Текст книги "Мы сделаны из звёзд"

Теперь же, когда дорога даже с божьей помощью будет составлять не менее трех часов, мой план катился к черту.

На выходе из аэропорта, пожертвовав двадцатку какому-то парню из благотворительной организации по борьбе с детским раком и выстояв огромную очередь у выдачи багажа, я поймал первое попавшееся такси.

Моим водителем была женщина по имени Дэбби, габаритная, харизматичная афроамериканка, похожая на Вупи Голберг со смешным выговором. Она носила кожанку, водила ручник и слушала «Радио Фри Бруклин».

– Никто не доверяет женщинам-таксистам. Чертовы мнительные ублюдки. – сетовала она на жизнь. – Спроси меня, сколько раз за всю жизнь я получала талон на штраф.

– Сколько?

– Один! – звучно рассмеялась она. – И даже не заплатила его. Хотя прошло уже одиннадцать лет.

Если быть честным, то я бы сто раз подумал и, на всякий случай, застраховал собственную жизнь, прежде чем остановить Дэбби и выписать ей штраф.

Я улыбнулся, но тут же нахмурился, кинув взгляд на наручные часы. Собеседование Ли было назначено на час дня. Часы показывали одиннадцать. Еще немного и я умру от стресса.

– А сколько ехать до Манхэттена, Дэбби? – спросил я, догадавшись наконец пристегнуть ремень безопасности.

– На Гринпойнт сейчас дорогу бурят чуть ли не до самого Коннектикута, а на пятьдесят шестой перевернулась фура, – объясняла она, выворачивая руль и сигналя другим водителям, чтобы те пропустили ее в соседний ряд. – Куинс забит под завязку. Придётся, Блонди, объезжать через Брайтон Бич и Форт Гамильтон. Это с пробками часа три.

– Матерь божья, – нервно вздохнул я, доставая пачку сигарет.

– Что, нервишки шалят? – усмехнулась Дэбби, протягивая мне зажигалку, пока я шнырял по карманам в поисках своей.

– Конечно нет, у меня все отлично. – ярко улыбнулся я, выдыхая дым. – Я ведь знал, кого выбирал в водители. И ты довезешь меня за два часа, Дэбби. Это точно.

– На чем, по-твоему, эта развалюха работает? На ядерном топливе? – удивилась женщина, хлопая рукой по приборной панели машины.

– У тебя все получился. По-другому и быть не может, – уверено заявил я, откидывая голову на спинку сиденья. – Потому что сегодня очень важный день, Дэбби. Самый важный. И я не имею права облажаться. Не моя жизнь на кону, понимаешь?

Я повернул голову и поймал ее настороженный взгляд.

– Ты же не укурыш? – спросила женщина.

– Уже нет. – вздохнул я. – Помоги мне, Дэбби. Ты все, что у меня сейчас есть.

Она покачала головой, словно сама не верила в то, что говорит:

– Ну держись, Блонди. – подмигнула мне она, снова круто поворачивая руль. – Срежем через старый-добрый Бруклин. Надеюсь, поспеем вовремя.

– Я тебе за это памятник поставлю.

– Ловлю на слове, красавчик. – рассмеялась она и вдавила педаль газа почти до упора.

Нью-Йорк был...контрастным, словно находился на стыке двух миров. Последний раз я был здесь чуть меньше года назад, но складывалось ощущение, что отсутствовал столетиями, потому что все в этом городе меняется в мгновение ока. Мы проезжали пустынный, унылый пригород Лонг Айденда, чтобы плавно оказаться в атмосфере людного, разношерстного Бруклина.

Здесь у всего было своё настроение, стиль и даже погода.

Бессмысленно описывать чувства, которые вызывало это место. Потому что это все сразу. Нью-Йорк пичкает тебя всем подряд, пока ты не взорвешься или сойдёшь с ума. И я это ощущал – как наполняюсь до краев, как начинает не хватать воздуха.

– Не трясись, Блонди, иначе я тебе врежу, – периодически обрывала мои нервные тики Дэбби.

