Текст книги "Мы сделаны из звёзд"

Автор книги: Дилан Лост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Дилан Лост

Мы сделаны из звёзд

«Идут года»? – Сомненье!

Спит Время, – мы в движенье.

И что за искушенье

Часы остановить,

Чтоб Юность сохранить?

«Идут года»? – Сомненье!

То зрения обман.

Спешим как ураган

Мы по лугам в смятенье,

Но кажется, бежит

Земли привычный вид.

Спит Время, – мы в движенье.

Остин Добсон – «Парадокс Времени»

* * *

Как всегда, когда мне только начало казаться, что хуже уже просто некуда, статус моей жизни из категории «дерьмо» перешел в «полное, абсолютное дерьмо, которое мне никогда не разгрести».

Плачу доллар тому, кто сможет подобрать другое название всему происходящему. Два доллара и вон те антикварные карманные часы, валяющиеся рядом со сборником поэтических переводов Уильяма Вордсворта, – человеку, который подкинет номер чертовски хорошей домработницы, потому что видок у моей комнаты, как у улицы Бридж-стрит после парада в честь Дня Святого Патрика.

Еще только рассветало. На дворе стоял самый разгар весны. Робкие лучи выглядывающего солнца неуклюже толпились на краю карниза, и утренний ветер беззвучно врезался в плотно закрытое окно.

Даже не знаю, что более разрушительно – атомный взрыв или мой недавний приступ ярости. По всей комнате валялись сломанные торшеры, разбитые энергосберегающие лампочки, порванные постеры, поваленные книжные полки, выдернутые розетки. Конец света прошелся по периметру и засосал все вокруг в пучину хаоса и безнадеги.

Вон тот сгорбившийся, угнетенный жизнью субъект – это я. И мой внешний вид – не грим для съемок в массовке «Репортажа из преисподней», а последствия пары недель без сна и целого ассортимента транквилизаторов, которые убили мою иммунную систему.

Стеклянным взглядом я буравил жалкие остатки модели Солнечной системы, которую собирал с одиннадцати лет. Вселенная раньше казалась мне необъятной, недоступной человеческому пониманию. Миром вне мира, где не существует законов и последовательностей, где пространство и время прерывается.

Ложь. Все это ложь.

Мироздание не имеет значения. Ничто не имеет значения, если рядом нет людей, которые тебе дороги.

Не хочу кидаться пафосными фразочками, но моя жизнь вроде как развалилась. Так обычно случается, когда лишаешься кого-то, кого ты любишь.

Вселенная сжалась в крошечную точку размером в атом.

Эффект домино запустил цепочку крушений.

Первыми потухли звезды.

За ними сломалось небо. Разошлось по шву, закровоточило своими незажившими шрамами. Звезды, оставшись без дома, осыпались на меня тысячами метеоритов, обращая все в руины.

А затем рухнул я.

Из недр свалки, устроенной на полу, я вытащил конверт, полученный сегодня, и сильно сжал в трясущихся руках. Еще даже не прочитанные слова причиняли невыносимую боль.

Это последняя капля. Это все, что она после себя оставила перед тем, как жизнь забрала у меня и ее тоже.

Глава 1.

Восемь месяцев назад...

В самой восточной части Северной Америки, там, где ничто пересекает никогда рядом с огромным знаком «вам здесь не место», в области гравитационной сингулярности где-то между солнечной Филадельфией, тихим Норристауном и Трентоном, машущими рукой из неуклюжего Нью-Джерси, прячется маленький городок под названием Сэинт-Палмер.

На отшибе, отвергаемый всеми уголками Америки, как давно загноившаяся селезенка, город располагается на стыке сразу двух штатов. Западная часть лежит в Пенсильвании, а восточная сторона, где раз в год чистят улицы и через день подают электричество – это практически Нью-Джерси.

Поверьте, вам бы не захотелось застрять в этой дыре. Я не из везунчиков, а скорее из тех, кто в прошлой жизни был коммунистом или серийным убийцей, потому что расплачиваюсь тем, что вот уже семнадцать лет веду свое бренное существование здесь. В месте, над которым даже космический спутник не пролетает.

