Текст книги "Время ереси (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Я из северных краёв, – безучастно отозвался Рагот.

– Виндхельм или западней? – упрямо уточнил Кьельд. Атморец отхлебнул мёда.

– Северней.

Силгвир умоляюще посмотрел на Иддру. Немолодая трактирщица поняла его без слов.

– Как твоё имя? Не обращай внимания на моего мужа, он тупоголов, как баран. Если Силгвир не рассказал тебе о нас раньше, то я – Иддра, а он – Кьельд, по недоразумению Кин, глава нашего дома, – Иддра кивнула на мужа. Кьельд нахмурил брови и раскрыл было рот, чтобы начать очередной спор с непокорной женой, но подавился вздрогнувшим вместе с основанием таверны воздухом.

– Rahgot.

Голос прозвучал лишь долей своей истинной мощи, но его сила сверкнула обнаженным клинком в низком рокоте древнего языка.

Тишина длилась безумно долгое мгновение.

– Моё имя, – тихо, удерживая в стальной узде неистово рванувшуюся наружу силу Голоса, бросил Рагот, прежде чем отвернуться и зашагать прочь. Силгвир растерянно проводил его взглядом до тех пор, пока за жрецом не захлопнулись двери таверны.

– Странные друзья у тебя, Довакин, – весомо проговорил Кьельд. – Ты бы утихомирил его. Иначе это придётся сделать мне.

– Он любого здесь убьёт, если захочет, – Силгвир прямо взглянул на управителя. Крепкий, ладный, Кьельд наверняка обладал медвежьей силой и недюжинной выносливостью – но всё это не значило ничего против магии или Голоса.

Да даже и без магии, и без Голоса – Рагот убил бы его легко, всё равно что отмахнулся бы от мухи.

– И сейчас он… недавно убили его близкого друга, и он сам не свой, – неловко соврал Силгвир. – Просто не трогайте его, хорошо?

Кьельд тяжело хмыкнул, но спорить не стал; буркнув что-то, неторопливо двинулся к лестнице в погреб. Иддра только покачала головой. На смуглом от горного солнца её лице глубже проступили резкие морщины; женщинам свойственно видеть глубже в людских душах, нежели мужчинам, и Силгвир не хотел бы знать, о чём она догадалась за время краткого разговора.

– Твой друг крови хочет, как иные мёда, – тихо сказала Иддра. – У него в глазах это видно. Как поешь сам, напои его вином: пусть лучше от вина хмелеет, чем от чужой смерти. А завтра уводи его отсюда. Довольно нам бед.

Всё небо закрывали густые тёмные тучи, беспощадно извергающие снег, будто боги распороли им облачные брюха. Силгвир яростно чихнул и завертел головой, пытаясь разглядеть сквозь серую завесу одного драконьего жреца. Окликнул, не надеясь быть услышанным – но знакомый Шепот отозвался ему, и стрелок поспешил к южной дороге – навстречу.

Он остановился рядом с Раготом, но не сумел сказать ни слова.

Он перестал ощущать лес.

Роща Кин, мудрая и древняя, пронизанная теплым током живительной силы, была мертва, как был мёртв скелет Салокнира. Песнь, шелестящая где-то далеко и мягким дыханием древесных крон окружавшая путников, была мертва.

Силгвир наклонился, смёл снег с иссохшего пня. Замёрзшими пальцами прижался к побелевшему дереву, пытаясь услышать – ощутить – хоть каплю жизни, хоть каплю священного света, незримой прозрачной завесой окутывавшего алтарь Кин и лес вокруг.

Остался только холод.

Застывшее белое безмолвие.

– Я будто по-прежнему в плену предсмертных кошмаров, – тихо сказал Рагот. – Я знал, засыпая, что дети моих детей не будут чтить драконов… но не мог и представить, что они позабудут даже богов. Kaan, Monahsejorre, wo-ofan-zun-ko-haali… что должно было случиться с моим народом, чтобы он стал способен на такое?

– Она… мертва, – растерянно сказал Силгвир. Он почти не чувствовал пальцев, но всё ещё не убирал ладонь. Непонимающе поднял глаза на атморца. – Раньше тут была Зелень… была Кин. Ведь они не могли её убить? Ведь… так нельзя её убить, просто вырубив деревья, они ведь вырастут заново?

