санса встречала подводы с запасами, какие только можно было раздобыть, и все чаще подолгу стояла на южных стенах.
Опять двойственность, опять развилка на пути. Есть север, есть Винтерфелл, воинственный, всегда готовый к сражению, прямой, как удар меча. И есть юг, Красный Замок и его ядовитое очарование, отравленный воздух интриг, соперничества, обманчивая роскошь Королевской Гавани. Две противоположности, вкус каждой ей знаком. Она вкусила обе. Она может сравнивать и оценивать.
В эти дни, сбрасывая маски, имея возможность делать то, что ей нравится, чуть меньше следить за выражением лица, удаляться в опочивальню с Сандором Клиганом под руку или даже обнявшись (страшное преступление против собственных убеждений, но это приятно), Санса не хочет сворачивать на один из двух путей, принимать одну из двух сторон, не желает выбирать. Она хочет всё.
Наконец, в один из дней южный горизонт приходит в движение.
*
– Зря я тебя тогда не украл, – в сотый раз повторил Тормунд, и Бриенна зарычала.
Одичалый донимал ее всю дорогу до Винтерфелла. Подглядев ее прощальный поцелуй с Джейме Ланнистером, он никак не мог успокоиться.
– Вот скажи, как он мог тебя отпустить? – продолжал он, – если бы я был на его месте…
– Да ты вообще затыкаешься когда-нибудь?! – не выдержала Тартская Дева. Тормунд горько вздохнул.
– Ты запала мне в самую печенку, красавица, – признался он, – и смотреть не могу, и не смотреть не могу. Жжешься!
И он выехал вперед, напевая какую-то невеселую песенку Вольного Народа. Голос у него был приятный.
Она не ощущала времени. Дорога пролетела в одно мгновение.
Джейме. Джейме. Она проклинала себя за все, что сделала, за все, чего не сделала, не сказала. С той первой ночи, когда он дотронулся до нее, даря те самые «ласки», она оправдывала себя, говоря, что иногда такое случается между близкими друзьями, ведь у Вольного Народа…
Но даже у Вольного Народа поцелуи что-то значили.
Бриенна поклялась не влюбляться никогда еще лет в двенадцать. Безответная любовь, чувство издалека, молчаливое восхищение со стороны, это было безопасно, это было то, чего она не боялась. Следующим шагом стала бы взаимность. Чаще всего это значило невинный обмен любовными посланиями и подарками. Но Бриенне Тарт было уже не двенадцать.
«Мужчины похожи на животных, – говорила ей септа, сжав губы и делая скорбные глаза, – они хотят совокупляться, хотят владеть и покорять молодое тело, их не волнует цена». В целом, после многих лет среди солдатни и старых вояк, преступников, разбойников и даже именитых благородных рыцарей, Бриенна склонна была с ней согласиться.
Женщины, которые кричали под мужчинами, когда она видела их, обычно были шлюхами, иногда прачками или подавальщицами, и все они позволяли себя бить, иметь, оскорблять, использовать. Это никогда не будет обо мне, клялась раз за разом Тартская Дева, скрежеща зубами и сжимая кулаки. Я не захочу быть с мужчиной. Еще одно разрушенное «никогда». Жизнь жестоко учила ее внимательно относиться к словам.
Она держалась своего намерения. Пока не побывала на Севере. Пока не увидела воительниц Вольного Народа. Тех, которые сражались, были ранены, носили на себе не меньше шрамов, чем она сама – и носили на руках своих детей, обнимали своих мужчин, иногда даже и других женщин, громко смеялись, пели, страшно ругались – и кричали, когда им было хорошо. Это были другие крики, совсем другие.
Не те, что она слышала от шлюх и подавальщиц. Бриенна не знала, чем именно они отличаются, но чувствовала всем телом. Иногда Зимой, когда она спала, обняв Джейме или будучи им обнятой, какая-нибудь из них кричала достаточно громко, чтобы быть услышанной в их палатке. Бриенна закрывала глаза, чувствуя, как мокнет между ног, как дыхание становится тяжелым, а запах Джейме – опасным. Тогда ей хотелось прижаться к нему сильнее, еще ближе, почувствовать его больше, и чтобы он тоже почувствовал ее. И она бы кричала так же.
