Текст книги "Мы сделаны из звёзд"

Автор книги: Дилан Лост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Я всего лишь суррогатная мать, – поправила меня Лилиан.

– Моя сестра – наркоманка.

– Эй!

– Мой папа – педофил...?

– Ей двадцать восемь, ясно?! И она не моя аспирантка!

– А моя мама бесплодна.

Мама промолчала.

Каждый член семьи стыдливо притих, опустив глаза.

– Ну что? Кому-то есть, что сказать?

– А Кайл – гей! – громко заявила Дейзи, поднимаясь из-за стола.

Все почему-то просто закатили глаза, а не удивились.

– Дейзи, какого...

Договорить мне не дало лицо сестры, которое свело спазмом. Дейзи зажала ладонями свой рот и болезненно сморщилась. А потом ее вывернуло на наш прекрасный персидский ковер. Который Лилиан точно придется сдать в химчистку.

Счастливого Дня благодарения.

Роуз.

После очередного провального семейного ужина она пробралась к бару на кухне, где пылилась ее давнишняя заначка отменного виски двухтысячного года. И ей было плевать, что женщинам, как хрупким созданиям, положено пить сладкое красное вино, она давно показала всему миру, что достойна пьянеть от рома, водить машину, не уметь готовить, жить в беспорядке и не знать, как проверять срок годности на контейнере молока.

Оглядывалась по сторонам в поисках выпивки, она не могла не удивиться тому, как все-таки при ее сестре изменилось это место. Все стены были увешаны картинами, которые должны были прививать чувство эстетического одухотворения, но, на самом деле, больше пугали, все комнаты украшали красивые узорчатые ковры, в гостиной играла плавная музыка из колонок от айпода, возле каждой двери в комнатах висели амулеты и маленькие иконы; ящики столов на кухне ломились от чайных сервизов, столового серебра и кухонных полотенец с ручной вышивкой. В свое время Роуз никогда не могла найти для всего этого времени и довольствовалась треснутыми со всевозможных местах чашками и погнутыми столовыми приборами. Она покинула этот дом, когда он был серым и безликим, а вернулась в уютное гнездышко, заряженное нежностью и любовью. Лилиан действительно сделала это место домом.

Ее жизнь крупно изменилась с тех пор, как она поставила перед собой задачу стать больше, чем просто домохозяйкой, которой положено растить детей, не видеть солнечного света и ждать вечером мужа, снова задерживающегося в лаборатории университета допоздна.

Как раз в это время из арки в столовой она заметила Джона. Вымотанный, он снял свои очки, положил их на кожаный подлокотник дивана и устало потер глаза. Рукава его безупречной чистой белой рубашки были закатаны до локтей, галстук в горошек свободно болтался на шее. Усмехнувшись, она достала из шкафа еще один стеклянный тумблер для виски и прошествовала в гостиную.

Она молча, с кривоватой улыбкой на губах, села рядом с бывшим мужем, наполнила оба бокала и протянула ему один.

– Разве мы уже недостаточно выпили накануне? – повел бровью он, протягивая руку к стакану.

– Слово «достаточно» по отношению к алкоголю на нашем семейном ужине не употребляется, – сказала она, делая глоток.

– Давно пора это запомнить.

Она издала смешок, распугивая тишину вокруг и заставляя что-то в желудке Джона подпрыгнуть. Это первый раз за очень долгое время, когда они остались наедине друг с другом, и их не тянет порвать друг другу глотки кухонным ножом.

– Думаешь, мы все испортили? – спросила она, смотря на дно стакана, где болталась янтарная жидкость.

– Ты про ужин? Никто не умер, так что я могу считать это успехом.

– Нет, я имею в виду – вообще. Наш с тобой брак, нашу жизнь.

Она подняла на него взгляд, и он снова поразился ни на что не похожему цвету ее глаз. Ему всегда казалось, что эти глаза выпили осень: они были и красными, и желтыми, местами зелеными и коричневыми – такими же неопределившимися в жизни, как и их обладательница.

– Трудно ответить, – нахмурился Джон, пытаясь подавить нарастающую в нем бурю.