– Нет, Довакиин, – пусто произнес атморец. – Сюда больше не вернется жизнь. На твоей земле Зелень сильней стократ. Здесь, на Севере… Ro. Однажды нарушенный, он едва ли станет таким, как прежде.

Силгвир медленно распрямился. Он не находил слов для ответа – он не знал таких слов.

Не знал, чем можно оправдать подобное.

Здесь, в Скайриме, жизнь деревьев отличалась от жизни Зелени, и не было преступления для норда в том, чтобы нарубить дров для своего очага. Но роща Кин струилась древней магией, была полна лесными духами и вечноживущей памятью; роща Кин провозглашала мир и потому не защищала себя; нарушить этот мир было всё равно что плюнуть в лицо собственной матери.

Он хотел закричать, отчаянно и безумно, воззвать к древесным стражам – но стражи рощи Матери Ветров не обернулись бы против детей Севера. У ее святилища не было места вражде. Он обернулся к Раготу, отыскивая его взгляд, и застыл неподвижной статуей.

Ветер дохнул на него далёким рокотом, и, видят боги, лучше любого другого он знал этот рокот.

– Что ты сделал? – прошептал Силгвир, не смея поверить, но в глазах Рагота отразилось только удивление, и он отрицательно качнул головой. Что бы ни призвало сюда нового убийцу, случай или судьба, это случилось не по его желанию.

Отчего-то Силгвиру на мгновение стало легче.

Рокот повторился – ближе. Свистящий ветер заглушал его, слепящая пелена снега не позволяла увидеть небеса, и Силгвир только мог угадывать, насколько близко он на самом деле.

– Салокнир едва не опустошил здесь всё, – Силгвир бессильно обернулся. – Скольких убьёт этот? Прогони его, ведь вы же защищали людей от драконов!

Взгляд жреца оставался пуст.

– Они не виноваты, Рагот! – отчаянно закричал Силгвир, подавшись вперед, вцепившись в плащ атморца. – Может быть, только один сделал это, а ты хочешь убить за это десятки невиновных! Может быть, преступника уже наказали, ты ведь не знаешь! Прогони дракона, договорись с ним, пусть он улетит, и мы разберемся во всём этом, обещаю!

Рагот только безучастно покачал головой. Скрытая ранее неведомой магией, медленно начала проявляться орихалковая ритуальная маска, закрывая его лицо. Всего дважды Силгвир видел его в маске: в Форелхосте, восставшего из саркофага на защиту Монастыря, и в зале Высокого Хротгара, во время мести Седобородым.

Что он точно знал наверняка – это не предвещало ничего хорошего.

Рёв дракона раздался совсем близко, и Силгвир, сдавленно выругавшись, отпустил драконьего жреца и бросился обратно к таверне: он оставил там лук и стрелы.

– Rahgot, – громыхнула буря над его головой, – hi koraav fin tahrovin do daar lirre? Aav Zey ko Yol, aar!

– Aav Zey ko Yol, thuri, – прогремел в ответ человеческий Голос – не скрывая более ни силы, ни горечи, перерождающейся в гнев.

Рагот был готов к слепой мести, но здесь, в поселении шахтеров у рощи Кин, это будет не сражение, а бойня. Отчаянно зажмурившись на мгновение, Силгвир юркнул за дверь таверны.

Он не позволил Салокниру убить этих людей, не собирался позволять и этому дракону.

– Еще дракон?! – Кьельд уже держал в руках огромную двуручную секиру. Тупое зазубренное лезвие едва ли могло резать так, как раньше, но размер оружия по меньшей мере внушал уважение. Силгвир, бросив на владельца таверны беглый взгляд, торопливо развязал петлю, стягивавшую горловину его походного мешка, и выудил из него флягу с зельем: он уже давно узнавал ее на ощупь.

Выхлебал половину, не брезгуя острым, жгущим гортань эликсиром. Забросил за плечо колчан, застегнул ремень на груди; движения почти не требовали времени – он мог бы проделать всё это и во сне, если бы пришлось. Схватил лук: зачарованную тетиву не требовалось снимать каждый раз после боя, как пришлось бы делать с обычной, и натягивать снова перед сражением.

Не было времени объясняться с Кьельдом. Драконы не любят ждать.

