Текст книги "Время ереси (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Силгвир смаргивал слезы с глаз.

Он не был человеком, он никогда не был человеком, почему же это так больно – чувствовать эту смертность, нести ее сквозь грязь и холод к лунному свету, к звездам, дороги к которым еще помнят мотыльки, и как же тяжело, как же почти невозможно дотянуться до них…

Партурнакс засмеялся.

Раскатистый рык рвал на части наступившую тишину, и даже Буря, сложенная в клинок, обернулась в недоумении.

Смерть – это суть человека, сказал Дракон.

Так делайте же свой выбор.

И наставник людей впитал в себя человеческую сущность, всю, без остатка, принимая дар смертности и смерти – и выдохнул ее прочь вместе с собственным изначальным и вечным духом.

AE SEMBLIO TALOS, SEMBLIO EHLNOKHAN. AE ALTADOON. AE MNEM.

Буря взрыкнула ему в ответ, танцем разбивая мир на множество осколков, похожих и непохожих, отражающихся друг в друге, будто миражи в стеклянном крошеве.

AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM.

Душа мертвого дракона струилась в грудь Драконорожденного – медленно, так медленно, что можно было рукой зачерпнуть почти застывшие в воздухе переливчатые потоки силы. Силгвир поднял голову, глядя за плечо Раготу: за его спиной разворачивалась смерть, от которой не скрыться даже под лучшим из волшебных щитов, даже в тоннеле магического портала на другой край Тамриэля.

Партурнакс тоже знал истинную суть Драконобоя.

Гроза вспыхнула в последний раз на клинке, выкованном на землях белого холода – и померкла, не в силах противостоять гибели даже в этом растянутом на полминуты мгновении, вырванном из хода Времени.

– Помни, чему я тебя учил, – сказал Рагот почти неслышно: недавно звучавший громовыми раскатами Голос стал не громче шепота, и над головой Меча Исмира больше не сверкала божественным благословением Корона Бурь. Его броня истончалась, осыпались прахом пластины драконьей чешуи, и красные руны, сверкавшие на них прежде, запоздало таяли в воздухе. – Увидимся в Совнгарде, thuri.

Силгвир не успел ответить ему: истонченное до нити мгновение, натянутое самой острой в мире струной, сковало его законами времени, не позволяя совершить ни единым событием больше.

А потом струна лопнула.

Тело Рагота вздрогнуло, будто по нему прошла незримая волна, и рассыпалось серыми песчинками мертвой пыли, оставляя после себя только сверкающие очертания духа. Но едва его коснулось гибельное дыхание Драконобоя, и сияющий призрак разбился маревом осколков, высвобождая с собственной смертью силу, что могла позволить человеку коснуться звезд.

И за миг до того, как Драконорожденный смертный взглянул в самые сокровенные тайны своей сущности, вспыхнул ослепительный свет, прожигая насквозь ткань раздробленного на части Времени, поскольку здесь и сейчас более не были властны законы оков над освобожденным его отцом.

А потом остались только холод и тьма.

Комментарий к Глава 24. Дороги, которые нас выбирают

Bovaalikus – скользкий

viingnu aar, tahrodiik do vahrot, vobal nikriin – бескрылый раб, предатель клятвы, ничтожный трус

Ysmir, vahlok do Jul, mulaagiil bolaav dinok – Исмир, защитник людей, чья сила дарует смерть

Ysmir, thur do Strun, Du’uliil bolaav Suleyk – Исмир, повелитель Бурь, чья Корона дарует власть

========== Глава 25. За краем вечности ==========

Холод.

Холод.

Холод замораживает дыхание в груди, не позволяя крови течь по артериям, не позволяя ни единого движения, ни единого события в своей совершенной неподвижности. Еще четырнадцать неслучившихся ударов сердца, и он – Герой ли, бог, смертный – уже не поднимется с черного снега.

Станет его частью.

Продолжением абсолютного холода.

Х о л о д н о.

Холод сжигал энергию его души, единственного, что могло еще жить в ледяной тьме, и жизнь, что могла длиться десятилетями, сжималась в минуты. Когда-то давно – наверное, в какой-то из прошлых жизней – он слышал истории о замерзших землях, где холод останавливал движение мельчайших частиц, и слышал, что могло его остановить…

Нет. Он не мог слышать об этом.

