Текст книги "Миссия (не)выполнима: влюбить в себя бабника (СИ)"
Автор книги: Dream Writer
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)
Парень попытался высвободиться, что у него получилось, в виду того, что мне было довольно сложно держать сопротивляющегося человека в таком положении, после чего вмазал мне по лицу изувеченной рукой так сильно, как только мог. Даже не став перехватывать её, я моментально ответил ему тем же, как можно сильнее приложившись своим кулаком к лицу Коди. Потом ещё и ещё. В этот момент я не думал ни о чём – всё, чего я тогда хотел, это лишь вырубить его, поэтому, невзирая на нежелание бить его, до этого сдерживавшее меня, раз за разом наносил ему удары.
В следующий момент старый друг, вероятно, пытаясь хоть как-то остановить меня, схватился за мой подбородок своей изувеченной рукой, начав оттягивать моё лицо назад, закрывая и без того не очень хороший обзор. Но, даже несмотря на это, я мог бы его ударить, не промахнувшись. Вот только, почувствовав, как с одной стороны мою щеку сжимало всего лишь три пальца, вместо положенных четырёх, я, замахнувшись, изо всех сил ударил кулаком в асфальт, неподалёку от лица Коди. Боль, пронзившая мою руку, была резкой и очень сильной, поэтому я, не выдержав, вскрикнул, тяжело задышав, но на этом остановился. Быстро посмотрев туда, где была до этого Кэтрин, я, к счастью, не заметил её. Осталось лишь пятно крови, отлично видневшееся на белом снегу. Вероятно, она всё-таки рассекла подбородок, но я был рад, что она убежала. И, хоть и знал, что уже скоро прибегут люди, которых девушка позовёт для того, чтобы помочь мне, успокоился, ведь ей хватило ума не дожидаться конца этой драки, а бежать куда подальше, пусть и за помощью.
Я отвлёкся от Коди, и это стало, пожалуй, одной из главных и самых глупых моих ошибок. Воспользовавшись случаем, парень вырвал другую руку, вновь ударяя меня по челюсти, попутно стряхивая с себя. Я попытался сопротивляться, но, как итог, добился лишь того, что сумел подняться на ноги, а в следующую секунду уже вновь рухнул на землю, так как Коди, проделав со мной тот же трюк, что и с Кэтрин до этого, а именно – схватив за ногу, опрокинул меня. Не успев сгруппироваться, я пластом полетел наземь, после чего почувствовал острую боль в затылке. Именно в тот момент в ушах раздался звон, а мир вокруг погрузился во тьму.
***
В ушах всё ещё слышен был чёртов звон, когда я очнулся. Голова гудела, а глаза открывать не хотелось, поэтому я справедливо решил, что могу позволить себе немного отдохнуть. Поначалу я даже не вспомнил о том, что же случилось, наивно полагая, что сейчас валяюсь в своей постели, отлынивая от школы, в которую ходить не было никакой радости. И лишь тогда, когда почувствовал неприятное покалывание в одной руке (а вторая была полностью онемевшая и обездвиженная) и услышал непонятный мне шум, понял, что нахожусь далеко не у себя дома.
Вопреки своему желанию, открыл глаза. Стоило сделать это, как я тут же зажмурился из-за яркого света луны, проникавшего в комнату, где я оказался. Глаза болели, а шум в ушах из-за этого света, казалось, только усилился. Заболела голова, отчего захотелось развернуться на бок и накрыться подушкой, но сделать это, при всём моём желании, не получилось бы, так как на руке у меня была какая-то ерундовина, которая, как мне сперва показалось, не являлась капельницей, но и понять, что это, я не мог. Лишь спустя какое-то время до меня дошло, что это был гипс. Мысли вообще путались, так что хотелось уснуть, но этого я тоже не мог. «Обожаю» бессонницу.
Через какое-то время заставил себя окончательно разлепить глаза и осмотреться по сторонам. Быстро сообразив, что нахожусь в больничной палате, я отнюдь не обрадовался, так как плохо помнил, что вообще произошло, а также что я здесь вообще забыл. На секунду показалось, будто забылось абсолютно всё, но я успокоился, когда смог вспомнить свою личность, некоторых людей и ещё кое-какие мелкие детали. Только голова очень сильно болела.
