Текст книги "Огонь и сталь (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
– Ну, прости, не злись, – девушка обняла его за шею, зарываясь лицом в густую шелковистую гриву, перебирая муарово–черные пряди, – ты, наверное, один меня понимаешь… никаких претензий, блудных аргониан или глупой ревности… пожалуй, только ты меня и любишь.
Тенегрив согласно замотал головой, протягивая Довакин бутон горноцвета, уже наполовину пережеванный. Деметра хихикнула.
– Да доедай уже, – магичка похлопала его по шее. Жеребец заплясал на месте, мгновенно забыв обо всех обидах. Слышащая похожа на его предыдущего хозяина, настоящего хозяина, который сейчас в Царстве Пустоты. Рано или поздно конь вернется к нему вновь, в холодные конюшни и на черные луга, пастись в табуне даэдрических лошадей, пока его вновь не призовут служить Темному Братству. Деметра что–то искала в своей сумке, когда Тенегрив заметил туго скрученный свиток из желтоватого пергамента. Дымчато–алые глаза жеребца вспыхнули ярче. Подскочив к девушке, он попытался схватить свиток призыва призрачного ассасина, но Довакин вовремя отскочила в сторону, зубы коня запоздало клацнули в миллиметре от ее сумы.
– Эй! А ну, не хулигань! – Деметра яростно сверкнула глазами, чуть сморщив нос. Ее взгляд, серебристо–серый, чуть затуманился. – Ты чего это?
Тенегрив недовольно заржал, забил копытом, мотая головой. Свиток вновь исчез в темном нутре сумки, и Слышащая непонимающе взирала на коня, разразившегося недовольным ржанием. Почему? Почему Слышащая не призовет его хозяина из Чертогов Ночи? Жеребец соскучился по его голосу, соскучился по Матери… и по их убежищу! Хочет домой, к Данстару, а еще лучше – в царство Вечной Ночи. А здесь… солнце слишком яркое, небо слишком голубое и шумно… а еще этот Цицерон… обращается с конем как с тупоголовой скотиной, будто он ровня обычным ездовым клячам. Тенегрив тяжело вздохнул, тычась бархатистыми губами в лицо своей Слышащей. Девушка взвизгнула и хлопнула его по носу.
– Да что с тобой такое, Гривик? – она откинула со лба спутанные золотистые волосы. – Ишь, разошелся! Смотри, променяю тебя на какого–нибудь мерина.
Конь затряс головой. А хозяин бы ему никогда такого не сказал… но хозяин далеко. Рядом лишь Слышащая, мерзкий маг да эльфка, пахнущая зверем.
***
– Нужно дать ему имя, – жизнерадостно заявил Онмунд, шагая рядом с Тинтур. Мрачная Довакин покачивалась в седле, даже не глядя на мужа. С чуть вздернутой головой, прямой спиной и судорожно сжатыми кулаками казалась недвижимой словно статуя. Лишь недовольное сопение, пробивающееся из–под маски жреца Морокеи, свидетельствовало о ее раздражении.
– Я даже не знаю, мальчик это или девочка, – босмерка поправила заплечный мешок, перешитый, чьи ремни крест накрест перевязаны на груди девушки. Аргонианчик тихо сопел, положив головку на плечо Белого Крыла.
– Можно назвать как–нибудь нейтрально, – маг пожал плечами, – не можем же мы величать его просто ящером.
– Почему не можем? – с вызовом вскинулась Деметра. – Почему бы не звать его Чешуйчаткой? По–моему, вполне точно.
– Своего ребенка ты бы тоже назвала Чешуйчаткой? – меланхолично бросила эльфийка. – Или гнилью Намиры?
– Слава Акатошу это не мой ребенок, – рыкнула бретонка, пришпорив Тенегрива. Жеребец, радостно заржав, сорвался с места, быстрее стрелы устремляясь к Маркарту – городу, где кровь и серебро текут рекой. Озорник-ветер сорвал капюшон с головы Драконорожденной, и ее локоны бледно–золотистыми лентами развивались вслед за ней, полы темно-синего плаща трепетали, словно крылья дракона. Горы Друадах мрачными зловещими громадами, исполинской каменной грядой возвышались до самого неба, царапая заснеженными вершинами бездонный купол небосклона, вгрызаясь в облака. Густой белесый туман полз по камням медленно и неспешно, обманчиво лениво, но, прежде чем ночь окончательно заключит Предел в объятия, он растечется по всему ущелью.