Она снова делала с ним это. Стирала безмятежность, ураганом сносила построенную им обитель спокойствия и умиротворения. Он мог оправдать свои чувства в молодости, когда был совсем мальчишкой и пал под чары необыкновенной красавицы с глазами цвета осени и мечтами, за которыми она была готова следовать в любой уголок мира. Но он абсолютно не понимал, почему теперь она так действовала на него также, почему он снова терялся, не мог найти правильных снов, почему хотелось улыбаться, сорваться с места и делать всякие глупости.

– Труднее, чем ставить опыты в своей дурацкой лаборатории? Ты меня разочаровываешь, Джони... – на последнем слове ее улыбка на секунду померкла. Слово «Джони» выпало из ее обихода задолго до того, как они развелись, и слишком неожиданно сложилось в ее устах.

Повисло молчание, но воздух в гостиной все еще громко эхом сотрясал «Джони, Джони, Джони...».

К слову, он всегда ненавидел, когда она его так называла. Словно она считала его ребенком, хотя сама была практически самым безответственным человеком из всех, кого он когда-либо знал.

– Если ты имеешь в виду, не жалею ли я о том, что женился на тебе двадцать лет назад – то нет, я не жалею.

Она склонила голову на спинку дивана и слушала его с улыбкой на лице.

– Ты – взбалмошная, импульсивная, непостоянная и абсолютно непредсказуемая...Дейзи многое переняла у тебя, с генами ничего не поделаешь. – улыбнулся он. – Но ты... ты раскрасила мою жизнь, растормошила меня, показала мир, полный возможностей. Я встретил тебя молодым студентом и никогда не думал, что ты когда-либо заинтересуешься занудой в галстуке с физико-механического факультета, но ты заинтересовалась. Я не верю в судьбу, не верю в Бога или в какие-то высшие силы, но знаешь... тогда я был готов поверить, потому что не знал, что еще могло принести тебя в мою жизнь.

Она была готова заплакать. Может, виноват алкоголь, с которым она, надо быть честной, переборщила тем вечером, но факт оставался фактом. Вот он, Джонатан Андерсон, человек, в которого она влюбилась когда-то. Не нахмуренный, отстраненный от всех и каждого, ученый с одними теоремами да следствиями на уме, а именно тот, скрывающийся под всей этой шелухой романтик и мечтатель, которому она когда-то отдала свое сердце. Он уже давным-давно не говорил ей таких прекрасных слов, и она почти забыла, как сильно он ее любил. И как сильно его любила она...

– Напомни, почему я развелась с тобой? – рассмеялась она, стараясь не выдать того, как сильно тронута.

– Наверно, забыл про годовщину нашей свадьбы или что-то в этом духе.

– Ты чисто физически не способен забыть какую-то дату. Ты помнишь даже день создания ООН. – улыбнулась она.

– Мы разные, Роуз. Мы хотели разных вещей, пошли разными путями и в итоге получили их. Это еще одна причина, почему я не жалею о нашем браке. Ты каждый день говорила, что нет ничего невозможного, поэтому я поехал в Вашингтонский университет и получил самую лучшую работу на свете.

– Ах да, – она кивнула и залпом осушила содержимое стакана. – Теперь я вспомнила. Работа для тебя всегда была на первом месте. – грустно улыбнулась она.

– Это не правда...

– Нет, правда. С утра до ночи ты пропадал в университете, а когда приезжал домой, утопал в книгах, бумагах, рефератах и учебных планах, ты словно забыл, что у тебя есть семья. Ты и сейчас ее нечасто вспоминаешь.

– Я люблю наших детей, Роуз, они – все, что у меня есть!

– Но я этого не вижу! И они не видят. Посмотри на этот холодильник, Джон. Там все наши семейные фотографии, там каждая открытка, которую кто-то присылает в этот дом, там все, но там нет тебя. Ни одной подписанной тобой телеграммы или фотографии. Ты вообще хоть когда-нибудь был частью этой семьи?

– Пожалуйста, давай не будем снова ссориться, я очень тебя прошу, Роуз, – он снова устало протер глаза.

Она сделала глубокий вздох, успокоилась, и губы искривились в легкой снисходительной полуулыбке.

