Текст книги "Мы сделаны из звёзд"

(*) «Когда Гарри встретил Салли» – кинофильм 1989 года. Имеется в виду сцена, где Гарри и Салли пели песню «Surrey with the fringe on top» под караоке.

(*) «Missing You» – песня американской певицы Тины Тёрнер, выпущенная в 1996 г.

* * *

Уже через пару дней после примирения Ли умудрилась втянуть меня в очередную заварушку.

– Фил чокнутый. Он засовывает мне ареометр чуть ли не по самую глотку и проверяет на свету мои зрачки, чтобы удостовериться, что я не конченный наркоман. – я не нашел способа выпустить пар лучше, чем выплеснуть все свое дерьмо на Ли.

– А тебе-то что, ты же не наркоман. Всего лишь алкоголик. – отвечала она.

– Он даже сигареты спрятал! – не унимался я. – Нашел все заначки.

– Даже ту, что под половицей? – удивилась подруга.

– И ту, что под карнизом! – простонал я.

– Ты можешь стоять спокойно? Я сейчас свалюсь и к чертям сломаю себе хребет.

Ли сидела у меня на плечах и копалась в замке ворот у дома мистера Ернандеса – нашего учителя по испанскому, который поставил подруге неуд за то, что она в конце своего сочинения написала свое имя на английском, а не на español. Ли, естественно, напрочь выбесилась и решила отомстить сукиному сыну. Но перелезть через ворота у его дома практически невозможно.

– Ну и каким больным ублюдком надо быть, чтобы обмотать ворота чертовой колючей проволокой? – жаловалась Ли.

Подруга уже минут тридцать пыталась открыть засов, который, по всей видимости, был сделан из сплава палладия. Благо Ли весила чуть больше моего ноутбука, в противном случае я бы уже давно загнулся от грыжи.

– Меня тошнит по пять раз на дню, как какую-то токсикозную беременную, потому что я вечно натыкаюсь на этих обжимающихся повсюду голубков. – продолжал скрежетать зубами я.

– Какая мерзость, – скривилась Ли.

– И я о том же!

– Да нет, тут птичье дерьмо прямо на проволоке.

– Ты меня вообще слушаешь? – я встряхнул подругу у себя на плечах, от чего она быстро схватилась за решетки ворот, чтобы не свалиться в снег.

Она раздраженно выругалась.

– Да, я слушаю тебя, и нет, мне тебя не жаль. Учитывая, что ты пьешь больше, чем все население Венгрии за последние десять лет, просто скажи Филу спасибо за то, что умрешь от алкогольной передозировки или рака легких на три года позже, чем положено, и радуйся уже своей гребанной жизнью.

– Какие у тебя оптимистичные представления о моем будущем, – закатил глаза я.

– У меня хотя бы какие-то представления о твоем будущем, Кайли. Не замечала за тобой рассуждений о том, что с тобой будет через пару-тройку лет.

– Если дела будут идти так же дерьмово, как сейчас, то меня ждет только некролог о самоубийстве в местной пришлой газетенке.

– Вот оно, влияние психанутой Мелани Дэй собственной персоной, – усмехнулась Ли. – Подай отвертку.

– Не забывай, что я тоже психанутый, и это обижает мои психанутые чувства, – заявил я, протягивая ей наверх инструмент.

– У вас, шизиков, мозги разной степени одерьмованности. Ты, счастливчик, на первой стадии. А вот Мелани спасать уже поздновато.

– Ты по непонятному предубеждению уверена, что я не должен с ней общаться, но ниогда не аргументируешь, почему.

– Мелани то, Мелани это.... – протянула Ли. – Я тебе, что, Нобелевский лауреат? Я не запрещаю вам общаться. Можешь дружить хоть с маньяком, закапывающим своих детишек на заднем дворе – твое дело. Но слушать советы людей, которые тебя не знают – это совсем не в твоем продуманном стиле. А Мелани тебя не знает. И себя она не знает. Если честно, не вижу смысла в вас двоих.

– А разве во всем должен быть смысл? – я задрал голову, чтобы увидеть ее лицо, Ли тоже наклонилась ко мне.

