Текст книги "Мы сделаны из звёзд"
Автор книги: Дилан Лост
Жанры:
Подростковая литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
– Не могу поверить, какой неблагодарной ты выросла. Я делала все, чтобы обеспечить тебе лучшее будущее. Я...
– Хватит, – устало, без всякой злости или раздражения, остановила ее дочь. – Тебе самой не надоело врать? Хотя бы самой себе?
Она вышла из-за стола, чтобы уйти к себе в комнату, как вдруг Мина остановила ее в паре футов от двери, схватив чуть выше кисти.
– Не уходи из-за стола, не спросив разрешения. Ты проявляешь неуважение к своей семье. – мертвая хватка на руке почти причиняла боль.
Ли хотела бросить что-то колкое в ответ, но посмотрела на брата, который часто дышал от страха, и передумала:
– Извини, мама, могу я перестать портить вам всем аппетит и пойти подумать над своим поведением в одиночестве?
Последний раз сжав руку дочери, Мина выпустила ее и, не глядя на Ли, вернулась за обеденный стол.
Потирая саднящее запястие, девушка на ватных ногах дошла до комнаты и упала на свою кровать. Уткнувшись лицом в подушку, она закричала в нее изо всех сил. Прооравшись вникуда, она снова села и сделала глубокий вздох.
Ли отчасти понимала, в чем был смысл такого отношения Мины к дочери, но это не могло заставить ее ненавидеть происходящее чуточку меньше. Ее мать росла в строгой корейской бедной многодетной семье, где никто друг друга не любил, не поддерживал и рассчитывал только на себя. Поэтому всю свою жизнь Мина тоже никого не любила и учила детей выживать в этом жестоком мире. Ее философия заключалась в том, что в трудные времена своим единственным спасением можно считать только себя, а такие понятия, как дружба, любовь и семья отсеиваются при любой кризисной ситуации.
Но она была неправа.
Подойдя к высокому шкафу в углу комнаты, Ли открыла дверцу среднего отделения, к внутренней поверхности которой были приклеены фотографии. И ни на одной из них она не была в одиночестве. Потому что ее всегда окружали люди – верные, надежные, заботливые и такие родные.
Дэнни, Фиш, Кайл, Пит.
Именно их заслугой было то, что Ли никогда не приходилось справляться со всем одной. Пусть она не грузила их своими проблемами каждую секунду существования и не посвящала в драму своей жизни, но они все равно были решением любой ее проблемы.
Она нечасто говорила им это (скорее всего, даже никогда), но они – все, что имело значение в ее жизни. И никому никогда не везло с друзьями так, как повезло ей, потому что никому не под силу так сильно любить людей за то, что они просто есть в твоей жизни и ни за что не собираются ее покидать.
За одним единственным исключением...
Она смотрела на фотографии и остановилась на той, которая была сделана этой осенью – кто-то сфотографировал Ли сидящей на спине Кайла где-то на берегу пляжа за городом. Они оба хохотали во всю мочь и, кажется, даже не задумывались о том, что обратный отсчет неизвестного механизма ведет их к неизбежному взрыву. Часы тикали рядом с ними всю их сознательную жизнь, а они изо всех сил старались делать вид, что не замечают, как их время подходит к концу.
Кайл не был просто ее другом или ее бойфрендом, или парнем, в которого она втрескалась. Все это слишком обыденные термины, и он не подходил ни под один из них. Но он был ее чем-то. Чем-то очень особенным, волшебным, невероятным. Чем-то, что случается только раз в жизни и далеко не с каждым.
Ей повезло чувствовать что-то подобное. И пусть сейчас эти чувства ее убивали – в свое время они были единственным, ради чего она жила.
Она осела на пол, все также рассматривая фотографии, и не заметила, как Мэй бесшумно подкрался к ней сзади и положил подбородок сестре на плечо. Погладив брата по мохнатой макушке, Ли указала в сторону открытой дверцы.
– Красивые, да? – спросила она у него.
Мэй задумчиво изучал фотографии.
– Там ты счастливее, чем здесь. – сказал он.
Действительно сказал. Тихо, но вслух.