Как в их ночь в Хайгардене.
Он пришел поздно, Бриенна почти спала, когда почувствовала прикосновения на лице, на шее, повернулась – и их губы встретились в жадном, страстном, глубоком поцелуе. Его волосы были чуть влажными, он пах улицей и лагерем, немного костром. Под его поцелуем хотелось таять, быть слабой, быть застенчивой юной девой, и она подчинялась: сняла рубашку, когда Джейме попросил, потянулась навстречу…
– Ты позволишь мне дотронуться до тебя?.. – услышала Бриенна.
Она кивнула. Ей не хотелось нарушать тишину своим голосом. Ощущения, трепещущие в груди, мешались между собой: желание, страх, доверие, опаска, стыд. Но она отодвинула их в дальний угол. Любовь стоила небольшого отступления от правил. Пусть это на одну ночь, на две, пусть она всего лишь заменяет ему кого-то, кем она никогда не станет – Бриенне было почти все равно. Все, что ей говорили, все, что она думала, что ей следует делать, куда-то ушло. Это было знакомо – быть ему нужной. Заботиться о нем. Быть сильной для него. Быть…
– О, – она вздрогнула. Губы Джейме на ее груди были почти что неощутимы, пока он не нашел ими сосок, потянул, отпустил, выдохнул. И взглянул на нее снизу вверх, без обычной улыбки, ищущим взглядом мужчины.
Усталость затянувшейся битвы в твоих глазах, подумала Бриенна. Она подалась вперед, не размышляя, давая ему возможность приникнуть к ее груди еще раз, а затем запрокинула голову и закрыла глаза. Это было совершенно новое ощущение. Странное, по-своему будоражащее. Определенно, необычное. Ей всегда казалось, что маленькая грудь непривлекательна. В любом случае, она была очень чувствительна, и Бриенна всегда старалась перевязывать грудь потуже, чтобы не причинить себе боль верховой ездой или ношением доспехов.
Но только приятную дрожь и немного стыдное возбуждение дарили его губы на ее груди. Нежно напоминающие о том, кем она была для него, в доспехах или без них. Женщина. Несмотря на все невысказанное уважение, несмотря на все те испытания, что они прошли вместе, Джейме всегда оставлял ей право отступить назад, побыть девицей, нуждающейся в защите. Даже если Бриенна им почти никогда не пользовалась.
– Женщина, ты прекрасна.
В его едва слышный шепот нельзя не поверить. Не теперь, когда его пальцы, его губы, его язык, жаркое дыхание на веснушчатой коже, а голова плывет и между ног опять мокро.
– Женщина, у тебя бесподобная кожа.
Она дрожала, она боялась, но она верила. И теперь могла представить – на минуту – себя без доспехов. Без своей брони. Той, о которой заботятся. Которая дарит заботу. Той, которую желают.
– Джейме, что ты делаешь, – она не могла не издать легкий смешок щекотки, когда он целовал ее живот.
– Узнаю тебя.
– Джейме? – она распахнула глаза – ахнула, открыла рот, слишком шокированная, чтобы протестовать или двигаться, потому что он целовал ее между ног, схватившись за ее бедро так сильно, что наверняка останутся синяки.
Слишком откровенно, слишком открытая поза, не так, как она себе представляла, как такое бывает. Они хвалились друг перед другом, мужчины, они рассказывали о каких-то банщицах, о куртизанках Мизинца, о сладкоголосых развратных юных леди, но —
Это было в тысячу раз лучше всего, что Бриенна могла себе представить.
