Текст книги "Время ереси (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Рагот захохотал снова. Смерив низкого эльфа взглядом и, видимо, прикинув разницу с атморцами, Морокеи очень понимающе промолчал.

***

Бромьунар просыпался ото сна.

Древний город стряхивал с себя мертвенный саван, как освобождался от него ранее Форелхост. Морокеи шёл по своим владениям гордой поступью повелителя, и светлое сияние посоха Магнуса в его руке вместе с его Голосом возвращали Бромьунару жизнь.

Морокеи опустился на колени перед черепом дракона, сторожившего Бромьунар почти у самых ворот вместе с двумя десятками живых скелетов. Силгвир запоздало вспомнил, что этот дракон не отдал ему души после смерти, он не был таким, как Дюрневир; этот дракон был всего лишь нежитью и не заслуживал почтения, которое охотник выказывал убитым Дова.

Но сейчас, слыша мучительно-тихий шёпот Морокеи, склонившегося над мёртвым скелетом, он ощутил сомнения.

Рагот низко склонил голову, не смея прервать другого жреца. Босмер осторожно подобрался к нему поближе.

– Я опять сделал что-то ужасное? – очень-очень тихо спросил Силгвир.

Рагот не ответил. Морокеи тяжело поднялся с колен.

– Великая плата была отдана, чтобы сохранить Бромьунаар, – произнес он, и в голосе его не было позволено прозвучать горечи. – Я был бы рад умереть, чтобы не быть тем, кто решился заплатить подобную цену. Нет, Драконорождённый, я не виню тебя в том, что кости моего повелителя обрели покой… я благодарю тебя за это. Мне не хватило бы сил совершить это снова.

– Это стоило того? – тихо спросил Рагот. – То, что мы сделали тогда – сохранило ли оно Бромьунаар и священный храм?

Морокеи кивнул.

– Последнюю сотню лет я был заточён в ловушке эльфийского мага – он пришёл не один, и я не ожидал… – жрец сухо хмыкнул, – подобной подлости от него. Он силой связал своих друзей со мной, поработил их волю, чтобы те вечно поддерживали существование моей тюрьмы даже после собственной смерти. Магическая петля, в которой я оказался, не позволяла мне использовать посох Магнуса, чтобы развеять барьер, и я был обречён ожидать, пока он не исчезнет сам собой. Я был уже слишком слаб, чтобы выбраться. Но ни до этого, ни после ни один смертный не переступил порог священного храма… даже убивший меня.

– Ты думаешь о еретиках слишком хорошо, – зло бросил Рагот, тяжело оперевшись на посох. – Мало кто в этой эпохе чтит честный поединок. Мало кто из них вообще сохранил честь.

Морокеи покачал головой.

– Савос Арен был не единственным моим гостем. Я не считаю тех, кто слишком ничтожен, чтобы заслужить хотя бы упоминания… приходили другие маги. Один из них – совсем скоро после того, как утихли последние истинные Голоса. Шалидор, его звали?.. норд с надменностью редкого эльфа, хотя он был несомненно интересен. Вначале он пытался узнать от меня тайны могущества драконьих жрецов, потом – пытался поработить меня, потом – убить… я прогнал его из Бромьунаара, но ещё долго слышал, как он топчется снаружи. Жаль, я был связан клятвой и не мог выйти за ворота.

Силгвир осторожно кашлянул. Перед тем, как некогда отправиться в Лабиринтиан за посохом Магнуса, он добросовестно прочёл о древних руинах книгу, подсунутую заботливым Урагом – и сейчас был несказанно рад возможности немного оправдаться в глазах Морокеи.

Ему было очень стыдно за их прошлую встречу.

– Шалидор построил Лабиринт, – осторожно сказал стрелок. – Вроде как это арена испытаний для магов, я её наверху видел, недалеко от главных ворот. Считается, что и большую часть этого города тоже построил он…

– Вот же наглец, – почти восхищенно проговорил Морокеи.

– Да, и теперь он – самый почитаемый древний маг у нордов, – уже смелее добавил Силгвир.

– Может, призвать его дух вместе с дэйдрическим палачом и заточить их в одной клетке? – мрачно предложил Рагот. – На пару столетий…

– Хевнораак был бы весьма доволен, – заметил Морокеи без особого восторга идеей.