– Я даже не могу подобрать слов к тому инфернальному отстою, который вы из себя представляете. Похотливые шуточки Дэнни, как и песни «Блэк Айд Пис», я терпеть готова, но вот лицезрение Дженнифер Лопес с Беном Аффлеком в «Джильи» и тебя с Мелани в школе вызывает у меня рвотный рефлекс.

– Это сильно, – усмехнулся я. – Думаю, ты вышла на новый уровень предоставления оскорблений.

– Был бы только экзамен по подстебам, Кайли... я бы даже тебе задницу надрала.

Ли, рассмеявшись, вернулась к попыткам открыть ворота, и через какое-то время я спросил:

– Ну а мы с тобой как кто?

Она призадумалась, чуть не уронив на меня гаечный ключ.

– Мы скорее как Бенни и Джун(*). Только Джун из нас двоих – это ты.

Я насвистывал мотив из «Крестного отца», пока Ли еще минут десять возилась с замком. И вдруг она наконец толкнула одну из решеток ногой. Ворота медленно открылись, подруга спустилась с моих плеч, подняла с земли рюкзак, и мы вместе прошли к дому мистера Ернандеса.

– А ты уверенна, что его нет дома? – спросил я, озираясь по сторонам.

Кругом все тонуло в темноте глубокой ночи, и только снег беззаботно сверкал в свете уличных фонарей.

– Эм...я как раз-таки почти уверенна, что он именно дома.

– И ты все равно полезла сквозь его концлагерьскую систему безопасности? – удивленно зашипел я.

– Иначе ты бы со мной не пошел, – пожала плечами Ли, поднимаясь на крыльцо дома.

Ну это не совсем правда. За это время мне так надоело сидеть дома, что я согласился бы украсть генеологические документы из Секретных хранилищ церкви Мормонов.

– Ты чокнутая! – все же заявил я.

– Как иронично слышать это от парня с комплектом психотропных заболеваний, – усмехнулась она, доставая из рюкзака баллончик краски.

– И что ты собираешься делать? – я поглядывал, как она трясет в руке баллончик.

– Ну, Дэнни предложил мне поджечь его машину, Молли сказал нанять рабочих, чтобы снести пару стен у него в доме, Пит сказал, что пара его мексиканских знакомых могут продержать его связанным в подвале ровно столько, сколько понадобится доя обдумывания своего поведения, и когда я уже почти согласилась, Фиш-гуманист сказал, что можно сделать из его дома Диснейленд в стиле гетто. Чем мы с тобой и займемся. – сверкнула улыбкой она, кидая мне в руки другой баллончик краски.

Я не двигался пару секунд, рассматривая этикетку.

– Я слишком трезвый для этого дерьма, – вздохнул я, но все же открутил крышку и взбултыхал краску.

Ли закатила глаза, явно при себя обзывая меня девчонкой.

– Напомни, зачем я это делаю? – бессильно выдохнул я, когда моя рука нерешительно застыла перед стеной кирпичного дома.

Подруга улыбнулась и начала перечислять, загибая пальцы:

– Ну ты только подумай, Кайли, ты ведь завалил свои выпускные экзамены без права пересдачи. Ты наклюкался так, что выблевал девяносто процентов содержимого своего организма, твоя тетя изменила Богу, вступив в половые отношения с человеком, за которым она не замужем. У тебя вид, как у помирающего от какого-то проклятья неудачника, и ты зол, как черт, потому что не понимаешь, что происходит. Ну вот тебе холст зла, – она указала рукой на чистую стену передо мной. – Пусть он и отдувается за твое дерьмо.

– Точно, – кивнул я, снова решительно сотрясая баллончик.

Ли улыбалась в стену, иногда бросая взгляды на то, как я взбешенно вывожу резкими линиями некультурные слова, иногда ударяя по стене кончиком баллончика.

Так мы разрисовали различными надписями и рисунками почти все левое крыло дома мистера Ернандеса.

Я понял, что немного вышел из себя, когда краска в моей банке уже совсем закончилась, и я, рыкнув, с силой кинул ее в стену. Звук получился громче, чем я ожидал, но Ли все же рассмеялась, сгибаясь надвое. А затем сразу же резко разогнулась, услышав в доме посторонние звуки. Она затихла и начала озираться по сторонам. Ее глаза широко распахнулись, когда входная дверь начала открываться, а сквозь щель начал пробиваться желтый свет от люстры в доме.