Мой далеко не новый джип полз по трассе Гринроуз. У этой магистрали была самая ужасная репутация в округе – три года назад здесь случилась автомобильная авария. А в Сэинт-Палмере это все равно что комета Галлея, – происходит где-то раз в семьдесят пять лет. Трасса начала считаться проклятой злобным духом Мертвеца Рэя. Бедолаге просто не повезло умереть здесь, но жители, проезжая мимо его могилы, все равно начинали лихорадочно креститься и перебрасывать соль через левое плечо.

Меня, например, не пугали призраки, а вот от потенциальной возможности отбросить коньки в Сэинт-Палмере – кровь в жилах стыла. Вполне хватало и того, что я здесь родился.

У этой истории много начал. Прокручивая их у себя в голове, я каждый раз мысленно возвращался к моменту, когда звонок Ли разбудил меня в четыре часа утра. Что-то зловещее было даже в том, как вибрировал мой телефон на прикроватной тумбочке. В полубессознательном состоянии, уронив в процессе кружку с забродившим кофе на дочитанного «Слепого часовщика», я поднял трубку.

Барабанные перепонки затрясло от перевозбужденного голоса подруги:

– Хочу ездить на байке! На реальном байке. Как Джонни Депп в «Плаксе», хочу разъезжать на нем, и чтобы все визжали как сучки при моем появлении!

«Слепой часовщик» был утерян, кружка с фотографией Эйнштейна дала широченную трещину на самом дне, а я был задействован в операции «Помогите Ли вбить последний гвоздь в крышку ее гроба».

Кроме того, Ли жила в такой глуши, что доехать до нее можно было только через Гринроуз.

На весь салон у меня трубили «Slade». А я нервно крутил баранку автомобиля, думая, как бы достать лежащую на заднем сиденье пачку сигарет.

– Когда я разобьюсь....Беги, беги, беги... – неумело подпевал я барахлящему радио, отстукивая пальцами ритм на руле.

А потом это случилось.

Я даже не успел вспомнить ни одной молитвы, которыми Лилиан пичкала меня последние лет десять. Все произошло слишком быстро.

Откуда ни возьмись на дорогу выехала девчонка на велосипеде, ее взгляд зацепился за мой в искреннем недоумении. Небо над нами пронзительно закричало. Мир загорелся синим пламенем самбуки. И раздались тысячи голосов людей, твердящих мне не пить перед тем, как садиться за руль.

Сориентировавшись, я вдавил педаль тормоза в пол и резко остановился, чуть не снеся башкой лобовое стекло. Поморщившись, я дотронулся до лба, чтобы нащупать застрявшую в нем пулю, потому что не понимал, от чего еще может быть так чертовски больно.

Боль отошла за второй план, только когда я осознал, что, кажется, сбил что-то живое. Вы не знаете, что такое паника, если ни разу судорожно не вспоминали какие-нибудь способы утилизации трупа.

Какой там срок за непреднамеренное убийство в Пенсильвании?

Только выбравшись из машины, я увидел ту очень даже живую тупицу, ехавшую на своем девчачьем фиолетовом велике с ленточками прямо на меня.

Пришлось выключить радио.

– Какого черта?! – возмущался я, сдирая с себя солнцезащитные очки, в надежде, что они не треснули.

Девушка пыталась вытащить свой велик, застрявший под бампером машины. Розовая прядь – единственное яркое пятно в пучке белокурых волос – спадала ей на глаза.

Она наконец-то посмотрела на меня, и мне вдруг показалось, что я где-то ее уже видел.

Взгляд у нее был чуть стеклянный, но сосредоточенный и слегка разочарованный, как будто мой джип был сделан не из кучи ржавеющего металла, а из чертовой сладкой ваты, от которой у нее диатез.

Я пристально к ней присмотрелся, пытаясь вспомнить, откуда знаю ее.

– Извини, ладно? – сказала она, пока я нарезал вокруг нее круги, критично оглядывая со всех сторон. – Я не справилась с управлением...

Я промолчал, чуть склонился к ней и сощурил глаза, хоть она и не могла увидеть их за солнцезащитными очками.

– Ты чего? – она округлила голубые глаза, цвета ясного неба.

Не церемонясь, мой указательный палец ткнул ее в плечо, и она отскочила. Я тоже отскочил.