Мэй разговаривал исключительно с сестрой и ни с кем больше в этом мире. Он доверял ей слова и всего себя без остатка. Разговоры стали их секретом. Никто больше не знал, что Мэй мог говорить.
– Я испугался сегодня. – прошептал он. – Я подумал, что она снова...
– Нет, Мэй. – помотала головой Ли. – Такого больше не произойдет. Она обещала, помнишь?
Мэй замолчал в восемь лет. Это был день, когда Мина очень разозлилась. Ли уже не помнила из-за чего конкретно, важно было только то, что одной словесной порки по какой-то причине тогда оказалось недостаточно. Вступая в пубертатный период, Ли хотела отстаивать свою точку зрения, и когда дочь начала яро возражать словам матери, Мина не выдержала и ударила Ли по лицу. Сильно. Но больно было не за себя, а за Мэя, на чьих глазах все это произошло.
Она плакала и извинялась тысячу раз, но Мэй так и не смог пережить это, не смог простить ее. С тех пор он не произнес рядом с ними ни слова. И хоть Мина больше не поднимала руку на дочь, Мэй был уже не в силах выкинуть тот день из головы.
Прошло пару часов после ужина. Брат заснул, свернувшись калачиком на ее кровати, а сама Ли тем временем вспомнила слова мистера Ковальцки, сказанные этим утром.
Она отклеила от дверцы их с Кайлом фотографию, игнорируя слезу, соленой каплей ползущую по щеке. Чувства уничтожали ее, поэтому она так искусно умела их скрывать. Даже от самой себя. Но теперь от Ли буквально ничего не осталось, одни только мучительные воспоминания. Но она была рада разрушиться именно так.
Кайл того стоил. Каждой мертвой нервной клетки, каждой капли слез. Каждой оторванной чстички себя.
Но несмотря на гложущую ее изнутри пустоту, она чувствовала, что отдала еще не все. Ей нужно было сделать одну последнюю вещь. Потушить фетиль, который Кайл снова зажег рядом с собой, пока бомба не разорвала его на части.
Что за придурок этот чертов Кайл Андерсон. Снова разрушает свою жизнь без всякой на то причины.
Она села за стол и вытянула лежащую на полке папку с символом колледжа Бёркли. Извещение о том, что она была зачислена на факультет менеджмента, пришло несколько дней назад. Она пересдавала экзамены по математике три раза, чтобы набрать достаточное количество баллов, и будущее ее мечты наконец было у нее в руках.
А вот Кайл медленно, но верно своего будущего лишался. Открыв сайт Нью-Йоркского университета в закладке браузера, она начала заполнять все необходимые на поступление бланки.
Пора было ставить жирную точку в той затянувшейся Санта-Барбаре, которая происходила в ее жизни. Закончив с полями анкет и опустошив два стакана виски из заначки, хранящейся в гардеробе, она вытащила из принтера белый лист, достала черную ручку из органайзера, и, почувствовав прилив сил, начала писать. Алкоголь путешествовал вниз по организму, выжигая органы, слезы, мысли и чувства. Она мяла один экземпляр письма за другим, складируя неудачные послания в углу стола. Наконец, прекратив терзать бумагу стержнем, она откинулась на спинке стула и устало потерла глаза. Затем свернула письмо и неаккуратно запихнула его в конверт. Наспех осушив еще один стакан виски, накинув куртку и черную бейсболку, она запихнула все необходимое в рюкзак и, укутав брата в одеяло, незаметно выбралась на улицу через раздвижные двери в своей комнате.
Уже смеркалось, начал покрапывать небольшой дождь, в глазах у Ли все мутнело после выпивки, но едва хоть что-то в этом мире было способно остановить ее в тот момент. Забравшись на мотоцикл, она надавила на газ и тронулась с места.
Она чувствовала все острее, пока ехала мимо леса по трассе Гринроуз – ветер, бьющий в лицо, капли дождя, намочившие ее одежду, брызги луж, пускающиеся во все стороны под давлением колес, и звуки леса, окружившие ее прочным кольцом.