– А клетку ему и отдадим. Чтобы присматривал за добросовестностью палача, – оскалился Рагот.

– Тогда я бы начал с Савоса Арена. Хотя он был довольно учтив, что редкость для последних гостей Бромьунаара… несколько раз он набирался смелости навестить меня, но ни разу – выпустить. Забавно, что его же собственная ловушка берегла и меня от любых атак извне, и он не мог навредить мне – так же, как и я не мог причинить вред ему. Слуги прогоняли его от меня; я доволен их верностью, её не сокрушили даже тысячелетия… чем закончилась война, Рагот? Чем она закончилась для тебя?

Звук шагов тупыми иглами вгрызался в тишину.

– Я не выполнил свой долг, – сказал Рагот.

Сказал – спокойно и твёрдо, словно смертник, прошедший все муки ужаса в тюремной камере, чей дух уже бродит не среди живых. Словно никогда не было ничего после осады Форелхоста – ни чайных ароматов Тель Митрина, ни хмельного празднества у Соратников, ни кровавой мести Седобородым.

И никогда не будет.

– Значит, иное было невозможно.

Морокеи остановился, взглянул на Рагота – прямо, глаза в глаза, и взгляд его сиял безудержным светом, как светом был полон голос.

– Потому что я не верю, что Zahkrii-Spaan do Ysmir не защитил бы своих людей, равно воинов и скотоводов, если бы у него были силы хотя бы на удар сердца.

Рагот не ответил, но от его почти беззвучного выдоха каменная пыль взвилась над исчерченными трещинами тёмными плитами.

– Я хочу обратиться к богам, – продолжил Морокеи, – и к тем, кто стоял на страже Бромьунаара вместе со мной. После этого мы будем Говорить. Вспомни – ты дома, Rahgot Lotsonaaksedov, ты правитель здесь, и каждый встретит тебя почестями; что до тебя, эльф… будь гостем, ибо Рагот заплатил за твои преступления, и я готов простить их. Но будь осторожен.

– Я присмотрю за ним, – кивнул Рагот. – Junsejunal aak hi nau Vensesuleyk.

Морокеи коротко поклонился в ответ. Силгвир молча глядел вслед восходящему к древним трибунам жрецу до тех пор, пока светлый маяк посоха Магнуса не скрылся из виду.

– Я так виноват перед ним, – неожиданно для самого себя сказал Силгвир. – И‘ффре. Я был последним дураком. Но я даже сейчас не понимаю и половины того, о чём вы говорите… помоги мне. Пожалуйста. Расскажи мне о Бромьунаре, об осаде, о Морокеи… я бы не просил, если бы мог прочесть об этом или услышать от кого-то ещё, но мне некого больше просить.

Рагот бросил на него взгляд – пустой, словно бездна Обливиона. В глазах его отражался только тысячи лет как остывший пепел.

– Уверен, что хочешь этого знания, Довакиин? Что хочешь правды – о том, какой ценой стоит ещё Бромьунар, который так жаждал стереть с лица земли Верховный король?

Силгвир выдержал, как выдерживают удар. Кивнул – не позволяя себе сомнения.

Меч Исмира усмехнулся, остро и зло, как оскалившаяся в сражении сталь.

И Крикнул.

Комментарий к Глава 14. Служение в смерти

Перевод с Довазула

Kunkei Miinsejunal – Светоносное Око Джунала

Geyol ven wah dinokpraliil, ol Rahgot lost bo vopraan hi nol vulon – Освети путь к своей колыбели смерти, ибо я пришёл пробудить тебя от тьмы

Rok deinaan naal dii Thu‘um – его охраняет мой Голос

Nu gruz Zey ol Lotsonaaksedov dalaan, ahrk dii rahgot aal fusrot vogaan lasse – Теперь поприветствуйте меня как вернувшегося Верховного жреца, и моя ярость потребует меньше жизней

Sovngarde saraan – Совнгард ждёт

Bolaav Zey dinok – подари мне смерть

Ful fent nii kos – да будет так

Tinvaak ahrk orbalaan ziniil: kolos Morokei Lotsonaaksedov, vahlok do Bromjunaar? – Ответь и восстанови свою честь: где верховный жрец Морокеи, страж Бромьунаара?

Thuri du ol dinok – моего повелителя пожирает смерть

Zu‘u laan, malaar. Kolos Morokei? – Я задал вопрос, раб. Где Морокеи?

