Текст книги "Огонь и сталь (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
– Поверьте, это не более чем недоразумение! – сбивчиво пробормотал он. – Уверяю вас…
– Что за дело мне до ваших уверений, – презрительно выплюнул Друлаван, вздергивая острый подбородок. Вспышка его характера оставила равнодушными лишь Ондолемара да Каленжил. Недостойно альтмеров замечать столь неприлично яркое проявление эмоций. – Думаете, я любитель зверья? Что ж, вынужден вас разочаровать! Может, вы и привыкли довольствоваться козами да коровами, но альтмеры никогда не опустятся до столь низменных существ. Пошла вон! – он грубо толкнул каджитку, и та, не удержав равновесия, распласталась на каменном полу. Эльф брезгливо вытер руки о собственную робу. Девушка, тихо хныча, подняла на него кроткие прозрачно-голубые глаза. Грозди золотых серег в ее ушах мерно раскачивались.
– Но мессир, – робко пролепетала она, – как же я… без одежды?..
– Мне все равно, – напыщенно обронил эльф, – пусть весь Маркарт видит, что ты шлюха. А теперь с глаз моих долой, пока я не приказал солдатам…
Каджитка опрометью бросилась прочь, придерживая на груди края тонкого шерстяного покрывала. За ее спиной бушевал, будто буря, скандал. И человек в одежде слуги спешил к выходу, пряча под коротким плащом мешок с клеймом Альдмерского Доминиона.
***
Смех тонул в величавых раскатах грома, сапоги шлепали по лужам, поднимая тучи брызг. Массер и Секунда скрылись за плотной пеленой туч, горы стонали в унисон грозному небесному рокоту. Сверкнувшая молния на долю мгновения осветила улыбающееся лицо Бриньольфа. Ну, детка, ну, озорница! Так разыграть желтозадых эльфов! Мужчина слизнул с губ прохладные дождевые капли. Вот ведь штука – они с деткой убежали от рифтенского дождя, а он все же нагнал их в Пределе! Ларасс шлепала по грязи рядом, придерживая капюшон, веред дергал их за полы плащей, бил прямо в лицо с силой и упорством разъяренного орка, дождь серебристой пеленой застилал глаза. Долго так бегать они по холмам не смогут, а гроза и не думает заканчиваться. Все бьет в барабаны да пляшет, заставляя небо рыдать.
Каджитка поскользнулась на липкой грязи и упала бы, не успей северянин подхватить ее под руку. Прижав воровку к себе, Соловей, щурясь, огляделся по сторонам. Должна же быть где-то поблизости пещера или брошенная хижина, иначе их просто смоет. Мастер дрожала в его объятиях, прижимаясь к норду всем телом. Бриньольфа и самого слегка потряхивало, несмотря на теплый плащ с меховой подкладкой и стеганый дублет. За какие-то минуты он промок так, что его можно выжимать. Сквозь кривые стволы голых деревьев, протягивающие скрюченные когтистые ветви-пальцы к хмурому небу, он разглядел покосившуюся палатку, крытую шкурами. Никак охотничий лагерь?! Вор решительно двинулся к нему, не выпуская Дхан’ларасс из объятий. Хитрая малышка, видимо, пригрелась, потому как не сопротивлялась, только жарко дышала в шею. На каждый ее вздох тело отзывалось дрожью вдоль позвоночника… хотя скорее всего трясло мужчину от холода. Уже и зуб на зуб не попадает!
Лагерь был брошенным или забытым, хотя может это дождь смыл все следы пребывания здесь людей. Вор затолкнул сутай-рат в палатку, прежде чем скрыться за пологом самому, огляделся по сторонам. Хотя изнеженные стражники не рискнут преследовать парочку воров в такую непогоду. А вот как дойдет до них, что стянули Соловьи, да поздно будет. Гроза их следы спрячет, чуть только подсохнет, они отправятся домой, в Рифтен. Кто бы мог подумать, что северянин будет скучать по сырым тоннелям, плесени и злокрысам на каждом шагу?
В палатке было теплее, чем на улице. Шалаш сделан на славу, шкуры славные, не пропускают поганую воду. Ларасс уже лежала в спальном мешке, только милая мордочка торчала наружу да глаза остро поблескивали в полумраке. Кряхтя, Бриньольф снял мокрый плащ, стянул сапоги и тоже улегся. Постели слегка отсырели, но все лучше, чем ложе из листьев и травы. Они воры, а не спригганы какие-нибудь. Прижимая к груди кисет с эльфским золотом, норд повернулся на бок, страдальчески морщась от душка мокрой шерсти.