Сердце у нее билось так часто, что заглушало мотор транспорта, она безостановочно моргала, пытаясь рассмотреть что-то через дождь. Но когда заметила яркий свет и последовавший за ним резкий гудок, было уже слишком поздно...
Неожиданно свернувший на дорогу пикап напугал ее и заставил потерять управление. Скутер накренился вбок и под силой тяжести скользнул в овраг рядом с дорогой, перевернувшись в нем бесконечное количество раз во время падения.
Удивление, страх, вспышка мучительной боли атаковали ее одновременно. Холод и грязь поглотили с головы до ног, дыхание сбилось, конечности перестали поддаваться контролю.
Ее тело вылетело из сиденья и приземлилось в мокрую, грязную от дождя траву. Она лежала неподвижно. Казалось, что каждая кость в ее организме была сломана сразу в нескольких местах.
Опускавшиеся на нее капли дождя страшной пыткой проходили по всему корпусу. Она лежала на спине, скрючившись в неестественной позе, и все, что она видела, это едва уловимые точки звезд, невозмутимо сверкающие сквозь полумрак туч.
«Красиво горят», – последнее, о чем она подумала, прежде чем боль отступила, и все окончательно накрыла тьма.
Примечания к главе:
(*) Колледж Бёркли – Колледж Бёркли (англ. Berkeley College) – колледж совместного обучения созданный в 1931 году в Нью-Йорке и Нью-Джерси.
Глава 23.
– И как ты умудрился выжить? – Бэмби, морщась, стонал на заднем сиденье моей машины.
Этот сукин сын точно получит счет на чистку салона за то, что обблевал мне все сиденья. Кожаные, между прочим.
Какого это черта я тусуюсь с Бэмби, спросите вы. Ну...тут все довольно тривиально.
После новостей от Терезы мне было откровенно хреново. После того, что произошло между нами с Ли, стало еще хреновее.
Лилиан слегла в больницу с острой аллергической реакцией на базилик, и я остался торчать дома в полном одиночестве.
На занятиях меня никто не видел с финального баскетбольного матча. В моей жизни было достаточно факторов для саморазрушения – водка, разбавленная «Мириндой», кавер на песню «Пока идут года» в исполнении Джефа Хейли и целая стопка романов Уильяма Фолкнера. Добавлять к ним еще и школу я не собирался.
Депрессия обглодала меня до костей. Я отчаялся настолько, что по вечерам начал болтать с Сири. Я спрашивал, в чем смысл жизни, а она цитировала мне Канта. Я интересовался, как легче всего покончить жизнь самоубийством, а она набирала мне номер горячей линии оказания психологической помощи.
Меня начали посещать мысли завести дневник – чиркать в нем что-то время от времени, чтобы излить душу. Только если у Анны Франк в свое время получилось создать бестселлер, то меня за всю ту галиматью, о которой я обычно думаю, сдадут либо в психушку, либо в Алькатрас.
Спустя четыре дня и семь бутылок виски, которые радушный сосед Аарон Кук поставлял мне через окно второго этажа, я понял, что если не выберусь из дома сам, то через недельку меня выволокут из него на носилках в мешке для трупов. Позвонить я мог только Бэмби – поговорить о жизни с ним невозможно, потому что когда он напивается, его словарный запас варьируется от названий алкоголя до имен девчонок, находящихся неподалеку.
Это было в самый раз, даже несмотря на то, что тусовки с Бэмби слишком опасны для здоровья. Я не спал уже сорок шесть часов и не выглядел особо живым. А ведь еще несколько часов назад запас моих сил казался неисчерпаемым.
Если периодически чередовать водку с энергетиком, мозг начинает работать в режиме нон-стоп. Я не мог сидеть, не мог стоять, хотелось срочно сделать что-то из ряда вон выходящее: поднять пикап, вырвать дерево с корнем или сломать кулаком кирпичную стену. Поэтому пока Бэмби со своими дружками стоял в очереди на поблевать в туалете, я носился по дому, словно мне в задницу засунули фейерверк.
Только под утро второго дня попойки начало казаться, что мне пробили голову арматурой и второпях приклеили обратно на двусторонний скотч. И тем не менее все это было цветочками по сравнению с состоянием Бэмби, который между приступами тошноты корчился, как одержимый демоном.
