Текст книги "Огонь и сталь (СИ)"
Автор книги: Darr Vader
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)
– Да? – несчастный… – и в кого же? Надеюсь, не в мою жену?
– Да нет, что ты! В девицу, тоже их порода, из Йоррваскра. Не помню ее имени, но ты точно ее видел. Худенькая такая, в чем душа держится… ох, – торговка всплеснула руками и протянула Онмунду покупки. – Что-то я разболталась, а дома ведь дочка ждет… передавай привет Деметре! – крикнула она уже вслед норду.
– Обязательно, – кивнул маг, закидывая суму на плечо. Как только она вернется…
Выходя из «Гарцующей кобылы», нагруженный покупками, Онмунд споткнулся и едва не упал. Один из незнакомцев, по-прежнему подпирающий спиной стену лавки Белетора, криво усмехнулся, второй же хмуро сплюнул сквозь зубы и покосился на стоящего рядом стражника бельмастым глазом. Маг, склоняясь под тяжестью продуктов, направился к Дому Теплых Ветров. В таверне болтали, что какой-то вампир напал на караульного. Неужели Деметра? Тогда понятно, почему она исчезла столь стремительно. Онмунду стало почти стыдно, но он тут же отбросил это чувство. Он давно предлагал жене найти лекарство от этой заразы, но Довакин все отнекивалась, отмахивалась, мол, некогда… эх, угораздило же его влюбиться в вампира и убийцу драконов по совместительству! Когда-нибудь это может плохо закончиться. Как для Драконорожденной, так и для Онмунда. Вспомнить хотя бы как семья отреагировала на его свадьбу! Бретонка, да еще и магесса! Отец целых пять листов исписал своими угрозами, обещаниями лишить наследства, если его сын-северянин не бросит «эту ведьму». Письма маг сжег, а Деметре сказал, что родители рады принять новую дочь и желают им счастья и многих сыновей. Он просто не мог, да и не хотел расстраивать жену, ну, а мать с отцом… оттают когда-нибудь…
Ключ выскользнул из пальцев и со тихим звоном упал на ступеньки, нахально поблескивая на солнце. Мужчина, чертыхнувшись себе под нос, аккуратно придерживая сумку с продуктами, нагнулся за ключом, как на его затылок обрушился тяжелый удар. Голова вспыхнула болью, земля ринулась ему навстречу. Картофель и капуста весело покатились по земле.
***
– … То есть, он – муж этой ведьмачки?
– Ага.
– Дрищеватый какой-то… с одного удара свалился. Вот подкаблучник, нутром чую, ходит у своей женки на цыпочках…
– Мне по херу, как там он у нее ходит. Пусть хоть рога себе на задницу цепляет да соски углем подкрашивает.
– Фу, пакость-то какая!.. вот как знал, что все маги извращенцы!
Онмунд нехотя, с трудом разлепил веки, чуть слышно застонав. Затылок пульсировал болью, запястья саднили, а на языке – привкус грязной тряпки. Маг не сразу понял, что лежит связанный на траве, а за пять шагов от него весело полыхает костер, вокруг которого сидят двое утренних незнакомцев. Бельмастый чистил свой меч, а второй, с изрытым оспинами лицом рассматривал зачарованный кинжал Онмунда: на серебристо-сером лезвии мерцали огненные руны. Норд попытался позвать своих похитителей, но мешал кляп. Небо алело за закате, словно горизонт окропили свежей кровью. Сколько же он пролежал без сознания?!
– Хорош клиночек, а? – улыбнулся разбойник, проводя кончиком большого пальца по острию лезвия.
– Неплохой, – мрачно кивнул бельмастый, убирая меч в ножны. Громко шмыгнув носом, он перевел взгляд на притихшего норда. – Оп-па, ведьмачкин ебарь в себя пришел.
– Нет, он ее муж, – громила подхватил мага под руки и рывком поставил на ноги. Голова у Онмунда закружилась, перед глазами заплясали белые круги. К горлу подкатил колючий ком, он попытался выплюнуть кляп, но удар в живот заставил его согнуться пополам и едва слышно застонать от боли.
– Без глупостей, колдунишка, – прорычал преступник, ухмыляясь в лицо Онмунду и встречая гневный взгляд синих глаз мага. – Ой, какие мы грозные… боюсь-боюсь, – он притворно задрожал. Маг дернулся, пытаясь вырваться из хватки разбойника, и бельмастый, ощерившись, подарил ему еще несколько ударов в живот и в грудь. – Что, больно? Со связанными руками-то заклинаниями не пошвыряешься?