– Надеюсь, я не простужусь после беготни под дождем, – капризно простонала каджитка, шмыгнув носом в подтверждение своих слов, – не хочу детям заразу тащить.
– Так залезай ко мне, детка. Теплее будет, – льдисто-голубые глаза сверкнули сердито и обиженно, мастер, сердито шурша ворохом шкур, повернулась на бок спиной к северянину. Бриньольф только вздохнул. Ларасс дуется на него с самого Рифтена. Ладно бы хоть сказала, почему, так нет, шипит да фыркает. Хотя по справедливости это он должен на нее злиться! Детка нагло воспользовалась его больным состоянием, причем самым бесстыдным образом! Подразнила и сбежала! А вору потом всю ночь снилась хвостатая прелестница, чью наготу скрадывало лишь рубиновое ожерелье на груди. Мужчина недовольно поерзал, устраиваясь по удобнее, – кстати, детка… что ты сделала с той красоткой, которую приготовили остроухому?
– Ничего, – угрюмо буркнула каджитка, – я честно пыталась ее уговорить, но дурочка уперлась и ни в какую! Пришлось ее стукнуть и оттащить в кладовку.
– Так это она там пищала! А я уж подумал, что крысы… – сутай-рат никак не отреагировала на подшучивания вора. Дождь в бессильной злобе барабанил по крыше палатки, ветер выл, словно от боли, горы глухо стонали, земля хрипела под градом ударов серебряных клинков грозы. Многоголосье бушующей природы сливалось в протяжную колыбельную, которая проводила норда в сонное царство. Одурманенным усталостью рассудком Бриньольф почувствовал, как в его спальник пробирается нечто теплое и пушистое.
Тихое мурлыканье бархатом лилось в уши, живое тепло окутало его незримым покрывалом. Вор повернулся на бок, и рядом недовольно заворчали. Соловей с неохотой разлепил веки, и заспанная мордашка Ларасс оказалась в нескольких вздохах от его лица. Мужчина мысленно чертыхнулся, когда ловкие ручки воровки обвили его талию, а ногу хвостатая паршивка закинула ему на бедро. Он попытался отстраниться, но место в спальнике строго ограниченно, да и гильдмастер тут же поползла вслед за ускользающим теплом. Бриньольф тяжело вздохнул, и ошеломленно замер, ощутив легкое покалывание внизу живота. Ну, здравствуй утренний стояк, только тебя тут и не хватало!
Кошечка чуть заворочалась, потираясь грудью о плечо норда. Мужчина до боли сжал зубы, даже дыхание задержал, но в паху уже не то, что покалывало, а болезненно ныло и тянуло. Да и детка удружила, прижимаясь к нему чуть ли не промежностью. Северянин судорожно вздохнул.
– Задница Исмирова, вот это я попал… – прошептал он одними губами, когда ровное дыхание каджитки вдруг сбилось, и обманчиво мягкий голос надменно произнес:
– Брин, у тебя десять секунд на то, что бы объяснить, что такое… твердое упирается мне в живот.
– Оу… ты уже проснулась, детка, – вяло рассмеялся северянин, упрямо глядя в угол палатки поверх головы воровки, – а я тут… лежу себе… думаю, когда же босс проснется…
– Бриньольф, – глаза сутай-рат недобро сузились. Она вдруг положила ладонь на возбужденный член Соловья, смыкая пальцы на его твердости. – Как это понимать?
– Шеф… крошка, пожалуйста, не сжимай так сильно, – просипел норд и сдавленно охнул, когда ее рука провела вверх-вниз по его плоти. Лукавый взгляд искрился из-под пушистых черных ресниц, усы дрогнули в едва заметной тени улыбки. Ласковое урчание вкупе с лаской юрких пальчиков сутай-рат пьянило и сводило с ума, но вор все же попытался отстраниться. – Детка, может, не стоит?..
В глазах цвета зимнего неба распустились ледяные цветы, Дхан’ларасс отдернула руку с гневным шипением. Бриньольф запоздало прикусил язык. Обливион подери, если босс на него обидится! Шрамы заныли, памятуя об остроте ее коготков. Соловей рванулся вслед за воровкой, которая с яростью выбиралась из спальника.