Я поражался людям в Нью-Йорке. Дэбби успевала делать одновременно сразу тысячу вещей – она курила, разговаривала по телефону, ловила сигналы на своей рации, ссорилась с другими водителями, настраивала волну радио, травила шуточки, поправляла прическу и рассказывала о своих дочках-двойняшках.

Она была классной. Ее мало волновал пепел от тлевших сигарет, который вечно падал на приборную панель. У нее были длинные острые ногти с красным маникюром, голову венчал пучок из накладных темных волос, а на руках звенели массивные браслеты из разного вида камней.

Мы с ней провели в машине около тридцати с лишним минут, а она успела покорить меня и выведать трагичную историю всей моей жизни.

– Я так и знала, что дело в девчонке, – усмехнулась она, когда я закончил рассказывать.

– Не могла ты знать.

– Еще как могла, – она посмотрела на меня, выглядя оскорбленной. – Я знаю этот взгляд, друг мой, и вызвать его может только девчонка. Ну или парень. В наши-то чудные времена.

– И как ты распознала взгляд за очками? – все еще ухмылялся я.

– Оо-о, ты действительно чайник в делах под названием «любовь», Блонди. – рассмеялась она. – Этот взгляд? Да его из космоса видно! Такие взгляды перехватывает спутник на орбите, и работники НАСА сходят с ума, не понимая, что за чертовщина происходит. – Дэбби громко захохотала, показывая свои большие белоснежные зубы. – С таким взглядом можно зубочисткой вырыть Большой каньон и за пару часов построить вторую пирамиду Хеопса. Даже не думай, что можешь спрятать его от меня за парой темных стекляшек. У тебя диагноз, Блонди: девчонка.

– О, Дэбби, что это за девчонка. Ты себе даже не представляешь. – покачал головой я. – Она заслужила этот Большой каньон.

– Узнаю этот запашок. Отдает большой-жирной трагедией. – заметила Дэбби. – Ненавижу эти чертовы мыльные оперы. Рэйчел никогда не останется с Джо, и «Дни нашей жизни» будут идти вечно. Хоть ты не профукай свой счастливый конец, Блонди. – подмигнула она мне.

– Из угля алмаз не сделаешь, Дэбби.

– Кто сказал? – удивилась она. – Это ведь Нью-Йорк, парень. Город возможностей. Алмаз здесь можно сделать даже из мусорного пакета.

– Если бы все было так просто...

Пару секунд я пялился в окно, а затем снова повернулся к ней:

– Эй, ты что, хотела, чтобы Рэйчел выбрала Джо? – удивился я.

Спустя сорок минут мы с горем пополам покинули Бруклин. И, пересекая Тиллари стрит, выехали на Манхэттенский мост. Поистине великое, невероятное сооружение, свысока освещаемое полуденным солнцем.

Под нами бурлила Ист-ривер, а издали виднелся совершенно иной мир Нижнего Манхэттена, притягивающий своими сверкающими небоскребами и бесконечными вышками.

Когда пелена восхищения спала с моих глаз, я понял, что я в аду. Мидтаун длился бесконечно и был до предела напичкан гудящими машинами. Пейзажи и впечатляющая архитектура медленно, но все же сменяли друг друга, и вот мы уже оставляли за собой Бронкс, Боуэри и Ист-Виллидж.

– Мне страшно, Дэбби. – признался я. – Какие у меня шансы?

Не знаю, почему я спрашивал. Задней стенкой мозга все варианты исхода сегодняшнего дня были уже давно мною просчитаны. Но такая грустная статистика меня не устраивала.

– Шансов, как у сборной США перед Англией на чемпионате мира в пятидесятом.

Я усмехнулся. Наша сборная выиграла в тот день легендарную «Игру всей жизни».

Когда мы наконец минули дорожные работы и свернули с Мэдисон авеню, до Беркли оставалось меньше мили.

Дэбби ещё не успела толком припарковаться, а я уже вытряхнул из кошелька всю имеющуюся в нем наличку и вылетел из такси, побежав к центральному входу.