Она не могла закрыть глаза, не могла не кусать губы, не могла не дышать, это было легко, и не могла не издавать стонов, которые ее почти пугали. Она не могла звучать так. Жалобно, похотливо, женственно. «Я бы теребил твой крохотный бутончик, милашка, и ты бы умоляла меня взять тебя», издевались над ней в лагере Ренли. Тогда, под вой лагерных шлюх и отчаянные крики крестьянок, имевших несчастье попасться солдатам под руку, это звучало отвратительно.
Сейчас, когда это делал с ней Джейме, она именно так себя и чувствовала. Готовой умолять.
«Так это еще не все? Будет еще лучше? – Бриенна слышала свои стоны чаще, она круче поднимала бедра, губы дрожали, ноги дрожали, под его языком все горело и текло, – неужели… неужели…».
Одно движение его пальцем внутри ее тела – и ее затрясло, свело мышцы внутри, оборвало дыхание, заставило действительно закричать. И упасть на кровать, когда слабость, прекрасная, чистая слабость охватила тело. Ничего общего с болезнью, раной, усталостью. Вспышка света. Возрождение. Легкость полета.
Голова Джейме лежала у нее на животе, она держала руки вплетенными в его волосы. Простыни под ней были влажными, прохладный ночной воздух заставлял кожу покрыться мурашками.
– Я хотел этого с той минуты, когда ты встала передо мной в Харренхолле, – прервал тишину негромкий голос Джейме. Она приподняла голову, но он на нее не смотрел, – не переставал хотеть ни на день.
Они посмотрели друг на друга и захихикали. Харренхолл для обоих остался особым воспоминанием.
– Ты почему смеешься? – спросила Бриенна первая. Джейме покусал губы, притянул ее выше, устраивая ее к себе ближе.
– А ты? – почти прошептал он. Она подумала, что никогда не видела его таким красивым.
Я люблю тебя, хотела она сказать, открыла рот, но только мотнула головой, боясь отравить себя еще сильнее этим признанием. Джейме улыбнулся, затем потянулся с кровати вниз.
– Ты хоть ужинала? – спросил он, нашаривая что-то рядом со своей наспех сброшенной одеждой.
– Не хочу.
– Силы понадобятся, – он не смог удержаться от насмешливой ухмылки и подвигал бровями, – если думаешь, что я так просто лягу спать…
Пока он пил вино и быстро жевал хлеб и сыр, Бриенна, спрятавшись под простыней, любовалась им молча. Он поймал ее взгляд, слегка смущенный им, отвернулся. «Решайся, Бриенна, – говорил в ней кто-то, – ты хочешь знать, как это, быть с ним. Быть его. Принадлежать ему. На пару месяцев. На один день. На всю жизнь. На минуту».
«Бриенна Красотка», кричали мужчины ей вслед. «Шлюха Цареубийцы», снова и снова повторяла королева Таргариен. «Толстокожая, тупоумная тварь», кривилась Серсея. И, чем больше было этих голосов, тем больше улыбалась Бриенна, зная, что уже приняла решение, давно.
Джейме смотрел на нее, затаив дыхание, когда она потянулась к нему и произнесла, подползая ближе и позволяя простыне упасть вниз:
– Я хочу, чтобы ты взял меня.
…Бриенна встряхнулась, когда Тормунд третий раз что-то переспросил у нее. Отчаявшись добиться ответа, он просто потыкал перед собой в открывшееся пространство. Бриенна вздрогнула. Где она была всю дорогу до Винтерфелла? Мечтала и вспоминала о ночи с Джейме? Повезло, что не пришлось ни с кем драться.
«Любовь не сделает меня слабее, – поклялась она, сжимая руку на Верном Клятве, – она помогла мне выживать до сих пор. Я буду сильнее. Я смогу».
*
– Она решила осадить Винтерфелл? – не веря, спросил Джейме, и лорды открыли рты все как один. Лорас мрачно кивнул.
– Это наш шанс. Возможно, единственный. Меняем первоначальный план.