От реки веяло сыростью и колючим холодком. Тинтур глубоко вздохнула, чувствуя сквозь затхлый запах воды и зыбкий аромат лаванды вонь наемников. Они шли за ней, вели от самого Солитьюда. Из города они вышли практически вместе, но потом немного отстали, однако, не выпуская беглую разбойницу из виду. Магичка была слишком поглощена своими мыслями, думая лишь о том, куда бы спихнуть юного аргонианина, а маг, в свою очередь, томился от недовольства любимой жены. Странные они. Больно уж… легкомысленные. Особенно Довакин. Не хочет – и все, хоть трава не расти и дракон не лети. Не такой Белое Крыло представляла себе благословленную Богами. Конечно, все не без недостатков, но… герой, Довакин должен вести за собой, вдохновлять людей, нелюдей и меров. А на что может вдохновить эта бретонка? Лишь на ее собственное убийство. У эльфийки уже не раз чесались руки всадить кинжал ей в глотку.
Когда босмерка и маг подошли к конюшням Маркарта, сумерки уже неслышно опустились на город. Тенегрив уже стоял в каменном стойле, и Седран, восхищенно лепеча, все подкладывал и подкладывал в корыто овес. Онмунд огорченно понурил голову. Деметра не стала его дожидаться – верный признак того, что и спать им придется в разных комнатах. Можно было бы снять на ночь один номер с эльфийкой, но мало ли что может подумать его жена. Нет, причин ревновать его у Довакин нет, но… а, подери ее Вермина, видят Девятеро, как он устал от ее бесконечных истерик и капризов! Вечного отсутствия, возвращения с лихорадочным блеском в глазах и свежими пятнами крови на одежде!.. какой норд будет терпеть такую жену, которая даже сына ему родить не сможет?! Здоровенные лохматые псы встретили северянина громким заливистым лаем, один из них, совсем молодой кобелек, попытался укусить его за ногу, но при виде босмерки заскулил и, поджав хвост, бросился прочь.
– Тьфу, малахольные! – обозлено бросил Онмунд, глядя, как Бенниг пытается успокоить собак: животные выли и метались, будто зверя какого учуяли. Стражник, несущий караул у главных ворот из резного двемерита, махнул рукой.
– Эй, вы там!.. давайте быстрее, ворота на ночь закрываются! Не успеете – будете ночевать на лестнице. Изгоев нынче много со скал спустилось, поэтому скоренько!
– Комендантский час? – Онмунд немало удивился. Вайтран, конечно, выставляет охранные посты, но чтобы запирать ворота на ночь?..
– А как же ж, – из–под шлема донесся сдавленный зевок, – время то какое неспокойное, Империя, Братья Бури да драконы… Маркарт неприступен, но безопасность еще никому не вредила… – внезапно маркартец замолчал. Бархатную тишину ночи разорвал пронзительный боевой клич Изгоев.
– Лучники, готовсь!..
Дети Предела, изгнанные нордами в горы, озлобились и одичали. Старые Боги отвернулись от них. И Изгои напали на город лишь от отчаяния. Закаленные скалами и ненавистью, живущие мыслью и желанием вернуть свой город, облаченный в шкуры, они бездумно бежали на хмурые каменные стены. Небольшой отряд, всего пятнадцать душ во главе с Вересковым Сердцем в ужасной оленеголовой маске и тощим стариком, размахивающим грубым топором.
– Идите, детища Предела! – хрипло вопил он, бешено вращая бельмастыми глазами. – Сомните их ряды, убейте захватчиков! Пусть падут они как пшеница перед жнецом! Пусть кровь оккупантов оросит камни Друад… – стальная стрела, пробившая грудь старейшины, оборвала его тираду. Изгой рухнул на колени, прижав ладонь к груди. Воины гор гневно завопили, но ворота Маркарта со зловещим лязгом распахнулись, и стража тараном влетела в нестройные ряды Изгоев. В этот вечер кровь и вправду лилась здесь рекой. Кровь северян и отрекшихся, смешиваясь, поила суровую землю Предела. Совсем юных девушек и юношей, и заматерелых в боях вояк… Онмунд, прикрываясь оберегом, отходил к воротам, когда к нему подскочила Изгой – тоненькая, худая, даже изможденная девушка, скорее – девочка лет тринадцати. Ожерелье из костей и камушков трещало от каждого ее движения, черты лица неразличимы из–за пересекающих их рваных линий татуировок. Завывая по звериному, она обрушила на колдуна град яростных ударов костяным мечом с узким зазубренным лезвием.