– Знаешь, я тоже не жалею, – сказала она ему. – Благодаря этому браку я имею то, что имею. И хоть ты все еще считаешь меня безответственной, я полагаю, что все же научилась у тебя склонности планировать свои действия и хоть иногда, но задумываться над своим будущим. Я добилась того, о чем не могла и мечтать. Спасибо тебе за это, Джон.

Она сжала его руку, мирно лежащую на диванной подушке, и они улыбнулись друг другу, как старые-добрые друзья, прошедшие друг с другом сквозь огонь и воду.

Этажом выше раздался грохот и звук разбивающегося стекла. Кажется, это Дейзи добралась до своей кровати.

Роуз рассмеялась и покачала головой.

– Против всех законов природы мы с тобой все-таки стали родителями. Ужасными, – она снова наполнила их бокалы, – но что есть, то есть, верно? По крайней мере, мы пытались.

Они чокнулись и сделали по глотку.

– Вот о чем еще я не жалею. Наши дети. Они, конечно...своеобразные, что неудивительно, учитывая то, какие им достались родители...

– Родители? Это была шпилька и в мою сторону?

– Да брось, вы с Кайлом вечно строили каких-то роботов и летающие ракеты. Вы как-то раз чуть не взорвали весь наш дом! Подумать только, чуть больше нитроглицерина, и нам всем пришлось бы жить на улице...

Они тихо рассмеялись. Это был смех играющего в них алкоголя и события минувшего вечера. Они словно смирились со своим собственным бессилием, с невозможностью изменить свою жизнь или исправить то, что сделали.

Их жизнь неидеальна, их семья неидеальна и никогда идеальной не будет. Но они принимают друг друга такими, какие они есть, какими их сделали обстоятельства их существования.

Глава 17.

Я официально хотел вычеркнуть этот день из своей жизни и просто притвориться, что все это время провел в кровати, читая «В ожидании Годо» в оригинале. Этот День благодарения либо не должен был существовать, либо закончиться совсем по-другому.

Мы должны были фальшиво улыбаться друг другу, поддерживать никому неинтересные темы разговора, есть ужин и ради Лилиан сделать вид, что он нам очень нравится. Мы должны были хотя бы притвориться, что можем быть семьей.

– Я ведь предупреждал, что так получится, – сказал я Мелани, когда мы вместе вышли за дверь моего дома.

– Если честно, то я думала, что ты преувеличиваешь.

Я невольно усмехнулся и облокотился руками о деревянный портик крыльца.

– Да уж, паршивая мы семейка.

– Но вы все же семья, – Мелани улыбнулась, устроившись рядом со мной. – Настоящая семья, Кайл. И я вижу, что вы любите и заботитесь друг о друге. Просто выбираете довольно оригинальный способ самовыражения.

Я поднял на нее усталый взгляд.

– Интересные у тебя представления о крепких семейных узах.

– А что именно ты подразумеваешь под термином «настоящая семья»? Завтрак полным составом, ужин в семь часов вечера и традиционные ссоры за проценты на кредит машины? Так не бывает, Кайл. Семья – это сложности, это перебранки, это неожиданные факты, всплывающие наружу со временем. Ваш ужин – не катастрофа, это и есть семья. И ты должен принять то, что у тебя она именно такая.

– Это нечестно. Ты украла мою работу.

– Какую?

– Тыкать людей носом в очевидные вещи.

– Оказывается, это намного легче, чем искать корни уравнения.

Мелани посмотрела на меня, ее глазах засветились, и это были не блики включенного уличного фонаря, а что-то больше похожее на...заботу? Я не был уверен.

– Спасибо, – с благодарностью выдохнул я.

Когда Мелани ушла, я вытащил пачку сигарет и закурил. Именно в этот момент входная дверь за мной открылась, и у перил периферийным зрением я угадал фигуру отца.

– Ты на медикаментах. – он снова бил не в бровь, а в глаз.

– Да.

– Это хорошо.

– Правда?

– Хотя бы не на героине. – пожал плечами он.

Пепел с моей сигареты падал в клумбу с цветами.

– Вопрос на засыпку. – сказал я, даже толком не глядя на отца.

– Я слушаю.

– Почему я такой?

– Какой?

– Ты знаешь, какой.

– И все же.

– Грустный, пап. Подавленный?

Отец потер переносицу под очками.

– Потому что ты слишком умный.

– Это теперь оправдание?