Джейме медленно выдохнул. Оперся о стол. Поднял взгляд. Его вассалы из тех, что остались в Хайгардене, кивнули все как один. Знать Простора чуть помедлила. Но встали тоже все. Джейме ожидал меньшего. Тирион ли потрудился, или голодная весна отрезвила их? На другом краю стола восседала Оленна Тирелл, сложив руки перед собой в жесте задумчивости.
– Что ж, милорды, это может быть самоубийство для каждого из вас, – сказала она, прищурившись, – вы видели Безупречных. Мартеллы тоже не слабая семья. И я молчу о ее дотракийцах.
– Пока она без драконов, это всего лишь люди, – пожал плечами Лорас, – пока она вдали от подкрепления, в землях, которые не славятся изобилием…
– …разреженное население, – добавил кто-то, – они не выдержат дольше пары месяцев.
Дух войны в комнате перенес их на предполагаемое поле сражения, растворил каменные стены, протащил каждого по оврагам севера, напомнил об удачных позициях и слабых местах в обороне, осаде и штурме. Почти все присутствующие были из Зимнего Братства. Джейме обменялся понимающими ухмылками с Лорасом.
«А он стал смелее, – заметил Джейме, – отчаяннее. Была бы с ним счастлива Мирцелла?». Он опустил голову, размышляя, когда сам бывал бесстрашным. Редко, в юности, он мог рисковать собой, не задумываясь о последствиях вовсе. Юноши мнят себя бессмертными. И все же, Джейме мог вспомнить минуты, когда страх умирал, оставалась чистая ярость схватки и желание победить любой ценой, даже если придется отдать жизнь. Как Зимой. Подойдя к Стене, увидев ее издалека, он сказал себе, что умер, и дальше вперед идет лишь его меч. Он хотел в это верить.
И он ошибся.
…Вокруг снова была зима. Белый снег, алая кровь, черное золото обагренной валирийской стали на льду, и костры, выхватывающие неясные очертания фигур в зимней ночи. Джейме смотрел в почти беззвездное небо над собой и не мог сжать стучащие зубы.
«Почему мне говорили, что замерзать не больно? – думал он, – почему мне говорили, что большая потеря крови действует как обезболивающее? Почему я в это верил?». Живот сводило жуткой болью, он застонал, чувствуя, как слезы на лице превращаются в крупинки льда. Когда снова открыл глаза, надеясь отчаянно, что умрет поскорее, над ним был Подрик.
– Миледи! Сир Джейме! Он здесь.
«О нет, нет, она опять будет меня спасать, упрямая глупая женщина», закрыл он глаза, слишком уставший, чтобы радоваться. Он боялся, что Иные все еще рядом. Бриенна никогда не обращала внимание на опасность для себя.
Их оттесняли к Стене. Обманчивая легкость, с которой отдельные отряды уходили на север, чаще всего означала, что они не вернутся. Он оказался из тех, что поддались на этот обман. Были бы силы хотя бы встать, он дотянулся бы до Вдовьего Плача и вскрыл себе вены, потому что несколько часов боли уже почти лишили его рассудка.
– Ты не вытянешь одна, – сказал Джейме, увидев женщину над собой, кусающую губы, – ты знаешь.
– Заткнись, – сцепив зубы, бросила она и сорвала с себя шубу, накрыла его. Короткое ощутимое прикосновение ее ускользающего тепла, задержавшегося в густом мехе.
– Милосердие, миледи. Чистая смерть, – он перевел взгляд на Верный Клятве, – ты можешь. И уходи скорее. Беги.
– Заткнись, сир Джейме.
Внезапно Бриенна подскочила и замахнулась мечом в темноту за собой. Джейме зажмурился, не желая видеть ее смерти. Он слышал ее отрывистые выкрики, обращенные к Подрику, слышал холодный зимний ветер высоко над ними, слышал скрип снега под тяжелыми шагами Неведомого.
Рассыпались один за другим мертвецы, пока, наконец, не наступила тишина. Ни одного звука. Даже Бриенны не слышно. Над ним распахнулась беззвездная ночь, и в эту минуту появился улыбающийся во все зубы, как деревенский дурачок, Подрик Пейн.
