Текст книги "Мы сделаны из звёзд"

Автор книги: Дилан Лост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Так кричи, Фиш, – негромко сказал я в повисшую тишину.

Друг явно был сбит с толку. Так же как и все остальные.

– Я говорю, кричи. Кричи вместе с нами, прямо сейчас.

Мой громкий крик прорвал прозрачную пелену пространства. Я закричал так громко, что чуть не сорвал голос. Когда я замолкнул, все рассмеялись.

– Давай, Фиш. – Ли улыбнулась, раскрыла рот и зажмурившись, завизжала.

К ней же присоединилась и Триш, все парни подхватили нас следом. Фиш неверяще уставился на нас, словно мы переворачивали планету вверх дном, а не просто издавали звуки.

Его рот открылся, и он тоже зажмурился.

В эту самую секунду, сотрясающуюся от наших громких визгов, знайте – Фиш кричал. Кричал громче всех нас.

Над нами танцевало ночное небо, плавящееся в сиянии полной луны. Воздух наэлектризовался Рождеством и смехом, и нашими криками. Когда вблизи послышались звуки полицейских сирен, мы повскакивали с мест и быстро уселись в машину.

Мы снова бежали куда-то, спасаясь от катастроф.

А куда мы бежим? Мы не знаем. Мы никогда не будем знать.

Мы ведь так молоды, мы можем не думать о последствиях – красить волосы в розовый цвет, мучиться с алкогольной зависимостью, истекать кровью после неудачной игры в блэкджек. Мы можем кричать во все горло, пока не порвутся голосовые связки, или в легких не закончится воздух. Нас слышим только мы сами.

Куда мы бежим? Все еще не знаем. Впереди ничего нет, позади догорают сожженные мосты. Это жизнь, второпях, в бесконечном движении, и нам дан на нее один крошечный момент, похожий на сжатую бесконечность.

И в этот момент мы кричали. Как-будто не распадались на кусочки, и голос еще не охрип от вечной тоски и болезненных стонов. Как-будто хочется жить, нравится дышать и необходимо знать, что ждет нас дальше. Словно в этом «дальше» мы уже никогда не сломаемся.

Примечания к главе:

(*) «Кого мы позовем?» – отсылка к популярной фразе из фильма «Охотники за приведениями»: Who we gonna call?! – Ghostbusters!

(*) «Es comprensible?» (с исп.) – «Понятно?»

(*) «Buena suerte» (с исп.) – «Удачи»

(*) «Madre (c исп.)» – «Мать»

(*) «Сon calma, señor» (с исп.) – «Спокойно, сеньор»

Глава 21.

Ланч в столовой превратился в битву Титанов. Целое ментальное противостояние захватило внимание каждого человека за столом. Образовавшееся затяжное молчание никого особо не волновало, потому что мы смотрели на Дэнни и на его тщетные попытки выиграть спор у Ли.

У нашего друга уже нервно начал дергаться глаз, пока он всеми силами старался не заглянуть в вырез майки Софии Уоллес. Эта десятиклассница все-таки решила напрочь избавиться от своей девственности, разодевшись как первоклассная проститутка и выбелив свои волосы практически до прозрачного цвета. Ли сказала, что Дэнни и десяти секунд не продержится, не посмотрев в ее сторону, когда тот упрямо заявил, что может игнорировать ее все обеденное время.

Итак, двадцать баксов на кону и двадцать минут до конца перемены, а у Дэнни вот-вот сосуды в глазах полопаются.

В школе немного потеплело за время каникул, но люди в столовой все еще сидели, укутанные в сотню слоев одежды. Ли с ногами залезла на стул, одетая в вязанную шапку, толстые перчатки без пальцев и в длинную джинсовую жилетку с меховой подкладкой. Я сидел в спортивном черном бомбере, которые выдаются всей команде «Темных лошадок» и активно спасают нас от сквозняков, подстерегающих на каждом шагу, Фиш закрыл лицо своими длинными черными патлами и плотнее кутался в серую толстовку с непонятным принтом. Только Дэнни в легкой хлопковой рубашке с закатанными рукавами и София, недавно стряхнувшая с себя пояс верности, были самыми раздетыми и раздражающими людьми в забитой столовой.