Несколько крытых соломой крыш уже горели; деревянные брусы подхватывали пламя, превращая хижины в гигантские кузнечные печи. Истошные крики не мог заглушить даже рёв огня: кто-то успел выбраться наружу, спасаясь от неземного жара драконьего Крика, кого-то сжигало до костей в собственном доме.

Силгвир не мог им помочь.

У него была другая работа.

Он выследил взглядом дракона: чёрная тень стремительной молнией сверкнула в небе, разрезав плотную снежную пелену. Взмахнула крыльями, прежде чем пойти вниз, запрокинула голову, прежде чем выдохнуть Крик…

Силгвир позволил стреле сорваться.

Он мог выпустить семь стрел в дракона, пока тот ещё нелепо дёргался в воздухе, пытаясь понять, что его задело – он знал каждое уязвимое место крылатых тварей, и его лук неизменно находил цель. Но чтобы убить огромного дышащего магией змея, бронированного прочнейшей чешуей, человеческих стрел едва ли было достаточно.

Пламя пронеслось совсем близко, поцеловало жарким дыханием лицо и руки, оставило влагу растаявших снежинок на коже. Силгвир отскочил в сторону, стараясь не заходить под навес таверны: пусть его защищал магический эликсир от драконьего пламени, всё же даже зелья не могли спасти от обрушившейся крыши или полного Ту’ума Огня в упор. Мимо него с диким криком пробежал Кьельд, следом за ним – другие, с оружием в руках, с грубыми топорами и слабыми луками, из которых только оленей стрелять.

– Aav Zey, aar, – снова рыкнул дракон, прежде чем тяжело упасть на землю, взрыв крыльями снег. – Nust krilon vogahvon Suleyku!

– Aazriikei, – приглушенный маской голос сочился презрением. – Genun niin Suleyk.

Рагот стоял поодаль, безучастно наблюдая горящие дома и дракона, окруженного шахтерами и крестьянами. Он даже не собирался предполагать, что они могут стать угрозой для Дова – и Силгвир отчетливо осознавал, что он прав.

Дракон выдохнул: Yol.

Живых людей вокруг него стало на три меньше.

Тяжелая секира Кьельда рассекла левое крыло, переломав тонкие кости, скрепляющие перепонки. Всего мгновением позже его отшвырнула прочь огненная вспышка, выплюнутая посохом драконьего жреца.

– Bo vok, – услышал Силгвир спокойный голос Рагота. – Zu’u fen vahraan hi.

Золотистое сияние полилось с рук жреца, безудержно просыпаясь на землю искрами; протянулось к Дова сквозь десятки футов расстояния, крошечными вихрями волшебного света окутало рану, и дракон напрягся, приник ближе к земле, прежде чем вновь бросить себя в небо. Силгвир выстрелил – наконечник оцарапал морду и разрядил зачарование – и опустил лук.

Драконобой жегся в горле, рвался наружу: выпусти.

Но Драконобой означал гибель. Древние Языки не ведали пощады.

Suleyk в груди вспыхивает ослепляюще, словно Солнце, если бы кто-то отчаянно смелый решился принять в себя всю силу Магнуса, и Suleyk Кричит: Gol…

(время расслаивается на бесконечное множество потоков, и раз за разом Драконорожденный видит, как чужой разум застывает подобно камню и следом становится податливым, как влажная глина)

…Hah…

(линии вероятностей переплетаются и дрожат, как вспышки беспорядочно бьющейся в оковах покоренной воли, дробя на осколки память и мыслеобразы)

…Dov, Кричит эльф из рода лесных охотников, и его Голос подхватывают все души Дова, запертые в его груди. Силгвир собирает волю в клинок – и клинок, способный одолеть даже дракона, наносит удар, перед которым почти невозможно устоять смертному.

Но разбивается мелкими лучами света о щит, над которым не властно даже Время или Безвременье.

Орихалк маски сверкает ярче слепящего глаза снега.

Время почти останавливается, до последнего потока возмущённое происходящим.

– Хороший Крик, – говорит Рагот на Довазуле. И продолжает на тамриэлике, – при всей его мерзости, ты бы сумел ненадолго подчинить себе даже дракона.

Но, шепчет замершая пустота вокруг, не его жреца.

Силгвир не знает, как расплести узлы вероятностей, как найти ту дорогу, которой прошёл Рагот, чтобы успеть заслонить дракона от Крика, и сосредоточение Ту’ума рассеивается, оставляя Драконорожденного безмолвным и безголосым.