– Ну вот, мы пробились к вам с носилками и мейстером, сир. Сир-миледи Бриенна всегда…
– Иди и скажи командующему Лорасу, чтобы отводил людей, – перебил его запыхавшийся голос женщины, – мы возвращаемся к Стене.
– Стена пала, – бормотал Джейме в полубреду.
– Мы еще держим ее.
– Стена пала. Они пройдут на юг.
– Мы удержим ее, сир Джейме, – над его головой виден был ее локоть, его трясло из стороны в сторону, и почему-то это происходило в ритм с ее широкими уверенными шагами. Льняные волосы Бриенны торчали во все стороны, грязные и в крови, губы были плотно сжаты и чуть вытянуты, в устремленных в никуда глазах он мог прочитать настоящий ужас. Женщина впервые сражалась с мертвецами в одиночку.
Уже три недели. Неужели к этому можно привыкнуть, если выживешь? Проживут ли они столько? Всегда ли будет так страшно?
– Больно. Как же блядски больно, – он и не понял, что сказал это вслух.
– Джейме, – ее голос у самого лица, он бы и рад отвернуться, да не может, – посмотри на меня. Потерпи. Это все из-за нижнего ребра…
Бриенна говорила, объясняла, но он не слышал. Три недели! «Ты в нижнем пекле, Ланнистер. В его холодной версии». Одичалые еще не понимают, как с ними сосуществовать и вместе сражаться, у них все время нехватка людей и оружия, одежды и лекарств, мейстеры пропадают и погибают, вороны мерзнут, вся затея кажется безнадежной. Джейме пришел сюда умирать. Они все пришли.
– Уезжай, Бриенна. На Тарт. Собирай ракушки на берегу… купайся в море… я видел дельфинов, когда проплывал мимо.
– Не уеду. Прости меня за леди Бессердечную.
– Я сто раз простил тебя, дура ты набитая, – хотел бы он звучать солиднее, но уже как-то совсем нет сил, – хватит донимать меня этими извинениями. Я был тебе должен. Я всегда буду.
Сколько миль она прошла с боем? Сколько крови пролила? Бриенна бормочет что-то про свои собственные долги. Двадцать первый день их пребывания на Севере. Кажется, хуже невозможно, но – и это переворачивает наутро их мир – все становится хуже. И будет становиться еще двенадцать месяцев подряд. И придется привыкнуть.
Они научатся спать в снегу и есть сырое мясо, чтобы восполнить кровопотерю. Будут пить хвойные настои и растирать обмороженные конечности. Жевать смолу от зубной боли. Петь песни одичалых. Кататься на лыжах. Плакать, не стесняясь, по дому, по себе, по солнцу. Смеяться смерти в лицо. Заниматься любовью, не переживая, что услышат или увидят – в этом умении преуспеет больше всех Бронн, конечно.
Они будут говорить шепотом обо всем на свете, каждому живому смотреть в глаза, как родному брату, принимать новичков в семью, в Зимнее Братство, прощаться с теми, кто ушел в страну вечного Лета, придумывать свои истории, переплетая реальность, выдумку и то, что примерещилось в бреду. Или после мухоморной настойки Вольного Народа. Они будут спать там, где застигнет сон, перестанут считать дни и часы, и в темноте долгой Ночи каждый отыщет какую-нибудь свою правду, которую вынесет либо в жизнь, либо в смерть.
В ту минуту Джейме еще не знает, что все это будет с ним дальше. Прошлое его покидает навсегда, будущего не существует. Настоящее – это снег, лед, мороз, мех, пахнущий лесом и тайнами, валирийская сталь и Бриенна.
Джейме снова открыл глаза. Темные очертания фигуры бормочущего мейстера, строгие углы высокие елей и синие, синие звезды ее глаз в бесконечности над ним.
– Есть какая-нибудь глупость, которую ты не сделаешь ради меня, а, сумасшедшая ты ослица? – пробормотал Джейме, не прекращая цепляться уплывающим сознанием за эти яркие звезды. И услышал в ответ летний смех, в котором звенели водопады и пение птиц:
– Я сделаю всё.
