Текст книги "Мы сделаны из звёзд"

Автор книги: Дилан Лост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

– Вот, держи, – Молли протянул мне медицинский лед в полипропиленовом пакете. – Медсестра сказала приложить к руке, она у тебя до мяса содрана.

Я только сейчас обратил внимание на сбитые в кровь костяшки на обеих руках и усмехнулся.

– Мясо, – Молли сморщился, когда я приложил лед к открытым ранам.

Друг, на самом деле, был против насилия, хотя сам телосложением напоминал Геракла на своем двенадцатом подвиге. Он не любил ссориться или задирать людей, поэтому все его так безмерно любили.

– Не накручивай себя, ладно? – сказал он, устав слышать от меня лишь тишину.

– М? – я перевел взгляд с ручки двери палаты на Молли.

– Ты бы все равно не смог ей помочь. Ей просто нужно время.

– Я знаю. Но на душе все равно паршиво.

– У меня тоже, – вздохнул он. – Она ничего рассказывает, понимаешь? Ждет, копит все в себе, пока не взорвется и не выкинет какое-нибудь дерьмо, типа этого, – он указал в сторону палаты.

Я устало взлохматил волосы, отчего они начали стоять торчком. Вина никуда не делась, все также проедала огромную дыру внутри.

После недолгого молчания Молли спросил:

– Ты ее любишь?

– Ты и сам знаешь. – мы столкнулись взглядами. – А ты?

– Я... я хочу, чтобы она была счастлива.

– Даже если не с тобой?

Молли горько усмехнулся.

– Она слишком долго страдала, чтобы учитывать мои пожелания.

Я рассматривал свои заледеневшие руки, вымазанные в крови.

– Однажды станет легче. Тебе тоже, Кайл.

– Нет, не станет, – спокойно отозвался я. – Придуркам вроде меня редко настолько везет.

Я даже не заметил, как заснул. До меня доносились голоса, посторонние шорохи, звук звонящего телефона в приемной. Все было таким нечетким и неважным, что игнорировать это было даже легче, чем дышать. Пока я не услышал этот знакомый, нежный голос, мягкое прикосновение ладоней к лицу.

Тереза опустилась на колени возле скамейки, вдоль которой я растянулся.

Девушка выглядела еще более уставшей, чем до приезда в больницу. Под глазами залегли тени, кожа снова побледнела, казалось, что каждое движение зрачков дается ей с трудом.

– Не сиди на полу, – сказал я. – Не хватало еще подцепить здесь пневмонию.

Она не поднялась. Не ответила. Просто улыбнулась мне. От ее последнего, посланного мне в школе испуганного взгляда не осталось и следа.

– Где Молли? – спросил я, поднимая ее с пола и провожая обратно в палату.

– Решил принести что-нибудь перекусить. Кто-то съел все клубничное желе, пока я была в отключке, – она вопросительно приподняла бровь.

Это Дэнни незаметно пробрался в ее палату, пока никто не видел. Да, у него настолько нет проблем с правилами поведения в общественных местах.

– Что поделать, обслуживание в этой больнице не на высоте, – не растерялся я, усаживая ее на кровать. – Кроме того, ты ненавидишь желе.

– Я ненавижу желе, – кивнула она, снова улыбаясь.

Я не мог понять, что означает эта улыбка, но был рад ее присутствию. Я как раз собирался спросить ее, как она себя чувствует, когда она сказала:

– Я в порядке, правда. Такое случается с растущими организмами, так что...

– Доктор Эмерсон нам все рассказала, Тесс. Что ты принимала?

Тереза стушевалась, заерзала на месте рядом со мной, я поймал ее за руку, неестественно тонкую и бледную. Она звучно сглотнула, но не стала возражать.

– Ты не должен быть здесь, Кайл, – она покачала головой.

– Почему?

– Потому что это неправильно! – она вскочила с кровати и нависла надо мной. – Я не могу обращаться с тобой, как с куском дерьма, а потом находить спящего в больнице около своей палаты! Ты хоть понимаешь, каким ужасным человеком я себя чувствую?

– Но я ведь не мог просто так уйти и оставить тебя здесь!

– Ты мог! Даже больше – ты должен был. И это тревожит меня больше всего. Как долго ты еще собираешься видеть во мне что-то хорошее?