– Что б тебя, Ли, хренова вымогательница! – Дэнни не выдержал и так яростно ударил ладонью по поверхности стола, что фасолина перекочевала из моей тарелки на пол. – На вот, выкупи свою душу у Сатаны обратно. – он швырнул двадцатку на стол и мигом скосил глаза в сторону Софии, которая в этот самый момент наклонилась под стол, чтобы поднять упавшую вилку.

– О да... – вздох Дэнни был не столько мечтательным, сколько облегченным.

– Откуда ты берешь деньги? – Ли, сморщившись, подцепила пальцами помятые и немного влажные купюры. – С трупов утопленников?

– Я просто уронил их в лужу, извращенка ты фабричная. И если есть претензии, то можешь отдать обратно, – пожал плечами Дэнни, закидывая горсть орешек в рот.

Дэнни, кажется, научился справляться со своей жизнью. Последние пару недель он был выбит из колеи (что говорит о многом, потому что Дэнни не прошибала даже эпидемия свиного гриппа пару лет назад). Он все пытался ужиться с закидонами беременной матери, которая требовала свою прежнюю жизнь назад. Заботиться о плоде не было у нее в приоритете. А вот Дэнни приходилось несладко, выпроваживая всех ее пьяных дружков из дома и пичкая мамашу овощами и кальцием. Он был сильно взвинчен последнее время, и нам пришлось медленно, по кусочкам вытягивать его из болота, в котором он застрял. И судя по тому, что он сегодня стащил парту из кабинета биологии и с визгом скатился на ней по перилам лестничного пролета третьего этажа, – у нас это получилось.

Друг попривык к своей новой жизни и снова стал самим собой – светил нахальной улыбочкой с зубочисткой во рту, пялился в вырезы десятиклассницам, переругивался с Ли до посинения и вымаливал у буфетчицы еще одну упаковку кетчупа, чтобы на уроке алгебры притвориться, что у него носом идет кровь.

Кажется, все наладилось. И эта была единственная хорошая новость за последние несколько недель.

Я оглядывал столовую поверх голов друзей. Саттер-Хилл еще не успела отледенеть от зимних заморозков, а все помещения и коридоры уже ломились от пропаганды предстоящего «Весеннего балла». Для местных девчонок балл – это что-то вроде трансплантации донорского сердца больному аневризмой. Балл – апогей их блеклого, неприметного существования. Для меня же эти блестящие розовые баннеры являлись символом активной борьбы государства с проблемой ожирения в старших классах, потому что один взгляд плакаты с букетами цветов внушал резкое отвращение ко всему пищеварительному процессу.

– Ну и какого черта ты тут делаешь? – неожиданно прогремел мне Молли с другого конца столовой, приближаясь к нашему столику.

– Планирую одиночный пикет против заявления о том, что самоубийство – смертный грех, – пожал плечами я.

Молли выбил картошку фри у меня из рук и начал сверлить суровым взглядом.

– Ты уже минут пятнадцать как должен быть в кабинете у Лоуренса, дубина!

Я удрученно застонал, повесив голову. Выслушивать трепку от Лоуренса – последнее, чем я планировал заниматься в ближайшие пару...жизней.

– Передайте ему, что я умер, – сказал я с прикрытыми глазами.

– Черт, Кайли, поднимайся! – Ли начала трепать меня за плечо. – Если ты вылетишь из школы, мне будет не на ком спать на английском!

Я вздохнул и поднялся с места. Точнее, меня подняли. Дэнни ногой выбил из-под меня стул, а Фиш с Молли не дали мне упасть – схватили под руки и под удивленные взгляды окружающих выволокли из столовой, дотащив до второго этажа, где располагался кабинет директора.

Разговор с Лоуренсом уже давно маячил на горизонте и был своего рода неизбежностью. Вернувшись с каникул в школу, я всеми способами избегал возможностей неожиданно столкнуться с ним в коридорах школы и до сегодняшнего дня отлично в этом преуспевал.

Сидя в приемной, я нервно скользил подошвами кед по потрескавшемуся кафелю. Стены небольшого кабинета глушили визжащие звуки коридора и создавали собой отельный мирок. Саттер-Хилл всегда больше напоминала муравейник, где каждый спешил по своим делам. И только в приемной на ресепшене у директора все казалось Сонной Лощиной, затопленной справочниками, новостными стендами, толстенными папками и угнетенной атмосферой.

