Текст книги "Огонь и сталь (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
– Долго еще? – простучал зубами Векеса, зябко ежась на студеном ветру, спустившемся с гор. Рот юноши был красным от сока снежных ягод. Назир смерил послушника недовольным взглядом. Каждый вздох редгарда оседал инеем на его бороде.
– Что такое? – насмешливо протянул он. – Ты же сам так рвался Слышащую встречать, и что, уже передумать успел? Так иди в Убежище, никто тебя не держит.
Парнишка вспыхнул, нервно облизнул губы.
– Ничего не передумал! Просто я… волнуюсь! Да, вот тревожусь я за Слышащую! Места тут чай неспокойные, мало ли что случиться может.
– Не бойся, парень, – хмыкнул Назир, – Слышащей ни оголодавший тролль, ни разбойники не страшны. Скорее, ее бояться следует. И тебе в том числе, Векеса, – мужчина хрипло хохотнул, а юноша раздраженно поморщился в ответ. Хранитель позволил себе скупую улыбку. Мальчика душат амбиции, желание проявить себя и понравиться Слышащей. Маленький наивный дурачок. Слышащий – это лишь человек, стоящий между Братством и Матерью, пусть и оказана ему немалая честь. Имперец не желал признаться даже себе, что с нетерпением ждет прибытия Слышащей. Бабетта говорила, что Цицерон много странствовал в компании Слышащей, но мужчина не мог ничего вспомнить, как бы он не пытался. Поэтому при виде крупного жеребца вороной масти с мерцающими алым глазами, сердце в груди имперца подпрыгнуло, ударившись о решетки его ребер.
– Вот и Слышащая, – выдохнул Назир, поправляя свой плащ, отороченный собольим мехом. Векеса приосанился, одернул свой полушубок. Только Цицерон оставался невозмутимым и спокойным, но сердце отчаянно билось в груди, ассасину резко стало жарко на морозе. Хотелось сбросить тяжелый бархатный плащ, но Хранитель сохранял достоинство, соответствующее его высокому статусу. Лишь золотисто-янтарные глаза алчно пылали в полумраке капюшона.
Несмотря на холод, Слышащая не надела капюшона. Светлые волосы привольно раскинулись по плечам, лунно-белая кожа была не тронута румянцем. Глаза ее лучились словно звезды, а бледно-розовые губы тронула снисходительная улыбка при виде ассасинов, вышедших встретить ее. Кутаясь в серый плащ, подбитый мехом белой лисы, она направила жеребца к Назиру, раскинувшему приветственно руки.
– Рад видеть тебя, Слышащая. Твое присутствие словно жаркое солнце моей родины в этом суровом холодном крае, – льстиво произнес редгард. Хаммерфелл – провинция пустынь, песков и витиеватых комплиментов. Векеса взял Тенегрива под уздцы и помог девушке спешиться. Наградой ему был небрежный взгляд Слышащей, брошенный через плечо. Бледная изящная кисть, лежащая на руке юноши, казалась еще более белой и нежной. Девушка даже перчаток не надела.
Цицерон шагнул навстречу Слышащей, когда понял что она не одна. Кого-то маленького она держала на руках, завернув в собственный плащ.
– Ты не одна, я погляжу, – проницательно заметил Назир, бесцеремонно тыкая пальцем во внушительную выпуклость под плотным бархатом. Раздалось тонкое оскорбленное шипение, и из плаща высунулась чешуйчатая мордочка аргонианина. Ящерка недовольно оскалилась на редгарда и тут же вновь нырнула в тепло. Слышащая звонко рассмеялась. Смех у нее чистый и заливистый, но улыбка обнажает клыки, слишком крупные и острые для человека.
– Ее зовут Лис, – пояснила она Назиру. Распахнув плащ, она передала девочку на руки мужчине. Малышка подозрительно принюхивалась к незнакомцу, щуря желто-зеленые глазки. Вцепившись в свою куклу, она несколько мгновений неподвижно сидела в объятиях редгарда, после чего с капризным плачем потянулась обратно к Слышащей. Назир подкинул девочку в воздух, заставив ее испуганно взвизгнуть.
– Это что, смена Визаре растет, а? Хороша, ну, хороша малышка, – попытка Лис укусить его за нос только больше восхитила мужчину. Векеса топтался на месте, удерживая Тенегрива, который тянулся в сторону таверны. Цицерон положил руку на плечо юноши.