С трудом заставив себя повернуться в сторону окна, дабы по возможности выглянуть на улицу, заметил тень, сидевшую неподалёку от моей кровати. По хрупкой фигуре стало ясно, что это женщина, а после я понял, что она спала, так как голова была опущена, а мерное дыхание уж очень походило на сопение. Сам не знаю, почему, но мне захотелось позвать её, поэтому я начал тихонько подзывать незнакомку, думая, что это медсестра. Если бы она проснулась, я бы попросил её… Ну, не знаю, водички принести, к примеру, или книжку вслух почитать. Не одному же мне от бессонницы мучиться. Но это оказалась не медсестра, так что мой коварный план эксплуатировать эту несчастную провалился.
– Фил? – послышался знакомый сонный голос, который в следующую секунду стал бодрым, словно его обладательница вовсе не спала. – Ох, ты проснулся! Как же это хорошо. Как ты себя чувствуешь? Мне позвать медсестру?
Я почувствовал, как маленькая холодная рука аккуратно прикоснулась к моей щеке, отчего та начала болезненно пульсировать, но ничего не сказал. Когда женщина придвинула стул и наклонилась ко мне поближе, стараясь разглядеть моё лицо в лунном свете, я убедился в том, что передо мной не кто иная, как моя собственная мать.
– Я в порядке, не надо никого звать, – улыбнувшись, сказал я, хоть и понимал, что она этого, скорее всего, не увидит, ведь свет никто так и не включил. Губу тут же больно стянуло, но я продолжал улыбаться, словно это имело какое-то значение, при этом понял, что мне нехило подбили челюсть. – Только голова немного болит, а так всё хорошо. Если ты не будешь включать свет, то будет вообще отлично.
Послышался короткий смешок, после чего Сэм, улыбку которой мне, несмотря на слезящиеся глаза, всё же удалось различить на её лице, придвинулась ещё ближе и, положив свою голову на мою подушку, прошептала:
– Вот таким ты мне нравишься гораздо больше, а то как в первый раз проснулся, так вообще на себя похож не был… Не понимал, где находишься, не узнавал никого из нас… Мы все очень волновались, хотя доктор и говорил нам, что такое частенько бывает при сотрясении. Ох, ну и напугал же ты всех…
Очнулся в первый раз? Здесь явно кое-что не сходится, и я даже знаю, что именно. Я не помню, чтобы просыпался в первый или в какой-либо ещё раз, только этот, а всё остальное будто в тумане. Почти весь сегодняшний день словно прошёл мимо меня – остались лишь жалкие обрывки, из которых никак не получалось сложить полноценную картинку. Кстати, день же сегодняшний, да? Чтобы не пугать маму, попытаюсь выспросить это аккуратно.
– И долго я был в таком состоянии? – спросил, повернув голову к ней.
Сэм зачем-то приподнялась, заглядывая мне в глаза, после чего ответила:
– Нет, потом ты всё же начал узнавать окружающих, но это было только тогда, когда тебе дали как следует поспать. Но бодрствовал ты, на самом деле, всего ничего. Да и проснулся лишь несколько часов назад, к тому моменту почти все ушли…
– «Почти все» – это кто?
– Эллиот, – начала перечислять женщина, – он забрал с собой Ника, потому что тот, только услышал, что ты попал в передрягу, выскочил из дома без ведома своей матери. Миссис Моллиган ушла довольно быстро, да и сама Кэтрин надолго не задержалась. Точнее, она убежала почти сразу, как только мы все явились. Как она побледнела, на неё даже смотреть страшно было. Но, когда мы пришли, всё улыбалась, да подбадривала нас. Хорошая девочка. А её отец собирался завтра заглянуть к тебе перед своей выпиской, ещё жаловался, что вынужден так рано из больницы уходить, ведь иначе смог бы за тобой присматривать, – тут она зачем-то мягко прикоснулась рукой к моему лбу и добавила: – Вокруг тебя собрались действительно хорошие люди. И они тебя любят.
