Текст книги "Гарри Поттер и келья алхимика. Главы 1-8."

Автор книги: Constance_ice

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

***

Весь следующий месяц прошел в бешеных хлопотах по поискам подходящей прислуги. Местное население почему-то дружно отказывалось от перспективы работы в доме известной писательницы независимо от суммы заработной платы и старательно намекало, что в этом склепе ничего хорошего со мной произойти не может. Я была готова убить Мэтта за излишнюю старательность в изготовлении слухов о моем переселении в особняк, полный окровавленных призраков. Не найдя подходящего человека в Хитмарше, я перенесла поиски в Ньютон Эббот и добавила к пожеланиям в списке требований то, что жить предполагаемая обслуга должна в самом доме. Ничего. Я скрепя сердце собственноручно стирала и мыла посуду, пол и окна, но так как комнат было угрожающе много, успехов на литературном поприще мне это не прибавляло.

Кончилось все тем, что я в истерике позвонила Мэтту и потребовала, чтобы он сам решил этот вопрос, иначе меньше чем через пару лет нового романа он от меня не получит.

«Ну что ты, дорогая», – голос Мэтта в телефонной трубке звучал глухо и то и дело пропадал. – «Успокойся. Я постараюсь найти кого-нибудь в Лондоне. Твои здоровенные камины уже прочистили?»

Я мрачно подтвердила: да, прочистили. Болезненные воспоминания о том, как здоровяки из эксетерской фирмы наследили сажей во всем доме, а потом пораженно наблюдали за тем, как знаменитый писатель неумело елозил по полу грязной тряпкой, были еще слишком свежи.

«Вот и превосходно, Конни! Теперь тебе будет хотя бы тепло и уютно».

«Уютно!» – взревела я. – «Да я тебе…»

«Все, все», – заторопился Мэтт. – «Тут ко мне пришли с дополнением к контракту Кайла… Я понял: тебе нужно подыскать человека для работы в доме. Постараюсь сделать все в лучшем виде!» – и он быстренько повесил трубку.

Я бросила проклятый жалко дребезжащий телефон на пыльный диван и перевела дух. Судя по всему, мне еще долго придется обитать здесь одной. Насчет охраны, правда, Мэтт оказался прав: пока я не столкнулась в собственной спальне ни с одним грабителем, фанатом или извращенцем. Правда, однажды утром меня ни свет ни заря поднял с постели жуткий заунывный вой. Еще не отвыкнув от звука сирен воздушной тревоги я с ужасом сорвалась с постели, запутавшись в одеяле, чуть ни обрушилась с кривоватой скрипучей лестницы и успела заметить в узкое окошко со всех ног улепетывающего в сторону болот незнакомца в странной темной хламиде, то и дело спотыкающегося и проваливающегося в грязную жижу. Не имея в этом сумасшедшем доме такой роскоши, как сигнализация, я долго не могла понять, что за кошмарный звук мог до такой степени напугать этого человека и заставить меня подскочить с кровати. Полиция, вызванная только через три часа из-за очередного выпендрежа моего телефона, не проявила, с моей точки зрения, должной бдительности.

«А вам не приснился этот человек, мэм?» – откровенно малолетний сержант лениво возил карандашом по желтоватому блокноту. На его цыплячьей шее устало дергался кадык – видимо, свидетельство долгого ночного дежурства. – «Может быть накануне вы… э-э-э…»

Я возмутилась. Слухи об излишествах, которым подвержены знаменитости, в моем отношении были явно преувеличены. Выпивала я исключительно в меру, да и то только на вечеринках, что же касается «золотой пыли», которая вошла в моду на богемных тусовках еще до войны, то даже если я и была подвержена этой глупости, разжижающей мозги, то у меня просто не хватило бы денег на поддержание этого пристрастия. Именно поэтому эта пакость была по карману исключительно богатым самоубийцам, которые не стремились задерживаться на этом свете.

«Нет. Я видела его в окно так же ясно, как сейчас вижу вас», – сухо сказала я. – «Лучше объясните, что за воющую дрянь он мне подсунул?»