– Отведи жеребца на конюшню, – промолвил он, – ему нужно отдохнуть. Вот, – в ладонь послушника упали несколько золотых монет, – дашь слуге, чтобы был порасторопнее. Не вздумай даже септима прикарманить, понял?
– Да, сударь, – Векеса кивнул, бросив на прощание полный печали и немого восторга взгляд на Слышащую, но она даже не обратила на паренька внимания. Серебристо-серые глаза вампирши остановились на Хранителе. Ее взгляд искрился любопытством, в глубине глаз мелькали лукавые искорки. Слишком молода, мелькнула в голове имперца, слишком юна для такой ответственности, но не ему решать. Это выбор Матери. Цицерон поднес тонкие пальцы девушки к губам. Ее кожа была прохладной, пахла пасленом, костром и лошадью.
– У нас пополнение? – хмыкнула Довакин. Имперец несколько растерялся. Если не-дитя и Назир говорили правду, и он не раз сопровождал ее в странствиях по всему Северу, то отчего она его не узнала? Мужчина лениво скинул капюшон. Рыжие волосы тускло пламенели в свете звезд. Бледное лицо Слышащей изумленно вытянулось, он пораженно охнула, ее ладонь впорхнула к губам.
– Цицерон?! – нервный смешок сорвался с ее губ. – Ты… что?.. почему так одет?!
Мужчина рассеянно оглядел свой черный камзол, расшитый опалами, пояс из черной кожи с серебряной пряжкой, шерстяные штаны и сапоги без каблуков. Верно, наряд больше подходит для Солитьюда или Вайтрана, но не так уж он бросок. Так может одеваться и лорд, и зажиточный торговец. Девушка вдруг приподняла его лицо за подбородок, повернула из стороны в сторону.
– Это… это точно Цицерон? Наш Цицерон? Где колпак? Где… где песенки про котят и несмешные анекдоты? Где это все?! – она повернулась к Назиру. – Вы что с ним сделали?!
– Ничего, мы его даже пальцем не тронули. Видимо, опять у него в голове что-то перемкнуло, – редгард пожал плечами, опасливо косясь на недоумевающего Хранителя. – Странно, но… можно привыкнуть.
– Знаешь… я так долго привыкала к тому Цицерону, я не хочу привыкать еще к одному! – Деметра строптиво скрестила руки на груди, а имперец окончательно растерялся. Реакция Слышащей не на шутку его встревожила. Он ожидал… несколько другого. Но девушка, кажется, уже успела позабыть о Хранителе. Она направилась к таверне, полы плаща едва поспевали за ней. Назир с маленькой аргонианкой на руках поспешил за ней.
– Слышащая, может, сразу в убежище? Полночь близится…
– Нам нужно забрать кое-кого, прежде чем пойдем домой, – сквозь всю ее манерность и надменность показалась озорная, шаловливая девчушка. Загадочная улыбка вспыхнула и тут же потухла на ее устах, а взгляд, брошенный на Хранителя из-под ресниц, словно разрядом молнии пробежал по телу мужчины. Имперец чуть ослабил ворот плаща. Как отличается эта Слышащая от почтенной Ализанны Дюпре. Ализанна была сосредоточением достоинства и мудрости, почерпнутой из слов Матери, а Деметре еще многому предстоит научиться… но Цицерон благоразумно промолчал. Ни улыбки, ни милое кокетство не смогли скрыть жестокость и цинизм Слышащей, а служить Матери Ночи можно и без языка…
Девушка легко вбежала по ступеням на крыльцо «Пика ветров» и замерла, ожидая пока один из мужчин откроет ей дверь. Цицерон вежливо пропустил Слышащую в таверну, поймал еще один острый лукавый взгляд и мимолетное прикосновение к бедру.
– Обманываешь ты меня, Назир, – вздохнула Деметра, переступая порог. – Не Цицерон это. Наверное, брат его, близнец.
– Ох, если бы так, Слышащая, – редгард печально покачал головой, с наслаждением вдыхая запах жареного мяса и свежеиспеченного хлеба. В таверне звенела музыка, Абелон лавировала меж столов с подносом, нагруженным мисками и кружками, собирая щипки и пьяные комплименты посетителей. Шахтерам нынче жалование заплатили, гуляют рудодобыватели.