– Да что с тобой?! – завопила она.

– Проверяю.

– Что именно?

– Наличие инстинкта самосохранения. Человек с работающими рефлексами не ломанется под колеса единственной на дороге машины.

Виновато потупив глаза, она отвернулась. Я оглядел бампер машины на наличие повреждений и выдохнул с облегчением, когда их не обнаружил. Затем мой взгляд двинулся к груде хлама под колесами джипа.

– Думаю, ему теперь можно только свечку за упокоение поставить. – безжалостно констатировал я, смотря на жалкий расчлененный труп велика: оба колеса сдуты к чертям, а руль отвалился, когда я потянул его на себя за грипсы.

– Тебе повезло, что девяносто девять процентов повреждений пришлось на этого фиолетового монстра. – я вручил девчонке украшенный разноцветными ленточками руль, и та в оцепенении приняла его.

– Да, – кивнула она, проведя руками по свисавшим концам ленточек. – Повезло.

– Все в порядке?

– Не знаю.

– Ты белее моих простыней после химчистки. Чувствуешь психологическое сотрясение? Эмоциональный шок?

– Никакого шока.

– Может, у тебя сахарный диабет? Тампонада сердца? Какие-нибудь патологические заболевания?

– Нет, я здорова.

– Уверена? Моя бабушка тоже так говорила, уверяя всех, что умрет, только когда американцы перестанут пить кофе, а к пятидесяти трем скончалась в судорогах от инфекционно-токсического шока.

Теперь девушка смотрела на меня с полным ужасом в глазах.

– Не волнуйся, – я взлохматил волосы на затылке. – Бабуля сидела на кислоте лет пятнадцать и в шестидесятых вполне могла заразиться стафилококком в походе с группой хиппи, так что...

Вместо того, чтобы влепить мне пощечину и сбежать с криками, девушка, глядя на меня, просто стащила с плеч свой рюкзак с цветочным принтом и зашарила в нем руками. Подозревая, что она ищет в сумке перцовый баллончик, который любая мама советует своей дочери использовать против придурков вроде меня, я сильнее зафиксировал очки на носу.

В отделениях ее сумки я заметил кучу различного хлама типа бумажек и резинок, а также огромное количество лекарств: баночка снотворного, обезболивающего, разнообразные мази и леденцы от кашля.

– Разрабатываешь лекарство от рака? – прокомментировал я ее переносную аптечку.

– Я просто готова, – она протянула мне ярко-желтый пластырь со Спанч Бобом на обороте.

– К ядерной атаке? – я вопросительно поднял бровь.

– Да, а еще к тому, что у тебя кровь на виске.

Я в замешательстве провел пальцем по виску, где действительно стекала струйка крови.

Девушка молча вручила мне пластырь, а сама уселась на бампер джипа, чтобы заклеить свою разбитую коленку. Для пятидесяти шести градусов девчонка вырядилась слишком самонадеянно – джинсовые шорты и легкая ветровка с перфорированными накладками.

Я хоть и выглядел по-дурацки в своей красной шапке и помятом блейзере, зато в отличие от нее через неделю не слягу с менингитом.

Разобравшись с виском, я сел на бампер рядом с ней, упираясь ногами прямо в груду останков некогда целого велосипеда.

– Начинаю думать, что все те бредни про достающее всех привидение – не такие уж и бредни, – недовольно отозвался я.

– Ты про Мертвеца Рэя?

– Мертвец Рэй! Из всех потенциальных прозвищ для злобного призрака они выбрали самое банальное и очевидное.

– А чего ты ждал? Тут даже гостиница называется просто «Гостиница».

Прошло несколько совершенно безмолвных секунд, пока незнакомка смотрела куда-то сквозь мое плечо, а затем вдруг начала заливаться чистым искристым смехом, закидывая назад голову.

– Я знала Рэя, вообще-то, – пояснила она, отсмеявшись.

– Правда? И кем он был?

– Очень хорошим человеком.

Вообще-то, Рэй был местным чудиком. У него вроде была шизофрения или что-то вроде того.

– Думаешь, он попал в рай?

– Его в крематорий-то приняли с трудом. – грустно усмехнулась она.

– Кто ты? Выглядишь знакомо.