– Блонди, погоди! – закричала женщина, выбираясь из машины вслед за мной. Во весь рост она выглядела ещё более могучей и устрашающей, но только не тогда, когда улыбалась мне такой доброй, почти материнской улыбкой.

– Не пойдёшь же ты туда, как помоечная крыса, – запричитала она, поправляя мой галстук и приглаживая лацканы пиджака. – И сними уже эти чертовы ставни, выглядишь, как идиот. – она стащила мои варфаеры и хлопнула меня по руке, когда я потянулся вслед за ними.

– Дэбби, без них будет...сложно. – конючил я, умоляя их вернуть.

– В этой жизни всегда сложно, Кайл. Всегда. – она легко потрепала меня по щеке. – Послушай меня. Я здесь с самого рождения, и я видела, как одни люди в этом городе лишаются счастья, а другие его приобретают, как кто-то падает и возносится. И глядя на тебя, я вижу, что ты взлетишь. Послушай тетю Дэбби, ты, сынок, будешь летать над Нью-Йорком как птица. В тебе есть сила, и у тебя, парень, работают мозги. – она легко постучала по моему лбу кулаком. – Это тебе не нужно, – она выбросила мои очки на тротуар. – Просто будь тем парнем с большим сердцем, с которым я проехала весь Бруклин и не пожалела ни об одной потраченной в пробке секунде. Иди, Кайл, надери им задницы. Пусть твоя Ли тобой гордится. – она выпустила из рук мой пиджак, хлопнула по предплечью и снова улыбнулась.

Ее слова тронули меня до глубины души. Прикрыв глаза, я сделал глубокий вдох и выдох, чтобы успокоиться.

– Спасибо, Дэбби! – с благодарностью проговорил я. – Спасибо тебе! – я звучно чмокнул эту невероятную женщину в щеку и умчался к входным дверям, все ещё слыша ее раскатистый, мелодичный смех.

В огромном внутреннем пространстве университета ориентироваться было проблематично, даже несмотря на большое количество народа, у которого можно было спросить дорогу. До собеседования оставалось пять минут, а у лифта выстроилась очередь, как на Ноев ковчег.

Я рванул к стойке администрации, обставленную кипами буклетов университета и распечаток с названиями различных факультетов, я обратился к сидящим за столом двум молодым девушкам.

– Извините, а где я могу найти мистера... – я взглянул на бумажку, куда еще дома выписал всю необходимую мне информацию. – Мистера Оливера Прескота.

– О, вы к профессору Прескоту? – встрепенулась одна из них, начиная копаться в бланках. – Как вас зовут?

– Я на собеседование от имени Ли Мин Сонг. – мой взгляд упал на циферблат наручных часов.

– Могу я посмотреть ваши документы и нотариальную доверенность от студента-заявителя?

– Боюсь, что нет. Мне просто нужно поприсутствовать на этом собеседовании.

– Я не могу записать вас, не будучи уверена в том, что вы уполномочены представлять интересы студента!

– Мисс Сонг сейчас в больнице в тяжелом состоянии. Доверенность на меня она может выписать только через своего ангела-хранителя. Нам здесь провести обряд по его срочному вызову или перестанем уже ломать чертову комедию?!

Девушка удивленно захлопала глазами.

– Я..ээ-э...

– Мы ничем не можем вам помочь, извините. – грубо одернула ее напарница-дьяволица.

Я в негодовании сощурил глаза.

– Между прочим, я хотел все сделать по-хорошему.

Перекинувшись через стойку, я разворошил кучу бумаг на столе и выудил что-то, похожее на расписание собеседований. Девушки завизжали, толкали меня, пытаясь остановить. Но я уже порядочно слетел с катушек и игнорировал все их действия. Когда я взглядом нашел имя Ли и номер аудитории, где проходит ее собеседование, дьяволица уже вызвала охрану по интеркому. Бросив все списки обратно им на стол, я ринулся к лестнице, а трое толстячков в униформе побежали вслед за мной.