«М-м-м… думаю, ничего такого не было, мэм. Здешние болота иногда издают такие странные звуки. А вы слышали, как кричит выпь?»

Нет, как кричит выпь, я не слышала.

«Местные жители говорят, что крик выпи напоминает вопли истязаемого человека», – полицейский мальчоночка выкатил голубые глазки, точно стараясь меня напугать. – «Да и вообще место это нехорошее. Болота эти странные. Не люблю я сюда ездить даже по работе».

«Чем же наши места так плохи?» – раздраженно прорычала я. – «Отсутствием должного контроля над порядком, что ли?»

Юный сержант искоса посмотрел на меня. Рука, строчившая в блокноте, остановилась.

«Да разное поговаривают», – нехотя проговорил он, осматривая недра моей кухни. До нее у меня еще не дошли руки, поэтому у старых шкафов все так же неаккуратно болтались дверцы, под потолком висели связки полуистлевших растений, в многочисленных банках и бутылках плескались разные мерзкие на вид жидкости, а за древним холодильником, служащим мне теперь в качестве шкафа, сплел паутину здоровенный паук, по размеру напоминающий тарантула. Я не боюсь пауков, но величина этого экземпляра вызывала во мне невольное уважение и осторожность в обращении с дверцей холодильника.

«Говорят, что в этом доме когда-то умер кто-то. Не своей смертью умер», – передернув плечами (видимо, заметив паука) пробормотал сержант. – «Мужчина или женщина – не знает никто. Здесь всегда жили странные люди. Их и в деревне мало видели. Старики в Хитмарше рассказывали, что прежний хозяин и его жена редко в деревне появлялись. И почти никуда не ездили».

«Откуда вы знаете?»

«Здесь только одна дорога», – пояснил белесый сержант. – «Дальше только болота. Старики говорили, помнится, что хозяева часто проезжали на машине мимо деревни».

«Ну и что?»

«Несколько раз подряд. В одну сторону. А обратно не возвращались».

«А больше деревенские кумушки ничего здесь не видели?» – не смогла я сдержать раздражение. – «Может быть, бывшие хозяева этого дома прилетали обратно на метлах? Или вызывали грозу по выходным? Или травили невинных коровок какой-нибудь местной тетушки Марты? Или приносили в подвалах человеческие жертвы в день солнцестояния?»

«Ну, об этом вам лучше знать», – юный полицейский захлопнул блокнот. – «Вы свои подвалы лучше знаете. Но если вам понадобится помощь, вот», – он покопался в кармане и вытащил белый квадратик, – «моя визитка. Позвоните, если что еще странное заметите».

Все это уже начинало надоедать. Мысль о том, что это Мэтт переусердствовал с двусмысленной рекламой в желтой прессе, не объясняла того, что, по-видимому, странные слухи об этом доме и раньше ходили в округе. Я с трудом дозвонилась в Лондон одному знакомому юристу и попросила выяснить, давно ли дом был выставлен на продажу и когда у него сменился последний хозяин. Ответ пришел на следующее утро. Мой приятель позвонил и отчитался: последний владелец этого дома скончался сорок лет назад, по всей видимости, в результате несчастного случая, и с тех пор дом на болотах медленно разрушался. Наследники, скорее всего, жили тут какое-то время, достаточное для того, чтобы немного подреставрировать дом и подготовить его к продаже, но после того, как умерли и они, дом отошел в собственность банка, который много лет безуспешно пытался его продать с помощью эксетерской фирмы «Элегант Хаузиз». Клиенты упорно не интересовались этой халупой все сорок лет. Мэтт, жадина, по всей видимости, купился на дешевизну дома, но странную фразу о музее, услышанную от Айрис, эта информация не объясняла.

После этого я отправилась в деревню собирать слухи.