– Сильнее тебя всё равно никто не полюбит, – со смешком сказал я, на что получил ответ «Что правда, то правда», произнесённый таким же шутливым тоном. И тогда я, обнаружив, что кое-что в моей голове всё же начало проясняться, спросил: – А что с Коди? Он убежал или как?
При упоминании этого человека Сэм вздрогнула, после чего надломившимся голосом произнесла:
– Нет, не убежал он. Кэтрин позвала людей, которые были возле больницы, тебе на помощь, так что они поймали его. Знаешь, я думала, что его посадят, но этого в ближайшее время не случится.
– Почему же? – спросил я, так как мама по какой-то причине замолчала.
– Он болен, Фил. Думаю, раз уж тебе удалось с ним немного поговорить, ты заметил это. Тот случай не прошёл для него бесследно. Когда те двое избили его, он не только пальца на руке лишился, но и рассудка. Так как присматривать за ним было некому, его отправили в детский дом, но там им никто особо не занимался. Конечно, кто же станет нанимать сироте из неблагополучной семьи психолога и найдёт деньги на врача, который мог бы спасти ему палец, избавив тем самым от участи инвалида? Всем было наплевать. Никто не помог Коди, даже если заметил, что с ним не всё в порядке. Как я поняла, после детдома он не смог устроиться ни на какую работу, что понятно. Помощь, предоставляемая государством сиротам, была настолько мизерной, что вскоре денег у него вовсе не осталось, да и не умел он ими пользоваться. В общем, не сложилась судьба у мальчонки с самого начала и до самого конца… Если бы знала, я бы хоть что-то попыталась сделать, хоть как-то помочь…
Мама шмыгнула носом, словно ребёнок, отчего мне показалось, что она плачет. Но это, к счастью, было не так. Поскольку женщина молчала, я вновь взял инициативу в свои руки и спросил:
– Ты теперь ненавидишь его?
Молчание. Оно было довольно продолжительным, отчего начало казаться, что ответ утвердительный, просто Сэм никак не решается произнести его вслух, однако в следующую секунду она опровергла все мои догадки по этому поводу, сказав:
– Я никогда не смогу простить ему того, что произошло сегодня. Но также никогда не смогу по-настоящему возненавидеть. У него никогда не было ни настоящей семьи, ни примера, которому он мог бы следовать. По сути, ничего у него никогда не было. К тому же, он стал одним из тех, кого так люто ненавидел, избив тебя. Жизнь и так наказала этого ребёнка сверх меры, – она вздохнула, после чего внимательно посмотрела на меня и спросила: – Ну, а ты? Ты-то его ненавидишь?
Я ничего не ответил. Но вовсе не потому, что не мог найти ответа на этот вопрос самостоятельно, просто я знал, что никогда не смогу возненавидеть человека, по отношению к которому испытываю вину. Какие бы отговорки я ни придумывал, что бы ни говорил, оказавшись наедине с Коди, на самом деле, я всегда чувствовал свою вину. Поэтому его желание прийти и отомстить мне, его долгие поиски меня, несмотря на ограниченность в средствах и прочем, были мне весьма понятны. Он не смог простить мне тот случай, но в этом нет ни моей, ни его вины. Вот только сказать это легче, чем поверить в правдивость этих слов.
– Ладно, – послышался голос мамы, который вывел меня из задумчивости. – Ты, наверное, до жути устал. Поговорим завтра утром. Как раз врачи посмотрят результаты твоих анализов и скажут, насколько всё плохо или хорошо. А сейчас спать.
Она произнесла это несколько повелительным тоном – таким, каким произносила это, укладывая меня спать в детстве. Я улыбнулся и, пожелав ей спокойной ночи, притворился, что опять заснул. Но я нагло врал, просто знал, что Сэм не сможет уснуть, пока не удостоверится, что со мной всё в порядке. Вскоре опять послышалось её посапывание, отчего я невольно усмехнулся, ведь это больше было похоже на то, что я её родитель, а не наоборот. И это в какой-то степени меня радовало, непонятно почему.