– Умри!.. – выдохнула она и тут же завизжала дико, – умри, умри, умри!..
Заклинание дрожало, но магический щит прочен. Не ей его пробить. Онмунд видел страх и боль в красных от слез глазах. Внезапно она выронила меч и медленно осела на землю, закрывая лицо грязными окровавленными руками. Худенькие веснушчатые плечики тряслись от беззвучных рыданий. Маг опустил руки, подступая в скорчившейся на земле девочке. Бедное дитя… выросла в скалах, где ее колыбель качали холодные северные вихри, среди злобы и ненависти, обреченная до конца своих дней пылать гневом за изгнание своего народа… юноша, улыбаясь, протянул ей руку.
– Не бойся, я тебя не трону… – северянин попытался погладить ее по спутанным волосам, но острая боль, запустившая клыки в его живот, вынудила его закричать и рухнуть на колени, будто подкошенное дерево. На одежде стремительно расплывалось темное пятно. Изгой злобно расхохоталась, скаля гнилые зубы, и рывком вдернула кинжал из тела Онмунда. Кривое лезвие плакало багровыми слезами. Девочка жадно слизнула кровь с клинка и вновь замахнулась. Ее перекошенное гримасой жажды и ненависти лицо казалось магу безобразней лика самого даэдра. Он вскинул руку, и огненный шар рассыпался трепещущими бледно–золотистыми осколками, Изгой заверещала, когда пламя начало пожирать ее волосы и вплетенные в них перья. Северянин обессиленно упал, тяжело дыша, чувствуя, как кровь сочится меж его пальцев столь же неумолимо, как и Карт несет свои воды. Крик девочки, катающейся по земле в попытке сбить огонь, стоял в его ушах, хотя она давно уже не двигалась. Юноша приподнялся на локте, борясь с накатывающей на него болью. Деметра?.. Деметра в Маркарте, в безопасности, Изгои туда не пройдут… когда на Онмундом упала рогатая тень, в голове мелькнула шальная мысль, что это Хирсин явился из Обливиона за его душой. Что вечность он будет преследовать дичь ради Короля Охоты… Вересковое Сердце, истекающий кровью, со множеством ран, но еще могущий держать оружие, надвигался на скорчившегося на камнях норда. Изгой неуклюже подволакивал ногу, стрела насквозь пронзила его колено, стальной наконечник торчал с внутренней стороны ноги, оперение небрежно обломано. Изгой рычит, стискивая рукояти мечей, надеется отнять хотя бы еще одну жизнь, прежде чем его душа отлетит к Старым Богам. Боли он практически не чувствует, и лишь когда его голова отделяется от тела, вересковое сердце перестает биться.
***
Камо’ри одарил младшую сестру насмешливым взглядом.
– Раздобрела ты, я смотрю, – фыркнул он, выразительно шевельнув усами, – славно так раздалась. Неужто так хороша жизнь воровская, а?
– Уж получше твоей будет, – брат пахнет морем, солью и кровью, эти запахи так прочно въелись в каджита, что преследуют его даже здесь, в «Буйной фляге», – когда я видела тебя в последний раз, у тебя, вроде, оба глаза на месте–то были.
– Ах, это, – пират царапнул когтем по нашлепке, – невелика цена за тот куш, что мы с парнями сорвали.
– А со вторым глазом так же легко расстанешься? – Ларасс вырвала из рук родственника ногу, которую он массировал, и протянула ему вторую, демонстративно пошевелив пальчиками. Ежели брат ее наведался – жди беды. Камо’ри никогда так просто не приходит.
– Он дорог мне так же, как и моя единственная сестренка.
– Не подлизывайся, – воровка недовольно зашипела, – говори, чего тебе надо? По какой причине ты бросил самую злую и холодную шлюшку во всем Тамриэле – Море Призраков?