– Тесс... – я встал с койки, но девушка отшатнулась от меня.

– Нет, Кайл, пожалуйста.

– Почему?

– Потому что я этого не достойна. Потому что ты слишком хорош для меня. Настолько хорош, что от этого становится больно.

Мы застыли в паре шагов друг от друга, и воздух в расстоянии между нами казался твердым и непроницаемым.

– Ты все еще любишь меня, я знаю. – вздохнула она.

– Видимо, не такой уж я и умный мальчик, да?

– Я не заслуживаю этой любви.

– Правильно. Потому что ты заслуживаешь больше, чем я могу тебе дать.

Я подошел ближе, взял в руки ее лицо и с болью смотрел, как слезы оставляют влажные следы на ее щеках.

– Ты достойна быть счастливой.

Я коснулся ее щеки губами, стирая мокрый след от слез. Один раз, второй...Непроизвольно мои губы нашли ее и накрыли в нежном, неторопливом поцелуе, который вскоре перерос во что-то необъяснимое. Это был поцелуй наперегонки со временем. До того, как нас начнут настигать секунды, до того, как мы поймем, что мы вообще здесь делаем, до того, как мир снова постучится в нашу дверь.

– Мы не можем, – Тереза прошептала мне в губы, пальцы на затылке вцепились мне в волосы еще сильнее. – Мы не можем быть вместе, Кайл.

– Я знаю, – кивнул я все еще рядом с ее лицом.

– Нет, не знаешь. – она прислонила свой лоб к моему и сильно зажмурилась, словно не хотела делать того, что должна. – Уходи. – отчеканила она строго.

– Что?

– Я сказала – уходи. Убирайся, Кайл!

Она оттолкнула меня от себя и отошла всего на пару шагов, но ее взгляд был таким холодным – казалось, нас разделяют тысячи миллионов световых лет.

– Тесс?

– Не Тесс! Я не Тесс, не Ти, не Тери, не Тэй-Тэй, я больше не та девушка, Кайл, и я не позволю тебе смотреть мне в глаза и любить во мне человека, которым я больше не являюсь!

Она всхлипнула от наступающих слез.

– Ты разрушаешь меня! В данный момент ты снова раскалываешь меня на кусочки. Ты не помогаешь мне, как же ты не можешь понять? Ты – это период моей жизни, когда у меня было все, и не было ничего, ты был центром моего существования, тем, ради кого я поднималась по утрам, но однажды все это закончилось, ясно? Мне не хочется быть зависимой от твоей улыбки, от твоих ласковых слов, я уже переполнена! Я смотрю на тебя и снова распадаюсь, потому что ты – лишнее напоминание о том, что мне уже никогда этого не вернуть!

Ее рыдания грозились перейти в истерику, она накрыла ладонями губы, чтобы заглушить издаваемые звуки.

На тот момент плакать хотелось и мне тоже.

– Наше время прошло, – она покачала головой, вытирая заплаканное лицо. – Оно было прекрасным, но прошло. Ты был моим Солнцем, Кайл, но ты лучше меня знаешь, что оно делает, когда подбирается слишком близко. Сжигает. Ты – мое Солнце, я – твое. И вместе мы оба сгорим.

Футы между нами были переплетающимися галактиками, со взрывом врезающимися друг в друга. Она была абсолютно права. Слова, которые она произносила, дошли до меня давным-давно, но жили в обособленном, заблокированном участке мозга и только сейчас добрались до сердца, грозясь остановить его.

Никто из нас не смотрел друг другу в глаза, так, в молчании проходили минуты, пока дверь палаты не распахнулась. В проеме показалась голова Молли. Друг улыбнулся нам, но смутился, когда мы не смогли изобразить хорошее настроение в ответ.

– Там...кхм...Тесс, там твои родители приехали. Они заберут тебя домой.

Тереза кивнула, пряча опухшее от слез лицо.

– Я буду через секунду.

Молли исчез, но девушка не пошевелилась, оставаясь приклеенной к своему месту.

Я понимал, что это наш с Терезой конец. Треснутый под нами лед разошелся, и холодная вода поглотила наши смирившиеся, слабо сопротивляющиеся тела.