– Что, опять с кем-то сцепился, Андерсон? – пробасила миссис Дункан, громко ставящая печати на документы в файлах. – Или протащил алкоголь в класс?

– Вы такого низкого мнения обо мне? – я заломил бровь, усмехаясь.

– Да я просто надеялась, что у тебя найдется хоть какая-нибудь выпивка. – тяжко вздохнула она.

Грустно это признавать, но я не пил ни капли с конца декабря. А грустно это потому, что блевать в похмельном состоянии с раннего утра мне было привычнее, чем ходить целыми днями в здравом уме и трезвой памяти и рационально воспринимать мир вокруг себя.

– У меня уже мозги кипят от всей этой документации. – миссис Дункан снова яростно ударила печатью по документу.

Я до девятого класса был полностью уверен в том, что секретарша мистера Лоуренса, сидящая за компьютерным столом в углу кабинета, была мужчиной. Миссис Дункан – массивная женщина шести футов. На пальцах она носила массивные металлические перстни, растительности на лице у нее было больше, чем у гризли в зимней спячке, ее прямые черные брюки держал кожаный ремень со стальной пряжкой в виде черепа, а поверх длинных водолазок она надевала огромные джемперы, размером походившие на чехлы для военных танков.

Моя жизнь перевернулась, когда Ли показала мне страничку на фейсбуке, полную фотографий ее мужа и двоих сыновей, уже окончивших школу.

Дверь в кабинет напротив меня открылась, и порядком поседевшая шевелюра Лоуренса, появившаяся в проходе, дала мне знак зайти внутрь.

– Присаживайся, Кайл, – сказал Лоуренс, приняв важный вид.

Меня не покидало ощущение того, что я пришел на проповедь в церковь, а не на трепку к директору. Хотя какая разница – и то, и другое я воспринимал как ментальное насилие.

– Ты пропустил свои итоговые экзамены. – выпалил он, как только под моей филейной частью прогнулась дощечка стула.

– А у вас новая прическа. Вам идет, кстати.

Лоуренс не отвечал, прожигая во мне дыру грозным взглядом.

– Зачесать лысину – очень умно. Выглядите на пятьдесят.

– Кайл... – с нажимом произнес директор.

– На сорок девять? – неуверенно предположил я.

– Хватит паясничать! – Лоуренс ударил ладонью по поверхности письменного стола, явно переоценивая выдержку того древнего материала, из которого он был сделан.

Я уже открыл рот, снова собираясь что-то сказать, но приступ жалости к бедному столу заставил меня закрыть его обратно и сильно стиснуть челюсти.

– Ты хоть понимаешь, что ты губишь? В твою светлую голову приходили мысли о том, что ты будешь делать после выпуска?

– Подметать улицы или мыть полы в какой-нибудь пришлой забегаловке, конечно.

Лоуренс устало потер переносицу под оправой очков. Мне даже стало его жаль. Ну почти.

– Почему ты пропустил свои экзамены?

Ну вот и что я мог на это ответить? «Был занят тем, что выблевывал свои внутренности в унитаз»? Или «мечтал отрезать себе голову тесаком, потому что она болела так, словно по ней дубасили всеми «Оскарами» Альфреда Ньюмана»?

– Возникли проблемы, – пожал плечами я, невинно оглядываясь по сторонам.

При всех своих немалых размерах кабинет Лоуренса все равно казался неимоверно маленьким, давящим на каждый внешний и внутренний орган. Все здесь было таким шатким и ненадежным – каждую секунду, невольно начинаешь задумываться о том, что стены рано или поздно развалятся, а ты останешься погребенным в руинах, оставшихся от кубков по баскетболу, дипломах, грамотах и фотографиях учительского состава Саттер-Хилл двадцатилетней давности.

– Твоя тетя по телефону сказала школьной администрации, что ты был болен.

– И чем, по ее мнению, я был болен? – рассеянно поинтересовался я.

– Ты находился в постинтоксикационном состоянии.

Так вот как теперь можно называть мои утренние соития с унитазом? Возьму на заметку.

– Ну раз Лилиан сказала, значит, так и есть. Она ходит в церковь, ей запрещено лгать.