Она нахмурилась, едва выдерживая на себе мой взгляд.

– Мелани, – сказала она. – Мелани Дэй.

И все сразу стало понятно.

– Я Кайл Андерсон.

Она лишь молча кивнула, понимая, что я узнал ее.

Мелани Дэй была чудилой-затворником из моей школы. Первый семестр прошлого учебного года ознаменовался новостью о ее попытке самоубийства. Неудачной, конечно же.

Неловкое молчание вокруг нас начало давить на черепушку.

– Красиво, да? – нацепив меланхоличное выражение лица, она прошлась задумчивым взглядом по кронам деревьев, утопающих в свете предзакатного солнца.

Мы провели в полной тишине почти семь минут.

С ума можно сойти.

Я уже привык к тому, что Ли вечно трещит без умолку. У нее что-то вроде острой аллергии на времяпрепровождение, которое не включает в себя разглагольствование и тонну саркастичных шуточек в мой адрес. И учитывая то, что Ли рядом со мной практически всю мою сознательную жизнь – я как-то незаметно сроднился с ее заполняющей пространство пустой болтовней.

Общих тем для разговора я все никак не находил. Ну и о чем вообще можно поговорить с неудавшейся самоубийцей? Навряд ли она будет обсуждать со мной «Звездные войны» или теорему Ферма. У меня IQ в 156 баллов и лучшая успеваемость чуть ли не во всем городе, но с социализацией были большие проблемы. Поэтому я просто стоял и ковырял землю носком кед, как пятиклассник на первом свидании.

– Ну ладно, вставай, пора идти. – повернувшись к девушке, сказал я, начиная подозревать, что при дальнейшем бездействии мы просидим так до самого утра.

Мелани ничего не сказала. Просто моргнула пару раз, словно выходя из транса, и тоже встала. Затем дернула губы в смущенной улыбке и, захватив свой руль, пошла прочь.

Да, просто развернулась и зашагала по пустынной дороге, не издав ни звука.

– Эй! – я окликнул ее, и Мелани повернулась ко мне с удивленным выражением лица, словно первый раз в жизни меня видела. – До города шагать полдня!

– Да, я знаю, – она кивнула и, развернувшись, вновь потопала, куда глаза глядят.

– Ничего личного, конечно, но ты совсем рехнулась? – и на этот раз она не ответила.

Я, черт знает зачем, погрузил останки ее мертвого велика в багажник и завел мотор джипа, чтобы нагнать эту чокнутую, плетущуюся по дороге в полном одиночестве.

Ушла она недалеко. С ее-то забинтованным коленом.

– Солнце уже садится, – говорил я ей в открытое окно. Машина плелась со скоростью умирающей черепахи. – Если не хочешь к утру быть обглоданной стаей кровожадных чаек, то лучше залезай в машину.

Девушка резко остановилась. Я тоже нажал на педаль тормоза.

– И почему тебе есть до меня дело? – спросила она.

– Моя тетя помешана на карме, так что если я брошу тебя тут в одиночестве, она спихнет меня в объятия Сатаны.

Спустя пару секунд она рассмеялась, и я принял это в качестве согласия.

– Ты разве не... – она замолчала, словно не в силах договорить.

– Что?

«Ты разве не боишься сидеть в одной машине с чокнутой самоубийцей?» – вот, что она хотела спросить.

Но не спросила.

– Садись, Мелани. – строго проговорил я.

Она покачала головой, но все-таки села внутрь.

– Но если попросишь включить «Джонас Бразерс», выкину тебя на дорогу на полном ходу. – я кинул ей кривоватую усмешку, чтобы она не чувствовала себя очень уж хреново.

Дорога передо мной начала расплываться, скакать вверх-вниз, мельтеша перед глазами. К горлу подошла тошнота, и голову снова начало молотить дробовиком. Я сильно зажмурился, отсчитал положенные десять секунд. Радио замолчало. Стало слышно только свист дороги, шарканье о землю чьих-то ног, поскабливание по лобовому стеклу. Это алкогольный абстинентный синдром стучался в мое окно.

Похлопав себя по щекам, я немного взбодрился и принялся заводить машину.