Поэтому никогда не стоит мешать алкоголь с наркотой, детки.
Домой этого обдолбыша везти было опасно, в больницу – так тем более, кто знает, куда его заметут после неутешительного результата анализов.
Через минут пятнадцать, когда друг отрубился и начал уже посапывать на заднем сиденье, думать стало немного легче. В ходе тяжелейшей умственной деятельности, я решил, что вообще ни на что не способен, так как энергетики перестают действовать, и через пару часов у меня не будет сил даже моргать. Я нуждался в подмоге.
Дэнни, Фиша и Ли я не видел уже почти неделю. И было бы странно звонить кому-то из них, учитывая, что я как последний мудак игнорировал все их попытки связаться со мной. Последним выходом было поехать к тому, перед кем я еще не успел как следует облажаться.
Не теряя времени, я свернул на нужную мне улицу и, затормозив у дома Молли, кряхтя выбрался из машины, чтобы вразвалку потащиться ко входной двери. Я и половины тропинки не успел пройти, как Молли уже выскочил на крыльцо и стремительно направился ко мне.
Выражение лица у друга было... не такое как обычно. Сосредоточенное, грозное и свирепое. Я за долю секунды понял: «Сейчас будет больно», и не прогадал. Размахнувшись, Молли со всей дури влепил мне кулаком по лицу, попав куда-то в область скулы.
Молли. Заехал. Мне. По. Физиономии.
Не то что бы я не заслужил, но... МОЛЛИ?! Мистер Совершенство, Душа Америки, самый ярый пацифист на свете только что врезал мне так, что я чуть не впал в кому? Я не удивлюсь, если и Елизавета Вторая начала мотать срок за умышленное убийство.
И да, если вы решили, что это все мои пытки на сегодня, то вы ошибаетесь, потому что Молли повалил меня на землю и начал трясти за грудки, явно считая, что я недостаточно настрадался.
– Твою мать, да за что? – я нашел в себе силы простонать.
– Это ты у меня спрашиваешь?! – кричал он. – А за что все это ей?! Думаешь, она заслужила? По-твоему, хоть кто-то заслуживает такое?!
– Господи, да о ком ты? – хрипел я, пытаясь отцепить от себя его руки.
– О Тесс, конечно, недоумок! – он снова сильно встряхнул меня, и из глаз у меня посыпались искры. Клянусь, еще пара секунд Молли в ярости, и меня бы уже увозили на неотложке вместе с Бэмби, но мой и без того полумертвый организм неожиданно спас окрик, раздавшийся позади избивающего меня друга.
– Молли! – воскликнул знакомый голос. – Молли, прекрати! Пожалуйста, остановись!
Тереза упала на колени рядом с нами и начала стаскивать с меня обезумевшего друга. Опомнившись, он перестал сопротивляться и отполз на траву в паре футов от меня.
Я все так и лежал, оттирая кровь с лица и пытаясь отдышаться, а Тереза поднялась на ноги, оглядела нас, без сил валяющихся на газоне, и поспешно умчалась в дом.
– Прости, Кайл... – Молли извинился уже четырнадцать раз за последние семь минут, за что я сам был готов врезать ему по лицу. – Я просто с катушек слетел, понимаешь? Я вернулся после победной вечеринки, а Тесс сидит у меня на крыльце, рыдает и заявляет, что она испортила тебе жизнь, и ты ее теперь ненавидишь... Как бы ты себя повел, если бы какой-то придурок довел Ли до такой истерики, что она бы жить не захотела?
Я и есть этот придурок, Молли. Я всегда тот самый придурок.
Мы сидели на крыльце его дома, скула у меня болезненно ныла. Я сидел тихо и в основном молчал, пока Молли снова не завел свою шарманку:
– Извини, я правда...
– Да заткнешься ты уже или нет? – закатил глаза я. – Слушай, Молли, я засранец, и я это знаю. Засранцы должны получать по физиономии, так уж заведено. Если хочешь сделать что-то реально полезное, то вытащи Бэмби из моей машины, проверь, не помер ли он там еще.
