Текст книги "Время ереси (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

– Да. Ты и сам знаешь, Двуликий: мы раскололи уже треснувший Бивень и натравили Ака на самого себя, и это всё, что мы сумели сделать, – Голос Морокеи зазвучал ярче, окрашиваясь силой. – А остальное сделал сам Ака, порвав цикл парадоксами. Помнишь, сколько джиллы латали Рассвет? И Море Призраков, до сих пор сплошь сбоящее пространственно-временными флуктуациями? Атмора, Альдмерис – что стало с ними? Один Тамриэль относительно стабилен.

– Был стабилен, ты хочешь сказать.

Резкий Голос Вольсунг дуновением западного ветра коснулся противоположного края стола. Жрица Кин перевела янтарный взгляд на Силгвира, тревожно вскинувшего голову.

– Герой – это нестабильность. Инструмент чьего-то замысла по отмене Конца Времени. Мы думали, Древний Свиток всего лишь зафиксировал приход Алдуина, отдалив его, но если это не всё…

Над столом повисла мертвая тишина.

– Давайте просто убьем Героя, – предложил Хевнораак.

Морокеи тяжело посмотрел на него.

– В этом и заключается основная наша проблема.

Потому что ничто никогда не бывает просто, когда дело касается Целестиалов.

– Пророчество акавирцев, записанное на Стене Алдуина и – возможно, или – в Древних Свитках. В нём предсказано каждое пришествие Героя. Мы сочли, что последний приход Героя случился в ответ на возвращение Алдуина, но что, если ловушка была рассчитана куда лучше? – Вольсунг вопросительно взглянула на Морокеи. – Если ловушка выпустила Алдуина именно тогда, когда пришел Герой – ведь Герой уже был лишен возможности не прийти.

Морокеи кивнул.

– Пророчество, сбывшееся пять раз, в шестой будет обязано сбыться. Акавирцы довольно предусмотрительны.

– Дважды Исмир останавливал вторжение акавирцев, – Рагот мрачно сощурился. – Змеевоинов, в третьем тысячелетии Первой Эры, под именем Ремана; те позже отомстили ему за это. И – ледяных демонов в шестом столетии Второй Эры. Да, Вокун, если захочешь поглядеть на Ака, приводящего себя «в порядок» – займись Реманадой.

– Значит, мы проспали два акавирских вторжения, – Отар скрестил руки на груди. – Замечательно.

– Поражение в войне несущественно, если можешь ходить сквозь Время, – строго взглянул на него Морокеи. – И четыре тысячи лет не имеют значения, если видишь их вне хода Ака. Но только один из нас приручил подобный дар.

В Зале повисла краткая тишина.

– Мне нужно знать, что искать, – сухо буркнул Хевнораак. Голос его прозвучал хрустом надтреснутой ветки. – Я не буду кормить собой мотыльков, разыскивая неведомо что. Почему бы просто не убить Героя? Если он и есть орудие грандиозного замысла акавирских змеюк или кого бы то ни было, мы уберем его из проблемы, и она упростится до вечной войны. Более того, мы обязаны его убить, если по-прежнему называем себя жрецами драконов.

– Пустые убийства не приведут к результату, – коротко отрезал Морокеи. – Нам может пригодиться тот, кем он стал за время своего смертного пути. Более того, как ты собираешься убить Героя?

Хевнораак с возросшим интересом оглянулся на Силгвира. Слепой взгляд ричмена безошибочно отыскал босмера за столом, липкий, как ядовитая смола.

– Я могу придумать немало способов, Светоносное Око, – сладко протянул Хевнораак. Рагот подался вперед; по ладоням его заструилось тусклое сияние магии.

– Жри своих червей и стелись под горных козлов, певец гнили; тронешь его – и я брошу твой труп на потеху псам, – рыкнул атморец. Хевнораак ухмыльнулся, глядя ему в глаза – словно и вправду видел его; словно низкой струной звенящий в Голосе Рагота гнев, заставляющий подрагивать воздух, не страшил его ни капли.

– Я прошу Совет подарить мне предателя живым. Я принесу ему достойную его измены смерть.