Hi aam midus – ты служил верно

Bo wah Sovngarde voth kun – иди в Совнгард легко

zopaak rii-gahrotiik do rahi – позорно укравший имя моего бога

Rok fen koraav jun ontzos – Он снова увидит свет

Ahrk rok ontzos fen daal nahlaas – И он снова вернется живым

Kogaan los sul hi bo ko Bromjunaar, moro Rahgot, nilziik do folahzein – Благословенен этот день, когда ты пришёл в Бромьунар, славный Рагот, искоренитель ереси

Kogaan sul zovahzen – воистину благословенен этот день

Zind ahrk zin los grindu mindin eruvosse do nahlot – Радость и честь – наша встреча после лет тишины

Vahzen – истина

(продолжение в комментариях)

========== Глава 15. Бромьунар ==========

– Нам некуда отступать.

В этот раз молчит даже он.

Усталость берёт своё; усталость и отчаяние, которое не может чувствовать ни один из них – но оно живёт в каждом, и секрет только в том, чтобы не выдать его никому. Ни людям, которые умирают сейчас за то, чтобы сохранить сердце драконьего культа – ибо тогда они потеряют веру и ослабнут; ни бессчетным армиям Харальда – ибо тогда они уверуют в свою победу; ни повелителям – поскольку слабость не прощается; ни друг другу – поскольку…

Поскольку в этот раз молчит даже он.

Горит священный Бромьунаар, и рушатся его незыблемые стены.

– Основной подземный тоннель пришлось обрушить – о нём прознал Харальд, – сухо говорит Вольсунг, тяжело опираясь на посох. Как бы ни было велико могущество жрицы Кин, силы оставляют даже её.

Рагот зло выплевывает сквозь зубы ругательство. Он пьян от крови и смерти вокруг – он есть битва, а битвы гремят сейчас повсюду и не утихают даже ночами. Трижды за последний день он бросал своих людей на ряды осаждающих, трижды возвращался, облитый чужой кровью. Под его командованием всё меньше воинов, но те, кто уходят с ним, уходят без надежды вернуться. Вместо надежды у них – песни о последнем бое, достойном Совнгарда. Ночь же – время других сражений, и ночь Рагот уступает другим.

Но с каждым днём они теряют всё больше. Давно пали городские ворота, и теперь они отступают к великому храму – на ступенях которого, если придётся, каждый из них отдаст свою жизнь.

– Неудивительно. Они не убивают пленных не потому, что щедрей нас, – бросает Рагот, и никто не говорит ни слова в ответ. В пыточных Верховного короля сгинули сотни верных. Рабы всегда страстно мечтают подражать своим хозяевам, и следователи Харальда беспощадней бешеных зверей.

Редкие могут смолчать.

– Можно ли прорвать осаду? – Морокеи смотрит на Рагота: ему неведомы тайны дыхания войны, они с трудом открываются ищущим чистого знания. Рагот нехотя кивает.

– Можно… ещё можно. Но решайся скорее, если хочешь попытаться.

Вольсунг щурится в безмолвной ярости, но не говорит ни слова.

Потому что каждый из них знает: Бромьунаар потерян.

Его не удержать.

Нет такой магии, что защитила бы город от полчищ обезумевших от краденой свободы рабов, и Голоса верховных жрецов слабеют с каждым днём, и даже драконы умирают в сражениях. Нет больше того, кто вернул бы им жизнь. Алдуин ушёл из этого времени, ушёл, чтобы – одним богам ведомо, когда – вернуться.

И если они сражаются, чтобы сохранить истинный мир до его возвращения – им нужно выжить. Любой ценой.

Поэтому в этот раз даже Рагот молчит о том, что покинуть Бромьунаар всего полмесяца назад казалось невозможным.

Тейвенаак, один из верных стражей Бромьунаара, тяжело подтягивает к себе расправленное крыло, изуродованное выстрелом и едва исцеленное колдовством. Привыкших к свободе и власти, драконов обезумевшие рабы убивали первыми, набрасываясь озверевшей толпой – с баллистами, луками, магией, мечами, если сражение происходило на земле. Смерть не имела значения, когда их вёл в бой Алдуин.