Поразительно. Даже дряхлые кошелки из дамского клуба не могли мне сказать ничего определенного. Их бесконечно стрекочущие рты точно мгновенно поражала немота, когда они слышали мои вопросы о бывших владельцах Дома на болотах. Я обхаживала эту свору старых кошек целую неделю, но не смогла добиться от них ни слова, кроме глупых сказок об обитающей в нехорошем доме болотной нечисти. Завсегдатаи деревенского паба тоже не могли добавить к уже имеющейся информации ничего существенного.

Только через несколько дней старый Хоровитц из деревенской бакалейной лавки (загадочного выброса из прошлого, притаившегося рядом с супермаркетом), отпуская мне очередной запас продуктов, заметил:

«Помнится, ходили тут всякие» – кто именно он не пожелал уточнить. – «Еще до этой, второй войны. Спрашивали, где этот дом и как его можно, того, осмотреть. Думал, покупатели приехали, наконец, ан нет, вроде не похожи. И одеты были странно. Много их тут перебывало. Иногда», – он понизил голос. – «Они даже из болот выходили, ну, со стороны самой трясины. И никто не знал, откель они взялись и куда девались, вот оно как».

Он с трудом вручил мне объемистый пакет и многозначительно уставился на меня слезящимися глазами, словно ожидая бурной реакции.

«А может, это были туристы?» – я завозилась в карманах, доставая кредитку.

«В странной одежде, я сказал!» – старик недовольно повысил голос. – «Вы меня слушаете или нет, молодая леди?»

«Это случайно не в день пивной ярмарки было?» – я вручила старику кусочек золотого пластика, и он закряхтел, слепо пихая его в щель вполне современной кредитной консоли. – «Я заметила, вы сами довольно интересно были одеты на прошлом ярмарочном карнавале», – это было еще мягко сказано. Когда я увидела в тот день качающиеся над этой благообразной седой шевелюрой мягкие плюшевые рога, то долго не могла прийти в себя от хохота.

На консоли одобрительно мигнул огонек подтверждения оплаты, и золотая кредитка выпрыгнула прямо в руки старому Хоровитцу. Он удивленно вскинул кустистые брови, дивясь на такую редкость, но тут же перевел на меня недовольный взгляд.

«Мой костюм не был, странным, как вы изволили выразиться, молодая леди! Он был нормальным. А те… были одеты ненормально!»

Я поблагодарила его и поволокла запас продовольствия в машину. Старик, видимо, был настолько разозлен моей тупостью, что даже не отворил передо мной звеневшую разноцветными колокольчиками дверь и не помог погрузить покупки в мой внедорожник.

Что ж, поведение этих незнакомцев вполне вписывалось в версию о музее. Несомненно, старик мог что-то напутать, но все это выглядело довольно странно. Никто из местных ни разу не высказал предположения о незнакомцах, как о вражеских засланцах, а в такой ситуации во время войны и после нее это было бы естественно.

Три дня я пыталась позвонить Айрис. Три дня мой телефон упорно молчал, не желая находить сеть, пока над болотом ходили тяжелые дождевые тучи. На четвертый день ее номер манерно посоветовал перезвонить попозже. Через неделю я бросила это бессмысленное занятие, но позвонил Мэтт и, жалобно извинившись за то, что пока не нашел мне подходящую прислугу, робко спросил, скоро ли я закончу очередное выдающееся творение. Я что-то неразборчиво прорычала, и, бросив трубку, попробовала углубиться в работу. После того, как я три часа безуспешно сверлила глазами биомонитор микрокомпа, но так и не смогла написать ни строчки, я со стуком уронила голову на стол и застонала от отчаяния. Творческий кризис у популярных писателей – явление не редкое, но я впервые ощутила сожаление из-за того, что не пользуюсь услугами литературных негров. У меня не было ни малейшей идеи о том, что писать.

