Текст книги "Время ереси (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Солнце всходит одновременно с тем, как ярость Исмира божественным лезвием пронзает смертный мир, обращая в осколки равно иллюзии, реальность и то, что лежит вне того и другого; нет более обмана и хитрости, нет сомнений и неподкупности чистого знания, есть лишь сила, слепящая и слепая. И силу – помнит дитя Дракона уроки смертного – надо встречать силой.

Мираак вычерпывает себя до дна – себя, только себя, ни капли дэйдрической тьмы – и выплескивает навстречу буре.

Всю его злость – на уродливый смертный мир, что может стать прекрасней всего, что только было воплощено, но лишь калечит сам себя.

Весь его гнев – на тех, что называли себя голосами богов, но оказались лишь безвольными куклами в руках бессмертных.

Всю его ярость – справедливую ярость Дракона, чьё право на власть посмели отвергнуть люди.

Я должен был стать Исмиром, безмолвно кричит Мираак, не отводя глаз от сияющей смерти; мне принадлежит Корона Бурь и божественное имя, мне принадлежит власть и могущество, что ни разу не принадлежало человеку, смотри – в моих жилах течет человеческая кровь, помнишь, ты говорил мне; но я стану большим, чем человек, и большим, чем дракон. Я стану тем, кто приведет смертных людей к величию. Я стану тем, кто выстроит совершенный мир.

Назови меня его именем, кричит Мираак. Назови меня именем бури.

Светоносный шторм выслушивает его до конца, замерев за миг до соприкосновения.

А потом – сжигает его до костей дыханием бога.

Недра земли раскалываются под ними, как полый орех, навеки отделяя владения Драконорожденного от земель Скайрима; Мираак успевает лишь коснуться драконьей души – и выцедить из нее каждую кроху энергии, чтобы только выдержать, выдержать, выдержать огненную ярость Исмира, пережить этот ослепительно долгий миг рассвета.

И божественное пламя уходит, не сумев уничтожить его.

Мираак хватает ртом воздух, не в силах произнести ни единого Слова, выдохнуть ни единого Крика. Он выдержал поединок с богом.

Он победил.

Когда белый клинок с волчьим оскалом вонзается в его сердце, Мираак чувствует только удивление. Но – удивление исчезает, когда сила Апокрифа, прежде чутко-податливая, не откликается на его зов, и смолкает всеведущий шепот. Липкие жгущиеся щупальца рвут его на части, не могут только подступиться к ледяной стали лезвия в его груди.

Валок говорит ему что-то, пока отрава Апокрифа выпивает последние силы из первого Драконорожденного. Мираак не слышит, что. Только видит, как облетает с него шелухой божественное могущество, и только рассветное солнце теперь освещает их обоих, палача и предателя.

А потом он наконец умирает.

***

«Когда они обратятся против тебя, ты уверен, что ты победишь?»

Силгвир проснулся без крика, но закашлялся на вдохе, пытаясь выцарапать из груди едкое клеймо Хермеуса. И смолк лишь полминуты спустя, неподвижно уставившись в темноту. Затхлый воздух Бромьунара тисками сжал грудь.

Он стал свидетелем смерти Мираака – первой смерти, которую видел из всех живых только Валок, жрец, отказавшийся от маски. Совет Бромьунаара предпочел не тратить на Драконорожденного силы во время войны – от него избавились, как от взбесившегося пса, жестоко и быстро. И не помогла ему драконья душа, сила Хермеуса и верные аколиты, когда пришел Валок с благословениями восьми богов…

Сколько же длилась проклятая война, если после гибели Мираака Валок еще остаток жизни правил отколовшимся от Скайрима куском земли, и Солстхейм процветал – насколько он мог процветать в то время?..

Зал Совета встретил Силгвира тяжелым молчанием. Из восьми жрецов здесь осталось всего двое; кто-то, знал стрелок, отправился на Солстхейм, но куда исчезли оставшиеся – ему не сочли нужным сказать.

Вольсунг на мгновение подняла глаза от расстеленных перед ней карт Скайрима и других провинций; кивнула, приветствуя Драконорожденного.

– Славного дня, Конарик.