Каджит горько вздохнул, отворачиваясь. Корабли нынче дороже дома в столице, а хорошая боевая ладья – и подавно. «Меч Алкоша» – мощное имперское судно должно было стать жемчужиной флота, пока сутай–рат ночью не пробрался в порт и не отвязал корабль от пристани. И это за день до его представления Императору! Тогда еще жив их отец был, и выходка сына несказанно обрадовала его. Истинный сын Эльсвейра и Азурах, говаривал он, сразу две луны ему путь освещают. Но Асэт’ар хотел, чтобы Камо’ри продал «Меч Алкоша» и вся их семья вернулась бы в родные пески, но никак не ушел в море пиратствовать. Когда каджит покидал их дом, его провожали лишь Шамси да Дхан’ларасс. Отец больше не считал своим его сыном и велел никогда больше не возвращаться в маленькую хижину близ Фокрита.
– В шторм я попал, сестричка… затупился мой «Меч». Троих моих парней волной смыло, еще одного рыбы–убийцы разорвали. Сейчас я причалил в порту Солитьюда…
– Нет, сейчас ты в Рифтене, в Гильдии воров, – грубо оборвала его каджитка, – и даже не думай, что я буду ремонтировать твою лодчонку!
– Лодчонку?! Йоун с тобой, Ларасс! Ты под парусами да с пузом! – Камо’ри рассмеялся. – Нет. Я всего лишь…
– И денег я тебе тоже не дам! Ишь чего удумал! Я десять лет его не видела, слыхом не слыхивала, жив ли он или в петле давно болтается, а тут вот он, объявился!
Малахитовый глаз пирата подозрительно прищурился, сильные мозолистые пальцы стиснули лодыжку сутай–рат.
– А я ведь писал матушке, Ларасс. Из каждого города, где причаливал. Думаешь, серьги на твое совершеннолетие кто купил? Камо’ри, брат старший, все ради младшего котенка!..
– Врать сначала научись, – каджитка вырвала ногу из рук капитана, – эти серьги еще прабабка наша носила! И ты от меня ни септима не получишь! Вот, подавайся со своей командой в наемники, наскребешь поди за год на новые паруса.
– Я в воры думал, – осторожно начал пират, заискивающе глядя на Соловья. Его хвост плавно покачивался из стороны в сторону, – младший котенок Асэт’ара ведь королева рифтенских крыс. Найдет поди среди них место для брата?
========== MIR SAH (Преданность фантома) ==========
Маркарту всегда будет мало крови. Мало серебра. Жадный город, дурной, холодный и равнодушный. Камень. Камню плевать, кто потчует его – имперцы, норды или же дикари–поклонники даэдра, ученики ворожей. Поэтому Деметра и не любила столицу Предела. Негостеприимный, провонявший дымом плавилен и тиной. И сейчас, ворочаясь на каменном ложе, чувствуя его твердость даже через сквозь слои шкур, бретонка мечтала о роскошной кровати, ждущей ее в Данстарском убежище, или теплая уютная спальня в Доме Теплых Ветров в Вайтране. Чертыхнувшись себе под нос, магесса рывком села, накидывая на плечи шкуры. От пола и стен веяло холодом. Обглодай Намира их кости, как тут вообще можно жить?!
Пить не хотелось и есть тоже. Больше всего Довакин желала оказаться в объятиях Онмунда, но этот поганец до сих пор не пришел. Шляется где– то с эльфийкой да маленькой ящеркой… Драконорожденная специально приплатила Клепу, что бы он постучал в ее комнату, когда маг зайдет в таверну. Может, он решил ночевать не здесь? Тогда куда ему идти? Конечно, шахтеры за пару септимов могут пустить путников на ночлег, но… Обливион дери этот дрянной город, да где же ее муж?!
Деликатный стук в металлическую дверь заставил блондинку чуть ли не подпрыгнуть на кровати. Путаясь в шкуре и подоле камизы, Деметра соскочила с постели и кинулась открывать. Ее ленивая, немного надменная улыбка чуть померкла при виде смущенного трактирщика. Блеклые глазки Клеппа жадно пробежали по ладной фигуре вампирши, задержались на пышной груди. От витающей в номере прохлады соски бретонки напряглись и проступали сквозь тонкую ткань. Старик сглотнул, облизнул пересохшие губы. Да, хороша девка, не то, что его Фрабби, галоша старая! Клепп широко улыбнулся и едва не взвыл от тяжелой оплеухи.
– На что это ты пялишься? – возмущенно прошипела девушка. – Совсем стыд потерял, дед?! Глаза лишние?!