Мысли о моей спящей матери вскоре отошли на второй план, так как в моей гудевшей от боли голове появилось слишком много вопросов. Захотелось узнать поточнее, что происходило в те моменты, которые я не очень хорошо помню. Хотелось спросить у кого-то, как скоро я смогу отсюда выбраться. А также меня немало интересовало, как там Кэтрин. Из-за рассказа Сэм мне начало казаться, что всё далеко не хорошо, а, если учитывать ещё и то, сколько всего свалилось на неё в последнее время, девушке можно было только посочувствовать. Интересно, как там она. Всё же надеюсь, что не слишком убивается, не хотелось бы, чтобы дорогой мне человек страдал ещё больше, причём из-за меня.
Я вздохнул. Мысли становились неясными, я опять почувствовал, что хочу спать, ещё и подташнивать начало. Последнее, о чём я успел подумать, так это о том, что сегодняшнюю встречу с Коди я, на самом деле, предвидел, хотя она всё равно стала для меня неожиданностью. Несмотря ни на что, я знал, что он придёт, просто успел забыть об этом на какое-то время под влиянием хороших людей. И кто знает, быть может, именно мысли о нём повлияли на то, что мне приснился сон о моём детстве, а именно – о времени, когда всё это началось. Когда я вспоминал тот сон позже, так и подмывало сказать: «Меня зовут Фил Гардинер. Я решил рассказать вам свою историю», но это звучало бы несколько пафосно, поэтому просто сам себе напомню лишний раз, как всё было.
Моя жизнь до определённого момента ничем не отличалась от жизни множества остальных. У меня была вполне обычная семья, состоявшая из трёх человек – меня, мамы и отца. Ничего примечательного. Мы были далеко не богаты, поэтому жили в бедном районе на самой окраине города, где нашими соседями были алкоголики, которые не могли заплатить даже за выпивку, не говоря уже о счетах за квартиру. Иногда попадались просто до жути бедные семьи, ситуация в которых была ещё хуже, чем наша, но на судьбу лично я никогда не жаловался, как не делаю этого и сейчас.
На самом деле, всё у нас было не так уж и плохо. И, хоть нам не помогали родители отца, который сбежал из дома, оставив родных в каком-то отдалённом небольшом городке в Англии, так как переехал сюда в поисках лучшей жизни, мы как-то справлялись. Родителей моей мамы не стало примерно тогда, когда мне исполнилось четыре года. Моя бабушка, бывшая сотрудница какой-то мелкой фирмы, также была женщиной со слабым здоровьем, поэтому умерла она на пятьдесят пятом году жизни от аневризмы. Вскоре после этого на тот свет отправился и дедушка, пережив свою скоропостижно скончавшуюся жену лишь на полгода. Поэтому моим маме и отцу приходилось справляться со всеми проблемами самостоятельно, не говоря уже о том, что Сэм очень тяжело перенесла потерю родителей. Её и без того слабое здоровье тогда пошатнулось в первый раз.
Но всё стало куда хуже, когда с работы уволили моего отца. Несмотря на то, что он приехал в Лондон, ему так и не удалось поступить в престижный университет, посему пришлось довольствоваться должностью разнорабочего. Но таких и так было пруд-пруди, поэтому в какой-то определённый момент Генри, а именно так его звали, попал под сокращение. За неимением высшего образования, он просто не мог никуда устроиться, хотя, казалось бы, люди, готовые выполнять самую грязную работу, везде нужны. Но ему просто не везло.
Зарплаты мамы явно было недостаточно для того, чтобы мы могли позволить себе хотя бы тот минимум, который казался нам вполне реальным раньше, поэтому она принялась работать в две смены, из-за чего мы могли не видеться с ней сутками. Она приходила, когда я уже спал, а уходила, пока я не проснулся. Отец же вечно был занят поисками работы, поэтому в свои девять лет я остался один на хозяйстве – прибирался, как мог, готовил помаленьку, но особо усталости не чувствовал. Дети, стоит сказать им, что чудо возможно, с лёгкостью верят во всё это. Верил и я, надеясь, что мы справимся со всеми бедами, которые на нас навалились, только тогда ничего не сбылось.