– Довольно, Кайл. – строго проговорил Лоуренс, хмуро сведя брови на переносице.

– Конкретизируйте, – попросил я.

– Довольно твоих игр. Думаешь, я не знаю, что с тобой происходит? Почему ты так часто прогуливаешь и в каких именно злачных заведениях пропадаешь? Твоя тетя слишком мягкий человек, чтобы повлиять на тебя в нужной степени. Но ты, Кайл... ты сам разве не понимаешь? Не замечаешь, как плохи твои дела?

– Не заметишь тут, как же... – пробормотал я.

– Это, по-твоему, смешно? Разбазаривать свой потенциал. Возомнил из себя Золушку? Думаешь, Фея-Крестная все за тебя уладит?

– Может, хотя бы она не ушла в запой.

– Кайл, я... – Лоуренс бессильно покачал головой, снял очки в толстой роговой оправе с глаз и устало откинулся на кресле. – Ты один из самых одаренных учеников, которого мне когда-либо доводилось видеть за много-много лет. – сказал он, теребя очки в руках. – Но я, наверно, никогда не пойму тебя и мотивы, которыми ты руководствуешься, когда всеми силами пытаешься испортить свою жизнь.

– Нет, только не это, не надо. – поморщился я. – Не читайте мне лекцию о том, как жить, ладно? Вы – директор, не психотерапевт. Все, что вы можете сейчас – это отчислить меня или продержать здесь до выпуска и посмотреть, что из этого получится.

– Не веди себя так, словно эта школа тебе что-то должна. – Лоуренс строго наставил на меня указательный палец. – Здесь все с первого класса пляшут под твою дудку, Кайл, но все имеет свойство заканчиваться. Мое терпение лопнуло. Я больше не могу закрывать глаза на все, что ты творишь. Ты позоришь себя, свою семью и мою школу. И я собираюсь это остановить.

На стол передо мной упала тоненькая папка с соединенными булавкой листами.

– Что это? – спросил я, доставая исписанные листы.

– Ультиматум.

Следом на столе появилась еще одна прозрачная папка, но чуть поувесистей. Я открыл первую и нашел среди длинного хвалящего письма свое имя. Миссис Дьюкман расхваляла мои знания в области биологии и называла «достойным молодым человеком». Все остальные характеристики от учителей были в том же духе. Даже Вагнер расщедрился на целый лист, расписанный моими успехами на баскетбольных матчах.

– Я не понимаю. – сказал я, в недоумении просматривая положительные характеристики.

– Это то, что ты сможешь предоставить своему колледжу при поступлении, если снова сдашь свои экзамены и пообещаешь не прогуливать уроки, не ввязываться в драки и другие махинации, способные разрушить эту школу до основания. А это, – он жестом указал на другую папку, – то, что уничтожит все твои шансы на учебу в приличном университете.

Я взял со стола другую папку, и на лице у меня против воли появилась усмешка. Вот она, вся моя криминальная жизнь. Я читал о том, что меня не единожды видели курящим или пьющим на территории школы, о моих прогулах, о катании на скейте на лестничных периллах, о том, как мы с Дэнни сходим с ума, бегая по коридорам с человеческими скелетами из фанеры, украденными из кабинета биологии, как я чуть не спалил кабинет химии, когда задумал один из своих суперэкспериментов.

Все дерьмо, которое я когда-либо творил, вылилось наружу.

– Ну и что ты собираешься делать? – директор скосил на меня глаза.

Я переводил взгляд от одной папки к другой, а затем посмотрел на Лоуренса. С вызовом и пожаром, полыхающим в глазах.

– Что, если я не хочу в колледж?

– Скорее всего, будешь решать по утрам кроссворды местной газеты, а затем мыть полы в школьном кафетерии. – бесстрастно ответил он.

Я устало вздохнул.

– Идите к черту, а?

– Кайл.

– Идите к черту...сэр? – снова попробовал я.

– Кайл!

– Ладно-ладно! Извините. Шутка юмора. – моя ухмылка не спасла ситуацию. – Ладно, я собираюсь сдать экзамены, мистер Лоуренс. Более-менее сносно. Вам не стоит больше переживать о том, что я приду в школу в неадеквате и взорву спортзал. – я встал со стула и поднял рюкзак с пола, закидывая его на плечо. – А это, – я кинул обе папки обратно на стол, – можете считать, что мы договорились.