Тереза сканировала взглядом в пол, отрывисто дыша. Я подошел к ней и поднял ее подбородок, чтобы посмотреть в глаза.

– Ты еще найдешь свое счастье. Я знаю. – сказал я, целомудренно целуя ее в лоб.

– Да, ты всегда все знаешь, – усмехнулась она. – А что насчет тебя?

– Меня?

– Где будет твое счастье?

– Где-то за поворотом, – ответил я.

– Тогда почему ты никогда не сворачиваешь?

Каждая жизнь – немного катастрофа. И я знаю, что одну катастрофу не вылечишь другой, но скорбеть над своими сломанными жизнями вместе легче, чем справляться со всем в одиночестве. Тереза загибалась от колотой раны, которую нанесла ей потеря близкого человека. Я распадался, фильтруя боль в своих венах дозами алкоголя. Тереза разрушала меня, пока я разрушал ее, это правда. И в моей жизни всегда будет так. Впереди всегда будут катастрофы, и я буду тянуться к ним, словно мотылек на свет фонарей, потому что катастрофы привычны, незыблемы, и боль от них с каждым разом становится все более выносимой. Мне всегда будет проще наталкиваться на преграды, прикладывать руку к дну сковородки, проверяя, горячая она или нет. Я не хочу идти в обход, потому что понятия не имею, как именно путь в лабиринте может ранить.

Я никогда не сверну в этот поворот.

– Прощай, Тесс.

Я покинул палату, и медсестра на выходе поймала меня, чтобы перевязать мою покалеченную руку.

– Давненько тебя тут не было, – говорила Лоретта, обрезая ленту бинта.

Я знал ее с детства. Улыбчивая и расторопная, Лоретта нанесла самую первую шину на мое переломанное запястье, накладывала мне швы на подбородок, когда я упал с дерева, и делала уколы от бешенства, когда Ли на спор вынудила меня погладить дворовую собаку. Этот кабинет травматологии в каком-то смысле уже стал мне вторым домом.

– Подрался? – женщина улыбнулась мне.

– Так, проучил пару сопляков, – усмехнулся я, массируя руку.

– Ты ведь здесь из-за Терезы? – Лоретта присела на кушетку рядом со мной. – Слышала от медсестер, – она пожала плечами. – Я знаю эту девочку столько же, сколько и тебя, Кайл. И ее сестренку...

– Ты уже знаешь, да?

– Да. Бедная девочка, бедная вся их семья, да поможет им Господь! – она перекрестилась.

Мы смолкли, раздавалось тиканье стрелки на настенных часах и зарождающиеся в голове слишком громкие мысли. Все силы я тратил на то, чтобы проглотить ком в горле.

– Мне снова нужны будут таблетки, Лоретта. – это было так чертовски сложно выговорить.

– Обезболивающие? Я не могу, Кайл, твоя рана не настолько глубокая, – пробормотала она.

– Мне нужен не анальгин. Ты знаешь, про что я.

Она вздохнула.

– Мы ведь уже несколько месяцев ничего тебе не выписывали, я думала, что терапия прошла успешно.

Я лишь покачал головой.

– Мне нужны антидепрессанты. – слеза покатилась по щеке, и я нервным движением стер ее с подбородка.

– Хорошо. – согласилась Лоретта. – Я вышлю рецепт Лилиан.

Она положила руку мне на плечо и слабо прижала к себе, успокаивая.

– Не переживай, мой мальчик. Все будет хорошо, вот увидишь.

– Спасибо, Лоретта.

Тереза.

Она сидела на подоконнике возле открытого окна, всматриваясь в ночь, заботливо укутавшую город, как большое прохладное одеяло. Сжимая между кончиков пальцев наполовину скуренную сигарету, она невольно морщилась после очередной затяжки. Запах дыма был отвратительным. Она задерживала дыхание и ждала, когда табачное марево наконец рассосется.

Ее мать, ярая противница курения, несколько месяцев назад упала бы в обморок, увидев дочь курящей, но сейчас ей будет плевать, даже если найдет ее окровавленный труп на коврике перед входной дверью. Она просто расправит свою строгую юбку-карандаш, до боли стиснет зубы и перешагнет через мертвое тело. Потому что так Весты справляются со своей болью – они притворяются, что ее не существует.