Однажды я вернулся домой из школы и заметил отца, сидевшего с бутылкой самого дешёвого алкоголя за столом. Его руки были согнуты в локтях, а на ладони он опустил голову, опираясь на них. Стоило мне спросить, что случилось, как он сказал:
– Мама попала в больницу. И у нас совершенно нет денег ни на её лечение, ни на существование. Фил… я не знаю, что делать. Действительно не знаю, что нам дальше делать…
Хоть я тогда ещё не до конца всё понимал, попытался утешить его, как смог. На секунду показалось, что Генри начал чувствовать себя лучше, но это мне только казалось. Даже то, что нашёлся благодетель, который готов был принять Сэм в свою клинику и помочь выздороветь практически за бесценок, не особо помогло, ведь даже для того, чтобы собрать ту действительно не такую уж и большую сумму, отец по уши влез в долги. И всё же тогда мы смогли заплатить за лечение мамы, так что мне казалось, что всё наладится. Но ничего не наладилось.
Каждый день после школы я прибегал к маме в больницу. Не всегда меня впускали, но медсёстры со временем познакомились со мной настолько близко, что даже разрешали сидеть у них, дожидаясь момента, когда можно будет увидеть Сэм. Случалось и такое, что я засыпал, когда она в очередной раз читала мне какую-то книжку, и тогда мне даже выделяли раскладушку, которую ставили около её кровати, так что я проводил с мамой всю ночь. Отца всё равно не было дома – бывало, что он не появлялся по нескольку дней, а я, хоть и беспокоился, ничего маме не говорил. На всё её вопросы отвечал лишь, что папочка упорно ищет работу, так как свято в это верил.
Мои иллюзии были растоптаны в тот день, когда я сидел дома. Это была суббота. Обычно больным разрешают на выходные возвращаться к себе, но только не в случае Сэм. Её нервной и иммунной системам был нанесён весомый урон, так что домой её не пускали. Уже отчаявшись увидеть Генри, так как от мальчишек во дворе я часто слышал, как их родители выходили из дома и больше никогда не возвращались, я пытался убраться в комнате, ведь боялся, что мама будет злиться, если я запущу дом. Услышав скрип двери, я сразу же понял, что это отец вернулся. Обрадовавшись, выскочил из своей комнаты, надеясь встретить его у порога. И встретил.
Подойдя поближе, я учуял мерзкий, режущий ноздри запах, от которого тут же сморщился, так что невольно сделал несколько шагов назад. Генри посмотрел на меня сверху вниз, после чего начал лепетать какой-то пьяный бред. Всего сказанного им мне уже не вспомнить, так как в тот момент все мои мысли были заняты попытками как-то скрыться от зловония алкоголя, которое, казалось, преследовало меня.
Когда я спросил, почему Генри так долго не приходил, и с детским порицанием потребовал объяснить, где он был всё это время, в первый раз получил от него удар по лицу. От неожиданности рухнув на пол, я взвизгнул, чем, как оказалось, ещё больше разозлил его. Удары начали сыпаться градом – он бил меня ногами, даже не глядя, попадал то по рукам, то по ногам, не щадя, даже не задумываясь над тем, что я его сын. Всё, что он делал, это прикрикивал: «Всё это произошло по твоей вине! Это из-за тебя пришлось зайти так далеко! Если бы тебя не было, мы бы как-то обошлись и без этого!», и всё в таком духе.
После, когда мои слёзы и сопли начали стекать на пол, он подхватил меня за шкирку и, ничего не объясняя, буквально поволок по полу. Я даже не сопротивлялся – моё тело болело, а слёзы застилали глаза, так что я даже не видел, куда меня тащат. Вскоре я услышал, как открылась дверь, после чего почувствовал толчок, а в следующую секунду плюхнулся на холодный и грязный бетонный пол. Я оказался в подвале, а отец, что-то пробубнив напоследок, запер меня там, не открывая до утра следующего дня, пока не проспался.