Не было такой силы у всего смертного рода, что могла противостоять подобному, что могла привести в равновесие однажды утраченный баланс и возместить потерю энергии, что прежде питала…

Глубоко в груди лед жегся не хуже небесного пламени.

Питала…

Огонь внутри перестал быть беззвучным.

Питала Время.

Что-то тяжело двинулось в промерзшей до хрустального звона клетке ребер, двинулось, замерло и неохотно отпустило второй удар. И – уже уверенней – забилось разлаженным гулким ритмом, медленно-медленно, не в силах вернуться к прежнему ходу.

Когда время отбросило обледеневшее мгновение в прошлое и продолжило существовать, Силгвир наконец-то смог закричать.

***

Вокруг него была только тьма, прошитая холодом так, что, казалось, воздух зазвенит тончайшими волокнами льда от неосторожного движения. Тьма вверху, тьма внизу, тьма повсюду, и только слабый свет, источаемый магическим посохом, рассеивал ее.

Силгвир подобрал его с хрупкого, рассыпчатого снега. Древко посоха удобно легло в ладонь, и оскалившаяся драконья голова на навершии засияла чуть ярче, бросив бесценные капли света на серую пыль на белом – всё-таки белом – снегу.

В пыли безразлично поблескивала металлом мертвая орихалковая маска и – белый на белом – потускневший атморский клинок.

Силгвир вспомнил ослепительно яркую вспышку, заслонившую его от верной гибели – и вспомнил, как портал прожег насквозь пространство и Пустоту, время и Безвременье, чтобы…

Всё это становилось столь ясным сейчас.

Рагот знал, что им не убить Партурнакса. Не мог не знать. И потому призвал силу Исмира, которой не было равных в искусстве разрушения, и направил благословение бога на самого себя, зная, что не выдержит этой силы. Силгвир видел это. Партурнакс видел это. На краткие мгновения, что растянулись в вечность боя, Рагот принял Корону Бурь, чтобы соткать из божественной силы клинок, способный убить дракона.

Именно тогда Силгвир ударил Драконобоем.

И Партурнакс обманул его.

Он не стал заслоняться от Крика Смерти, не стал пытаться избежать его – он принял его разрушительное знание, позволив сути смертности уничтожить его собственную суть Дракона. Он выучил Крик, который не мог выучить ни один из рода Dovah.

И перед смертью выдохнул его обратно: на людей, что не были более людьми.

От Драконобоя не было спасения. Силгвир видел, как волна смерти шла сквозь магические щиты Рагота и обращала в прах доспех из чешуи детей Вечности. Он знал, что им не выжить. Рагот тоже понял это – пусть он и не слышал Драконобой прежде, он ощутил его суть и узнал его истинную силу.

Тогда Меч Исмира сделал единственное, что ему оставалось.

AE ALTADOON, AE MNEM.

Силгвир помнил, где слышал эти слова, этот приказ на Эльнофексе, ломающий сами основы мира. Он слышал его при обороне Бромьунара. И там же он чувствовал этот мертвенный пустой холод, только в тысячи, тысячи раз слабее.

Всю мощь Короны Бурь, смертоносного благословения Исмира, Рагот обратил против дракона. Против Великого Дракона.

И удар, что мог на самом деле убить Партурнакса, раздробил Время на множество сверкающих осколков, словно дворцовый витраж, и выпустил Ака на волю. Это не спасло от Драконобоя – лишь открыло границы, что прежде было не под силу преодолеть. Прорыв Дракона стер черту между нынешним миром и остатками прошлого, поэтому требовался всего лишь один портал, чрезвычайно мощный портал, способный прошить насквозь Море Призраков: с вершины Глотки Мира до южного берега Старых Лесов.

Драконобой нашел бы их в любой точке Тамриэля, быть может, даже в любом времени. И поэтому Рагот сделал единственное, что мог успеть сделать – скрыться от него за пределами Тамриэля и за пределами времени.

Только у него не хватало энергии на портал.

Жертвоприношение могло это исправить.