– Ну вот и все, – едва двигающимися губами шептала Линда.

– Что – все? – лежа на кровати рядом с сестрой, Тереза дрожала от страха за то, что Линда растворится, уйдет из ее жизни в любую секунду.

– Время кончается, – глаза сестры были блаженно прикрыты, на губах блуждала загадочная улыбка. – Бонни в последние минуты было совсем не больно. И даже не страшно. Только вот она не говорила, что секунды такие тяжелые, что их можно даже потрогать. – она неосознанно протянула в воздух слабую руку вместе с торчащим из нее катетером.

– Нет, – Тереза поймала бледную руку сестры. – Ты не можешь их потрогать. Зато можешь потрогать меня. – она сильнее сжала в своих ладонях холодную слабую руку. – Вот, чувствуешь? Я не отпущу тебя просто так, Лин.

– Я знаю. – она все же открыла глаза, слезящиеся и налитые алой кровью. – Я знаю это, Тесс. Но уже слишком поздно.

Люди ошибочно полагают, что раковые больные умирают, хотя на самом деле они единственные по-настоящему живут. Линда ценила каждую данную ей секунду, принимала ее, как невероятный дар. Она во всем видела волшебство и неразгаданные загадки, ее сердце билось в такт суетящемуся вокруг миру. Это сердце заслуживало больше стуков, чем ему было дано.

К тому времени Линда уже находилась на лечении в хосписе на дому. А хоспис означал только одно – ее дни сочтены. Каждая секунда, в течение которой Линда все еще оставалась жива, была на вес золота.

Она лежала неподвижно, словно утратила всякий интерес к движениям, ее волосы выпали после химиотерапии, а тело покрылось сиреневыми пятнами и шрамами, появившимися после пересадок костного мозга. Тереза смотрела на жизнь, вытекающую из самого дорогого ей на этом свете человека, и проклинала весь мир.

– Это ведь не честно. Почему ты, Лин? Почему? – она сдалась и на этот раз начала проклинать уже себя, ведь она не собиралась плакать.

Она хотела, чтобы сегодня они были просто Тесс и Лин, сестрами, между которыми еще не встала болезнь, к которым на всех парах не неслась смерть.

—Знаешь, этого дня я боялась даже больше, чем дня своей смерти.

– Какого дня?

– Дня моих последних слов тебе.

Линда не плакала. Все, что она оставит от себя после смерти – это итак тонны слез, которые выплачет вся ее семья, это горе, которое они будут стараться пережить, и утрата, которая оставит в их жизни ничем не заполняемую пустоту. Пусть хотя бы сегодня, в свой последний день, она не прольет ни слезинки. Она покинет этот мир так, словно ее ждет лучшее место.

– Я долго думала, что сказать. Я правда готовилась. Но все это так неправильно. Потому что у меня так много слов...так много важных слов и слишком мало времени, чтобы сказать их все.

– Не говори пока, – всхлипнула Тереза. – Еще не время, еще очень-очень рано.

Линда не боялась смерти. Печальный конец маячил у нее на горизонте столько, сколько она себя помнит, и другого выхода, кроме как смириться, у нее не было. Она боялась лишь одного – уйти и раствориться. Вдруг ее семья так и не узнает, как сильно она их любила? Вдруг миссис Любрен снимет ее фото с доски почета за рекорд по отличным отметкам за семестр? Вдруг кто-то другой будет съедать те шоколадные батончики, которые Тесс просовывает в щель ее двери по утрам?

Она так боялась уйти никем.

– Смотри, как красиво, Тесс, – она кивнула в сторону открытой дверцы балкона, откуда дул прохладный полуночный воздух. – Обычно перед смертью хотят увидеть солнце, а мне хочется попрощаться с ночью. Можешь сделать мне одолжение? В последний раз, обещаю. – слабо выдохнула она.

Врачи прописали Линде строгий постельный режим, включающий в себя наблюдение за больной, постоянные инъекции и чуть ли не внутривенное питание. Тереза понимала, что Линда хотела вырваться, глотнуть свежего воздуха перед тем как... уйти.