Улыбнувшись и похлопав меня по плечу, друг встал и направился к припаркованной иномарке.
Место рядом со мной пустовало недолго. Тереза вышла из дома с пакетом льда в руках и молча протянула его мне, присаживаясь на ступеньку повыше. Мы тихо сидели, наблюдая, как Молли возится с ничего не соображающим Бэмби.
– Ты тоже можешь мне врезать, кстати. Даже не один раз. – бросил я, прикладывая лед к ране.
– Я не хочу. – ответила она.
– А зря. – вздохнул я. – Полегчало бы. Мне так уж точно.
– Нет, не полегчало бы. – Тереза пересела на ступеньку рядом со мной, чтобы посмотреть мне в лицо. Покачав головой, она горько усмехнулась. – Кайл, этот год был самым тяжелым в моей жизни. Я потеряла сестру, ребенка, пережила развод родителей, разрыв с тобой...Вместе со всем этим мне нужно было сдавать экзамены и думать о будущем, до которого я даже не надеялась дожить. Я горевала, страдала и злилась, и ненавидела все, что меня окружало, я отторгала этот мир, словно уже не была его частью. Но я больше не хочу жить в этой бесконечной боли. У меня есть много вещей, за которые еще стоит сражаться.
– Например?
– Например, ты. – она улыбнулась, сжав мое предплечье. – Я много переосмыслила за последнюю неделю, и знаешь...не думай, что я хочу отомстить тебе, сломать или уничтожить. Это не так. Ты дорогой мне человек. Просто нас связывает слишком много плохих вещей. Но они однажды станут пережитком времени, а мы с тобой будем уже совершенно другими людьми. Это все, что важно.
– Ты сейчас серьезно? – я вопросительно заломил бровь.
Ее улыбка чуть поникла.
– Я устала. – она притянула ноги и положила подбородок на колени. – Просто устала. У меня больше нет сил каждый день сожалеть о том, чего у меня нет и никогда не будет. Пора все это отпустить. Мы с Молли уедем в Бостон через два месяца, я оставлю все ужасные вещи здесь и больше никогда сюда не вернусь. Советую тебе сделать то же самое. Мы здесь свое выстрадали, Кайл. Пора двигаться дальше и начать строить что-то новое.
Я оглянулся вокруг. День стоял чудесный, весна полностью оккупировала Сэинт-Палмер – время доползло почти до пяти часов дня, а солнце пекло на всю катушку, на небе не было ни облачка, вдалеке ненавящиво галдели птицы, а на деревьях шелестели ярко-зеленые листья, тихо перешептывающиеся между собой. Город был похож на американскую мечту, а мы – на счастливых выпускников, готовых к великим свершениям. Но для нас существовала только уродливая сторона, где этот город был самым настоящим серийным маньяком, загубившим сотни жизней, а мы – марионетками, учащимися жить после того, как наигравшийся кукловод оборвал нам ниточки.
Молли наконец довел бормочущего что-то себе под нос Бэмби до крыльца и спросил, что с ним теперь делать.
– Присмотри за ним, хорошо? – обратилась к нему Тереза. – Я провожу Кайла и вернусь.
Молли с недоверием обвел нас взглядом, но затем все же кивнул:
– Конечно.
Тереза тепло улыбнулась и погладила друга по щеке.
– Пока, приятель, – мы с Молли пожали друг другу руки.
Когда Тереза проводила меня до машины, я не спешил забираться внутрь. Повернувшись к девушке, я прокашлялся, чтобы задать один гложущий меня вопрос:
– Так вы с Молли...Вы?...эм...
Тесс негромко рассмеялась, закинув голову назад. Я уже ожидал услышать: «Ну ты и идиот, Кайл, как ты вообще мог такое подумать», но она произнесла:
– Я люблю его.
Продолжения «как брата» не последовало.
– Любишь? – переспросил я.
– Конечно, Кайл, я люблю его.
– Подожди... – я устало потер переносицу, прислонившись спиной к дверце машины. – Вы же друзья!
– Лучшие друзья.
– А это разве не странно?
– Cамая странная вещь, которая вообще могла со мной произойти.