– Детка! Ларасс, постой! Я имею в виду… – что ни разу не спал с каджитками? Что у нее трое детишек-милашек? Что все это… неправильно… и одуряющее желанно. Детка, его детка… Ларасс ткнулась прохладным носиком в щеку северянина, влажный теплый язычок заскользил по его губам. – Киска…
Шкуры полетели в сторону, стороны камзола, еще хранящего холодную влагу дождя, разошлись в сторону, обнажая сорочку, бледной синевой струящейся по стану гильдмастера. Она расположилась на бедрах мужчины, обнимая вора за шею. Северянин ни разу не видел, чтоб кошатины целовались, но сейчас Ларасс с нежностью вылизывала его губы, и Соловей старательно ответил на поцелуй. Ее усы и мягкая серо-бежевая шерсть приятно щекотали кожу. Не так, как с обычной женщиной, но… приятно. Даже очень! Чуть постанывая, вор запустил ладони под рубашку сутай-рат, ероша прикосновениями шерсть на ее бархатистом животе. Воровка сладко заурчала, чуть выгибаясь навстречу его ласкам. Прервав поцелуй, она потянула за рыжие волосы Бриньольфа и потерлась щекой о шею мужчины, пока его ладони ласкали ее грудь. Бархат и шелк – куда там длиннолицым альтмеркам, крутобедрым нордкам да утонченным имперкам?! Мужчина задрал на Дхан’ларасс сорочку, зарылся лицом в ложбинку меж полных грудей каджитки. Она пахла летним утром, туманным, маняще ласковым, никаких приторных душных ароматов. Кончики пальцев касаются затвердевших сосков, рваные короткие вздохи и стоны переплетаются, невидимым занавесом скрывая их от остального мира. Норд и каджитка! Какой кошмар, какая безнравственность!
Северянин осторожно уложил Ларасс на смятый спальник, стягивая с нее бриджи их мягкой шерсти. Внизу живота у нее шаловливо белела россыпь мелких пятнышек, и Соловей, не удержавшись, прижимается к ним губами. Воровка выгнула спину, гортанно застонав, хвост ее метался по полу палатки, острые коготки впились в плечи северянина. Когда он закинул ножки сутай-рат себе на пояс, нависая над ней, в ее зимних глазах Бриньольф увидел отражение целого мира.
***
Деметра не приходила его навестить. Бабетта, девочка с глазами цвета запекшейся крови, не такими мерцающими как у Онмунда или Довакин, говорила, что Слышащая очень занята.
– Она придет, как только освободится, вот увидишь, – щебетала не-дитя, ловко орудуя ножницами и бритвой. Просто удивительно, что трехсотлетний вампир – ассасин научилась так искусно брить бороды. Так же ненавязчиво тонкое серебристое лезвие пройдет тебе по горлу, сам не заметишь, как окажешься в царстве Ситиса. – Слышащая такая нервная в последнее время… кричит на всех, один раз в Назира подсвечником швырнула. Зажженным…
– В меня она швыряла только книги. И пару шаровых молний, – маг со стыдом вспоминал их встречу в лесу. Как он мог не узнать собственную жену?! Ослепленный голодом, он просто обезумел, когда учуял оборотня. Рассудок истлел под гнетом жажды, вытеснил все мысли. Один из псов, подчиняясь немому приказу хозяина, бросился на Деметру. Обливион его подери! Юноша дернул головой и сжал зубы, когда прохладное лезвие бритвы впилось в кожу на его подбородке.
– Эй, осторожнее! – мимолетно облизнувшись, девочка аккуратно промокнула ранку. – Слышащая как увидит, что изранила я всего ее любимого, в угол поставит и сладко лишит! На месяц, представляешь?! – тоненький голосок девочки задрожал, она прижала руки к груди и втянула голову в плечи, взгляд стал испуганным и безгранично печальным, но весь ее показной страх рассыпался от тихого лукавого смеха вампирши. Юноша криво усмехнулся. Лицедейка еще та, ей бы в Коллегию бардов. Там такие язвы нужны. Северянин потер медленно затягивающуюся ранку на гладком подбородке, провел ладонью по щекам. Непривычно было без бороды, будто чего-то не хватает.
– Веселитесь? – холодно осведомилась Деметра, переступая порог. Бабетта поспешно замолчала и склонив голову на бок, принялась раскачиваться с пятки на носок. Маг сжал подлокотники стула так, что дерево жалобно хрустнуло. На магессе было простое черное платье, голову покрывал черный платок. В этом траурном одеянии она выглядела еще более бледной, серые глаза искрились ярче, и вьющийся золотистый локон, падающий на высокий лоб, придавала ей озорной вид. Хихикнув, Бабетта юркнула мимо бретонки, успев подмигнуть вампиру на прощание.
– Ты же не любишь черное, – произнес норд, неловко ерзая на стуле. Девушка презрительно усмехнулась.