– Я мог бы заставить его улететь, – говорит Силгвир, бесстрашно встречая пустой взгляд ритуальной маски, – никому бы не пришлось умирать.

– Ro, – только и отвечает жрец.

– Ro, – соглашается Довакин.

Кажется, в первый раз за всё их знакомство они по-настоящему понимают друг друга.

И тогда Силгвир точно так же, как Рагот, шагает сквозь время, и даже сыну Атморы не найти и не остановить его за те бесценные доли мгновений, что отделяют жизнь от не-жизни. Время дрожит, едва удерживаемое в узде, и Силгвир останавливается рядом с другими, подобными и не-подобными себе, перед оскалом воплощенной гибели и воплощенного страха – того, что когда-то заставлял людей склонять головы перед крылатыми детьми Золотого Бога.

Забавно, думает он, что крылья значат для людей больше, чем дух.

Ещё два удара сердца – и дракон выдохнет на него смерть, от которой не спасёт ни человеческая магия, ни дорогой эликсир. От неё не успеть защититься даже древним атморским колдовством: слишком мало времени, слишком близко изначальный огонь. Единственным выходом будет гибель, и принявшему на себя право решить останется только назвать имя: чья.

Ака свидетель, он пытался быть милосердным, но ни люди, ни драконы не признают милосердия.

Силгвир вздохнул.

И – отпустил Время на волю.

Никто из них не успел Крикнуть. Ту’ум дракона подавился кровью, хлынувшей из распоротого сверкающим лезвием горла: для клинка, выкованного на Атморе, узявимая тонкая чешуя не была преградой. Дракон заметался, в ярости и отчаянии взбивая снег крыльями и хвостом, но от таких ран не было спасения живым. От таких ран не спасала даже магия.

– Tah…rodiik, – тяжело выдохнул дракон пополам с кровавой жижей. Голос подводил его. Агония ломала тело крылатого, заставляя содрогаться раз за разом, но Дова упрямо смотрел на своего убийцу – пока не рухнул бессильно мёртвой тушей мяса и костей на красный снег.

– Zu’u lost Tinvaak, – почти беззвучно проговорил Рагот, замерший неподвижно, будто скованный вечным льдом. Маска на нём растворялась, исчезая пластами, как пламенеющие хлопья плоти, слетающие с тела дракона. – Zu’u gro.

Кьельд за спиной жреца замахнулся секирой – огненная вспышка, которой ударил его Рагот прежде, обожгла его магическим огнем, но он всё ещё мог сражаться – и не собирался давать пощады тому, кто по какой-то неведомой причине обернулся против своего союзника. Силгвир дернулся, чтобы остановить его, но не успел; щербатое лезвие разлетелось безобидным крошевом осколков, даже не коснувшись атморца.

Яркий всполох взлетел – и опустился строгой вертикальной линией, разбрызгав ещё немного красного на снег. Управитель стал похож на свинью со вспоротым брюхом. Нелепо качнувшись, Кьельд рухнул на землю там, где стоял, не сумев сделать ни шага.

Через несколько ударов сердца живых рядом с ними больше не было. Самые отчаянные были мертвы, самые благоразумные сбежали прочь.

Рагот опустился на колени ломано, резко, как неисправный двемерский механизм. Выпустил из ладони рукоять меча, едва ли заметив, как атморский клинок безжизненно упал в кровавое месиво. От мёртвого дракона остался почти голый скелет: плоть уже растаяла, словно никогда и не была материальной, и тонкие линии света теперь медленно сочились из обнаженных костей.

К центру притяжения Suleyk.

К Довакину.

Рагот повернул голову. Силгвир встретил его взгляд и едва удержался от того, чтобы не отступить на шаг.

В глазах драконьего жреца теперь, когда иссяк гнев, оставалась только пустота. Лишённая вины или обвинения, лишённая цвета. Безмолвная белая тишина.

– Ты знаешь, что он сказал? – просто спросил Рагот. Для него не существовало неистового пересвиста ветра, с которым струилась новая душа в тело Драконорожденного – или он заставил себя забыть о его существовании.

«Tahrodiik».

Силгвир кивнул.

– «Предатель».