Второй хрипло заржал, продолжая удерживать норда на ногах. Онмунд задыхался, сжимая зубами кляп, борясь с накатывающей дурнотой и болью.
– Успокоился? Чудненько, – преступник вытащил изо рта мага тряпку, – а теперь говори, где сейчас шляется твоя женушка.
– Что?.. – сдавленно прохрипел норд, тряся головой в тщетной попытке привести мысли в порядок. Кто эти люди? Какого даэда им надо?
– Глухой что ли?! Я спрашиваю, где бегает твоя жена?
– Деметра?.. – какого Обливиона им надо от нее?! – Не ваше дело… – удар в челюсть, голова мага мотнулась в сторону.
– Я никуда не тороплюсь, маг, – норд сплюнул кровь под ноги громиле. – Наш разговор может продолжаться очень долго. И только от тебя зависит сдохнешь ты быстро или не очень.
Онмунд хранил молчание, исподлобья глядя на преступника. Обветренное смуглое лицо бельмастого пошло красными пятнами.
– По-плохому, значит… – процедил он, – хоро… – разбойник резко замолчал, выпучив глаза.
– Свен? – его напарник занервничал. – Эй, Свен, ты чего?
Свен не ответил. Захрипев, он упал на колени, после тяжело рухнул на траву лицом вниз. Из его спины торчала стальная стрела с траурным черным оперением.
– Милостивые Девятеро! Свен! – бандит оттолкнул мага и кинулся к товарищу. – Задница Дибеллы!.. – мужчина выхватил меч и лихорадочно огляделся. – Выходи, ублюдок! Или так и будешь нападать исподтишка?!
Мелькнула тень, сверкнул серебром клинок в свете костра. Кровь брызнула темно-багровым фонтаном, когда лезвие меча насквозь пронзило грудь разбойника. Вилкас брезгливо стряхнул тело со своего меча и подскочил к Онмунду.
– Ты как? Цел? – Соратник помог магу подняться и разрезал путы на его запястьях.
– Д-да… спасибо, – колдун прочистил горло. – Ты вовремя.
– Да не за что, – мужчина широко улыбнулся и похлопал норда по плечу. Затем кивнул на тела разбойников. – Кто это? И что им от тебя понадобилось?
Лицо Онмунда помрачнело. Словно тучи набежали на чистую лазурь неба. Синие глаза потемнели, превратившись в практически черные.
– Моя жена, – произнес он, поджимая губы. Магия, хищно щелкая, заискрилась на кончиках его пальцев.
========== AUS, VAAZ, QO (Страдание, слезы, гнев) ==========
– Здешние пески холодные, – промурлыкал Карджо, – но когда ты здесь, каджиту становится теплее…
Ларасс улыбнулась и потерлась головой о подбородок наемника. Сильные руки легли ей на талию, горячее дыхание обожгло шею, когда Карджо легонько прихватил зубами шкуру на ключице. Сутай-рат запрокинула голову и заурчала, по телу прошла сладкая дрожь, когда каджит начал избавлять ее от одежды. Дхан’ларасс обняла караванщика за шею, ее льдисто-голубые глаза слегка потемнели. Она лизнула Карждо в нос, ловкие пальцы воровки боролись с узелками крепления его доспехов. Хвосты каджитов метались из стороны в сторону, густая шерсть на загривках встала дыбом. Сорвав с любовника стальной нагрудник, Ларасс прижалась щекой к его груди, слушая биение сердца и клокочущий рык. Сутай-рат усмехнулась в усы. Карджо никогда не любил ждать.