Теперь оставшиеся повелители вместе со своими слугами защищают то, что осталось от их мира, и теперь они равно смертны. Торговый район Бромьунаара всё ещё не взят осаждающими, и на его площадях хватает и людей, и драконов, с новой зарёй готовых снова взмыть в воздух.

Тейвенаак не единственный из Дова, кто слышит Совет, но единственный, кто Говорит на нём.

– Бромьунаар не должен пасть, – низкий рык дракона отзывается гулом в груди. Морокеи остаётся единственным из жрецов, не склонившим голову в ответ.

– Немного осталось сыновей Атморы среди верных, и даже если мы опечатаем Бромьунаар, как опечатали потерянное святилище – можем ли мы верить, что Древний Свиток не откроет его?

Рагот тяжело выдыхает пахнущий железом и пеплом воздух. Полотнище знамени, гордого драконьего знамени Конарика, вздрагивает от его дыхания.

– Им нечего делать в святилище, покуда они не получат головы всех верховных жрецов. Но слова Морокеи правдивы. Слишком мало памяти Атморы в крови служителей.

– Истина, – чуть наклоняет рогатую голову Тейвенаак. – Но льды Времени – не единственная надёжная печать, Ярость древних лесов.

И он снова молчит, поскольку цена за подобное слишком высока даже для него.

Но у них больше нет выбора, кроме единственного – погибнуть за честь или за долг.

– Я останусь, – говорит Морокеи следующей ночью.

Их всего трое из восьми здесь, Вокун и Хевнораак – те, чья битва идёт после захода солнца; Кросис погиб, отрезанный от основного войска при переходе через горы, Отар и Накриин держат оборону у священного храма Алдуина. Все, кто мог, пришли на защиту Бромьунаара, и десятки драконьих жрецов уже погибли за него, и десятки ещё сражаются.

Они слишком много потеряли, без устали споря друг с другом, пока не ослабли даже их Голоса, но больше на споры не осталось времени.

– Это не твоя работа, Око Джунала, – сквозь зубы цедит Рагот, сжимая рукоять меча. – Уходи.

– Ты нужен людям, – спокойно отвечает Морокеи. Рагот упрямо фыркает.

– Я нужен, чтобы умереть в самом славном бою, какой только видел свет Магнара, и я чувствую его приближение. Мои воины готовы к смерти. Это наш путь.

– Ты нужен в бою, – неожиданно соглашается Вольсунг. Ястребиные перья в её белых косах поблескивают огнями костров. – И потому сражайся. Здесь место не воину, но стражу. Но Накриин далеко от Бромьунаара, и Отар с Вокуном будут нужны, чтобы сохранить жизнь и веру в тех, кто ещё не ушёл в Совнгард.

Морокеи легко склоняется в благодарном поклоне. Вольсунг, Рассветный Крик Кин, мудра, как может быть мудра только женщина, и не раз её Голос решал спор Совета после ухода Конарика. Рагот делит с ней неистовство битвы, Морокеи – спокойную мудрость знаний, ибо Кин есть начало всему, а служитель – лишь её отражение.

– Ты будешь нужен, Меч Исмира, – он глядит прямо в глаза Раготу, позволяя времени задержать свой ход. – Ты будешь нужен, и будь готов сделать правильный выбор.

Следующая заря приходит в Бромьунаар красной от крови.

Рагот смотрит на своих людей – тех, кто остался, кто ещё способен сражаться, кого не забрал с собой Морокеи. Все, кто верен ему и мог прийти к Бромьунаару, стоял за него до конца. Скотоводы. Охотники. Младшие драконьи жрецы. Воины. Дети. Каждый из них знает цену своей жизни и своё место в этой войне.

Рагот тоже знает это.

У других ворот торгового района стоит Вольсунг с двумя драконами, у третьих – Вокун с Хевнорааком. Все они говорят своим людям одно и то же.

«Умрите, если потребуется».

«Выживите, если сумеете».

– Масло кончилось на прошлом закате, – шепчет кто-то вне строя – его голос не может скрыть страха. Без масла им не удержать ворот. Стрелы тоже кончаются – мастера Бромьунаара без устали ковали и чинили оружие и броню, но оружейные опустели, и стрел, которые они собирают с мертвецов, недостаточно.