– Я в трауре, родной. У меня же муж умер, – от ее тона, полного яда и насмешки, Онмунд вздрогнул. Магичка кривила губы в язвительной ухмылке, тонкие бледные пальцы играли атласным пояском. Неспешно она прошла мимо мужа, коснулась нежного бутона горноцвета, стоящего в вазе. Юноша молчал, провожая супругу напряженным взглядом. Как же… как же так получилось, что, едва найдя ее, он теряет жену снова?
Напряженные плечи Деметры чуть подрагивали. Сначала магу показалось, что она плачет, но через мгновение она расхохоталась громко и заливисто. Круто развернувшись на каблуках, блондинка схватила вазу и запустила ею в вампира.
– Да как ты мог?! – взвизгнула она. – Ты хоть понимаешь, что мне пережить пришлось?!
– Любимая… – колдуну едва удалось уклониться, и вазочка вылетела в дверной проем. Сквозь грохот и лязг раздались витиеватые ругательства Назира.
– Не смей меня так называть! Как у тебя только язык повернулся?! Бросил меня, пропал, а потом… потом… ненавижу! – магесса тряхнула головой. – Это ты нарочно, да? Издеваешься надо мной?
– Милая, я не хотел. Я… не виноват, так получилось. Я уже хотел возвращаться, возвращаться к тебе…
– Врешь! – она хотела швырнуть в него что-нибудь еще, но титаническим усилием воли смогла удержаться. Искусанные губы Деметры алели, глаза мерцали расплавленным серебром. – А, впрочем, плевать. До Морфала не очень далеко. Там тебя ждет не дождется Фалион. Он сумеет избавить тебя от проклятья.
– А ты?
– А я останусь здесь. Буду пить кровь невинных младенцев и истязать девственниц! Ведь именно этим и занимаются вампиры, верно, Онмунд?! Противные богам и людям… – девушка истерично хохотнула, всплеснув руками. – Ну, что ты на меня так смотришь? Изгонишь из себя тварь, что стала тобой, заживешь новой жизнью. Можешь смело говорить, что жена умерла. Ведь по сути так и есть.
– Моя жена жива, – процедил юноша, не сводя с Довакин сияющих сапфиров глаз.
– Жена, которую ты бросил!
– Я был идиотом. Если бы я мог вернуться в тот вечер в Айварстеде…
– Что мне с этого толку? Разве что-то изменилось? Или тебе полюбилась сила вампиров, что ты так быстро передумал? – слова истекали ядом, который разъедал сердце северянина. Но он нашел в себе силы подняться на ноги и шагнуть к Драконорожденной, заключившей себя в ледяную броню обиды.
– Моя любовь в тебе никогда не изменится. Я помню, как увидел тебя в первый раз в Зале Стихий. Ты казалась такой застенчивой… пока я не увидел, на что ты способна в Саартале.
– Я Довакин, – высокомерно вздернула подбородок Деметра и негодующе взвизгнула, оказавшись прижатой к стене. Мужские руки обвили тонкую талию девушки, мерцающие колдовским холодом глаза смотрели с невыразимой смесью желания, любви и голода. Магесса уперлась руками в грудь мага, серебристый взгляд полыхнул гневом.
– Довакин. Слышащая. Ведьма. Убийца. И моя жена, – прохладные губы прильнули к нежной шее бретонки, царапнув по матовой коже клыками. Магичка разъяренно зашипела, забилась в объятиях Онмунда. Заряды молний, хищно потрескивая, заискрились на кончиках пальцев, но вампир крепко сжал запястья супруги. Осыпая поцелуями шею блондинки, он неспешно спускался к ее груди. На высоких скулах Деметры проступил нежный румянец, нарисованный на ее щеках злобой.
– Отпусти меня! Ненавижу!
– Ни за что, – глаза юноши потемнели, обратившись муарово-синими, – никогда больше не оставлю тебя. Моя… слышишь?
– Нет! – девушка замотала головой. – Никогда больше! Ненавижу тебя, ублюдок поганый! Убью, чем позволю к себе прикоснуться!.. – голос Довакин предательски зазвенел, – не прощу! Никогда тебя не прощу!
Руки Онмунда безвольно упали. Не простит… Деметра его больше не любит. А он, дурак, размечтался! Такая женщина как она обид прощать не будет, в ответ на извинения безжалостно растопчет сердце и швырнет его в грязь. Что поделать. Сам виноват. Девушка тяжело дышала, оскалившись, темный платок сбился на бок, и спутанные светлые волосы упали ей на глаза. Колдун отступил, покорный судьбе, и шагнул к двери. И вздрогнул, когда руки бретонки крыльями легли ему на плечи. Жена прижималась к нему, спрятав лицо в мягких складках туники на спине норда.