– Умерьте свои Голоса, или я заставлю вас замолчать силой, – неожиданно зло бросил Морокеи. – Мне опротивели до тошноты ваши склоки. Четыре тысячи лет мы провели в могилах, дождавшись того, что весь мир позабыл о нас и повелителях, что самая безумная ересь стала привычной для наших детей – из-за того, что Совет не мог прийти к соглашению, когда это было необходимо! Четыре тысячи лет я стоял на страже Бромьунаара, навеки запятнав свою душу убийством своего друга и повелителя, мой Голос хранил священный город всё это время, мой слух различал каждый предсмертный Крик драконов и их жрецов – и я также повинен в убийстве повелителя, Хевнораак, Слуга Любви. Посмеешь обвинить меня в предательстве веры?

Голос жреца Джунала подземным рокотом, гулом водопадов впитался в стены, пройдя насквозь воздух, плоть и камень. Нечто древнее, пришедшее из-за необъятной полосы Моря Призраков и таившееся до поры, отразилось в отзвуках, как в кругах на воде – и скрылось вновь.

– Верность не знает компромиссов.

Кросис прямо встретил взгляд атморского жреца. Побелевшая железная маска медленно проявлялась на его лице: служитель Мары был готов в сражении защищать свои слова.

– Приговор нарушившему присягу – во имя какой бы то ни было цели – един, и это смерть, Око Джунала. Ты знаешь это не хуже любого из нас. Тебе подарили прощение повелители, но тот, что погиб в роще Кин, перед смертью называл Рагота предателем – и Рагот заслужил смерть предателя.

– Истина, – склонила голову Вольсунг, скрывая неподобающую горечь в глазах; но даже горечь не сумела смягчить ее Голос.

Вокун мягко кашлянул.

– Все мы знаем, что никто не вправе отдалить казнь нарушившего клятву, едва начался Совет – кроме, быть может, Конарика, но его Голос молчит уже безобразно долго. Не может быть иного искупления за убийство дракона, кроме смерти, каждому из нас известно это, но я первым всадил бы клинок в лживую глотку того, кто назвал бы предателем веры Рагота. Или Морокеи. Так что, может, оставим пока беседу об их печальных судьбах до конца Совета, и вернемся к более насущным вопросам? Мы понятия не имеем, что делать с Героем.

Закончив говорить, Вокун опустил глаза и спокойно принялся набивать трубку по новой. Тишина ощущалась тяжело; Хевнораак фыркнул приглушенно, прогоняя ее прочь, на лице Кросиса мягко растаяла маска.

Время казни еще не наступило, если ему и суждено было настать сегодня.

– Он – воплощение Исмира, – глухо начал Рагот. – И пока он воплощает Исмира – а это он делает с тех самых пор, как Языки призвали его на Глотку Мира – ему не стать Алдуином. Он не Реман, в конце концов; пока что он даже не Исмир, а просто глупый лесной дикарь.

– Исмир нужен в войне, но людские народы разрознены и истощены, – возразил Морокеи. – Недавняя война с Альдмери оставила человеческую Империю на грани краха, и миновала всего четверть столетия с ее окончания. Чтобы сохранить Сиродил и Бело-Золотую, Император людей оставил Хаммерфелл в одиночку обороняться от эльфов. Гражданская война расколола Скайрим, и силы людей уходят на свары за корону Севера, пока остатки войск стянуты на юг, к морю, к границе с эльфийскими землями. Народ данмери, унаследовавший мудрость кимеров, борется за собственное выживание. Дети Хист… заняты Хист; даже мне редко удавалось разглядеть его намерения. Кто бы ни пожелал положить конец правлению людей, будь то Старая Мэри или Акавир, новая война будет недолгой. Даже если мы встанем под знамена Исмира.

– Нам нужно чудо, а не один полубезумный воинственный бог, – тяжело проговорил Отар. – И к чему нам победа в войне, если Исмир не позволит прийти Алдуину? Стоит наступить Рассвету, и он закончится только безвременьем.

– Ты можешь считать меня мертвецом, Отар, но я по-прежнему Меч-Щит Исмира. Следи за своим языком, когда говоришь о нем, – хмуро бросил Рагот. – Да, если Герой не примет воплощение Алдуина – Тамриэль станет второй Атморой. Цикл продолжится, рано или поздно… вечно волоча за собой требуху еще одного мертвого мира.

