Текст книги "Мы сделаны из звёзд"
Автор книги: Дилан Лост
Жанры:
Подростковая литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Наспех закрасив запись на груди блондинки в блестящем бикини, я выполз из-под нее, поднялся с подкосившегося дивана, и, пройдя минное поле из отключившихся на полу тел, покинул дом Бэмби. На улице уже вовсю пекло солнце, прожигая мои неготовые к утреннему свету глазницы. Застонав, я вытащил очки из нагрудного кармана и вздохнул с облегчением.
Мой организм тонул в чистой дезориентации – прошлую ночь я помнил ровно до того момента, как смешал клюквенную настойку с колой. И это было к лучшему. После очередных алкогольных экспериментов я творю такую хрень, за которую в некоторых странах публично лишают конечностей.
До школы я добирался на позаимствованном у кого-то из дома Бэмби скейтборде, останавливаясь возле каждой урны со спазмами желудка, спешащего избавиться от всего содержимого. На экране моего телефона за ночь успела полететь матрица, поэтому время было видно нечетко, и я на всей скорости стартанул по улице, перекидывая через плечо рюкзак, решив, что опаздываю.
«Ваша самооценка растет с каждым днем? Вы уверены в себе и чувствуете, что можете добиться успехов в жизни?
Что ж, добро пожаловать в Саттэр-Хилл, одну из трех школ городка Сэинт-Палмер – место, где умирают ваши мечты и надежды на будущее.
Ваши тела непременно останутся погребенными под осуждающими взглядами других студентов, а ваши мозги расплавятся в чертов жидкий суп на одной из незапланированных контрольных по биологии, которые миссис Дьюкман с радостью устроит вам в первый же день после возвращения с каникул. Мы желаем вам удачи в новом учебном году, и если вы случайно умерли от обезвоживания в одном из школьных шкавчиков, куда вас запихнул Макс Гринберг с бандой безмозглых качков, то мы ничем не можем вам помочь.
Возможно, это просто был не ваш день.»
Вот что должно быть написано на брошюрах нашей школы вместо того лицемерно-оптимистического дерьма, что всем впаривают с самого непосредственного ее основания.
Быстро сгрупировавшись, я со скейтом запрыгнул на бардюр и проехал бы пару футов вперед, если бы не налетел на кочку. Скейт резко затормозил, а мое похмельное тело качнуло вперед, из-за чего я чуть не сломал нос об асфальт.
Игнорируя хохот тусовавшихся неподалеку студентов, я перевернулся на спину и пока не спешил подниматься.
– Мазлтов! (*), Кайл! И как тебя угораздило дожить до выпускного класса!? – я услышал над собой насмехающийся голос.
– В основом с виски, – ответил я.
Курчавая голова Рокки склонилась надо мной и висела в воздухе пару секунд, пока друг не протянул руку, помогая мне подняться.
– Продуктивная ночка, да? – усмехнулся он.
– Типа того.
Голова расскалывалась. Единственное, чего мне хотелось – это сгонять до ближайшего магазина за бутылкой пива.
У Рокки не было ни выпивки, ни аспирина, ни мятных леденцов, чтобы перебить запах перегара, поэтому, оказавшись совершенно бесполезным для меня человеком, он двинулся в сторону кампуса, напоследок проинформировав меня о том, что занятия начинаются только через полчаса.
Целых. Тридцать. Гребанных. Минут.
У фонтанчика с водой с простоял почти целую вечность и успел влить в себя около двух литров воды. Немного освежившись, я отряхнул от грязи черные джинсы, поправил на шее галстук, кое-как пригладил непослушные волосы и двинулся по дорожке к газону у здания школы, умудрившись даже улыбнулся проходящей мимо стайке хихикающих девчонок.
– Привет, Кайл, – все также хихикая, поздоровались они. В унисон. Хором.
Обожаю чирлидерш. У них у всех один мозг на двадцать пять человек.
Если честно, то я по жизни был ублюдком. Без шуток. Но знаете, тем ублюдком, с которым все по какой-то парадоксальной причине никто не прекращает общаться. С тех пор, как ботаны вошли в моду, я обзавелся чем-то типа «популярности», а учитывая то, что мы с моей бывшей девушкой Терезой расстались в конце прошлого учебного года, все представители противоположного пола начали воспринимать меня, как кусок свежего мяса на распродаже.