– Ненавижу тебя… – прошептала Деметра, сжимая в кулаках потертый бархат, – помилуй, Ситис, как я тебя ненавижу, родной!
========== KooRUS LOK (Летнее небо) ==========
Маленькой ящерке оказана великая честь – сама Слышащая избрала ее себе в услужение. Хвостатенькая теперь следит за порядком в покоях Слышащей, носит шлейф Слышащей, расчесывает волосы Слышащей и прислуживает ей за столом. Противная ящерка, глупая ящерка, за что ей так повезло?! Насупившийся Цицерон исподлобья наблюдал, как Лис, шипя себе под нос, чистит украшения Деметры, перебирает своими грязными когтистыми ручонками цепочки-колечки, браслетики-сердечки под строгим взором Бабетты. Назир глубокомысленно пыхтел трубкой, покачиваясь на скрипучем стуле.
– Что, пора, думаю, деньги на ясли в Убежище выделять, – фыркнул редгард, жадно вдыхая голубоватый дымок, вальяжно скользящий по струнам воздуха, – вот только где колыбели поставить? Может, в пыточной? Пусть пленники не стонут, а колыбельные поют, да и детишки на них поучатся.
– Ну что ты такое говоришь, Назир? – не-дитя покачала головой. Лис тоже взглянула на мужчину укоризненно, старательно подражая новой подруге. Ассасин выдохнул дым через ноздри, который клубясь и извиваясь, переплетался с нитями смоляной бороды казначея Темного Братства.
– Что говорю?.. дело говорю! Долго ли нам еще пополнения ждать? Слышащая вон Лис притащила, а бабам только волю дай, всех брошенных щенят волочь сюда будете!
– Пусть лучше щенят приведет, – проканючила Бабетта, выпятив нижнюю губу. Темные локоны, перехваченные на лбу ярко-алой лентой, ложились на обманчиво хрупкие плечики крупными волнами, – а то те зверюги, которых муженек ее притащил… брр, страшные!
Гешу, дремлющий на медвежьей шкуре у очага, лениво приоткрыл один глаз и одарил маленькую вампиршу угрюмым взглядом. Потянувшись, кобель перевернулся на другой бок и положил лобастую голову на лапы. Черный язык мазнул по частоколу бритвенно-острых клыков, в груди адской гончие заклокотало рычание. Девочка нервно поерзала на стуле. Пусть эти дьявольские псины и служат вампирам, Гешу и Ашайет слушаются только Онмунда. Кобель вообще злюка, сколько его не корми, все одно глазищи голодом горят, а вот Ашайет хорошая, и погладить себя дает, и поиграть с ней можно. Виляет в радости обрубком хвоста, свесит язык до груди, а Гешу только сопит да фыркает. Бабетта опустила руку с зажатым в ней кусочком заварного пирога, и гончая, благодарно повизгивая, слизнула все до крошки с прохладной ладони двухсотлетней девочки. Назир стукнул кулаком по столу. Черные ониксы его глаз грозно сверкнули.
– Ну-ка не прикармливай эту тварь со стола! Довольно, что эти псины ошиваются все время рядом, то сопят, то скулят, то поиграть им, то пожрать надо! У, проклятые! – редгард погрозил кулаком Ашайет, положившей морду на колени не-дитя. – Спрятались за спину Слышащей и знай себе жируют.
– Зато как весело стало! В Фолкрите было немного грустно, там со мной был только Лис. Мерзкие Пенитус Окулатус… так этому Марону и надо! Будет знать, как обижать моего паука, – рассерженно зашипев, Бабетта принялась помогать аргонианке распутывать длинную нить черного жемчуга. Лис угрожающе щелкнула зубками, раздвоенный язычок мелькнул меж губ девочки, но это совершенно не испугало двухсотлетнюю вампиршу. Цицерон передернул плечами раздраженно, смыкая ладони на сосуде из замутненного стекла с запаянной пробкой. Масло для Матушки, для милой-премилой, любимой-прелюбимой Мамочки! Дурак Червей сам его купил, на свои деньги, на свои монетки, хотя лавочник-подлюка двойную цену содрал с бедного Цицерона! Но Цицерону не жаль, совсем ничего не жаль для Доброй Госпожи. Благородное миро пленилось еще в нескольких флаконах, дожидаясь своей очереди умасливать тело Матери Ночи, и имперец чуть переставил кувшинчик так, чтобы он скрыл из виду небольшую деревянную шкатулку, завернутую в шелковый платок. Матушка любит своего Цицерона, Слышащая… Слышащая… ее руки били так яростно, так страстно, но даже злилась она не на него, не на Дурака Червей. Слышащая оставляла пылающие алые следы на лице мужчины, и они ему милее поцелуев, роднее священных догматов Братства. Хранитель коснулся щеки, где под слоем пудры и румян прятался синяк. Не любит его Слышащая… потому подарка не получит! Коварно хихикая, имперец откупорил кинжалом флакон, и в сыром, пронизанном холодом, воздухе разлился аромат глициний, привнесший в каменные покои эхо далеких стран. Пусть северное капризное лето уже царствует над Скайримом да и топят в убежище, но слишком сильны объятия зимы, чтобы разомкнули их какие-то три месяца тепла. Миро лилось в ладонь, лаская кожу шелковой мягкостью. Растерев масло в руках, Цицерон на колени опустился пред мощами Матроны и трепетно коснулся мертвых ступней.
