Текст книги "Славный город Старый Ключ (СИ)"

Автор книги: Анатоль Нат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Нат

Хроника 9. Славный город Старый Ключ

   Хроники Бета-мира. Хроника IX. Приключения «хроников».

   Часть I. Город.

   Глава 1. Что наша жизнь – тюрьма...

  Устье Лонгары. Низовья...

   По обрывистой бровке песчаного речного откоса, к реке медленно спускался одинокий, смертельно усталый всадник. Практически загнанный конь всадника, когда-то настоящая гордость княжеских конюшен, а сейчас покрытый толстым слоем густо-жёлтой пыли, под которой невозможно было разобрать окрас, осторожно переставляя заплетающиеся ноги, медленно, обрушивая перед собой струйки песка, осторожно нёс всадника к воде.

  Узконосый, с хищными стремительными обводами корпуса морской ушкуй, одиноко приткнувшийся к пустынному берегу, был пуст, словно вымерший. И если бы не слабая ниточка дымка от брошенного сигнального костра, разведённого кем-то там, высоко на откосе, можно было бы подумать, что во всей округе никого нет.

  Да и сам ушкуй любому стороннему наблюдателю показался бы вымершим, если бы всадник не чувствовал на себе жадные, настороженные взгляды, следящие за ним как только он перевалил за край откоса.

  Всеми своими чувствами, за последние дни обострившимися до звериной чувствительности, всадник ощущал, что за ним внимательно наблюдают, оценивая степень его опасности. Кто, было непонятно, но что во взглядах наблюдателей не было, ни грамма дружелюбия, он чувствовал буквально всей кожей.

  – "Работорговцы", – брезгливо подумал всадник.

  Приглядевшись внимательней к выжженным на носу ушкуя корявым рунам, всадник досадливо поморщился. Казалось странным, что его до того неподвижное, выжженное на холодном солнце и мертвящем морозном ветре юга лицо ещё могло показывать какие-то чувства, но тем не менее наблюдателю, внимательно следившему из своего укрытия за всадником, этого хватило.

  Откинувшаяся в сторону узкая крышка носового трюма громко хлопнула, оповещая, что на ушкуе есть кто-то живой, и из тёмного провала люка выглянула бритая, лоснящаяся на солнце голова.

  – Кого Бог к нам принёс? Путник в дом – Господь в дом.

  Казалось по приторности голос вылезающего из узкого лаза носового трюма человека мог бы поспорить с патокой, если б не вызвал в ответ раздражённый злой отклик всадника.

  Хриплый, надтреснутый голос его, больше похожий на скрип несмазанных дверных петель, сразу согнал льстивую, ласковую улыбку с лица вылезшего из трюма человека.

  – Лодия Изи Белого?

  – Кто его спрашивает?

  – Кто – не твоё дело, – хрипло каркнул в ответ пыльный всадник. – Где Изя, спрашиваю.

  – А чего тебе от него надо? – невозмутимо откликнулся в ответ человек с лодьи.

  – Ну что у вашего народа за дурная привычка, отвечать вопросом на вопрос, – устало и брезгливо поморщился всадник. – Раз спрашиваю, значит надо. Позови Изю, говорят тебе, пусть встречает дорогих гостей. А то, небось, заждался.

  – Насколько дорогих, – невозмутимо отозвался лысый человек на ушкуе. – И потом. Не могу, Изя спит

  – Так разбуди.

  – Не могу, – флегматично проговорил тот. – Оттуда, где спит Изя, не возвращаются.

  – Неужели? – вдруг совсем тихо, на пределе слышимости рассмеялся всадник. – Нарвался-таки, ваш Изя. Наконец-то и до него добрались.

  Кто ж такой смельчак на реке выискался, что посмел придавить вашу г..., – запнулся всадник с коротеньким смешком, – вашего грозного Изю?

  – Говори чего надо или проваливай, – не отвечая, отрезал человек на ушкуе.

  – Не хами, – тихо проговорил всадник. – Забыл, как в сказке сказано: Сначала накорми, потом напои, потом спать уложи, и лишь потом спрашивай.