Так что, дорога до кампуса школы для меня – все равно что вечерняя трасса для новоиспеченной проститутки, с разницей в том, что мне не платят за это сто баксов в час, и у меня нет венерических заболеваний. Или по крайней мере не было. После ночи в доме Бэмби в моем организме может оказаться что угодно.
– Застегни молнию, мистер Спанч-Бобские трусы, – за спиной раздалась усмешка.
– Все еще пялишься, куда не стоит, Ли? – развернулся я.
– Просто гадаю, в каком именно детском отделе ты затариваешься нижним бельем.
Я улыбнулся, и костяшки наших пальцев в кулаках соприкоснулись. Вот уж кто никогда не будет домогаться меня, чтобы держаться за ручки, ходить на свидания и слать друг другу тошнотные романтичные сообщения, так это Ли. Та, кто раздражает меня двадцать четыре часа в сутки и последние десять лет является моей лучшей подругой.
Ли не из тех, про кого можно сказать «бьет, как девчонка». В ней, дай бог, наберется футов пять с лишним, но она так сильно умеет лягаться своими, на вид тонкими, ногами, что может оставить инвалидом на всю жизнь. Моя подруга может дословно повторить Rap God(*) за Эминемом, может твердо стоять на ногах после того, как выпьет целый ящик пива, а по количеству некультурных слов в минуту она способна переплюнуть любого загнавшегося наркодилера в самой южной части города. Большую часть времени она просто невыносима, но мы выросли вместе и стали семьей. А семью, даже когда она до чертиков раздражает, любишь, вопреки всему.
Мы синхронно взглянули на четырехэтажное серое здание школы, сделанное из помрачневшего от старости и тленности бытия кирпича.
– Дерьмо, – с содроганием выдали мы вместе.
Пока Ли рассказывала о том, что остаток каникул провела с родителями, втиснутая в философскую дискуссию об основных течениях буддизма в восточной культуре, мы двигались через школьный двор, до отвала напичканный старшеклассниками, которые уже умудрились начать сходить с ума.
Брэд Кендалл со своими дружками взрывал питарды в мусорном ведре, безмозглые десятиклассницы делали селфи на фоне убогого баннера, возвещающего о начале нового учебного года. Харди Льюис у входных дверей по традиции толкал дурь прохожим, все вокруг галдели, визжали от радости и бежали друг к другу в объятия, словно правда скучали друг по другу на летних каникулах.
– Если кто-нибудь врубит Бритни Спирс или начнет обсуждать последнюю серию «Милых обманщиц», я начну убивать, – бросила подруга через плечо.
Мы с Ли уселись на газон, как можно дальше от парочки, чьи языки ушли слишком глубоко друг другу в глотки. Ли облокотилась спиной о широкий ствол дерева, сложив ноги по-турецки. На ней задом наперед была одета серая бейсболка с ярко-красной непонятной надписью и ее любимый джинсовый комбинезон. Черные были волосы распушены, по их поверхности ровными струями скользили лучики солнца.
В голове так стремительно проскочила мысль, что даже резанула висок.
Если подумать, Ли ведь хорошенькая. Ее фигура хоть и надежно спрятана под бесформенным комбинезоном, но больше не напоминает мальчишескую, черты лица сгладились, руки не покарябаны из-за лазаний по деревьям, никаких названий рок-групп, выведенных маркером на запястьях. И, господь милостивый, это что у нее там так выпирает? Грудь?!
– Я знаю, что ты пялишься, – Ли разожмурила правый глаз и подозрительно уставилась на меня.
Ли угадывала направление моего взгляда даже через темные линзы очков. Факт того, что она знала мои глаза лучше своих, теперь уже перестал казаться таким пугающим.
– Если опять начнешь читать лекции о строении моего позвоночника или неправильном положении ноги, которое может привести к судороге, я тебе перцовым баллончиком в глаза брызну.
Я возвел глаза к небу. Все-таки старая-добрая язвительная сторона ее личности до сих пор жива.