– И куда держишь путь? – поинтересовался Лоуренс, когда я уже схватил ручку двери, чтобы выйти.

– Медицинский. Я поступлю на медицинский.

И я вышел из кабинета, не дожидаясь его реакции.

– Ты ЧТО?! – вскинулась Дейзи на другом конце провода, где-то в Германии.

– Я собираюсь поступить на медицинский, – спокойно, с расстановкой повторил я.

– Нет, ты не собираешься!

– Дейзи, я уже все решил...

– Решил, когда вы чуть не попались копам, или когда куча гангстеров преследовала вас по всему чертовому Левитауну, пытаясь прикончить? – запротестовала сестра. – Ты начинаешь превращаться в меня, Кайл. Тебе должно быть стыдно, ты пал ниже дна.

– Пит ведь был с нами, – усмехнулся я.

– И ради этого человека ты собираешься поступать на медицинский? Господи, Кайл, да у тебя мозгов меньше, чем я рассчитывала. Мистер Питтсбург, конечно, душка, и он мечтал стать врачом с самого детства, но это его дорога, не твоя. У тебя с восьми лет в комнате висит портрет Рене Декарта не потому, что ты решил дать клятву чертову Гиппократу.

– Я хочу делать что-то важное, Дейз. Знаешь, пока Пит там помогал Аарону, он даже не обращал внимание на то, что, на самом деле, делает. Он спасал жизнь, понимаешь? И я думаю, это важнее формул, роботостроения и электроники.

– Да ты же социопат.

– Я не социопат.

– Сказал парень, который восемь часов провел в темном чулане после первого дня в детском саду. – я за четыре тысячи миль слышал, как Дейзи закатила глаза.

– Не делай из этого такую проблему.

– Это не «проблема», Кайл, это ПРОБЛЕМА! – она громко завопила в трубку, затем сделала глубокий вздох и взяла себя в руки. – Окей, мне пришлось показать грудь какому-то ублюдку-извращенцу, чтобы выкроить пятнадцать минут на разговор по телефону. И что я узнаю? Мой любимый братец, последний развитый представитель нашего рода, собирается посвятить свою жизнь трепанациям мозга. В следующий раз я просто позвоню в службу психологической поддержки.

– Разве у вас там нет работающих психологов?

– Есть. Но именно этому ублюдку-извращенцу мне и пришлось показать грудь, чтобы поговорить с тобой.

Я рассмеялся.

– Весело тебе там живется, сестренка.

– У меня самая убогая униформа на свете, она мне на триста размеров больше, и если бы я не показала грудь этому отбросу общества, то вообще забыла-бы, что она у меня есть, – возмущалась сестра.

– Почему ты позвонила? Раньше от тебя и открытки на день рождения было не дождаться.

Дейзи вздохнула.

– Просто соскучилась. Меня посадили в одиночную камеру за то, что я вмазала своей соседке, когда у той случился припадок.

– Ты всегда можешь написать об этом книгу, – предложил я.

– Или совершить суицид. Господи, как же тут отстойно. Даже сигареты негде достать.

– Это место – официально ад! – ужаснулся я.

Дейзи грустно рассмеялась.

– Ну все, мне пора, – сказала она.

– Твои пятнадцать минут еще не истекли.

– Да. Но мне нужно позвонить Ли и рассказать, что твоя задница собирается в Питтсбургский университет.

– Нет, ты не посмеешь... – начал я, но сестра уже повесила трубку.

Я громко чертыхнулся, спускаясь вниз по лестнице. Лилиан сидела в столовой, перебегая взглядом по куче бумажек на столе. Пальцы ее правой руки лежали на кнопках калькулятора, пока левая держала перед глазами листок, испещренный числами и пометками.

– Что ты делаешь? – спросил я, оглядывая бумаги из-за ее плеча.

– Пытаюсь оплатить наши счета, – не отрываясь от калькулятора, ответила она.

– Вот уж нет! – покачал головой я, вырвав квитанцию из ее рук.

– Кайл! – возмутилась тетя.