В сером пепле не было ни капли жизни. Силгвир не осмелился коснуться его рукой, не отважился еще раз провести пальцами по орихалку, который уже сковала ледяная пленка. Дышать было тяжело от холода и от боли.

Он не знал, что сказать напоследок. Что говорить, обращаясь к мертвому праху, и как прощаться с тем, кто не сомневался ни секунды, прежде чем отдать жизнь за своего друга согласно клятве. Пусть даже клятва эта была принесена в минуту ненависти.

Он не мог больше оставаться здесь.

Силгвир поднялся со снега, оперевшись на посох; драконья голова слабо сплюнула несколько светоносных искр.

– Пусть… пусть свет сопровождает тебя на пути в Совнгард, – прошептал Силгвир, не слыша собственного голоса. Так провожали погибших в бою на Севере, но эта короткая фраза отняла у него, казалось, четверть сил. Время здесь, на Атморе, едва-едва продолжило ход, едва-едва натянуло тонкую вуаль возможности на каркас мира, и любое лишнее событие грозилось ее прорвать.

Он должен был уходить до того, как холод выпьет остатки энергии из него самого и из волшебного посоха, который продлевал его жизнь до этих пор. Куда-нибудь. Ведь Рагот не стал бы открывать портал на Атмору, зная, что и здесь их ждет неминуемая гибель.

По крайней мере, это было единственное, на что он мог надеяться.

Силгвир опустил навершие посоха к земле и посмотрел вверх: если над Атморой сияли те же звезды, что и над Тамриэлем – а если она лежала просто за Морем Призраков, то так и должно было быть – он мог бы искать дорогу по ним.

Звёзд над Атморой не было.

В небе не было ни лун, ни звёзд, ни планет, ни туч, что могли бы скрывать их. Не было разноцветных дымных полос и облаков, что оставлял за собой Магнус, засыпая на время ночи. Оно просто было абсолютно пустым.

Небо было пустым, а значит, на этой земле не было богов, героев, даже Защитников-Целестиалов. Не было даже магии кроме той, что еще хранила душа самого Силгвира и зачарованные предметы, что он принес с собой. Здесь не было ничего.

Силгвир неожиданно ясно осознал, что ничего страшнее этого места он не видел ни разу в своей жизни.

***

В милях от удаляющегося огонька посоха снег успокаивался, засыпая на новую вечность в безмолвной черной неподвижности. Белую крупу невозможно было отличить от праха, как невозможно было разглядеть даже силуэт дракона, склонившего голову над безымянной могилой.

Но песнь, что звенела его Голосом, была красного цвета, и она стерла из памяти вечности и горстку праха, и маску, что так гневно звенела дробящимся эхом парадоксального резонанса.

***

Мер в оболочке Героя, разрываемой драконьими душами, умирал.

Он шёл вперед, умирая, и понимал это ясно и неотвратимо: что бы ни питало сейчас его жизнь, что бы ни служило неутомимо бьющимся сердцем для кровеносных артерий Времени, рано или поздно оно иссякнет и смолкнет, и тогда он застынет, не в силах вдохнуть – навсегда. А потом Время исчезнет, и «всегда» тоже исчезнет, и он останется где-то в немой черноте полусуществования, как и вся эта забытая богами земля.

Посох едва горел. Драконья пасть еще слабо светилась, но тепла ее не хватало даже на то, чтобы согреть пальцы.

– Faad!

Каждое лишнее действие стоило, казалось, половины сил. Время здесь не терпело своеволия. Силгвир бы плакал от отчаяния, кричал бы от страха, если бы мог – но слишком тонкой была связь пространства со временем, слишком мало она пропускала, слишком мало допускала. Минута отчаяния стоила сотен шагов, и страх заставлял выбирать шаги.

– Faad…

Во тьме мелькали силуэты, тени, видения, неверно-серые в ржавой тьме. Кто-то тянулся к нему за его спиной. Кто-то щерился мертвым оскалом со стороны. Кто-то был здесь, в этом замерзшем до самого дна земли никогда, и не был, и был, и не был…

– Fa…

Он остановился спустя несколько сотен шагов после того, как погас посох. Или тысяч шагов. Или сотен тысяч. Просто он не смог сделать еще один шаг, и неживой холод прижался к нему обжигающим поцелуем.