Я встала, заварила себе цикорий, послонялась по комнате, помешала дрова в камине и снова села за работу. Но ничего не помогало: я перебирала десятки возможных тупых сюжетов, которые могли бы стать основой для очередного бестселлера, и ни один из них меня не устраивал. Я понимала, что со мной происходит самое страшное с точки зрения моего агента: я больше физически не в состоянии писать ту белиберду, которую клепаю уже почти десять лет. Как справиться с этой смертельной для банковского счета болезнью я не знала, поэтому все, на что я была способна, это отдаться на волю собственной фантазии и попытаться из пришедшего на ум серьезного сюжета сделать развесистую клюкву. Писать не то, что ты хочешь и что тебе интересно, а то, что хотят от тебя поклонники твоего творчества, – тяжкий крест. Это мерзкое предательство собственных способностей, но серьезным проблемным романом в наше тяжелое время на жизнь не заработаешь, поэтому я сейчас лишь тупо переводила взгляд с одной вещи в комнате на другую, пытаясь представить себе, что я могу написать. Когда-то мне говорили, что хороший писатель может создать сюжет из любой ерунды, типа, надкусанного сэндвича или криво висящей на стене картины. Сейчас я с грустью поняла, что, видимо, не являюсь хорошим писателем.

Я сидела, сжимая в руке кружку и тупо пялясь на полыхавший в потрескивающих дровах огонь, и тут меня внезапно осенила потрясающая идея.

ДОМ!

Ну конечно! С тех пор, как стараниями Мэтта я оказалась в этом замке с привидениями, я рассматривала всю окружавшую меня мрачную атмосферу, как способ нагнетания нужной для создания очередного ужастика обстановки. Как на источник сюжета я на него не смотрела. И зря!

Мысль тут же бурно заработала. Я спешно поставила чашку на стол, от волнения чуть не расплескав содержимое, и начала быстро набрасывать в уме план действий.

Во-первых, что бы ни говорили любители жутиков, это будет сюжет, действительно основанный на реальных событиях. Надо только раскопать подноготную этих событий. Если никаких таинственных трупов в прошлом моего мрачноватого особняка не было, и нет – и не надо! Я сама прекрасно смогу их придумать.

Во-вторых, нужно совсем по-другому посмотреть на этот дом. Ни в коем случае не выкидывать весь мусор и все старье, которое за много лет скопилось в комнатах, на чердаке и (я поежилась) в подвале. Надо повнимательнее изучить каждую вещицу, вдруг это поможет мне понять, чем жили бывшие обитатели Дома на болотах?

В-третьих, надо поискать какие-нибудь бумаги, записи и вообще любые документы, в которых может говориться о прежних хозяевах. Если здесь ничего не найду, не беда: в банке, который продал мне дом через «Элегант Хаузиз», наверняка есть информация о бывшем клиенте. Если не захотят предоставить мне эту информацию, что ж, натравлю на них настырного надоедалу Мэтта, эта работа как раз для него.

Во мне все горело от предвкушения начала настоящей работы. Впервые с тех пор, как я написала свою первую книжку, я ощущала в себе сладкую мелкую дрожь, предчувствуя создание хорошего, вкусного текста, не зависимого от запросов поглотителей ужастикового адреналина. Хотелось сесть и писать немедленно, руки аж тряслись и тянулись к клавиатуре. Пришлось как следует дать себе по нетерпеливым конечностям во избежание появления еще одной бездумной поделки. Так. С чего начнем?

***

Начала я прямо с утра. Меня как-то внезапно перестала пугать молчаливая напряженность точно испытывающего меня дома. Ощущение взгляда, сверлящего мне спину, тоже изменилось со злобного на терпеливо выжидающий. Даже наконец выглянувшее солнце, с трудом заглядывающее в те подслеповатые окошки, помыть которые у меня пока не поднялась рука, пригрело еще теплее. Оно дружелюбно осветило самые дальние заросли запущенного сада, и теперь мне было отчетливо видно, что никаких чертей болотных там не водится. Сами болота за воротами тоже стали выглядеть приятнее. Дожди прекратились, снова можно было вспомнить о том, что август – это пока еще лето, а цветы буйно покрыли разноцветными звездочками и стрелками все подсохшие теснины в холмах. В общем, настроение соответствовало той бурной деятельности, которую я для себя приготовила. Нетерпеливо проворочавшись всю ночь с боку на бок, я чуть свет подскочила и, забыв о завтраке, бросилась выполнять первый пункт составленного накануне плана.