«Ну твою мать!» – одними губами проговорила подруга, устало прикрыв глаза.

Времени придумывать гениальный план не было. Я двинулся к Ли, и потащил ее к темному углу крыльца под лестницей, где нас не будет видно. Мы пригнулись и тесно прижались друг к другу, тихо наблюдая, как мистер Ернандес в домашнем халате нараспашку выбежал на крыльцо. Его халат развивался, как мантия у супергероя, концы густых черных усов так и подскакивали на каждом шагу, а в руках у него был хренов дробовик.

Ли рядом бессильно возвела очи к небу, параллельно сильно влепив ладонью себе по лбу. А мистер Ернандес тем временем бегал по своему двору в поисках...ну вообще-то в поисках нас и кричал на всю округу по-испански. Ли навряд ли что-то понимала, но я, сидя в укрытии, ловил каждое слово. И мистер Ернандес вовсе не звал на помощь. Он кричал какому-то Росарио, что не вернет деньги «тому ублюдочному куску дерьма». Наш учитель еще долго распинался, пока наконец не вернулся обратно на крыльцо.

Дрожащие от холода и страха, мы с Ли к тому времени уже успели прикинуть свой потенциальный срок в тюрьме, количество татуировок, которые там набьем, придумали друг другу позывные и план собственных похорон.

После сильной вспышки ярости от увиденных расписных стен своего дома мистер Ернандес обошел свой задний двор по периметру и, ничего не обнаружив, почти исчез за входной дверью. Мы были так близко к спасению. Как вдруг позади нас раздался сильный треск.

Ли тихо выругалась и обернулась. Незамеченное нами окно в стеклянной раме, прислоненное к основанию лестницы, упало и разбилось на кучу ошметков.

До того, как мистер Ернандес сунулся проверять, сколько черепов ему нужно снести своим дробовиком, я схватил Ли за руку и потащил подальше от нашего чокнутого на голову учителя испанского.

Побросав в сугробы баллончики с краской, мы помчались как угорелые. Нам вслед доносились настоящие выстрелы, ведь пули у Ернандеса были нихрена не холостые. Сердце у меня подпрыгивало каждый раз, когда очередной залп оглашал округу.

Навряд ли, конечно, он успел разглядеть наши лица или даже фигуры – мы бежали быстро, изворотливо, то и дело нагибаясь, чтобы не подхватить затылком пулю. Издалека уже начала греметь полицейская сирена, которая подняла на уши почти весь жилой квартал прямо посреди ночи. Во всех домах поврубался свет, людям так и не терпелось посмотреть на жизнь, которая в кои-то веки происходила на улицах в этой части города.

Нам с Ли смотреть на все это совсем не хотелось. Пробежав уже третью по счету автобусную остановку, мы не выдержали и без сил повалились прямо в хрустящий под нашими спинами сугроб, и не выдержав, оба рассмеялись, прикрыв лица руками. Пар обрывками валил из рта в морозный воздух, снег щекотал волосы на затылке, а конечности уже почти начали отниматься, утопленные в огромном сугробе, но мы все еще смеялись в дикой истерике, которую заглушила полицейская сирена, раздавшаяся где-то поблизости от нас.

Ли вытерла слезы с глаз, почти перестала хохотать и поднялась на локте, чтобы посмотреть на меня. Я к тому времени уже отдышался и достал из кармана куртки пачку сигарет.

Пододвинувшись ближе, Ли нависла над моим лицом, внимательно разглядывая.

– Что такое? – вместе с дымом выдохнул я.

– Я давно не слышала, как ты смеешься, – заметила она. – Горько, расчетливо, в вечной готовности, что что-то плохое может произойти. Каждый раз так и жду, что после очередного приступа смеха ты заведешь какую-нибудь профессорскую лекцию об электродинамике.

Ли иногда сбивала меня с толку своими пространными рассуждениями и замечаниями. И сейчас был как раз тот самый случай.

– Ты, что, хочешь лекцию об электродинамике? Я могу тебе ее устроить, – улыбнулся я.

Концы ее длинных черных волос касались ткани куртки на моей груди, а черные глаза напротив моих ничего не скрывающих серых наполнились грустью и каким-то разочарованием.