– Приготовить онагр, – щерится Рагот, и старик Фернскар подхватывает его ухмылку. Его люди тоже жаждут крови. И эта краткая месть, божественное благословение, будет слаще совнгардских пиров и желанней объятий женщины.

– Убрать запоры! – кричит Агнарильд у ворот, и огромные окованные железом брусы, зачарованные старым оружейником и остановившие вражеский таран и Голоса еретиков, поднимаются вверх, освобождая путь.

Заря дышит на Рагота свежей кровью, когда он выходит ей навстречу.

Один из генералов Харальда, Тригмунд, встречает его взгляд – со страхом, поскольку страх и покорство – удел рабов, но Тригмунд опьянен своей собственной властью, и страх не властен над ним. Рядом с Тригмундом – Языки и маги, готовые закрыть его от удара, и потому он готов встретиться с верховным жрецом лицом к лицу.

Раньше он склонялся до земли, стоило служителю драконов остановить на нём взгляд.

– Чьи сапоги ты лижешь теперь, червь? – ухмыляется Рагот.

И швыряет ему под ноги изуродованные знамёна тех, кто был столь смел и глуп, что встал на его пути.

– Ты можешь убить меня, но Бромьунар будет носить знамя Верховного короля, – твёрдо отвечает Тригмунд, и Рагот презрительно щурится: рабы привыкли сносить плевки, когда истинный воин и властитель уже всадил бы сталь ему в глотку за подобное оскорбление.

Взгляд Тригмунда обращается к тем, кто стоит за спиной Рагота – к тем, кто остался верен.

– Верховный король дарует жизнь тем, кто отринет рабство и встанет на бой с тиранией драконов, – звучный Голос молодого Языка касается тёплым ветром каждого в строю – ветром, чья сила необузданна, но горяча. – Власть, которую украли их рабы, будет принадлежать достойному человеку, и сила, которую они из страха скрывали от нас, будет доступна каждому.

Рагот думает, что не испил бы ни глотка его крови, даже если бы ему поднесли её в дар.

Кто-то из его людей думает так же. Три стрелы убивают Языка прежде, чем Тригмунд успевает повернуть голову, и он нелепо валится вперёд, разбивая стройный ряд. Где-то за воротами взлетает вверх железная праща онагра, обрушивая десятки отрубленных голов на щиты войска Тригмунда. С мертвецов собирали не только стрелы.

Рагот вскидывает к пламенеющему небу клинок.

– Слава и смерть!

Бромьунар подхватывает его слова многосотенным эхом, словно драконий Крик.

– Слава и смерть!..

…змеится ввысь треугольнотный наконечник Песни-Лисьего-Хвоста-Ханса, оплетая врагов времякружьями рун неслучившегося ИС(гра)МИР, и вдруг сбивается от чужих Криков уставший Голос, и распадается недозвучавшая Языкопеснь,

…сверкают не знающими промаха лезвиями Летописцев ослепительные крылья мотыльков, но даже их сияние угасает, обнажая дух танцующего с ними любовника Дибеллы,

…горит гроза, разбуженная Свадебным Криком Ястреба-и-Змеи, но ярче неё горит солнце, стекая на землю золотом и кровью,

…остановите его, скорей, баллисты к бою, убейте его,

…Крики сжимают пространство со всех сторон, затягивают в безмолвную трясину, не позволяют вырваться,

…поднимайся, мы не можем удержать их!

Стрела со всхлипом вошла в горло младшего драконьего жреца, и секунду спустя чей-то клинок, безудержно сверкая зачарованием, пронзил его насквозь. Рагот вскинул посох, вызывая кольцом вспыхнувший вокруг колдовской огонь, но рядом оставались лишь те, кому было поручено если не убить, то удержать его на месте.

Морокеи стоял у самых ворот торгового района, и за ним стояли те, кто должен был сохранить Бромьунаар.

К ним неумолимо стремилась ощерившаяся сталью река армии Харальда.

Не успевая заслониться, Рагот выдохнул впитавший кровь и пепел воздух на Языка, что уже готов был вогнать ему в живот лезвие меча, и того разорвало изнутри, облив сражавшихся рядом кровью и потрохами. Оставшиеся не могли остановить людей Верховного короля, не могли заслонить Морокеи от непрестанно творящейся боевой магии, от стрел и мечей.

И это значило – он не успеет закончить ритуал.

Это значило – они потеряют Бромьунаар.