Поисковая операция началась с большой спальни, по всей вероятности, бывшей хозяйской. Внушительных размеров кровать была затянута чехлами, ковры скатаны, занавески приспущены, но в этой комнате, в отличие от остальных спальных помещений, отчетливо ощущался запах жилья. Мне даже показалось, что я чувствую слабый аромат женских духов, какой-то цветочный запах – не то жимолость, не то чайная роза. Или даже – я принюхалась – мед. Странно. В эту комнату я раньше заглядывала только мельком, и делать ее своей спальней не собиралась, слишком уж далеко она была от гостиной и столовой. Теперь же при свете дня, наблюдая за солнечным лучом, задорно выглядывающим из-за голубоватых штор, эта комната показалась мне совсем иной: более дружелюбной и уютной. Я огляделась и принялась за работу.

Через два часа я уже перевернула здесь все вверх дном. Комната была совершенно удивительной и набитой самыми невероятными вещами. Ковер в раскатанном виде оказался нежного бежевого-голубого цвета со странными узорами в виде небольших крестиков по всему периметру плетения. На ощупь ковер был мягким и удивительно приятным, мне даже показалось, что когда я поглаживаю теплый ворс, он слегка вибрирует в руках от удовольствия, точно кошка, которую чешут за ушами. Под большим, почерневшим зеркалом, которое больше ничего не хотело отражать, прятались под столиком две большие парные китайские вазы, обмотанные холстом. Я не слишком хорошо разбиралась в этом виде искусства, но даже мне было понятно, что это старинные и очень дорогие вещи. Когда я рассматривала одну из них, на пол выпал немаленький пузырек с липким зеленоватым налетом вокруг пробки и полусоскобленной этикеткой. Я смогла прочитать только «Визу…с А…лис», и дальше мелким шрифтом неразборчиво. От бутылька отчетливо пахло валерьянкой. От темного зеркала, как мне показалось, исходил такой же запах. На второй вазе виднелась полустертая золотая надпись иероглифами, будто вазы были чьим-то подарком хозяину. Под столиком обнаружилась большая позеленевшая от времени металлическая шкатулка – пустая, и со следами странных потеков на крышке. Под кроватью скрывался старый пушистый женский тапочек в виде фиолетовой собачки – очень разношенный. По всему видать, кем бы ни были таинственные хозяева этого дома, они не слишком страдали от денежного изобилия. А еще дальше обнаружилась, как мне тогда показалось, самая поразительная вещь в этой комнате. Забравшись далеко под сильно продавленный матрас, я увидела изумительной работы каменный сосуд, покрытый пылью. Когда я, тяжело пыхтя, выволокла его из-под кровати, моим глазам предстала тончайшая кружевная резьба по мрамору и вьющиеся по самому краю дорожки рунического письма. Я остолбенела. Предназначение сосуда было мне совершенно непонятно; трудно предположить, что его использовали в качестве ночной вазы. На дне блестели высохшие лужицы какой-то серебристой переливающейся пленки, похожей на отблеск нефти на поверхности воды. Я поскребла ногтем ее поверхность, понюхала, рассмотрела поближе, но попробовать ее на зуб так и не рискнула. Мне было трудно представить, зачем такую красивую вещь держали под кроватью, на месте бывшего хозяина я бы водрузила ее на самое видное место. С трудом подняв вазу на стол и изучив ее еще раз повнимательнее, я решила попробовать сгрузить ее вниз, на кухню, как следует отмыть и каким-нибудь образом использовать.