Сердце билось один раз в минуту. Или реже. Что-то в груди еще горело, рвалось, клокотало от желания вырваться, но смертное тело не могло выдержать всей силы этого огня. Его безмолвная борьба могла всего лишь породить искру, но не пожар.

Ему нужен был…

Нужен был…

Голос.

Его же учили Кричать, учили, как надо подчинять себе реальность. Только не сказали, как быть тогда, когда он не сможет даже выдохнуть в мертвенном саркофаге безвременья.

Тьма и ничего, кроме тьмы. Белое безмолвие: таким он видел его в Бромьунаре. На самом деле оно было черным. Белым его красило тамриэльское солнце.

Солнце перестало всходить над Атморой с тех пор, как Восемь и Один умник с драконьими именами поступили истинно по-человечески и сломали Дракона, обманув его черную тень. Впрочем, это их не остановило. Люди не боялись тьмы. Они еще полетят на мотыльках в предзвездную бездну. Они еще выстроят боевой шпиль из куска Забвения. Они обманут шторм и коронуют себя грозой, и обернут себя в одежды Слова, и горе тому, кто не Уступит Дорогу… нет, убирайся прочь, ты мне не нужен, убирайся! Я не звал тебя!

«Убирайся прочь, ты мне не нужен» – это ли подходящее обращение к спасителю людей? Ты невыносим, Конарик. В твоей голове нет ничего, кроме черных нулей. А я бы мог помочь – им, и тебе тоже. Кому нужен этот дурацкий Конец Времени?

Убирайся прочь, сумасшедший смутьян, и не вздумай – слышишь, не вздумай – прекрати! Ты засыпал меня песком! Я тоже могу разговаривать ураганами; хочешь побеседовать об этом? Иди пугать громом и молниями пиратов и дураков. Ты говоришь с Драконом, Человек. Прояви капельку уважения!

Ох, взгляни на это, Конарик. У тебя в груди Йокуда за миг до ухода на дно – кажется, ты привлек внимание. На твоем месте я бы поберег Имя: засранцы с праведным огнем Мерид умеют кое-что делать даже с такими вещами, как твои золотые бивни, и, кстати, о бивнях: их резонанс отлично слышен по всем чешуйкам Дракона даже сейчас, когда он развернул кольца. Джиллы слетятся на такую какофонию, как Старая Мэри на звездный свет. Хо-ха-хо! Можешь сказать остроухим это, клянусь собственным пеплом, они намочат штаны! Может, я помогу тебе. Может, нет. Меня ждет племянник – ему с невестой нужна кое-какая помощь.

– Источник обнаружен. Засечен миф-личностный сдвиг. Понадобится лишнее Зеркало, чтобы зафиксировать и обезвредить… нет, не может быть. Вызовите Логиков! Немедленно, я сказал! Капитан, похоже… это похоже на… почему он не Кричит? Я вижу его ясно при свете, он не скован Тишиной, но он не…

Мягкий огонек разгонял черный холод, щедро вплетая в тугую цепочку событий пустые возможности. Смертный-без-Имени снова обрел способность видеть и, едва сбросив с себя иней безвременья, поднял взгляд на стоящего впереди.

Он успел подумать: «Старая Мэри», и еще: «вот дерьмо», а потом крохотный огонек праведного сияния Мерид-Нунды, многократно усиленный хризалис-линзами, врезался в его сущность божественным метеором.

***

– Держите его в сознании! Если он сбежит, можете быть уверены: над Саммерсетом в тот же миф-день будет сиять Корона Бурь, а кости Анумарила посмеются над предками из дуба Фалинести.

Смотреть на альдмера было больно.

Он был обернут светом, как небесной броней, и свет множился лучами и дробился радугами, сплетая из переливов цветов ткань невозможных бликов: они отразили бы любую атаку не хуже Зеркала. Может, только Ту‘ум смог бы разбить доспех из солнечного огня, если альдмер не знал искусства Логиков.