– Ты, кажется, полдюйма прибавила. – пожал плечами я, не уточнив, где именно она их прибавила.
– Видимо, моя мама каждый день молится не напрасно. Всякие там обряды, жертвоприношения, оргии и распевание национальных гимнов дают о себе знать.
– И Лилиан ставит за тебя свечки каждый день.
– Она у тебя такая милашка.
– Недавно она просунула мне под дверь брошюры о подростковой беременности, тебе не нужны лишние?
– Лучше оставь их себе. У тебя видок, как у мужеподобной проститутки, которую турнули из борделя за рекордное количество абортов в месяц. – она прищурилась. – Ты где шлялся всю ночь?
– У Бэмби была вечер...
– Бэмби?! – Ли сморщилась так, словно ее сейчас стошнит. – Самые распоследние отбросы тусуются с Бэмби, Кайл.
– Зато у него скоро будет свой музыкальный альбом.
– А у тебя цирроз печени. – она кинула в меня шишку, которую нашарила в траве. – Таких как Бэмби надо с младенчества записывать на стерилизацию! Кстати о стерилизации, – она указала подбородком мне за спину, – надо же, кто пожаловал.
Через секунду на траву рядом с нами лениво упали Дэнни и Фиш, наши одноклассники, братья по разуму, по несчастью, соучастники в преступлении – называйте это как хотите.
– Поглядите-ка, кто здесь! – провозгласил Дэнни, указывая на меня. – Из плоти, крови и не до отключки пьяный! Сегодня, что, Пасха?
Ли покачала головой и неожиданно хлопнула в ладоши рядом с моим ухом. От резкого звука я сморщился и застонал.
– Он только с попойки, – раздраженно поведала Ли. – Бэмби опять пытается превратить его в мешок с халявными органами на черном рынке.
– Да-да, я не переживу Елизавету Вторую, мы это уже давно поняли. – массируя виски, угрюмо выдал я.
– А тебя где носило? – как ни в чем не бывало Ли повернулась к Дэнни.
– В камере полиции, – ответил друг, устало укладываясь на спину. – «Клуб Завтрак» странно на меня влияет, что еще я могу сказать?
Дэннис Блиц – наш сексозависимый друг. Фанат спортзалов, пошлых шуточек и типичных «пацанских» разговоров о размере груди любой проходящей мимо девчонки. Ростом почти с меня, стрижка гранж, легкая щетина, в правом ухе четыре пирсинга, на левой руке сделанная в прошлом году на спор татуировка «Привет, Калифорния!». Его задача – всегда быть в центре происходящего. Он словно огромный ледяной айсберг со способностью передвигаться, и если ему что-нибудь от вас нужно, то просто вспомните участь бедного Леонардо Дикаприо.
– Твой байк – просто улет! Дашь прокатиться? – ухмыляясь, Дэнни загнал конец зубочистки в угол рта.
– Сначала предоставь мне справку о том, что у тебя нет каких-нибудь заболеваний, – заявила Ли.
– Не волнуйся, сифилис не передается через прикосновения, – на языке жестов показал Фиш.
Настоящее имя Фиша – Брайан Фишер, хотя мало кто это об этом помнит. Он на год младше нас всех – единственный, кто не в выпускном классе. Тощий, скуластый, отсутствие растительности на лице компенсирует копной темных волос, спадающих на лицо. Из-за функционального нарушения голосовых связок он не может говорить.
Мы с ним познакомились в четвертом классе на лекциях по теоретическим основам электротехники и электроники. Он был тихим, зашуганным и странным, и мне это неожиданно понравилась. Пришлось выучить язык жестов, чтобы друг перестал мучиться с записками. Позже в наш способ общения втянулись и остальные. Дэнни первым делом жестами научился материться. А к Брайану прицепилась кличка Фиш и поддразнивание «Фиш нем, как рыба».
– От лицезрения его задницы у моего байка будет моральная травма, – закатила глаза Ли.
– Ты хоть знаешь, что такое моральная травма? – возмутился Дэнни.
– Конечно. Это то, что случается со мной, когда ты открываешь свой рот.
– Когда я открываю рот, у всех девчонок случается кое-что совершенно другое, – ухмыльнулся Дэнни.