– Я не нарушаю своего Слова, Довакиин, – так же спокойно и отчужденно произнес Рагот. – Я обещал защитить тебя – и я закрыл бы тебя и от гнева богов, если бы мне пришлось. Но я не прощу тебе того, что ты заставил меня предать ради верности. И того, что ты выбрал, – атморец резко мотнул головой, указывая на выпотрошенный труп Кьельда, – их.

Свет становился нестерпимо ярок. Мир дрожал и расплывался от всепроникающего рёва. Уголок губ Рагота болезненно дернулся.

– Тебе даже не хватает благородства оставить его душу нетронутой, Довакиин?

Силгвир не ответил – не смог.

Он не умел управлять поглощением душ, как умел это делать Мираак; он просто впитывал в себя силу, как губка воду, и когда-то боялся, что эта мощь разорвёт его изнутри или сведёт с ума. Но у него не было оправданий. И не было объяснений – по крайней мере, тех, что сумел бы принять драконий жрец.

Рагот отвернулся. Его взгляд снова устремился на мёртвый скелет, который теперь покинула даже душа. Силгвир беззвучно отступил прочь: звенящую внутри силу хотелось вытошнить желчью.

Он был сыт по горло рощей Кин, обезумевшими людьми, одержимыми убийством драконами и жрецами, пытающимися вернуть тысячи лет как разрушенный баланс между тем и другим. Он был сыт по горло клятвами верности. Он был сыт по горло Драконьей войной.

У входа в таверну он увидел застывшую у дверей Иддру – она неподвижно смотрела на тело мертвого мужа, но не смела двинуться с места. Силгвир прошёл мимо, не взглянув ей в глаза. Он согласился бы и голым ночевать под снегопадом на истмаркских камнях, лишь бы не оставаться в роще Кин, но ему надо было собрать еду.

Поход к Скулдафну предстоял долгий.

Комментарий к Глава 18. Роща Кин

**Перевод с Довазула**

Revak feykro kolos Monah do veyne wahlovaan voth wundunik – Священный лес, где Мать Ветров поет со странниками (Силгвир говорит неправильно, не говорите как Силгвир, но он имел в виду именно это)

Rotsewerid – Слово Хвалы

ufiik piraan tinvaakniiriil – я не стану это переводить, но вы можете попробовать :)

Orin Laasi los folahzein – даже моя жизнь является ересью

Rahhe, drey Zu’u mindun heyvi ful funt kos duraal ahrk dukaan med tol? – Боги, неужели я столь плохо исполнял свой долг, чтобы сейчас оказаться проклятым и униженным?

Drey Zu’u ni lost pogaan krilon? – Разве недостаточно испытаний я прошел?

Kaan, Monahsejorre, wo-ofan-zun-ko-haali – Кин, Мать смертных, та-что-вкладывает-оружие-в-руки

hi koraav fin tahrovin do daar lirre? – ты видел предательство, совершенное этими червями?

Aav Zey ko Yol, aar – присоединись ко мне в пламени, служитель

thuri – повелитель

Nust krilon vogahvon Suleyku – они смеют отрицать нашу власть/могущество

Aazriikei – pitiful

Genun niin Suleyk – Покажи им, что такое могущество

Bo vok – поднимайся (взлетай)

Zu’u fen vahraan hi – я исцелю тебя

Zu’u lost Tinvaak – Я дал слово

Zu’u gro – я связан (клятвой, подразумевается)

Ro – баланс

Vahzen – истина

========== Глава 19. На пороге бессмертия ==========

– Остановимся там, – Рагот коротко махнул рукой в сторону. Силгвир вгляделся, но ничего не увидел, кроме серой гряды вздымающихся почти вертикально ввысь скал.

Но спорить не стал.

Прошло несколько дней с тех пор, как они покинули рощу Кин. За ними не бросились охотиться все драконы Скайрима, их не преследовали призраки погибших, только звери не обходили их стороной – и тем самым предоставляли богатый ужин. Ночью никогда не гас магический костёр, день скрашивал с трудом поддающийся эльфийскому языку Довазул.

Они не говорили почти ни о чем, кроме Довазула. Силгвир ощущал неясную усталость: только сейчас он понял, что уже успел привыкнуть к странным историям драконьего жреца и беззлобным насмешкам над Героем, не знающим простейших вещей.

Он никогда не жаловался на одиночество, но одиночество рядом с тем, кто почти стал другом, оказалось холодным и горьким на вкус.

