Текст книги "Огонь и сталь (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)
– Пусти меня, ублюдок! – взвизгнула гильдмастер и, извернувшись, попыталась вцепиться когтями в лицо Соловья.
– Эй… киска, полегче… – глухо простонал вор, разжимая объятия. На бинтах медленно расплывалось темно-багровое пятно. Сипло застонав, мужчина повалился на бок. Дхан’ларасс растерянно мяукнула.
– Брин?.. Обливион подери, прости меня! – она спешно уложила его на спину и принялась лихорадочно снимать промокшую повязку. Хорошо, что только кровь, гноя нет. Отшвырнув в сторону окровавленные полоски материи, каджитка залила открывшуюся рану целебным бальзамом, разбавленным с вином и вытяжкой из глаз саблезуба. Снадобье запенилось, попав в кровь вора, северянин мучительно застонал. – Прости, прости меня, я не хотела! Я… я просто забылась, слышишь? – сутай-рат убрала с лица Соловья упавшие на глаза рыжие пряди и тряхнула его за плечи. – Слышишь меня ты, дреморово отродье?!
– Черт… крошка, не тряси меня так, – выдавил Бриньольф сквозь сжатые зубы. Воровка тоненько мяукнула и ткнулась холодным носиком ему в ухо. Норд приобнял ее за плечи и вздрогнул, когда язычок, горячий и влажный, Ларасс провел по его щеке. – Детка, я же зарос весь, обдерешь еще все…
Дхан’ларасс что-то тихо промурлыкала себе под нос и лизнула его уже в губы. От такого весьма своеобразного поцелуя по телу Соловья прошла сладкая дрожь, он вздрогнул и улыбнулся уголками губ. У кошечек же принято вылизываться, да? Заурчав, сутай-рат прикусила губу северянина, пощекотала шершавым языком. В ответ мужчина чмокнул ее в нос. Ларасс хихикнула, шевельнув острыми ушами, и вновь потянулась к Бриньольфу, когда в комнату хворого внезапно вошла Карлия. Увидев гильдмастера, прильнувшую к вору, данмерка коварно усмехнулась. Скрестив руки на груди, она склонила голову на бок. Рука норда поглаживала спину каджитки, в то время как сама воровка терлась головой об его подбородок с чуть слышным мурлыканьем. Фиалковые глаза Карлии озорно заискрились.
– Я вам не помешала? – невинно осведомилась она. Удивленно мяукнув, Ларасс отстранилась от мужчины. Заметив данмерку, она прижала уши, кончик ее хвоста мелко задрожал. Резко соскочив с постели, она опрометью бросилась прочь под язвительное хихиканье Карлии. Бриньольф нервно передернул плечами. Конечно, он не в том состоянии, что бы там… того… этого… но, Намира подери, какого черта Карлия приперлась именно сейчас?!
– Я тут пришла тебя проведать, Брин, – эльфийка смешливо сморщила нос, – но, вижу, тебя тут хорошо лечат. Очень-очень хорошо.
========== AhRaaNNE HahDRiM (Раны разума) ==========
На пороге Вайтрана ему встретился отряд Братьев Бури. Среди них были и совсем седые, сгорбленные старцы, и юные мальчишки, грезящие о славе и подвигах. Война все глубже и глубже запускала клыки в Скайрим, вот и до Ривервуда добралась. Коварная плотоядная гадина, так и тянет все силы из Севера! Женщины, провожающие своих сыновей, мужей и отцов, плакали, не тая страха, что видят родных в последний раз.
– Хватит выть, женщина! – прикрикнул высокий пожилой норд на свою жену, но она разрыдалась еще пуще. Вцепилась в его стеганый плащ и спрятала лицо на груди. Воин заключил плачущую женщину в объятия. – Ну-ну, полно. Неужто думаешь, что имперцы проклятущие меня убить могут? А если и смогут, то я не меньше сотни уложу, прежде чем в Совнгард отправиться!
– Вот!.. – северянка приглушенно всхлипнула. – Сам в Совнгард, а я?! Я здесь останусь… одна…
Грустно видеть, как война людей забирает. Вилкас тяжело вздохнул. Ноги сами несли его в Вайтран, в Йоррваскр, но юноша шел с самого рассвета, заночевал в лесу с охотниками. Спину до сих пор ломило, тело помнило твердость земли и камней, да и живот с голода подвело. Вот отдохнет он немного, отобедает и снова в путь. Влетит же ему от Эйлы за то, что сбежал на охоту волком, а ее не позвал!