Рагот опускается на колени посреди битвы и из последних сил сжимает рукоять вонзенного в землю меча. Эта Языкопеснь была начата им давным-давно, и осталось совсем немного, чтобы её закончить.

Его Голос почти неслышен сейчас от усталости и бессилия, но к богу, которого он зовёт, не принято обращаться в полный Голос. Золотые глаза Всесущего Изначалья глядят на него с укором, но он продолжает, и Змей Времени неохотно разворачивает туго стиснутые кольца.

AE ALTADOON ALD AKA

AE MNEM AE ALTADOON

Текучее время не хочет останавливаться, хочет Стремиться и Воплощаться, и ни за что на свете он не смог бы остановить его целиком.

Но рядом с ним нет места текучему времени.

AE MNEM AE ALTADOON

И земля, целующая лезвие его клинка, уже не эта земля, потому что никогда не было её, и никогда не было древних лесов на ней, и никогда не рождался взывающий к Сломанному Богу, поскольку он был выкован из рассветного пламени его золотой чешуи.

AE MNEM AE ALTADOON

Наступает безмолвие.

Слова, Выкрикнутые Языками, замерзают в воздухе, едва вылетев из их ртов, как замерзает дыхание и движение, стук сердца и мысль, жизнь и не-жизнь.

Далеко впереди, там, где безмолвие уже тает, истонченное стремительными потоками Времени, сотни людей добровольно принимают смерть, и Тейвенаак Кричит, отдавая свой дух и силу, когда меч Морокеи рассекает его горло, позволяя обжигающе горячей крови вырваться наружу.

Рагот глядит сквозь белую пелену туда, где служитель драконов убивает своего повелителя, и видит ослепительный свет на острие посоха Магнара – и свет, куполом накрывающий Бромьунаар. Его краткое сияние заслоняет Морокеи и голый скелет Тейвенаака, чья душа стала силой, питающей барьер, и сотни тел принесших себя в жертву ради лишних капель её.

Потом свет гаснет, и остаётся только белая пустота вокруг, ледяная пустота, стиснувшая его в смертельном капкане. Он сын Атморы, и лишь потому ещё живёт в замершем безвременьи, но и энергия его жизни иссякнет скоро.

Он чувствует червоточины в пространстве рядом – значит, верные уходят порталами прочь от Бромьунаара. Их путь лежит к Скулдафну, священному храму, за который будет следующий великий бой. Шор проиграл свою битву, и смертному отражению Исмира стоит сделать так же, поэтому Рагот выдыхает последнее тепло своего сердца в безмолвную стынь – с благодарностью за достойную смерть.

AE MNEM AE ALTADOON

AE ALTADOON ALD AKA.

***

Силгвир судорожно дёрнулся, пытаясь выкашлять, выскрести из легких ледяную неподвижность, белым закрывшую всё сущее. Смерть можно было обмануть или победить.

От безмолвия не было спасения.

– Это всего лишь память, Довакиин, – негромко произнёс чей-то Голос рядом. – Время течёт, как и прежде.

Голос звучал так же, как и тысячи лет назад.

Силгвир теперь знал это.

Теперь он знал неистовую хохочущую жажду крови и безумную триумфальную радость, вырывающуюся в Крик, когда сверкающий клинок ломает ударом кости врага, теперь он знал верность – и знал предательство, знал гордость чести и стыд долга, знал боль и знал отчаяние.

Теперь он знал, как пал – или был защищён – Бромьунаар.

Осколки памяти Рагота впивались в него изнутри.

– Ты же умер, – выдохнул Силгвир, отчаянно поднимая взгляд на драконьего жреца, – ты же умер, тогда, от этого… пустого холода…

В глазах атморца плеснулась и растворилась спустя мгновение горькая усмешка.

– Это был мой последний бой. И не был. Разве сейчас я выгляжу мёртвым для тебя, Довакиин? Теперь ты знаешь, кто был Dovah, кости которого ты упокоил. Знаешь, кто были те, что ходят здесь, не облаченные даже в плоть. Не было жертвы страшней той, что была принесена за Бромьунаар. Форелхост испил куда меньше смерти… но, быть может, куда больше отчаяния.

Силгвир крепко сжал левую ладонь в кулак. Мир всё ещё не соглашался жить с ним в одном времени, словно он по-прежнему был заперт в белом плену не-существования.