Со слезами, градом текущими по щекам, и трясущимися от страха руками, Тереза помогла сестре взобраться на складное инвалидное кресло и вывезла сестру через балкон прямо под ночное небо к бассейну с подсветками.

Линда сидела в своем кресле, сцепив руки в замок, а Тереза разместилась на шезлонге рядом с сестрой, положив голову ей на колени.

– Я буду скучать по звездам, – сказала она, вглядываясь в мерцающее небо. – Мне при виде них всегда становилось легче. Они словно живые, Тесс.

Тереза подняла голову, хотя картина перед глазами была смазанная от слез.

– Да, очень красиво, – все же кивнула она.

– А может, они и правда живые души, кто знает. Мне кажется, душа Бонни тоже где-то там. – втянув полную грудь воздуха, Линда наклонилась к сестре, чтобы все же сказать последние слова: – Тесс, я...

– Можешь не говорить, – догадалась она, приподнимая голову и заплаканные глаза, сливающиеся с горящим ночным небом. – Ты не обязана.

– А ты сможешь жить дальше с пустотой вместо слов?

– У меня будет этот момент, – Тереза нащупала руку сестры и крепко сжала. – Он лучше любых слов, Лин.

– Момент, – шепотом повторила Линда. – И звезды. У тебя будут звезды, Тесс.

– Будут, – Тереза поцеловала ладонь сестры, намочив ее руку своими слезами.

Они просидели так несколько часов. Прощаясь.

Потому что Линда умерла на следующий день. С улыбкой на губах. Словно уходит в лучшее место. Оставляя Терезу в худшем.

Холодный воздух за открытым окном теребил кожу, постепенно покрывающуюся мурашками, взметал рукава широкой футболки на похудевших от стресса руках. Залитую темнотой комнату освещал лишь горящий кончик зажженной сигареты. Завтра ей нужно будет подняться с самым рассветом, чтобы успеть привести это уставшее, изнуренное лицо в порядок, спрятать куда-то синяки под глазами, расчесать клок спутанных волос. Завтра она снова потеряет себя в обязанностях быть такой, какой все привыкли ее видеть. Когда, на самом деле, ей хотелось просто развалиться на части.

Тревожные мысли стали больше напоминать молитву, когда она прислушалась к звукам, разъедающим ночь.

Ее мать плакала в одной из бесчисленных комнат, скрывающихся за дверьми коридоров-лабиринтов большого дома-мечты любой американской семьи. Аделаида Вест плакала каждую ночь вот уже девяносто два дня, с тех пор, как ее семья, ее брак, ее жизнь разбились на миллион неровных, режущихся осколков. Ее рыдания сотрясали дом до самого фундамента.

Кристофер Вест больше не спал в одной спальне со своей женой. Хотя процесс расторжения брака уже начался, и формально она ему больше не жена вовсе. И этот дом больше не его. И горе, которое пропитывает каждый дюйм пространства, тоже не должно его касаться. Но касается. Это печь, пламя которой поедало его. И даже нескончаемый поток скорбных слез не был способен потопить этот огонь. Боль утраты, подбрасывала дров в костер. Призрачная болезненная улыбка Линды, ставшая комом в горле, преследовала его повсюду.

Это бесконечный круг.

Огонь. Огонь. Огонь.

Слезы. Слезы. Слезы.

И боль. Она одна на всех. Снова и снова.

Докурив сигарету, Тереза свернулась калачиком на подоконнике, упираясь подбородком в колени. Для нее больше не существовало тишины, звуки дома грустной песней жили у нее в голове. Ее мир сгорал. И хоть она не видела огня вокруг, она могла чувствовать, как ее жизнь истлевает в угляных искорках, оставляя после себя лишь испепеленные ошметки и липкую черную сажу.

И ее семья тоже сгорела, а дом превратился в огромную могилу, где были заживо погребены их останки. Никакое количество вечеринок, гостей и музыки уже не оживит это место.

Она так и будет жить, проклиная каждый свой вздох и выходящий с ним клубок дыма, ненавидя то, кем она является и то, кем она должна быть ради других.