– Про… простите, миледи… простите, – старик неуклюже поклонился, потирая пылающую щеку. Ишь ты, такая ладненькая, а рука тяжела, – я… я сказать пришел…
– Онмунд… то есть, нужный мне человек здесь?
– Дык я к этому и веду, – трактирщик нервно переминался с ноги на ногу. Ох, помилуйте его Девятеро, – тут… Изгои напали. Стража их разогнала, но порешить они успели многих. В том числе по слухам и… и мага вашего, девушка… то есть, миледи.
Дверь из двемерита захлопнулась прямо у него перед носом. Деметра прижалась спиной к холодному металлу, сползая на пол, устланный потертым ковром. Онмунда… убили Изгои?!.. вранье! Ложь! Она забьет лживый язык этого старика ему в глотку, заставит захлебнуться кровь за его язвительные словечки. Онмунда, ее мужа, ее супруга… он… мертв?.. бретонка вцепилась в свои золотистые волосы, сжимая шелковистые пряди в кулаках, и завыла. Горько, безнадежно, от боли и отчаяния. Слез не было, горячих, остро–соленых, которые жены льют по своим мужьям, не было, глаза Довакин оставались сухими, но режущая боль в груди душила ее. Если бы она не бросила его, если бы не ускакала в Маркарт… тоска, одиночество навалились на Слышащую всей своей тяжестью, будто каменные своды таверны обрушились на нее, погребая под собой. Окутавший ее холод больше не имел ничего общего с зыбкой, колючей прохладой. Теперь вокруг нее вились самые лютые ветра Скайрима, запуская клыки в ее тело. Шатаясь, магичка поднялась на ноги и тяжело упала на кресло. Спокойно, отстраненно, словно наблюдая за своими действиями стороны, она достала из сумки туго скрученный свиток. Тускло мерцающая фигура призрачного ассасина появилась в комнате прежде, чем последнее слово заклинания призыва сорвалось с бледных губ девушки.
– Слышащая… – хриплый страстный шепот всколыхнул тишину, столь же твердую и прочную, как и камни скал, на которых стоит Маркарт. Люсьен шагнул к ней, протягивая руки, – зачем тебе понадобился Лашанс, моя Слышащая? Кто посмел обидеть тебя? Одного твоего слова будет достаточно, чтобы душа нечестивца отлетела в чертоги Отца Ужаса…
– Одного слова?! – Деметра истерично рассмеялась. – А если я захочу, что бы ты вырезал всех Изгоев, скрывающихся в горах?
– Я бы положил их еще теплые сердца к ногам той, которая удостоилась великой чести слышать голос Матери Ночи, если бы мог, – черты его лица размыты, но улыбка, такая… живая, ласковая, полная обожания. – Слышащая может рассказать мне, кто расстроил ее. Лашанс все сделает для нее…
– Тогда верни моего мужа из Дворца Пустоты! – бросила Довакин, чувствуя, что обжигающе–горячие слезы все же катятся по ее щекам. – И хватит лебезить передо мной! Я вызвала тебя не для этого!
Люсьен тихо рассмеялся. Будто ветер мазанул по каменным стенам.
– Когда вечная тишина сковывает язык, ты как никогда начинаешь ценить красноречие, пусть и несколько подрастерянное, – призрак опустился на стул, прохладные пальцы погладили запястье бретонки, – тогда скажи мне, Слышащая… зачем Лашанс нужен тебе?
– Я… я не знаю! – зарычала она сквозь слезы. – Просто… больше некого! Говори! Расскажи мне что–нибудь, только не молчи, – девушка плотнее запахнула шкуры в тщетной попытке унять бьющий ее озноб. – О чем угодно… об Отце, о Сиродиле, о Чемпионе Арены, о Белламоне…
– Прекрасная Слышащая хочет услышать историю о смерти, мести и предательстве? – призрак ласково коснулся ее волос. Словно прирученные солнечные лучи… но Деметра недовольно тряхнула головой. Спектральный, мертвый, фантом!.. слишком холодный. Призрак. Чужой. А она хочет тепла. Тепла и крови.
– Не хочу слушать, – серые глаза лучатся голодным блеском, клыки царапают нижнюю губу, – хочу, чтобы ты убил этого старика.