Наемник повалил Дхан’ларасс на кровать на мягкие шкуры, на соломенный тюфяк. Повторяя ладонями соблазнительные изгибы тела воровки, он слегка прихватил губами нежно-розовый сосок, коснулся его языком и хищно заурчал, когда его слуха коснулся прерывистый стон сутай-рат. Слегка выпустив когти, он гладил ее грудь и плоский живот, покусывал острые уши воровки, играя с ее золотыми серьгами. Волнение в крови Ларасс нарастало, она выгнулась навстречу ласкам Карджо, стараясь быть к нему как можно ближе. Запустив пальцы в пепельно-серую шерсть на загривке любовника, каджитка сжала ее в кулаках, ноги обвились вокруг пояса караванщика. Наемник что-то выдохнул на эльсвейрском наречии и прижался носом к носу Ларасс. Их дыхания сплелись, глаза Карджо блеснули голубой сталью, когда рука воровки легла на пряжку его ремня. Хвост каджита лупил его по бокам, он, рыча, рванул бриджи Дхан’ларасс, одновременно сбрасывая с себя остатки доспехов. Раздался треск ткани и грохот падающих на дощатый пол лат, которые слышала, наверное, вся таверна. В затхлом воздухе комнаты «Пчелы и жала» разлился мускусный запах страсти двух каджитов. Сутай-рат хрипло рассмеялась, ее ладони скользили по накачанному торсу Карджо, касаясь горошин сосков, прячущихся в шерсти, и бугристого розового шрама внизу живота каджита – след от скимитара. Ларасс уткнулась лицом в шею наемника, вдыхая его запах. Карджо пахнет снегом, костром и лунным сахаром. Горячий, сильный… настоящий сын степей Эльсвейра.
Караванщик резко, почти грубо, перевернул воровку на живот, Дхан’ларасс выгнулась и зашипела, когда клыки Карджо впились в ее шею, на сей раз гораздо ощутимее.
– Каджиту очень не хватало тебя, – выдохнул он сквозь сжатые клыки, ладони, загрубевшие от мозолей, массировали грудь Дхан’ларасс, задевая восставшие соски. Воровка, обернувшись, бросила на него томный взгляд из-под полуопущенных ресниц, ее извивающийся хвост задел наемника по животу. Внутреннюю сторону бедер Ларасс уже покрыла перламутровая влага, жемчугом поблескивающая в дрожащем свете свечи. Когда Карджо вошел в нее, с губ каджитки сорвался громкий стон.
Они довели друг друга до пика дважды, прежде чем упали, обессиленные, на мягкие шкуры. Ларасс сыто облизнулась и с наслаждением потянулась, выгнув спину. Карждо, урча, притянул ее к себе, и воровка прильнула к мускулистой груди любовника, ероша пепельно-серебристую шерсть коготками.
– Ты на долго? – спросила она, уже заранее зная ответ.
– Каджит не задержится здесь больше, чем на три луны, – наемник тяжело вздохнул. – Караван никогда не стоит на месте, – он уткнулся лицом в шею сутай-рат. Воровка рассеянно поглаживала его исцарапанную ею же спину, – не люблю Скайрим… холодный белый песок, холодное белое солнце… каджита ничего здесь не держит, – Каджо поднял холодные голубые, как зимнее небо, глаза на Дхан’ларасс, – кроме тебя.
– Расскажи мне еще об Эльсвейре, – тихо попросила Ларасс, играя его лунным амулетом. Серебряная цепочка загадочно мерцала, обвиваясь вокруг тонких умелых пальцев. Обычно Карджо укрывал их обоих шкурами, прижимал ее к себе и шепотом, словно боялся, что их могут услышать, говорил о степях их далекой родины, о жарком, палящем солнце, которое будто льет расплавленное золото, о городах, которые, возможно, никогда не удастся узреть воочию… но не сегодня. Каджит выбрался из объятий Ларасс и сел на постели. Его нахмуренное чело и нервно подрагивающие уши насторожили сутай-рат.
– Каджит не вечно будет ходить с караванами по холодному Северу, – угрюмо произнес наемник, – рано или поздно каджит вернется в Эльсвейр… коль будет на то милость богов, – Карджо повернулся в Ларасс, впившейся в него взглядом, – и каджит хочет, что бы ты ушла с ним.
Вдоль позвоночника Соловья пробежал холодок, от которого шерсть на хребте встала дыбом, хвост предательски дернулся, выдавая ее волнение. Покинуть Скайрим, Рифтен, оставить Гильдию?! Это… безумие! Нет, это самая грань безумия! Бывало, Дхан’ларасс мечтала о том, что побывает в каджитских степях, но… наемник, заметив ее смятение, взял ее руки в свои.