Десятидневный постельный режим, прописанный ей доктором Эмерсон, превратился в пожизненный тюремный срок. Она все еще не могла поверить, что устроила истерику на глазах у половины студентов Саттер-Хилл, не могла поверить, что для того, чтобы сломать ее, хватило пары неполовозрелых подростков и Кайла Андерсона, в ярости разбивающего кулаки об их лица. Терезе не было дела до тех кретинов, разрисовавших фотографию Линды. Единственное, о чем она могла думать в момент, когда увидела Кайла верхом на том перепуганном мальчишке....

Кем был этот полностью вышедший из себя неуравновешенный парень? Она не могла поверить, что сделала это с ним. Разрушила. Превратила в человека, которым, надеялась, он никогда не станет.

Кайл Андерсон. Мальчик – воспоминание. Если бы он только знал, почему она рассталась с ним в прошлом учебном году... Может, бесконечно глубокая дыра в ее сердце, полная вопросов и сожалений, затянулась бы, так же, как и его. Но она больше не в силах мучить его и причинять эту нестерпимую боль.

Она до сих пор помнила, как они проводили с ним ночи в этой самой комнате. Как правило, это были грустные ночи. Ночи, когда она больше не могла притворяться сильной. Линду тогда с очередным приступом клали на обследование в больницу, родители оставались с сестрой, в то время, как Терезу отправляли домой, потому что рано утром ей нужно было идти на занятия.

Сломленная, потерянная, она лежала в своей комнате и ждала того, кто склеит ее разорванное сердце.

И Кайл всегда приходил. Обнимал ее, прижимал к своему крепкому, сильному и телу и сжимал до хруста костей. Он пах сигаретным дымом, улицей и ментоловыми леденцами, ароматическими свечами вперемешку с кофе и кондиционером для белья.

Она смотрела на то, как яркая луна нежно играет в его светлых волосах и сливается с серыми, горящими во тьме глазами, которые, даже не прячась под темными линзами очков, скрывали в себе слишком многое. Кайл видел Терезу насквозь, но почти никогда не впускал внутрь, и она не понимала этого. Как можно скрывать от нее своих демонов, когда она всецело доверила ему своих?

Она думала об этом практически постоянно, но не тогда, когда он обнимал ее вот так. Словно она значит для него целый мир, и он готов пролежать с ней на этой кровати до конца жизни.

– Прости, Кайл, – почти беззвучно выдохнула она.

– За что?

– За то, что не могу забрать твою боль. Не в моих силах понять ее. Однажды кто-то сделает тебя счастливым, но это буду не я. – честно призналась она.

– Я не бегу за счастьем. Мне оно не нужно. Наверно, меня оно даже пугает. – его глаза вспышкой блеснули в темноте. – Мне хорошо и здесь, Тесс.

Она бы хотела любить его вечно. Хотела, чтобы никому больше он не дарил своих улыбок и объятий, но понимала, что их время на исходе, и близится день, когда ей придется его отпустить. Кайл, такой невероятный, но абсолютно запутавшийся в самом себе, заслуживал больше, чем очередной трагедии в своей жизни.

И его сердце, которое она взяла в аренду, должно было быть возвращено обратно, ведь их договор не предусматривал никакого дополнительного времени. Не страховой случай.

Вчера она попрощалась с той частью своей жизни, где так эгоистично причиняла ему одну только боль. Во время этого долгого, изнурительного пути, который они оба прошли, она использовала его сердце не по назначению. Теперь вместо того, чтобы поддерживать в Кайле жизнь, этот орган убивает его. Медленно, но верно.

В воздухе растворились последние клубки сигаретного дыма. Прислонившись головой к стене позади себя, девушка сделала глубокий вздох.

Ее внимание привлек лишь стук в окно. Увидев знакомые яркие голубые глаза и ровный ряд белых зубов, она расслабилась и дернула задвижку.

– Привет, малышка.

Новая глава ее истории выжидала подходящего момента, чтобы наконец начаться. Прямо там, за поворотом. И она, в отличие от Кайла, наконец была готова свернуть.

– Привет, Молли.

Глава 8.

Сигареты закончились.

Тяжело вздохнув, я смял пустую пачку «Мальборо» в руках, запульнул ее в мусорную корзину, до которой она в итоге даже не долетела, и откинулся затылком к стене.