  – У нас говорят иначе, – перебил всадника вылезший из трюма следом за первым второй громила. – Проваливай – целее будешь. Но перед тем оставь нам малость какую, на пропитание. Как опять же говорят у нас: "Деньги ваши – будут наши".

  – Экие вы оба неласковые, – тихо прошептал всадник. – Видать, память короткая или плохо учёны. Скорее – последнее.

  – Это ты что ль учить вздумал? – басом отозвался с ушкуя второй, выказав весьма острый слух. – Ну-ну, – нагло ухмыльнулся он. – Сейчас посмотрим, каков из тебя учитель.

  Неожиданно для своего немалого роста и грузного тела второй здоровяк вдруг легко подскочил и в прыжке переворотом буквально скатился с ушкуя на песок под ноги коню. Собравшийся было вскочить, он вдруг замер, недоумённо глядя на узкую полосу холодного железа, плотно прижавшуюся смертельно острым лезвием к его горлу.

  – Хочется! Очень хочется! К голой стали прижаться щекой!

   Люблю! Когда мразь в штаны мочится!

   Люблю! Когда пахнет мочой!

  – Штаны чистые есть? – флегматично поинтересовался поэт, глядя, как стремительно буреют порты замершего на карачках здоровяка.

  Нет, так постираешь, – равнодушно бросил он, отнимая смертоносное лезвие от горла дебошира и брезгливо сапогом отталкивая безвольную тушку громилы в сторону.

  Небрежно бросив саблю обратно в ножны, злым голосом проскрипел:

  – Путь впереди у нас далёк, а вони на лодье не потерплю я, – опять сбившись на высокий стиль, медленно и веско проговорил он.

  Последний раз спрашиваю, – медленно перевёл он холодный мертвящий взгляд на замершего каменной статуей на борту лодьи первого своего собеседника. – Кто за старшего?

  – Здравствуй князюшка, – раздался из-за спины всадника еще более ласковый, чем первый голос. – Здравствуй родной. Что ж ты так пугаешь моих нерадивых работничков, что они аж в штаны писаются? Нехорошо это князь. Не по-людски это.

  – Людишки глупые запамятовали чего им сказано было, а ты сразу за железо острое хватаешься.

  – Это сталь, не железо, – тихо проговорил всадник, медленно оборачиваясь. Маленький метательный ножик непонятно, как и когда оказавшийся в его левой руке, тихо скользнул из ладони на своё место за поясом. – А ты, Ёся, в следующий раз, когда будешь сзади подкрадываться, старайся на ноги мягкие горские чувяки одевать. А то твои роскошные кожаные сапожки из шкуры заморского каймана выдают тебя уже за пять шагов. А людишек глупых поменяй на умных. Целее будешь. И многочисленное семейство работорговцев Цандеров не лишится одного из своих самых уважаемых и удачливых мерзавцев.

  И раз ты здесь, – вдруг неожиданно тихо и равнодушно, как смертельно усталый человек проговорил он. – Живо давай стаскивай свою калошу на воду и поторопись с отправкой. За мной погоня. И лучше бы нам с ней не встречаться. Не уверен, что в этот раз я от них вырвусь.

  Мы, – надавил он голосом, – от них вырвемся.

  Глядя в широко распахнувшиеся от изумления глаза работорговца, глядящие на него с неподдельным изумлением, словно не веря в то, что он слышит, с горечью добавил:

  – Поторопись старый друг. Я не шучу. В этот раз мне действительно не до шуток. За мной погоня. Очень серьезные люди. И нам действительно лучше бы с ними не встречаться. Ни мне, ни тебе.

  И никого больше не будет, – вдруг совсем тихо добавил он. – Всё там сзади остались. И лишь потому я здесь. Повторяю, – напряжённым голосом поторопил он собеседника. – Поторопись, Изя, у нас мало времени.

  Когда спустя полчаса после встречи на пустынном берегу на высокий береговой откос вышел отряд преследователей на запылённых шатающихся от усталости лошадях, на берегу никого уже не было. Лишь толстый след на песке от носа вытащенной на песок речной лодьи указывал на то, что совсем недавно здесь кто-то был.