Покосившись на второго жреца, Силгвир решил на всякий случай не спорить с «Конариком». Хевнораак брезгливо скривил губы, но смолчал: он был больше занят остатками еды на столе, нежели картами мира или одним лесным эльфом, по нелепости судьбы нареченным драконьим жрецом.

– Похоже, вы не теряли времени даром, пока Рагот водил меня по всему Истмарку, – тихо пробормотал Силгвир, внимательней взглянув на аккуратно исписанные чернилами пергаменты. Это были не древние карты – да и как бы они пережили четыре тысячелетия, – но современные, с имперскими печатями. Он понятия не имел, откуда жрецы достали их, и не был уверен, что хочет знать.

– И теперь я беспокоюсь, что мы привлекли лишнее внимание, – неожиданно серьезно отозвалась Вольсунг. В голосе ее низко вздрогнули тугие струны хаафингарского ветра. – Но у осторожности слишком велика цена.

ястребиный крик вырывается из человечьего горла, соленый от не-драконьей крови

Силгвир резко сморгнул жуткий всполох видения-памяти, едва не пошатнувшись. Привкус железа и слабости не уходил с языка.

– Я ищу Валока… может быть, он где-то недалеко? – его собственный голос прозвучал хрипло и тяжело, словно это он Кричал до крови и изнеможения тогда, четыре тысячи лет назад, сражаясь с глашатаем божественной воли. Вольсунг качнула головой.

– Валок сейчас в своих владениях. Зачем он тебе?

– Я… – Силгвир запнулся, нерешительно отвел глаза. Но всё же ответил искренне: – Я хотел расспросить его о Мирааке. Они ведь были друзьями… кажется. Или нет…

Плотно сжатый клубок чужих воспоминаний вздрогнул внутри. К имени Валока в нем вело слишком много нитей, перепутанных и заплетенных безумным узором; Силгвир не мог разобраться в нем.

– Они были друзьями, хорошими друзьями. Мы и не сомневались, кому велеть отправить в Обливион его поганую драконью душу.

сияние мотыльковых крыльев режет в стеклянное крошево плоть и дух

Хевнораак смотрел прямо на него. От слишком точного взгляда слепых глаз тянуло нечеловеческой жутью.

– Ну да ты и сам знаешь, – засмеялся ричмен. Смех у него был жесткий, царапающийся, точно попробовал бы рассмеяться ворон. – От тебя смердит Херма-Морой за милю.

Понравились мои мотыльки?

Силгвир сморгнул. Голос жреца звучал в его голове, вкрадчивый и смешливый.

Хочешь потанцевать с ними еще раз?

Отчего-то стало невозможно дышать.

Десятки невидимых крошечных лапок заелозили по коже – по лицу, по рукам, под одеждой. Силгвир слепо взмахнул рукой, пытаясь отогнать незримых мотыльков, но те лишь настойчивей стали биться в лицо, заползая в уши и рот, не позволяя сделать ни единого вдоха…

Ледяной ветер прокатился по залу, оставляя изморозь за собой. В глазах Вольсунг серебрилась гроза.

– Держи их при себе, Хевнораак, или в следующий раз сам подавишься шелкопрядами, – ровно произнесла она. – Если Рагот прежде не вспорет тебе брюхо.

– Прежде чем я вспорю ему брюхо, стоит ли мне узнать, за что я это сделаю? – буднично поинтересовался Рагот, шагая в зал. Силгвир радостно вздернул кончики ушей и тут же напрягся: атморец по-прежнему был в полном своем доспехе…

удар невообразимой силы раскалывает землю до самых ее глубин

И с отрубленной головой в руке.

Подойдя к столу, Рагот спокойно бросил на него свежий трофей, вынудив Вольсунг поспешно отодвинуть пергаменты. Голова принадлежала неизвестному альтмеру: побелевшая кожа всё ещё хранила золотистый тон, светлые, почти серебряные длинные волосы беспорядочно слиплись от крови. Ушей у мертвеца уже не было.

– Что, атморские привычки – убивать по эльфу с утра? – осклабился Хевнораак. – И это меня называют дикарем?

– Ты дикарь, потому что ты выродок, – по-дружески объяснил Рагот. – А остроухого выродка нашел Восис у западной обзорной башни. Похоже, что он следил за Бромьунааром, но сглупил, когда понял, что его заметили: набросился на драконьего жреца. Дурак.