– Мы уже давным давно выяснили, что ты не умеешь справляться с налогами, Лилиан, – я скользнул взглядом по заполненной форме одного из бланков.

Последний раз, когда Лилиан оплачивала наши счета, у нас чуть не конфисковали все имущество за годовую задолженность, потому что тетя указала неправильный адрес в анкете.

– Ты уже неверно написала номер нашего социального страхования. – сказал я, рассматривая квитанции.

– Ты помнишь номер нашей страховки наизусть? – изумилась она.

Мне приходится помнить такие вещи.

Американский налоговый кодекс насчитывает семь миллионов слов и более пятидесяти тысяч страниц текста, поэтому Лилиан запрещено нести ответственность за такие вещи, как подача налоговой декларации.

– И почему делаешь это вручную? Бланки заполняются на сайте в таком чудном изобретении человечества, как Интернет.

Хотя какого черта я спрашиваю, Лилиан даже посудомоечную машину запускает с трудом, куда ей до включения браузера.

– Я приду вечером и заполню все формы сам, хорошо?

Я двинулся в коридор, засовывая все бумаги к себе в рюкзак, и услышал тяжкий вздох Лилиан из столовой.

– Вот уж не знаю – дар ты или проклятие! – крикнула она мне вдогонку.

Я усмехнулся и вышел из дома, чтобы успеть на встречу с Мелани.

Холодный воздух, сверкая, застыл в пространстве.

Мы с Мелани спинами прижались к липкому льду посреди замерзшего озера Мойер под небольшим мостом рядом с автомагистралью. Было еще только шесть часов вечера, но небо над нами уже почернело, поблескивая зажегшимися вдали звездами.

Мы растеклись на холодной, чуть заснеженной поверхности, раскинув конечности в стороны. На мне было расстегнутое драповое пальто и утепленные черные зимние кеды, Мелани вышла в бордовых тимберлендах и в забавной вязаной шапке с помпоном.

– Ты когда-нибудь был здесь? – спросила Мелани, не сводя глаз со зведного неба.

– Не-а. Ли говорила, что в эту реку с тридцатых годов сбрасывают отходы со всех промышленных заводов в округе. Так что, фактически, это Зона отчуждения.

– А я часто прихожу сюда, – улыбнулась девушка.

– Да, говорят, в сезон разлива топиться удобнее всего.

Мелани резко вдохнула воздух.

– Извини, – сказал я. – Это было грубо.

– Нет, все в порядке. Я – неудавшийся самоубийца и книжный червь по совместительству. Я приняла это и готова над этим смеяться. Просто раньше было не с кем, понимаешь?

– Тебе повезло, что я выиграл конкурс бесчувственности в прошлом году. Опередил Ли на полбалла, пока мы забивали щенят битой.

– Почему вы это делаете? – Мелани повернулась ко мне с недоуменным взглядом.

– Забиваем щенят битой?

– Почему вы так недооцениваете себя? Помнишь, как Ли сказала, что она «бессердечная сучка»?

– О, она часто так говорит, и мы тоже. Всей Вселенной комфортнее жить с фактом, что Ли бессердечная сучка.

– Но это ведь неправда.

– С чего ты взяла? – я с интересом взглянул на нее. – Ты едва знаешь ее.

– Но я знаю, что она твой лучший друг, и знаю, что такой человек как ты, не стал бы дружить с «бессердечной сучкой».

– Ты правда думаешь, что знаешь меня? – спросил я, улыбаясь. – И какой же я, по-твоему, человек?

Мелани посмотрела на меня так, словно я и сам прекрасно должен был знать ответ.

– Прекрасный, – все же сказала она, отворачиваясь, а у нее на щеках проступил румянец. – Так что быть бессердечной сучкой рядом с тобой – невозможно.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Мелани. Ты не видела меня в мои худшие дни. – сказал я. – А Ли видела. И если уж на то пошло, то она, вообще-то, гораздо лучше меня. Во всех аспектах жизни. Кроме физики, может быть.

– Как вы познакомились?

– Я уже и не помню. Мы вместе так долго, кажется, знакомы всю жизнь. Ли в каждом моем воспоминании. С ней я первый раз прогулял уроки, попробовал сигарету, ходил на первую вечеринку старшеклассников, первый раз пил алкоголь, а потом с ней же блевал в мусорку, как только желудок начал отторгать тот дешевый коньяк. Мы знаем друг друга лучше, чем самих себя. Так всегда было.