Он держал в руках неправильно-тусклый, мертвый кусок металла, который смертные из своей надменной храбрости назвали золотом. Разве они видели настоящее золото? Разве тот, кто хоть раз смотрел на паладина Мерид, чей клинок был скован из чистой варлести, назвал бы золотом грязь, выбитую кирками из скал или вымытую из песчинок?

Я могу убить его, будь он хоть тысячу раз воином света, сказал Герой где-то в глубине сущности, корчащейся на беспощадных иглах фокусов Зеркал. Можешь присоединиться, Вульфхарт. Или как тебя зовут здесь-и-сейчас? Франдар? Ханс Лис? Или, если Исграмор уже пустился во все тяжкие, Пелинаалиларгус?

Кстати, об Исграморе. Лучше бы тебе помолчать пока, Конарик. Если ты Запоешь, джиллы придут в ярость, а твой двойник – в смятение, что не слишком-то хорошо, потому что у нас тут десяток войн одновременно, и ему надо бы сейчас стоять под флагом «Илгермета», а не разбираться, почему его Голос вдруг зазвучал так по-дурацки. Ты ведь помнишь, что ты еще босмер?

…ох, точно.

Силгвир в абсолютном ужасе уставился на существо, которое он никогда в жизни бы не назвал альдмером. Он – если определения пола и возраста всё ещё имели какое-то значение для него – был квинтэссенцией чистого духа, стремления, обращенного в оружие и орудие, отраженной на смертной земле метафорой, лишь из-за причудливых ограничений Арены связанной с плотью.

И он был прекрасней всего, что эльф-охотник из Валенвуда видел за свою жизнь.

Янтарный луч мазком коснулся плеча Силгвира, скользнул выше, на мгновение ослепив зрачки. Силгвир не увидел, как совершенство, облаченное в плоть, разомкнуло губы и задало вопрос; он лишь услышал певучую мелодию языка, созданного из чистого вдохновения на основе изначальной гармонии.

Белоснежная игла фокуса врезалась глубже: отвечай.

– Я не знаю альдмерис, – собственный голос показался Силгвиру резким и грубым, словно скрежет железа по сравнению с дыханием флейт. Собрав остатки сил и храбрости, Силгвир встретился взглядом с морем солнечного янтаря и повторил то же самое на Довазуле.

Альдмер поморщился. Тень недовольства провела трещину искажений по бессмертному сиянию, прежде чем ее поглотила безупречность.

– Назови своё Имя, – сказал эльф на Довазуле, и тот, кого мгновением раньше звали Силгвир, ответил:

– У меня нет имени, но там и тогда, откуда я родом, меня называли Героем и Короной Бурь, а в последнее время восьмерка сумасшедших драконофилов называет меня Конариком, и еще я собираюсь стать богом, поэтому отдай мне вещь, которую ты держишь в руках, и отойди с дороги.

Зеркало Логика на краткий невозможно-миг отразило вместо маленького перепуганного босмера идеально черную бездну.

– Пожалуйста, – сказал Силгвир, умоляюще глядя на молчащего альдмера. – Со мной творятся странные вещи в этом месте и времени, я как будто три сущности разом, и те, другие, они очень, очень могущественны, и они крайне не любят Старую Мэри.

Кажется, альдмер его понял. В безбрежной глади золота мелькнула тень.

И с этой тенью оказались созвучны тревожные перепевы дозорных.

Силгвир увидел маленькую бабочку перед своим носом. Маленькую красную бабочку. Ее совершенно не волновало ни взъярившееся марево варлестных копий, ни совершенные существа вокруг, ни огни Мерид-Нунды, превзошедшие своим внеземным сиянием даже абсолютный холод. Она покружилась немного рядом с Силгвиром, а потом – совершенно случайно – заслонила его от одной из игл сфокусированного индукционного доказательства.

Индукционное доказательство попыталось справиться с нелепой помехой.

Последним, что отразило в призмах всецветия Зеркало Логика, было бесконечное множество красных рун – и потом оно перестало существовать во всех временах, затронувших Атмору хотя бы краем мгновения. А бабочка превратилась в дракона.

О, нет, дракон бы не смог так легко убрать со своего пути универсальное орудие Зеркальных Логиков. Тем более, драконов на Атморе не осталось.