– Я не предлагаю тебе сегодня же покидать Север, – он прячет глаза, его голос чуть заметно дрожит, каджит смущен не меньше, чем воровка, – просто… мне невыносима мысль о жизни без тебя. Вдалеке от тебя, – Карджо прижался лбом к ее лбу, – без тебя даже пески Эльсвейра будут столь же холодны…
Сутай-рат невольно отстранилась. Скайрим ее дом, рифтенские воры – ее семья, но ведь Карджо… и Эльсвейр… там никто не будет взирать на нее с презрением, обходить стороной на улице или же обещать позвать стражников в случае чего. А если же… что-то случится в дороге? Или их отношения с Карджо рассыпятся в прах, не выдержав гнета? Что ей тогда делать? Куда идти? Вновь пробиваться, лизать чьи-то мохнатые задницы, что бы заслужить место под солнцем?! Нет, довольно с Ларасс и предательства Мерсера! Каджитка полоснула любовника холодным взглядом.
– Прости, но я предпочту остаться в Скайриме, – выдохнула она, чувствуя, как больно щемит в груди при виде исказившегося лица наемника. Но нужно довести все до конца. – Я слишком многого добилась. Слишком много сил потеряла ради этого, – она провела по длинному тонкому шраму на боку и розовой звездочке на плече. – Вот так сорваться и уйти… нет, я не могу. Не готова. И не желаю.
Караванщик криво усмехнулся, обнажив клыки. Что-то прошипев себе под нос, он откинул шкуры и, спустив ноги на пол, начал собирать свою одежду и доспехи. Ларасс молча наблюдала за ним.
– Я знал, что ты так ответишь, – глухо произнес он. Воровка молчала, – но до последнего надеялся… не знаю на что, – наемник повернулся к любовнице. Льдисто-голубые глаза подернулись изморозью, – это твой окончательный ответ?
Дхан’ларасс кивнула. Болезненный спазм сжал горло, не давая ей произнести ни слова. Теперь Карджо абсолютно ничего не держит в Скайриме…
– А почему ты не хочешь задержаться на Севере? – сутай-рат услышала собственный голос будто издалека. Она закуталась в шкуры, испытующе глядя на наемника. – Ты сказал, что тебе будет тяжело без меня… значит, я должна бросать Гильдию и бежать за тобой в Эльсвейр, а ты даже и не мыслил, наверное, о том, что бы остаться со мной в Скайриме.
– Риммен – мой дом.
– А Рифтен – мой! – он такой же как все мужчины! Ларасс должна подстраиваться под него, наплевать на все, срываться и бежать за ним в степи, а Карджо даже и мысли не допускает, чтобы остаться с ней здесь! К тому же, если она покинет Гильдию, то фактически отвергнет Ноктюрнал, а принцесса даэдра этого точно не простит… каджитка чувствовала себя Красной горой, готовой вот-вот сорваться, выплеснуть всю свою злость, гнев и ярость…
– Каджит чужой здесь, – угрюмо бросил караванщик, пристегивая к поясу ножны. Горечь и боль в его голосе ничуть не тронули воровку, наемник направился к выходу и замер на пороге комнаты. Он ждал, надеялся, что Ларасс окликнет его, но сутай-рат безмолвно рассматривала свои руки. Карджо выскочил в холл, едва не сбив с ног проходящего мимо Тален-Джея, аргонианин яростно зашипел ему вслед. Но Дхан’ларасс это не слышала. Она тихо плакала, с головой укрывшись шкурами и отгородившись от всего остального мира, не желая показывать своих слез.
***
…Холод.Он все сильнее и сильнее смыкает свои объятия. Вой ветра сливается в унисон с протяжной волчьей песней, полной боли и отчаяния. Клыкастый месяц злобно скалится с муарово-черных небес сквозь пелену облаков и вьюги, надменно глядя на одинокую фигуру, бредущую от Виндхельма. Ноги вязли в снегу, метель беспощадно хлестал призрачными руками по лицу несчастного, била и била до тех пор, пока босмерка, обессиленная, не упала в мягкую пушистую перину сугроба. Дико хохоча, вьюга ткала снежный саван, чтобы облачить в него свою жертву, превратить в лед горячую кровь, заставить кожу посинеть, сковать трепетное сердце морозными тисками. Тинтур, застонав, встала на колени, но руки не слушаются, а ноги не желают продолжать путь, и девушка вновь падает лицом в снег. Голова пылает болью, каждый вздох обжигает легкие, словно льет на грудь расплавленную сталь. Слезы стынут на щеках, смешиваясь с кровью. За что?.. зачем?.. почему с ней так поступили? Она же не шпион Талмора, Белое Крыло бард, всего лишь бард… она просто хотела петь… Тинтур перевернулась на спину, устремив невидящий взор на лукаво подмигивающие звезды. Их холодное сияние кажется до ужаса циничным сейчас, когда холод медленно растекается по всему телу, впиваясь в тело босмерки миллионами ледяных иголочек, ног и кистей рук уже не чувствуешь, а слезы твердеют хрустальным забралом на лице эльфийки…
… хруст снежинок под чьими-то тяжелыми шагами, мягкий золотистый свет падает на Тинтур, нежно касаясь теплом замерзших черт. Девушка прерывисто вздохнула и невольно приподнялась навстречу огню. Буря негодующе взвыла, обрушив на Белое Крыло очередной порыв ветра.