Лоуренс на неделю отстранил меня от занятий за ту драку в коридоре, что не особо прискорбно, ведь я бы в любом случае не пошел в школу, учитывая, что Тереза сейчас в больнице, а половина студентов из-за слитого в сеть видео смотрела на меня как на конченного психа.

Я снова был на прозаке и депреноне. Жизнь превратилась в фармацевтическое чистилище, состоявшее сплошь из выписанных рецептов и безвкусных капсул.

Последние трое суток – это какой-то странный галлюциногенный сон, и сегодня первый день, когда я решил взять перерыв в своем состоянии искусственной комы.

Я достал телефон из кармана джинсов и позвонил. Мне ответили спустя три гудка.

– Опять спутал цифры в быстром наборе и вместо эскорт-услуг попал на меня? – ухмылку Ли было слышно даже через телефон.

Я вдруг замолчал, потому что не мог вспомнить, о чем думал буквально пару секунд назад.

– Кайл! – подруга позвала меня. – Эй! Я что опять разговариваю с твоим карманом?

Я прокашлялся, чтобы сделать свой голос настолько серьезным, насколько это возможно в ситуации, когда ты пару часов назад выпотрошил в себя хренову кучу наркотических анальгетиков, которые принимают при злокачественных опухолях.

– У меня скачанный «Пятый элемент», пустая пачка сигарет и мазохистское желание выслушать от тебя монолог о том, как горяча Мила Йовович. Что думаешь?

Ли молчала пару секунд. Если она и догадывалась, что я сижу тут в полном неадеквате, то не подала виду.

– У меня починенный телек, немного выпивки и братец, который начинает думать, что ты не приезжаешь, потому что умер. – сказала она.

Я улыбнулся. Если сегодня и придется умереть от передоза, то хотя бы не в одиночестве.

Комната Ли была мешаниной религиозного помешательства спятившего фанатика с подростковым бунтарским желанием самовыражения и выглядела так, словно Будду стошнило в приход христианской церкви.

На фоне ярко-красных обоев с вырисованными на них бутонами золотых цветов, названия которых мне неизвестны, развешаны постеры с панк и рок-группами. Полки на стенах были обклеены всевозможными стикерами, забиты разнообразными дисками и музыкальными пластинками. Над входной дверью висели деревянные бусы, которые, по словам миссис Сонг, отгоняют злых духов от помещения, матовые шторы были широко распахнуты, открывая взору вид на задний двор из окна и огромное количество цветов в горшках на подоконнике, которые поливает исключительно миссис Сонг.

Это была суббота, конец учебной недели, а Ли жила в самой заднице всего штата, на пустынной территории вырубленного леса,

Мы уже расположились на кровати в горе разноцветных атласных подушек. С нами был Мэй – младший брат Ли, который никогда не упускал момента потусоваться с нами.

– Меня вот всегда до охренения пугала эта голова, – сказал я, зажимая губами сигарету.

Мой хмурый взгляд падал на пристально следящую за нами у изголовья кровати бронзовую позолоченную статую Будды.

Мэй не сказал ни слова, но тоже сморщился в отвращении. Мэй вообще был не из касты разговорчивых пареньков. В свои двенадцать он был невероятно бледным худым ребенком пяти футов. И если у Фиша немота была отклонением организма, то у брата Ли развился симптом психомоторного расстройства. Никто не слышал от него ни звука с тех пор, как ему стукнуло лет восемь.

Ли тоже уставилась на статую.

– А теперь представь, какого мне. Ты приходишь сюда раз в месяц, а я живу как в паршивом индийском фильме ужасов. – Ли передернуло.

Стянув с двухместной кровати посреди комнаты пурпурное покрывало, Ли накинула его на позолоченного лысую голову божества.

– Вуаля! – Ли взмахнула руками. – Хорошо, что мама не предложила повесить здесь распятого Иисуса – я бы пошла жить в приют для собак.

– Там вроде неплохо кормят, – сказал я.

Ли вставила флешку со скачанным мной фильмом в разъем висящего на стене телека и плюхнулась на кровать обратно к нам. И все было прекрасно. Ровно до начала титров.

Вместо «Пятого элемента» на экране было написано «Госфорд-парк»(*).

– Твою мать, Кайл! – вскрикнула Ли, откинувшись головой на подушки сзади.