Ли даже не вздрогнула, да и мы с Фишем не удивились. У этой парочки частенько возникают подобные перепалки. Поэтому, совершив обряд утренних издевательств, они просто отвернулись друг от друга, словно ничего не произошло.
Идиоты. Они, вообще-то, приехали вместе на этом байке сегодня утром.
Время летело, как всегда летит в школе – непонятно откуда и непонятно куда. Мы сидели все на том же месте и все успели схлопотать от Ли подзатыльники.
– Боже, ну где Пит с суперспособностью успокаивать эту спятившую? – взвыл Дэнни, увернувшись от очередного толчка в бок.
На миг мы все замолчали и потупили взгляды. Конечно, мы все скучали по Питу. Он закончил школу еще прошлом году и поступил в медицинскую академию Питтсбургского университета, провел это лето в Сэинт-Палмере и пару недель назад снова уехал. Пит все еще большая часть нас. Улыбчивый и энергичный, он был нашим клеем. Поначалу без него было туго, но мы, кажется, приспособились. И все равно с каждым его отъездом отсутствие друга ощущалось все острее.
– Да успокойтесь вы. Колледж – не сырая земля, он же обещал приезжать почаще, так что не кисните. Да он уже наверняка сидит в обезьяннике пару дней за справление нужды в неположенном месте, так что мы не будем тухнуть тут, утешая его самолюбие. Мы не настолько убоги.
– Хотелось бы в это верить... – показал Фиш.
Я точно знал, что Ли скучала по Питу так же, как и все остальные, но упрямо не желала признаваться в этом даже самой себе, ведь в это означало бы, что у нашей Ли (о нет!) есть сердце, а она никак не могла позволить так о себе думать.
Вдруг Ли удрученно застонала, смотря куда-то за меня.
Проследовав за ее взглядом, я увидел не совсем то, к чему был готов.
– Внимание-внимание, – Ли прикрыла нос рукой и гнусавым голосом продолжала. – В зоне досягаемости виднеются Буфера, которые наш Кайли, – слова «полный кретин» Ли прокашляла себе в кулак, – лапал на протяжении всего прошлого года, просьба сохранять спокойствие и держать свои гениталии под контролем.
Пока ребята пялились на проходящих мимо нас Терезу Вест и ее лучшую подругу Мелиссу, я смотрел на носки своих конверсов, потонувших в аккуратных зеленых травинках. Тереза, или как Ли ее называет – Буфера, целых восемь месяцев была моей девушкой, пока трогательно смс-кой не объявила о том, что больше во мне не нуждается.
В голове в это время начали мелькать флэшбеки из прошлого. Ну знаете, поцелуйчики, держания за руки, несмешные шутки на первом свидании, и тошно стало уже даже не от похмелья.
Бывшие подружки, с которыми вам все еще приходится видеться – это как хронический насморк. Сколько спреев от носа не покупай, а вдохнуть свежего воздуха полной грудью ты все равно не сможешь. Тереза была коронована учениками школы и смотрела на всех со своего элитного места в общем кафетерии, так что ее статус из насморка разрастался до самой настоящей раковой опухоли где-то в моей прямой кишке.
– Как-то подсдулись буфера, – усмехнулся Дэнни, поигрывая зубочисткой в зубах.
Тереза действительно изменилась до неузнаваемости за это лето. Побледнела, скинула несколько футов, состригла волосы и покрасила их в черный цвет. И она была без каблуков, первый раз выглядя не как амазонка с ногами длиной в целый штат. Словно провела лето не в Аризоне, а в концлагере.
С загаром мне повезло не больше Терезы. В конце прошлого учебного года я выиграл олимпиаду по немецкому языку в Честере и половину июля провел в Германии. Берлин тогда топило дождями.
Alles ist gut.
Мы сидели, проминая под собой газон. Я заткнул уши наушниками, Фиш уткнулся в учебник по биологии, Дэнни с Ли снова переругивались между собой и прекратили, только когда огромный школьный баннер над входом, гласивший «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТАРШУЮ ШКОЛУ САТТЕР-ХИЛЛ» внезапно упал, придавив собой какого-то мальчишку.