– Живая! – пораженно выдохнул хриплый мужской голос, – бедное дитя…
– Жизнь в ней еле теплится, Кодлак, – женский голос, спокойный и немного надменный, звучит не нежнее воплей метели, – милосерднее будет убить ее. Этот огонь уже не разгорится в ней вновь.
Мужчина горестно вздохнул и поднялся на ноги, собираясь уходить и унести с собой факел, дарящий столь пьянящее, столь желанное тепло. Темно-янтарные глаза Тинтур наполнились слезами, горячими, растопившими ледяную маску на лице босмерки. Она не хочет умирать! Не так! Не здесь! Собрав последние силы, Белое Крыло вцепилась в край плаща незнакомца и дернула на себя. Мужчина охнул и покачнулся, пламя факела, и без того испуганно дрожащее, вскинулось и опало, практически погаснув.
– Не разгорится, говоришь, – еще один мужчина… голос скрипучий, грубоватый, но Тинтур слышит в нем толику интереса, – я так не думаю, Эйла.
– Нельзя оставлять девочку здесь, – руки в меховых перчатках осторожно разжимают окостеневшие пальцы босмерки, – не бойся, дитя… не страшись бури. Мы унесем тебя туда, где вьюга тебя не достанет.
– Я понесу ее, – плащ пахнет костром и кровью, но тепла от него эльфийка уже не чувствует. Кто-то поднял ее на руки легко, будто пушинку. Тинтур утомленно прикрыла глаза, как ее бесцеремонно встряхнули, – не смей засыпать, девочка. Слышишь?! Не смей!
– Может, дать ей меда? Согреется хотя бы внутри.
– Позже, – незнакомец крепче прижал эльфийку к себе, – сначала найдем ночлег, пока сука-метель нас совсем не ослепила!..
***
Сталь боевого топора с невероятной легкостью отсекла кисть наемника. Охотник за головами пронзительно завизжал и рухнул на пол, прижимая разбрызгивающий кровь обрубок к груди. Ручищи второго громилы сомкнулись поперек груди эльфийки и сжали так, что ребра затрещали. Тинтур задохнулась, выронила топорик, который с глухим стуком вонзился в дощатый пол трактира. Босмерка почувствовала, что ее ноги оторвались от пола, и резко вскинула голову. Поцелуй ее затылка и носа наемника сопроводился тихим хрустом, стальные тиски его объятий разжались, и Белое Крыло схватила топор, встретив третьего наемника ударом обуха по голове.
Не дожидаясь прибытия стражников, эльфийка бросилась прочь из «Мороженного фрукта». Орочий топор, хищно мерцая серебристо-зеленым в свете луны, истекал чужой кровью. Тинтур спрыгнула с крыльца и, не зачехляя оружия, побежала. Вслед ей неслись голоса, испуганные, гневные, обвиняющие, и стрелы. Типичная логика караульщиков. Раз бежит – значит, виновата, сначала стреляем, а потом уже разбираемся. Одна из стрел просвистела прямо над ухом девушки, другая задела ее плечо. Каленый наконечник разорвал рукав рубашки, на смуглой коже вспыхнула ярко-алая довольно глубокая царапина. Боли практически не было, что по началу не насторожило Тинтур, но вскоре предплечье, а за ним и вся рука начала неметь. Босмерка глухо зарычала сквозь зубы. Яд паралича! Сиськи Дибеллы, только этого не хватало! Даже если такая маленькая доза достигнет сердца… нет, вряд ли она умрет, но вот счастья босмерке от этого точно не прибавится! Пригнувшись, Белое Крыло нырнула в спасительную тень валунов. Вжимаясь спиной в камень и страшась лишний раз глотнуть воздуха, босмерка принялась выдавливать яд из ранки. Кожа вокруг царапины приобрела неприятный синюшный оттенок, кровь, стекающая тонкими струйками по руке, отличалась темно-багровым, практически черным цветом. Тяжелые шаги стражников прогрохотали мимо, и Тинтур позволила себе тихо застонать. Закусив губу, босмерка неловко припала губами к ране. Неудобно, но что поделать, главное – не проглотить. Эльфийка отсасывала отравленную кровь, вывернув руку, до тех пор, пока кровь не вернула себе карминово-алый цвет, и на место одервенению не пришли слабый зуд и жжение. Белое Крыло сплюнула и вытерла рот рукой, лишь сильнее размазав кровь по щекам.