– Трактирщика? – если Люсьен удивился, то виду не подал. Смерть не вернет жизни, но Ситис будет рад еще одной душе в его бесконечных чертогах, которые огласятся плачем и стенаниями новоприбывшего несчастного. Невинная жертва, несчастный старый норд, которому не повезло сообщить магессе о гибели ее мужа. Тем слаще будет его смерть, тем ценнее она. – Может, стоит тогда провести Таинство? Что бы Мать Ночи знала, что долг, уплаченный кровью, погашен ради Слышащей…
– Убей его и убирайся! – взвизгнула блондинка. Слезы градом катились по бледным щекам, в серебристо–серых глазах вспыхнул гнев. – Надоело мне твое шипение! Лизоблюд! Убирайся, слышишь?! Вон!!
Служить Слышащей нелегко… любовь и ненависть к ней переплетены так тесно, что Лашанс не понимает, что в нем больше – восхищения той, что удостоилась столь великой чести, или презрения к жалкой смертной. Он знает, как страдает по ней Хранитель Мощей, призрак видит и слышит гораздо больше, нежели живой. Шаги его неслышны, и немногочисленный посетители «Серебряной крови» не замечают его фантомного силуэта. Какой–то наемник дремлет у жарко пылающего очага, грезя о грудастой дочке трактирщика, старуха мрачно латает льняную рубаху, юноша, подметающий пол… Клепп стоит за прилавком, рассеянно протирая стойку грязной тряпкой, что–то бормоча себе под нос. Слабый, немощный… хватит и удара кинжала. Но Люсьен не будет терзать старую плоть священной сталью Темного Братства. Стоя за спиной норда, призрак смыкает ледяные пальцы на тощей шее трактирщика. Холод стремительно растекается по горлу и груди Клеппа, старик выронил тряпку, рванул за воротник рубахи, пытаясь глотнуть воздуха, но руки ассасина сжались сильнее. Трактирщик захрипел и упал лицом прямо в миску с похлебкой. Лашанс надавил ему на затылок. Много сил не требовалось. Старик слаб. И болен. Когда северянин перестал сопротивляться, ассасин скользнул в спасительный мрак. Тело Клеппа свалилось на пол, старуха подняла выцветшие глаза от шитья и презрительно скривила губы.
– Ты чегой–то, пенек старый, развалился–то, а? День не закончился еще, скоро стража подтянется, а чем нам их потчевать?! А ну вставай да ступай за медом!
– Я схожу, матушка, – миролюбиво улыбнулся юноша с метлой. Фрабби метнула на сына тяжелый взгляд.
– Нет уж, пусть батюшка твой, недотепа, сходит!.. эй, Клепп! А ну вставай, – норжанка тяжело поднялась на ноги и поковыляла к мужу. – Клеппик… – при виде посиневшего лица старика и вывалившегося из его рта языка торговка завопила, – Клепп! Муженек мой любимый! На кого ж ты мне покинул, вдовою оставил?! – рыдая, она упала на хладную грудь мужа. Хрейнн кинулся к ней, по-прежнему не выпуская метлы из рук. Завывания Фрабби разбудили Ворстага, который чуть не свалился со стула. Горестный плач огласил таверну, перепугав постояльцев. Слышащая соизволила выглянуть из комнаты. Закутанная в черные шкуры, по которым привольно раскинулись золотистые локоны, она скользнула равнодушным взглядом по стенающей старухе. Уголки губ чуть приподнялись, но уже через долю мгновения слезы наполнили сверкающие сталью глаза, и, всхлипнув, она скрылась в номере таверны.
***
Маг метался в горячечном бреду. Он звал свою жену, отца, какую-то Аннику, то вновь впадая в забытье, устремив невидящий взгляд в потолок, то снова проваливаясь в зыбкий сон. Тинтур перевернула прохладный компресс у него на лбу и, чуть приподняв голову северянина, аккуратно влила меж его запекшихся губ целебное снадобье. Онмунд поперхнулся и закашлялся.
– Не потчуй его шибко, – наставительно буркнул Ингвар, подбрасывая дров в очаг, – ежели клинок отравлен был, то у него все назад пойдет.
– Рана чистая, а ему сил набираться надо, – эльфийка вытерла подбородок колдуна, вновь задремавшего. Бледный до синевы, дыхание с хрипами вырывалось из тяжело вздымающейся груди. На смену жару пришел озноб, норда била крупная дрожь. Босмерка поправила его одеяло, накинула сверху выделанную медвежью шкуру. Онмунд прерывисто вздохнул.