– Поганые Братья Бури, – презрительно бросил кузнец, потемневшими от гнева глазами глядя на сборы солдат. Его супруга успокаивающе положила ладонь ему на плечо, но норд лишь тряхнул головой, запуская пальцы в свою косматую бороду. – Что б они все там полегли, ироды! – он сплюнул сквозь зубы прямо под ноги проходящей мимо владелице лесопилки. Статная светловолосая женщина полоснула по нему гневным взглядом, но не произнесла ни слова. А ведь до войны, наверное, и в гости ходили, и поболтать могли, мужья за кружечкой меда в таверне посидеть могли. Вилкас спешно направился к таверне. Долго не было его в Вайтране. Интересно, что там сейчас творится? Паренек ярла все так же чудит? Серые Гривы и Сыны Битвы все так же скалятся друг на друга? Не нападала ли Серебряная Рука? Юноше не терпелось рассказать брату о том, что когда он проходил мимо Айварстеда, видел, как у Глотки Мира парил дракон. Фаркас дивится на этих созданий, все обещает пойти в горы «заломать тварюгу проклятущую», но, слава Акатошу, пока удалось его отговорить. Но близнец уперт как стадо мамонтов, глаз да глаз за ним нужен. Эх, нашел бы он себе хорошую девушку, которая заставила бы позабыть его все эти бредни. Невольно Вилкасу вспомнилась Сульга, губы Соратника тронула улыбка. Красивая, добрая… не то, что некоторые. Юноша потер шею, пальцы коснулись тонкого кожаного шнурка, на котором болталась резной костяной шарик. Вот зачем она ему? Норд тогда порвал браслет, подаренный ему босмеркой, с мрачным, даже злобным, удовольствием, но при виде бусин, рассыпавшихся по земле, сердце словно в тисках сдавило. Так обидно и горько стало, что дышать было больно, да и Сульга смотрела с такой печалью… а Тинтур о нем уже, наверное, и думать забыла. С Темным Братством сейчас, охотится на несчастных под полной луной. А вдруг образумилась и в Вайтран вернулась? Да глупости это. Из Темного Братства не уйти просто так. Только вперед ногами.
В трактире было пусто, тишина рассыпалась лишь от жужжания мух и ленивых переливов лютни. Бард, вальяжно развалившийся на стуле, небрежно перебирал серебристые струны, мурлыча себе под нос незатейливый мотивчик. Заслышав скрип отворившейся двери, он поднял глаза. При виде Вилкаса смазливый светловолосый парень улыбнулся криво, но с хитринкой.
– Приветствую, сударь. Не желаете ли песни? О любви и страдании… – он прерывисто вздохнул, его пальцы скользнули по грифу лютни с нескрываемой лаской, синие глаза затуманились. Соратник не сдержал циничной ухмылки. Только гляньте на него, из его селения на войну парней забирают, а музыкантишка сидит и вздыхает по какой-то девице!
– Нет. В моей жизни и любви, и страданий вдоволь, – обронил воин холодно, направляясь к барной стойке, за которой местный повар споро разделывал мясо. Услышав запах крови, свежей крольчатины, Вилкас облизнулся, в груди низко заклокотал рык. Захотелось мяса, чуть подрумяненного на огне, а внутри розового, сочного! Вот Сульга не умела так готовить, все проварит, пропарит и только тогда к столу подаст. Вкусно, спору нет, что нет в кушанье той пряности, той терпкой сладости… северянин сглотнул, провел языком по вмиг пересохшим губам.
***
– Ты что, сырым есть будешь? – недоуменно протянул юноша, глядя, как эльфка аккуратно вырезает оленью печенку. По ее пальцам струилась кровь, блеск лезвия практически полностью скрылся под темно-багровой жижей. – Ты настолько голодна? У меня еще остался хлеб и немного орехов.