– Ты не умеешь мечтать, Кайл. – пояснил он. – И навряд ли когда-нибудь научишься. Твой мозг воспринимает происходящее по-другому. Есть реальность, есть теория вероятности, есть планы, которые в определенном процентном соотношении осуществимы. Жизнь сама по себе довольно ужасное, угнетающее явление. Конечно, ты в депрессии.

– У меня нет планов. – сказал я. – Нет на них ни сил, ни желания.

Я уныло свесил голову.

– Скажи честно, мы с Дейзи – сплошное разочарование?

– Нет. – отец покачал головой. – Вы с Дейзи научили меня мечтать.

– О том, чтобы нас убила шаровая молния?

Отец усмехнулся.

– Ты, что, напрашиваешься на комплимент?

– Может быть.

– Хорошо. – он развернулся в мою сторону и положил руку мне на плечо. – Во-первых, ты не разочарование. Во-вторых, твое состояние – тоже не разочарование. И в-третьих, ты со всем справишься. Мы с тобой хоть и не умеем мечтать, но мы можем грамотно использовать исходные данные. Нужно всего лишь найти того, кто сможет мечтать за тебя.

Стоило прожить восемнадцать лет, чтобы понять, что мой отец – не бесчувственный пришелец с другой планеты.

– Если честно, то я горжусь тобой, Кайл. И я верю в тебя.

Он взлохматил мою макушку и ушел с крыльца. А я просто стоял там, ошеломленный. Кто же знал, что я так нуждаюсь в этих его словах.

* * *

Комната Дейзи находилась по соседству с моей.

Сестра не спала. Лежа на спине, она сверлила пустым взглядом потолок, не обратив на меня внимания, когда я вошел.

– Как ты? – тихо спросил я, чтобы не разбудить тех, кто уже заснул, ну или хотя бы пытался заснуть.

– Протрезвела, – безжизненно ответила она, а затем схватила подушку, лежащую рядом с ее головой и накрыла ей лицо. – Я назвала Карли шлюхой, – глухо раздался ее голос.

– Карен. И я узнал о ее существовании всего пару часов назад.

– Прости, что не предупредила. Я нашла ее страничку на фейсбуке где-то полгода назад. У нее на профиле столько фотографий папы, что она либо маньячка-сталкерша, либо он ей правда нравится, – Дейзи сильнее прижала подушку к лицу. – Сядь-ка на эту подушку сверху, Кайл. Может, я задохнусь и умру.

Я улыбнулся и плюхнулся на кровать рядом с сестрой.

– Вот уж не дождешься, – сказал я.

Дейзи оторвала подушку от лица и устроила ее у себя на животе.

– Ты все еще не ненавидишь меня? – она повернула голову ко мне.

– За что?

– Я наговорила много плохих вещей.

– Ты всю жизнь говоришь плохие вещи, Дейз. Это еще не повод тебя ненавидеть.

Она улыбнулась.

– А я вот иногда тебя ненавижу. Слишком уж ты безупречен. Ты сегодня ни капли не выпил.

– Просто я теперь принимаю золофт. Если его смешать с алкоголем, то можно впасть в кому.

– В любом случае, ты гораздо лучше меня. – поведала сестра, повернувшись ко мне лицом. – Я ведь такая моральная уродка.

– Думаешь, еще не рано обменять тебя на кого-нибудь другого в том супермаркете, в котором родители тебя купили? – усмехнулся я.

– Я слишком бракованный товар, – со смешком выдала Дейзи. – Наверно, это одна из причин, почему я так редко появляюсь в твоей жизни. Когда меня становится слишком много, я сдергиваю свои маски, а потом смотрю, как люди убегают. Если и ты убежишь, Кайл, я ведь сломаюсь, – она вздохнула. – Никогда...Никогда не смей ненавидеть меня, слышишь? Мы хоть и из разных утробей, и ты к тому же засранец но я все еще тебя люблю.

– И как я могу ненавидеть тебя после того, как ты такое мне говоришь?

Она улыбнулась.

– Давай, поднимайся, – сказал я, нетерпеливо похлопав по матрасу.

Она протяжно застонала.

– Меня сейчас опять стошнит.

– Пара футов тебя не убьют, – я взял ее руки в свои и помог принять вертикальное положение.