Да, она язвительная, скрытная, вечно возмущается, много ругается, но я знаю другую Ли. Хрупкую, ранимую и сопереживающую. Эта Ли только моя, ее улыбки мои, и ее объятия открыты только для меня.

– Она дорога тебе, – говорила Мелани в пространство.

– Да, это почти проклятье. Она, наверно, порчу на меня навела.

– Ты любишь ее?

– Конечно, люблю. – с готовностью выпалил я, улыбнувшись.

– Нет, я не об этом. – покачала головой Мелани. – Ты ее любишь?

– Э-ээ...что? – не понял я.

– Она тебе нравится? – закатила глаза она, поражаясь моей несообразительности.

– Кто, Ли?! – я чуть не прыснул со смеху.

– А что не так?

– Эм...ну хотя бы то, что Ли мне как сестра, так что это попахивает инцестом.

– Я не вижу в этом ничего плохого.

– В инцесте?

– В вас с Ли. То, как ты говоришь о ней, Кайл...это совсем не по-братски. – она на секунду замолчала. – Не думаю, что я имею право рассуждать о том, что такое любовь, но в вашем случае я могу с уверенностью сказать...что это именно она. Будет глупо с вашей стороны ее проигнорировать.

Мелани говорила, а на моем лице все явственнее выражалось глубокое недоумение, словно она вызывала при мне Сатану. Она многого не понимала. На самом деле, мне казалось, что она не понимала вообще ничего. Мы с Ли другие – не герои сопливого бульварного романчика из дешевого киоска. Для нас ставки слишком высоки – мы никогда не сможем рискнуть и пожертвовать десятилетней дружбой ради глупых свиданий, открыток на День Святого Валентина и поцелуев в канун Нового года.

Все так непросто.

– Нет, – покрутил головой я, пытаясь отшутиться. – Мы с Ли не можем быть вместе, это какое-то извращение. Уверен, что есть даже закон, запрещающий это.

– Но... – она хотела сказать что-то, а потом вдруг приподнялась на локтях и указала пальцем в небо. – Смотри, падающая звезда! – воскликнула она.

Я проводил тонкую полосу света скучающим взглядом.

– Это всего лишь метеорит. Маленький ошметок того, что осталось от взорвавшейся звезды. Он сгорит за несколько десятых долей секунды, даже не достигнув поверхности Земли, – я достал пачку сигарет вместе с зажигалкой.

– Загадывай желание! – она весьма ощутимо ткнула меня локтем в бок.

Я закатил глаза.

– Знаешь, ирландские предания гласят, что падающие звезды вдыхают жизнь в новорожденных детей, – завороженно проговорила Мелани.

– «Мы сделаны из звезд», – сказал я, зажигая сигарету.

Мелани повернула ко мне голову, ожидая продолжения.

– Это Карл Саргон, – пояснил я, делая затяжку. – Астрофизики полагают, что атомы, из которых состоит наше тело, ранее были рождены в недрах звезд, а потом в виде звездной пыли рассеяны по космосу, чтобы превратиться в тело человека. В людях вообще много всего понамешано: углерод, кислород, азот, кальций, фосфор, хлор, магний составляют примерно девяносто девять процентов нашего организма. Почти все эти химические элементы миллиарды лет тому назад зародились в извержениях звезд и вполне могли бы плавно перекочевать в наши тела, чтобы стать тем самым одним процентом звездной пыли, которая хранится в наших костях и течет по венам.

– Правда? – затаив дыхание, прошепатала Мелани.

– Нет, конечно, нет, – усмехнулся я. – Это абсурд.

– Тогда зачем ты мне это рассказал? – нахмурилась девушка.

– Потому что иногда мне тоже хочется верить в то, что мир не безнадежен. Глупо рассчитывать на то, что человек состоит из космической пыли, но мне нравится думать о том, что атомы моей правой ноги однажды принадлежали одной звезде, а атомы левой – совершенно другой. Какой-то сверхновой пришлось взорваться, чтобы на свете просто родился я. Это накладывает своеобразный груз ответственности.