Пламя затрепетало в очерченном на земле круге, и Рагот молча опустился рядом на едва присыпанный песком камень. Выше к горам Велоти земля становилась всё тверже, пока от неё не осталась только тонкая прослойка, накрывающая скалу. Спать на ней было ещё хуже, чем на снегу. В ущелье, по которому лежал их путь, к тому же, ни на минуту не прекращался холодный ветер.

Силгвир повернул голову, вгляделся в прикрытый тонким переплетением корней камень горной стены. Время истерло и источило его, но всё ещё можно было различить врезавшиеся глубоко в скалу царапины и зарубки.

– Довазул? – неуверенно спросил он.

Рагот коротко склонил голову.

– Это начало горной дороги, ведущей к Скулдафну. Путь паломников, которым была дарована честь ступить под своды великого храма.

В его голосе больше не слышны были отзвуки прежней гордой торжественности. Слова прозвучали тяжело, с давно задавленной и едва различимой, но всё же проскользнувшей наружу тоскливой горечью.

Силгвир осторожно отвёл рукой свисающие корни, неохотно, но всё же счистил бережно мох и оплетшую камень лозу. Кривые царапины едва были видны.

– Эти записи так плохо сохранились, – пробормотал босмер, щурясь, как слепой старик. Драконьи руны предательски похожи друг на друга, а сейчас он и вовсе едва мог различить их. – Я думал, на Стены Слов не влияет время…

– Не время сделало с ними это.

Рагот не добавил ничего больше, но Силгвир уже совсем иначе взглянул на руны перед собой.

И понял, почему растрескавшийся камень исцарапан, почему сколы и зарубки мешают прочесть руны: тысячи лет назад кто-то бил кирками, не жалея сил, по защищенной древними чарами скале, стирая с нее последнее наследие Драконьего культа.

– Я думал, вы закрыли Скулдафн от людей… как Бромьунар, – тихо сказал стрелок. – Никто не знает пути туда по земле, даже Партурнакс.

Рагот только коротко хмыкнул за его спиной.

– Драконы не ходят по земле. Откуда им знать? Но он прав, Довакиин, нет ни одного способа пройти в Скулдафн человечьими тропами, не прибегая к уловкам.

Силгвир отошёл от Стены, сел, скрестив ноги, на землю рядом с костром. Внимательно посмотрел на атморца.

Лицо драконьего жреца было не выразительней льда.

– Ты проведешь меня в Скулдафн?

– Да, – сказал Рагот. Сказал – без колебаний и сомнений, без насмешки и без удивления, что мог бы вызвать прежде такой вопрос.

– Я был там, – зачем-то напомнил Силгвир. – Тот храм – хорошая ловушка.

Скулдафн – наземная его часть – был меньше Форелхоста, но не менее смертоносен. Оставались ли еще там драконы, или же после поражения Алдуина решили, что его храм более не заслуживает таких стражей?..

– Я догадываюсь, что ты делал с теми, кому хотел отомстить, – негромко произнес лучник. – Ты не можешь убить меня сам – но в Скулдафне хватит тех, кто сделает за тебя всю работу, пока ты не будешь видеть этого…

– Я мог бы так поступить, – совершенно спокойно согласился Рагот. И, помолчав, усмехнулся: – Что же ты молчишь, Драконорожденный? Потребуй с меня еще одну клятву, заверь свою безопасность. Мои оковы не станут ни крепче, ни унизительней, а ты в своём праве… thuri.

Силгвир не ответил.

Он знал: Рагот не лжёт, и, стоит взять с него еще одно обещание, окажется бессилен, даже если бы действительно хотел отомстить. Не лжёт он и в том, что действительно мог бы чужими руками убить Драконорожденного, обойдя букву данной клятвы и нарушив только ее дух…

Силгвир упрямо вздернул кончики ушей.

– Знаешь что, лучше расскажи, что вообще значит твоя клятва верности. Ты защищаешь меня даже от своих повелителей-драконов, но приказ для тебя ничего не значит. Что толку с такой верности?

– Не моя вина, что ты не удосужился спросить сразу, – безразлично фыркнул Рагот. – Ты не потребовал подробностей – и я оставил их на своё усмотрение. Но ты молодец, Герой. Я понимаю теперь, что находили Dovahhe в сражении с тобой.

Силгвир нахмурился. Он не был уверен в том, что хотел сказать этим атморец, но вряд ли это было что-то хорошее.