Я заполз в самый дальний уголок, отчаянно пытаясь найти хоть какой-то способ согреться, но подвал был полупустым, там ничего не было, кроме множества коробок и пыли. Наверху в стене недоставало одного кирпича, из-за чего морозный зимний воздух попадал внутрь. Было очень холодно и больно. С трудом поднявшись, я взял несколько больших коробок, после чего сложил их одну в другую, а потом заполз в них сам, надеясь, что это поможет мне не околеть, так как в тот момент понятия не имел, когда меня откроют.
Свернувшись калачиком, я расположился максимально удобно, принявшись смотреть в ту самую брешь в стене, наблюдая лишь потемневшее небо. Пальцы на руках и ногах быстро озябли, так что вскоре я перестал их чувствовать, так как на мне была лишь очень лёгкая пижама, а на ногах даже тапочек не было. Лёжа в коробках и стараясь остановить слёзы, я старался понять, почему всё так получилось. Мне было невдомёк, за что именно отец так поступил со мной, ведь раньше он мог разве что подзатыльник мне отвесить, но никогда не бил сильно, даже выпив. Тогда же, после его ударов, я чувствовал себя одним сплошным синяком. Боль от пощёчины казалась мне настолько несущественной, что вскоре я и забыл о ней. Стараясь не сосредотачиваться на этих саднящих тело ощущениях, а думать о чём-то отвлечённом, я задумался настолько, что спустя какое-то время заснул. На помощь я звать даже не пытался, потому что знал – это бесполезное занятие.
На следующее утро я проснулся от скрипа старого замка, который, казалось, никогда в жизни никто и не смазывал, так что он весь покрылся ржавчиной. Вскоре скрипнула уже металлическая дверь, после чего мой отец появился на пороге и остановился там, широко распахнутыми глазами глядя на меня. Может, я был ещё сонный, а может, мне было уже всё равно, но я не отшатнулся от Генри, даже страха перед ним не ощутил. Просто продолжал сидеть в коробках, которые за ночь порвались, ведь спал я в детстве беспокойно. Какое-то время темноволосый мужчина смотрел на меня, не решаясь двинуться с места, после чего, покачав головой из стороны в сторону, быстро подошёл ко мне и, силком вытянув из коробки, крепко обнял. Всё ещё не понимая, что вообще происходит, я лишь безучастно позволял ему чуть ли не рыдать на моём плече, ожидая, что же произойдёт потом. Я почувствовал, как дрожали его руки, а также ощутил всё ещё не выветрившийся запах алкоголя, но не отстранился.
– Прости меня, – зашептал отец, ещё крепче сжимая меня в своих объятиях. – Прости, пожалуйста. Я даже не знаю, что на меня нашло, я не хотел… Правда не хотел, – он отстранился от меня, положив одну свою руку мне на плечо, а второй проведя по моей подбитой щеке. – Прости меня, я больше никогда так не поступлю, обещаю тебе. Да я в жизни больше ни капли в рот не возьму! Только прости меня. Скажи, что прощаешь меня. Прощаешь ведь?
Я заглянул в его тёмно-карие глаза, которые были точно такими же, как у меня, и ничего там не увидел. Вот совсем ничего – ни сожаления, ни каких-либо других эмоций, но всё же поверил Генри. Это же папа, как он мог врать мне? Поэтому, не особо раздумывая, я ответил:
– Я и не обижался.
Да, не обижался. Ведь родители никогда не наказывали меня просто так – лишь за собственные проступки. И, раз отец сказал, что это я был виноват в том, что произошло, мне показалось, что так оно и было. Я действительно начал считать себя виноватым.
Мужчина улыбнулся. Мигом подорвавшись с пола, он схватил меня в охапку, а после, обдавая зловонным дыханием, сказал, что сейчас мы пойдём и обработаем мои раны, а с ушибами будем делать что-то лишь после того, как я отогреюсь. Однако прежде, чем он сделал это, отец взял с меня обещание, что всё, произошедшее в субботний вечер, останется нашим маленьким секретом. И я пообещал, что никому ничего не расскажу, особенно маме, а Генри взамен поклялся, что ничего подобного более не повторится.