Вольсунг, молчавшая до сих пор, с мрачной уверенностью покачала головой.

– Этого нельзя допустить. Ни этот мир, ни тот, что будет следующим, не заслужили подобного.

– Не считая того, что мы – служители Алдуина, а не Исмира, – Накриин бросила короткий острый взгляд на Рагота. – Не держи обиды на мой Голос, друг. Но четыре тысячи лет как Пожиратель Миров ждёт окончания кальпы, и наш долг – сопроводить его в новый цикл.

– Это будет значить и нашу гибель, – перебил ее Хевнораак. – Что толку от вечной жизни, если мы проводим четыре тысячи лет в гробах, а потом стремимся сами прервать ее раньше срока?

В глазах Накриин сверкнули отблески огней Совнгарда. Голос ее неуловимо изменился, наполнился гулким низкозвучием силы.

– Срок настал уже давно, Хевнораак.

– Любовнику Дибеллы пристало думать о начале жизни, а не о ее конце, – успокаивающе произнесла Вольсунг. Ястребиные перья в ее косах чуть качнулись. – Но завершение кальпы отдалили достаточно. Пришло время Алдуину вернуться.

– Заодно мы можем сдобрить Конец Времени славной войной, – криво усмехнулся Рагот. – Есть только одна деталь…

Морокеи едва заметно вздохнул.

– Зеленый-Сок, – сказал Рагот. – И желудь Возможно.

Силгвир отчаялся понять что-либо в речах драконьих жрецов. По словам Морокеи выходило, что перерождение Героя не может быть однозначным, поскольку сущность сосуда сама по себе отрицает однозначность. Что значило – Силгвир может быть одновременно Исмиром и Алдуином, потому что невозможно зафиксировать суть Возможно. Или что-то наподобие.

Силгвир ничего не понял.

– Это может быть причиной, по которой ты всё ещё считаешь себя Силгвиром из лесных эльфов, – задумчиво изрек Морокеи. – Ты – кот в ящике, и мы не можем открыть ящик, пока блуждает Зеленый-Сок.

– Какой кот, – безнадежно сказал Силгвир. – В каком ящике…

– Это теория такая, – отмахнулся атморец и вернулся к высоким материям. Рагот очень понимающе вручил Силгвиру бутыль, к которой прикладывался последнее время, и с новыми силами вступил в разговор.

– Мы можем просто позвать Исграмора, – гулко грохнул Голос Накриин, перекрывая яростный гул спора.

– И что мы ему скажем? Прости, о великий Исграмор, нас загнали под землю собственные рабы, мир потерял всё твоё наследие, и скоро, похоже, сломается Ака – ты не мог бы нам помочь? Исграмор поднимет нас на смех, и то только если будет пьян до зеленых троллей, – резонно возразил Вокун, попыхивая трубкой.

– Стыдно перед ним, – тоскливо согласился Рагот. – Он уже довольно терпел нас всех.

Отар задумчиво хмыкнул.

– У нас есть чтец Свитков и друг джилл – если акавирцы, или кто там еще, решили вмешаться в Древний Свиток, почему бы нам не сделать то же самое?

– Джиллы сожрут нас живьём! – яростно возмутился Рагот. Хевнораак неожиданно горячо закивал, поддерживая атморца.

– В твоих мозгах завелись жуки, Отар? Сам лезь в Древний Свиток и хоть голых баб в нём рисуй, но не вмешивай в это меня!

– Джиллы не исправят Древний Свиток, но вполне могут исправить последствия, вырезав всех нас из Серо-Возможного, – перевел возмущенные возгласы на человеческий язык Морокеи. – Невозможно предусмотреть все исходы Древнего Свитка с помощью всего лишь человеческого разума, и ни одна джилла не сделает подобного. Кроме измененной.

– Jille fent piraan dilon kopraaniil, ahrk Zu’u fent aav niin! – не замедлил с ответом Рагот. – Я никогда не оспаривал твою мудрость, Око Джунала, но если ты предложишь мне хотя бы закрыть глаза на подобное, я помочусь тебе в лицо!

– Drem, Rahgot, – успокаивающе Сказал Морокеи. – Никто не тронет джилл.