– Не уходи от вопроса. Ты сказал – ты будешь служить мне, как служил Алдуину. Потом, когда ты воскрешал Валока, упомянул Целестиалов. Объясни наконец: что значит эта клятва? При чем здесь Целестиалы и Алдуин?

Драконий жрец только покачал головой.

– Ты неосмотрителен… и беспечен, как последний глупец. Зачарователь в грибной башне тоже неосмотрителен, но его сила велика, и я бы поостерегся делать его своим врагом: страх давно уже покинул его, а такие враги опасней всяких других. Должно быть, ему всё равно. Но ты… ты вернул к жизни мертвеца, что бесконечно ненавидит тебя, и поверил ему на слово? Пред взглядом Одавинга я был обязан отдать тебе свою жизнь, но я оставил несказанным многое – ты же не стал уточнять, хоть был вправе это сделать. Одавинг счёл это, верно, твоей прихотью.

– Так ты… – Силгвир глупо моргнул. Он отказывался верить в то, что слышал. – Ты соврал, что ли?

Рагот чуть наклонился вперёд. Неподвижно-льдистый взгляд атморца впился в него острием копья.

– Я не солгал тебе ни разу, Довакиин. Я лишь не сказал всё. С чего бы мне делать это сейчас?

Силгвир не отвёл глаз.

– Мне не пришлось бы убивать того дракона, если бы ты послушал меня сразу. И мне не пришлось бы убивать его твоими руками, если бы ты мог понять это как-то иначе, – тихо, но твёрдо произнес босмер. Правду говорить легко, пусть она и остра, как нож Хирсина; правда не оставляет места сомнениям. – И, поверь, у меня нет ни малейшего желания становиться твоим врагом. Но я не знаю, как еще показать тебе, что мир, за который сражаюсь я – уже давно не тот же самый, за который сражался ты.

– Смерть одного из нас разрешила бы этот спор, – почти неразличимо усмехнулся Рагот. – Ты властен над моей жизнью. Я буду благодарен, если ты убьешь меня, Довакиин… или позволишь мне умереть. Это сделает твою жизнь проще.

– Не стану я тебя убивать, – решительно возразил Силгвир. – В этом весь смысл. Чтобы никого не пришлось убивать. Разве это хуже того, что случилось в роще Кин? Вы с этим драконом оставили там полтора десятка мертвецов… а могли просто уйти, никого не тронув. Ведь ты же хранил мир когда-то! Драконья война окончилась давным-давно – но ты предпочел бы начать ее вновь, потому что в прошлый раз ты проиграл?

Тишина повисла над беззвучным магическим костром.

– Почему бы нет, – сказал Рагот. – Какая разница.

Кривая улыбка на его губах казалась вмерзшей в плоть.

– Мне нет больше места на этой войне, Довакиин. Я был бы счастлив сражаться на ней снова, ты говоришь истину, но больше у меня нет на то права. У меня едва ли есть право на собственное имя: оно замарано предательством, которому не найти искупления. Мираак, должно быть, видел это в дурмане Апокрифа; теперь ему впору смеяться надо мной. Если ты не убьешь меня, это сделает первый же настоящий Dovah при встрече – или Накриин. Я мог бы сражаться за тебя… но я не хочу. Если таковы испытания Исмира, пусть он ищет себе другой Голос среди смертных.

– И всё-таки ты обращаешься к нему каждой ночью, – заметил Силгвир. И неосознанно прижал уши: он был уверен, что молитвы Рагота не предназначались для того, чтобы быть услышанными Драконорожденным. Но он иногда смотрел сквозь временные потоки, защитным коконом обнимавшие драконьего жреца, и различал то, что было за ними скрыто.

Но не мог перевести то, что слышал. Он вылавливал из слитной речи лишь отдельные слова: Исмир, предательство, смерть, Совнгард… довольно неутешительные отдельные слова.

– Прости, – торопливо сказал Силгвир, прежде чем Рагот успел ответить. – Прости, я не хотел подслушивать. Мне просто не по себе, когда ты уходишь в это, ну, другое время, потому что… ну, мало ли что ты сделаешь. Я знаю, что ты не навредишь мне серьезно, но другим… – он тяжело вздохнул. Смело поднял глаза на молчащего атморца. – Рагот, правда, я не знаю, что ты сделаешь в следующий раз. Убьёшь кого-то – просто потому, что у тебя выдался плохой день? Позовёшь дракона, чтобы сжечь целую деревню, потому что кто-то из этой деревни осквернил священный алтарь, четыре тысячи лет как забытый? Прикажешь драуграм наброситься на меня или охранять меня? Я не знаю. И поэтому я хочу разобраться.