Комната Дейзи по площади была меньше моей, но выигрывала тем, что к ней прилегал обширный балкон, на котором моя сестра организовала уютное патио еще в те годы, когда жила здесь. Тут находились два плетеных из ротанга кресла, торшеры с энергосберегающими лампочками, пушистый серый ковер на скользком линолиуме и парочка габаритных зеленых, все еще чудом не увядших папоротников в горшках.

Мы с Дейзи устроились в неудобных креслах и одновременно втянули в легкие чистый вечерний воздух.

– А если подумать, то все прошло не так уж и плохо, да? – разрушил тишину я.

– Да, бывали деньки и похуже.

– Помнишь, как Лилиан перед тем, как вырубиться, бредила, что видит Иисуса?

– Она всегда бредит насчет Иисуса.

– Да и тащить двухсотфунтового папу до комнаты было той еще работенкой.

Дейзи тихо рассмеялась.

– Папа сказал, что гордится мной, – слова вылетели так оглушающе, словно были полицейской сиреной.

– Он всегда гордился тобой, Кайл. Просто не в его стиле повторять это каждый раз, когда он это чувствует.

Мы с Дейзи никогда раньше особо не замечали, что у нас действительно есть отец. Когда он жил в Сэинт-Палмере, то пропадал на работе, а когда уехал в Вашингтон, о его существовании давали знать только денежные суммы, поступающие на наши кредитки.

– Нужно ценить то, что у нас есть, Дейз. Отец Мелани вот погиб в автокатастрофе несколько лет назад.

– Хах, – сестра удивленно хмыкнула, уходя взглядом куда-то вдаль. – Может этой Мелани заделаться нашим семейным психологом? У нее отлично получается.

Я достал пачку сигарет.

– Как она тебе, кстати? – спросил я, протягивая сигарету сестре.

– Мелани? – Дейзи подставила сигарету под огонь моей зажигалки и улыбнулась. – Милая и наивная. По утрам, наверно, поет птичкам, пока те готовят ей завтрак. И точно не знает, как заворачивать косяки.

– Да уж, наркобизнес с ней не провернешь. Она...странная.

– Оу, все ясно. – Дейзи закатила глаза. – Она – проблема, верно?

– Что ты имеешь в виду?

– Да ладно, Кайл, ты прямо как блоха, которая скачет от одной катастрофы к другой. Бедняжка Мелани в этом году, утомленная горем Тереза – в прошлом. А ты помнишь Гертруду с ожирением из начальной школы?

– У нее были проблемы с метаболизмом...

– Это не важно, братец. Дело в том, что ты связался с шизичкой, помешанной на контроле. Чем-то отдает нашей Лилиан, только меньше пилатеса и набожности.

– Ты ведь тоже шизичка. – напомнил я.

Дейзи резко выпустила сигаретный дым и рассмеялась.

– Я не шизичка, я просто восемьдедят процентов своей жизни не соображаю, что творю, потому что либо пьяная, либо обдолбанная, либо просто не хочу ни о чем думать.

– Так кто, по-твоему, Мелани?

– Не мне судить, – сестра пожала плечами, потушив сигарету о деревянные перила балкона. – Могу только сказать, что она тебе не пара. Ты не такой, как она, Кайл. И однажды ты посмотришь в эти ее голубые глазки и поймешь, что в них вовсе не то, что ты ищешь. Она не сможет удержать тебя.

Я тоже докурил сигарету и выкинул окурок за перила.

– А кто сможет?

Дейзи развернулась боком в кресле и посмотрела на меня.

– У тебя есть тот, кто не даст тебе спуску.

Я вопросительно приподнял бровь.

– Да брось, ты даже кетчуп не сможешь купить, не посоветовавшись перед этим с Ли.

– Уж на кетчуп моих мозгов хватит.

– На очень дерьмовый кетчуп, да. – рассмеялась она.

– Нет, не смотри на меня так, – я покачал головой, отворачиваясь. – Я вижу, как Сатана перегоняет кровь тебе в мозг.

– Вы женатая парочка, Кайл, не отрицай. Я мысленно вас поженила еще когда вам было лет по восемь, и уже придумала имена троим детям, которых вы усыновите или украдете, потому что Ли не хочет, чтобы ее разнесло во время беременности.