– Наша добрая госпожа… дева, матерь и старуха, – мужчина жадно вдыхает сладкий пыльный запах, исходящий от мумии. Цицерон любит свою Слышащую, но Матушке не нужно ревновать, нет, нет. Цицерон ее, весь без остатка. Только маленький кусочек сердца бережет для Слышащей… а ей и того не надо.
Ласковые пальцы бережно скользили по иссохшимся членам, истончившейся коже, прикрытой саваном, а мысли ястребом парили над Севером. Слышащая ушла и не взяла с собой Цицерона, с ней пошли гадкий маг и Говорящая. Против эльфийки скоморох ничего не имел, но вот колдунишка!.. Мало ему, что женился подлец на Деметре, так еще и ходит теперь с ней, несчастному Дураку Червей теперь и не подойди к ней, песенку не спой, стишок не расскажи, вампир этот постоянно рядом. Думает, спасет его проклятье от клинка Цицерона?! По губам гаера пробежала злобная усмешка, исказившая черты его лица. Глупый глупец Онмунд!
– В украшениях Слышащей мы порядок навели, теперь пора перестелить белье на ее кровати. Пойдем, Лис, я покажу как, – звонкий голосок Бабетты звучал проказливо. Не-дитя просто хочет сунуть свой нос в комнаты Деметры, вот и взялась нянчиться с ящеркой. Много ли знаний надо, чтоб вино в чашу наливать?! Когда девчонку уж искусству убивать обучать будут?! Слуги Темному Братству не нужны, Цицерон и сам если надо послужит Слышащей.
– Не… Лис-с не! – девочка шмыгнула носом. – Ш-шаш-ша скучать!
– Шаша?
– Да куклу ее так зовут. Шаша и Хисс. Это ж надо так игрушки назвать. Хотя она и говорить толком не умеет, больше шипит, – Назир протяжно вздохнул, – это ж сколько лет минёт прежде чем она кинжал держать научится…
– Лис-с… Лис-с держ-жать! – малышка решительно схватила лежащий на столе тесак, но маленькие ладошки не смогли удержать обмотанную кожей рукоять. Широкое лезвие повело в сторону, и его острие с глухим стуком вонзилось в дерево столешницы с глухим стуком. Редгард едва успел отдернуть руку. Ящерка сердито засопела, попыталась поудобнее перехватить тесак, но Назир схватил ее поперек талии и усадил себе на плечо. Девочка негодующе заверещала, извиваясь в его руках и меча коготками мужчине в глаза. Казначей глухо чертыхнулся.
– Ну, тише, тише, помню я про твой хвост, чего сразу пищать-то?
Дитя, маленькое, неразумное… счастливое. А бедный, одинокий Цицерон, несчастный, несчастный Дурак Червей… он будет служить, будет страдать. И все из-за Слышащей!
– Мерзкая Деметра, неблагодарная Слышащая, – бубнил имперец себе под нос, даже не чувствуя прикосновения к мертвой плоти Матушки, – Цицерон столько сделал для нее, Цицерон так любит ее, так любит… а она бьет Хранителя, бьет так больно! Мать, за что твой слуга так мучается? Отчего Отец Ужаса не призовет его? А может… может, страданиями верный Цицерон служит вам? О да, о да, Цицерон твой без остатка, милая Мать! Пусть Слышащей ничего не останется… моей любимой Слышащей…
Несколько слезинок срывались с золотистых ресниц, покатились по щекам, оставляя грязные разводы на впалых щеках, повисли под подбородком мутными каплями. Нужно стереть эти позорные слезы, свидетельства его слабости, боли и скорби, но не смеет прервать священный ритуал, руки продолжают покрывать мертвую плоть Матери Ночи ароматными маслами, каплями, наполненных жизнью тысячи цветов. Будто они в силах вернуть жизнь в мумию Матроны.