Рагот молча смотрел на него. Долго.

– Ты очень храбрый эльф, Силгвир из рода Возможно, – неожиданно спокойно сказал он. – И очень, очень глупый. Какое мне дело до твоего незнания или знания? Ты говоришь с мертвецом. Но, может быть, перед тем, как встретиться с Тсуном, я успею напоследок напиться крови.

Силгвир отчаянно зажмурился на несколько ударов сердца.

Он не знал, он попросту не знал, как еще он мог договориться с упрямым атморцем, одной ногой стоящим в шеогоратовом безумии. Бесполезно было взывать к нему: он потерял всё, что мог потерять, и многое – из-за него, Силгвира, Драконорожденного и Героя.

Исмира или Алдуина.

Боги, мысленно сказал Силгвир, ну почему опять.

– Я могу заставить тебя убивать драконов, – произнес он, не глядя в лицо Раготу. – Или драконьих жрецов. Ты Меч-Щит Исмира, верно, тебя непросто убить в бою… ты вполне можешь победить других Голосов Бромьунара.

Взгляд Рагота источал ледяной холод, но он не проронил ни слова.

– Не то чтобы я хочу это делать, но я могу сделать это случайно… или вынужденно, – добавил Силгвир. – Но я обещаю: если ты объяснишь мне наконец, в чем заключается твоя присяга, я сделаю всё возможное, чтобы этого избежать.

Ему показалось, что в светло-прозрачных глазах атморца промелькнуло недоумение.

И сомнение.

– Ov, – Прошептал Силгвир. Однажды Слово доверия заставило Рагота поверить ему, и в этот раз магия древнего обещания окутала их дрожащим туманом.

Лёд начал почти незаметно плавиться изнутри.

– Sos gro mii, – наконец произнес драконий жрец – и склонил голову, соглашаясь.

Проблема с Целестиалами и их сосудами, сказал Рагот, в том, что ты понятия не имеешь, с кем говоришь. С Целестиалом? Или смертным? Или вовсе чьим-то воплощением?.. кому он тогда принес присягу, обратившись к трем сущностям, запертым в одном теле, «ты»?

– Допустим, Исмиру, – неохотно ухмыльнулся атморец. – Я служу ему и так – но ты пока не Исмир… пусть и наречен им. Я не нарушаю букву клятвы. Но мне стоит защищать тебя, поскольку ты станешь его сосудом… и по другим причинам, которые не относятся к присяге.

– Это как-то… сомнительно, – честно высказал своё мнение Силгвир.

Рагот не стал спорить.

– Даже если я клялся в верности лично тебе, кто бы ты ни был, – атморец сузил глаза, – я не сказал ничего, кроме того, что буду служить тебе, как служил Алдуину. Я защищал Алдуина, я готов был умереть за него, я никогда не бросил бы ему вызов – но также никогда мне не доводилось выполнять его приказов. Поэтому я не должен тебе ничего, кроме защиты.

– Это еще сомнительней, – буркнул Силгвир. – За все столетия твоей жизни ты не разу не выполнил приказ Алдуина?

Рагот сухо рассмеялся, поднимаясь на ноги. Временные потоки вздрогнули, готовясь расступиться.

– Я не лгу тебе. Я сказал тебе всё, что должен был.

Последние его слова едва слышным снежным шорохом скользнули из-за границы схлопывающихся мгновений:

– Ты даже не знаешь, что такое – Алдуин.

***

Массер потихоньку таял, с каждой ночью укутываясь темнотой всё сильнее. Силгвир вначале считал дни, потом сбился и перестал. Горная тропа ветвилась, петляла и становилась всё уже; им приходилось карабкаться по грудам камней там, где время обрушило путь, приходилось брести в облаках, скрывающих всё вокруг белой пеленой, приходилось ночевать у старых Стен Слов с полустертыми рунами. Эта дорога в Скулдафн не была добра к путникам никогда, говорил Рагот, но в храм Алдуина приходили лишь в час нужды. Подняться к нему человечьими тропами было настоящим испытанием для рабов.