«Любовь рождает бесстрашие», понимает тогда Джейме. Это его правда.
…Тех, кого он любил, оставалось не так много, чтобы позволить себе отступить из страха.
«Дорогой брат! Впервые пишу тебе после долгого молчания. Я принял решение идти на Винтерфелл. Мы выдвигаемся небольшими группами, соединимся перед первой атакой. Возможно ли договориться о пополнении обоза в Долине Аррен? Можно ли отводить людей через Переправу? Выясни.
Спасибо за то, что позаботился о, – Джейме сглотнул, затем вывел с нажимом, – моей дочери Мирцелле. Поздравляю с помолвкой. Хотел бы гулять на свадьбе. Если мои племянники будут Грейджоями, не завидую Железным Островам». Он хотел было написать о том, что вкус Тириона на женщин просто ужасен, потом подумал о себе самом, рассмеялся. Перо капнуло чернилами на бумагу. Когда он последний раз видел брата? Говорил с ним? Сердце сжало болью, Джейме шмыгнул носом.
Он потерял почти всех. Они уходили, не прощаясь и не предупреждая.
Поэтому Джейме сжал перо в непослушной левой руке – почерк был просто ужасен, и дописал. «Я думаю, я тоже созрел для семейной жизни. Старею? Мы давно не виделись. Я скучаю. Твой Д.».
========== Невозможное ==========
Она похожа на Зиму.
Это то, что думает Джон, глядя на свою все-еще-жену, и это то, что он подумал о ней в первый раз. Она похожа на время года, что несет мертвый сон. У нее лед в глазах, снежно-белые волосы, и она не похожа ни на что из мира живых. Чуждое существо, действия и мысли которого сложно оценить, исходя из опыта человеческой жизни, где есть плоть, кровь, начало и конец, страх, боль, радость и любовь.
Джон видел свою смерть. Его страх все еще с ним, и может быть, стал еще больше.
В Дейенерис страха нет. Может ли тот, кто не испытывает страха, чувствовать все остальное? Желание? Ненависть? Симпатию? Тоску по другу? Любовь?
– Ты не приезжал ко мне, – говорит его жена, неотрывно глядя ему в глаза, и он улыбается, качая головой.
– Я отдал себя Северу. Слишком многое должно быть сделано. Мы пострадали сильнее всех.
– Ты никогда не просил меня прийти к тебе.
– Ты можешь сделать это в любой день и час.
Бессмысленная ложь между ними – словно избыток перца в еде, притворяться, что его нет, невозможно: горчит. Джон морщится. Дейенерис остается неподвижна, ни одна морщинка не появляется на ее совершенном лице.
Они зовут ее матерью, те, кого она привела с собой из-за Моря. Или звали. Но Джон знает матерей. Они могут наказывать, жалеть, презирать, обожать своих детей. Не могут они только одного: не подозревать об их существовании. Когда Мать-Дейенерис говорит о своих детях, ему кажется, она говорит о каких-то других людях, как будто признает своими детьми только тех, кто лишен своей воли и подчиняется ей безоговорочно.
Освободить из рабства, заменив ошейники из стали и кожи на ошейники из страха, невозможно.
– Как ты собираешься подавлять мятежи на юге? – спрашивает Джон, наконец, оставив попытки хотя бы изобразить близость к ней.
У драконов веки – две тонкие пленки, опускающиеся на глаза. Дейенерис не моргает, у нее тоже есть что-то вроде драконьих век, только невидимых, когда ее взгляд становится еще менее похожим на взгляд живого человека. Джону кажется в такие минуты, что она подбирает из всех заложенных в самой крови, заученных наизусть фраз подходящую, анализируя, делая выводы, учитывая реакцию собеседника, но не чувствуя веса своих слов.
– Я собираюсь уничтожить Цареубийцу и его армию. И всех его союзников.