Мелани разглядывала меня, склонив голову набок. Скорее всего, в этот момент она и поняла, что она не единственный псих в этой машине. Потому что она едет с парнем, который тычет пальцем в первых встречных, рассказывает про бабушек-наркоманок и периодически страдает от каких-то психозов. В свое оправдание могу сказать, что я стал пить меньше последние несколько месяцев. Иногда я даже отхожу от вечного похмелья и могу снимать солнцезащитные очки. Если бы я ходил к психологу, он бы сказал, что это явный прогресс.

Мотор зарычал как дикий зверь, и машина в готовности задрожала на месте.

Я набрал Ли сообщение:

Я: Какая-то чокнутая бросилась под колеса джипа.

Ли : Она жива, или мне уже начинать экстерном осваивать курсы могильщика?

Я : Жива, но не откладывай идею с курсами, потому что эта девчонка странная.

Ли : «Странная» в смысле – коллекционирует носовые платки или подсыпает яд дворовым кошкам?

Я : «Странная» в смысле – Мелани Дэй.

Ли: Надеюсь она подкинет тебе пару идеек для быстрой смерти, потому что если мой байк сию секунду не будет стоять у меня во дворе, то я прикончу тебя сама.

Я усмехнулся, закидывая телефон на заднеее сиденье. Ли все же самая большая фанатка черного юмора.

Джип завибрировал и тронулся по трассе Гринроуз, издав странный хлюпающий звук. А история начала наполняться словами и воспоминаниями, и улыбками, она медленно поглощала нас, как сорокалетняя разведенка свое шоколадное мороженное. Болты и винтики хрупкого механизма моей жизни начали крутиться в своих гнездах, грозясь растрястись, выпасть из надлежащего места и разрушить все, что строилось во мне так долго.

Глава 2.

Когда я добрался домой, уже во всю горели уличные фонари, а у нашего долбанутого соседа Аарона Кука, недавно получившего досрочное освобождение, наконец-то смолкла музыка. Припарковав джип на лужайке возле дома, я на пару лишних секунд задержался в салоне машины, где все еще витал запах легких цветочных духов Мелани, а не вонь от курева и бензинного масла.

В гостиной горел свет, и доносились звуки отвратной мелодии. На удивление, главная проблема моего существования – это вовсе не Аарон Кук со своими колонками на сорок тысяч Ватт, а моя тетя Лилиан, у которой что ни песня в плэй-листе – то какая-нибудь запись звуков дождя, Ниагарского водопада или плавных движений сакуры. В общем, все, что «благополучно влияет на ее ауру» и доводит меня до суицидальных мыслей.

– Кайл, это ты? – кричала тетя, не выходя в коридор.

– Да, я... Господи Иисусе, Лилиан! – от увиденного желудок застрял у меня где-то в горле. – Меня сейчас стошнит! – посреди гостиной Лилиан на своем коврике для йоги скрючилась в самой отвратительной позе из всех, за которыми я когда-либо ее заставал.

– Прости, я думала, ты вернешься чуть позже, – она снимала правую ногу со своего плеча.

Отворачиваясь от убогой трансформации, я прошел в столовую, пока перед глазами все еще стояла эта страшная картина.

С йогой у меня связано столько больных детских воспоминаний, что с заработанной душевной травмой мне либо подаваться в написание мемуаров, либо становиться серийным убийцей.

В столовой было, как всегда, пусто. Еда в этом доме водится крайне редко.

– Я сделала салат из морской капусты. – завязывая на ходу халат, одетый поверх плотного спортивного костюма, Лилиан вошла в столовую.

Ладно, маленькая поправка – нормальная еда водится здесь крайне редко. Догмат Лилиан о правильном питании сводится к потреблению только органической пищи, которую людям дала мать-природа.

– А у нас есть что-то съедобное, что не напоминает блевотину? – поморщившись, я закрыл холодильник.

– Ты посадишь себе желудок, если постоянно будешь питаться фаст-фудом.

– Действительно. Будет гораздо веселей умереть от голода.

Что меня всегда напрягало в одержимости Лилиан здоровым образом жизни, так это тот факт, что Гитлер тоже был убежденным вегетерианцем. Он не мог даже смотреть фильмы со сценами жестокого обращения с животными. Геноцид? – пожалуйста, концлагерь? – нет проблем, хочешь ударить котенка? – получи пулю в лоб, ублюдок.