– И Морокеи… четыре тысячи лет…

Рагот медленно кивнул.

– Да. Четыре тысячи лет он хранил Бромьунаар – без права уснуть и забыться, как уснул я в священной колыбели Монастыря. Это участь, которую не должен был избрать служитель Джунала… но была истина в словах Вольсунг. Война ещё шла. Мы были нужны войне. Морокеи исполнил, что должен был.

– Четыре тысячи лет, – повторил Силгвир.

Рагот бесшумно и неторопливо направился в один из тускло освещенных коридоров, туда, где затихал шум подземных водопадов. Вокруг его посоха закружились мягкие огоньки, помогая каменным чашам-светильникам волшебным сиянием. Стрелок, опомнившись, последовал за ним.

Никогда не испробованная им горечь яда стыла на губах.

– Но ты тоже… я понял теперь, почему ты сказал Морокеи, что ты не выполнил свой долг. Он хотел, чтобы вы ушли и остались жить. Чтобы сохранили верных… драконам, – Силгвир догнал жреца, торопливо зашагал рядом. Рагот не смотрел на него.

– Ты правильно понял, Довакиин. Но Бромьунаар истощил меня, а после него было ещё много боёв. Тяжёлых боёв. В Форелхосте… даже до осады Скорма я едва верил, что нам удастся сохранить веру и истину, которую очернил Харальд. Но я должен был верить. Только этого не всегда бывает достаточно. Aal Ysmir maat Zey.

– И что ты будешь делать теперь? – тихо спросил Силгвир.

– Молиться, – совершенно непосредственно и спокойно сообщил атморец. – Бромьунаар был мне домом. Но за тысячи лет эхо моего Голоса здесь стихло, и сейчас пришло время его вернуть. Ты… я не знаю, имеешь ли ты право войти в священный храм. Останься в моих покоях и отдыхай, тебя ждёт долгая Беседа.

Выщербленный камень предательски выскользнул из-под сапога, и Силгвир беззвучно помянул дэйдра. Огромные лестницы Бромьунаара с высокими ступенями были настоящей пыткой. Надо было быть нордским строителем, чтобы сделать их настолько неудобными.

– В твоих покоях? Это за что эльфу такая честь? – попытался пошутить Силгвир, но скользнувший по нему презрительный взгляд Рагота ясно сообщил, что шутку драконий жрец если и почувствовал, то не оценил. Босмер примирительно поднял руки. – Хорошо, не злись… в покоях так в покоях. Я вот ещё хотел спросить… можно?

Рагот проворчал что-то неразборчивое, из чего Силгвир сделал вывод, что, наверное, можно.

– По поводу драконьего языка, – осторожно добавил стрелок, с любопытством приподняв уши. – Когда я видел осаду Бромьунара, я слышал ваши разговоры и всё понимал… но ведь это не тамриэлик?

– Dovahzul, – мрачно сказал атморец, останавливаясь у высокой двери с искусным барельефом. – Не радуйся, Довакиин. Ты понимал всё, потому что я понимал всё, но эти же Слова сейчас не скажут тебе ничего. Я не собираюсь отдавать тебе свою силу, чтобы ты преодолел собственное невежество.

Силгвир приуныл. Кончики его ушей печально опустились. Он очень надеялся, что воспоминания Рагота позволят ему хоть немножечко понимать драконий.

– Отвлекись от своей скорби, сможешь предаваться ей всё время молитв, – нетерпеливо позвал его Рагот. Силгвир осторожно переступил вслед за ним порог резной двери, прищурившись от мягко вспыхнувшего внутри света.

Однажды Силгвир побывал в покоях ярла в Драконьем Пределе – когда примчался к Балгруфу посреди ночи с требованием помочь в поимке дракона. Стража не посмела остановить тана-Драконорожденного, а Силгвир впервые увидел, как живут правители людей. И онемел: он прежде видел изукрашенные драгоценными камнями, золотом и барельефами величественные покои в забытых подземельях, но никогда не думал, что и живые люди живут так же, пьют только из серебряных кубков и спят на набитых пухом перинах. В Валенвуде никому и в голову бы ни пришло даже представить, что король, или Сильвенар, или Зеленая Леди жили бы столь отлично от своих подданных.