– Как будто джиллы дадут взломать хоть одну из них, – буркнул Хевнораак. – Скорее, вышвырнут нас прочь из Времени. У нас просто нет сейчас ни единого способа сделать это незаметно, даже если бы у нас и получилось.

– И мы не можем полноценно довести Героя до воплощения Алдуина или Исмира – мы можем попытаться, конечно же, но Зеленый-Сок может выкинуть неведомо что в любой момент, – напомнил Морокеи. – И, похоже, эти три сущности уже крепко связаны друг с другом.

– Он ступил на Путь, нельзя вернуть его к началу, – кивнула Вольсунг. – Теперь он либо пройдет его до конца, либо погибнет. Но мы не можем убить Целестиала… по крайней мере, сейчас, когда всё наше могущество – это горстка жрецов и мёртвые руины.

– Можем, – тихо сказал Кросис.

Молчавший почти всё время жрец поднял голову, испытывающе взглянул на Морокеи.

– И ты знаешь, как.

Атморец молча выдержал его взгляд.

– Это опасно, Кросис. И я всегда избегал подобного знания.

– Я думаю, в Конце Времени уже поздновато думать об опасности, – заметил Отар. – Говори.

Морокеи молчал несколько мгновений, словно не решаясь ответить. Душистый дым над трубкой Вокуна тревожно замер.

– Ноль-сумма, – наконец произнес Морокеи. – Мы можем попробовать привести Героя к ноль-сумме.

Хевнораак закашлялся неразборчивым ругательством. Вокун запоздало провел ладонью над трубкой, разгоняя дым.

– Это не то знание, которое открывается любому, – в Голосе Вольсунг звучало нечто, напоминающее опасение. – Ты имеешь доступ к нему?

– Сохрани Джунал, – покачал головой Морокеи. – Но есть другой, кто может знать.

– Он безумней Хевнораака по весне, – Накриин настороженно вскинула голову. – Он впутался в сети Херма-Моры и остался там погибать; туда ему и дорога. Уж не предложишь ли ты нам собрать всю свору Мираака с ним заодно?

– Каждый из них получил своё, но если нам действительно нужен Алдуин – то у нас нет выбора, – твёрдо склонил голову Морокеи. – Скорее всего, то, что я предложил – невозможно, но Азидал сумеет ответить наверняка. И, быть может, Азидалу ведомы иные пути, которыми мы сможем воспользоваться. В любом случае нам нужны его знания.

Беззвучный выдох Рагота заставил воздух задрожать.

– Я связан клятвой с Героем, – напомнил атморец. – Я – его Меч и Щит. И я не могу позволить вам намеренно привести его к подобному, даже если речь идет о Конце Времени.

– Ну, это проще всего – мы убьем тебя, да и всё, – щедро ухмыльнулся Хевнораак, вставая из-за стола. – Совет уже почти окончен – я устал от мирных бесед, и нам не о чем больше Говорить, пока Азидал не скажет нам, что мы глупы как камни. Настало время крови.

Рагот неторопливо поднялся со своего места. Маска скрыла его лицо сверкающим орихалком, и на доспехе медленно зажглись скользящие линии света. Атморец обнажил меч, но не поднял его для защиты.

– Я не стану сражаться за свою жизнь, – спокойно сказал Рагот. – Вы можете убить меня.

Глухой хмельной дурман в голове Силгвира тревожно отозвался эхом его слов – и чародейская дымка, погрузившая его в полудрему, послушно поползла прочь. Стрелок запоздало вскочил, схватив лук.

– Не вздумай!

– Это не твоё дело, Довакиин, – низко прозвенел позади него Голос Отара. Рагот кивнул.

– Отступи в сторону, маленький эльф.

Силгвир больше не стал тратить время на слова.

Крик, тайный, выученный им на страницах Апокрифа, заворочался в груди, просыпаясь; зазвенел свистом первого ветра, рёвом изначального пламени – и одна за другой отзывались ему души убитых драконов.

Силгвир видел, как поднимаются со своих мест жрецы, как сплетаются одно за другим заклинания в их руках, и видел веселую ярость в усмешке Хевнораака, что прежде обратила кровью воду в реках всего Предела – но ничто из этого не имело значения.

Потому что он носил много имён, и каждое из них было верным;

потому что эпоха, земля и боги не имели веса для него;

потому что сейчас и здесь он нёс в себе Право-На-Власть.