– А драконий жрец от большого ума прикончил его вместо того, чтобы порасспрашивать.

Рагот ухмыльнулся.

– Если следили двое, зачем оставлять обоих в живых? У второго еще даже есть уши. На случай расспросов.

Хевнораак одобрительно расхохотался и поднялся из-за стола, отшвырнув в угол обглоданную кость, что держал в руке.

– Вот это другой разговор. Где его отыскать?

– В пыточной, конечно, – фыркнул Рагот. – Восис отдаст его тебе.

– Побыстрей, – строго предупредила Вольсунг, – развлекаться будешь в другое время. Узнай, что ему известно и кто его послал, и возвращайся.

Хевнораак остановился и обернулся через плечо.

– Вольсунг, о сиятельная дочь первого вздоха Кин, – ричменский акцент ярче окрасил его речь, – мы стоим у самого конца Времени. Ради всего дурного в этом мире и за его пределами, не мешай мне проводить его так, как я того желаю.

Вольсунг не стала тратить слова на ответ, и Хевнораак скрылся за чернотой в дверях. Рагот задумчиво вертел в пальцах острое окровавленное ухо мертвого эльфа.

– Альдмери, опять, – без капли брезгливости Вольсунг склонилась над отрубленной головой. – Ничего удивительного, что они нашли нас. Со всеми этими порталами и временными уловками Бромьунаар для любого мистика сейчас – что маяк для моряка.

– Я думаю, за нами уже раньше следили, – равнодушно сказал атморец. – Я Кричал на весь Скайрим, когда убил последних Языков Паартурнакса, и только глухой не понял бы, что это не Голос Довакиина.

Или еще раньше, подумалось Силгвиру. Он смотрел на исковерканное гримасой смерти лицо альтмерского шпиона – а вместо пустых глаз мертвеца видел мягкий золотой взгляд Вираннира, талморского советника из Коллегии.

По воле ли случая Раготу так легко удалось раздобыть посох Магнуса? Действительно ли никто не видел его – или сочли более полезным не мешать?

– У нас все еще довольно времени, чтобы исполнить свой долг, – тихо произнесла Вольсунг, выпрямляясь. – Отправляйся на Солстхейм. Бромьунаар выстоял четыре тысячи лет и выстоит еще; я куда больше боюсь того, что мы не сумеем договориться с Азидалом, и нам придется снова отправить его к Садовнику. Помимо того, Азидал служил Мирааку, а имя предателя уже звучало в стенах Бромьунаара этим утром.

– Я хотел позаботиться о Форелхосте, – упрямо сказал Рагот.

– Твой слуга уже возвращен в мир живых, кто еще заботит тебя в пустом могильнике? Теперь хватает и живых, кому нужна защита.

Рагот резко поднял голову. Черные волосы его рассыпались по плечам.

– Не говори о них так, Рассветный Крик Кин, – тихо Сказал он. В Голосе Меча Исмира рокочуще перекатывалась гроза. – Ни о друге моем, ни о моих людях. Ни даже о Монастыре, чьи стены верно служили домом последним из верных. Это мои владения теперь, и никто другой не имеет над ними власти.

Вольсунг не ответила. Взгляды жрецов встретились, словно клинки в бою, и в зале на долю мгновения пахнуло снежным холодом; но этот же холод таили в себе и прозрачно-янтарные глаза жрицы Кин. Силгвир не слышал ничего, кроме всепоглощающей тишины, но был уверен, что ему просто не позволили услышать лишнего.

Рагот отвел взгляд первым.

И, развернувшись, молча зашагал к выходу, не попрощавшись ни жестом, ни словом. Силгвир растерянно оглянулся на Вольсунг. Та устало опустилась за стол, отбросив длинные белые косы за спину.

– Иди за ним, – тихо велела ему жрица, когда чернота за дверьми отправила служителя Исмира в иную Эру. – Если он не защитит тебя, то больше никто не защитит тебя, Конарик.

Силгвир нагнал Рагота у трибун, нависавших над огромной площадью, полусожранной обвалами и струями водопада. В подземной черноте тусклое сияние светящихся грибов и далекий огонь каменных светильников позволяли различить лишь серые очертания.