Она улыбнулась, и я вдруг понял, что вижу перед собой совершенно другую Терезу. Не сжатый нервный комок, в который летят осколки тяжелого прошлого, а гордо шагающую в будущее девушку, ту, кем ей приходилось притворяться так невообразимо долго.
– Тебе больше не страшно, Тесс?
– До него у меня ничего не было, Кайл. Как будто я блуждала в потемках и наконец-то нашла фонарик.
– И как вы...поняли? – продолжал допытываться я.
– Это было вполне очевидно. Все это время. Я же говорю, я устала бежать. И когда я остановилась, он наконец догнал меня. Я люблю его. И всегда буду любить.
– Тесс?
– Да? – она боязливо заглянула мне в глаза.
– Я горжусь тобой.
– Правда? – она слабо улыбнулась.
– Еще бы.
Я смотрел на нее, на свою бывшую девушку, на мать моего нерожденного ребенка, на того, кто пережил смерть родного человека и крушение своей семьи, кто пробрался через шквал осуждения и непонимания и боролся за все, что у него еще осталось. Тереза прошла невероятно тяжелый путь. Ее тропа была минным полем, усеянным смертью, болью, одиночеством и горем. И я восхищался той стойкостью и отвагой, которую она проявила, чтобы выжить под каждым из этих ударов.
Я был так рад за нее, что боялся зарыдать от счастья, поэтому за плечи притянул девушку к себе, пряча лицо у нее в волосах, а она прильнула, крепко обнимая меня в ответ. Глаза у меня были на мокром месте, а она и вовсе беззастенчиво всхлипывала мне в плечо.
Оторвавшись от меня, Тесс положила руки мне на плечи и улыбнулась сквозь слезы, сказав:
– Иди к ней.
– К кому?
– К Ли, конечно, болван! – заявила она. – Ты ведь любил ее годами, Кайл. Ты заслуживаешь эту любовь. Я знаю, тебе страшно, но в итого оно того стоит, поверь мне.
Воодушевленно улыбнувшись, она практически затолкала меня в машину и заставила тронуться с места.
Я заскочил домой, чтобы принять более-менее человеческий вид. В итоге пришлось провозиться чуть ли не полдня, так как за последние несколько дней я умудрился превратить свой дом в помойку. Перед тем как начать разгребать комнату от пустых бутылок виски, сигаретных окурков и разбросанной повсюду одежды, я отыскал в минихолодильнике недопитый энергетик и выдул его в ту же секунду, чтобы не отрубиться от недосыпа.
Выкинув лишний хлам, я принял душ, надел чистую одежду и быстренько смотался к почтовому ящику, в котором оказалась хренова куча писем. Хотя действительно важным среди них было только одно.
Из Нью-Йоркского университета.
Я быстро пробежал по нему глазами:
Нью-Йоркский университет.
Бюро пропусков
Гринвич-Виллидж NYU
Джон Секстон
Политехнический институт Нью-Йоркского университета
Дорогой мистер Кайл Бенджамин Андерсон,
НАШИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ!
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НЬЮ-ЙОРКСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ!
Мы очень гордимся и рады приветствовать Вас в нашем университете. Мы впечатлены Вашими вашими ученическими навыками и достижениях в области прикладных наук, академических предметов и спортивных мероприятиях.
Нью-Йоркский университет (NYU) является частным, объединяющим все религии исследовательским университетом, базируемым в Нью-Йорке, и входит в состав Лиги Девяти (Лиги Плюща).
После проведения специализированного Совета по приему студентов было рассмотрено Ваше личное дело с прилагающейся информацией об успехах учащегося и рекомендательными письмами преподавателей и принято решение об одобрении Вашего обучения в Политехническом университете, который ведет свое существование с 1854 года и в данный момент насчитывает 2819 студентов!
Мы ожидаем вашего ответа в течении двух рабочих недель. Вся контактная информация находится внутри прилагающегося документа.
«Человек и человеческие работы – части природы.»
Я не верил, что это происходило. Прямо здесь и сейчас. Слова спивались мне в глаза и прожигали глазницы, словно кислотный раствор. Шестеренки скрежетали в стенках сознания, пока мозг пытался разложить по полочкам и освоить полученную информацию. Я хоть и оклемался, но моя голова изнутри все еще была похожа на бесконечный загаженный, смердящий тонель, в котором любой шорох отлетает от стенок незатихающим эхо.