И не было такой силы во всём Аурбисе, что посмела бы его оспорить.

Потоки Времени смыкаются вокруг клетью, застывая мерзлым холодом, и он лишь отмахивается от ловушки невозможностей. Время предосторожностей миновало уже давно.

Крылья мотыльков сверкают вокруг коконом, сплетенным из лезвий – лишь тот, кто танцевал с богиней Начала на смертной земле, сумел бы избежать гибели; но мотыльки слушают мягкий Шепот – и разлетаются безобидными всплесками света.

Ты оспорил власть Дракона, Говорят-Шепчут-рычат-вскрикивают-перекликаются десятки, сотни душ; сила, способная разорвать в клочья весь смертный мир. И нет иной кары за это, кроме…

– Шшшш, Довакин, – ласковый дым окутывает его ароматами дальних дорог, горячей пепельной дымкой земель рассветного солнца. – Ты ведь не хочешь никого убивать. Не стоит, правда. Мы просто слегка запутались – но это совсем не повод казнить всех подряд. Хевнораак не бросал тебе вызов.

Дракон взвешивает услышанное на весах абсолютных истин – и признает поспешность своего гнева. Стены временной капсулы постепенно отпускает дрожь, и Время перестает проливаться в зафиксированную Эру.

– А если ты не хочешь гибели Рагота прямо сейчас, тебе достаточно просто сказать. Он не перестанет быть от этого виновным, но его жизнь – в твоих руках, и ты можешь продлить ее еще на какое-то время, – подсказывает дым, сворачиваясь видениями предрассветного тумана.

Дракон согласен.

– Ну вот и решили.

Выдох Вокуна развеял иллюзии, словно это и вправду был всего лишь едва различимый дымок от его трубки – и вместе с ним развеялась и неведомая сила, пробужденная Криком Дракона.

Силгвир сморгнул с ресниц изначальный свет. Драконьи жрецы с оружием в руках смотрели на него без страха, но в их молчании почти осязаемо звенело непонимание.

– Конарик Сказал своё Слово, – мягко заключил Вокун, выбивая из трубки пепел.

– Конарик, – повторил Хевнораак.

Накриин покачала головой.

– Это смешно.

Вокун улыбнулся.

– Это определенно забавно, но Конарик вынес решение – и если кто-то из вас пожелает его оспорить, то станет врагом для него и для меня.

– И для меня, – спокойно добавил Морокеи.

– Мой Голос поддержит Конарика, – Вольсунг прятала в глазах смешливые искры.

– Он, быть может, и убил каждого из нас, когда мы едва-едва поднялись из саркофагов – но он не прошел через ритуал наречения. У него нет власти Конарика, – возразил Кросис.

– Сколько масок у тебя было? – тихо спросил Рагот. Силгвир встретил его взгляд – отчаянно-пустой отчего-то. – Если ты нашел ту, из дерева…

Вокун вытянул перед собой руки, раскрыв ладони. На них мягко засияло обнаженное древнее золото.

– Я забрал все маски из дома Довакиина. Семь масок Голосов Бромьунара; Rahgot и Morokei уже вернулись к своим хозяевам. Драконорожденный присвоил себе маску Конарика, забрав ее из опечатанного святилища, а вместе с маской – Имя и власть. Каждого из нас он победил в бою, и ни один из законов не говорит о том, что бой должен быть честным.

– Маска его сожрет, – уверенно сказал Хевнораак. – Пусть наденет ее, и поглядим, что от него останется.

Морокеи покачал головой.

– Он волен носить или не носить маску, это не влияет на силу его решений. Но ты прав: сейчас Конарик слишком слаб, чтобы присвоить ее мощь.

– Забери ее, Конарик, – мягко подсказал Вокун. Силгвир не почувствовал, как жрец вложил ему в подставленные ладони тяжелую клыкастую маску из чистого золота; он не мог произнести ни слова, словно колдовской дурман все еще был властен над его разумом. – Жизнь Рагота продлится до тех пор, пока сами повелители не заберут ее – и тем будет оплачено его преступление и смыта его вина.

Силгвир молча кивнул.