Какое-то время всё действительно было так, как он сказал. Мой отец целыми днями искал работу и вскоре, казалось, нашёл место, в котором можно будет задержаться хотя бы на некоторое время. Я заболел, так что сидел дома, лишённый возможности проведывать маму, и только со временем понял, что отцу это было лишь на руку, так как за то время, что я отлёживался в своей комнате, единственный синяк, оказавшийся на видном месте, сошёл. Никаких серьёзных травм у меня не оказалось, а ушибы на руках, ногах и один в районе рёбер разглядеть под свитером никто не мог. Именно таким образом мы скрыли от ничего не подозревавшей Сэм тот инцидент.
Прошло десять дней. Мама обрадовала меня новостью, что буквально через недельки две ей разрешат приходить домой на выходные, а там не за горами и выписка, ведь её состояние явно улучшилось – в частной клинике всё же лечили лучше, чем в государственной. То, что хозяин этой самой больницы обратил на Сэм внимание, можно считать чудом, но с тех пор она очень сблизилась с Эллиотом, они даже стали друзьями, хотя я ему с самого первого дня не понравился. И это стало ещё одним событием, подтолкнувшим отца к повторным попыткам забыться с помощью алкоголя.
Началось всё с того, что его обманули на работе. За всё то время, что он вкалывал, Генри не заплатили ни пенни, после чего он, как позже рассказывала мама, рванул к ней жаловаться на судьбу. Там увидел её с Эллиотом, приревновал, раскричался, поэтому они поссорились, так что в тот день, стоило мне вернуться из школы, я опять увидел выпившего отца. И далее всё повторилось вновь. Я только вернулся домой, как снова почувствовал тот самый ненавистный запах алкоголя, и даже отреагировать не успел, когда снова был схвачен за шкирку.
В этот раз отец не стал бить меня сразу. Он долго и нудно что-то вещал, но я не мог разобрать ни единого слова. От страха у меня словно заложило уши, а в голове проносилась одна-единственная мысль: «Не бей!»
Я верил, что Генри сдержит слово, точнее, я надеялся на это. И на сей раз он меня даже не бил практически. Только кричал, что не хочет видеть ни меня, ни кого-либо ещё, сказал, что ему отвратительны моя мать и я. После этого я получил подзатыльник, а потом опять был, словно щенок, брошен на пол подвала, где вновь оказался заперт. Больно ударившись всем телом во время падения, какое-то время я, словно оглушённая рыба, которую рыбак, вытащив из воды, хорошенько стукнул о землю, лежал не в силах пошевелиться. Да и не особо-то хотелось вставать и что-то делать. Мне вообще ничего не хотелось.
Если в прошлый раз я был настолько шокирован, что не проронил ни слезинки, оказавшись в этом тёмном сыром месте, то во второй у меня уже не получилось сдержать слёз. Я лежал на полу и ревел. Ревел громко, даже не пытался сдерживаться, просто чуть ли не кричал. Генри даже не разозлился, ничего не сказал мне, лишь включил телевизор так громко, что даже мне, сквозь все крики и стоны, было слышно отдалённые голоса актёров, игравших в каком-то фильме. Я долго не замолкал. Не знаю, сколько мог пролежать так, прежде чем успокоился бы окончательно, если бы вдруг не услышал голос, доносившийся с улицы:
– Эй, кто это тут рыдает? Или у меня уже глюки?
Я вздрогнул от удивления, не ожидав услышать кого-нибудь так скоро. С трудом приподнявшись на локтях, посмотрел в ту сторону, где не было кирпича в стене подвала, заметив там чью-то тень. От удивления я даже рыдать перестал, просто смотрел на ту тень, не зная, что должен говорить.
– Эй, – протянул мальчишка, а я сразу понял, что это был подросток, так как голос, пусть и сломался, всё же явно принадлежал не взрослому мужчине. – Если не откликнешься, я просто развернусь и уйду. Так есть здесь кто-нибудь?