Когда я осматривала подоконник, на котором громоздился отвратительно древний гигантский монитор, весь залапанный и покрытый пылью, то обнаружила, что за большой дубовый комод, который я так и не смогла открыть, как ни старалась, завалился какой-то сверток. Отодвинув штору и зажимая нос от пыли, я с трудом добралась до туго перевязанного выцветшей лентой свитка и вытащила его на свет божий. Вместе с буроватым свитком из-под комода извлеклось большое потрепанное перо неизвестной птицы и длинный клок пыли, в котором можно было разглядеть парочку дохлых комаров. Бумага, скорее всего, пергамент оказалась очень хрупкой. Это было предположение, на самом деле я никогда и близко не видела никаких пергаментов, разве что до войны, в Британском музее. Но это было неважно – наконец-то нашелся настоящий документ, в котором должно быть находятся ответы на мои вопросы! Я дрожащей рукой развернула свиток и прочитала:

Джо, пожалуйста, к моему возвращению найди в библиотеке брошюру Альеноры Баззлинг «О применении зелий на основе растительных экстрактов в Высшей Трансфигурации». Она мне понадобится вечером. Обед на столе. Целую.

Подписи не было.

***

Я пила чай и звонила по телефону. Он, как это бывало в хорошую погоду, смилостивился надо мной и покладисто дозванивался до нужного места. Я поставила перед Мэттом сверхзадачу: навести по своим каналам справки о владельцах дома. Не могла же я сама тащиться в Ньютон Эбботский банк или Сомерсет-Хауз, об этом сразу же пронюхали бы журналисты, которые в Англии, по моему скромному мнению, давно должны быть уничтожены, как класс. Мэтт, получивший спецзадание, послушно заверил, что будет счастлив его исполнить. Он был вне себя от радости, что я наконец-то села за работу.

«Жанр писательского расследования, говоришь?» – я прямо воочию видела, как он потирает руки от удовольствия. – «Оригинально, черт возьми! Этого пока не было в такой литературе. Только не увлекайся, дорогая, а то еще напишешь детектив вместо хоррора, а, сама понимаешь, в этом случае нужна совсем другая маркетинговая стратегия».

Я успокоила его, как могла: все хорошо, лишь бы он разузнал для меня то, что сейчас совершенно необходимо для сюжета. После этого я набрала номер Айрис, и мы немного поболтали о том, о сем. Странно, но как только я завела разговор о доме-музее, она моментально заторопилась куда-то по неотложным делам.

«Конни, совершенно забыла, что мне пора на запись!» – взволнованно защебетала она. – «Я обещаю, что еще позвоню тебе, честное слово».

«Знаешь, что», – решилась я. – «Лучше приезжай ко мне в гости. Посидим, поговорим. Я тебя свожу на болота – красота невероятная! Приезжай, пока не начались дожди, ладно?»

«Ой, ну, не знаю», – Айрис, казалось, задумалась. Я почти физически ощущала ее стремление снова попасть сюда, но, видимо, что-то ее не пускало. Что-то совсем не связанное с напряженным рабочим графиком. – «Ладно», – решилась она. – «Только через недельку, не раньше. У меня послезавтра концерт в Челси-клаб, а потом я еду в Брайтон. Надо ловить момент, пока курорты еще полны».

«Понимаю…»

«Вот и славно! Я тогда прямо из Брайтона отправлюсь к тебе, дорогая. И если нехороший мальчик Майки скажет хоть слово против, я превращу его в свинью. Пока, Конни!»

Я попрощалась с Айрис и задумалась. Знала я ее уже около пяти лет. На самом деле Айрис совсем не была той красивой глупышкой, которой частенько представала в глазах большинства мужчин и своих многочисленных поклонников. Не сказать, чтобы она соответствовала канонам совершенной красоты, но в ней было что-то вроде убийственного шарма, заставляющего каждого человека не прекрасного пола с восторгом оборачиваться к Айрис, когда она появлялась на горизонте. Глупой Айрис никогда не была, она замечательно знала классическую литературу и современный театр, увлекалась старинным, доцифровым кино и могла с легкостью беседовать о последних достижениях в области физики с несколькими академиками сразу. Правда, подозреваю, что академики, будучи даже бородатыми старичками, все равно бы ее не услышали, а просто тупо смотрели ей в рот. Она могла быть прекрасной актрисой, но после того, как я поинтересовалась, почему она не выбрала Флориду, Айрис долго смеялась.