  – Ушёл, – хриплым голосом устало констатировал факт какой-то, ничем внешне неотличимый от всех остальных всадник. – Тут нашего беглеца ждали.

  – Вот и след от сигнального костра, который и мы видели. Даже не погасили. Значит, уверены в себе.

  – Работорговцы.

  Спешившийся к тому времени один из всадников склоняясь к песку, внимательно выискивал оставшиеся следы.

  – Ёся Цандер, судя по подошве. Только у него на всей реке такой характерный руст на подошве сапог. Специально делал, чтоб выделиться. Вот он его и подвёл. А замести след, видать не подумал. Привык ни от кого не прятаться.

  – Напрасно, – тихо, со скрытой угрозой в голосе откликнулся первый всадник. – В этот раз тебе Ёся было бы лучше изменить своим привычкам. Теперь мы знаем, где и у кого искать твоего попутчика.

  И не задерживаясь, два десятка всадников устало двинулись берегом большой реки дальше к устью. Только туда могла пойти лодья работорговца. Там был его дом, и там собирались искать своего беглеца эти люди. И судя по целеустремлённости, с которой они двинулись дальше, отказываться от погони они даже не подумали. Ни время, ни расстояние им было не важно. Этим людям заплачено было вперёд. А у большинства были на то и личные причины.

  Князь Подгорный Дмитрий Сергеевич в этот раз оказался в слишком близкой доступности, и слишком многим за последние годы он здесь насолил. А по собственному нерадению упускать такую прекрасную возможность на мести хорошо ещё и заработать, преследователи отказываться не собирались.

  * * *

  Полдень третьего дня неторопливого путешествия по реке ничем не отличался от двух предыдущих. Разве что, сегодня новый пассажир лодьи работорговца попросил подать ему в маленькую коморку, отведённую для него на носу ушкуя, горячий плотный обед. Все предыдущие дни до того пассажир перебивался лишь парой стаканов холодного лимонного чая и рулетом из большого ломтя тонкого пресного ржаного хлеба с тонким слоем жирной мясной начинки внутри.

  На третий день, видимо выспавшись, или просто устав питаться всухомятку, пассажир запросил горячего борща. И теперь с явственно видимым на лице непередаваемо чувственным наслаждением, втягивал носом восхитительные ароматы любимого блюда.

  – Сколько раз с тобой сталкиваюсь, а повара у тебя всегда самые лучшие, – с удовольствием похвалил он хозяина, вольготно раскинувшегося на подушках по другую сторону низкого стола между ними. – И каждый раз новые.

  – И новые, и каждый раз самые лучшие, – недоумённо пожал он плечами, как бы не понимая что в этом странного или непонятного. Ему то всё ясно. А почему другие того не понимают, он сам искренне не понимает. – Как тебе это удаётся? Поделись секретом.

  – Просто нанимаю повара вместе с его семьёй на весь рейс, и он знает, что если будут плохо готовить, то его семья сразу очутится в рабских бараках где-нибудь очень далеко от родного дома.

  – И это помогает? – неподдельно удивился пассажир, изумлённо уставившись на хозяина.

  – Нет, конечно, – расплылся в ехидной улыбке хозяин. – Просто я сразу отбираю лучших при найме на работу, – тихо рассмеялся он, откидываясь назад, на подушки. – И у меня всегда есть большой выбор.

  – А потом продаёшь всю семью вместе с поваром кому-нибудь в конце рейса и нанимаешь новых, – понятливо кивнул головой пассажир. – Толково. Очень толково, – как-то неопределённо согласился он со сложившейся практикой работорговца. – И в конце спрашивать некому, незачем и никаких концов.

  А не боишься огласки? – вдруг кольнул он работорговца холодным взглядом. Словно тень проскочила у него по лицу, но тут же растаяла, так что работорговец ничего не заметил. – Шила в мешке не утаишь, – холодно проговорил он. – Так скоро и наниматься к тебе никто не будет.