***
– Цицерон… ты чувствуешь?
– Это не Цицерон! – с чрезмерной поспешностью выпалил шут. – Нет, нет, это не Цицерон, это… это Тенегрив! Да, это все мерзкая скотина, которая ест морковки бедного Дурака Червей и совсем-совсем не делится!
Конь негодующе фыркнул и мотнул головой, встряхивая густой гривой. Деметра дернула поводья, призывая животное к порядку.
– Обливион на твою голову, я не об этом! – проворчала вампиресса. Серые глаза в ночном полумраке мерцали мягким серебристым светом, снежно-белая кожа будто бы обладала внутренним сиянием, не свойственным простому человеку. Пользуясь тем, что владычица Азура сейчас увенчала небеса луной, Довакин позволила себе снять маску драконьего жреца Морокеи. Женщина с наслаждением вздохнула чистый воздух, наполненный ароматом лаванды и горноцвета, легкий ветерок нежно перебирал ее волосы, играя с золотистыми прядями. На горизонте уже показались крыши Рорикстеда, когда Драконорожденная уловила тонкую нотку крови среди равнинных ароматов.
– Слышащая… что-то унюхала? Где-то пекут сладкий рулет? – паяц возбужденно запрыгал на одной ножке. – В безумии счастье, и шут веселится… – громкое бурчание его живота оборвало песенку. Цицерон смущенно опустил голову, задумчиво ковыряя землю носком сапога. – Цицерон голодный… хочет рулет… или морковку! – мужчина злобно покосился на невозмутимого Тенегрива. Жеребец высокомерно покосился на имперца пылающим алым глазом и небрежно хлестнул его хвостом по лицу. Колпак шута, печально тренькнув бубенцами, сбился на бок, рыжие волосы выбились из-под головного убора и упали на лицо Хранителя. Мужчина мрачно тряхнул головой, отплевываясь и фыркая.
– Нужно заточить кинжал… что бы сверкал, лучился… и резал, резал, резал наглых кляч!
– Довольно! – грубо бросила бретонка, спешиваясь. Запах… он… он знаком ей. Определенно, магичка уже где-то слышала его, – ты меня отвлекаешь своей болтовней! Отведи Тенегрива в деревню и накорми. Заодно сам поешь. А мне надо… осмотреться.
– О, Слышащей надо в кустики! – захихикал шут, беря жеребца под уздцы. Деметра хищно прищурилась. – Ой, прости, прости, Слышащая, ты же вампир… а вампирам в кустики не нужно, вампирам нужны гробики… а у Матушки есть гроб… милая-милая Мамочка, девочка-бабушка…
Довакин проводила шута угрюмым взглядом. Мясо, что с него взять! Даэдра побери, им даже не поужинаешь! Наверняка у него кровь такая же… с заразой безумия. А разум магессе еще пригодится. Вампирша вновь повела носом. Запах крови стал сильнее, теперь к нему примешивался острая, терзающая нежный нос бретонки душная вонь псины. Деметра сморщила нос и чихнула. Неужели где-то рядом издыхает волк или собака? Нет, кровь человеческая… жаль, что ее жажда сейчас не очень сильна, тогда бы она в два счета нашла раненого. Женщина печально вздохнула и неспешно побрела вслед за Хранителем. Драконорожденная так и не решила, как ей искать Говорящего! Таскать всех жителей по одному в убежище и показывать Матери? Глупости! Такой бред мог прийти в голову только Цицерону, потому что в целях конспирации пришлось бы вырезать половину Рорикстеда! Бретонка усмехнулась своим мыслям, когда позади нее тонко хрустнула ветка. Вампиресса стремительно обернулась, зашипев и обнажив клыки, на ее ладони заплясала шаровая молния. Никого?.. нет… рядом кто-то есть! Деметра слышит биение его сердца. Медленными крадущимися шагами Довакин приближалась к большому валуну, повторяя про себя заклинания школы разрушения, и когда ей оставалось какие-то два шага, на затылок Драконорожденной обрушился тяжелый удар. Магичка тихо всхлипнула и упала на колени. Угасающим сознанием она поняла, что стукнули ее чем-то серебряным – кожа на затылке под волосами буквально горела огнем.