– Тогда – время навестить Азидала. И, Хевнораак, созывай своих мотыльков… а мы найдем тебе Древний Свиток, – Вокун поднялся из-за стола. Портал сверкнул перед глазами звездным блеском, и свежий ветер на ступенях Бромьунара немедленно плеснул в лицо отрезвляющим холодом.

Силгвир смотрел на золотую маску в своих руках и думал о том, что не стоило пить всё, что наливает ему Рагот. И есть васаби тоже не стоило. И вообще не стоило три года назад отправляться в Скайрим.

Вокун понимающе похлопал его по плечу.

– Не переживай, Довакиин. Пока ты не споришь со мной, Морокеи и Вольсунг, мы сумеем защитить тебя от других Голосов. Поверь, мы многие десятки лет искали способ заставить Совет прийти к единому мнению, а тут ты с маской Конарика!..

– Это была твоя идея, – тихо сказал Рагот, вложив меч в ножны. – Это была твоя идея с того самого момента, как ты увидел маску Конарика. Вы использовали ее, чтобы добиться нужного вам итога. Вы знали, как окончится Совет. И Морокеи, и Вольсунг я полезней живым, чем мертвым.

– Пожалуй, – с улыбкой признал жрец Шора. – Думаю, я заслужил твою благодарность – я все-таки спас тебя от немедленной казни! Но всё-таки постарайся больше не убивать драконов. Они всерьез могут расстроиться.

– Да, – сказал Рагот, признательно кивнув. – Спасибо.

И с той же искренней признательностью врезал Вокуну в зубы.

Силгвир благоразумно отошел подальше, стараясь не обращать внимания на Крики за спиной, взметающие снег и раскалывающие вековечный камень. Он давно уже понял, что пытаться остановить дружеские нордские потасовки, больше напоминающие гладиаторские бои без оружия, – дело бессмысленное и безнадежное, и проще всего будет позволить нордам решить свои разногласия самостоятельно.

Конарик равнодушно щерил короткие бивни, холодно поблескивая золотом на свету. Силгвир поспешил спрятать его в походную сумку – от маски его только что не пробивала дрожь.

– Эй, червь, – дружелюбно окликнул его незнакомый голос. Силгвир повернулся. Не виденный им прежде младший драконий жрец подошел ближе. Судя по незаинтересованному взгляду незнакомца, драки между Голосами Бромьунаара случались часто во время Совета или после него, и куда больше Вокуна с Раготом его занимал маленький лесной эльф. – Ты стоишь перед служителем драконов Халдриином, правителем Бликрока. Вряд ли твоя ничтожная память сохранила нашу первую встречу, но я рад увидеть тебя, червь. Благодаря тебе я спокойно спал до тех самых пор, пока Валок не явился в мою гробницу.

Силгвир почувствовал себя очень странно и очень глупо.

– Я… тебе помог?

Халдриин с достоинством склонил голову.

– Твоя помощь была достойна моей благодарности, червь. Сейчас мне не нужна твоя служба, но, быть может, я призову тебя позже. Возрадуйся моей щедрости и будь готов.

Силгвир проводил жреца совершенно пустым взглядом.

В одном Вокун определенно был прав: мир был по-прежнему полон неожиданностей. И, на взгляд самого Героя, куда полнее необходимого.

Комментарий к Глава 21. Совет Бромьунара

Drem – мир, если буквально. Если в контексте – узбагойся, Рагот, никто и пальцем не тронет джилл.

Jille fent piraan dilon kopraaniil, ahrk Zu’u fent aav niin – велл, это сказал Рагот в расстроенных чувствах, так что можете переводить сами. xD

Между 21 и 22 главой был написан маленький отрывок, вброшенный мной в комменты и предложенный читателям как челлендж. Прочесть его можно тут: https://thecipherite.tumblr.com/post/159897762225/end-of-line (осторожно, киберпанк :)

========== Глава 22. Отголоски прошлого ==========

Человек перед ним похож на бога, сошедшего на землю смертных.

Если закрыть глаза, спасаясь от беспощадно выжигающего зрачки света, нельзя ощутить ничего – ни пространственных брешей, ни сдвоенных временных потоков, ни даже магии кроме той, что течет в его броне и оружии. Приходить к властителю мира так – всё равно что шагнуть обнаженным на кромку солнца.

Сквозь божественное дыхание, бессмертный пламень едва можно различить его лицо, но оно не скрыто маской, и потому его легко узнать.