– Дейзи, – я скривился. – Мы с Ли просто...

– И не заливай мне про «просто друзья»! Друзья – это те, кто вырезают твои почки, пока ты спишь, чтобы продать их и расплатиться с наркодиллером за дозу героина.

– Это, кстати, очень похоже на Ли. – заметил я.

Она громко рассмеялась.

– А Ли, по-твоему, не проблема?

– Ты такой душка, когда ничего не понимаешь, – почти умилилась сестра. – Среди тонны подружек, которые постоянно плакались тебе в жилетку, Ли всегда была той, кому поплакаться мог ты. Я знаю, ты кайф ловишь с решения чужих проблем, но Ли в твоей жизни просто потому, что она действительно тебе нужна. Она такая упертая. Она будет светить тебе даже во время солнечного затмения. Не упусти ее. Я умоляю тебя, не облажайся с ней, хорошо?

Я отвел взгляд и усмехнулся. Я ведь знал все это. Но именно из-за того, что я не хотел облажаться, мы с Ли никогда не стали бы чем-то большим, чем просто светом друг для друга.

– Просто пойми, Кайл, что жизнь – это не вечность метаний и раздумий. Это момент, который ускользнет от тебя, не успеешь и глазом моргнуть. И ты просто не имеешь права потратить его на неправильного человека.

Дейзи, собравшись с силами, поднялась с кресла, легко потрепала меня по макушке и, шатаясь, вышла в балконную дверь.

А я так и остался сидеть и смотреть на мерцающее звездное небо, на дальнем конце которого с грохотом начали мелькать разноцветные огоньки праздничного салюта.

Возникновение галактик – одно из отклонений Вселенной вследствии ее ассиметрии и неоднородности. Что, если некоторые люди – это незапланированные галактики? Мутировавшие гены в организме человечества, серые тучи, надвигающиеся на чистое, ясное небо. Мы созданы неправильно, чтобы делать неправильные вещи и принимать неправильные решения.

Окутанный холодным ветром и звуком качающихся голых веток деревьев на улице, я чувствовал себя маленькой одинокой галактикой, появившейся вследствии тяжелого случая эндометриоза, которой еще предстояло прожить свою неправильную жизнь.

Глава 18.

– Эта Мелани – чертов везунчик! Я всегда мечтала попасть на ваши семейные разборки! – возмущенный голос Ли раздавался из динамика телефона.

– Что, махнемся семьями? – предложил я.

– Серьезно, я бы взяла камеру напрокат и сделала из вашего ужина самое вирусное видео на ютубе. Черт, я даже запомнила потаскушное имя новой подружки твоего отца. Кира?

– Карен. – закатил глаза я. – И почему, черт подери... – Лилиан, сидящая сзади, толкнула меня в плечо, намекая заткнуться. – ...Почему о ней знают все, кроме меня?!

– Ну что, Кайли, какого это, наконец не быть в курсе того, о чем абсолютно всем уже известно? – издевалась Ли.

– Ха-ха. Иди в задницу. – Лилиан снова толкнула меня в плечо, на этот раз сильнее.

– Что с твоим голосом? – спросила Ли по телефону.

– Всего лишь ломается от злости и негодования.

– Нет, ты шепчешь, дурила.

– А, это... Я в церкви, – ответил я.

– Смешно.

– Нет, я правда в церкви. И Лилиан сломает мне лопатку, если я не положу трубку.

Если вы думаете, что я вдруг ни стого, ни с сего встал на праведный путь истинного католика, то вы ошибаетесь. Когда дело доходит до Бога, к этому всегда как-то причастна Лилиан.

Она собрала нас всех в гостиной вчера вечером.

– Так больше не может продолжаться! Я чувствую себя ужасно из-за вчерашнего ужина, и я думаю, нам всем стоит обдумать свое поведение.

Ну конечно же это обозначало сеанс семейной психотерапии на приеме у Бога.