– Проходите, – вымученно улыбнулась служанка на ходу, – я сейчас к вам подойду…
– Мы не на долго, – Деметра повелительно подняла руку, и глаза Абелон завистливо сверкнули при виде тяжелого серебряного кольца с аметистом, украшающего тонкий пальчик Довакин. Девушка печально вздохнула. Она себе лишний раз присесть позволить не может, не то что такие цацки носить… служанка поставила перед Лейгельфом кружку с элем, но шахтер так размахивал руками и вопил, что едва не сшиб ее на пол. Сначала Абелон не поняла, почему вдруг посетители повскакивали на ноги, отчего кричат, потрясая руками и чашами, но когда Стиг Соленый Ветер кубарем выкатился ей под ноги, северянка едва не уронила поднос. Мужчина, пошатываясь, поднялся на ноги, тряхнул головой, стряхивая с волос глиняные осколки.
– Ну, давай! Наподдай ей!
– Покажи остроухой ее место!
– Скайрим для нордов!
Разбойник выхватил из рук Гьяка кружку с медом и осушил ее в два глотка. Напиток тек по его подбородку на грудь, промочил его бархатный жилет. Швырнув чашу в огонь, Стиг заревел, ударив себя кулаком в грудь.
– Давай, лесная нимфа, тварь ты узкоглазая! Подходи! – мужчина рванул за воротник рубахи, обнажив грудь. – Уж я-то дам тебе северянина настоящего отведать!
Он бросился вперед, по-бычьи наклонив голову. Парни из его шайки орали, подбадривая своего атамана, один из них подступился было к худощавой босмерке, намереваясь помочь Соленому Ветру, но эльфийка по-кошачьи отскочила в сторону, и Стиг вместо нее боднул своего дружка в живот. Парень завопил, отлетел в сторону, пират запнулся о чью-то услужливо подставленную подножку и плюхнулся задницей в тлеющие угли очага. Таверна наполнилась хохотом, воем и ругательствами. Даже Деметра позволила себе снисходительную ухмылку, которая обратилась хищной коварной улыбкой, когда один из шахтеров усадил себе на плечи Тинтур Белое Крыло.
– Позвольте представить вам нашу новую сестру, – церемонно объявила девушка, откидывая со лба бледно-золотистый локон. – Назир, будь добр, забери ее. А мы с… Цицероном пока прогуляемся до убежища.
На улице Довакин взяла спутника под руку. Если раньше имперец готов был визжать от радости и восторга, что Слышащая не побрезговала прикоснуться к нему, то теперь хранил вежливое молчание, терпеливо дожидаясь, когда девушка сама с ним заговорит. Подобная перемена сначала рассмешила бретонку, но сейчас ей словно плеснули огнем на обнаженную кожу, который воспламенил в крови тревогу и безудержное любопытство.
– Ты хорошо служишь нашему Отцу, Цицерон? – задумчиво обронила она, чуть запрокинув голову, подставляя лицо ветру. Прозрачные пальцы расчесывали ее волосы невидимым гребнем. – Хорошо служишь Матери?
– Я был бы плохим Хранителем, если бы не относился к своему долгу со всей ответственностью. Уверен, Мать скучала по своей Слышащей.
– А ты? Ты по мне скучал? – мужчина живой и теплый, а магесса очень давно не пила крови. Если она придет к нему ночью в комнату, если скользнет под мягкие шкуры и будет перемежать поцелуи с укусами, как отреагирует новый Цицерон? Замрет, охваченный ужасом, или потянется к ней, желая большего? Стражники провожали их взглядами – будет воякам о чем поболтать в казармах. Довакин редкий гость в Данстаре.
– Мы все ждали возвращения Слышащей, – туманно промолвил мужчина, но бретонка покачала головой. Серебро ее глаз обратилось бледным золотом.
– Я спрашиваю тебя. Мне не важны сейчас остальные, – она почувствовала, как Хранитель напрягся. Ждет подвоха, подбирает слова. Для него Довакин сейчас незнакомка, тот, другой Цицерон знал ее, восхищался ей. Любил ее по-своему безумно. Она могла ударить его и остаться безнаказанной. А если Драконорожденная поднимет руку на нового Цицерона? Хватит ли ему смелости вернуть оскорбление Слышащей?
– Мне не нравится твое молчание, – прошептала магесса ласково и толкнула имперца в снег, подкрепив слова ударом ноги по заду Цицерона. Мужчина плюхнулся в сугроб, рыжие волосы растрепались и упали ему на лицо, проказливый ветер сорвал с него капюшон. Смех девушки капал ядом на раненое самолюбие Хранителя, – в следующий раз постарайся не задерживаться с ответом.