– Что ты ходишь за мной хвостом, маленький эльф? Совет признал тебя Конариком, любой теперь готов умереть за тебя и убить по твоему слову. На что тебе я? Если тебе нужна чья-то голова – я принесу ее тебе, если начнется война – я пойду впереди с твоим стягом, но сейчас оставь меня.

В голосе Рагота звучало что-то сложней обычной усталости – и Силгвир не мог понять, что.

– Ты чего, – растерянно сказал Довакин. – Ну, хочешь, сходим в Форелхост вместе?

Рагот покосился на него с выражением, которое очень кстати украла темнота. Силгвир был этому даже рад.

– Нет.

– Ладно, – не стал спорить Силгвир и осторожно подобрался поближе к жрецу, встал рядом на краешке каменного выступа, нависающего над площадью. От высоты, теряющейся во тьме, захватывало дух; шум водопада многократно отражался от стен и звенел, казалось, отовсюду. – Что она тебе сказала?

Рагот долго молчал.

– Правду, – только и ответил он. – Вольсунг никогда мне не лгала. В мечтах о славе прошлого я совсем забыл, что такое истинный Совет Бромьунаара, и каково там мое место. Она напомнила мне. Быть может, и прав Хевнораак, перед смертью пославший их всех лизать зад козлу. Его здесь считают безумцем, только даже он до сих пор не натравил своих мотыльков ни на одного из Голосов Бромьунаара, а я… если я отправлю в Совнгард кого-то из них, кем тогда назвать меня?

Силгвир честно признался себе, что, кроме части про козла, ничего не понял.

– Слушай, Хевнораак совсем поцелованный Шеогоратом, но ты тут при чем?

– Если доживешь до дня, когда наденешь маску, поймешь, – без тени смеха ответил Рагот. Силгвиру становилось откровенно не по себе от его слов, но он чувствовал, что не добьется от Меча Исмира ничего понятней уже сказанного.

– Расскажи мне про Азидала и Мираака, – попросил он, понадеявшись, что жрец не оставит его без ответа. – Я сегодня снова видел сон – как будто, знаешь, кусочек его памяти – о том, как его убили… что там на самом деле было?

Ладонь Рагота крепко легла на его плечо, и портал взвихрился вокруг искрящимися потоками магии – чтобы растаять в соленом ветру на пепельном побережье. На юго-западном побережье, у Камня Земли: к северу по кромке залива виднелись высокие стены Вороньей Скалы.

Силгвир посмотрел на землю у себя под ногами. В футе от его сапог морской прибой лениво целовал берег.

– Это была славная битва, – сказал Рагот. – Это был не честный бой, но казнь, жестокая и ясная в своей жестокости; и все равно они сражались славно, не зря столько песен сложили о том. Говорят, мы выбрали Валока для этого – но он пришел сам, полный гнева и желания справедливости, и предложил свой клинок. А мы… мы вдохнули в него силу богов. Каждый из нас. Частицу силы бога-покровителя жрец может даровать с благословением – довольно и одной, а он получил восемь. Он сам был словно Исмир, сошедший с небес: даже Исграмора я не видел таким, а ведь я видел его под знаменем Пяти Сотен. И сила Исмира отколола земли Мираака от Скайрима – я слышал эхо собственного Голоса, но Мираак пережил этот удар, не знаю, как, но пережил его.

– Так же, как ты, – прошептал Силгвир.

Рагот резко повернул голову к нему.

– И об этом ты знаешь?

Вздрогнув, словно очнувшись ото сна, стрелок непонимающе поднял глаза. Он и сам не знал, почему сказал это – точно какая-то из нитей в клубке воспоминаний привела его к чему-то иному, лежащему вне доступных ему пределов.

Будто бы это и вовсе сказал не он.

– Вы можете жрать драконьи души, быть может, ему и хватило, чтобы выстоять тогда… – Рагот не стал дожидаться объяснения. – Любого смертного убило бы на месте. Быть может, он чему-то все-таки научился. Так или иначе, милость Мары стала его гибелью. Мы все слышали это. Ее рука направила клинок Валока, когда он пронзил сердце предателя.