Над брыкающимся телом столпилась куча подростков с камерами, а учителя в это время набирали 911. Твиттер просто взорвется от хэштегов примерно ко второй перемене.
– Мама, мы все идем в ад...(*) – загробным голосом напела Ли.
Скорая помощь быстро забрала паренька с переломом руки, а входные двери у крыльца здания стали местом преступления.
У порога шериф Уолберг беседовал мистером Лоуренсом – директором нашей школы.
– Мой любимый шериф! – внезапно обрадовался Дэнни, деланно отдавая мужчине честь. – Давненько вас не видел, как поживаете?
– Отлично, Блиц. Не твоих рук дело? – Уолберг указал концом шариковой ручки на сваленный баннер.
– Это какие-то дилетанты, сэр, я вырос из таких проделок, – ухмылялся парень.
Когда мы вчетвером вошли в кампус школы, Дэнни начал оглядываться на проходящих мимо девчонок.
– Интересный факт: в Корее до начала двадцатого века женщины почти двести лет в качестве повседневной одежды носили кофты с частично или полностью открытой грудью. – объявил он для Ли. – Родители что, не учили тебя чтить давние традиции народа?
– Когда я говорила тебе «почитай книжку», я имела в виду ту, которая называется не «Камасутра» и не «Тысяча и один отвратительный факт о женской груди», извращенец.
Мы с Фишем идем рядом и закатываем глаза.
Вот этих диких неандертальцев я называю своими лучшими друзьями. С ними все понятно. Самое время узнать о шести футах бледной кожи и несбыточных надежд, лениво плетущихся на скейте по коридору школы. Это я. Кайл Андерсон. Неудачный эксперимент над функциями человеческого мозга.
Группа профессоров колледжей Пенсильвании готовы продать мне душу вместе с девственными плевами своих юных дочуроквнучекплемянниц, чтобы я стал студентом их факультета. В восьмом классе на дне открытых дверей Принстонского университета я спорил с профессором курса философии о центральным пункте теории Карла Маркса. Я выигрываю межрегиональные игры в шахматы среди юниоров девять лет подряд и люблю назвать воду монооксидом дигидрогена, просто чтобы сбить людей с толку.
По будням я ботан с хреновым зрением, по выходным – алкоголик с приступами депрессии, поэтому я – все еще самый главный аспект своей жизни, из-за которого мне никогда не стать по-настоящему счастливым. Мой генетический код запрограммирован на автоматическое саморазрушение. В ожесточенной борьбе с самим собой, ослиная сторона моей личности всегда берет верх.
– Всю эту подростковую хрень нужно пережить. – говорила Ли, в основном, с зажатой между зубов сигаретой, потому что когда она курила, то чувствовала в себе философское начало. – Мы сейчас как склизкие гусеницы в крохотном, неудобном коконе из общественного мнения. Главное – не задохнуться от тонны сваливающегося от нас дерьма. Ну а потом мы просто выберемся оттуда, не гарантирую, что бабочками, скорее всего, такими же придурками, но жить все-таки станет немного легче.
Легче.
Повезло, что я еще и реалист. И прекрасно понимаю, что этого «легче» уже никогда не будет.
Я сумасшедший подросток. Вокруг меня много раздражающих людей, и я пытаюсь не сдохнуть не потерять среди них себя.
Первым делом мой взгляд наткнулся на столпотворение, образовавшееся около стенда в паре футов от входных дверей.
– Кто-то уже нацепил фотки голой Мари Чествик на стену? – предположила Ли, толкаясь локтями, чтобы не затеряться в толпе со своим маленьким ростом.
– А она не разве не забеременела?
– Уже третий раз по счету. Ее гиперактивная вагина, что, вообще не делает перерывов?
– Какая разница? Сиськи у нее с каждым спиногрызом становятся все больше. Вот черт, я должен это видеть! – Дэнни включил режим «Соник Икс» и в момент помог нам пробраться в самую гущу толпы. Если дело касается голых девушек – он отрастит себе гребанные крылья за долю секунды.
Но это были не фотографии Мари Чествик. Весь стенд занимал мемориальный алтарь, украшенный ленточками из нежно-розового атласа, обставленный горящими свечками, открытками и скорбными соболезнованиями.