========== FeiN DILON (Тень мертвеца) ==========
Тьма, в которой Деметра барахталась, будто в вязкой болотной жиже, была наполнена запахами соли и сырости. Затылок пульсировал тупой ноющей болью, во рту – привкус грязной тряпки. Глухо застонав, Довакин с трудом разлепила веки. Низкий дощатый потолок с мерно раскачивающейся на нем чадящей масляной лампой ринулся ей навстречу, и бретонка поспешно зажмурилась. Голова кружится, к горлу подкатывает тошнота. Магесса опасливо приоткрыла один глаз, но потолок вовсе не собирался падать на нее. Деметра попыталась сесть, но ей удалось лишь слегка приподняться на отсыревших козьих шкурах. Силы мгновенно испарились, и блондинка обессилено упала на продавленную лежанку, тяжело дыша. Тело сковали усталость и онемение, будто она колдовала без передышки не меньше двух суток, девушка чувствовала себя высушенной, как те рыбы–убийцы, чьи тушки развешаны вдоль стены. Рот наполнился горькой слюной, перед глазами заплясали белые мушки. Деметра сдавленно выдохнула, только сейчас осознав, что ее рот грубо заткнули какой–то грязной тряпкой, а руки и ноги связаны. Какого… даэдра?! Драконорожденная принялась остервенело метаться на шкурах, силясь освободиться от пут, но веревки были крепкими и лишь сильнее врезались в кожу. Бетонка зашипела. Ее, Довакин, отмеченную благословением Акатоша… скрутили! Просто дали по голове и скрутили как какую–то… магичка слов не могла подобрать, даже матерных, от кипящего в сердце гнева! Ее глаза мерцали расплавленным серебром, клыки впились в грязную ткань кляпа. Рыча, вампиресса потянулась всем телом… и снова не удалось освободиться. Деметра разочарованно зашипела. Ее голод еще слишком слаб. Ну, ничего, как только ее развяжут или хотя бы вынут кляп, Довакин разнесет эту дыру ко всем дремора! Не взирая на усталость и головокружение, девушка иступлено забилась на своем убогом ложе. Рядом кто–то шипяще рассмеялся.
– Бьеш–шьс–ся как олень, попавш–ший в капкан, – фигура, закутанная в плащ, медленно и чуть прихрамывая, приблизилась к Драконорожденной. Деметра вскинула голову, закусывая кляп и впиваясь пылающим гневным взглядом в лицо похитителя.
– Пос–смотрите только – великая Довакин, леж–жит с–связ–зная, как с-скот, который с–собираютс–ся заколоть, – незнакомка осторожно опустилась на колченогий табурет. Магесса успела заметить мелькнувший под полой одеяния длинный хвост. Глаза аргонианки в полумраке капюшона горели золотистым огнем. – Не уз–знаеш–шь меня?
Бретонка мотнула головой. Делать ей больше нечего, как запоминать всякую чешуйчатую шваль!
– А яйце–брата моего помниш–шь?! Его з-звали Джари–Ра! А ты убила его! – разъяренно прохрипела ящерица, срывая с себя плащ: плотная ткань змеей обвивалась вокруг ее рук и никак не хотела покидать тело. Взревев, аргонианка выхватила кинжал. Комната наполнилась истеричным шипением и треском рвущейся ткани. Через несколько минут перед изумленной Деметра предстала тяжело дышащая Диджа, одна из бандиток «Черной крови». Но ведь… магичка же уничтожила всю их шайку! И Диджу, и ее ушлого братца, и остальных головорезов, после того, как они решили кинуть ее. Поймав удивленный взгляд блондинки, аргонианка ощерилась, демонстрируя мелкие острые зубки. Правая половина ее лица была изуродована ожогом: буро–зеленая чешуя потрескалась и местами слезла, обнажая склизкую бело–розовую плоть, сочащуюся гноем, и кость, руки, шея и грудь ящерки так же покрывали ожоги. Когда Диджа напала на Деметру, Довакин опробовала на ней половину заклинаний школы разрушения. Девушка криво ухмыльнулась. Жаль, что не добила ее тогда, рыбы итак жрут всякое дерьмо, обглодали бы и поджаренный труп аргонианки.