  – Ну. Почему же кому-нибудь, – улыбнулся покровительственно работорговец. – У меня давняя и постоянная клиентура, давно устоявшаяся. Вы, князь, кстати, один из таких давних торговых партнёров нашей семьи. Ваше Торфяное плато – самый лучший ваш проект за все последние годы. К тому ж, кому кого продать я знаю ещё в самом начале рейса. А в таких вопросах как продажа свободных, бывших свободных людей, – тут же с усмешкой поправился он, – требует особо тщательного подхода. Тут промашки не должно быть. Тут дело тонкое. Узнает кто, и конец моей торговле на реке.

  – Но вы же не скажете, – вдруг сам в свою очередь неприятно улыбнулся князю, глядя прямо ему в глаза.

  Не дождавшись ответа, словно ничего и не произошло, невозмутимо продолжил:

  – Поэтому я всегда торгую в разных местах. Стараюсь, по крайней мере, – тут же поспешно поправился он.

  Ну да ладно, князь, – откинувшись на мягкие подушки у себя за спиной, работорговец вальяжно махнул рукой. – Вернёмся к нашим делам, князь. Вижу, вы уже оправились после ухода от погони, отоспались, отъелись. Так вот мне бы очень хотелось узнать, что там у вас произошло? И почему вы вернулись один. Где ваши люди?

  – Отправили свой знаменитый отряд, куда по делам? – кольнул он человека, называемого им князем, колючим, льдистым взглядом из-под больших кустистых бровей. – Ещё что-то появилось интересное?

  – Отправил, – широко и равнодушно зевнул его собеседник, названный хозяином князем. – Отправил, – тихо повторил он. – Только не я, а те, что гнались за мной. Отправили туда, откуда обратной дороги нет. Туда, куда отправили и вашего Изю. В Край Вечной Охоты, как говаривали в иных местах.

  – Вот как? – внешне невозмутимо отозвался работорговец, лишь слегка, едва заметно шевельнув своими кустистыми бровями. – Мне это перестаёт нравиться. Что-то последнее время у нас с вами большие потери. А это негативно отражается на бизнесе. Торговля живым товаром дело тонкое и требует особого внимания. Вы не находите, князь? Как только мы связались с вами и с вашими делами в Приморье, у нас сразу же появились потери. Сначала, в совершенно простом казалось бы деле убивают Изю, который всегда выходил живым из всех проблем, – сухим, нейтральным голосом подчеркнул Еся свою мысль, – а потом гибнут ваши люди. Все шестеро.

  – Пятеро, – равнодушно поправил хозяина вольготно раскинувшийся на мягких подушках гость. – До шестого ещё не добрались, и думается мне, не доберутся. По крайней мере, скоро. Никто не сможет связать его с нами. Со мной, – тихо поправился князь.

  И это хорошо. А то с некоторых пор, тут вы, Ёся, правы, – с горечью кивнул он головой каким-то своим мыслям, – у нас слишком большие потери пошли. Этот наш барон, – князь раздражённо поморщился, – взял плохую манеру отвечать ударом на удар. А последнее время ещё хуже стало. К нему словно мухи на дерьмо липнут все обиженные, и этот мерзавец их привечает. Это крайне плохая для нас тенденция. И я не удивлюсь, что и та история с казнью вашего помощника Изи тоже его рук дело.

  – Не его, – негромко проговорил работорговец. – А его товарища, друга и компаньона или ещё как хотите, назовите. Некоего Димона Счастливчика, как его совсем недавно прозвали в кругах трофейщиков, куда он заочно, ста процентами голосов был принят.

  – Что-то новое, – лениво отозвался пассажир. – Первый раз такое слышу, чтобы в узкопрофессиональную среду трофейщиков, куда постороннему попасть практически невозможно, принимали. И принимали заочно. Да ещё к тому же ста процентами голосов за.

  – Ну, – работорговец равнодушно пожал плечами. – Если всех поить без просыху пять дней, да самыми лучшими напитками, то и не такое возможно. А он поил. Ровно пять дней, пока выборщики, вместе с выбираемым, не пришли в совершенно невменяемое состояние. Тогда они его и приняли в свои славные ряды. А потом ещё пять дней все дружно выходили из запоя, с соответствующими весёлыми приключениями на стезе безудержного пьянства.