– Здравствуй, Валок, – говорит Мираак, не двигаясь с места.

– Здравствуй, – отвечает ему палач Бромьунаара, и дуновением весеннего ветра звучит его Голос – так тихо, так унизительно тихо; насмешка ли Совета – прислать за ним убийцу, поправшего законы силы и накормленного впрок чужим могуществом?

Мираак видит – он едва сдерживает его в себе, став невольным сосудом божественной воли. Он лучится небесным огнем Восьми, и, быть может, священное число Человека защищает его от гибельной власти этого пламени.

– Я… – Валок пытается Перекричать Голоса, что несет в себе, и задыхается ими. Заканчивает сипло, едва слышно: – Я пришел тебя убить.

Мираак пытается различить, что же за силу даровали ему Голоса Бромьунаара, но ни человеческое, ни драконье чутье неспособно проникнуть за горизонт слепящего абсолюта могущества. Валок подобен Исмиру, вернувшемуся, чтобы покарать еретика; из смертных – лишь Исграмору, если тот когда-либо был столь же полон разрушительной мощи и совершенной неуязвимости.

Восемь верховных Голосов Бромьунаара.

Восемь высших благословений.

Восемь приговоров всего одному дракону.

– Мы были друзьями прежде, – говорит Мираак, не торопясь обнажать оружие. – Я не стану кормить тебя обещаниями власти. Но если Совет Бромьунаара верит, что я убоюсь гнева богов, что ты принес в мои владения… что же; я брошу вызов богам.

Ибо я – сын Великого Дракона, и высшее право на власть принадлежит мне.

Валок молчит в ответ. Мираак знает и сам – чувствует глубоко внутри – даже сражаясь с Языками Харальда, страшнейшей из ересей человечества, Совет по-прежнему меряет преступления старым мерилом. Не в насмешку был прислан из всех драконьих жрецов за ним тот, что отказался от владения священной маской. Не в попытках устрашения он принес в себе силу, способную сокрушить любого из смертных.

Нет иной кары за ересь, кроме смерти, и не друг пришел сражаться с ним – бесстрастный палач пришел забрать его голову и бросить ее к алтарям святилища Бромьунаара. Сосуд высшей воли. Клинок правосудия.

– Обнажи меч, – почти беззвучно произносит Валок. В руке его – клинок с берегов земель, что неподвластны ныне и всевидящему взору Пожирателя, но сияние божественной мощи едва не плавит даже атморскую сталь. – Вряд ли твой новый владыка отпустит тебя в Дом Шора, но даже предатель не заслуживает смерти без оружия в руках.

Рукоять меча Садовника привычно ложится в ладонь, вшивает липкие нити Апокрифа под кожу, отзывается многотысячным шепотом в разуме. Если что-то и способно уничтожить глашатая восьми богов, то лишь тот, чье имя носит дурманящий шепот: ибо его знания безграничны.

– Скажи мне, Валок – больно ли карать друга смертью за священную жажду силы? – произносит тьма Апокрифа губами Мираака, прежде чем скрыть маской его лицо – искаженной, изуродованной ядовитым дыханием Херма-Моры. – Я милосердней трусов, что послали тебя ко мне: ты не узнаешь.

И когда он шагает навстречу божественной гибели, даже Время теряет над ними власть.

Валок поёт – Девятым Голосом из Восьми, и Восемь вплетаются в Довазул, подобный грому, сминающий само бытие, столь хаотичное и неустойчивое. Мираак уподобляет себя туманам Апокрифа, обращая себя в бесконечность строк и ускользая из хватки корежащейся реальности.

Он бросает в драконьего прислужника Языкопеснью в шифровке комплексных рифм: самому Морокеи было бы непросто вскрыть и отразить подобное; обращенные реальностью комплексные величины опасны и нестабильны. Мирааку отчасти интересно, как справится с этим Валок, не защищенный даже маской, что могла бы принять удар на себя как вневременной и псевдопространственный элемент.

Крылья мотыльков изрезают его Языкопеснь в крошево рифмованной смерти. В воздухе – в жидком вареве из многоразмерной математической лирики – застывают символы вереска, расшитые шелковой нитью.