Поднявшись на третий этаж и поплутав там среди огромных холлов, я все-таки добрался до аудитории. Толстячки уже наступали мне на пятки. Обнаружив, что из нужной мне двери выходит одна девушка и уже начинает заходить вторая, я прибавил скорости.

– Мне только спросить! – я беспардонно отодвинул ее от дверного проема и втиснулся туда сам, закрывая дверь перед носом добежавших до меня охранников.

– Что происходит? – спросил грозный, четко поставленный голос у меня за спиной.

Я поспешно обернулся.

– Мне нужно на собеседование.

– Вас вызовут. – сказал, по всей видимости, мистер Прескот, намекая убираться к чертовой матери из его роскошного кабинета, обвешенного географическими картами и цитатами Аристотеля.

– Я пришел не на свое собеседование.

– Оставьте нотариально-заверенные документы у моего помощника на стойке регистрации. Вас вызовут, мистер.

– Андерсон. Я Кайл Андерсон. И к сожалению, у меня нет никаких документов от нотариуса. Я, вообще-то, нарушил закон. Один или два, пока пытался до вас добраться.

В кабинет пытались ворваться преследующие меня, запыхавшиеся толстячки. Я стоял, до побеления костяшек сжимая проворачивающуюся дверную ручку.

– Вы сошли с ума?! Немедленно выйдите из кабинета! – профессор Прескот, поднялся со стула и направился ко мне.

– Вы совершаете очень большую ошибку, профессор Прескот. Выслушайте меня. – попросил я, когда он подобрался ближе. – Предоставьте мне десять минут своего свободного времени, и вы поймете, о чем я говорю.

Мужчина сурово свел брови на переносице.

– Я безоружен. – меня то и дело вышвыривало вперед, из-за резких толчков в дверь. – При мне только моя обаятельность и смышленность, больше ничего. Десять минут. Я умоляю вас.

Закатив глаза, профессор отодвинул меня от двери и показался охранникам.

– Я немного поговорю с этим джентельменом, а затем вы его уведете. – когда дверь снова закрылась, он прошел на свое место. – Ваше время уже идет, мистер.

– Андерсон. Кайл Андерсон. – напомнил я, хоть ему и было глубоко на это плевать. – Я пришел на собеседование от имени Ли Мин Сонг.

– Кто такая Ли Мин Сонг? – Прескот развел руками.

– Ваша будущая студентка. Она получила уведомление о поступление в апреле, сегодня должно было пройти ее собеседование.

– Если ей было назначено собеседование – она еще не зачислена в университет.

– Но она зачислится.

– Кто она?

– Ли Мин Сонг.

– Вы пришли сюда без документов, правильно, мистер Андерсон? – спросил он, делая резкий акцент на моей фамилии. – Без нотариальной доверенности, без бланков о поступлении, уведомлении о зачислении, без рекомендательных писем от учителей, без вступительного эссе. Вы вломились в мой кабинет с одним только именем, думая, что как только, вы мне его назовете, все сразу же станет понятно?

– Я...

– Вы пришли в высшее учебное заведение, где студенты строят свое будущее и получают ученую степень, мистер Андерсон. Ваши намерения навешать лапши мне на уши, как в каком-то злачном кафетерии, меня не устраивают.

– Она умирает. – сказал я.

Мое время было на исходе, я решил не тянуть.

– Ли Микаэлла Мин Сонг умирает. Она уже три недели лежит в коме в городской больнице после того, как ее сбил грузовик. Она не сможет оформить доверенность. Не сможет написать эссе. Что дальше?

Прескот и бровью не повел.

– Где справки? – спросил он.

– Что?

– Справки о ее госпитализации, справка о ее диагнозе, прописанном курсе лечения. Все, что вы произносите в этом кабинете, должно быть официально задокументированно и подтверждено, иначе это не имеет никакого веса в данном диалоге. Даже если бы вашу подругу забрали инопланетяне – мне бы понадобилась справка, подтверждающая это.

Секундная стрелка на циферблате дорогих часов Прескота отчсчитывала мое заканчивающееся время. В голове было пусто. Совсем.