– Он хотел хорошего для людей, – зачем-то сказал Силгвир. – Мираак. Он… был куда больше достоин имени Исмира, чем я… и имени Конарика.

– Не был он достоин ничего, Довакиин, – устало сказал Рагот. – Дураком он был. Понятно, отчего – по молодости власть да сила кровь кипятят получше самого хмельного меда, но это его и сгубило. Азидала тоже. Нет, не на первом столетии жизни, но в итоге… а, впрочем, он может и нас в том винить. Что дали ему маску, когда он на коленях умолял нас учить его. Он заслужил свою силу, а вот справиться с ней не смог. Жаль: он могущественен, и для такого человека стать пешкой Херма-Моры… обидно. Мне было бы обидно. Но никто из нас уже ничего не может с этим сделать. Вернем Азидала – он отправится в Обливион снова спустя очень краткое время. Он и сам это понимает.

– Он не попытается меня убить перед этим? – с опаской уточнил Силгвир. Рагот хмыкнул.

– Нет, ты его не интересуешь. Он отправится искать снежных эльфов.

Снежных эльфов.

Силгвир тяжело вздохнул.

Он помнил, где видел последних подлинных снежных эльфов – и оставил в живых лишь одного из них. И ему решительно не приходила в голову мысль, как примирить сумасшедшего древнего служителя драконов и Хермеуса Моры с тем фактом, что его месть снежным эльфам потеряла актуальность четыре тысячи лет назад.

– Есть охота, – грустно сказал Силгвир. – Пойдем в Воронью Скалу? Ты там трактирщика немного придушил, правда…

– Зато нальет бесплатно.

– Главное, чтобы под себя бесплатно не налил…

Рагот одобрительно хохотнул.

– Может, из тебя и выйдет неплохой Конарик. Но с ушами надо что-то сделать. Мелкий Конарик – еще куда ни шло. Остроухий Конарик – позор всего Культа…

Земля под ногами едва ощутимо вздрогнула, а спустя несколько долгих-долгих секунд и южный ветер принес отголоски яростных Криков. Дождавшись, пока эхо Голосов от кургана Колбьорна стихнет, Рагот хмыкнул.

– Спорим на три кружки, что без меня они ни на что Азидала не уговорят?

– Лопнешь.

– Не лопну. Три кружки и ни глотком меньше.

– Ты же о моей смерти споришь. Они меня с его помощью убить собираются.

– До конца Времени рукой подать, Конарик. Можем поспорить о чьей угодно смерти, если тебе так хочется, но не меньше, чем на три кружки.

========== Глава 23. О важности клятв ==========

В гениальной простоте идеи мудрейшего из Голосов Бромьунаара Вокун начал сомневаться примерно в тот момент, когда не увидел ни малейшей искры радости в глазах человека, вернувшегося из гибельных бездн Апокрифа в светлый мир живых.

– Спасибо за воскрешение, конечно, – сказал он, поднимаясь из саркофага, – хотя я бы справился и сам. Мне нет дела до ваших бед, поэтому можете оставить меня в покое и уходить.

О нем говорили – легендарный маг, изучивший искусство волшебства у всех народов Тамриэля и одного лорда дэйдра. Не знающий страха и жалости убийца, чьим именем пугали детей среди снежных эльфов, ибо от него не было спасения. Верный служитель, своими силами преодолевший путь от раба до повелителя.

Гениальный изобретатель. Великолепный воин. И невыносимо трудный человек.

Азидал.

– Мы уже сказали тебе о состоянии мира, – Морокеи вполне определенно начинал терять терпение. – Исчезновение Алдуина в конце кальпы касается не только Совета. Думаешь, мы обратились бы к тебе за помощью, если бы был иной выход?

– Я думаю, что вы за гранью абсолютного отчаяния, если вернули чрезвычайно опасного прислужника Херма-Моры к жизни. Именно поэтому я могу диктовать вам любые условия, и вы их сожрете, потому что вам не получить нужные вам знания без моей помощи, – спокойно и самую малость снисходительно объяснил Азидал. – А теперь пошли вон из моей гробницы.

Кажется, именно тогда божественное терпение Светоносного Ока резко подошло к концу.