  Потом протрезвевшие трофейщики решили его исключить, но он куда-то пропал. Что-то их отвлекло, а потом и вовсе забылось. И теперь наш с вами товарищ формально относится к данной группе товарищей. Хотя слухи доходят, сильно с ними не ладит. Что совершенно непонятно.

  – Что-то я вас не понимаю, – поднял на работорговца тяжёлый взгляд его гость. – Вы ему завидуете? Я вас правильно понял?

  – Завидую, – тяжело вздохнул работорговец. – Завидую его молодости, удаче, щедрости, с которой он горстями раскидывал самородный жемчуг по полу трактира, когда гулял.

  Наверное, уборщик там сразу стал богатым человеком, – тихо рассмеялся он. – Вот же кому-то повезло.

  Здоровью его завидую. Удивительно крепкому здоровью и хорошей печени, – особо выделил голосом хозяин этот момент, бросив на гостя косой взгляд. – Это надо же. Пить без просыху десять дней подряд и не помереть. Такому нельзя не позавидовать.

  Неделю поил весь город и пил сам как лошадь, а потом его торжественно приняли в славные ряды трофейщиков.

  – Вот так всё просто? – изумился его собеседник.

  – Не просто так, а за невероятную удачливость и щедрость, с которой он поделился с другими найденными лично им богатыми, добычливыми местами.

  – В самом деле?

  – Нет, конечно же, – тонко, с пониманием улыбнулся собеседник. – Скорее всего подсмотрели за ним, а сам он был неосторожен, следы оставил. по которым его и нашли. А потом легенду для простачков сочинили, какой он добрый и щедрый. Этакую сладкую пилюлю на горькие обстоятельства. Ну а самому первооткрывателю, чтоб не сильно огорчался, подсунули другую сладкую пилюлю отступного в виде членства в славном сообществе трофейщиков копателей. Чтоб сильно не обижался и зла не затаил.

  По всей видимости, по какой-то причине опасаются, чтоб мстить не стал, как в этой среде принято.

  Ну да что мы всё ни о чём, да ни о чём, – спохватился хозяин. – Рассказывайте, князюшка о себе. Что у вас произошло? Почему всё-таки вы вернулись один? И как обстоят наши дела в интересующем нас деле.

  – Плохо, – мрачно констатировал гость. – Все наши с вами подозрения полностью подтвердились. Бароны де Вехторы вскрыли семейную сокровищницу и потихоньку, через подставных лиц распродают драгоценные камни, готовясь к войне. И остановить их мы не можем.

  – Сведения совершенно точные и дважды перепроверены. Камни что они продают, старые, со следами длительного хранения где-то под землёй. Патина и всё такое. Это совершенно точно установлено нашими экспертами. Во всяком случае, ничего подобного этим камням ныне нигде не добывается. Нет таких шахт. Камни совершенно точно старые, ещё тех, прежних времён.

  – А вариант с найденной кем-то, теми же баронами старой шахтой вы не рассматривали? – вопросительно поднял свои примечательные брови хозяин. – Такое ведь тоже может быть.

  – Не только рассматривали, но и перепроверяли, – невозмутимо отозвался гость. – К нам в руки попали несколько человек из отряда некоего Бугуруслана, по нашим данным, человека барона, занимавшегося продажей камней в Приморье. И после соответствующей обработки они выложили всё. Что их атаман тайно продаёт полученные от барона камни и что получены камни от него.

  А то что этот атаман человек барона сомнений не вызывает, уж слишком чётко всё складывается в одну корзину. Сначала они торговали вместе на приморской равнине, потом якобы разругались и группа Бугуруслана начинает торговать отдельно. А потом неожиданно выясняется, что основным видом их деятельности является тайное приторговывание изумрудами. Потом уже отправляют вырученное золото барону в места его нынешнего нахождения, в левобережный город Старый Ключ.

  Мы перехватили пару таких обозов, так что ошибки нет.

  Вывод прост. Не был бы он человеком барона, не отправлял бы золото ему домой. И не был бы он его человеком – не было бы у него и изумрудов на продажу. А уж, как и по какой причине тот получил от барона изумруды, уже неважно. За работу какую ему дали или на реализацию – для нас интереса уже не представляет.