– Вы пришли просить меня зачислить вашу подругу в университет, верно?

Я кивнул.

– Допустим, я приму к рассмотрению факт, что Ли Мин Сонг не смогла появиться на сегодняшнем собеседовании в силу своей госпитализации. Но вы что, правда считаете, что я могу рискнуть, зачислив на факультет студентку, которая может и не дожить до своего первого учебного семестра?

Подвергаясь нервному порыву, я снес с края деревянного стола металлическую статуэтку и подложку со стикерами.

– Она доживет. – сказал я. – И придет на занятия свежая, как огурчик. А если вам нужна справка об этом, можете поискать ее у себя в заднице.

– Вон. – указал профессор.

– Мои десять минут еще не прошли.

– Вон! – повторил он.

Я поднялся с места, но не сделал ни шагу к двери.

– У вас есть дети? – спросил я в отчаянии.

– Нет.

– А сердце?

– После тридцати лет работы преподавателем? У меня минус три сердца. Вы не найдете тех болевых точек, которые ищете, мистер.

Удар под дых. Я балансировал на краю пропасти и дюйм за дюймом приближался к обрыву.

– Что мне сделать? Скажите! Могу повторить «Энгльберт Энгельбертский» восемнадцать раз подряд. Могу поименно в хронологическом порядке назвать императоров Китая всех династий, рассказать, чем заканчивается каждая серия пяти сезонов «Супругов Харт». Или показать родимое пятно в виде Пикачу прямо на...

Профессор Прескот останавил меня жестом.

– Снова вешаете мне лапшу.

– Если я сильно вас раздражаю или злю, и вы хотите что-нибудь сломать – сломайте мне руку, ногу или нос. Но не ломайте жизнь Ли, профессор, я прошу вас.

– Болтать вы умеете, это уж точно. Только вот время тикает, а мое решение такое же, как и в начале нашего разговора.

– Да у вас тут целый этаж похожих друг на друга зануд! Вы бы видели, с какими там все сидят выражениями лица! Словно их припугнули Холокостом. Ли не такая. Она отважная. К тому же крошечная, всего пять футов, ей не нужно много места – она может учиться без парты и спать на полу в коридоре общежития. Помню, в восьмом классе она в походе одна построила из веток шалаш. Правда никого туда потом не пускала. Она такая самостоятельная. И она удивительная. Вы можете ничего ей не предоставлять, но она заслужила каждый дюйм этого пространства. Я поступил в университет, которого не заслуживаю, мистер Прескот. Я не достоит образования. А вот Ли достойна. Потому что она хочет учиться. А я хочу, чтобы она продолжала жить.

– Или вы просто не хотите мучиться от чувства вины? Не хотите учиться в своем университете, зная, что Ли нигде учиться уже не будет. Не хотите просыпаться в холодном поту до конца своей жизни, зная, что у кого-то этой жизни уже нет. Верно, мистер?

– Андерсон. – прошептал я. – Мои десять минут уже истекли.

Когда уже почти ставшие родными охранники-толстячки под руки уводили меня из кабинета Прескота, я не сопротивлялся. Я был сражен.

Я облажался. Облажался.

Перед Ли.

Около парадного входа университета курить было нельзя, но в таком паршивом настроении пройти лишние пару футов для меня было невозможно. Усевшись на тротуар, я достал пачку. Сигарета тлела между кончиков моих пальцев, но дым, путешествуя по организму, ничерта не помогал, только закупоривал все те немногочисленные сосуды, которые еще пока позволяли мне свободно дышать.

Прескот был прав. Меня с потрохами сожрет собственная же совесть, если с Ли что-то случится. Я не смогу жить спокойно, пока все это не исправлю.

Но я уже провалился. Все кончено. Здесь и сейчас. Я не смог.

Я сидел на тротуаре, кажется, вечность. Все смотрели на меня, как на идиота. Им я и был. Пялился в одну точку, сцепив руки на коленях, и мешал всем идти по и без того узкой улочке.

Да, я жалкий. Ну и что теперь?