Укрепления из балок дрожали и пошатывались, жалобно поскрипывая в тон яростным Перекрикиваниям двух служителей Джунала. Из глубин кургана веяло древней магией, за секреты которой любой маг Четвертой Эры с радостью продал бы душу. Драугры подавленно топтались у выхода наружу, благоразумно не смея вмешиваться в Беседу повелителей: сила, что сейчас гремела глубоко под землей, наверняка обратила бы их в горстку серого праха.

Вокун сел на пыльный камень рядом с заброшенным местом раскопок кургана и мрачно задымил трубкой. Южный табак был единственным средством, приносящим облегчение, в последние двести лет – правда, только потому, что васаби и снегом радости он старался не злоупотреблять. Вокун надеялся, что конец Времени настанет прежде того дня, когда его кисет опустеет: в проклятой Четвертой Эре разыскать настоящий катнокейский табак представлялось совершенно невозможным.

И его сомнения в том, что Морокеи удастся убедить Азидала в необходимости помочь Совету, крепли. Даже не потому, что Азидалу действительно было наплевать на конец Времени после четырех тысяч лет в липких щупальцах Херма-Моры. Скорее, потому, что Азидал терпеть не мог Голоса Бромьунаара – никого, кроме предыдущего Конарика и чуть-чуть Рагота. Рагота он, впрочем, ненавидел или по крайней мере пытался ненавидеть. Но терпел.

Вокун подозревал, что для того имелись вполне достойные причины.

***

– Об этих шпионах… ты думаешь, они неспроста следили за Бромьунаром?

Рагот опрокинул в себя остатки меда в кружке и выудил откуда-то трофейное альтмерское ухо. Силгвир понадеялся, что никто не следит пристально за их столом, потому что иначе на выходе они могли повстречаться с редоранскими стражниками: в свете событий последних лет Советник Морвейн стал куда серьезней относиться к подозрительным странностям, как и местный капитан стражи.

– О, конечно, – сказал Рагот. Уши понемногу теряли прежний лоск, но, похоже, его это не смущало. – Надо нацепить их на что-нибудь. Получится хороший оберег…

– Шпионы, – напомнил Силгвир. Рагот неохотно отвлекся от любования трофеями и встретил его взгляд с легким раздражением.

– Шпионы. Да Шор дери их в зад. Конарик, мы Кричим на весь Север на мертвом Языке, поднимаем покойников из могил, швыряемся направо и налево забытой магией, а теперь начнем конец Времени – ты думаешь, мы не привлекли внимания? Ха! Я удивлен, что за нами до сих пор не вышла в поход армия! Слава о нас совсем поблекла. Ну да ничего, когда настанет час крови, о нас сложат песни лучше прежних… если будет кому их петь, – осклабился Меч Исмира.

Силгвир вздохнул, но промолчал.

Он не хотел войны. И, тем более, он не хотел конца Времени или собственной смерти – но, если он понял хоть что-то из слов, звучавших на Совете Бромьунара, так это то, что если конца Времени не случится, случится нечто намного худшее. Новая Атмора, новый застывший между жизнью и смертью мир, новый кровавый Рассвет. Даже безумные драконьи жрецы опасались этого, даже Рагот, для которого удовольствием было бы длить войну вечно и собирать уши поверженных врагов.

Если плата за судьбу всего мира – одна смерть, кто он такой, чтобы отказаться заплатить?

В конце концов, он был готов к этому, когда в первый раз поднимался на Глотку Мира, и когда в первый раз шел в Совнгард.

– Я умру за тебя, thuri, если ты пожелаешь, – неожиданно серьезно сказал Рагот. – Я дал Слово. Но лучше бы тебе убить меня своими руками: не хочу, став предателем, становиться им дважды. Конец Времени должен наступить, а Герою свойственно вмешиваться в порядок вещей, не говоря уже о Зеленом-Соке: Башни начинают творить немыслимое, когда близится гибель мироздания. Твоя смерть позволит Алдуину наконец спуститься на Арену, и я не так глуп, чтобы желать помешать этому. Мы, конечно, можем сделать тебя настоящим Конариком… протащить тебя через ритуал наречения и дать маске выполнить свою работу, но Целестиалы и Башни… мы не знаем, что возобладает в итоге. Дракон сломается, Конарик сломается следом, и в итоге мы окажемся тролль пойми когда и где, с безумным военачальником и миром, пожирающим собственную сущность. Это плохой исход, Довакиин, хотя Вокун сказал бы, что в конце концов всё вернулось бы на круги своя в любом случае.