Цицерон, храня безмолвие, поднялся на ноги, отряхивая одежду. Деметра наблюдала за ним с легким самодовольством и едва не задохнулась от возмущения, когда стальные пальцы бывшего шута сжали ее запястья. Глаза мужчины пылали черно-золотистым пламенем, испепеляя бретонку сдерживаемым гневом.
– Будь на твоем месте кто-то другой, его кровь уже окропила бы снег, и Отец Ужаса получил бы новую жертву. Но ты – Слышащая, первая, любимейшая из детей нашей Матери, – голос имперца упал до тихого хриплого шепота, в котором слышалось дыхание ярости, – но не надейся, что я позволю вытирать об меня ноги.
Магесса вырвала руку и наотмашь ударила Хранителя по лицу. Кольцо, по которому так вздыхала служанка из «Пика ветров», рассекло кожу на скуле Цицерона, ранка задымилась на морозе. Бледная кожа на руке магички окропилась кровью, блеск кольца скрылся за напоенным солью багрянцем. Не отрывая пронзительного взгляда от невозмутимого лица имперца, девушка слизнула его кровь с украшения. Губы Хранителя дрогнули, он глубоко вздохнул и коснулся рукавом окровавленной щеки.
– Хранитель – священная должность в Братстве. Но не думай, что только поэтому ты на особом счету, – острый язычок магички обвел контуры ее губ, они заалели ярче, словно бутон горноцвета. Повернувшись спиной к Цицерону, она неспешно направилась прочь. Ветер испуганно притих, и небо осыпалось крупными снежными хлопьями на спящий Данстар. Деметре с трудом удавалось сохранять спокойствие, хотелось сжечь весь этот поганый городишко вместе с жителями! Вытирать об тебя ноги, Цицерон?! Ничего, скоро ты сам добровольно послужишь тряпкой для ног Довакин!
***
Озноб сменился мучительным жаром, горло саднило, словно он иголок наглотался. Онмунд сжался на постели, обхватив плечи руками в пустой попытке унять дрожь. Пересохшие губы истрескались, язык отяжелел и не помещался во рту, при каждом вдохе в груди бурлило, а судорожный кашель обжигал внутренности. Маг вцепился отросшими клыками в подушку, удерживаясь от стона. С трудом сев, юноша прижался горящей щекой к холодному камню стены, который накалился от прикосновения северянина буквально за несколько мгновений, и колдун с глухим рыком повалился на спину. Жажда рвала ему глотку, а пламя, так сильно пылающее в крови, испепелит его, сожжет дотла… Онмунд потянулся к стоящему на тумбочке кувшину, но неловкие пальцы лишь царапнули по горлышку сосуда, который сорвался с края тумбочки и тихим скорбным звоном разлетелся сотней черепков. Он был пуст, норд выпил остатки воды еще утром. А сейчас… день, ночь, вечер? Время потеряло свой счет, оно просто текло неумолимо и равнодушно, огибая одинокого мага, заточенного в умирающем ковене вампиров.
Холод окатил его вязкой ледяной волной, и Онмунд попытался укрыться овечьей шкурой, но в руках не осталось силы. Маг безвольно откинулся на постель, прикрыв глаза. Из алого марева ему навстречу ступила Деметра… и пропала в черном густом тумане, взглянув на прощание гневно, с ненавистью. Пересохшие глаза будто полоснуло лезвие. Его жизнь сейчас не более, чем огонек свечи, который может погибнуть от легкого сквозняка, небрежного взмаха призрачной длани ветра… а он лишен даже того, что бы увидеть жену перед смертью. Он хотел позвать ее, прошептать родное любимое имя, но с губ не сорвалось ни звука. Лица отца, матери, братьев и сестры кружили вокруг мага безумным хороводом, смотрели на него с укором, но все молчали. Они не желали говорить с ним. Не желали знать вампира.
Эсташ не раз приводил Матильду, но Онмунд не мог, не хотел пить кровь несчастной измученной женщины. Он силился, пытался удержать пробуждающиеся в нем звериные инстинкты, но с каждым днем, с каждой минутой это становилось все труднее и труднее. Сквозь дурманное забытье юноша даже не услышал скрип отворяющейся двери его темницы. Сегодня Эсташ пришел не один. За альтмером семенила Ирмагард, ее обезображенное лицо пылало предвкушением, еще два вампира вели покорную Матильду. На ее шее и запястьях красовались глубокие порезы, багряные струйки стекали по пергаментно-тонкой коже. Острый, сладковато-соленый аромат крови коснулся носа колдуна маняще, мимолетно, и северянин резко сел, невольно подавшись вперед. Едкая слюна наполнила гот, а в синих глазах плясало аквамариновое пламя. С тихим голодным рычанием маг приподнялся было на тюфяке, но отчаянно застонал и сжал руками голову. Нет! Нельзя! Он не может, не хочет, не должен! Онмунд не уподобится этим тварям.