Солнце уже садилось, когда сзади меня послышалось:

– Вы все еще здесь, мистер Андерсон?

Я обернулся. Профессор Прескот стоял с перекинутым через руку пиджаком и прижатой к груди папкой с документами.

– Я не уйду.

– Тогда удачи вам.

Он обходил меня и мой картонный стаканчик с кофе так же неловко, как и все остальные пешеходы на протяжение целого дня.

– Вы верите в кротовые норы? – громко спросил я, пока он не успел скрыться в здании колледжа.

– Если я захочу поесть лапши, мистер Андерсон, я схожу в китайский ресторанчик за углом!

После этих слов он ушел, не оглядываясь. А я усмехнулся себе под нос. Все-таки надежда еще была. По крайней мере, он запомнил мое имя.

На ступеньках главного входа в Колледж Беркли я встретил самый странный закат в своей жизни и самый холодный нью-йоркский рассвет. В отличие от Сэинт-Палмера, где живые души редко выбираются из дома, улицы Нью-Йорка каждую секунду были забиты до предела. Это раздражало. Все куда-то спешили, встречали кого-то, строили планы. И только я надеялся, ждал и еще очень боялся.

Надеялся, что жизнь все-таки перестанет пробивать пощечины мне по лицу, ждал мистера Прескота у порога и боялся, что если я хоть на секунду отойду от этих дурацких холодных ступенек – они исчезнут, растворятся в суете города и отнимут у Ли ее последний шанс.

Раздражение, написанное на лице мистера Прескота, когда он обнаружил меня у входа в колледж, было видно за несколько миль.

– Когда у тебя обратный рейс? – требовательно спросил он у меня.

– Я его уже пропустил.

– Где твой отель?

– Вот мой отель. – я указал на каменные ступеньки и пустой стаканчик из-под кофе. – Пятизвездочный люкс.

Прескот закатил глаза.

– Чего ты ждешь?

– Кротовую нору, профессор. – ответил я.

– Если не уберешься отсюда через пять минут, я вызову полицию. – с этими словами Прескот зашел в здание, начинающее наполняться студентами.

Я, естественно, никуда не убрался. Но и наряд полиции не спешил появляться из-за угла, чтобы забрать меня в участок. Вместо этого только обострялась моя нервозность и беспокойствие, и тысячи вопросов табунами лихорадочно скакали в голове.

Кротовая нора. Это единственное, что спасет меня.

– Ну и что за чертовщина – эта твоя кротовая нора? – профессор Прексот не выдержал и уселся на лестнице вместе со мной под конец своего рабочего дня.

Меня к этому времени прохожие уже считали местным дурачком, и голуби не боялись из-за того, что я вечно сижу на одном месте. Спина ужасно болела, а на заднице и позвонках до конца жизни останутся горизонтальные следы от каменного лестничного пролета.

– Рад, что вы спросили.

– Не скалься. Ты уже у меня в печенках сидишь.

– В Нью-Йорке много красивых мостов, профессор, – начал рассказывать я, – но ни один из них я не полюблю так, как тот, что построили Энштейн и Натан Розен(*). Куинсборо может помочь добраться до Манхэттена, только и всего, но мост Энштейна проводит нить между целыми Вселенными. – я говорил, а Прескот, кажется, заинтересованно слушал. – Так заведено, что всегда существуют две отдельные внешние и внутренние области пространства и времени, которые находятся в миллионах световых галактик друг от друга. И есть теория, что между ними проходит тоннель, так называемая «кротовая нора», с помощью которой можно экстраполировать некоторые частицы во все эти области. Вы ведь далеки от прикладных наук, не так ли, сэр? И все же есть одна из вещь, за которую можно любить науку. – я наконец бросил взгляд на профессора, который сидел с заинтересованным видом. – Четыре века назад люди могли держать науку в руках, наблюдать ее невооруженным глазом, а сегодня она настолько велика и необъятна, что обхватывает каждый уголок Вселенной. И этим она даёт надежду. То, чего по жизни мне частенько не хватает. Я верю в теорему кротовых нор, в ее реализацию. В мире иногда происходят невероятные, необъяснимые вещи, профессор. Всегда будут феномены, явления и...люди, невероятные люди. Как только я найду эту кротовую нору, я прыгну в нее, не раздумывая. Мироздание редко расщедривается на одолжения. И все-таки правильный человек в правильном месте и в правильное время, стоя на краю одной Вселенной...может увидеть свет из другой.