Глухой стук отворившейся двери прокатился протяжным стоном по коридорам убежища, и вереница быстрых шагов прошелестела по ступеням. Плечи шута напряглись, когда в холл, где стоял саркофаг с костями Матушки, ворвался Онмунд. Полы плаща развивались за спиной мага, словно вороньи крылья. Тонкий нюх Цицерона уловил душок, вьющийся подле норда, но на черном бархате кровавые пятна не заметны. Лицо вампира белее снега, глаза горели бледно-голубыми звездами. Назначение колдуна Говорящим, Спикером, несущим волю Слышащей, будило дикую ярость в груди скомороха. Прошел в Черную Руку по брачным узам! Еретик, нечестивец! Не верует в Ситиса, не чтит, не любит Матушку! Скользкие от масла пальцы сжались в кулаки, тягучие янтарные капли стыли на напряженных костяшках. Рядится как барин, в черное с золотым шитьем, туника только серо-голубая, а на груди, там, где застыло сердце, темнеет отпечаток ладони. Цицерон прикрыл глаза, а воображение услужливо ткало картину, как Слышащая прижимает руку к груди северянина, и ее прикосновение застывает на ткани. Имперец поднялся на ноги, натянуто улыбаясь.
– О, кто вернулся! – пропищал он фальцетом, приплясывая возле гроба Матери. – Говорящий, скажи, а где Слышащая? Говори, говори Дураку Червей, где же забыл ее Говорящий.
Онмунд выдохнул сквозь зубы. В этом вздохе слышалось едва сдерживаемое рычание. Маг неторопливо обернулся к шуту. Темно-багровая продольная полоса, идущая от кончика носа по губам к подбородку, была еле заметна. Вампир кормился, чьей-то кровь умылся, кости глодал… и хохотал!
– Говорящий не хочет говорить Цицерону? Но Говорящий должен говорить! Говорить, пока язык не отсохнет! Так скажи, скажи же верному Цицерону, где же Слышащая.
– Не твое дело, – отрывисто бросил юноша, хлестнув хранителя взглядом исподлобья. Лицо мужчины изумленно вытянулось, красные губы сложились бантиком. В темно-янтарных глазах вспыхнул гнев, приторно-острый аромат лицемерной веселости стал сильнее.
– Не мое? Не мое?! Но Слышащая моя! Мы были вместе так долго, так долго… а где же был колдун? Колдовал? Ворожил? Ха-ха-ха, ворожея с хреником! – гаер скорчил презрительную гримасу. – Старый мерзкий ворожей, лишишься скоро ты ушей!
– Волосы Исмира, да что ты несешь? – Онмунд нетерпеливо стянул с рук перчатки и швырнул их на стол. – Теперь ясно, почему Деметра не переносит уличных скоморохов да шутов. Твои шутки гаже кислой капусты.
– Охо-хо, маг говорит как фермер! – зло расхохотался Цицерон, хищно скаля зубы. В комнату, позевывая, вошел Гешу. Алые глаза адской гончии раскаленными лезвиями кинжалов вонзились в лицо имперца. Пес лег у ног северянина, положив голову на лапы, над его хребтом вилась черная дымка, мускулы бугрились под черной лоснящейся шкурой. – Может, маг вернется на свою ферму? Самое место ему с буренками и козленками.
– А где же тогда твое место, Цицерон? – Гешу сдержанно зарычал, почуяв ярость в голосе хозяина. Хранитель звонко хихикнул, и, схватив кинжал и пару изогнутых спиц, принялся жонглировать. Клинки вели сверкающий серой сталью хоровод в воздухе, плясали, послушные рукам и воле мужчины.
– Где место Дурака Червей?! Место верного Цицерона рядом с родной Матушкой! Рядом со Слышащей! А ворожею… – шут лукаво хихикнул, кинжал описал последнюю дугу и замер. Лезвие слепо уставилось на Спикера: – лучше убраться. Иначе он может маленько покалечиться и чуть-чуть умереть.