Наша местная церковь была предметом гордости всего города. Ну и зря. Как по мне, так это место будет выглядеть прилично, только если его полностью утопить в святой воде, а лучше – сжечь в праведном огне. Недостроенная церковь выглядела чуть потрепанной и напоминала крестьянскую деревянную баню в средневековье. Поднимать взгляд выше витражного окна на втором этаже – нежелательно, потому что верх здания – это недокрашенные купола с намеченным орнаментом шестиконечных звезд и заваленная кирпичами крыша, которая, игнорируя все законы физики, упрямо не обваливается с того самого момента, как на нее не осталось средств десяток лет тому назад.

Пожертвования на строительство церкви собираются с того самого момента, как на этом месте снесли фабрику по производству ортопедической обуви. Но деньги уходят в незримую пустоту, поэтому смотреть на это архитектурное нарушение закона придется еще многим поколениям.

А внутри тут было очень даже ничего. Я имею в виду, правда ничего. Никакой вам колыбели Иисуса и мраморной отделки; всего лишь иконы у самого алтаря, неудобные деревянные лавочки с торчащими в некоторых местах гвоздями, пара небольших картин с библейским сюжетом и унылый бородатый пастор Рэдклифф. Вечно гадаю, во время мессы он засыпает или отходит в мир иной.

Я бросил взгляд на отца, который сидел через один проход от меня, нервно поглядывая на свои наручные часы от Rado и быстро барабаня пальцами по коленке. Он едва ли вслушивался в распевные слова молитвы. Когда Рэдклифф захлопнет свою библию, отец тут же рванется к выходу, чтобы успеть в аэропорт на рейс до Сиэтла. Его храм был там, в лаборатории в Вашингтонского университета.

Меня успокаивала только мысль о том, что если где-то в аду предположительно и есть котел для неверующих, и мы с отцом поделим его на двоих. Хоть в каком-то из выдуманных миров нам выпадет возможность провести время вместе. Как отец и сын.

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – низким голосом пробасила сестра мне в ухо.

Дейзи сидела рядом и играла в «Clash of Clans» на моем телефоне, только изредка поднимая глаза вверх, чтобы напрочь не выпасть из реальности.

Мама вместе с Лилиан уселись позади нас, с трепетом ловя каждое, летящее с алтаря слово. Мама не приучала нас к церкви, у нее всегда были дела поважнее. Она говорила, что религия – не удел каждого, и у людей должен быть выбор.

Что ж, Лилиан за нами такого выбора не оставила. Ее воспитывали католичкой, католиками она воспитывала и нас с Дейзи. Эта церковь стала для Лилиан вторым домом. Думаю, если бы на нее не скинули воспитание двух детей, то она рано или поздно подалась бы в монашки. Где-то здесь, на одной из стен точно должна быть икона с ее портретом, потому что если ее еще не возвели в статус самого Господа Бога, то должны были хотя бы зачислить в лику святых. Она ходит сюда утром стабильно каждое воскресенье с пожертвованиями, молитвами, свечками за здравие и с одеждой для бедных. Она принесла сюда уже так много тряпок, что самое время сносить церковь и открывать здесь Уолмарт.

Меня всю жизнь преследовало состояние бесконечного похмелья, и так как моя тетя считает, что из-за склонности к атеизму у меня маловато шансов попасть в рай, то алкоголизм полностью приравнивает их к нулю. Поэтому утром она стащила бокал коньяка у меня из рук и с беззаботной улыбкой на лице заменила его ромашковым чаем.

Так что вот сижу я – мученик, обошедший в страданиях даже Иисуса. Всю мессу я не отрывал взгляда от трещины в потолке, которая тонкой паутинкой выбиралась из-под толстого слоя строительной пены. Верь я в бога, то заработал бы в этом месте умиротворение души, а не желание со всей силы долбануться лбом в спинку деревянной скамейки напротив себя.

Утром я даже до Редбула не смог добраться, не то что до прописанного курса таблеток.

Лилиан не успела разразиться действующей всем на нервы оптимистичной тирадой о спасении наших душ, как папа уже успел со всеми попрощаться и сесть в такси до аэропорта. Мама, скрипя сердцем, уехала от нас на съемки в Египет на следующий день.

Но труднее всего мне было отпускать Дейзи.

До аэропорта мы с ней добирались вдвоем, Лилиан не смогла поехать с нами, потому что срочно понадобилась мистеру Хопкинсону – организатору благотворительной акции для тяжелобольных детей, в которой Лилиан принимает активное участие.