Лилиан, конечно, не Гитлер, она больше похоже на дух Пеппи Длинный чулок в теле сорокалетней женщины. Но она все же отчаянно пытается казаться злобным тираном, чтобы не давать мне спуску. Потому что как только она перестает пытаться контролировать меня, ее вызывают в школу из-за того, что я смешал бертолетовую соль с серой и чуть не спалил весь кабинет химии с двадцатью студентами в нем.

Мой организм уже морально настроился на то, что ему сегодня придется поглощать стружки древесного пола в коридоре, когда на стол передо мной упали сокровища: пачка печений, арахисовая паста, газировка и плитка шоколада.

Я благодарно поцеловал тетю в щеку. А она, улыбаясь, похлопала меня по груди.

– Что это у тебя? – ее указательный палец коснулся пластыря на виске.

– Просто ударился, ничего страшного.

– Вы с Ли опять подрались? – Лилиан нахмурилась, намазывая арахисовую пасту на тост.

– Боже, нам же не по девять лет, – пробубнил я, качая головой.

– Значит, вдвоем на кого-то набросились?

– За кого ты нас принимаешь?

– Вы, ребята, вечно ввязываетесь в сомнительные авантюры.

– Это называется дружбой.

– Это называется соучастием в преступлении.

Лилиан положила передо мной готовый сэндвич, когда мою голову резко пронзила боль. Не выдержав, я зашипел, потянувшись к вискам.

– Кайл? – Лилиан быстро отложила новый сэндвич и завозилась в выдвижных ящиках кухонного шкафа. – Вот, выпей. – она протянула мне таблетку «Тетурама» и стакан воды.

Мы сидели в тишине около десяти минут в ожидании. Боль постепенно стихала, а вот нервозность во мне нарастала. Я совсем смутился, поправил очки, с силой вминая их в свое лицо, и неловко засмеялся, ерзая на барном стуле.

Лилиан пыталась не подавать вида о том, как сильно напряглась, взяла нож со стола, тщательно вытерла его лезвие полотенцем.

– Опять? – дрожащим голосом спросила она.

– Лилиан, я...

– Сними очки, – потребовала тетя.

– Слушай...

– Кайл, – она облокотилась на стол и придвинула свое лицо ближе к моему. Наверно, ей хотелось плакать, ей всегда хочется плакать, когда я не могу сдержать себя. – Дай мне посмотреть.

Со вздохом стащил с себя очки, но держал глаза закрытыми.

– Кайл, – тон тети говорил о том, что еще чуть-чуть и она зарежет меня этим самым кухонным ножом.

Пришлось открыть глаза. Кухня сразу же поплыла. Я уже давно четко не вижу предметы – сказывается плохое зрение и выпивка.

– Я не умираю, Лилиан, – напомнил я, заталкивая кусочек тоста в рот. – Но вегетарианский стиль жизни однажды меня доканает, так и знай.

Тетя мягко подняла мой подбородок, ее заботливые медовые глаза столкнулись с взглядом моих серых, отдающих мертвечиной и пустотой. Я подмигнул ей, надеясь, что это заставит ее улыбнуться. Так и получилось.

Я знаю, что она видела – своего спятившего племянничка с краснющими от недосыпа глазами, под которыми лужицами расплываются приевшиеся к коже лица синяки. С каждым разом ей было все больнее смотреть на меня. Не в силах больше терпеть плывущей кухни и резкого света ламп под потолком, я возвратил на глаза очки, а на губы – заготовленную улыбку.

– Сколько? – спросила она, принюхавшись к моему дыханию.

– Только пару глотков, не заморачивайся.

– И ты сел за руль? – шарахнулась она от меня. – Кайл, тебе нельзя водить в таком...состоянии!

«Состояние». Лилиан никогда не называла мой алкоголизм «алкоголизмом». Словно если поставить табу на это слово, проблема рассосется сама собой.

– Знаю, извини. – смущенно пробормотал я. – Поем в комнате, – сказал я, сгребая со стола подготовленную для меня провизию.

Есть, вообще-то, резко перехотелось.