– Думаешь, мы должны что-то небу?

– Мы всем постоянно что-то должны. Мы взяли мир в аренду, и проценты с каждым тысячелетием все набегают.

Мелани слушала с открытым ртом. Поймав на себе мой взгляд, она тут же отвернулась и устремила кристально-голубые глаза на мигающие звезды.

– Люди рождаются – звезды умирают. Небо скоро совсем погаснет. Это немного уродливо.

– Нет, это волшебно, Кайл, – она с таким неверием смотрела вверх, словно я открыл для нее целую Вселенную.

Затем она снова посмотрела на меня.

– Почему ты хочешь стать доктором? – спросила она.

Тлевшая сигарета остановилась в дюйме от моего рта. Я, задумавшись, уставился на Мелани.

Нужно было пересказать ей ту отрепетированную речь, которую я рассказал своей сестре часом ранее, но, смотря в наивные голубые глаза напротив меня, я не мог выдавить это из себя.

– Не знаю, – все-таки сказал я, отворачиваясь. – Это казалось правильным решением.

– И все еще кажется?

– Да кого это волнует? Быть доктором не так уж и плохо. Они приносят пользу. – я выдохнул морозный воздух вместе с сигаретным дымом.

Антропоцен – эра людей. Но эра нашего поколения просто невероятно лажает в способах оставить хоть какой-то отпечаток в истории. Что мы дадим человечеству, кроме коллекции фильтров в инстаграме, трилогии «Пятидесяти оттенков серого» и тысяча первой модели айфона? Мы обратимся в пыль, только в отличие от звезд, наша пыль больше ни во что не превратится.

Идущая вникуда жизнь, уходящие в воздух секунды, поглощающийся легкими кислород – это чек в супермаркете, всем на него плевать, его конец всегда в мусорном ведре.

Резерфорд расщепил атом, Нил Армстронг первым ступил на Луну, Стивен Хокинг подарил человечеству Вселенную. Их тела, может и пыль, а может, и прах, но их наследие – вечно.

И я боюсь закончить ничем – раствориться во времени, стать крошечной наносекундой с точки зрения эволюции. Я хочу жизнь со смыслом, хочу себе свою собственную маленькую бесконечноть, где ничто не исчезнет.

– Кайл, ты самый невероятный человек из всех, кого я когда-либо встречала. В тебе столько энергии, побуждающей вставать и делать необыкновенные вещи... Каким-бы маленьким ты себя не ощущал в этом огромном мире, ты всегда будешь важен, потому что ты часть бесконечного процесса, вдохновляющего всех вокруг.

Я хрипло рассмеялся, качая головой.

– Тебя послушать, так мне нужен свой завет в Библии.

Мелани села на месте, смотря на меня сверху вниз.

– Однажды из тебя выйдет замечательный доктор.

– Думаешь?

– У тебя есть какая-то суперспособность, знаешь. Ты лечишь людей, зашиваешь их раны, заживляешь старые шрамы. Я ведь не буду звучать, как наивная дурочка, если скажу, что мне легче рядом с тобой?

– Скажи это Папе Римскому, – ухмыльнулся я. – Может, они выпустят серию иконок с моей фотографией.

Мелани рассмеялась.

– Ты умный, Кайл, – заледеневшими пальцами она расправила лацканы моего пальто. – Ты сам однажды поймешь, что твое будущее гораздо больше того, каким кажется сейчас. И ты будешь важным. Самым важным.

Я улыбнулся, хотя колокольчик начал тревожно звенеть в моей голове.

«Мелани тебя не знает. И себя она не знает».

Может, Ли была права?

Догадывается ли Мелани, кто я такой, на самом деле? Представляет ли она мой разрушенный мир? Крики, с которыми я просыпаюсь посреди ночи, и бутылку виски, в которой пытаюсь утопить свою печаль? Как иногда я не вижу смысла в жизни, как, снимая линзы с глаз, рассматриваю размытое пятно потолка своей комнаты? Как я боюсь терять людей? И потерять самого себя.

Правда в том, что я принимаю заранее неверные решения, потому что не уверен, что вообще хочу знать, что будет дальше. Будущее – это темный мир, состоящий из бесконечных «может быть», о которых у меня нет времени думать даже в настоящем.