– Этот мир, наверно, на самом деле, отстой, – сказала она, резко поднявшись с места.

– Погоди, что? – не понял я, поднимаясь вслед за ней.

Подруга уже ушла на несколько футов вперед, и мне пришлось бежать, чтобы нагнать ее.

– Мир – отстой, жизнь отстой, – объясняла она, упрямо смотря вперед.

– Ли! – я схватил ее за руку, и мы остановились посреди заснеженного тротуара лицом друг к другу. – Да что с тобой не так?

– Не знаю, Кайл! – устало простонала она. – Все изменилось, все теперь не так! Ты не видишь?

– Нет, не вижу.

– Ну естественно. – фыркнула она.

Ли сжалилась, вздохнула и подошла ближе ко мне.

– Я скучаю, Кайл. По тому, как у нас все было раньше.

– А как было раньше?

– С тех пор, как Пит уехал, ты...был только моим. Как бы странно это не прозвучало. А сейчас мне вечно приходится тебя с чем-то делить. С учебой, с экзаменами, выпивкой, твоими таблетками. С Буферами и с чокнутой Мелани Дэй. – она закатила глаза. – Ты отдалился.

И я не знал, что ответить. Мне всегда казалось, что я оберегаю их, когда отгораживаю от проблем и ужасов своего ментального состояния.

– Не знаю, заметил ли ты, но не только я переживаю за тебя. Дэнни, Фиш, Пит, всем нам не все равно. Так уж заведено – наши проблемы никогда не были только нашими, мы всегда решали их вместе. И ты, умник, запустил какой-то эффект домино. У Дэнни все просто ужасно, его мама... Ну знаешь, она лажает, как всегда. У Фиша практически панические атаки из-за дурацкой боязни одиночества после нашего выпуска, а я...

– А что ты? – напрягся я.

Ли поцокала языком и качнула головой, словно почти выдала военную тайну. Ее лицо было так близко, я видел каждый сантиметр ее пропитанного грустью лица.

– До самого конца, Кайли? – внезапно улыбнулась она, боднув лбом кончик моего замерзшего носа.

Я рассмеялся, прикрывая глаза от усталости.

– Я бы хотела слышать этот смех чаще. – глаза подруги засветились. – Он как бесконечное многоточие. – она проткнула пальцами ямочки, проступившие на моих щеках.

– Оновные понятия, которыми оперирует электродинамика, включают в себя... – заумным тоном начал я.

На этих словах Ли толкнула меня в снег и почти целиком зарыла в сугробе. Я частично пытался подняться на ноги, частично объяснял принцип уравнения Максвелла, пока мы оба не устали и не повалились на землю.

Я промок до нитки, снег забрался в самые нелицеприятные места и заморозил абсолютно все части тела. Но блаженная улыбка заблудилась на моем лице и не могла найти из него выход.

– Возьми перерыв, Кайли, – сказала Ли, успокоившись. – У тебя есть эти зимние каникулы. Но затем ты снова вернешься, хорошо?

Я кивнул, ощущая в себе странную радость наравне с полной потерянностью. Я тоже отчаянно хотел вернуться. Но куда? К кому? Что меня ждет и где я вообще прямо сейчас?

Ли заметила мое смятение и снова приподнялась на локтях.

– Чего ты боишься? – покачала головой она. – Своей болезни? Своей депрессии? Мы ведь все застряли, пойми. И мы все сумасшедшие в пубертатном периоде, а этот мир – гигантская стабильная несправедливость. Чарли Шин все еще не умер от передоза, Кейт Гослин разбогатела, потому что родила восьмерых детей от азиата, Джон Смит умер во второй части «Покахонтас». Все это чертовски несправедливо, но нет смысла зарываться в себе.

Господи, я скучал по Ли всем сердцем. И по тому, как нам раньше было хорошо. До таблеток и выпивки.

Но все в порядке. Все временно.

Это мертвая петля на американских горках – мы падаем и взлетаем, и снова падаем. А по пути страшно и досмерти тошнит. Но когда, накричавшиеся и испуганные, мы отстегиваем ремни безопасности и выбираемся из вагона, то понимаем – мертвая петля все-таки была лучшей частью этого сумасшествия.