– Как? – снова спрашивает Джон.
– Безупречные. Кхалассар. Возможно, я призову Даарио Нахариса. Еще есть войска Мартеллов.
– Первого урожая еще не было. Сейчас весна. Люди голодают. Как ты сможешь прокормить армию, да еще и призвать новых солдат из-за Моря?
Пауза затягивается. Дейенерис отпивает из бокала с водой.
– Я соберу подати. В Просторе еще немало запасов зерна, уверена. Я видела стада скота в Риверране.
– Чем они будут засевать поля? – Джон заставляет себя оставаться спокойным: эмоции на нее не подействуют, – на сколько времени хватит всего скота из Риверрана? Что останется после того, как и он закончится?
– Ты отказываешься поддержать меня? – легкая тень угрозы в ее голосе приводила к покорности города-государства.
– Я хочу понять, чем я могу помочь тебе, Дени, – он подается вперед, почти соединяя их руки, – неразумно сейчас затевать новую войну. Ты не можешь преследовать Ланнистера по всем землям только лишь ради эфемерной надежды отомстить. Оставь его. Западные Земли в таком же состоянии, что и остальные, если не в худшем. Отправь свои армии засевать поля!
– Ты отказываешься поддержать меня.
– Я дам своих кузнецов. Столяров. Чертежи новых орудий. Я отправлю тех, кто научит дотракийцев возделывать землю и поможет обжить ее.
Снова пелена падает между ними, и она, наконец, смотрит в сторону. Джону вспоминается в это мгновение, что она говорила ему слова о любви, и дыхание ее даже не учащалось, как и стук сердца под ее ладонью. И ему казалось, что однажды он растопит ее ледяной замок, отогреет ее, и в зеркальном блеске ее нечеловеческих глаз появится тепло, приязнь, интерес. Но Джон не преуспел.
Мужчины рядом с ней не задерживались надолго. Он не был наивен, вступая с ней в политически выгодный союз, скрепляя его браком. Редкие браки заключаются по любви, да и это не гарантирует долговременного счастья. Но общие дела, интересы, устремления могут помочь родиться уважению, сочувствию, дружбе…
У Дейенерис нет друзей, есть лишь подданные, и иногда Джон чувствует себя одураченным, понимая, как именно она его воспринимает. «Я был бы доволен и этим, Дени, – с грустью признается Джон себе, – если бы только ты не затевала войну».
– Итак, ты не дашь мне свои войска, – Дейенерис медленно встала и обошла их стол, улыбаясь в пространство, шаги ее были мягки, как у кошки, – ты не дашь мне запасов зерна и провизии. И ты сам не хочешь воевать за меня.
Джон не двигался, лишь оглянувшись на нее через плечо. Она смотрела в окно. Затем оглянулась.
– Ты совсем задавил в себе дракона.
– Я не дракон. И не волк, – Джон был уверен, что она отведет глаза первая, – я человек. Я хочу заботиться о людях. А не о гербах.
Дейенерис сделала неспешный круг по комнате, провела рукой по его плечам сзади, словно помечая свою территорию. Джон ждал ее следующих слов. И они его удивили.
– Отдай мне Шлюху Цареубийцы. Это все, что мне нужно.
– Ее зовут Бриенна Тарт. И она служит моей сестре. Зачем она тебе?
– Я хочу казнить ее, если она не присягнет и не раскается. Или получить Цареубийцу, когда он придет за ней, – спокойно отвечает Дейенерис, и все, что видит Джон – ее прекрасные волосы, падающие на ее спину, и маленькие точеные руки, ласкающие плетеный кожаный ремешок на ее тонкой талии.
– Если Ланнистер не придет за ней? Если это домыслы, об их связи? Если она присягнет тебе?
– Тогда она отправится воевать против него, – в ее голосе слышна улыбка.
Когда Дени оборачивается, она кажется почти живой, протяни руку, и получишь, и Джон готов в это поверить. Так уже было: он замерзал, он был ранен, и в призрачных фигурах у постели ему мерещилась она, веселая, игривая, смешная, любящая взаимно.