– Много ты понимаешь, – Тинтур тряхнула головой, откидывая со лба локоны, выбившиеся из-под банданы, – это же свежатина, теплая еще. А ты поди только на охоте сырым балуешься? – он тихо хихикнула. Вилкас нервно передернул плечами, угрюмо наблюдая, как она отсекает кинжалом кусочки печени, дымящейся на прохладном утреннем воздухе. Листва и трава были покрыты тонким слоем инея, хрустели под шагами охотников. Босмерка аккуратно взяла кусочек мяса зубами, чуть запрокинула голову, закидывая его себе в рот, но несколько капель крови все равно попали ей на нижнюю губу. Девушка нетерпеливо сняла их кончиком языка и, ощутив пристальный взгляд воина, повернула голову. Серые глаза юноши чуть потемнели, дышал он коротко и рвано.
– Знаешь, может, это во мне говорит сейчас звериная кровь, – задумчиво протянул он, – но дай мне попробовать. Пожалуйста.
Будучи человеком он старался не потакать своим диким первобытным инстинктам, сдерживался, но при виде эльфийки кровь вскипела в его жилах, а вой его внутреннего волка едва не оглушил воина. А Белое Крыло только озорно, понимающе улыбнулась. Уж она-то своим желаниям потакать привыкла. Девушка отсекла небольшой кусочек и протянула его Вилкасу, не отрывая темно-янтарных глаз от его лица. Пальцы воина сжали ее запястье, он поднес ее руку ко рту, мягко взял губами сырое мясо. Соль крови растеклась на языке, отдавая чуть заметной сладостью и травами. Соратник прикрыл глаза, прислушиваясь к вкусу и довольному урчанию зверя. Веки норда дрогнули и медленно поднялись. Тинтур смотрела на него лукаво, даже искушающее, как даэдра. Уголок рта воина дернулся, он потерся губами об ее окровавленную ладонь. Босмерка шагнула к нему. Рука Соратника легла ей на талию, привлекая к себе. У поцелуя был вкус крови и леса.
***
Воспоминание отозвалось легкой ноющей болью в груди, и Вилкас поспешно глотнул вина. Кажется, давно это было, зима тогда еще по Скайриму гуляла, а сейчас уже солнце пригревает по-весеннему ласково. До лета уже рукой подать. И другой такой, как Тинтур, ему уже не найти. С Сульгой на охоту не пойдешь и сырого мясца не отведаешь. Она хоть и трудится в шахте, но характер у нее нежный и мягкий, любит цветы и песни о героях, а в сундуке хранит красивое платье из зеленого атласа, которое при такой жизни Сульге некогда носить. А босмерка носила шерсть, лен и кожу, ходила босая и топоры ей были роднее, чем ленточки и наряды. Сульга хорошей женой бы стала Соратнику, верной, преданной дому и мужу, любящей… но отчего же вместо ее милого личика перед глазами постоянно предстает эльфийка, остроухая и наглая?! Еще убийца и разбойница бывшая, чудом избежавшая казни. Юноша в гневе стукнул кружкой по столу. Пьяница, дремавший в углу, резко вскинул голову, хлопая осоловевшими глазами. Убить преступницу и дело с концом, спасибо ему только скажут! Эх, давно надо было сдать ее ярлу, голове Белого Крыла на пике самое место. Волк отчаянно завыл, забился, будто от муки. Зверь северянина к босмерке рвется, тоскует и мучается. Оттого Вилкас и думает о ней постоянно. Отравила Тинтур его, любовь… нет, не любовь это! Одержимость звериная точит его изнутри, сушит, выжигает. Вот как избавится он от проклятья, так скинет с сердца отравленные оковы и забудет о ней. Чего бы то не стоило.
***
Прежде чем продолжить служение Матери Ночи, Цицерон решил медитировать. Успокоиться телом и духом, очистить разум, чтобы пустые треволнения не отвлекали от его обязанностей. В одних рубашке и бриджах, имперец опустился на колени. Жесткая медвежья шкура колола ноги, но скрадывала холод каменного пола. Хранитель сложил руки на коленях, прикрыл глаза, дыша глубоко и размеренно. Мысленно он повторял пять священных догматов, но к своему вящему неудовольствию сбивался уже на второй цитате. Рассудок противился медитации, постоянно возвращался к дерзкой девице, по насмешке судьбы или по шутке даэдра ставшей Слышащей Темного Братства. Нет, нет, конечно, Цицерон не сомневается в правоте Матушки, но… девчонке явно требуется хорошая порка! Это сбило бы с магессы немного спеси и надменности, да только кто дерзнет поднять руку на Слышащую? Что не говори, норов у вампирессы крут, если сразу не убьет, то прикажет казнить. Назир и Бабетта подчиняются ей беспрекословно, послушники едва ли землю не целуют, по которой ступает изящная ножка бретонки. Есть еще Говорящая, босмерка, тихая, задумчивая, себе на уме. Она-то не поклоняется Слышащей столь бездумно, эльфка даже Отца Ужаса не почитает должным образом, но Деметру она знает, а Цицерон ей чужак, незнакомец. Если дело все же дойдет до точки, все Братство встанет на сторону той, что спасла семью. А Хранитель… Хранителя можно выбрать и нового.
Мысли роились в голове, не давали сосредоточиться. Это Убежище так сильно отличается от чейдинхольского. Мужчина опустил голову, рыжие волосы, щекоча, скользнули ему на лицо. Сердце полно тревог, он тянется назад, в прошлое, а реальность чужда ему. Этот холодный, суровый, даже жестокий край чужой ему, как и Слышащая, юная, амбициозная и высокомерная. Но Цицерону выпала честь стать Хранителем, следовательно, теперь его жизнь принадлежит Матери. Он живет ради Матушки, хотя так хочется вновь взять руки клинок и, притаившись за портьерой, поджидать жертву.
Воспоминания о его прошлых контрактах, успешных и не очень, расцвело тенью улыбки на лице имперца. Например, баронесса из Брумы, хохотушка и гурман, обожающая жизнь так сильно, что смерть, дар Отца Ужаса стал для нее панацеей от пороков. Даже не сопротивлялась особо, когда Цицерон зажимал ей нос и лил отравленное вино ей в глотку. Знала, какая честь ей оказана. Служанка ее умерла не столь достойно – любопытную девчонку пришлось прирезать грубо, как жертвенную овцу.
Когда зыбкое ощущение покоя, наконец, окутало его тонким покрывалом, дверь в комнату распахнулась и ударилась об стену, наполняя покои грохотом и лязгом. Не спрашивая позволения войти, даже не поздоровавшись, Слышащая ворвалась в чертоги Хранителя в вихре серебристо-синего бархата. Янтарные глаза Цицерона сузились. Так вот на что тратится львиная доля доходов от контрактов. Опытный глаз мужчины отметил и роскошь вышивки, и качество ткани. Не обращая на имперца внимания, девушка подошла к дубовому шкафу и, что-то бормоча себе под нос, начала лихорадочно рыться в вещах Хранителя. Несколько долгих минут Цицерон молча наблюдал, как бретонка беззастенчиво потрошит сундуки и комод в поисках неизвестно чего, прежде чем поднялся на ноги. Магесса же даже головы не повернула.
– Прошу прощения, Слышащая, – произнес он негромко, но Деметра передернула плечами, не желая прерываться. Мужчина недовольно кашлянул. – Я искренне извиняюсь, Слышащая, – удостоившись мимолетного, полного недовольства взгляда, Хранитель скрестил руки на груди, – чем обязан твоему столь раннему и неожиданному визиту?
– Я не могу найти свой кинжал, – обронила девушка, бросая одежду Цицерона прямо на пол, – кажется, я дала его тебе, когда мы проходили мимо Картвастена. Такой с изогнутым медным лезвием и позолоченной рукоятью.
– Нет, я его не видел, – отчеканил мужчина, сурово поджимая губы. Но Слышащую это не остановило. Откинув на спину белокурые волосы, она критически оглядела кучи вещей, в беспорядке разбросанных по комнате, задумчиво потерла подбородок. Цицерон думал, что она хотя бы извинится за столь грубое вторжение, но губы Деметры презрительно искривились, и она раздраженно пнула комод.
– Обливион подери!.. я же точно помню, что отдавала его тебе! – серебристо-серые глаза потемнели, словно грозовое небо. – Ты тогда еще так по-дурацки заплясал и выдал мне в благодарность очередную песенку про отравленных котят.
Мужчина глубоко вздохнул, силясь овладеть собой. Непостижимою волей судеб он был избран Хранителем, но не Слышащим. Заместо него Мать избрала эту девчонку. Разве она достойна?! Разве эта соплячка понимает, какая честь ей оказана?! Но нет, Цицерон не смеет роптать, о нет, о нет, это решение Матушки, его милой, любимой Матушки. А Слышащая?.. Слышащая! Светлые волосы, цвета солнца, а глаза цвета луны, льют серебро. Красивая и холодная… мертвая… мертвая Дагни. Дагни? Кто такая Дагни?
– Это я, Цицерон. Ты уж забыл меня? – голос тихий, женский и жалобный, звучал прямо в голове Хранителя. Ассасин тряхнул головой, пытаясь стряхнуть сжимающиеся вокруг него объятия наваждения. – Это я, Дагни, Цицерон. Помнишь? Дагни, Дагни, Дагни…
Истошный визгливый хохот, на грани отчаяния, на мгновение заглушил вкрадчивый шепот. Имперец пошатнулся, сжимая пальцами виски. Дагни? Кого зовут Дагни? Льняные волосы, мягкие, вьются немного, а глаза… а нету глаз! Черные провалы, бездонные дыры, Бездна смотрит с мертвого лица, губы растянулись в улыбке от уха до уха… и губ уже нет. Ничего нет! Холодно… отчего так холодно? Дагни, Дагни… ее зовут Дагни.
– Цицерон? – чуть обеспокоенный голос бретонки проник сквозь туман, окруживший сознание Хранителя. – С тобой все в порядке? Ты как будто оцепенел.
Он вдруг тоненько, игриво хихикнул, тряхнул рыжими волосами, перехваченными на затылке кожаным ремешком. Тонкие алые губы мужчины тронула льстивая улыбка, порочная до отвращения, золото глаз потемнело, налилось зловещей чернотой. Цицерон оглядел царящий вокруг беспорядок и небрежно пожал плечами. Его улыбка стала чуть шире.
– Дагни, – голос Хранителя стал выше, нежнее, подражая девичьему, – меня зовут Дагни. А ты – Деметра, – на лицо имперца набежала тень, – и ты убила меня.
– Что? – Довакин поморщилась. – Цицерон, кажется, твоя крыша опять поехала. Не кажется тебе, что столь частая перемена личности это через чур? – фыркнув, девушка шагнула было к выходу, но пальцы грубо схватили ее за руку. Взгляд Слышащей вспыхнул возмущением, гнев мелькнул серебристыми искорками. – Ты что себе позволяешь?! – разъяренно прошипела магесса, но Цицерон, улыбаясь ей в лицо, толкнул Деметру к стене. Руки Хранителя сомкнулись на шее Довакин.
– Ты убила меня чужими руками, – прошептал мужчина, скорбно качая головой, слезы заструились по бескровным впалым щекам, – убила. Похоронила во льду, заставила улыбаться, когда мне хотелось плакать…
– Ты… что несешь?! – прохрипела Деметра, чувствуя, как хватка на ее горле становится сильнее. Вампирше не страшна смерть от удушья, но когда вдруг руки, словно раскаленные яростью и гневом, пытаются выдавить жизнь из тела, а перед глазами лицо, ставшее родным и чужим в один миг… Слышащая сдавила запястья Цицерона, но мужчина навалился на нее всем телом, прижимая к холодному камню стены. Дыхание, тяжелое и жаркое, опалило кожу на щеке бретонки. Губы Хранителя печально изогнулись.
– Ты такая красивая. А моя прелесть досталась смерти. Даже не червям, отпеть было меня некому. Почему я умерла, а ты живешь? – глаза, полные слез, переливались янтарем, а ведь когда-то их цвет сравнился бы с бледной хигатской бирюзой. Но разве могла она тогда подумать, что приятный, обходительный сударь окажется ее палачом? Палачом–стукачом… Цицерон казался другим, не таким как прочие ее мужчины. Ни матросы, просоленные морем, крикливые и грубые, ни шахтеры, чья кожа пропитана каменной пылью не могли с ним сравниться. Сверкало золото, блистал кинжал, впиваясь в ее тело. Пальцы имперца внезапно разжались, он отступил назад, сдавленно всхлипнув. Деметра пораженно выдохнула, прижимая ладонь к шее, еще помнящей прикосновение этого сумасшедшего. Цицерон жадно хватал ртом воздух, из груди вырвался тонкий протяжный стон. Карие глаза едва не выкатились из орбит. Призрачные руки сжимали горло все сильнее, она билась в надежде вырваться. Пронзительный мужской смех бурным потоком обрушился на нее. Я маленьких котят люблю, крысиным ядом их кормлю. Убью и Дагни позову. Мы вместе шейки им свернем и кровью домик их зальем… бешено мотая головой, она пыталась глотнуть воздуха, густого будто смола, а голос все никак не утихал. Шут приплясывал на одной ноге, жонглируя чем-то окровавленным. Не сразу Дагни поняла, что в руках скомороха – человеческие сердца. Белое от пудры лицо исказила гримаса безумного веселья. Вместо румян на щеках алела кровь. Ее кровь.
– Шут очень любит плясать, веселиться, любит плясать, одну любит девицу. Глупая Дагни мертва уж давно, хилое тельце в пещере сгнило. Слышащую хочет мертвячка обидеть, хочет жить, но правды не видит. Только пусть тронет Деметру она – кишок ее черви нажрутся сполна!..
Веки теплых золотисто-карих глаз дрогнули и медленно поднялись, взгляд различил в мутной пелене личико склонившейся над ним Бабетты. Не-дитя шлепнула на лоб имперца смоченную в прохладной воде тряпицу.
– Как хорошо, что ты, наконец, пришел в себя, – прощебетала вампирша, – мы все так испугались! Не скажу, что за тебя, скорее, за Слышащую, но все равно, жутко волновались! Как ты себя чувствуешь?
– Голова болит, – пожаловался Цицерон, капризно скривив губы. Он медленно сел на постели, спутанные волосы упали ему на лицо. – Я спал? Как долго я спал? Почему Цицерона не разбудили? А кто же ухаживал за Матушкой?! Милая, милая Мать Ночи была совсем одна! – мужчина пытался было вскочить на ноги, но Бабетта силой усадила его на место. Хранитель слабо оттолкнул девочку. – Слышащая… ты сказала Слышащая?! Она уже вернулась? Ура, ура! – шут, хихикая, захлопал в ладоши. – Бедный Цицерон, одинокий Цицерон, несчастный Цицерон так скучал по ней!
– Мда… боюсь, что Слышащая будет далеко не так рада твоему возвращению, – пробубнила девочка себе под нос, но скоморох ее не слушал. Он задыхался от восторга и не мог помнить, как Слышащая кричала на все убежище, что желает нового Хранителя для мощей Матери Ночи. Того, кто не будет менять личности трижды меньше, чем за час.
***
Камо’ри похитил племянника. Не надолго, всего на пару часов прогулки по Рифтену. Парнишка слишком много времени проводит со своими сестричками, нужно ему и в настоящей мужской компании бывать. Пока воришка–норд хворает, а Ларасс увязла в делах гильдии, малютками занимаются Тонилла и Бахати, хотя, видит Хернати, детишкам нужно больше внимания. Дро’Оан заерзал на руках дяди, вытянул шейку, принюхиваясь и восторженно сверкая глазками. Девчушки у сестры тоже миленькие, но мальчонку пират любил больше всех. Ему бы такого сынишку. Только какая девка согласится ждать его из плаваний? Каджитки, конечно, горячие, рисковые, но даже им не нужен муж, который свой корабль предпочтет ложу супружескому. Эх, не была б баба на борту к беде, Камо’ри устроил бы целый гарем у себя в каюте. По девчонке с каждой провинции! Пират хохотнул себе под нос и почесал племянника за ухом. Котенок даже не заметил ласки. Слишком сильно увлекли его виды и запахи Рифтена.
– Что, малыш, нравится? Подожди, это не надолго. Вот подрастешь, возненавидишь эту помойную яму, гордо зовущуюся столицей Рифта, – последние слова каджит благоразумно прошептал. Хотя стражники и знают, что сутай-рат – дражайший братец мастера Гильдии воров, но все равно посматривают на него косо. – Дядька уезжает скоро. Будешь по мне скучать? – Камо’ри подкинул мальчика на руках, заставив того восторженно запищать. Подарки бы надо купить ему и остальным малявкам, да и сестренке тоже. Мало ли, может, они не увидятся больше никогда, хоть какая-то память у ребятишек должна остаться. Хотелось купить что-то по-настоящему диковинное, роскошное… как двемерская ваза, например. А что, и цветочки можно ставить, и плевать с расстояния, коли заняться нечем. Лучше было бы Ларасс рабыню подарить, которая за ребятками бы ходила, иначе uakie скоро с ног валиться будет – утром новичков муштрует, днем в бумагах копается, а вечером отчеты да доклады слушает. Когда котята спят уже мамка только приходит, пьяная от усталости. Однако выкроила минутку, пошила малышам одежку. Дро’Оан сейчас сопит на руках у дяди в полотняной рубашечке с вышитым воротничком и в крохотных башмачках из мягкой кожи. Штаны отказывается носить, маленький паршивец, канючить начинает и ножонками дрыгает, того и гляди, глаз выбьет. Ну, ничего, подрастет, сам не захочет хвостом светить лишний раз.
Дрива, спешащая с корзинкой к мясной лавке, резко остановилась и пристально уставилась на котенка. Камо’ри раздраженно заворчал, прикрывая мордочку племянника ладонью. И чего все так пялятся на ребенка?! Хорошо, не забыл надеть на мальчонку амулет Хернати, а то сглазят еще своим вниманием безусые. Но Дро’Оан, недовольный тем, что рука каджита закрывает практически весь обзор, зашипел и впился коготками в большой палец пирата. Сутай-рат глухо выругался, тряхнул кистью, но воровское отродье не желало отпускать добычу. Довольно урча, котенок принялся увлеченно жевать палец дяди, лукаво сверкая глазенками. Камо’ри насмешливо фыркнул, пытаясь высвободить руку из цепких лапок племянника, замер посреди улицы. Людская река огибала его, пронзала удивленными, мрачными, а то и полными умиления взглядами. Девки так вообще извздыхались все, глядючи на малыша. Ох, узнает Ларасс, что пират ее сына в город водит… мальчишка итак слабенький, а воровка его в подземелье своем держит! И чем она только думает?!
– Защити себя надежно – купи броню у Грелхи! – грубая торговка хмуро зыркнула на котенка, и уголки ее губ дрогнули, взгляд колючих темных глаз немного потеплел. Камо’ри остановился у ее лавки, окидывая придирчивым взглядом ее товар. Может, украшения сестре и племянницам, а парнишке кинжал какой-нибудь? Да и девчонкам оружие пригодится, а Дро’Оану уши раньше колоть. Пират похлопал по кошелю, висящему у него на поясе, задумчиво прищурив единственный глаз.
– Твой котенок, каджит? – осведомилась торговка, протягивая руку к малышу. Мальчик подозрительно обнюхал пальцы Грелхи, сморщил носик и громко чихнул. Всегда мрачная норжанка скупо улыбнулась, неловко погладила Дро’Оана по головке. Котенок прижал уши, тихо зашипев в ответ на ласку от незнакомой женщины.
– Конечно, мой, – самодовольно шевельнул усами пират, – у кого еще мог такой уродиться? Только у Камо’ри!
– Не зазнавайся, хвостатый, – фыркнула лавочница, – ты покупать будешь или просто так мое время отнимаешь? Коль дела нет – проваливай!
– Не сотрясай воздух бранью, красавица. Покажи-ка мне кинжалы подороже да покрасивее, что б память у детей осталась…
– И что б я этим кинжалом ему яйца отрезать могла! – рявкнула Ларасс прямо на ухо брата, заставив того испуганно присесть и втянуть голову в плечи. Каджит глухо зарычал, но обиженно мяукнул, когда разъяренная воровка вцепилась когтями ему в ухо. Дро’Оан радостно захихикал, завидев мать, потянулся к ней всеми четырьмя лапками. Сутай-рат решительно вырвала сына из объятий непутевого дядюшки. – Прихожу я навестить своих детей и что же вижу?! Девочки спят себе спокойно в колыбели, а сына моего нет! Ты чем вообще думал, ублюдок блохастый?!
– Не ругай сильно каджита, сестрица, – покаянно просипел пират, однако в малахитово-зеленом взгляде мелькали шаловливые искорки. Народ на рыночной площади начал собираться поглазеть на перепалку двух каджитов, Мадези ухмылялся до того пакостно, что будь воля сутай-рат, скитимаром бы отсек эти чешуйчатые губищи. – Каджиту уплывать скоро. Каджит скучать будет по деткам.
– Вот плоди своих и скучай по ним сколько пожелается! – с пламенем ярости в льдисто-голубых глазах Дхан’ларасс, качая на руках сына. Мальчик прекрасно понимал, что гнев матери направлен не на него, поэтому довольно урчал, потираясь головой о шею каджитки. Родной запах, теплый и сладкий, успокаивал маленького. Уютно свернувшись клубочком, Дро’Оан прикрыл глазки. Наверху так шумно, столько всяких запахов… котенку больше всего хотелось оказать дома, где тепло и сухо, где никто не глазеет и не пытается схватить за ухо кроме сестер. Мальчик тихонько заканючил, поняв, что проголодался, но Ларасс сунула его в руки Векс, даже не взглянув. Возмущенный таким жестоким обращением, малыш завопил.
– Посмотри, сестрица, теперь. Видишь, напугала его своими криками, – злорадно ухмыльнулся Камо’ри. Воровка шикнула на него и протянула руки к сыну, но котенок был слишком расстроен. Не прекращая реветь, он уткнулся в шею имперки, кончик его хвостика подрагивал от горькой обиды. Сутай-рат нежно почесала малыша за ушком, потерлась носом о затылок. Дро’Оан немного успокоился, громко икнул, елозя на руках разомлевшей от умиления Векс.
– Воры не должны плакать так громко. Они движутся тихо, как тени, – голос Ларасс упал до едва слышного шепота, – чтобы никто их не услышал, – она лизнула мордочку ребенка, собирая слезы. Малютка шмыгнул носом, и Соловей погладила его по подрагивающей спинке, – отнеси его домой, покорми и уложи спать. Мне нужно отлучиться. И достаньте к моему приходу цукатов, я детей хочу побаловать.
Глядя, как ловко командует согильдейцами сестрица, Камо’ри довольно хмыкнул. Будто не партнеры они ее, а слуги! Истинно, она так строга лишь когда дело ее детей касается, но все же. Каджит с тоской смотрел вслед воровке, уносящей его племянника.
– Ты же говорил, что уезжаешь, наконец, а день, второй – и ты все еще в Рифтене, – деловито заметила Ларасс. Она не таясь носила камзол гильдии воров. И верно, кого бояться? Новая кузина Черный Вереск держит стражу в ежовых рукавицах, а леди–ярл по слухам сходит с ума. Кто тут посмеет пикнуть? Разве что Мьол Львица, но что сможет сделать одна девка со стальными яйцами против набирающей мощь гильдии?
– Я пошел купить что-нибудь племянникам на память, но ты отбила мне все настроение, – пират тяжело вздохнул, – хотя в трюмах «Меча» полно безделушек, найдется и вам.
– Да, я всегда мечтала, что бы моим детям дарили завалявшийся мусор, – воровка взяла брата под руку, ведя его к воротам из города. Но Камо’ри вырвал локоть из пальцев сутай-рат и опустился перед ней на колени, зазывно похлопав себя по шее. Дхан’ларасс задорно хихикнула словно девчонка и ловко запрыгнула на шею каджиту. Пират сдавленно охнул.
– Да ты потолстела, uakie, как бы мне не уронить тебя в канал.
– Только попробуй! – возмущенно взвизгнула воровка, но Камо’ри только рассмеялся. Под насмешливыми взглядами да под смех сирот из местного приюта он нес сестру к конюшням, где сутай-рат уже ждали его парни. Дэлшэд и Фолки хоть и безхвостые, но они братья по кораблю, сыны моря, а такие узы крепче стали. Не раз каджиту метили кинжалом в спину, а команда всегда его защищала. Как и он – их. Вот только беда – почти у каждого парня семья есть, только капитан бобылем ходит.
Фолки первым заметил пару сутай-рат. Пират гордо ступал по дорожке, держа за руки сестру, важно рассевшуюся у него на плечах. Бретон сочно расхохотался, хлопнул себя по колену. Дэлшэд меланхолично погладил свою черную курчавую голову, учтиво кивнув капитану.
– Видали?! Нет, вы видали такое хоть раз, а? – Фолки подпрыгивал на месте, бил себя кулаком в грудь. – Капитан, ты что, саму королеву воров украл, а? Что ж не сказал, что красоткой такой окажется, а?
– У тебя нет шансов, человек, – ощетинилась Ларасс, грациозно поводя плечами, – но ты продолжай, твоя болтовня нравится мне больше тебя.
Пират, ничуть не обидевшись, хрипло хохотнул и, внезапно успокоившись, скрестил руки на груди. Хай Рок – провинция торговцев и магов, а у Фолки язык из золота, не иначе. Зимой и снег продаст, песком в пустыне озолотится. А вот редгард, Дэлшэд, напротив, молчаливый и суровый, не улыбнется никогда. Хотя куда ему смеяться, когда все лицо шрам пересекает. Когда молчит зрелище жуткое, а коль улыбнется…