«У меня в принципе не может быть конкурентов, Конни», – как-то объяснила она, пребывая в особенно хорошем настроении: только отшила сразу целый оркестр, получив предложения руки и сердца от первой скрипки, колокольчиков и главного дирижера. – «Такой уж я уродилась. Если бы я играла на сцене или появлялась на экране с другими людьми, на них бы никто и внимания не обратил».

Это было бы похоже на высокомерие, если бы не было правдой. Когда я однажды спросила ее о природе такого загадочного очарования, она звонко рассмеялась и сказала, что это семейная черта у всех женщин ее рода. Никогда не видела ее родственников, но почему-то подозреваю, что это правда. Айрис была не робкого десятка и во время войны, будучи еще совсем молоденькой, выступала на континенте с концертами на позициях вдоль линии фронта. В газетах потом писали, что по статистике после ее выступлений эти боевые части особенно храбро сражались и всегда побеждали противника. Сама же Айрис странно прохладно относилась к военным; не знаю, может быть, у нее в юности случился бурный роман с каким-то офицериком, погибшим в период Марсельского противостояния. Над собственным менеджером, бывшим военным летчиком, которого она называла исключительно Майки, она измывалась, как хотела, а он в ответ лишь взирал на нее с трогательно влюбленным видом и исполнял любую ее прихоть. Как Айрис отделывалась от многочисленных обожателей, для меня всегда было загадкой.

«Я ими питаюсь», – смеялась она. – «Вернее, их глупостью, что одно и то же», – и это было правдой. Она ни в грош не ставила тех мужчин, которые теряли голову от одного ее вида.

Ее шутки часто тоже были не вполне понятны. Я размышляла над тем, не пошутила ли Айрис насчет музея, но не могла представить, зачем ей это было бы нужно. Поэтому нужно было срочно прояснить этот вопрос, хотя откровенные разговоры с Айрис Криви бывали очень сложны: она всегда нехотя рассказывала о себе, как, впрочем, любая звезда ее уровня.

Задав Мэтту работу и поболтав с Айрис, я понеслась дальше копаться в комнатах и занималась этим часа три, вытащив на свет божий кучу совершенно удивительных вещей. Из ссохшегося шкафа гостевой спальни напротив моей я извлекла длинный черный балахон с полуоторванным рукавом, заляпанным какой-то серо-зеленой гадостью. За пустой книжной полкой нашлись еще два длинных птичьих пера, причем, судя по их цвету и размеру, они явно не могли принадлежать ни курице, ни индюку. Кончики обоих перьев, похоже, были измазаны в чернилах. В ящике стола в большой пустой комнате, которая, наверное, была библиотекой, я отыскала неизвестный прибор, который, я, после долгих размышлений, идентифицировала, как старинный внешний модем – громоздкий и угловатый. Из того же ящика я вымела четыре обгрызенных карандаша – на одном из них надпись вязью. Я напряглась. Это могло оказаться доказательством того, что в ужастик не запихнешь, а шпионские романы я писать не умела. Впрочем, остальные карандаши были вполне английскими. Книги бывших хозяев дома не сохранились, кроме одного странного обрывка, не больше дюйма величиной. На точно таком же пергаменте, который я нашла за комодом, раньше, наверное, был какой-то рисунок странными красками. Под разным углом зрения обрывок пергамента переливался разноцветными узорами, похожими на кельтский орнамент. Это было похоже на иллюстрацию к книге, потому что под рисунком я обнаружила готическим шрифтом отпечатанную цифру «73» – возможно, номер страницы. Я присела на ручку облезлого кресла и серьезно задумалась. Кто мог обитать в этом доме? Кто мог одновременно пользоваться для письма и карандашами, и компьютером, и птичьими перьями? Кто мог писать на пергаменте? Кто носил эту странную одежду? Для чего использовалась та загадочная каменная ваза? Вопросов было море, но ни на один я пока не могла найти ответ.