– Ох, – потерянно сказал Силгвир. – Прости, пожалуйста. Прости, я не хотел! Я не хотел сюда!

Джилла строго смотрела на него, не двигаясь с места. Ее не интересовала Старая Мэри. Ее интересовал только один маленький босмер, Герой, Исмир и Конарик.

Но у Старой Мэри еще остались кое-какие трюки.

Силгвир не понял, что произошло. Он каким-то осколком себя, тем осколком, что говорил голосом Бури или Голода, осознавал, что его смертный разум пытается перевести многомерное сражение – математические выстрелы альдмерских орудий, мифотворные звездопады Мерид, состязание в ирреалистичной поэзии на Эльнофексе – в понятные ему ощущения, например, в огненные вспышки. Но огненные вспышки не передавали и малой доли того, что обрушил отряд альдмеров на одну случайную джиллу.

Джилле было плевать.

Капитан отряда, тот, что занимался допросом, исчез прямо на глазах у Силгвира, еще пытавшегося понять, что происходит. Беспрепятственно прошедшая сквозь звездный доспех строка Эльнофекса стерла его из этого отрезка времени. Силгвир подхватил с земли маску Конарика и бросился туда, где, согласно его восприятию, было меньше огненных вспышек.

Одна из них толкнула его в спину.

На какое-то мгновение, на крошечную долю секунды падения он ослеп и оглох, и единственным звуком в бесконечной тьме остался безумный шум крови в ушах.

А потом он снова начал ощущать, и он ощутил то, чего никак не должен был.

Силгвир медленно поднялся с земли и стряхнул с ладоней налипшие листья. Высокие деревья настороженно склонились над ним, не торопясь признавать чужака.

Силгвир обернулся.

Ни альдмеров, ни джиллы позади не было. Он не успел отбежать и на полсотни шагов, но их не было, и не было снега, был только темный бесконечный лес, расцвеченный огоньками больших светляков, медленно и бесшумно кружащих под высокими кронами.

Силгвир спросил себя, что произошло, но та его часть, что знала ответ, не спешила им делиться.

Если в понимании Рагота Атмора и была безопасным местом, пожалуй, Силгвир предпочел бы Драконобой Партурнакса. Он трезво оценивал свои шансы выжить здесь, не зная законов отрезанного от Арены мира, и эти шансы были невысоки.

В лесу, правда, они были немного выше, чем в ледяной пустыне. Здесь было даже почти не холодно.

Ветка хрустнула в тридцати шагах слева.

Силгвир слился с густыми тенями леса быстрее, чем его сердце успело отбить полный удар.

Следующий хруст прозвучал слева и впереди – значительно дальше, чем в первый раз.

Несколько вспышек рассекли сумрак сверкающими копьями альдмеров. Светоносные шипы вонзились в землю, рассеяв вокруг солнечный свет, и в этом свете Силгвир разглядел человека, вооруженного мечом – человека, преследуемого несколькими воинами Альдмери.

Трое высоких эльфов окружили его, но человек крутился волчком, отражая удары так быстро, что…

Силгвир моргнул. Глаза обманывали его, но чутье дракона…

Человек отражал удары быстрее, чем их наносили.

Человек двигался в пространстве и времени по своему желанию.

Один из альдмерских воинов был ранен в этой краткой схватке, потому что за секунду до ее начала человек возник за его спиной и нанес удар, который альдмер не смог блокировать.

Рядом яркими всполохами свистнули несколько стрел, и человек исчез, чтобы появиться в двадцати шагах впереди. Он бежал сквозь время. Он пытался уйти от преследователей, но…

Но альдмеры были почти так же быстры. И куда более умелы.

Силгвир Приказал времени остановиться и побежал следом.

Человек бежал, оглядываясь лишь для того, чтобы увернуться от стрел секундой раньше или отвести удар вражеского клинка. Хаотичные прыжки сквозь время запутывали эльфов, не позволяя предугадать, где появится беглец в следующий раз, но он уже был истощен, он был ранен, Силгвир чувствовал его усталость и запах его крови. Альдмеры загоняли его, как дикого зверя.