Так не бойтесь застрять в этой петле. Отдайтесь ей, пусть она поглотит вас. Мы любим все усложнять, когда, на самом деле, американские горки – все еще американские горки, а жизнь – все еще жизнь, и она никуда от нас не денется.

Мы ведь люди. Те самые, заброшенные на эту планету эволюцией вместе с крошечным одноклеточными организмами. Время трансформировало нас и собрало всех вместе не для того, чтобы волноваться о мировом кризисе, инвестициях в золото, эпидемиях и геополитических отношениях стран.

Я уже говорил – я не верю в вечность. Но вот бесконечность – совсем другое дело.

По условной шкале времени Вселенной будет всегда 13,34 миллиард лет, а по фактической шкале ей всегда бесконечность лет. Каждая нынешняя секунда остается той же, а прошедшая становится короче. В итоге, в какой бы момент времени, мы не начали измерять возраст Вселенной его значение окажется тем же.

Пусть все вокруг – катастрофа, пусть жизнь застряла в кругах мертвой петли, я знаю – у меня все еще есть целая бесконечность. Бесконечность, чтобы это исправить.

* * *

Я возвращался домой в потемках, уже ближе к полуночи. Пусть чуть не пойманный полицией, зато совершенно трезвый. Я стоял на крыльце своего дома с полным туманом в голове, среди которого лихорадочно сбивались в стайки мысли о том, каким способом Лилиан собирается убить меня за нарушение комендантского часа – я ведь обещал ей вернуться до девяти вечера.

Лилиан не разговаривала со мной уже несколько дней, и это сводило с ума. Даже разбивало сердце. Не думал, что когда-нибудь смогу облажаться настолько, что разочарую даже ее.

На крыльце Аарона Кука стояла миссис Гретхен. Мне было искренне жаль беднягу, потому что соседка грозилась протаранить его дверь своими массивными кулаками.

– Ты слышишь меня, Аарон?! КЛЯНУСЬ, Я РАЗОБЬЮ ЭТИ ЧЕРТОВЫ КОЛОНКИ О ТВОЮ ЧЕРТОВУ БАШКУ, ААРОН! – она долбила по входной двери, а потом повернула голову и заметила меня: – О, здравствуй, Кайл, – улыбнулась она. – Передай Лилиан, что те кексы из отрубей, которые она испекла для читательского кружка, были просто восхитительными!

Еще пару пропитанных страхом предвкушения секунд, и я нервно улыбнулся, поспешив поскорее скрыться с глаз соседки. Я потянул на себя дверную ручку, осторожно ступая на деревянные половицы нашего коридора. Меня привычно встретил тошнотворный запах жженого апельсина и здоровенная картина на продолговатой стене с изображением цветущей сакуры в нежно-розовых лучах заходящего солнца. Я осторожно повесил свою куртку на стоящую в углу вешалку и бесшумно положил ключи на дорогущий деревянный комод, сделанный вручную по заказу Лилиан.

Я старался передвигаться, едва ступая ногами по полу, жалея о том, что не имел способности свободно парить по воздуху.

Преодолев путь от коридора до лестницы, я уже было подумал, что моя жизнь спасена и не грозила кончиться высушенной мумифицированной стойкой под ароматизированные свечи, но как только мои уже почти трясущиеся пальцы нащупали под собой поверхность гладких перил, за спиной раздалось встревоженное:

– Кайл?

– Лилиан, я могу все... – я не успел договорить, потому что она приблизилась ко мне и сжала в крепких объятиях.

– Я заказала суши и лапшу. – проговорила она мне в плечо.

– Я как раз проголодался. – уткнувшись носом ей в макушку, проговорил я.

Лилиан оторвала лицо от моего плеча и взглянула на меня снизу вверх. Она смотрела очень странно, словно перед ней стоял лепрекон, потягивающий молочный коктейль, а вовсе не я или даже что-то, отдаленно напоминающее меня.

Ах да, я ведь был похож на ходячий труп. Я сбросил пару фунтов за эти несколько дней, и проспал, наверно, всего часов восемь.

Наш с Лилиан поздний ужин сопровождался тишиной. Мы молча жевали, шуршали только коробочки из-под лапши. Я чувствовал, что должен заговорить первым:

– Прости меня, Лилиан.

Тетя не донесла до рта ролл с огурцом.