Прескот минуту сидел молча. Затем тяжко вздохнул, пальцами потирая переносицу под оправой очков.

– Это самая нелепая чушь, которую я когда-либо слышал. – заявил он.

– Лапша? – догадался я.

– Именно.

– Ну... – я потупил взгляд. – Лапша-то отменная, согласитесь. Это лучшее, что у меня есть. Паста тортеллини из самого дорогого итальянского ресторана на свете.

Не сказав ни слова, Прескот поднялся со своего места и ушел, не оборачиваясь. Мой единственный козырь в рукаве оказался акцией обанкротившейся компании, которой можно разве что подтереться. Со злости я перевернул стоящий рядом мусорный бак.

Мой телефон разрядился, сигареты закончились. Когда я подумал, что все уже настолько плохо, насколько только может быть, начался дождь. Я промок до нитки, полагая, что это все какая-то небесная карма, третьесортная шутка кучки святых, которых я всю жизнь ни во что не ставил.

Я засмеялся себе под нос, понимая, что схожу с ума. Сижу под гадким дождем в городе, который должен был стать нашим с Ли спасением, но оказался той еще выгребной ямой, в которой нас зальют бетоном и проедутся сверху асфальтоукладчиком. Без сил я повалился на мокрые ступеньки и решил, что хуже не станет, если я на пару секунд прикрою глаза. Если всего лишь пару секунд вместо неимоверной боли будет только ночь и тишина.

– Кайл? – меня усиленно трясли за плечо. – Очнись, Кайл! Ты в порядке?

Слепящее утреннее солнце закрыло собой встревоженное лицо профессора Прескота, который склонился надо мной, как стервятник над падалью.

Голова раскалывалась, преодолевая ломящую боль в каждом суставе и сухожилии, я сел и устало прорипел что-то непонятное.

– За какие грехи вы пришли по мою душу, мистер Андерсон?

Мои контактные линзы перестали работать, я щурился, но все равно вместо Прескота видел только его расплывчатый силуэт.

– Вы соврали. – проговорил я в то место, где распознавал смазанное пятно его тучной фигуры. – У вас есть дети. Трое, вообще-то. Все выпускники Беркли. Их фотографии на самом видном месте в холле.

Прескот выпрямился надо мной и вздохнул. Видимо, он уже понял, что избавится от меня, только если расчленит и закопает в лесу.

– И сердце у вас есть, – не унимался я. – Не зря же вы для его стимуляции принимаете таблетки. Они у вас торчат из правого кармана, я в кабинете рассмотрел корешок.

Не могу сказать точно, но Прескот, должно быть, взглянул на меня с укором.

– Что ты хочешь от меня, Кайл? – он устало примостился на одну из ступеней рядом со мной. – Я не могу зачислить ее, понимаешь? Не могу.

– Можете. Вы просто не хотите. Потому что вы устали от всех этих самонадеянных, холеных, напыщенных индюков с трастовыми фондами, которые, ничего не делая, полагают, что им все упадет с неба по первому желанию. И вы правы. Потому что большинство из них именно такие. Например, я. Заявления в университет за меня рассылал мой учитель по математике, согласие на обучение отправляла Ли, а я в тот момент, кажется, страдал по своей бывшей, либо в депрессии ныл, что ни на что не способен. Все, что только можно, я уже испортил. Но Ли не такая. Она весь год грызла землю и выворачивала мозги набекрень, лишь бы вырваться из нашего душного, мелкого городишка. Лишь бы уехать от своей дерьмовой семьи, спастись от дерьмовых Дней благодарения, где всегда гробовая тишина, и не получать на день рождения чертовы рулоны обоев.