– Еще двое наших братьев пришли познакомиться с тобой, – льстиво улыбнулся Эсташ, кивая в сторону двух безмолвных вампиров. – Гоуэн Черный, – высокий жилистый брюнет со злыми тускло-зелеными глазами улыбнулся алыми узкими губами, – и Даан, – низкорослый и кряжистый рыжий бородач скрестил мускулистые руки на груди, – наша семья пришла посмотреть на твое рождение.
– Нет… – просипел северянин, качая головой. Желудок сжался, требуя пищи, – я… я не… нет!..
– Тебе нужна еда, – ласково, будто неразумному ребенку, пояснил Гоуэн и подтолкнул Матильду к постели северянина, – не сдерживайся, это очень вредно. Особенно для новорожденных вампиров.
– Если что, я могу его подержать, – Даан насмешливо прищурился, – я держу, а вы доите эту девку прямо ему в пасть. А как вкус он почувствует… – и он довольно потер руки. Ирмагард захихикала, захлопала в ладоши. Ее изуродованные ожогами черты исказились в безумной радостью.
– Я могу отпить немного и… поделиться с ним, – она повела узкими плечами, кокетливо поправив спутанные кудри. Черный Гоуэн звонко, даже визгливо хохотнул, а Даан покачал косматой головой. Но Эсташ неотрывно смотрел на скорчившегося на постели Онмунда. Мальчишка сопротивлялся, цеплялся за свое смертное бытие, и его глупое упорство раздражало эльфа. Клан Гранвирир больше не может ждать. Схватив Матильду за волосы, альтмер выхватил кинжал. Золотистое лезвие прошлось по ее руке от сгиба локтя до порезанного запястья, женщина едва слышно заскулила, но вампир не обратил на нее никакого внимания. Она лишь еда, скот. Они всегда могут найти новых. Маг задышал чаще, исподлобья глядел, как Эсташ терзает Матильду, верхняя губа приподнялась, обнажив клыки. Скупая улыбка тронула губы высокого эльфа. Он толкнул женщину к юноше, и Онмунд с алчным ревом схватил ее за плечи и припал губами к кровоточащей ране на шее. Глаза северянина вспыхнули синим огнем.
Женщина слабо трепыхалась в его руках, вымученно хрипела, но силы и жизнь покидали ее вместе с кровью, которая насыщала норда. Ничего слаще, ничего более пьянящего никогда не вкушал Онмунд. Рыча, он впивался клыками в шею и руки Матильды, вгрызался в плоть, упиваясь. Жажда отступала, жар стихал, и мышцы наполнялись бурлящей силой и бодростью. Оторвавшись от обмякшей женщины, колдун утер рот рукавом. Ладони, грудь и одежда были залиты кровью, остекленевшие глаза женщины слепо устремлены в потолок, а бледный рот приоткрылся в немом крике. Но вампиры буквально исходили торжеством. Эсташ довольно ухмылялся, Ирмагард подпрыгивала на месте от переизбытка чувств, а Даан и Гоуэн многозначительно ухмылялись. Онмунд поднялся на ноги.
– Вечность приняла тебя в свои объятия, брат, – альтмер развел руками, – теперь ты один из нас. Ты поможешь вернуть клану Гравирир былое… – лицо эльфа чуть вытянулось, когда он увидел в пальцах колдуна огненный шар. Он не успел ничего сказать – заклинанием юноша поджег его мантию.
– Ты что творишь, ублюдок?! – взревел Даан, бросаясь к норду, но золотисто-алый поток пламени ударил его в лицо. Борода и косматая грива вспыхнули мгновенно, глаза вампира лопнули от жара. Ирмагард завизжала и бросилась прочь, но Гоуэн оттолкнул ее и первым выскочил из камеры. Онмунд шагнул к вампирше. Девушка взирала на него круглыми от ужаса глазами, в которых плескался страх.