– С таким питанием ты умрешь от дуоденита в тридцать пять, – через силу усмехнулась Лилиан, возвращаясь к нашей «все в порядке» игре.

– Я тоже тебя люблю!

На пороге комнаты я споткнулся об огромную кучу проводов. Лилиан снова вытащила все мои удлинители из розеток и сложила их в одну кучу, которую придется распутывать как минимум неделю.

У тети довольно сомнительное отношение ко всем моим пиротехническим и электрическим экспериментам. Она вообще твердо уверена в том, что наш дом вспыхнет адским пламенем в ту же секунду, как я выйду за порог комнаты, оставив хоть что-то из электроники работающим.

На тумбочке возле кровати лежала моя вечерняя доза таблеток – две капсулы и стеклянный стакан воды.

Лилиан считает, что мое «состояние» вызвано исключительно депрессией, поэтому пичкает меня тразодоном по два раза в день. Я торчал на этом дерьме почти полгода и решил взять перерыв на лето. Пожить немного как нормальный человек. Но Лилиан совсем не обязательно об этом знать.

Не буду говорить, что я не в депрессии, тоска иногда пробирает меня до самых косточек, но пью я не поэтому. Ну не только поэтому. Я расцениваю это как хобби. Не самый ужасный вид занятий на досуге. Кто-то вот тащится от новых фильмов с Адамом Сендлером.

Я вывалил еду на прикроватную тумбочку, убрал лекарства обратно в выдвижной ящик и по привычке упер взгляд на мигающий огонек автоответчика. Какой нормальный подросток держит у себя в комнате автоответчик, спросите вы. Ну, скорее всего тот, чья тетя-шопоголик скупает в магазине бытовой техники все, что продается по акции.

Рука рассеянным движением потянулась к кнопке «Play». Я прослушивал сообщение, параллельно сканируя книжную полку рядом с компьютерным столом, выбирая, что почитать на ночь.

Сначала раздалось приветствие, которое я записал при настройке:

– Привет, мам, это Кайл. На этот автоответчик сообщения оставляешь только ты, так что говори после сигнала!

– Кайл, дорогой! – в динамике раздалось шуршание и хор голосов за заднем фоне. – Милый, я так соскучилась! Не терпится услышать твой голос, но в Южной Африке найти связь так же сложно, как вынести золотой слиток из Форт Нокс(*). – послышалось шипение и смешные ругательства мамы. – Прости за ветер, родной, мы с командой прямо на подступи к Килиманджаро, ты представляешь? Я действительно собираюсь забраться на самую высокую точку Африки! Ну кто бы мог подумать? – она вздохнула. – Здесь почти не ловит вай-фай, я пропустила целый сезон «Игры престолов», а всю предыдущую неделю пыталась вспомнить последних десяти президентов Америки (кстати, так и не вспомнила, кто был между Никсоном и Фордом), и еще у меня появилась аллергия на цитрусы. Но тут вполне сносно. Если всегда носить голоные уборы, конечно. Я выслала вам с Лилиан экземпляр второй части «Моей независимости», она пока еще не вышла в тираж, так что, считай, это эксклюзив. Что ты думаешь про первый сезон шоу, кстати? Сэт должен был выслать тебе файлы эмейлом. Я очень соскучилась! Жаль, что ты не рядом. Я прислала Лилиан чек, проследи, чтобы она правильно его обналичила. Закупитесь всем необходимым. – снова послышалось шипение. – Вот черт, мне нужно идти, кто-то из новичков уронил камеру в озеро. Перезвони мне, хорошо? Я люблю тебя.

Голос на автоответчике замолчал, я вытянул роман Чака Паланика и улегся на кровать. На меня накатила невероятная усталость, словно я на протяжении пары тысячелетий вспахивал поля на плантациях и заработал нехилый солнечный удар.

Проигнорировав склад еды на тумбочке, я просунул левую руку под кровать и нащупал там последнюю оставшуюся заначку, прилепленную скотчем к ножке у самого изголовья.

Это было вино. Я ненавидел белое, но сейчас находился не в том положении, чтобы жаловаться – головная боль начала возвращаться. Ударив бутылку дном об стену, я откупорил вино и принялся пить прямо из горла.