Удвоив усилия по поиску ответов, я обыскала еще одну спальню на втором этаже. Видимо, раньше здесь жил ребенок, потому что под пропыленным матрасом с вытканными на нем слониками я нашла оторванную лысую голову старой куклы и неумелый детский рисунок. На вполне нормальном листке из тетрадки в клеточку была красным карандашом нарисована ворона с поистине гигантским клювом, а под рисунком было гордо подписано – «КОРБИ». Несмотря на то, что эта превосходная графика вряд ли принадлежала руке старше пяти лет, в изогнутости клюва птицы чувствовалась почти по-взрослому подмеченная сардоническая усмешка. На детском столике стояла исчерканная подставка для ручек в виде совы, а в ней пряталось колесико – наверное, от машинки или паровозика.

Но самое интересное я обнаружила под шкафом. Покрытая пылью и паутиной там лежала маленькая, словно игрушечная, но сделанная совсем как настоящая, – метла. Я вытащила ее, смахнула пыль с изломанных прутьев и начала рассматривать ее со всех сторон. Таких игрушек я никогда не встречала в магазинах, тем более во время войны или после нее. Но меня поразило даже не то, что у метлы была лакированная гладкая ручка из красного дерева, твердые, негибкие прутики пригнаны один к одному, будто не вручную, а фабричным способом, да так плотно, что по прямому назначению пользоваться этим странным инструментом было нельзя. Самым поразительным показалось то, что к связке прутьев были приделаны маленькие педальки, похожие на те, которые я видела на картинках со старинными велосипедами. Это меня огорошило окончательно. Мягкая резина на педалях была стерта до основания, ручка сильно захватана в трех-четырех дюймах от края и затерта возле самых прутьев. Кто-то сидел на ней – вот здесь – и держался за метловище руками, одновременно ставя ноги на педали. Но сидя или стоя на полу, это сделать невозможно!

На этой штуке, несомненно, летали.

У меня закружилась голова от этой безумной, дикой мысли. Я попыталась сосредоточиться, но безуспешно: в голову полезли разные дурацкие мертвящие мысли о подвалах, дне солнцестояния, таинственной каменной вазе (а ведь я так и не знаю, что на ней написано!), которую, может быть, использовали в качестве жертвенной чаши…

Я вывалилась из спальни и с треском захлопнула за собой дверь. Но пока сыпавшаяся из трухлявых перекрытий пыль струилась ручейком по стене рядом со мной, я успела услышать тихий топоток, словно маленькие ножки бежали вниз по лестнице.

Не помню, что я орала, когда неслась в гардеробную мимо гостиной, но, кажется, психанула я сильно. Трясущимися руками вывернув из шкафа все барахло, я расковыряла в самом низу стопку запасных одеял и вывалила на пол длинную узкую коробку. Когда пальцы прикоснулись к промасленному чехлу и нащупали грохочущую металлическую упаковку, я немного успокоилась, хотя, заряжая проклятое ружье, я с трудом вставила в него патроны и захлопнула стволы. Еще студенткой, дежуря на крышах в ожидании воздушной тревоги, я достаточно привыкла к оружию, но, учитывая то, что мне так и не пришлось стрелять из него в кого-то, ситуация была довольно угрожающая. Изысканный мат инструктора, когда на тренингах я чуть не подстрелила собственную соседку, я помнила очень хорошо. Поэтому сейчас я старательно прижала приклад к плечу нужной стороной, проклиная чертову двустволку за ее старинность и с дрожью вспоминая рассказы надменной тетушки Ады о том, что случилось с ее вторым мужем, когда он спьяну попытался выстрелить из старого охотничьего ружья. Дядя Гэри остался без плеча и… головы, зато тетя Ада – с домом в Каэрнэрвоне и солидным счетом в банке. Правда, дом потом разрушили прицельным попаданием новейшей ультразвуковой бомбы, но счет сохранился в неприкосновенности. Остаться без головы мне не хотелось, но страх обнаружить в доме призрак прежнего хозяина или десяток болотных чертей был сильнее страха банальной смерти от взорвавшегося ружейного ствола.