  Нам важно другое. Барон сошёлся с Малонгарской ордой и те его поддерживают.

  – Малонгарской орды давно не существует, – тихо отозвался его собеседник. – Последний Великий Хан кончил жизнь свою в котле Императора Сур де Монте, двести лет назад разгромившего Великое ханство на равнинах Малой Лонгары и занявшего все земли его рода. А саму орду, их города и веси развеяв пеплом по ветру. Теперь там пустошь.

  – Развеять ханство по ветру он развеял, – неохотно согласился с ним гость. – Да всех не уничтожил. И с тех прошедших двухсот лет они заново размножились, только уже под другим именем. Но, как вы знаете, от смены имени суть не меняется. Как были татарами, так ими и остались. И если раньше они назывались малонгарские, а теперь пореченские, лучше или добрее к своим врагам они не стали. А мы с вами, уважаемый господин Ёся, им враги. Исконные враги.

  Думается мне, что семью Цандеров, принявшую самое активное участие в продаже их соплеменников в рабство после разгрома Малонгарского ханства они не забыли. Потому как до сих пор на родовую память не жаловались.

  Как, впрочем, не забыли и про наше семейство, также приложившее немало усилий для его разгрома, – с явной неохотой уточнил гость.

  И судя по всему, наш барончик заключил союз с кем-то из нынешних Великих ханов. С кем-то одним из пяти, а может быть и с несколькими. Но что заключил – совершенно точно, судя по количеству и активности татар в его самом ближайшем окружении.

  Сейчас уточнить этот факт невозможно, но уточнить жизненно важно. Мне только Пореченской орды под стенами своего замка не хватало, – недовольно проворчал раздражённый князь. – А то другой такой же швали там мало шляется.

  – Поречная орда – миф, – едва слышно отозвался со своего места бледный словно смерть работорговец.

  Не поднимая глаз, он сидел, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в коленки, и практически прикрыв глаза, тяжело дышал, стараясь подавить вспыхнувшие в глубине души пламя лютой ненависти. К Малонгарской орде, и особенно к потомкам её Великих ханов у семейства работорговцев Цандеров были счета особые, давние. И двести прошедших лет ничего и в его родовой памяти не меняли. Кровь – не водица. И раз пролитая, требовала отмщения.

  "Аз воздам" – древняя, веками пестуемая народная мудрость, коей неизменно следовали давно потерявшие совесть выродившиеся потомки.

   Ключёвский централ.

  Тага-а-а-нка, где море полное огня.

   Тага-а-а-нка, зачем сгубила ты меня...

   Тага-а-а-нка..........................................

  – О-хо-хо. Достали эти блатные песни землян, – беззлобно ворча, старый арсенальный сторож Тимоха Рваная Ноздря, незаметно для себя подтягивал полюбившуюся и ему за последние суматошные дни старинную каторжанскую песню.

  – Кажен Божий день, кажен Божий день завывают, – пожаловался он непонятно кому.

  В длинном тёмном коридоре, освещаемом лишь скудным светом от его старой керосиновой лампы, кроме него никого не было, но за многие годы одиночества Тимоха давно уже привык разговариваться сам с собой и привычно постоянно бурчал что-то себе под нос.

  – Ей, Богу, чистой воды коты мартовские, – беззлобно ворчал он. – С утра одно и тож, одно и тож... Кажен Божий день. Одно и тож. Одно и то ж. Утром песни – вечером девки. Утром девки – вечером песни.

  Тага-а-а-нка, ты мой навеки арестант

   Погибли юность и талант

   В твоих стенах...

  Снова незаметно для себя замурлыкал себе под нос старый арсенальный сторож, неспешно спускаясь по стёртым временем широким каменным ступеням на нижний, полуподземный этаж с недавно оборудованными там тюремными камерами.

  Закончив вместе со всеми последний куплет полюбившейся песни, в приподнятом настроении старый сторож неспешно направился к первой по правой стороне двери.