– А вы сможете меня убить? – тихо спросил Силгвир. – Пришлете ко мне Валока, когда его будет разрывать изнутри благословениями богов? Или кого-то из Голосов Бромьунара?

– Нет, Конарик. Воистину, замарана наша честь, если мы сделали священную маску верховного жреца Алдуина всего лишь ценой сделки, и пытаемся убить собственного военачальника… может быть, мне впору назваться предателем, но тебя не назвать иначе как торгашом! – Рагот резко повернул голову.

Вокун от неожиданности закашлялся дымом. Силгвир прижал уши: в темном подземном трактире он даже не заметил появления другого жреца.

– Двуличие Шора, все дела, – проскрипел наконец Вокун, откашлявшись. Непохоже было, чтобы слова Рагота возымели хоть какой-то эффект. – Я и так не жду от тебя благодарности, троллий сын, так хоть не ругайся за то, что я в очередной раз спас Совет от кровопролития и краха. Иди лучше к Азидалу: похоже, они с Морокеи вознамерились обрушить весь курган себе на головы.

– Ха! Он спросонья перепутал Морокеи со снежным эльфом?

– В том-то и дело, что нет, – Вокун, не дожидаясь приглашения, сел за стол. – Но проклятый умник упрям, как последний баран. Ему нет до нас дела, понимаешь? Он плевал на жрецов, на Совет, на Героя, на конец Времени и на Херма-Мору тоже. Я думаю, он не расстроился бы, если бы Морокеи окончательно рассвирепел и отправил его к праотцам.

– Ха, – сказал Рагот без капли удивления. – Я говорил, что так и будет.

– Я отчаялся и готов звать драконов, чтобы те приказали ему не валять дурака. Но было бы неплохо, если бы ты проявил свои ужасающие навыки мирной беседы и тоже помог нам вместо того, чтобы дуть эльфийский мед, после которого только и можно, что плеваться пеплом.

Рагот согласно хмыкнул без капли обиды. Поднявшись из-за стола, атморец подхватил ножны с мечом и оглянулся на Силгвира.

– Тебе лучше не идти за нами сейчас, Конарик. Vosis! Zu’u prel hi voth Thu’umsefahdon!

Силгвир едва не оглох от прогремевшего в стенах трактира Крика. Он разобрал Довазул: «я призываю тебя Голосом друга», но обрадоваться своим талантам к языкам не успел: Вокун тут же добавил несколько фраз, не поддавшихся его навыкам переводчика. По трактиру пополз едва ощутимый аромат душистого табака, одурманивая каждого, кто по собственному несчастью находился сейчас в «Пьяном нетче». Гелдис с остекленевшими глазами выронил тарелку, что держал в руках, себе под ноги.

– Восис присмотрит за тобой, Конарик, – не обращая внимания на застывших статуями завсегдатаев, пояснил Рагот. – И прибереги для меня мои три кружки меда.

Вспышка портала залила белизной сумрак трактира, мгновением позже сменившись жирной, как сажа, тьмой. Силгвир не успел зажмуриться и теперь неистово смаргивал выступившие от яркого всполоха слезы, пытаясь вернуть глазам способность видеть.

– Однажды я убью этого козьего выкормыша и скормлю королевским змеям во время Пира Мертвых, – пробурчал Вокун себе под нос.

– Это иллюзия? – тихонько спросил Силгвир. Жрец мрачно кивнул.

– Еще не хватало, чтобы весь Солстхейм знал о том, что верховные драконьи жрецы собираются в здешнем трактире. Побудь пока с Восисом, он, похоже, славный парень и не станет дурить. В случае чего просто убей его, – дружески посоветовал Вокун и телепортировался с точно такой же яркой вспышкой. Силгвир с едва слышным проклятием заслонил глаза рукой: от магических фокусов жрецов недолго было потерять зрение.

Вокунов дурман развеялся почти сразу, и тишина в трактире сменилась обычным гулом, словно никто и не слышал оглушительного Крика. Гелдис с удивлением посмотрел на разбившуюся тарелку у себя под ногами, беззвучно помянул Дом Забот и принялся убирать осколки.