Совершенно очевидно было только то, что Нью-Йоркский университет был готов принять меня в ряды учащихся.
Меня.
Парня, на которого наблевали не меньше трех раз за прошедшие сутки.
Я даже не подавал туда заявления. Видимо, Ковальцки постарался вместо меня.
Я стоял на лужайке, облокотившись о почтовый ящик, снова и снова перечитывал письмо, но в итоге закрыл глаза и со стоном уткнулся лбом в ладонь. Солнце уже заходило за горизонт, и у меня не было времени думать об университете, прибыльной профессии и своем годовом доходе. Я еще совершенно точно успею облажаться в будущем, и мне позарез нужно исправить то, что рушилось в моей жизни прямо сейчас.
Мне нужно было вернуть Ли.
Я сложил все бумажки обратно в конверт, кинул их на пассажирское сиденье машины и тронулся с места.
Черта города была уже позади, дворники смывали разрастающийся дождь с лобового стекла. Пришлось взять машину Лилиан, так как моя после Бэмби была в непригодном состоянии. У тети был потрепанный бьюик две тысячи восьмого года с самым ужасным плэйлистом на свете. Самое не блевотное из того, что я у нее нашел, был новый альбом Рода Стюарта, который я и включил.
В голове царил полнейший хаос. Что я скажу Ли? Как смогу объяснить ей всю ситуацию, если сам ни черта не понимаю. Все, что я приходило на ум, казалось бессмысленным трепом. Кажется, для некоторых ситуаций в наших жизнях просто не существует правильных слов.
Поэтому я надеялся, что она просто мне врежет. По крайней мере, правая сторона моего лица была все еще цела.
Тем временем трассу Гринроуз затопил, наверно, самый сильный дождь за всю историю южной части Пенсильвании. Капли били по стеклу, словно миниатюрные метеориты, еще немного и они начали бы оставлять под собой трещины. Рассмотреть что-то за дальним светом фар с каждым футом было все тяжелее, но я упорно продвигался вперед, изо всех сил вглядываясь в дорогу.
Я пересек уже половину шоссе, когда мое внимание привлекла мигалка полицейской машины, на которой обычно ездил Фил, и фургон скорой помощи, остановившийся у самого края дороги. Фил разговаривал по телефону, а офицеры светили фонарями, пытаясь рассмотреть что-то на самом дне рва, пока сотрудники скорой помощи с носилками спускались вниз.
Какое-то тревожное чувство, протаранившее меня изнутри, не дало мне проехать мимо. Я остановился, вышел из машины и оглядел все это безумие. Голоса кочевали из полицейских раций во влажный воздух, врачи готовили в фургоне капельницы и остальные медикаменты, Фил раздавал команды подчиненным, как вдруг его взгляд наткнулся на мою приближающуюся фигуру.
– Кайл, – он подошел вперед, вытянув руку вперед так, словно я был террористом, с головы до ног облепленным взрывчаткой. – Ты как здесь оказался?
– Что происходит? – я пытался пройти к оврагу, где собрались медики, но рука Фила на плече удержала меня на месте.
– Тебе туда нельзя, – покачал головой он.
Я за долю секунды промок до нитки под сильным дождем, но меня это волновало в последнюю очередь.
– Почему? – я вновь рванулся с места, но мне не дали пройти.
– Кайл! – одернул Фил.
– Объясни, что случилось, черт возьми!
– Дорожная авария. – его голос сорвался, а лицо исказила гримаса боли.
Мысли в голове начали бить тревогу, страх отчего-то пронзил меня насквозь. Все же избавившись от хватки шерифа, я подбежал к оврагу, где пара врачей склонились над телом. Я не увидел, кто это был, пока фары очередной остановившейся рядом машины не осветили темное место. Увиденное так напугало меня, что от страха я начал задыхаться, но через пару секунд все же прошептал:
– Ли.
Первые несколько секунд я был просто парализован.
А затем уже закричал.