  Недавно высвобождённые из-под запасов старого, никому не нужного огнестрельного оружия, которое вдруг срочно понадобилось чуть ли не всем кузнецам города, в связи с проведением общегородского конкурса на разработку пневматического оружия, старые казематы оказались на удивление чуть ли не идеально подходящими под спешно устроенную в городе тюрьму. Недавнее нововведение Головы, по требованию городской Старшины.

  Поспешно приспособленные под тюрьму просторные казематы под старой башней Арсенала на удивление всем обладали прекрасной акустикой. Чем теперь с удовольствием и пользовались первые их насельники, зеки, как по какой-то странной и непонятной для сторожа прихоти сами себя они назвали.

  – Эй, молодёжь! – Тимоха аккуратно постучал деревянной ручкой черпака по полуприкрытой входной двери в первую же по ходу камеру. – Как тут у вас? Войти можно?

  – Заходь, дядь Тихон, заходь, – раздался из-за неплотно прикрытой двери звонкий девичий голос. – Мы уже готовы завтракать.

  Ой, как есть хочется.

  Молодая весёлая егоза, Софийка, младшая дочка его старого друга, Степана Верстового с портового конца, шустро подскочив к вошедшему в арестантскую камеру сторожу, весело подхватила из его рук тяжёлые, исходящие паром судки и поспешила водрузить их на широкий тюремный стол.

  Матово блеснувшая на пальчике молодой девчонки в свете двух горящих в камере слепящих бензиновых ламп крупная белая жемчужна, в тонкой работы золотой оправе, недавний подарок жениха, кольнула глаз старого сторожа нездешней, безумной дороговизной.

  – "М-да, – проводил старик взглядом явно демонстративно напоказ выставленную драгоценность. – Богатого женишка себе девонька отхватила. Теперь семейство её и слова худого против парня не скажет, а Стёпка Верстовой явно только делает вид, что не знает, где целыми днями и ночами пропадает его дочка.

   Наверняка давно уже просчитал все открывшиеся с таким богатым будущим зятьком выгоды. Жук тот ещё. Сразу понял, что золотишко у паренька явно не последнее. Да и слава богатого добытчика, удачно сходившего с городскими поисковиками в Пустынные земли, дорогого стоит. И то, что звенит сейчас в кошельке у парня, по слухам, ой, как далеко не последнее. Говорят, что много всякого добра скрывают в этой компании землян, к которой так удачно прибился бывший нищий сирота. Намедни слыхать было, что мать парня уже даже в Совет заявку подала на выкуп родовых земель, заложенных в казну когда-то давно, ещё её погибшим на границе мужем. А уж такие-то слухи на пустом месте просто так не появляются.

  Похоже, правду в городе говорят, что золотишко у парней из поискового отряда Димона Счастливчика водится. Могут позволить себе пошиковать.

  Да, есть денежки у паренька, есть, – остановил он взгляд на роскошном убранстве обеденного стола в каземате, которого вчера ещё не было".

  Покрытая дорогущей расписной льняной скатертью старая столешница, привычная больше к обычному для неё тяжёлому железу мечей, даже не скрипнула под невесомым грузом пары водружённых на неё лёгких судков с завтраком.

  – Что тут у нас? – молоденькая симпатичная девчонка с маленьким курносым носиком, с вожделением втянула в себя разлившиеся по комнате одуряющие ароматы принесённого варева. – Ва-у! – в восторге закатила она глаза. – Жульён из белых грибов! Борщ! Расстегаи со щурятами! Хлеб свежий! Пирожки!

  Взвизгнув, молодая девчонка вонзила сверкнувшие белым зубки с тёплый, только из печи пирожок. На гибкой шейке её тускло блеснула короткая нитка крупного жемчуга.

  – "Мамочка! – мысленно ахнул старик, на миг даже впав в ступор. – Это же... Это же жемчуг! Не было же вчера! Точно. Точно парень женится. Ох, свезло Стёпке с зятем, ох, свезло".

  – М-м-м! Мои самые любимые, с капустой..., – мечтательно закатила глазки к потолку девчонка.

  Завтра ты опять у него обед закажешь, – требовательно ткнула она своим пальчиком куда-то себе за спину. – Брахун – лучший, – со знанием дела уверенно заявила она.