– Нет… нет, прошу, пожалуйста… – она встала на колени, – умоляю, не нужно… – Ирмагард подползла к северянину, протягивая руки. Отвращение закипело в душе мага. Сколько людей так умоляли ее о пощаде?! И скольких она убивала, истязала, как несчастную Матильду? Он замахнулся было, но тяжелый удар по голове сбил его с ног. Даан с воем шарил руками перед собой. Почерневшая кожа лоскутами свисала с его лица, кровь и сукровица сочились по обожженной плоти. Вампиресса, рыча, кинулась к Онмунду, но бледно-голубое лезвие магического меча описало дугу в воздухе… голова Ирмагард упала под ноги Даану, и он, запнувшись, тяжело рухнул на тело Матильды.
– Сука! Паскуда! – вопил он, размахивая руками и ногами. – Мы подарили тебе бессмертие! Силу и вечную жизнь, и вот как ты нам отплатил?!
– Каков подарок, – сухо промолвил юноша, ставя ногу на шею вампира, – такая и плата.
***
Камо’ри с самым искренним выражением вины на умильной морде сидел на кровати, ссутулившись будто нашкодивший котенок. Забинтованная нога покоилась на подушках, а рядом на столике – кувшин вина, засахаренные сливы и сладкие пироги, но каджит старательно притворялся узником в цепях, который очень раскаивается.
– Сестрица, ну, прости… – он взглянул на Ларасс робко, но она не могла не заметить лукавый огонек, сверкнувший в его глазу, – ну, перестарался я, с кем не бывает.
– Перестарался?! Нажраться скумы и вина до зеленых даэдра, а потом идти резать моих людей, это ты называешь перестараться?! – сутай–рат сжала кулаки, впиваясь когтями глубоко в ладони, до боли, до крови. Братец любит яды, сталь его скитимаров уже пропитана смертоносной отравой. Бриньольф метался в горячечном бреду почти два дня, так рвался куда-то, что приходилось привязывать его к кровати. Дхан’ларасс с разрывающимся от тревоги сердцем всю ночь просидела у постели вора, котята плакали, испуганные, никак не хотели спать и идти на руки Векс и Тонилле, выгибались и шипели. Всегда тихая Санера даже расцарапала редгардке щеку, а Дро’Оан прокусил воровке пальцы. Белокурая имперка до сих пор канючила, мол, из-за клыков пальцы ловкость потеряли и замки она взламывать больше не может. Какие к даэдра пальцы?! Бриньольф едва в царство Аркея не отбыл, шов на животе несколько раз расходился, рана вспухала и гнила. Делвин мрачно шутил, что украсть им придется жрицу Кинарет, но Ларасс было не до смеха. Ее душили слезы, и давящая боль терзала сердце. Воровка не страдала так со смерти родителей.
Через день и ночь мучений и зыбкого сна, рассыпающегося от каждого звука, каждого шороха, вору стало лучше, Векелу удалось даже влить в северянина немного бульона. Сейчас Бриньольф спал, и ослабевшая от усталости и облегчения каджитка решила проведать детей и брата. Пообнимавшись с сыном и дочерьми, сутай–рат немного даже повеселела, но одного взгляда на Камо’ри, вальяжно развалившегося на постели хватило, чтобы ярость вскипела в душе Дхан’ларасс, словно лава в жерле Красной Горы. Только любовь к покойной матушке удержала ее от того, чтобы схватиться за кинжал и добить этого вшивого кошака! Кто знает, чем бы все закончилось, если бы воровка не вернулась.
– За мной пришли мои парни. Мы отмечали ремонт корабля. Не тревожься, скоро я вас покину, – он озорно улыбнулся и откинулся на подушки, похлопал по одеялу рядом с собой, приглашая сестру присесть. Раздраженно хмыкнув, Ларасс все же опустилась на краешек кровати. Руки пирата тут же обвили ее талию и легко повалили воровку на перину. Каджитка недовольно дернулась, зашипев сквозь зубы, но заворочалась, устраиваясь поудобнее на груди брата. Камо’ри принялся легонько поигрывать густой бежево-серебристой шерстью на загривке сутай–рат. Дхан’ларасс тихо замурлыкала, прикрыв глаза. Объятия пирата вернули ее в детство, когда в ночную грозу она забиралась к нему в постель. Каджит всегда был смелым до сумасбродства. В десять лет он забрался на крышу в поисках птичьих гнезд, сорвался и упал в канал, в тринадцать напился пьяным и повздорил со стражниками. А теперь он ходит под парусом собственного разбойничьего судна, и никакой шторм брату не страшен.