Человек отбросил в сторону меч, сорвал с пояса нож и уронил в траву, не прекращая бега. Силгвир не замедлил бег, но… во имя Хирсина, какой дурак будет лишать себя оружия? Разве что он маг, но если так, почему он не принимает бой, позволяя измотать себя?

– Матерь ветров, к тебе взываю! – хрипло закричал человек, падая на колени. – Пусть напьется лес кровью еретиков!

Перед ним возвышался алтарь.

Алтарь из оленьих и волчьих черепов, надетых на шесты, и грубо выструганной из дерева птицей.

Силгвир отбросил собственное оружие в сторону – и лук, и посох; непослушными пальцами рванул прикрепленный к поясу охотничий нож, и тот упал ему под ноги в тот миг, когда солнечные вспышки разорвали полутьму поляны.

Шесть… нет, семь альдмеров стояли за спиной коленопреклоненного человека, и у каждого в руках было обнаженное оружие.

А потом они закричали.

Они кричали, когда призрачные звери рвали их на куски. Солнечные копья убивали волков и троллей, те растворялись в воздухе, и их место тут же занимали новые. Кин не знала пощады к тем, кто нарушал ее мир.

Силгвир не догадывался об этом до того, пока не увидел, как человек, выбросивший собственный меч, упал на колени перед алтарем Кин. И тогда он вспомнил – и Валенвуд, и вырубленную рощу в Истмарке, и Крик Матери ветров, что выучил давным-давно, – Крик, провозглашающий отрицание войны.

В наступившей мертвой тишине Силгвир слышал тяжелое дыхание человека.

– Я благодарен за твою защиту, великая Мать… – он говорил так тихо, что Силгвир едва мог разобрать слова. – Я убил только двоих из них, но их кровь будет моей благодарностью. Я положу их уши к твоему алтарю.

Человек поднялся и внимательней взглянул на трупы. Он стоял так несколько секунд, глядя на изорванные тела альдмеров, а потом исчез.

Силгвир успел только задушенно вскрикнуть, когда ощутил сильные пальцы на своем горле.

– Дернись, и я сверну тебе шею, мальчишка, – тихо предупредил человек, стоящий за его спиной.

– Мы у алтаря Кин, – едва слышно просипел Силгвир, пытаясь не сделать ни единого лишнего движения. – Мир…

Человек резко бросил несколько слов, которые Силгвир не смог перевести. Что-то про тролля. Кажется.

– Откуда у тебя этот посох, эльфеныш?

Посох. Бездна его подери, раготов посох. У человека были слишком острые глаза для этой вездесущей темноты. И слишком сильная хватка.

– Посмотри… в мою сумку, – прохрипел Силгвир. И осторожно поворошил ногой брошенный рядом мешок, молясь, чтобы из приоткрывшейся горловины сверкнуло именно то, что было ему нужно.

Он услышал потрясенный вдох за своей спиной, и этого было достаточно.

– Отведи меня… к жрецу, – у Силгвира едва хватало дыхания. – Не буду сопротивляться… не сбегу…

Человек сплюнул в сторону.

– Твоя мать сношалась с карликами, выродок. Можешь оставить своё гнилое слово при себе.

Он явно не любил эльфов. Похоже, это было общей чертой атморцев. Силгвир как никогда надеялся, что у неизвестного северянина хватит ума, чтобы не нарушить мир Кин и довести непонятного пленника до жреца в целости и сохранности. Возможно, служитель драконов мог бы разобраться в происходящем здесь безумии.

– Я дотащу тебя до владений великого жреца… и, когда он велит мне выпотрошить тебя, как свинью, я выполню его приказ с огромной радостью, – наконец процедил человек. – Не двигайся, пока я не позволю.

Силгвир наконец-то смог вдохнуть полной грудью. Он не шевельнулся, пока атморец собирал брошенное оружие и вещи – в груди тревожно кольнуло, когда тот наклонился, чтобы поднять походный мешок, но атморский воин был куда осторожней с маской Конарика, нежели сам Силгвир, и не коснулся ее ни разу. Он помедлил даже перед тем, как взять в руки посох и, кажется, прошептал короткую молитву-извинение.

А потом он повернулся к своему пленнику лицом, и Силгвир с тоской ощутил, что сходит с ума.

Пожалуй, он был сыт легендарной Атморой по горло.