  "Ну, да, – с усмешкой подумал старый сторож, глядя на вдруг проявившиеся у девчонки последнее время несвойственные ей ранее хозяйственные ухватки. – Девонька уверенно входит в роль молодой хозяйки".

  Сашка! – взвизгнула девчонка, подпрыгнув от щипка ниже спины. – Я разолью весь обед, негодник.

  – Какой такой обед, – из-за спины девчонки показался молодой рослый парень в небрежно накинутой на плечи кипельно белой льняной рубахе, распахнутой до пупа и с толстой витой золотой цепью на шее. Деловито почёсывая голое брюхо, он с интересом шарил голодным задумчивым взглядом по принесённой еде. – Это же завтрак, Софийка. Только завтрак! Обед будет позже.

  На миг прижавшаяся к парню девчонка кокетливо взвизгнула, отскакивая в сторону от очередного лёгкого шлепка по круглой попке, и оба счастливо рассмеялись.

  – Ну, вы тут разбирайтесь, когда у вас обед, а когда завтрак, – улыбнулся понятливо стражник. – А я пойду другим порции отнесу. А то, как бы не забыть, кому что. Тут мелкая пацанва понатащила со всех окрестных трактиров блюдов разных, а старшой запрещает посторонних пускать в арсенал. Приходится самому таскать. Как бы, не напутать кому чего.

  Эх-хе-хе, – демонстративно жалостливо посетовал сторож. – Кости мои старые, натружённые. Так перепутаешь, потом ваша же братва с меня ещё и стружку снимет за путаницу. Повадились с трактирных кухонь столоваться, каша арсенальная им, видите ли, не по нраву. И нет, чтоб из какого-нибудь одного. Нет, ведь город на уши поставили, соревнование учинили. Да ещё и премию победителю назначили. В каком трактире повар лучше, тому сто золотых! Бешеные деньги! Транжиры, – осуждающе покачал он головой, явно не одобряя подобного непотребства.

  А те тоже хороши, – недовольно ворчал он дальше. – Вздумали мне указывать, чтоб я не забывал указать от кого именно чей судок. Совсем обнаглели беспредельщики. Лучше б надписали свои короба, раз такие умные.

  А ты, егоза, – напоследок погрозил он пальцем в сторону девчонки. – Чтоб вечером была дома. Мать беспокоится, куда это дочка её пропала. Который день пошёл ужо, как ты сюда переселилась, а матери хоть бы весточку передала, что, мол, да как. Всё потом да потом. Мать же есть мать. Беспокоится. Никакой чуткости.

  Эх, молодёжь, молодёжь, – снова закряхтел он, прикрывая за собой дверь и не слушая больше весёлую возню, донёсшуюся из-за неплотно прикрытой двери.

  – Завтрак-завтрак, – слышен был оттуда придавленный возмущённый писк девчонки.

  – Потом-потом, – последнее, что он услышал из этой камеры.

  – Придётся мне Стёпкиной Ганне самому передать, где её дочка все эти дни пропадала, и чтоб скоро не ждала, – тяжело вздохнул сторож. – А то ведь пока эту егозу силой из камер не выгонишь, так ведь и не разойдутся. Этот, как его – курорт, понимаешь ли, устроили, – пожаловался он непонятно кому. – Пойду теперь других будить...

   Встреча старых друзей.

   Толстая, массивная дверь тюремного каземата недовольно скрипнула давно не смазываемыми, проржавевшими петлями, и в широко распахнувшуюся дверь не вошёл, а буквально ввалился среднего роста, крепкий, хорошо одетый мужик.

  – Ну! Где тут дебошир, тунеядец и фулюган? – радостно заорал вошедший, высоко подымая над головой мощный бензиновый фонарь и ярко освещая мрачные тёмные стены старого каземата. – Где тот мерзавец, что посмел уничтожить с таким трудом построенную всем городом на общественные деньги стратегически важную дорогу? Где он тут есть, диверсант и вредитель?

  Где этот Димон, прозванный Счастливчик, которому больше бы подошла кликуха – "Провокатор", который вверг нас в очередной разорительный проект, теперь уже по восстановлению порушенного былого великолепия.