«Покойся с миром, Линда Вест!»
Так гласил заголовок баннера над фотографией худой, сморщившейся девочки, лежащей в больничной койке с тысячами иголок и катетеров, торчащих из запястий. Ее бледное лицо освещала блеклая, вымученная улыбка, которая не касалась взгляда грустных карих глаз.
Я искал Терезу взглядом.
– Не знал, что сестра Терезы умерла, – Дэнни печальным взглядом оглядывал девочку на фотографии. – У нее был рак?
– У нее была сестра? – удивилась Ли. – Кайл, ты не рассказывал...Кайл?!
Ее голос притупленным эхом доносился издалека. Лица людей расплывались, а фотография передо мной росла. Она топила мир в бездонных карих глазах, из которых потоком текла горечь. Она намочила подошву моих кед. Боль сковала горло, мешала дышать.
До меня только потом дошло, что я сорвался на бег.
Выход на задний двор школы пока еще был открыт, я выбрался на свежий воздух, сразу же закрыв за собой дверь. Через секунду я стоял на детской площадке, где малышня не водилась уже лет пять. Все карусели здесь давно заржавели, краска на крыше домика у песочницы облупилась, турники и скамейки были изрисованы граффити. Повсюду валялись сигаретные окурки и пивные бутылки.
На одной из скрипучих, прогнивших качель я заметил знакомую фигуру в расклешенной юбке и джинсовой ветровке на плечах. Тереза трясущимися руками пыталась зажечь сигарету.
– Тебе идет. – девушка вздрогнула от моего голоса, едва не выронив зажигалку из рук.
– Что?
– Новая прическа. – пояснил я.
– Спасибо. – хмуро выдала она.
– Не знал, что ты куришь.
– Попробуй тут не закурить, когда тебе каждую секунду тычут снимком мертвой сестры в лицо. – я помог ей зажечь сигарету и прикурил свою следом. – Чертовы формалисты.
– Так это была не твоя идея?
– Конечно, нет. Горячо любимые родители вместе с моим психотерапевтом решили, что это «поможет мне смириться с болью утраты». – она грустно усмехнулась. – Тот снимок, он один из ее последних, она была давно мертва к тому времени. Теперь кажется, что она просто девочка с лейкемией. Словно до болезни вовсе не существовала.
Тереза выдохнула дым после затяжки и устало прикрыла глаза.
– Как ты? – спросил я.
– Не знаю. – Тереза потерла большим и указательным пальцами уставшие глаза. – Я здесь и не здесь. Как во сне, знаешь, когда кажется, что бежишь, но, на самом деле, не можешь сдвинуться с места.
Она повернулась ко мне и начала пристально разглядывать.
– Что ты видишь, Кайл? – спросила она.
– Тебя, – ответил я, изучая ее.
– Нет, – она покачала головой и потянулась к моим очкам, стянула их с переносицы и снова уставилась на меня. – Что ты видишь?
Сначала я не видел вообще ничего, просто размытое, слишком светлое пятно. А потом мир перевернулся.
Розы. Из Терезы росли розы. Они были повсюду, обвивали ее с головы до ног, царапая шипами нежную кожу, отчего в некоторых местах проступала кровь и синяки. Тисками ветви сжимали ее горло так сильно, что каждый вздох, должно быть, причинял боль. Розы были насыщенного алого цвета, все, кроме той, что росла из ее груди. Угольно-черный бутон прорастал из самого сердца, уродливый и прекрасный одновременно, он сжимался и разжимался вместе с ее размеренным дыханием, выпуская из себя мутный, грязный дым, похожий на дым сигареты, тлеющей у нее между пальцев.
– Я вижу горе, – сказал я, проглатывая ком, застрявший в горле.
Тереза рассмеялась, покрутив очки на пальцах. Стебли роз задрожали, трепеща маленькими, скукожившимися листьями.
– В этом и есть наша проблема, Кайл. – застыв напротив меня, она аккуратно одела на меня очки. – Ты никогда не видел во мне ничего кроме горя. – тихое заявление повисло между нами обрывком прошлого. Руки Терезы оказались на моих плечах, ее мягкие губы осторожно коснулись лба.