– Я тебя не виню, – прокашлялась она. – Это все я. Ты знаешь, твоя бабушка была... не самым ответственным человеком на свете.

– Она была наркоманкой, Лилиан.

– Я и Роуз были предоставленными самим себе. Мы жили в нищете, постоянно страдая от припадков матери. Я никогда не чувствовала безопасности, любви и тепла домашнего очага. Я не умею готовить, оплачивать счета и подключаться к вай-фаю. Я также не смогла стать хорошей матерью. Мы с Роуз обе пытались и в итоге провалились, сделав тебе только хуже.

– Это не так, – я сжал ее руку, покоющуюся на столе.

– Я так люблю тебя, Кайл. Полюбила с того момента, как в первый раз увидела тебя и взяла на руки. – срывающимся на слезы голосом призналась она. – Но я не хотела задушить тебя этой любовью. И в итоге оступилась. Тот день в больнице был просто кошмаром.

Я проглотил ком, застрявший в горле, почувствовав все сразу.

Стыд. Сожаление. Облегчение. Радость. Безграничную любовь.

Сердце разрывалось на кусочки от каждой сдерживаемой до этого момента эмоции.

– Вы с Роуз стали самыми лучшими мамами на свете. Роуз обеспечила меня всем необходимым, так что материально я ни в чем не нуждаюсь. А ты обрабатывала все мои разбитые коленки, поломанные очки, покупала научные журналы и делала школьные проекты из папье-маше.

Лилиан вытерла слезы с глаз.

– Не ты виновата в том, что я стал тем, кем я стал. Ты вырастила меня правильно. Просто сейчас в моей жизни битва, которую ты не можешь выиграть за меня. – объяснил я. – Когда я выйду из нее покалеченным, ты поможешь мне залатать раны. А пока мне только нужно время со всем разобраться. Я все решу, ты же знаешь.

– Что с тобой происходит? Ты когда-нибудь расскажешь мне?

– Как только сам пойму, Лилиан.

Она устало кивнула.

– Я так волновалась, Кайл. Я боялась, что ты сегодня был с Дэнни.

– С каких пор ты имеешь что-то против Дэнни? – нахмурился я.

– Ох, Кайл, ты не знаешь? – чистейшая мука нарисовалась на лице моей тети.

Я в страхе напрягся за столом, предполагая самое худшее.

– Что с Дэнни?

Она молчала.

– Лилиан, где Дэнни?!

Примечания к главе:

(*) «Бенни и Джун» – кинофильм режиссёра Джеремайя С. Чечика 1993 года, где Бенни и Джун – брат и сестра. Джун страдает шизофренией, а Бенни заботится о ней.

Дэнни.

Тюремная камера, пропахшая ржавчиной, кровью и потом, казалась пятизвездочным отелем по сравнению с его домом. На самом деле, любой клочок земли на всем Восточном побережье был лучше, чем дом Блицев, в котором он старался появляться как можно реже.

Согласитесь, когда в собственной гостиной вы не находите ничего кроме матери, валяющейся в отключке среди пустых банок пива, то как-то автоматически начинаете ненавидеть место, в котором живете.

Хотя раньше Дэнни не понимал, что находить свою мать дома всего лишь отрубившейся – своего рода благословение. Потому что Патриция Блиц способна на вещи и похуже. Гораздо хуже.

Ей хватило ума дождаться, пока сын достигнет сознательного возраста и сможет позаботиться о себе самостоятельно (что случилось примерно к тому времени, как он научился ходить). Тогда она и пришла к решению уходить в алкогольную кому не в одиночку.

Мать-алкоголичка, ну что может быть банальнее? Гулящая мать-алкоголичка – вот это настоящая захватывающая история. Опра когда-то зарабатывала миллионы на подобных трагедиях.

Так что, да, его дом был не из тех, где можно было поиграть с друзьями в видео-игры, посмотреть «Эту прекрасную жизнь» в канун Рождества или просто получить счастливое детство. Зато вот наглядное пособие Камасутры из этого места получилось просто бесподобное.

Он не помнил, когда последний раз разговаривал с матерью. По-настоящему разговаривал, а не выслушивал обрывки предложений, состоявших из вечных «принеси», «убери» «подай», «замолчи» или «проваливай». Не помнил, когда у Патриции язык не заплетался после очередной попойки, или хотя бы глаза были открыты, а не похоронены под морщинистыми, опухшими от вечных гулянок веками.