(Мираак видит краем глаза, как заходит солнце)

Слепящий рой шелкопрядов сметает все комплексные преграды, просто растворяет их в небытие, и Мираак словно наяву слышит насмешливый шепот Любовника Дибеллы: радуйся, что они не спеленали тебя в твоих же почеркушках, щенок. Мотыльки беспощадно вскрывают один за другим слои защиты, быстрее, чем Мираак успевает их возводить, и он решает, что проклятые насекомые могут подыскать себе занятие получше.

Рой замирает на мгновение, пока Херма-Мора отравляет его дурманом Апокрифа, и затем – смерчем крылатых лезвий обнимает Валока. На их сверканье почти невозможно смотреть, и даже магическое чутье полностью бесполезно, пока сошедшие с ума мотыльки творят с реальностью всё, что им вздумается.

Валок сдувает их прочь, как ореховую шелуху.

– Тебе не поможет благословение Дибеллы в бою с мужчиной, – смеется Мираак. И тем же осторожным шепотом касается чужого разума, вплетая в каждую мысль едва заметную сочащуюся ядом нить.

Валок вспыхивает изнутри подобно солнцу – нет, он и есть солнце, будто сам Магнар отразился в нем; Мираак едва успевает заслониться, чтобы его не выжгло бесстрастным светом Джунала. Они оба знают – благословение Джунала поможет лишь тому, в ком нет сомнений, и Мираак отчего-то спрашивает себя – почему же от этого знания становится больно.

Сыну Дракона не пристало думать о боли.

(Солнце всходит над выжженной скайримской землей, королевским золотом льется под ноги)

Валок наносит удары один за другим, и незримая длань Апокрифа отводит их в сторону. Мираак неуязвим для оружия смертного – будь то атморский клинок предков или неостановимый Голос.

Но так же неуязвим и Валок.

Когда Мираак обрушивает на него Крик, что стирает в белую крошку скалы вокруг и обращает землю под ногами в выжженный, оплавленный камень, Валок позволяет ястребу Закричать вместо него – и Мираак отшатывается прочь, приняв на себя свой же удар.

– Трюки и уловки? Это ли достойный тебя бой? – Мираак кривит губы, не обращая внимания на стекающую по ним кровь – его собственную кровь. Ему тяжело даже говорить, не то что Кричать; но спорить с Кин на поле боя воистину стал бы только глупец.

Мираак ненавидит оказываться в роли глупца.

(Солнце исчезает за горизонтом, оставляя лишь звезды быть свидетелями казни)

– Тебя защищает Слово богов, но кто из них оспорит приказ Дракона? – усмехается он, и тайное знание отзывается в его груди – перерождаясь из безмолвия черных страниц в волю сына Дракона, в приказ, который не оспорить даже самим крылатым, и нет спасения от него человеку без маски жреца. Вот сейчас, сейчас, едва отгремит эхо Голоса, ляжет послушно в ладонь чужая воля – и пусть тогда испытают на себе верховные жрецы собственную подлость…

Крик теряется в душистом дыме, как в плотном тумане Совнгарда.

Хочешь обмануть Обманщика, смертный драконобог? Не в этот раз.

– Сколько дней ты хочешь драться со мной, Валок? Они не научили тебя, как убивать драконов? – насмешливо бросает Мираак.

– Не знаю, – гулко отвечает Валок, – я еще не всё попробовал.

Черная тень заслоняет звезды – и Валок, не удержавшись, отводит взгляд.

– Преклони колени, раб, – рокочет крылатая гибель, – преклони колени перед своими повелителями. Мираак отныне господин всему смертному миру; признай его власть – или умри предателем.

Мирааку интересно – больно ли ему сейчас? Верившему в драконов все годы, что прожил он на земле; любившему их сильнее собственной матери?

Стеклянными брызгами рассыпается защита Джунала, словно и не было ее; Джунал не приемлет сомнений. Но в глазах Валока проявляется страх лишь для того, чтобы вновь застило его прозрачным весенним небом.

– Я не склоняю колен перед предателями, – тихо говорит Валок, – ни перед людьми, ни перед драконами. Высшей милостью будет ваша казнь.

И в эту крошечную, почти потерявшуюся среди грохота Криков, столь незначительную секунду из таящейся внутри искры гнева Валок раздувает огненный шторм.