За призмой темных линз розы начали увядать, врастать обратно в кожу Терезы, пуская свои корни в жилки вен. Ранки на тонких руках затягивались, всасывая капельки алой крови. И только разбитое сердце девушки оставалось все таким же разбитым и растоптанным, полным мертвыми корнями цветов.
Она уже развернулась, чтобы уйти, но через пару шагов нерешительно застыла на месте.
– Придешь на мою вечеринку сегодня? – спросила она бодрым голосом.
– Сегодня?
– Да, не удивляйся. Это ей-плевать-на-смерть-сестры вечеринка, а еще она-бездушная-стерва вечеринка и вечеринка лучше-бы-умерла-ты-а-не-твоя-сестра. Так что приходи, будет весело.
– Ты уверена, что справишься?
– С чем? С весельем? Глупый вопрос. – она закатила глаза.
– Ты знаешь, о чем я, – спрыгнув с качель, я подошел ближе.
Вспышка боли появилась в ее глазах, но Тереза немедленно подавила ее, нацепив ироничную улыбку на лицо.
– Я не могу позволить им достать меня. Я выдержу грязные сплетни и ненависть, но жалость я терпеть не намерена. Ты можешь не приходить, если не хочешь. Это ведь больше не обязательно. Мы оба свободны, верно?
– Еще как верно, – пробормотал я ее удаляющейся фигуре.
Я зашел в школу через несколько минут после Терезы, мне нужно было к своему шкафчику в конце коридора, но едва я ступил на скейт, как услышал этот громкий бас, от которого завибрировали стены.
– Андерсон! Эй, Андерсон! – я резко развернулся и увидел Тренера Вагнера – он же Сатана Вагнер – который несся ко мне на всех парах.
Рокки, проходящий мимо, сочувствующе выдал:
– Да прибудет с тобой сила, чувак.
После глубокого вдоха я сразу же сморщился – несло моющими средствами из находящихся неподалеку туалетов и атмосферой полного отчаяния. Я решил сосредоточиться на моющих средствах.
Малкольм Вагнер напоминал чуть поседевшую версию Боба Парра из «Суперсемейки». Высоченный, возвышающийся над тобой в злобном оскале и праведном гневе. Густая поросль его бровей постоянно была хмуро сдвинута на переносице, глаза с налившиися капиллярами всюду метали молнии, и белый шум сломанного телевизора казался симфонией Чайковского в сравнении с его резким выработанным рявком.
– Андерсон! – Тренер за шиворот рубашки стащил меня со скейта своей огромной ручищей. – Какого черта эта штука у тебя делает? – он поднял мой скейт с пола. – Если ты опять посмеешь сломать себе ногу прямо к началу сезона, то я к чертям разломаю эту доску прямо о твою белобрысую башку, ясно? – Тренер выпустил меня из захвата и одним резким движением сильно припечатал скейт к моей груди.
– Да, Тренер. – выдохнул я, обхватив доску руками.
– Пока ты играешь за мою команду, и думать забудь даже смотреть на этот чертов кусок дерева. Ты позарез нужен мне в этом году. Лейкер выпустился, так что теперь каждая косточка на счету. Понятно?
– Выйти в финал или умереть, Тренер.
– Я тебя предупредил, Андерсон. Нарушишь правила – будешь страдать. – он пригрозил мне пальцем. – Пока мы не обыграем Коулс Мэстерс, тебе не позволено не то что смотреть, а даже дышать, когда рядом с тобой этот проклятый самокат.
– Это скейтборд, Тренер, – пробурчал я.
– А мне плевать! – Тренер развел руками. – Серьезно, как страховка все еще покрывает затраты на лечение всех твоих переломов и вывихов?!
– Я...
– Просто сделай так, чтобы твои конечности больше никогда не касались доски. Осчастливь меня в кои-то веки.
– Да, Тренер! – я театрально отдал честь.
В школьную баскетбольную команлу я попал по чистой случайности. Мы с Дэнни поспорили на то, кто первый забьет трехочковый со спины, и у меня получилось с первой попытки. Конечно, Вагнер тогда стоял неподалеку.