Комментарий к Глава 25. За краем вечности

Название главы – строка из песни Мельницы “Прощай”

========== Глава 26. Причина конфликта ==========

– Я сказал, прямо по тропе, олух!

Силгвир дернул ухом в ответ на окрик и постарался вернуться на тонкую ниточку заросшей тропы – или того, что ею называл атморец. Он давно уже потерялся среди бесконечных черных деревьев; здесь, на Атморе, даже врожденное умение находить дорогу в лесу отказало ему. Как и все прочие ощущения: драконье чутье безумствовало от того, что происходило здесь со Временем… что бы это ни было.

Тропа пропадала через два десятка шагов. За плотной мглой и стволами деревьев не было видно даже светляков, что могли бы осветить путь.

– Куда дальше? – Силгвир обернулся.

Что-то было болезненно неправильное в том, чтобы смотреть на лицо мертвого друга. Как острый осколок в груди, не позволяющий вдохнуть свободно.

Этот Рагот не был Раготом. Он даже не узнал это имя. Он не был драконьим жрецом – пока еще; он оставался человеком, истекал человеческой кровью и очень по-человечески был близок к тому, чтобы свалиться без сил.

Силгвир проклинал себя за то, что не расспросил тогда Рагота – еще живого – о его прошлом, что не прочел надпись на Стене Слов в Форелхосте, что… что, будучи Героем, позволил ему умереть. Он пытался не думать об этом, сейчас было совсем не время скорбеть и предаваться чувству вины, сейчас надо было как-то выбираться отсюда.

Но пока что он просто стоял, как дурак, перед человеком, который с огромным удовольствием отрезал бы ему уши, и никак не мог придумать, что же ему сказать.

Рагот с облегчением оперся на ствол ближайшего дерева. Обостренный эльфийский слух отлично улавливал тяжелое, хриплое дыхание.

– Стой, эльфеныш. Вытряхни свой мешок.

– У меня есть вода и зелья…

– Мешок, – повторил Рагот. Казалось, ему сложно складывать слова в осмысленные фразы. – Вытряхни.

Силгвир послушно вытряхнул содержимое своего мешка на землю. Рагот забрал маску Конарика еще тогда, у алтаря, но остальное не тронул, даже не посмотрел внутрь – слишком торопился уйти прочь от места сражения.

Рагот указал на флягу, лежащую рядом с несколькими зачарованными склянками. Силгвир с тревогой приподнял кончики ушей: его рука дрожала, словно он был под скуумой.

– Вода. Дай… воду.

Пил он жадно, почти захлебываясь, роняя драгоценную влагу: потеря крови давала о себе знать. Потом, когда он опустил флягу, та выскользнула из его пальцев – благо, уже закупоренная; Рагот даже не заметил этого.

Силгвир ощутил нехорошее подозрение.

– Что с тобой?

Рагот криво оскалился – как волк, загнанный в угол.

– Не надейся сбежать и выжить, мальчишка. Разведи костер.

Силгвир послушно взялся за огниво. Вокруг было полно хвороста; старый лес был щедр к людям, что жили под его сенью – или приходили сюда вознести жертвы к алтарям. Высокие деревья равнодушно глядели на первые языки пламени, свернувшегося в небольшой костерок, и Силгвир впервые с тех пор, как ступил на землю Атморы, ощутил, как уходит прочь проклятая темнота. Альдмеры прогоняли ее светом своей госпожи, но свет Мерид-Нунды был острым и чуждым, смертоносным, как приставленный к горлу клинок.

Мерид-Нунда. Меридия? Силгвир путался в именах, которых не знал прежде.

– Рагот? – имя слетело с его губ прежде, чем он успел остановить себя. Атморец стоял спиной к нему, глядя куда-то в черноту, которой обрывалась тропа; услышав вопросительный возглас, он вздрогнул и обернулся. Резкое движение обошлось ему дорого – ему пришлось нашарить рукой опору, чтобы не упасть.

– Чьим бы ни было это имя, не зови меня им! – зло рыкнул Рагот. Пошатываясь, он подошел к костру и тяжело опустился на землю. – На твоем месте я бы не убегал, эльфеныш.