А когда он очнулся, то это была всего лишь Санса.
– Ты дашь мне ответ завтра. Не в стенах Винтерфелла, – задевает его лицо волна ее серебристых волос, когда Мать Драконов уходит прочь, не оборачиваясь.
*
Родной дом, превратившийся в тюрьму. Санса забыла, когда последний раз испытывала это чувство. Оно неизбежно возвращало ее во времена Рамси Боллтона. Она сжала кулаки и закрыла глаза, молясь истово и от сердца. Взъерошенный и мрачный Сандор внимательно исследовал взглядом войско, расположившееся в миле от стен.
– Тысяч двадцать, – буркнул он зло, – вместе с обозом, шлюхами и бродягами.
– Что это значит? – спросила Санса. Пёс развел руками.
– Мы в жопе, Пташка.
– Сандор!
– Говорю, как есть.
Она поспешила к кладовым. Если Арье охота играть в полководицу, то настоящая леди Винтерфелла должна позаботиться о людях. Им нужно будет что-то есть и где-то спать.
Она знала, что и как нужно сделать. Вместе с женщинами еще раз тщательно пересчитала запасы сушеного и соленого мяса, проверила сохранность зерна и крупы, убедилась в наличии масла, соли, винного уксуса и солода. Следовало подготовить лазарет. Почти до вечера Санса провела время в труде, и Джона увидела только на закате. Он, конечно, был на южной стене. Милый, уставший, измученный Джон.
– Что мне написать Тириону? – спросила леди Старк, – что ты решишь?
– Выбор невелик, Санса, – тихо сказал Джон, поднимая на нее непрозрачные глаза, – я знаю, что такое Дени. Мы оба знаем. Если нам нужна сиюминутная выгода, нам нужно выдать ей леди Тарт – и она отступит. Она действительно отступит на этот раз. Но Ланнистер не простит.
Санса оставалась неподвижной.
– Леди Бриенна верна нам. Я не знаю за ней ни одного проступка, не считая дружбы с Джейме Ланнистером. Она бы поняла. Одна жизнь за несколько тысяч. Это нечестно? Предположим, я отказываю Дейенерис, оставляю у себя эту женщину. Тогда нас осаждает Ланнистер, потом Дейенерис, а то и оба сразу, мы голодаем, умираем, и Иные б меня побрали, если я знаю, за что.
Санса сохраняла молчание.
– Или, есть занятный вариант развития событий, – Джон улыбнулся, и она подумала, что в общем, борода ему идет, но только если он будет улыбаться, а не печалиться, – мы заключаем соглашение с одним из них, сражаемся вместе против третьего. Я думаю, именно этот вариант устроит всех. Ты согласна?
– Джон, мы оба знаем, что на самом деле выбор лишь один, – Санса опустила руку рядом с его, ободрительно кивая, – позаботься, чтобы Арья была где-нибудь подальше, когда это произойдет.
– Она будет визжать, как поросенок, когда услышит о союзе с Ланнистерами, – усмехнулся Джон, – может быть, она приведет нам помощь из Долины, – он тревожно взглянул в сторону лагеря Таргариен, – будем ждать, пока они устанут, измотают себя, и тогда ударим по ним снаружи и изнутри, разом.
– В чем недостатки плана? – спросила Санса. Ее брат деланно усмехнулся.
– Драконы. Ну и наша кровная вражда со львами, конечно, обязательно усложнит переговоры. Это если не считать возможности штурма…
Почти пустая комната Сансы Старк ничуть не напоминала ее покои в Красном Замке. Но она была ею довольна. Для холодных вечеров здесь был очаг. Чуть мутноватое зеркало по-прежнему оставалось на месте. Глядя в него, она слышала далекую песню няни, голос матери, зовущий к утреннему визиту к отцу для приветствия. Глядя в него, она когда-то видела первые признаки своего расцвета и мечтала, как однажды станет королевой.