В покоях Рагота не было ни драгоценных камней, ни золота, ни серебряных кубков. Но каменные стены, облитые рыжиной пламени, были сплошь изрезаны барельефами, где – причудливыми узорами, где – искусно переданными картинами, где мелким драконьим письмом. Огромная лисья морда с лукавой полуулыбкой и пустыми глазницами глядела на хозяина и гостя со стены над ложем, на котором свободно уместились бы шесть Силгвиров или три Рагота. Искусник, вырезавший зверя, поистине был мастером своего дела: от пронзительного взгляда лисицы в хребет заползала ледяная змея.

Атморец осторожно дохнул на пустующую стойку для доспехов, сметая с неё пыль, и тут же оглушительно чихнул от взвившегося серого облака. Силгвир благоразумно отвернулся в другую сторону, спасаясь от пыли, и подошёл к добротному столу с истлевшими бумагами на нём. Блестящий металлический шарик, упавший со стола и закатившийся в пыльный угол, привлёк его внимание; босмер, наклонившись, осторожно дотронулся до него пальцем, чтобы через мгновение испуганно прижать уши и отскочить назад.

Призрачная фигура невысокого бородатого эльфа соткалась посреди комнаты и заговорила на языке, больше напоминавшем грохот камней в колодце, чем живую речь. Рагот оглянулся.

– Надо же, а я думал, я избавился от этой дряни, – изумился атморец, поднимая шарик. Призрачная фигура задрожала и погасла. Переведя взгляд на Силгвира, Рагот не сдержал смешка. – Это всего лишь давнее послание Мзнелфта, двемерского счетовода или кто он там был… этот козий сын просил руки моей дочери, мол, ради укрепления союза наших народов. Ну и моих земель. И, может быть, моей власти, знаний и Исмир знает чего ещё, сам Херма-Мора заблудится в намерениях этих медноголовых. Она сказала ему, что сперва сварит его сердце в меду и съест его на зимнем пиру, а потом уже пойдёт речь о руке. Ха! Славная была девка. Лучше многих моих сыновей.

– Дочь, – оторопело повторил Силгвир. Он с трудом представлял себе Рагота в образе правителя, но представить Рагота в образе отца оказалось ещё сложнее.

– Постоянно встревала в какие-то передряги, – довольно хмыкнул Рагот. – Как-то раз её взял в плен младший кимерский лорд. Тоже, верно, хотел её женой себе сделать, или наложницей, или как это у них называлось: надо мной посмеяться и власти потребовать. Сделал. Через месяц она ходила по кимерским землям с его головой на копье. Я подарил бы ей земли, какие бы только она захотела, но не сиделось ей на месте, отправилась на Йокуду, пути меча учиться. Исмир знает, где она, и, главное, когда… но о наших походах песни пять десятков лет спустя на пирах пели.

– Так у тебя, может, и жена была? – Силгвир всё ещё пытался мысленно совместить слова «Рагот» и «отец». Раньше он наивно думал, что повидал многое в жизни, и удивить его непросто, но чудеса Тамриэля не переставали себя проявлять.

– Была… две. Одна на Атморе, по молодости. Другая здесь, по глупости. Как подумаю, что, может, они в Зале Славы пируют и меня ждут, так и пожить ещё хочется, – задумчиво сказал Рагот. Перевёл взгляд на двемерскую поделку в своей руке и небрежно зашвырнул шарик в угол. Посерьезнев, атморец повернулся к Довакину. – Я знаю, у тебя много вопросов, Довакиин, и не о том, с какими девками я веселился. Мы ответим. У меня тоже есть вопросы к тебе, они будут и у Морокеи. Отдохни сейчас и вспомни заново путь, который ты прошёл: ты не умеешь отдавать Vahrukt, тебе придётся говорить его словами тамриэлика. Мои покои открыты для тебя. Здесь ты в безопасности – даже от Херма-Моры.

Тяжёлая дверь хлопнула, закрывшись за спиной драконьего жреца, и на резном дереве мягко вспыхнули и погасли несколько магических рун. Силгвир нервно стянул с огромной кровати истлевшие меховые покрывала и забрался на деревянный каркас: его, как ни странно, ничуть не коснулось время. Смотреть на изуродованные доски было больно, но даже от мёртвого дерева исходила неведомая сила, в чем-то схожая с той, что Силгвир почувствовал в роще Кин.