На сестре был черный пуховик, угги и позаимствованная у меня красная клетчатая рубашка. На спине висел ее туристический рюкзак, вещей в котором теперь было гораздо больше, чем четыре дня назад.

Ее самолет в Лихтенвальд отправлялся через сорок три минуты.

– Ты уверена? – спросил я на пункте сдачи багажа.

Дейзи всю дорогу была притихшей и даже немного испуганной.

– Абсолютно. – заявила она. – Я должна вернуться. Нужно хоть что-то довести до конца. Не быть же тебе единственным нормальным ребенком в семье до самой смерти.

– Не уверен, что антидепрессанты, которые я запиваю водкой, можно считать нормальным явлением.

Она подняла на меня свои зеленые глаза, в которых читалось сомнение.

– Ты же знаешь, почему я это делаю?

– Почему?

– Потому что я приехала и нашла тебя потерянного, разрушенного, совершенно сбитого с толку.

Дейзи сглотнула, и мне показалось, что она сдерживает слезы.

– Мне жаль, что все мы вот так вот побросали тебя. Но если ты не остановишься сейчас, то потом будет уже поздно.

– Так все это из-за меня? – осознал я.

– Просто посмотри на меня, Кайл, и пойми, что тебя ждет. Это ведь, как кариес, лучше залатать дырочку, чем вырывать зуб с корнем. Поэтому я попытаюсь как-нибудь разобраться в хаосе, который происходит в моей жизни. Теперь твоя очередь, идет?

– Идет.

Я поцеловал сестру в лоб, она поспешла стереть грусть с глаз и рассмеяться.

– Так мы будем как Чезаре и Лукреция(*)? – она приподняла светлую бровь.

– Теперь тебя тянет на инцест? – скривился я.

– Не повезло, что ты мой единственный брат, да?

– Потерпи еще год до следующего Дня благодарения. Выяснится, что у нас есть сестричка с третьим глазом на лбу, от которой отказались еще в роддоме.

Дейзи покачала головой и улыбнулась. Почти по-настоящему.

Я смотрел, как она проходит мимо охранников в зал ожидания своего рейса и с улыбкой шлет мне прощальный воздушный поцелуй. Как всегда, это единственное, что она после себя оставляет – воздух.

– Так Дейзи вырвало прямо на ковер? – допытывалась Ли на следующий день, когда мы с ней сидели на нашей крыше.

– Ага.

– И ты приемный?

– Суррогатнорожденный.

– От Лилиан? – скривилась подруга.

– Ага.

– Ты берешь приз за самый дерьмовый День благодарения в этом году. Мои поздравления, – Ли чокнулась со мной пивом и изобразила слабые хлопки.

– Спасибо, – иронично отозвался я. – Хочу поблагодарить за это свою психически неуравновешенную семейку. В первую очередь, конечно же, мою импульсивную сестру, которая не умеет держать язык за зубами, репродуктивную систему моей матери, не способную выдавить из себя еще одного ребятенка, и матку своей религиозной тети за то, что она пожертвовала своим святым чревом ради меня, а не Иисуса.

Мы сидели на земле, прислонившись спинами к выступу самого края крыши, мокрого и замерзшего из-за недавнего дождя вперемешку со снегом, и уныло потягивали пиво из горлышек стеклянных бутылок.

– Ты как вообще?

– Не знаю. Вроде нормально, но если начинаю осмыслять происходящее, то понимаю, что все в такой жопе, что и подумать страшно.

– Как там Эльза пела в «Холодном сердце»? Отпусти, Кайли.

– М-да уж. Как будто я когда-нибудь смогу забыть, что меня родила моя сумасшедшая тетушка.

Погода на улице была мрачноватой. На небе затянулись швы серых туч, не давая прорваться лучам солнца. Но воздух был теплым, и кожа не покрывалась мурашками, когда ее случайно задевал неуклюжий ветер.

– Как так вечно происходит? – неожиданно удивился я.

– В смысле?

– Ну, в моей жизни случается какое-то дерьмо, и ты тут, как тут, чтобы выслушать мои стенания. Это магия такая?

– Это дружба, придурок, – усмехнулась Ли.

– А что насчет твоего дерьма? Не помню, чтобы ты когда-нибудь жаловалась.