– Деметра… – прохрипел он, с неожиданной силой схватив Белое Крыло за запястье. – Деметра… ты здесь?.. не уходи!.. пожалуйста!..
– Тише, – Тинтур мягко расцепила пальцы северянина, – никуда Деметра от тебя не денется.
– Правда?! – синие лихорадочно блестящие глаза мага пронзили девушку вполне осмысленным взглядом. Эльфийка слабо улыбнулась.
– Конечно. Полежишь, сил наберешься, а с утра к своей благоверной отправишься, – дожил бы он до утра. Кровь вроде бы чистая, но девушка так и не смогла определить, каким ядом был смазан кинжал Изгоя. Если норд силен, он легко победит хворь, потом будет хвастать шрамами перед своей вампиршей. А если нет… пагуба сгноит его внутренности. Онмунд слабо улыбнулся, обессилено откидываясь на подушки. Ящерка, сидящая в ногах кровати колдуна, вдруг тоненько заплакала. Наемник повел мускулистыми плечами.
– Жрать хочет поди отродье твое, – фыркнул он, – чем кормишь его?
– Курицей, рыбой, фруктами. Молоко любит козье, – Тинтур подхватила аргонинанчика на руки. – Ну, чего рыдаем? Сейчас покушаем… – она почесала меж его загнутых рожек, но малыш затряс головой и заплакал только сильнее. Он выгибался, дрыгал ножками, шипел. Эльфка нахмурилась, легонько шлепнула ящерку по хвосту. Тот попытался ее укусить. Зубки у него крохотные и уже острые, босмерка едва успела убрать руку. Посадив плачущего аргонианина на пол, девушка отошла к магу. Онмунд спал, зарывшись лицом в подушку, жар спал. Надутый малыш сидел на полу, вытирая глазки, и горестно всхлипывал. Жалобно шипя, он пополз к Тинтур, но она отодвинула его ногой. Ящерка взвыла в голос, хватая ее за щиколотку. Наемник устало закатил глаза.
– Вот… мага твоего выхаживай, ящерицу эту корми… расходы сплошные с тобой, Белое Крыло, – Певец отряхнул руки и поставил перед беглой разбойницей крынку молока. – Козьего нет, только коровье, – проблемы создавать она еще в Коллегии умела. – Как его зовут хоть?
– У него нет имени. Я… не знаю, мальчик это или девочка.
– А что, у него не болтается ничего? – хохотнул норд. Белое Крыло смерила его тяжелым взглядом.
– Это ящерица. У них не должно ничего болтаться. Пока, – аргонианчик отказывался есть, крутил мордочкой, не желал пить молоко. Вздохнув, эльфийка положила его в ногах Онмунда. Детеныш свернулся калачиком, вцепившись в собственный хвост. Босмерка укрыла его краешком шкуры.
– И зачем тебе возиться с колдуном энтим? И аргонианином, – мужчина фыркнул, – и я дурак. Играешь на мне, как на флейте. Хоть… не знаю! Замуж за меня выходи что ли! А, Тинтур? – Ингвар, улыбаясь, заключил хрупкую девушку в медвежьи объятия. – В серебре да крови купаться будешь!
– А как же красавицы твои из Солитьюда?
– Да даэдра с ними! – Певец сочно расхохотался и поцеловал ее в щеку. Белое Крыло лишь рассмеялась, выворачиваясь из его рук. Думает, что он шутит. И правильно думает! Чтоб он, Ингвар Певец, да в ярмо полез?! Чтоб девки Скайрима в слезах утопили?! Ха! А вот позабавиться с эльфийкой он не прочь, только как сейчас? Кровать занимает хворый колдунишка, еще и младенец этот чешуйчатый… Тинтур тем временем высвободилась из рук наемника и одернула безрукавку.
– Спасибо, что приютил нас.
– Пустяки, остроухая, – Певец разливал вино по кружкам, – сколько зим мы не виделись? Две? Три? Слыхал я, навела ты шуму в Рифте.
– Было дело. А ты, я вижу, остепенился, – девушка лукаво улыбнулась, но золотисто–карие глаза смотрели настороженно. Норд шарахнул пузатой бутылкой по столу.