– Соловушка, – усмехнулся Камо’ри, и его дыхание горячей волной пощекотало ухо воровки, – будешь скучать по каджиту или станцуешь на столе с обнаженной грудью? – он хрипло засмеялся и охнул от тумака в бок. Светло-лазурные глаза Ларасс обожгли его обиженно – возмущенным взглядом.
– Ты обещал никогда не упоминать об этом! – взвилась каджитка, вздыбив шерсть. До сих пор стыдно вспоминать, как она на спор сплясала нагая в рыночной площади в день праздника Весны. Потом почти два года сутай–рат изводили насмешками и грязными шуточками, стражники свистели ей вслед, а Сибби Черный Вереск, тогда еще живой, все зазывал в семейное поместье. Ночью. Когда его матушка отсутствовала. Воровка смешливо сморщила нос. Видимо, у них тяга к хвостатым в крови, эвон как его сестрица на Камо’ри облизывается. Положив голову на плечо брата, каджитка, подумав мгновение, сложила на него руки и ноги. Пират только вздохнул.
– Что, сестра, будет тебе не хватать Камо’ри? Уж поди устала от меня, ждешь не дождешься когда же я отплыву.
– Болван, – буркнула воровка угрюмо, – когда я тебя еще увижу?! Вдруг шторм или на военное судно напорешься? Или меня казнят у дворца ярла… – пират нахмурился, услышав в голосе сестры слезы. Он потерся носом о ее лоб, утешающе шепча:
– Ну, сестрица, чего реветь-то? Мы рождаемся, живем, умираем. Гибель на борту со скитимаром в руке – достойная смерть. Будешь потом рассказывать племянникам, что дядька их как мужчина… – Дхан’ларасс уже ревела в голос, спрятав лицо на шее Камо’ри, прижимаясь к нему так тесно, что едва не спихнула с кровати. Каджит покрепче обнял рыдающую сестру, едва сдерживаясь от смеха. Соловушка, uakie, такая суровая, решительная королева воров сейчас плачет у него на плече. Сутай–рат погладил ее по плечам. Дурочка. К чему цепляться за жизнь, оставлять ее пылиться на полке и тухнуть, когда можно прожить ее так, что потом песни будут складывать, – не реви, хватит уже солить мое плечо! Я ж вернусь еще, гостинцев тебе привезу и заморышам твоим, – лизнув Ларасс в нос, Камо’ри аккуратно, чтобы не потревожить раненую ногу, повернулся на бок, – знаешь, когда ты тогда ворвалась в «Буйную флягу», я было подумал, что порешишь меня за вора своего. Так на меня взглянула… твои глаза ранили сильнее, чем кинжал Бриньольфа.
Каджитка фыркнула, кончик хвоста дернулся.
– Была такая мысль. Обоих бы вас прикончить, чтоб другим не повадно было скуму жрать как не в себя да кидаться друг на друга.
– Да я не о том, сестрица. Уж больно часто ты на него заглядываешься. А он на тебя и того чаще. Что, тоже на безусых потянуло?
– У тебя горячка, братец? – презрительно бросила Дхан’ларасс, выворачиваясь из его объятий. – Что за чушь ты порешь? – ехидная ухмылка пирата высекла искру, распалившую ярость воровки. Это на Брина-то она заглядывается?! Они только напарники, ничего более! И каджитка не нарочно тогда расхаживала по хранилищу в распахнутом камзоле, уж точно не ради северянина! Просто… просто так было удобнее, молоко не пачкало одежду. Сутай–рат старательно отмахивалась от того, что нежилась под взглядами вора как под теплыми лучами летнего солнца, намеренно одевала вычурные ожерелья и тяжелые кулоны, притягивая внимание… Камо’ри уже откровенно хихикал, и Ларасс, взбеленившись, выхватила подушку из-под его ноги и с размаху ударила его по голове.
– Не смей ржать, ты, выкидыш паршивой кошки! – взвизгнула она, вскакивая на ноги. Вся ее усталость и нежность по отношению к брату испарились. – Если ты на каждую девку заглядываешься, то не надо думать, что и я на любого встречного – поперечного запрыгнуть готова!
– Что ж твой хвост тогда так яро извивается, а? Не утаила от братца чувства свои к норду. А что такого, Ларасс? Трое детей, власть и деньги да мужик под боком – чего еще желать, uakie? – пират, хохоча, выставил перед собой руки, защищаясь от подушки, которой воровка лупила его по плечам и голове будто дубиной.