– ЛИ! – боль затопила меня изнутри и начала вываливаться наружу, слезами, криками, всхлипами, стонами.
Я хотел броситься вниз, но Фил скрутил меня и прижал к себе. Мы осели на землю, тяжело дыша.
Это ведь не может быть она. Это такая шутка. Несмешная шутка, которую все решили сыграть со мной за то, что я был полным козлом.
Это не Ли делали массаж сердца и искусственное дыхание, не ей наклеивали дефибрилляторы. Это не ее окровавленные пальцы едва подрагивали, пока кто-то перекидывался фразами в полуфуте над ней.
Тогда почему на ней куртка Ли. Комбинезон Ли. Почему на ее большом пальце кольцо-печатка, которое я подарил Ли.
– Нет, нет, нет, – мотал головой я, наблюдая, как грудь подруги вздымается вверх от электрического разряда. – Не может быть. – не помню, шептал я это или кричал. – О господи, не умирай.
Ей нужно больше времени. Она его заслужила. Она заслужила услышать слова, которые я так и не успел ей сказать, она заслужила будущее и университет, участвовать в выборах президента и попасть на прощальный концерт Элтона Джона. Она создана для стольких прекрасных вещей. Она была обязана жить.
Я больше не вырывался, Фил прекратил придавливать меня к земле и вместо этого просто обнял. Исчезли звуки, столпившиеся позади нас зеваки и полицейские, пытающиеся успокоить граждан. Остались только секунды, каждая из которых могла оказаться для нее последней.
Я прикрыл глаза, и до меня доносился только голос врача, склонившегося над телом подруги.
– Пять, четыре, три, два, один...Разряд!
Ради всего святого, Ли, не умирай.
– Пять, четыре, три, два, один....Разряд!
Наша история не может закончиться здесь.
Пять, четыре, три, два, один...
Останься со мной.
– Пожалуйста. – прошептал я.
Глава 24.
Наша первая встреча жила в моей памяти размытым пятном и запутанным клубком ниток для вязания. Она словно взялась из ниоткуда. Я помню ее джинсовые комбинезоны с огромными карманами на груди, в которые она клала пластинки клубничной жвачки. Ее кеды на липучках со светящимися подошвами, коротко стриженные волосы и бейсболку, надетую задом наперед. Я могу воспроизвести каждую ее веснушку, царапину, выпавший молочный зуб – всю ее до мельчайших подробностей, но не могу сказать, как именно я стал так сильно от нее зависим.
Уже в первом классе, маленькая, костлявая и задиристая, она обожала играть в игры. В гляделки, догонялки, «слабо», в испытывание моего терпения. Она была королевой игр. И ей было плевать, что я не хотел составлять ей в них компанию.
– Отстань! – возмущалась семилетняя версия меня, когда она снова таращилась на меня во все глаза, не моргая.
Она лишь выпучила глаза еще больше, совершенно меня испугав.
– Чего тебе надо?
– Можешь съесть лимон целиком, не щурясь? – спросила она.
– Не могу. – процедил я.
– Волосы у тебя совсем девчачьи. – она рассмеялась, резко дергая меня за прядь челки, отчего я зашипел от боли. – Терпеть не могу белобрысых.
Она была повсюду. Упорная, неугомонная, вечно корчащая рожицы. Я никогда не знал, чего от нее ожидать – один день она толкалась, дергала за волосы, мерила мои очки, обзывала дохляком и девчонкой, заставляла быть «водой» в догонялках, в другой – она была тихой и незаметной и даже не воровала конфеты со стола нашей учительницы, миссис Гарнер. В такие дни она разрешала мне плести у нее на голове маленькие косички и рисовать утконосов у себя на руках.
Когда она действовала мне на нервы всеми возможными способами, мне казалось, что я ее ненавидел, а когда заступалась за меня перед хулиганами, которые дразнили меня за очки и дырки на коленках, я был от нее без ума.
– И запомните, бить его могу только я, понятно? – с угрозой обращалась она к нашим одноклассникам, которые уже пятились от нее в страхе.
Тогда я научился принимать ее закидоны. Позже мне начала нравиться ее игра.