Он хотел быть лучше нее. И он правда старался, чтобы его жизнь не вильнула в ту же сторону, что и у его матери когда-то. Но, оказалось, что некоторые вещи были просто неизбежны. Некоторые люди рождаются без будущего и всякого шанса его приобрести.

Дэнни был не из тех, кто вечно ноет и впадает в депрессию, как только случается что-то, выпадающее из понятия «идеальной жизни». Нужно уметь жить, разгребая дерьмо, ведь рано или поздно оно произойдет в жизни каждого. И тем не менее иногда все вокруг казалось ему одной сплошной несправедливостью.

Он ведь не требовал многого. Просто иногда ему хотелось приходить в дом, где не пахло куревом, чьей-то рвотой и отвратительным освежителем воздуха. Порой ему хотелось, чтобы кто-то там действительно ждал его возвращения.

Но это мечты. Несбыточные, абсурдные, разбивающие сердце. Ведь реальность – это всегда просроченные счета в почтовом ящике и мать, которая порой забывала имя собственного сына.

Вот у Кайла был дом. Настоящий дом с камином, вторым этажом, семейными фотографиями, уродскими картинами на стенах кремового цвета, с линолеумом, персидскими коврами и комнатами для гостей. И у него была Лилиан – странная, суперопекающая, до жути любящая и Кайла, и всех его друзей женщина. Символ всех верующих сектантов-вегетерианцев в Западном полушарии. Она со своими тараканами, но как можно не любить ее, когда она так старается? Она не бросит Кайла с его дерьмом, не забудет постирать его вещи вечером, не будет заводить мужиков, которые начнут избивать его настенными часами или тушить об него сигаретные окурки, когда будет лень оторвать зад от дивана и дотянуться до пепельницы.

Дэнни вздохнул.

Ватный тампон, зажатый у него в носу, полностью пропитался засохшей кровью, парень вытащил его и запихнул его под металлическую скамью в камере. Помимо него за решеткой сидели пара местных пьянчуг и мелкие ночные воришки. Дэнни со своим богатым опытом уже научился игнорировать их одурелые стенания и угрозы охранникам, он ложился спиной на неудобную узкую скамью, закладывал руки за голову и полностью отключался, уходя в себя.

Своего отца он никогда не помнил, но не особо переживал по этому поводу. Навряд ли он был чем-то лучше его мамаши, раз уж у него хватило мозгов с ней связаться. В итоге он был просто очередным клиентом в очереди на раздачу вагин, от которого Патриции так не повезло родить на свет отпрыска.

Дэнни всю жизнь рос с мыслями о том, что был последствием случайного перепиха. Так же как предстоит и тому мелкому засранцу, который через какое-то время появится на свет.

Патриция беременна. У его матери будет еще один ребенок. У Дэнни будет братсестрасущество, за которое придется нести ответственность.

Этот небритый, жирный осел Кертис ее обрюхатил. А когда она сказала ему, что беременна, начал кричать, как полоумный, и избивать ее. Дэнни никогда не славился своей терпеливостью и, едва увидев, что этот ублюдок делает с его какой-никакой, но матерью, немедленно кинулся спасать Патрицию от лап замахнувшегося на нее придурка.

В завязавшейся драке Дэнни, выдрессированный уличными боями и нескончаемыми побоями дружков Патриции, наносил удары редко, но сосредоточенно, сильно и в самые больные точки, в то время как подпитый Кертис размахивал кулаками, куда придется, хватаясь за любые мелкие предметы, которыми можно нанести удар.

У Дэнни в голове все звенело и плыло, когда Кертис без сознания валялся на грязном деревянном полу. Он лишь отдаленно слышал, как его мама плакала, подползая ближе к распластавшемуся посреди замусоренной гостиной телу. Она выла, проклиная все на свете.

– Что ты наделал?! ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ? – повторяла она, пытаясь привести Кертиса в чувство. – Он никогда не полюбит меня! Никогда не примет нашего ребенка! Ты опять все испортил! ТЕПЕРЬ ТЫ СЧАСТЛИВ?!

– Просто в гребанном в экстазе, – прорычал он, сплевывая на пол алую кровь.