С тех пор, как мама ярая феминистка, у меня в каком-то смысле стало на одного родителя меньше. Потому что она феминистка не вроде я-сама-оплачиваю-счет-в-ресторане, а феминистка типа я-собираюсь-бросить-семью-и-выступать-с-лекциями-о-неравноправии-полов. Она из тех, кто воспринимает праздник восьмого марта не как повод получить лишнюю коробку дорогих духов, а в виде факта состоявшейся эмансипации женщин.

Мама выпустила книгу «Моя независимость», поучающую, слегка автобиографическую и, конечно, полную драмы. Книга все же нашла свой успех и стала хитом, прославив мою маму чуть ли не на всю Америку. Теперь у нее свое шоу «Роуз МакАрен против всех», и она ср со съемочной командой путешествует по миру с целью доказать, что женщина может справиться с любой задачей не хуже команды взрослых мужчин.

И я не женоненавистник. Я имею в виду – отомстить мужу за прогоревший двенадцатилетний брак и подстегивать монологами наивных, неуверенных в себе женщин – это сильно. Но тот факт, что из-за ее постоянного отсутствия, какую-то часть детства я так и не дополучил – это правда отстойно.

Роуз славная, и она действительно любит меня. Но я думаю, в ней понамешано слишком много ген моей бестолковой бабушки-наркоманки с вечным шилом в одном месте.

– Привет, мам, – с улыбкой проговорил я в динамик телефона. – Между Никсоном и Фордом никого не было, это плоды твоего раздутого от аллергии на цитрусы воображения (обратись к врачу, кстати, или скинь мне фотографию своей сыпи). В «Игре престолов» почти ничего не изменилось, все еще много обнаженки, смертей и драконов. Шоу получилось классным, но тот кадр, где ты голая прыгаешь со скалы в океан, можно было и не присылать. Что до меня, то да, я на таблетках и все еще жив, хотя Лилиан всячески пытается это исправить вегетерианской едой и приватным шоу поз из продвинутой йоги. Надеюсь, наличие большого, жирного чека хоть на время ее отвлечет. Занятия в школе начинаются через несколько дней, так что я пойду найду наименее болезненный способ покончить жизнь самоубийством. Пока.

Мои ответные сообщения обычно не такие любвеобильные, как у мамы. Мне как-то с трудом дается все это проявление чувств, но она вроде бы не жалуется.

Комнату освещала только лампочка фонаря за окном на улице. Легко понять, что Лилиан была в моей комнате, – она всегда раздвигает шторы, чтобы в комнату проходил свет с улицы.

– У тебя в комнате как в гробнице, Кайл! – жалуется она каждый раз.

Через полбутылки вина на телефон пришло сообщение, и я задействовал все свои неотмершие клеточки мозга, чтобы сосредоточиться на написанном.

Ли: Ты жив?

Я: Живее всех живых

Ли: Значит, уже надрался

Я: Слегка на веселе

Ли: Как там шизичка?

Я: Мелани Дэй?

Ли: Просто дай знать, если до сих пор выковыриваешь ее останки из-под колес. Я умею заметать следы убийства

Я: И я. Мы же вместе смотрели «Декстера»

. . .

Примечания к главе:

(*) Форт-Нокс – военная база, где расположено существующее с 1936 года хранилище золотых запасов США.

Глава 3.

Будильник на телефоне уже добрых полчаса пищал, возвещая о том, что я опаздываю на первые занятия в этом учебном году. Я тяжко вздохнул, прекрасно понимая, что черный день календаря снова положил начало моим мукам.

После Чингисхана, Гитлера и Усамы бен Ладена, осень – самый древний и наиболее активный социопат в истории. С наступлением первых учебных дней мне хочется только курить, слушать Nikelback с их сопливыми мотивчиками и блевать с цитат из книжек Николаса Спаркса.

С самого утра мою голову разъедали не доставучие песенки Аарона Кука, а снова жутчайшая головная боль после похмелья. Никогда не смешивайте три вида алкоголя. Иначе будете всю ночь блевать рядом с ближайшей мусоркой, как мой друг Бэмби, или очнетесь в чужом доме рядом с отрубивщейся полуголой девчонкой, у которой на груди маркером написан ваш номер телефона и домашний адрес. Как это получилось со мной.