Я попытался ответить, но голос охрип от долгого плача, да и нос был забит, так что пришлось прокашляться и несколько раз шмыгнуть, прежде чем удалось сказать:
– Да, здесь я!
– Кто «я»? – спросил незнакомец.
– Фил, – нехотя назвал я своё имя, пусть и чувствовал, что бояться этого человека не стоит. Во всяком случае, пока.
– Фил? Парень, что ли? – интонация того, кто разговаривал со мной, изменилась. – А я думал, что тут девчонка какая-то заперлась и рыдает от неразделённой любви, к примеру. Тебе лет-то сколько, Фил?
Я снова шмыгнул носом, после чего присел на колени, не желая более лежать на полу. Весь мой страх, все негативные эмоции испарились – мною завладел интерес. Сколько ни гулял я по нашему району, никогда не видел здесь детей, я, казалось, был единственным. Поэтому мне очень хотелось узнать, с кем же я разговаривал, к тому же, это было хорошим шансом, чтобы отвлечься и не думать ни о боли, ни о папе.
– Десять. Почти, – ответил я ему, после чего спросил: – А ты-то кто такой?
– По-моему, у тебя слегка не то положение, чтобы спрашивать о чём-то, – без тени злобы в голосе ответили мне. – Вот стоял бы ты сейчас прямо передо мной, я, может быть, и подумал бы, стоит ли отвечать на твой вопрос. Ты, кстати, почему здесь сидишь? Батька побил и запер, да?
На секунду я опешил. Глядя на загадочную тень, несколько раз поморгал, после чего спросил:
– Как ты узнал?
– Нетрудно было догадаться. Мой папенька такой же. Стоит ему напиться, как сразу руки распускает, поэтому я дома почти и не бываю. Ну, а твой что? Часто тебя здесь запирает? И давно ты сидишь тут?
– Нет… Это только второй раз. И я недавно здесь. Но утром папа меня откроет, я знаю. Так и в прошлый раз было, но он больше так не поступит, ведь он…
– Он обещал, что перестанет пить и больше никогда не тронет тебя, – закончил за меня предложение парнишка. – И сейчас ты продолжаешь ему верить?
Поначалу захотелось наивно спросить, как этот незнакомец узнал, что именно сказал мне папа. Я даже открыл было рот для того, чтобы сделать это, но в последний момент почему-то передумал. Задумавшись над его вторым вопросом, я начал сам для себя искать ответ на него. Было сложно, ведь раньше, хоть за отцом и наблюдались грешки, когда он выпивал лишнего, а потом довольно буйно реагировал на происходящее вокруг, он никогда не позволял себе избить меня или маму. И я не мог сказать что-либо по этому поводу, так как мои чувства были в таком смятении, что врагу не пожелаешь. Я не мог разобраться, в чём же виноват, и не знал, что делать, поэтому просто молчал.
– Я тебе поражаюсь, – послышался вновь голос того парнишки. – Я с самого начала уяснил, что моему батьке верить не стоит, хотя был в два раза младше тебя. Почему же веришь ты?
Я продолжал молчать. В этот момент захотелось встать, топнуть ногой и сказать: «Потому что это мой папа», но я не сделал этого. Продолжая любить Генри, я начинал его ненавидеть, хотя в тот момент ещё сам не понимал этого. Да и что вы хотели от ребёнка?
– Впрочем, неважно, – сказал незнакомец. – Можешь не отвечать, мне-то дела до этого нет. Скажи лучше, хочешь ли ты выбраться отсюда.
– Из подвала? – подал, наконец, голос я. – А ты знаешь, как?
Послышался тихий смех, после чего мне ответили:
– Стал бы я просто так спрашивать? Конечно, знаю. Так что скажешь? Ты хочешь, чтобы я тебе помог?
Я подскочил на ноги, тут же ухнув от боли, но не особо обратил на это внимание. Начав беспомощно переводить взгляд с небольшого отверстия в стене на запертую металлическую дверь, я просто стоял на месте, ничего не отвечая. Мой собеседник от этого начал терять терпение, поэтому поторопил меня словами:
