Текст книги "Огонь и сталь (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
***
Костлявый горбатый силуэт суетился на берегу Карта, аккуратно ступая по скользким коварным камням и колючей траве. Ворожея, что-то шумно обсуждая с самой собой, собирала икру рыбы-убийцы. Она опасно близко подошла к Маркарту и шахтерским баракам, но ей очень, очень нужна икорочка. Маленькие, крошечные рыбки в своих домиках пойдут на зелья и ядики. Наварит много-много ядиков, ядовитых-преядовитых! Хрустнула ветка, звонко, так, что заглушила уханье филина. Ворожея зашипела, вскинула руку с пылающим в ней заклинанием пламени. Направляющийся к ней человек замер, выставил руки перед собой, показывая, что безоружен, но острые глаза ведьмы заметили тусклый блеск стали пристегнутых к поясу боевых топоров.
– Близко к Маркарту ходишь, – медленно протянула Тинтур, переступая с ноги на ногу. Куст чертополоха лизал колючими листьями ее голые ступни, – не разумно, Мелка.
– Нямочка! Да это же моя сладкая нямочка! Мое добренькое мясцо, – ворожея резво посеменила к ней, размахивая когтистыми руками, – пришла, пришла проведать Мелку!
От слюнявого поцелуя босмерке удалось увернуться, но старуха все же заключила ее в объятия. Эльфийка боялась выдохнуть или шевельнуться, чтобы ненароком не пораниться об острые изогнутые когти, но бережно потрепала ее по плечу. Жесткие черные перья кололи руку, от колдуньи пахло медом, пушицей и тиной. Мелка хрипяще рассмеялась.
– Рада, рада видеть тебя, нямочка, бедной Мелке даже поговорить не с кем… с тех пор, как умерла презренная сестра, ворожее вообще не с кем поболтать… а Изгои… глупые Изгои! – Мелка хмуро сплюнула сквозь зубы. Белое Крыло молчала, тихо брела рядом с разглагольствующей ворожеей. Мелке даже не нужно было, чтобы она отвечала. Просто знать, что ее кто-то слушает, что ее слова не тают в пустоте достаточно старой ворожее.
– Правда, что гленморильских ведьм убили? – Мелка замолчала на полуслове, едва не захлебнувшись своей тирадой. Пальцы старухи нервно теребили рваный край ее туники, глаза словно два безумных маятника метались из стороны в сторону.
– Загубили жриц Хирсина, – прорычала ворожея, – попрали дар Короля Охоты, оскорбили, оскорбили даэдра… Отец дал им силу, а они что? ЧТО?! – старуха скорчила плаксивую гримасу. – Мерзкие людишки! Не дружи с ними, нямочка, не надо… они звери, не люди, нет… – Мелка шмыгнула крючковатым носом, – зайдешь в башню, в мою, в мою башенку? Настоечек попьем, коллекцию глазиков тебе покажу, – взгляд ведьмы был умоляющим, но босмерка грустно улыбнулась.
– Не могу. До Оплота день пути, а у меня… я не одна.
– Конечно, конечно… кому нужна старая Мелка… одна, совсем одна ворожея, – со стороны ее бормотания выглядели поистине жутко. Сильнее сгорбившись, она поковыляла прочь, выставив острые локти и переваливаясь на ходу. Тинтур не окликнула ее, не сказала, что обязательно ее навестит позже, неспешно побрела обратно к городу. Если Соратники рискнули напасть на ковен, значит, Кодлак все же решился… интересно, что об этом Скьор думает? А Эйла? Вряд ли бы они одобрили убийство поклонниц Хирсина… сама Белое Крыло не могла понять, что… что она чувствует. Весть о гибели ворожей мало ее беспокоила, но мысль о том, что Круг решил отказаться от дара зверя, жгла эльфку как горящая головня. Сама босмерка ни за что бы не отвергла благословение Короля Охоты. Это стало ее спасением. Она не могла… не может разбрасываться этой благодатью. Среди нордов можно выжить лишь будучи зверем.
Когда Тинтур вернулась в Маркарт, солнце выглянуло из-за горизонта. Девушка с трудом подавила зевок. Спать не хотелось, бурлящая в ее жилах кровь волка не позволяла ей насладиться сном. Хотелось просто отдохнуть, полежать с закрытыми глазами, но разве понежишься на этих каменных койках?! Счастливый девичий визг резанул по слуху эльфки, заставив ее зажмуриться. Истеричка-Довакин повисла на шее своего еще бледного мужа, плохо держащегося на ногах, но улыбающегося, а Ингвар рассеянно топтался рядом с ящеркой на руках, и на всю их колоритную компанию оборачивались редкие прохожие. Белое Крыло устало улыбнулась. Теплое умиротворение обволакивало ее мягко, невесомо. Как странно… так спокойно она себя никогда не чувствовала… после той самой ночи в Виндхельме, когда пьяные норды всласть поиздевались над ней.
========== DeiNMaaR (Хранитель) ==========
Книги одна за другой падали на пол, трепеща страницами и теряя обложки. Ровные стопки рассыпались под руками Цицерона, бледного даже под слоем пудры, едва не плачущего от досады. Дневники! Его дорогие дневнички! Воспоминания, событие, былое… пропало, все совсем пропало! Шут горестно всхлипнул от жалости к себе. Не уберег Дурак Червей свои сокровища! Кто-то читает его дневники, обнаженную душу, все его чувства… чувства… Слышащая!.. усевшись на пол среди разбросанных фолиантов, Цицерон тихо захныкал. Мужчины не плачут, но Дурак Червей может немножечко постенать. Мать Ночи смотрела на него из своего каменного саркофага, истлевшее лицо тронула жалость, сочувствие к ее дитяти, страдающему и терзаемому болью.
– Цицерон! Во имя Ситиса, что ты тут устроил?! – Бабетта всплеснула руками. Как же спокойно было в Убежище без него. И чего ради Слышащая прогнала его? Неужели наконец устала от его шуточек? Не-дитя подошла к печальному шуту, аккуратно перешагивая через разбросанные книги. – Ты что-то потерял? Играешь со своими вещами в прятки? Может, тогда поиграешь со мной? – добавила она тоненьким голоском, хлопая ресницами и робко улыбаясь. Имперец метнул на нее тяжелый взгляд.
– Чего надо старой девочке, детской старушке? Она хочет кровушки Цицерона? Не–ет, не-е–ет… кровь Цицерона не для нее, нет…
– Для Слышащей себя бережешь? – вампирша сморщила носик и тряхнула темными кудряшками. – Не будет она ужинать тобой. Вдруг заразится от тебя безумием… а зачем нам нужна ненормальная Слышащая?.. ой, «Похотливая аргонианская дева»! Да еще и открылась на… Цицерон, а что… ох–ох–ох… – Бабетта покраснела, прижав ладошки к пунцовеющим щекам, – а про какую печку здесь говорится? А что за батон? Расскажи мне, Хранитель…
– Убирайся, маленькое чудовище! – рявкнул скоморох, вскакивая на ноги. Глаза Хранителя горели золотистым безумным огнем. – Убирайся–убирайся, уходи! Оставь несчастного, одинокого Цицерона одного! Одного… все, все оставили Дурака Червей… даже Слышащая…
Не-дитя устало закатила глаза. Снова и снова, и дня не прошло с возвращения Цицерона, чтобы шут не рассказывал всякому, кто готов был слушать или просто не успел убежать о Слышащей. Девочка попятилась было прочь, но пальцы имперца вцепились в край ее юбки.
– Слышащая не любит Цицерона… совсем, совсем не любит его, ни капельки… не класть Дураку Червей свой батон в ее печку…
Бабетта поперхнулась и с удвоенной силой принялась остервенело дергать подол, пытаясь вырвать его из рук Цицерона, который тянул ткань на себя и отпускать жертву не желал.
– И дневники пропали… дневники Цицерона украдены! – патетично взвыл имперец. – Кто–то читает их! Читает! Или топит ими очаг! – пальцы скомороха резко разжались, и девочка, не удержавшись на ногах, плюхнулась на пол, больно приложившись копчиком. Лицо Хранителя, искаженное гневом, было обращено на одного из посвященных, который разводил огонь в камине. Рыча, мужчина схватил эбонитовый кинжал и с ревом бросился вниз. Бабетта, встала, страдальчески морщась и потирая ушибленное место.
– Верни дневники Цицерона, нечестивец! Отдай–отдай–отдай, иначе Цицерон тебя будет резать–резать–резать!
***
– Не нравится мне имя Уна, – задумчиво протянула Деметра, аккуратно разрезая яблоко на две половинки. Протянув одно из них Тенегриву, она вонзила клыки в сочную мякоть фрукта. Сок брызнул ей на подбородок, – дурацкое имя. Ее нужно назвать по-другому!
– Чем Уна тебе не нравится? – равнодушно осведомилась Тинтур, кормящая ящерку мелко нарубленной куриной грудкой. Довакин капризно передернула плечами.
– Не нравится и все!
– Ей вообще ничего не нравится… кроме ее самой, – язвительно фыркнул Онмунд, ловко уворачиваясь от брошенного в него огрызка. Эльфийка согласно хмыкнула.
– Я уже заметила, – малыш рыгнул, и Белое Крыло бережно похлопала его по спинке, – так куда вы едете?
– Сейчас в Фолкрит, оттуда – в Вайтран, потом Рифтен, Виндхельм, Виндерхолд и, наконец, Данстар… – жизнерадостно заявила бретонка. Муж и бывшая разбойница ответили ей ошеломленным молчанием. – Мне до ужаса надоело бегать по холмам и буеракам, отстреливаясь от разбойников, мамонтов, драконов и некромантов! Желаю путешествовать с комфортом! – девушка принялась заплетать свои золотистые волосы в косу, перевивая ее темно–синей шелковой лентой и делая вид, что поглощена зрелищем проплывающих над ее головой пушистых облаков. Раскидистые ели словно переплели свои ветви, не давая обжигающему золоту солнечных лучей пролиться на полянку. Янтарные глаза босмерки продолжали впиваться в напряженную спину магессы, которая уже примеряла золотой венец, разглядывая себя в крошечном зеркальце, улыбалась сама себе и подмигивала. Что-то она явно недоговаривает. Несколько ядовитых слов уже были готовы сорваться с языка эльфийки, но Уна вдруг ухватилась загребущими пальчиками за ее серьгу, костяной резной клык, и, хихикая, дернула на себя. Тинтур глухо охнула от резкой боли, чуть наклонив голову.
– А, может, это все-таки мальчик? – улыбнулся норд. – Какая приличная аргонианская девушка будет себя так вести.
– Я вижу, «Похотливую аргонианскую деву» ты не читал, – заметила Белое Крыло, пытаясь расцепить цепкие ручки малыша. Северянин сплюнул сквозь зубы, синие глаза сверкнули, пронзая надменную эльфку словно кинжалом. Леснушка, варварка, а нос задирает почище любого альтмера. Радует, что скоро они лишатся ее общества. До Вайтрана он еще вытерпит ее, но… что понадобилось его жене в Данстаре? Холодный город, окружен горами да еще так близко к морю. Скайрим уже облетели слухи, что жителей Белого Берега терзают жуткие кошмары. Не это ли так тянет туда Деметру? Подозрительно прищурившись, колдун взглянул на супругу, и его нахмуренное чело тут же разгладилось. Побороться с кошмарами? Почему бы и нет. Вряд ли они ужаснее дремора или вышедших из-под контроля атронахов.
Мысль сделать круг по всему Скайриму казалась Довакин ужасно удачной. Никуда не спешить, накормить свою гордыню и тщеславие восторгами мирян, повеселиться при дворах ярла, а заодно провести время с мужем… заодно, может, получится спихнуть куда–нибудь эту ящерицу. Или пусть остроухая себе ее оставит, не важно. Бретонка вовсе не собиралась волочь этого младенца через весь Север, в убежище Темного Братства, хватит ей и одного ребенка. Двухсотлетнего, выводящего ее из себя ребенка. В Рифтене, кажется, живет парочка аргониан, вот пусть и заберут малыша. Магесса поднялась, откидывая косу на спину. При мысли о скором возвращении в обитель Матери Ночи, по ее спине пробегал предательский холодок. Цицерон… наверняка он уже там, жалуется костям Матроны на «гадкую–гадкую–гадкую Слышащую». Вампирша устало вздохнула. Жаль, что психов нельзя посылать на задания…
***
Фолкрит пахнет хвоей и древесиной. Для города, чей герб оленья голова, она расположен идеально, в сени лесов, близ реки, под надежной защитой скальной гряды, закрывающей его точно щит. Жизнь здесь тихая, спокойная и размеренная… омрачающаяся лишь видом кладбища из окон да отголосками войны. Небо чуть нахмурилось, начал накрапывать дождик. Аргонианчик, сидящий на руках босмерки, принялся ловить крохотные капли раздвоенным язычком, но тут же забыл про них, заметив среди стройных станов сосен оленей. Самец, с головой увенчанной парой ветвистых рогов, величаво ступал меж выступающих из-под земли корней, и пара очаровательный оленят, забавно подпрыгивая, носились прямо у городских стен. Уна радостно зашипела, хлопая в ладошки, и Тинтур подсадила ее повыше, что бы было лучше видно. Белое Крыло вздрогнула, когда Деметра вдруг взяла детеныша из ее рук, усадив в седло перед собой. На недоуменный взгляд эльфки, девушка улыбнулась, чуть сморщив нос.
– Ну, не все же ей на босмерах кататься.
Уна, поначалу замершая от испуга, восторженно завизжала и дернула жеребца за гриву. Тенегрив дернул шеей, мотая головой, и недовольно заржал, вызвав у ящерки очередной приступ веселья. Какие там олени, она же едет верхом на лошадке. Прижавшись к бретонке, малыш заглянул ей в глаза и протянул покусанный обслюнявленный браслет, отвоеванный у эльфки.
– На! – Уна нахмурилась, заметив, что желтоволосая женщина не торопится брать подарок, а лишь кусает губы и покашливает. Насупившись, она решительно привстала в седле, цепляясь за тунику магички, и сунула браслет Довакин под нос. – На!
– Эм… нет, спасибо… – Драконорожденная покачала головой, – оставь себе, – не успела она договорить, как детеныш обиженно заревел. Выгнувшись, Уна едва не свалилась под копыта жеребца и выронила браслетик. Резко замолчав, она посмотрела на свои лапки и расплакалась уже всерьез. Деметра поспешно сунула ее обратно Белому Крылу.
– Наигралась? – насмешливо бросила бывшая разбойница. В объятиях эльфийки Уна притихла, лишь шмыгала носом и всхлипывала. Слышащая изящно пожала плечами.
– Просто она царапается, когда куксится, – и на тыльной стороне ладони теперь красуется пара неглубоких ранок. Деметра внимательно смотрела на ящерку, косящую на нее одним глазом, в задумчивости принялась накручивать выбившийся из косы локон. Помнится, почивший Визара был одним из Темных Ящеров… и в своем дневнике Цицерон писал, что Раша, бывший глава Темного Братства, планировал вновь возродить филиал Братства в Чернотопье. Была бы эта малявка постарше… можно было бы отправить с ней Назира, наладить старые связи с Аргонией. Но Уна для этого слишком мала. Пары месяцев от роду, даже кинжал держать не умеет да и нет возможности и времени вырастить из нее ассасина. Не будь войны, не вернись Алдуин в этот мир… все было бы по-другому.
Довакин выскользнула из седла прямо в ласковые руки мужа. Заметив на другом конце улицы озирающегося по сторонам гонца, бретонка невольно втянула голову в плечи. Обычно письма не приносят ей ничего хорошего, кроме боли утраты и новых проблем. Но плохо одетый парнишка в стоптанных башмаках просиял при виде Белого Крыла и со всех ног припустил к ней. Босмерка заметно напряглась, прижимая к себе Уну, из груди былой Соратницы вырвалось глухое рычание.
– Вот ты где, – радостно выдохнул гонец, отдуваясь, – я везде тебя ищу! – он принялся копаться в своей сумке. – Так, посмотрим… вот! – мятый листок бумаги, весь в кляксах и сильно измятый, опустился в ладонь босмерки. – Прямиком из Вайтрана, от Соратников. Славные друзья у тебя, – поправив сумку, норд резво бросился к таверне, утопить столь долгую дорогу в вине иль меде. Онмунда забрал ящерку, позволяя эльфийке прочитать письмо. Только сейчас он заметил, что кляксы на пергаменте вовсе не чернильные, а кровавые.
Смуглое острое лицо лесной эльфки побледнело, потом на щеках резко вспыхнул румянец, золотисто–карие глаза потемнели и сверкнули собравшимися в уголках раскосых глаз слезами. Руки беглой висельницы безвольно упали, и злосчастное письмо плавно опустилось на камни дорожки. Маг, одной рукой удерживая странно притихшую ящерку, поднял с земли послание Тинтур.
«Белое Крыло!
«Серебряная рука» дерзнули напасть на Йоррваскр. Кодлак пал в жаркой битве, и эти ублюдки украли осколки секиры Исграмора! Знаю, ты ушла от нас, но… вернись хотя бы на похороны Предвестника. Мы должны отомстить за Кодлака и Скьора! Не верю, что ты позволишь их убийцам ходить по Скайриму, когда достойнейшие из Соратников пали.
Эйла».
***
Горло колдуна будто скайримские морозы сковали. Разбойники ворвались в Вайтран… убили Предвестника Соратников! Воистину, мир катится в Обливион! Онмунду хотелось сказать что-нибудь утешающее, ободряющее, любую банальность, чтобы поддержать Тинтур, но эльфийки уже не было. Подобно стреле, выпущенной из лука, столь быстро бежала она прочь, в глубь леса. Босые ступни едва касались земли, рыжие волосы развивались словно знамя. И северянин не видел, не мог видеть слез, катившихся по щекам Белого Крыла.
***
Крытые шкурами и пестрыми коврами шатры каджитского каравана уютно устроились близ стен Рифтена. Зейнаби ушла в сопровождении Дро’мараша в город, пополнить запасы хлеба и вина, но на деле лишний раз встретиться с человеком из Гильдии воров. Карджо, обычно не упускающий возможность посетить град скрещенных кинжалов, остался в лагере. Акари смерила его внимательным, лукавым взглядом, но промолчала. Однако понимающее безмолвие торговки ранило каджита куда сильнее, чем полнящиеся сочувствием или издевкой слова. Северное солнце мягко припекало, но Карджо казалось, что эхо скайримской стужи все еще блуждает под тяжелым пластинчатым доспехом. Подхватив ведра, караванщик коротко бросил через плечо:
– Каджит идет за водой. Озеро близко, он скоро вернется.
Акари едва заметно кивнула и скользнула в свой шатер, задернув расписанный полог. От одного вида глиняного горшочка с лунным сахаром ноздри каджитки дернулись, а глаза мечтательно затуманились. Пустой, холодный край, а лунный сахар хранит вкус родного Эльсвейра… с ним в белых песках тепло. Не будь лунного сахара, дети пустыни угасли бы от тоски в суровых краях Севера.
Воды озера Хонрик так спокойны и безмятежны. Ветер нехотя перебирает длинные ветви берез, травы клонятся к земле, и яркие бутоны цветов кажутся цветными лоскутками, которыми расшили буро–золотистый холст земель Рифта. Опустившись на корточки, Карджо зачерпнул пригоршню прохладной воды и ополоснул морду. Раньше он грезил о Рифтене, здесь ему было теплее, чем под жарким солнцем Эльсвейра, а сейчас жаждет как можно скорее покинуть его. Слизнув с усов чуть сладковатые капли, каджит устремил полный тоски взгляд на башни города, окруженные кружевом березовых крон, пальцы сжали призрачно мерцающий лунный амулет. Кошка–воровка сейчас здесь? Или убежала по крышам на дело? Глупая, раздраженно фыркнул караванщик. Променять теплые пески на снега Скайрима! Азурах плачет, глядя на нее. Но Карджо скучает по Дхан’ларасс, колет дрова, ходит за животными, бьется с бандитами в попытке забыть о ней, не дать себе маяться и вернуться к ней. Каджит горд, каджит не поддастся. Скоро минет год, как он ходит с караваном Акари по Скайриму, и он вернется в родные края. А Ларасс пусть остается здесь, если уж так дороги ей драконы, снег и норды!
Шаги легкие, практически бесшумные, несомненно кошачьи. Только каджиты умеют ступать так бесшумно, будто ночь или время. Уши Карджо дернулись, лишь потом он обернулся. Незнакомый сутай–рат стоял, прислонившись плечом к стройному стволу дерева. Высок больно для сына песков, мускулы перекатываются перед темно–каурой шкурой. Единственный глаз цвета малахита взирал на Карджо лукаво и оценивающе. Взгляд караванщика зацепился за серьги в ушах незнакомца и толстую золотую цепь на шее. Злато эльсвейрское, чего о коте не скажешь. Да и одежда северная – броня сыромятная, торс обнажен, лишь медным круглым нагрудником прикрытый. Каджит сморщил нос, оскалившись и хрипло рассмеявшись.
– Ты Карджо стало быть, – протянул он, щурясь на солнце. От тона, ехидного, с затаенной угрозой, караванщика словно молнией поразило. Шерсть на загривке встала дыбом, кончик хвоста дрогнул, рука потянулась к рукояти стального двуручника. Заметив его медленное осторожное движение, кот криво ухмыльнулся. Пара скитимаров выскользнули из ножен и описали дугу в воздухе.
– Что тебе нужно? – прорычал Карджо. – Я не знаю тебя.
– Зато я тебя знаю, – усмехнулся в усы незнакомец, – ты разбил сердце сестрице.
– Ты брат Ларасс? – она не любила рассказывать о своей семье. Могла часами слушать Карджо, но сама предпочитала молчать.
– Старший брат, – кот кружил, оттеснял каджита к воде, – и старшему брату не нравится, когда его маленькую сестренку обижают.
– У меня нет вины или обиды перед ней, – Дхан’ларасс его отвергла. Он звал ее в Риммен, а она отказала, – в любом случае, это дело ее и каджита. Не тебе вмешиваться.
– Наш отец давно умер. С тех пор я ее защитник, – пират лихо подкинул кривые мечи в воздух и поймал. – А теперь скажи–ка мне… что в Эльсвейре делают с котом, обрюхатившим кошку и сбежавшим?
От изумления Карджо не нашел, что сказать. Ларасс ждет котят? Его котят? Он хотел было улыбнуться, когда Камо’ри подскочил к нему и ударил рукоятью скимитара в висок. Сознание застлало алой пеленой боли, перед глазами заплясали язычки пламени, белые мушки, но, падая на колени, караванщик успел ударить брата воровской королевы в живот. Пират зашипел от боли, схватил каджита за шкирку и макнул мордой в мутные воды Хоннорика. Карджо бился в его руках, молотил хвостом и извивался в попытке вырваться и глотнуть воздуха. Сначала… сначала глоток спасительного кислорода, потом – убить наглого пирата, лишь затем Ларасс. Ларасс, ждущая его котят… Камо’ри дернул его вверх, вытаскивая задыхающегося и отплевывающегося кота из воды. Вытащив его на берег, пират швырнул его на траву и рубанул тупой стороной скитимара по затылку караванщика. Темно–багровая кровь оросила слипшуюся от воды пепельно–серую шерсть каджита.
– Узнаю, что сестра снова плакала из–за тебя – буду бить другой стороной меча, – презрительно выплюнул Камо’ри, убирая мечи в ножны. Карджо ответил ему обжигающим ненавистью взглядом.
– Каджит своего не упустит…
– А пират убьет каджита, если нужно, – в море бы этот коврик для блох и дня не продержался бы. Да и на корабле Камо’ри не потерпел бы такую крысу. Подвесил бы на рее и вся недолгая. Караванщик давился воздухом, стоя на коленях в воде, и пират не сомневался, что рядом с Ларасс он больше его не увидит. Не нужен сестренке такой комок шерсти, королеве воров нужен король. Пусть–ка человека себе найдет, Камо’ри уж давно оценил прелести людских мужей и женщин. Особенно приглянулась ему светлокудрая воровка из Гильдии, но больно уж она надменна. Но ничего, пират умеет ждать.
***
Над Данстаром кружился снежок, легкий, невесомый, такой безмятежный… мерзкий, летящий в лицо, холодный–холодный–холодный! Белый, такой белый, снежно–белый снег. Цицерон сомкнул пальцы вокруг тонкой веточки снежноягодника, сжимая грозди сочных ягод, жадно наблюдая, как алый сок брызнул на сугроб, нарушив всю девственную искристую белизну. Шут с печалью смотрел на свою испачканную ягодным соком ладонь. Хранитель заботится о костях Матери, Хранитель должен забыть о контрактах… багровые капли срываются с кончиков его пальцев, разбиваются о землю, они холодные, похожи на кровь лишь цветом… кровь горячая, липкая, льется рекой из раны, соленая, острая… сладкая–сладкая… мужчина, хихикая, слизнул сок снежноягодника с пальцев и скривился. Кисло! Обтерев руку об снег, скоморох невольно залюбовался алыми разводами. Ах, если бы это была настоящая кровь, пролитая во имя Ситиса…
В таверне царило бурное оживление – шахтеры пропивали заработок за день. Толпа вонючих нордов горланили песни, распивали мед да тискали толстозадых грудастых служанок, снующих туда-сюда с подносами. Цицерон протиснулся к трактирщику, морщась от боли в оттоптанных ногах. Теринг, разливающий вино, вымученно улыбнулся имперцу.
– Секундочку… я подойду буквально через минуту, – швырнув опустевшую бутылку на прилавок, норд опрометью бросился на кухню. Оттуда уже доносился запах горелого мяса. Цицерон подпер кулаком щеку, со скучающим видом глядя на висящий на стене венок. Может, стоит повесить такой в обители Матушки? Оживить унылую серость, добавить цвета… Матери понравится, о да, Мамочке понравится… имперец стянул с головы колпак, приглаживая чуть взъерошенные рыжие волосы, когда заметил девушку, скромно сидящую в углу зала таверны. Белокурые косы спускались по груди до самой талии, дымчато–серые глаза – пустые и скучные, но в полумраке, в пляшущих отблесках свечей она… похожа. Удивительно похожа на Слышащую. Цицерон судорожно сглотнул. Девица тем временем поймала его взгляд и кокетливо улыбнулась. Мужчину словно ледяной водой окатило. Шлюха! Подстилка шахтерская за пару септимов! Тупые, грязные мужланы даже не догадываются, какую… красоту они губят! Залапают, запачкаю, сломают, испортят!.. шут сунул руку в карман, сжимая в кулаке монеты, чувствуя, как края септимов впиваются в кожу ладони, и направился к девушке. Она, заприметив возможного клиента, сбросила с одного плеча шаль, обнажая бледную кожу, белую, как снег. Цицерон остановился напротив нее, наглые развратные глаза шлюхи горели голодным жадным огоньком, полные алые губы растянулись в сладкой, многообещающей улыбке. Нет, не так… все не так! Не здесь, тут грязно и шумно, Слышащей бы тут не понравилось. Цицерон вытянул вперед руку и, разжав кулак, принялся поигрывать пальцами. Септимы, лучась золотым блеском, посыпались ей на колени.
– Вы так щедры, сударь, – томно рассмеялась она, торопливо сгребая монеты и опасливо оглядываясь по сторонам. Кабы шахтеры не заметили такого богатства, – у меня здесь есть комната. Теплая, уютная. Если изволите подняться…
– Нет! – это прозвучало резче, чем хотелось бы скомороху, но, ее, кажется, его грубость даже не задела. Девушка улыбалась маняще и соблазнительно, и только сейчас Хранитель заметил на ее шее амулет Дибеллы, старый, истертый, но еще хранящий слабое сияние зачарования благодати богини. – Я… я живу здесь неподалеку. Там нам точно никто не помешает, – никто, никто, совсем никто! Ни колдуны, ни оборотни, никто! Только она, Цицерон… и его кинжал.
Девушка пошла с ним, не задавая вопросов. Очевидно, уже привыкла во всем повиноваться клиенту, тем более такому щедрому и хорошо одетому. Пусть и пахнет от него мертвечиной… кто знает, может, он жрец Аркея. Хотя раньше она никогда не видела, что б могильщики обряжались в шутовские костюмы. Сударь держал ее за руку, девушка сквозь бархат перчатки чувствовала, какая она горячая. Уж не в лихорадке ли он? Но одного взгляда на счастливое, улыбающееся лицо мужчины было достаточно, чтобы все ее тревоги развеялись. Нет, клиент здоров. Просто в нетерпении.
Беспокойство нахлынуло на нее с новой силой, когда шут подтолкнул ее к лодчонке и махнул рукой в сторону острова, окутанного туманом.
– Там мой дом, – пояснил он, с широкой улыбкой глядя в испуганные голубые глаза, – не бойся, красавица, я тебя не обижу. На острове так скучно, холодно и одиноко… ты же согреешь бедного Цицерона? – золотистые искорки в карих глазах клиента пляшут и манят. Вдруг, если она согласится, он еще щедрее окажется? Тогда она наймет повозку и уедет в Солитьюд! Купит красивое парчовое платье, серьги да кольца и будет греть постели благородным господам! Мысленно помолившись Стендарру, девушка осторожно ступила на борт раскачивающейся на волнах лодочки.
Со сводчатого потолка пещеры свисали сосульки. Будто скалится мерзлый камень ледяными клыками. Цицерон уверенно вел девушку по коридорам, уже обнимая ее за талию. Вдруг она испугается, побежит и все испортит! Вдруг она упадет и разобьет себе личико. Нет… Слышащая должна быть прекрасна.
В пещере Ингвильд тепло лишь в одном чертоге – в комнате за тронным залом. Раньше здесь жил некромант, Цицерону пришлось потрудиться, что бы навести порядок за тем глупым альтмером. Насорил он, ох как насорил! Всюду трупы, кровь и кости! Деметре… Слышащей бы это не понравилось. Ей нравится, когда все красиво, чисто, уютно… пришлось перетащить сюда некоторые его вещи из убежища, но это того стоило. Унылая комната теперь стала достойна служить вечной обителью его Слышащей.
Девушка не успела закричать. Беззвучно билась в руках Цицерона, силилась оторвать его пальцы от своей шеи, пыталась глотнуть теплого стоячего воздуха, но шут опытный ассасин. Ей не вырваться. Дура, не понимает, что в палатах Отца Ужаса ей не придется торговать собой! Она будет плясать вместе с сынами Матери Ночи, прислуживать им за столом, а об ее теле, о таком прекрасном нежном теле позаботится Цицерон. Когда она безвольно обмякла в руках имперца, серые глаза потускнели, и девушка мягко осела на пол, шут счастливо рассмеялся. Его радостный, горький от безумия хохот зловещим эхом разносился по коридорам пещеры. Подхватив безжизненное тело на руки, он закружился на месте.
– Теперь мы вместе! Вместе–вместе–вместе! Слышишь, Слышащая? Ты слышишь Цицерона? – кончиками пальцев мужчина провел по еще теплой щеке. Румянец на ней медленно таял. – Мы будем здесь вдвоем, только вдвоем! Слышащая и Цицерон, Цицерон и Слышащая! – резко остановившись имперец нахмурился. – Только платье нужно другое. Правда, Деметра? Синее–синее, синее синего! Цицерон сам, сам тебя переоденет! – ослепленному скомороху казалось, что девушка в его объятиях радостно улыбается и кивает, льнет к нему, пытаясь сохранить последние крохи живого тепла. Бережно уложив ее на крытую шкурами кровать, мужчина кинулся к дубовому сундуку. Он подготовился, подготовился! Его Слышащая будет красивой! Самой–самой красивой…
========== DINOK AhRK ASK (Смерть и любовь) ==========
Скьор, запыхавшийся, опустил щит и вытер вспотевший лоб, глядя на девушку из-под кустистых бровей. Босмерка, худая да рыжая, словно лисица, не отрывала от Соратника темно-янтарных глаз. В битве ли, в ярости глаза эльфки всегда темнеют. А так – искрятся, словно золото.
– Ох, загоняла ты меня, девочка, – выдохнул воин, и меч его описал дугу в воздухе, сверкнув серой сталью, поймав поцелуй солнечных лучей, – гляди-ко, тщедушная, в чем дух только держится, а в битве пляшешь не хуже многих.
Кодлак, наблюдавший за тренировкой, одобрительно кивнул. Она окрепла телом, но раны в ее душе и сердце еще кровоточат. Они никогда не заживут, останутся шрамами на всю ее жизнь, вечным напоминанием о жестокости и бессердечии… Предвестник видел, как стыдится Тинтур своих ушей, прикрывает их волосами и банданой, босмерскими узорами расшитыми, чтобы не увидел кто, что острые кончики отсечены. Левое ухо обрезано аккуратно, закругленно, будто кто жестокости ради придать хотел ему форму человеческого, а вот правое, очевидно, лишь надрезали, а затем грубо оторвали. Сердце старого воина кровью обливалось, когда он смотрел на нее, одинокую в своей пережитой беде и не желающей делить свою боль ни с кем. Вилкас, сидящий рядом, тоже не сводил серых глаз с босмерки. Юноша ревновал Предвестника к ней, не понимал, почему Кодлак так возится с остроухой дикаркой, но все же тянуло его к девушке. Словно корабль, жаждущий к местам родным причалить, все норовил парень возле нее оказаться. На ужине рядом садился, на охоту пару раз с ней ходил, но Тинтур только зверем глядела да в лес убегала при первой возможности. Вилкас злился, печалился, но насильно девке мил не будешь. И когда заговорил наставник, юноша вздрогнул.