Молча, с тлеющей в зубах сигаретой он подошел ко мне, расправил воротник моей рубашки, подтянул галстук и сказал:
– Немного грации бы тебе помешало, принцесса. Завтра после уроков будь в спортзале. И захвати нормальную обувь. – никого в этом мире не устраивали мои конверсы.
Так я попал к «Темным лошадкам» – название нашей команды, которое, по мнению Ли, было гейским и расистским.
Положив руку мне на плечо, Тренер выдернул меня из ностальгии. – Удачного учебного года, Андерсон! – проворковал он.
Учитывая то, что эту фразу я слышу уже второй раз за день, смею предположить – это будет худший чертов год в истории старшей школы.
После звонка мы все с мученическими выражениями лица разошлись по кабинетам.
У нас с Ли первым по счету был английский. Мы с ней сидели на задней парте между кулером с водой и свалкой десятилетиями разлагающейся макулатуры.
Пока миссис Доретти обходила класс, собирая с учеников сочинения, написанные за лето, я, не отрываясь, смотрел на портрет Шекспира, состояние которого было даже хуже, чем у трупа самого Шекспира.
Ли протянула учителю скрепленные степлером листы.
– Ваша работа не подписана. – заметила женщина. – Микаэлла, верно?
– Ли. – сморшилась подруга.
Свое второе имя она на дух не переваривала. Ли Микаэлла Мин Сонг.
– Извините, не заметила первое слово, – прищурилась миссис Доретти, делая пометки в своем журнале. – А где ваши работы, мистер...
– Андерсон, – ответил я со своей девственно-пустой стороны парты, начиная теребить карманы пиджака.
Работы должны быть где-то там. Когда я выгреб содержимое всего пиджака на стол – на парте громоздился мусор из ключей, телефона, визиток, порванных рекламок, списка покупок, нашлось около сотни чеков от покупки сигарет, сами сигареты, обертки от жвачки... А сочинения в итоге оказались в заднем кармане моих черных джинсов.
– Совсем забыл, что положил их туда, – усмехнулся я, протягивая работу миссис Доретти, которая уже скрежетала зубами, выходя из себя.
Лаванда Доретти – женщина лет пятидесяти с безвкусными бусами из фальшивого жемчуга, по всей видимости, была потерянной сестрой Аарона Невилла (ее огромная бородавка на переносице походила на третий глаз). Она пополнила учительский состав школы только в этом году и понятия не имела, что мистер Колтэнс – наш предыдущий учитель английского – в жизни не требовал с меня сочинений, давая разгадывать на уроках тематические кроссворды.
– И что это такое, позвольте узнать? – она в отвращении двумя пальцами подцепила сложенный лист, который я протянул. Ладно, не совсем лист, вообще-то это первый попавшийся мне утром клочок бумаги, на котором я быстро начиркал несколько предложений.
– О, это купон на пятнадцатипроцентную скидку в «Мебельном раю». – я указал на обратную сторону сочинений. – За это предусматриваются дополнительные баллы? – громким шепотом спросил я у Ли.
В классе послышались смешки и сдерживаемый хохот.
– Мистер Андерсон, объем работы предполагал не менее двух тысяч слов. Какой именно морально-нравственный вывод предполагается в предложении, – она сузила глаза, пытаясь разобрать мой почерк, – «Хрюша умер, потому что Бог запретил христианам есть свинину»?
Кто-то с очень плохим чувством юмора хохотнул на первой парте и тут же утих. Ли рядом со мной сползала вниз по стулу, прячась под парту, и натягивала козырек бейсболки до самого подбородка. Доводить новых учителей до истерики – что-то типа традиции. Преподавательница экономики, которая пришла к нам в прошлом году, целых пять месяцев думала, что я ученик по обмену из Бельгии.
– «Где мало слов, там вес они имеют», – процитировал я, встав на защиту своих сочинений. – Зачем вам портрет Шекспира на полстены, если вы не чтите его наследие?
– Мистер Андерсон! – Доретти вышла из себя. – К директору! Немедленно! И, пожалуйста, покажите ему свои «невероятные» писательские навыки, – она протянула мне смятый купон. – Может, в «Мебельном раю» ему будет необходимо купить очень крепкую веревку, чтобы вешать на ней неродивых студентов!