– Мой господин звал меня. Где он?

Силгвир резко обернулся. Восис стоял за его спиной: худощавый черноволосый маг в легкой одежде, он привлекал к себе не больше внимания, чем любой другой странствующий колдун. Только посох мог его выдать; выточенная из дерева драконья голова на навершии говорила знающему человеку слишком многое.

– Он… он ушел, – растерянно ляпнул Силгвир, недоумевающе опустив кончики ушей.

– Значит, он хотел, чтобы я защищал тебя, пока его нет, – в голосе Восиса промелькнул сдержанный холод. – Я выполню его желание.

– Со мной всё будет в порядке, – поспешил заверить его стрелок. Драконьи жрецы имели свойство притягивать беды куда сильней, нежели один Драконорожденный босмер.

– Я не нарушу его приказа, Герой. Если Раготу угодно испытать мою верность, я не разочарую его.

Силгвир в безнадежной тоске опустил уши.

Он и в самом деле слегка подустал от сложностей жизни драконьих жрецов.

***

Курган Колбьорна выстоял вопреки всем невзгодам, что щедро швырнула ему судьба. В темных коридорах медленно оседали пыль, песок и пепел, взметенные Криками и магией; ближе к крипте стены казались слегка оплавленными. Служители Джунала знали толк в запретном знании и его грамотном применении.

Проведя ладонью над барельефом у входа в крипту, Рагот ухмыльнулся. Камень всё ещё обжигал при прикосновении: энергии, что он впитал за последний час, магическому оберегу хватило бы на десятилетие.

Это был определенно хороший знак.

– Я не глухой, Светоносное Око, – Голос Азидала из зала крипты звучал чуть менее вызывающе, но уступать он явно не собирался. – Я услышал всё, что ты Сказал. И ты не назвал ни единой значимой для меня причины, почему я, предатель, которому вы пообещали позорную казнь, должен вам помогать.

Рагот вошел в зал, пропитанный пролившейся в Беседе силой до сухого жара в воздухе. Азидал обернулся ему навстречу.

– Демоны с ним, с концом Времени, – сказал Меч Исмира, не дожидаясь Приветствия. – Но в этом мире всё ещё есть Старая Мэри, и стоит вылезти из гробниц хотя бы ради того, чтобы это исправить. Пора прикончить шорову уйму эльфов, и я бы не отказался от лишнего меча.

***

В глазах Восиса скрывалась та же недоверчивая осторожность, что Силгвир замечал у Рагота, когда тот только-только вернулся в мир живых. И та же ненасытная жажда испробовать жизнь заново: на слух, на вкус, на ощупь. Он пил мед так, словно не пил его…

Тысячелетия.

– Ты служишь Раготу? – Силгвир долгое время раздумывал над тем, стоит ли задавать этот вопрос, но всё же решился. Восис мог ему помочь.

– Да, – коротко ответил Восис. – Я связан с ним клятвой верности.

– Наверное, тебя тоже это мучает, как и его самого, – искренне посочувствовал Силгвир. В Валенвуде не было проблем с клятвами верности, если только они не были принесены богам – обманывать И’ффре или Хирсина считалось дурным тоном и попросту неблагоразумным деянием – но он слышал истории о запутанных цепочках родовых клятв в Морровинде и Хай Роке. Там клятвы верности и проклятья сплетались в одинаково смертоносные сети.

Ладонь Восиса, лежавшая на столе, резко сжалась.

– Я счастлив служить ему. Я не пожелал бы иного господина.

Силгвир удивился.

– Ты счастлив служить Раготу? Он же… ну… жестокий, наверное. К слугам.

– Не мое дело обсуждать Голос Исмира за его спиной, – отрезал Восис. Довакин ясно ощутил, что разговор зашел в тупик.

– Он вроде сказал, что у драконьих жрецов не принято приносить клятвы верности… – Силгвир попробовал зайти с другой стороны. – Послушай, я к чему тебя расспрашиваю. Он поклялся мне в верности, а я в ваших обычаях не понимаю ну совсем ничего. Он что-то мне объяснил, но, честное слово, Рагот так себе умеет объяснять…