Мелькнувшую тень, распластавшуюся в прыжке, имперец заметил только после того, как резкая боль облекла его руку в пылающую перчатку. Острые клыки без труда рассекли пропахший ладаном и гарденией бархат, впились в плоть, стремясь добраться до костей. Цицерон взвыл, и наполовину ослепший и оглушенный внезапностью атаки адской гончии, вонзил спицу в бок Гешу. Пес сипло заскулил, однако капкан челюстей не спешил размыкать. Собака резко дернул на себя, повалив хранителя на пол. Колпак соскочил с его головы, рыжие волосы в беспорядке разметались по тростнику. Тонкий хруст, и ослепительная вспышка боли запустила когти в рассудок шута. Бесилась Ашайет, захлебывающаяся лаем, прыгала подле Онмунда, а тот не спешил отзывать Гешу. Рука висела практически на одних сухожилиях и обрывках ткани, кровь растеклась багрянцем, раскинулась озером у ног Матушки, и синие глаза вампира не мигая смотрели в поблескивающие черными ониксами глаза Цицерона. От крепкого аромата крови крылья носферату трепетали, в ушах звенело от криков имперца. Маг отозвал пса лишь заслышав топот нескольких пар ног по каменным ступеням.
– Ой, сколько еды пропадает! – запричитала Бабетта, бросаясь к мужчине, алчно хватающему ртом воздух. – Какой ты расточительный, Говорящий! И жадный, даже не позвал меня… – девочка надулась и принялась лить меж посиневших губ гаера целебное зелье. Онмунд покачнулся, пол едва не ушел у него из-под ног. Что с ним, Боэтия подери, происходит?! Просто стоял и смотрел, как Гешу рвет человека!.. Смуглая узловая рука редгарда сжала плечо норда.
– Ты чего это, Говорящий, лютуешь? Прознал что ли, что Цицерон неровно к Слышащей дышит?
– Нет, – юноша передернул плечами и нервно облизнул клыки. Чувства этого безумца сейчас волновали его меньше всего. – Мы были в Вайтране, когда Деметра… она оседлала дракона. И сказала, что летит в Совнгард.
– Хм… – Назир задумчиво потер свою бороду, – а ты не перебрал ли меда, Говорящий? – холодные пальцы сжали его шею. Ассасин на мгновение задержал дыхание, сердце оторвалось и полетело в Обливион. Вампир двинулся на него.
– Ты что, не понял?! Моя жена собирается убить Алдуина! Ты понимаешь?! Моя бледная леди… – дикий взгляд Онмунда пылал ярче северного сияния, – никто из вас не будет жить дольше моей любимой. Если она не вернется, то вы отправитесь за ней.
Оттолкнув Назира, маг направился прочь. Вслед ему спешил истеричный визгливый хохот раненого Дурака Червей.
Какое жестокое дитя…
***
Фаркаса непривычно видеть без меча и брони, в бархатном кафтане, который, Тинтур знала, у братьев один на двоих. Воин ухмылялся как последний дурень, а стоящая рядом с ним девушка пунцовела застенчивым румянцем. Венок из горноцвета на темных локонах казался драгоценной тиарой, легкой кружевной фатой нежно поигрывал ветер. Невеста была хороша, подумала эльфийка с некоторой долей зависти. Рядом с ней Белое Крыло казалась щуплой косоглазой неряхой. Сульга нежно улыбалась в ответ на поздравления, прижимая к груди букет из желтых маков и языка дракона, перевитый лентами. Судя по темнеющим под глазами новобрачных кругам, празднество началось еще в Рифтене, а никто и не думает расходиться. Соратники, несколько незнакомых шахтеров и горожане Вайтрана шумной толпой провожали жениха с невестой к Йоррваскру. Тинтур неспешно следовала за ними, с тайным злорадством подметив хмурую физиономию Эйлы. Охотница хмурилась, кусала губы, то и дело поводя плечами. Видимо, тоже замуж захотелось. Девушка хихикнула, представив Соратницу в подвенечном платье и без боевого раскраса. Бедная Эйла. Далеко не каждый мужчина захочет в жены ту, которая с легкостью может побить его на мечах. Да и в рукопашную тоже. Рука у Охотницы тяжелая, не для ласки богами создана, а для мечей и битв. Босмерка откинула со лба огненно-золотистый локон и невольно обратила глаза к небу. Уж два дня минуло, как Довакин улетела верхом на драконе, пора бы ей возвратиться. С каждой прошедшей минутой нарастала тревога в душе эльфки, хотя разум неустанно твердил, что одолеть Пожирателя Мира – не такая уж легкая задача и не каждому по силам. Разве справится с первенцем Акатоша капризная, избалованная, взбалмошная магесса? Тинтур горестно вздохнула, потирая затылок. Не с проста же выбрали ее боги, Деметра должна справиться, все же в дефиците сейчас Драконорожденные – один-единственный на весь Нирн.