========== KOGaaN Vah (Благословение весны) ==========
Тинтур отвыкла носить обувь, но Данстар, хоть и не так заключен в тиски морозов как, например, Виндхельм, но с моря дуют холодные ветра, а с гор спускаются снега и туманы. Новые сапоги натерли ногу и немного жали в пальцах, а шерсть новой туники колола кожу, отчего по спине пробегали вереницы колких мурашек. Девушка поморщилась, зарывшись лицом в лисий мех, которым был оторочен ее новый плащ. Это была идея Деметры нарядить ее так, словно она собралась с эльфкой на званый ужин к ярлу, из прежней одежды Белого Крыла остались только бандана, костяные украшения да фамильный кулон. Давно она не наряжалась столь богато, в поношенном плаще и старой кольчужной рубахе босмерка чувствовала себя куда уютнее. К чему нужны лишние траты? Но к ее удивлению, мрачный имперец, отвечающий за сохранность священный мощей Матери Ночи, и скупой редгард по имени Назир поддержали Слышащую. Дескать, негоже Говорящей как нищей наряжаться. Тинтур не смогла подавить тяжелого вздоха, проходя мимо стражника, и поправила колчан с орочьими стрелами. Не шибко далеко бьют, но и в умелых руках не менее смертоносны, чем эбонитовые или стеклянные. Вот за лук отдельное спасибо. В руках Тинтур перебывало множество луков – в Валенвуде это были в основном костяные, но тамошние умельцы делали их так, что оружие реагировало на каждое движение, становилось частью своего владельца. Невольно вспомнился лук отца – никто, даже старшие братья, не могли согнуть лук Вэона Белое Крыло. Девушка коснулась своего медальона затянутыми в кожу перчаток пальцами. Ее клан сейчас так далеко, будто бы живут родичи на одной из двух лун, и эльфийка сомневалась, стоит ли им писать или окончательно позволить семье похоронить ее. Босмерка раздраженно фыркнула собственным мыслям. Где гарантия, что послание дойдет до Древнего Корня?
– Удачной охоты, сударыня, – крикнул ей вслед стражник, и Белое Крыло сухо кивнула в ответ. Раньше норды не уделяли ей столько внимания. Сначала она была просто юным бардом, потом – охотником, бродягой, разбойником и наемником. Таких на улицах предпочитают не замечать. А сейчас она приближенная Довакин, тана Солитьюда и Слышащей Темного Братства. Тинтур не сомневалась, что ассасины глубоко запустили клыки в этот город.
В горах особо не поохотишься, но и свежая козлятина хороша в холодный вечер, волчьи и лисьи шкуры тоже пригодятся, но больше всего эльфке хотелось медвежатины. У мяса привкус снежноягодника и меда, короткой зимней весны и терпкого лета. Белое Крыло невольно облизнулась.
Этим бледным утром на охоте ей словно сопутствовал сам Й’аффре. Два козла и три белые лисицы с мехом, который показался босмерке мягче первой весенней травы. Девушка не отказала себе в удовольствии полакомиться сырой козлиной печенью. Кровь дымилась на легком морозе, мясо было сладким, сок стекал по губам и подбородку. Отрезая маленькие кусочки тонким костяным кинжалом, Тинтур присела на поваленное дерево. С такой добычей и вернуться не стыдно, но ей хотелось еще испытать выпавшую ей удачу. Вдруг и вправду сможет завалить медведя. Вот только как тащить его до города, босмерка забралась довольно высоко в горы, стража и торговцы здесь не ходят. Слизнув темно-багровую кровь с матового лезвия и убрала его в ножны, несколько глотков вина – и по телу эльфки растеклось блаженное тепло, напиток мягко обжег горло, и Белое Крыло прикрыла глаза. Нет ничего слаще для лесного эльфа добычи, сваленной его стрелой. Небо, еще несколько минут назад бывшее безмятежно-голубым, вдруг нахмурилось, и снежинки, кружась, неслышно опускались на Скайрим. Север казался дородной купчихой, которая все кутается в белые меха и никак не может согреться. Тинтур видела ее бледное лицо в проплывающих мимо облаках, слышала ее голос в тихом плаче ветра и шепоте золотистой листвы. Уж весна близится. Интересно, сможет ли она пробраться через горы до Данстара? В Вайтране она наступает рано, и холмы торопятся проснуться в страхе далекого, но неминуемого зимнего сна, который окутает их через несколько жарких коротких месяцев.