– Вс–спомнила меня, Довакин? – Диджа облизнула тонкие губы раздвоенным языком. – Ты думала, что Дидж–жа мертва… но я ж–жива… а мой брат мертв… – бандитка глухо всхлипнула. – Ты долж–жна была погас–сить маяк и с–сдохнуть!.. поч–чему ты не умерла?! – из глазок ящерицы хлынули слезы. – Мой любимый брат… яйце–брат любил Дидж–жу… а Дидж–жа любила яйце–брата. Нам никто не был нуж–жен… – аргонианка провела когтями по изуродованной половине своего лицаю – Дж–жари–Ра говорил, ч–что Дидж–жа крас–савиц–ца. С–самая крас–сивая в Империи…
Деметра практически не слушала бормотания разбойницы. Мысленно повторяя слова заклинаний, она пыталась поджечь веревки, плотно охватывающие ее запястья. Мало ей было Цицерона, так вот, пожалуйста, еще и полубезумная аргонианка стенает под ухом! Убила она ее братца! Ха, это она помнит, а как эти двое ее выпотрошить пытались почему–то улетело в Обливион.
– … наш–ш малыш–ш будет рас–сти без–з отца…
Бретонка едва не подавилась кляпом. Какой малыш и какой еще отец?! Эти… эти две ящерицы… девушка содрогнулась. Помилуй Мара, ну и мерзость! Кровосмешение! Чтоб даэдра на костях их пировали!
– Ты, наверное, думаеш–шь, ч–что я хоч–чу тебя убить, – Диджа широко улыбнулась сквозь слезы, – но твоя ссмерть не вернет Дидж–же Дж–жари–Ра. Я… я продам тебя. В рабс–ство. Некроманты много дадут з– а тебя… но с–снач–чала… – в руке ящерицы сверкнул кинжал, – я отреж–жу тебе яз–зык. Ч–чтобы ты больш–ше не крич–чала… – плотоядно ухмыльнулась аргонианка, надвигаясь на Деметру. Бретонка сдавленно зарычала, невольно вжимаясь спиной в шкуры. Она крикнет раньше, чем эта тварь занесет клинок.
Над головой что–то загрохотало. Диджа дернулась, но продолжала приближаться к магессе. Не желая сдаваться, Драконорожденная попыталась отползти назад, но ящерица схватила ее за ногу и дернула на себя. Надавив коленом на грудь девушки, она вплотную приблизила свою морду к лицу блондинки.
– Больш–ше никогда не закричиш–шь… – аргонианка схватила Деметру за подбородок. Бретонка дернулась. Страх хлынул густой вязкой волной, холод медленно растекался по ее онемевшим членам. Неужели… так?! Нет, она Довакин, с ней не может быть… сейчас обязательно появится Цицерон и… горячие слезы обожгли глаза, когда Диджа провела острием клинка по щеке магессы. Что–то тяжело рухнуло на пол совсем рядом, ящерица недовольно зашипела.
– Ну, ч–что там ещ–ще?! – выпалила она, оборачиваясь. Тонко пропела тетива, и в чешуйчатое горло вонзилась стрела, пробив его насквозь – острие наконечника вылезло над седьмым позвонком. Аргонианка прерывисто вздохнула, прижав руки к ране. Кинжал выскользнул из ее когтистых пальцев. Закатив желтые глаза, она завалилась на бок, захлебываясь кровью.
***
– Потерял… глупый Цицерон потерял Слышащую!! – мужчина, потрясая своим колпаком, бегал кругами вокруг мирно пощипывающего травку Тенегрива. Конь покосился на шута мерцающим алым глазом и невозмутимо взмахнул хвостом. – Ай, наглая бессердечная скотина, Слышащая пропала, а ты только брюхо себе набиваешь!
Тенегрив согласно всхрапнул, не прерывая трапезы. Хранитель, зарычав, схватил его под уздцы и потянул за собой.
– Пошли! – жеребец упирался всеми четырьмя ногами, но Цицерон не отступал: вены на его шеи и лбу вздулись от напряжения. Конь протестующе заржал и замотал головой, ремешок уздечки выскользнул из рук имперца, паяц запнулся о собственные ноги и рухнул носом в куст чертополоха. Колючки не замедлили впиться в кожу шута, мужчина заверещал и молниеносно вскочил на ноги, выхватывая эбонитовый кинжал – черный клинок мерцал, словно лунная дорожка на речной глади.