Я так захохотал, что у меня чуть сигарета изо рта не выпала. Мэй рядом со мной выглядел просто озадаченным и немного разочарованным в отличие от сестры, которая билась ногами и матрас и приглушенно визжала в подушку.

Через три минуты она успокоилась и снова села на кровати.

– В присутствие этого человека, – она указала на Мэя, – с которым я делю ДНК, я клянусь тебе, однажды я вскрою тебе глотку заточенным диском со всеми сезонами твоих гребанных «Тюдоров».

Я всегда утверждал, что являюсь атеистом. Забудьте. Моей религией всегда были и останутся исторические сериалы на пару со старыми великобританскими детективами. Для того, чтобы стаоо понятно, насколько большие у меня проблемы, скажу вам, что всю неделю прошлогодних осенних каникул я потратил на то, что целыми днями пересматривал все сезоны «Аббатства Даунтон». Я, наверно, единственный человек семнадцати лет, который на форумах позиционирует себя как фанат сериала «Инспектор Линли расследует». Стыдно признать, но я даже пересматривал «Ещё одну из рода Болейн».

– Ты чертов мизантроп, Ли, – в притворном ужасе выдал я.

– Шопенгауэр был мизантропом, – пожала плечами подруга.

– Шопенгауэр был мнительным социопатом и спал с ружьем под подушкой.

– Ну он хотя бы не знал наизусть сюжет «Мистера Селфриджа».

– Да ладно вам, Англия, 1932-ой год....Вы втянетесь...

Но они не втянулись. Я все пытался закрутить интригу на протяжении просмотра и смеялся вперед всех смешных реплик, но видел только усталые взгляды и уворачивался от горстей сырного попкорна, летящего мне в лицо.

В итоге я достал из заднего кармана зажигалку, чтобы зажечь сигарету, которую вертел в руках последние минут пятнадцать. Через настежь открытую стеклянную дверь, выходящую на задний двор, с улицы в комнату ворвался мокрый воздух с легким привкусом зарождающегося в серых тучах дождя.

– Твоя мама пытала чучело Будды, чтобы благословить этот дом, она не сожжет нас на костре за грешное раскуривание сигарет? – спросил я.

– Она не заглядывает в мою комнату уже полтора месяца, можешь не волноваться.

Ли ловко стащила сигарету у меня изо рта и прикурила сама. Пришлось доставать следующую.

– У нее пост воздержания от контролирования твоей жизни?

– Ей на все наплевать, она помешалась на «Отчаянных домохозяйках».

– Ты же говорила, что она его ненавидит.

– Меня она тоже ненавидит, но растит ведь. – пожала плечами подруга.

– А что с отцом?

– Все еще подкаблучник.

– Дерьмово. – подытожил я.

Мэй время от времени поглядывал, как я кольцами выпускаю дым изо рта, и заметив, как он пялится, я предложил ему сделать затяжку.

– Ты совсем больной? – одернула меня Ли. – Ему всего двенадцать.

– Мы были едва ли старше, когда попробовали первый раз.

Ли покачала головой и взяла у меня сигарету, протянув ее брату.

– Всего одна затяжка, парень, и если вздумаешь здесь задохнуться до потери сознания, я приведу тебя в чувство и трансформирую твоих автоботов во что-то, очень напоминающее задницу.

Мэй звучно сглотнул, но все же сделал одну затяжку. Дым застрял у него в горле, и он закашлялся. Ли похлопала его по спине и дала выпить немного газировки.

– Я ужасная сестра.

– Добро пожаловать в клуб засранцев, – засмеялся я, ударившись кулаками с парнишкой.

Мы с Ли улеглись на мягкие подушки макушка к макушке и затягивались одной сигаретой, уставившись на потолок с изображением чистого голубого неба, полного белоснежных облаков. Мэй лежал между нами, уже засыпая под финальные титры фильма. По карнизу дробью барабанили капли начинающегося дождя.

Сквозняк не по-джентельменски выпроводил сигаретный дым из комнаты. Мы еще долго сидели, слушая тишину, которая наступила после окончания титров. Иногда она прерывалась нашими философскими дискуссиями о том, настолько протухшие были макароны по-флотски в школьной столовой. Идилия.