– Пф! Скажи еще, что я осел! Захочу и уйду из Маркарта! И чихал я на клан Серебряная Кровь! – вот ведь дура–баба! Неужто думает, что норда удержит какой–то скальный городишко?! – Регочешь, как ослица, женщина, – обиженно бубнил он, но тут же залихватски усмехнулся, – Слыхала, ведьм из Гленморильского ковена порешили. Говорят, Соратники ворожеек прирезали. Головы им по отрубали, а тела костлявые сожгли. Эх, посмотрел бы я на этот костерок! Сколько людей ведьмы проклятые загубили, даэдрапоклонницы! Тьфу! Пусть дремора вечно их душонки гнилые рвут!.. эй, ты куда? – Ингвар удивленно заморгал, когда босмерка вдруг резко поднялась на ноги. – Час совы на дворе!
– Прогуляюсь, воздухом подышу, – обронила Тинтур, не глядя на северянина. Схватив свои боевые топорики она направилась к двери. И кто бы мог подумать, что девица так с орочьими коленками. Их сталь тяжела даже для Певца и намного тяжелее нордской. Как-то наемник пытался рубить Изгоев мечом орочьей работы, но серо-зеленое изогнутое лезвие пролило больше его крови, чем этих татуированных еретиков. Но эльфийка управлялась с ними с легкостью, не билась, плясала. Кружилась в вихре кровавых брызг, топоры пели в ее руках, рассекая воздух. В драке она хороша, спору нет, но только блаженный выйдет в ночь за ворота Маркарта! Ингвар хотел уже было возразить, но резная дверь затворилась за Белым Крылом, и глухой лязг разбудил ее ящеренка. Он выбрался из-под вороха шкур, жалобно хныча. Мужчина кинулся к нему.
– Так, ты только не кусайся, – нервно улыбнулся норд, неуклюже укачивая малыша. На ощупь он был совершенно не скользким и не противным. Наоборот, сухонький такой, кожица шершавая, теплый. Детеныш шмыгнул носом и притих, внимательно рассматривая незнакомого человека, склонившегося над ним. Протянув крошечную ладошку, он дотронулся до небритой щеки мужчины, кокетливо захихикав. Ингвар тоже не сдержался от улыбки.
– Ты что это, девчонка что ли? Глазки мне строишь, – наемник коснулся маленьких когтистых пальчиков. – Давай-ка я тебя тогда Уной назову! Я видел море в месяц морозов, так утром волны зеленые, прям как шкурка твоя, – ящерка захихикала, восторженно молотя воздух кулачками, – ох, подрастешь – отбоя от мужиков… эм, аргониан не будет, если ты уже сейчас такая финтифлюшка. Хочешь сказочку? Расскажу, как мы с твоей мамкой остроухой познакомились, – Уна восторженно загулила. Это ж дитятко, ей можно и про драконов да драугров вещать, хотя на деле все куда более мирно – спригганы в лесах близ Солитьюда не так грандиозны как крылатые дети Акатоша, но не менее смертоносны и опасны. Ингвар до сих пор не мог понять, как эльфийка так ступает, что ее даже лесные духи не слышат. Обходит дриад, чуть ли не пляшет с ними. Певец частенько с ней на охоту ходил, когда оба они были учениками в Коллегии бардов. Лекции Виармо скучны. Не грех и сбежать с них в лес.
– Значит, слушай, Уна… – важно начал наемник, усаживаясь в кресло, – отправились мы как-то на охоту…
***
Воздух Маркарта горький и прогорклый, плавильни дымят день и ночь. Взбудораженный нападением Изгоев, растревоженный словно гигантский каменный улей, гудел. Стражники шныряли по извилистым, изломанным улочкам, горожане повыскакивали из своих домов, пораженно вздыхая и качая головами. И все людское любопытство, перевитое страхом, стекалось к таверне – оттуда выносили тело, завернутое в льняной саван. Вопли и завывания старухи летели к скальным вершинам. Тинтур прошмыгнула мимо, не поднимая глаз, не поворачивая головы. С ее серьгами и татуировками для ослепленных ужасом маркартцев она может сойти и за Изгоя, каким-то образом пробравшимся в город. Лишь оказавшись за воротами, за каменными стенами, эльфийка, наконец, вздохнула полной грудью. Здесь смрад кузниц почти не чувствуется. Все же Маркарт дурной город. Словно саркофаг, глухой, холодный. И Предел… словно яблоко. Оно такое красивое, спелое, игриво поблескивает глянцевым румяным боком, но внутри уже все прогнило. И скоро вся эта гниль полезет наружу.
